Полусвет (джен)

Туман клубился, стелился над самой землёй, обволакивал мир вокруг непроглядной пеленой ватной сырости. Залго пожевала губами и зябко повела плечами, кутаясь в толстую белую шаль. Белая-белая, пахнущая травами и солнцем, крупной вязки, с огромными кистями, шаль напоминала о доме и согревала, казалось, саму душу. Темные стволы вековых деревьев и туман проносились мимо. В окне кареты мелькнул, как призрак, безрукий остов античной статуи, оплетенной лозами диких роз. Уже отцветших и бурых. Туман пугал. Туман звал и манил сойти в осенние листья, в примятую мокрую траву, на влажный мох и мокрые камни. И это настораживало. Залго не питала романтических иллюзий по поводу шепчущих туманов. Она прекрасно осознавала, что происходящее прямо здесь и сейчас в лесу, — не норма. В наушниках Залго жизнерадостно трещали наперебой близняшки Палмер, бессменные ведущие единственной радиостанции Облачной Башни. Полулегальной, никем не цензурируемой и не особо популярной среди студенток:

— Народ, не спим?! А это вы вовремя!

— Всем доброй ночи…

—… А над Облачной — ни единого облака, скоро новолуние.

— И, да. Радуйтесь, курицы этакие! Сегодня-таки нам удалось…

— …Коллективными усилиями, ну вы поняли…

— …Починить связь, оплатить интернет и подлечить компьютер милейшей Истры Агеносс, ведьмы-заклинателя с третьего курса...

— Тот самый агрегат, что помнит ещё динозавров, ну вы поняли...

— ...тот с которого мы обычно и публикуем все, что вы видите и слышите…

— Кстати, да, — многозначительно хмыкнула одна из сестер, шурша чем-то, и Залго даже представила на миг, как кудрявая смуглая блондинка близоруко щурит свои невозможные бледно-голубые глаза и поправляет сползшие на нос очки, склоняясь над микрофоном, — кому расскажешь — не поверят. Ведьмы Облачной Башни желают толпе не пойми кого крепкого сна…

— И исправных охранных магических печатей на дверях, — загоготал третий, грудной и низкий женский голос, — а то мало ли кому вздумается заглянуть на ночь глядя…

— Например, тебе? — глумливо протянула одна из сестричек, и обе заржали.

— Да хоть и мне, — согласно пробасила третья. Незнакомый голос, низкий и хриплый, но, без сомнения, женский. И радиоэфир захлебнулся в шуме помех.

— Кстати. У нас тут значительно потеплело, Лара Инар с третьего курса уже вторые сутки мается головной болью и достает окружающих своими жалобами на мигрени, видения чужих смертей и тошноту. Перепады давления — это вам не шутки. Мы, (всей комнатой), успешно сдали зачет по зельям, я готовлю доклад о пяти способах поднятия нежити, с практической стороной помогает Эш Хронос, некромантия — это по ее части…

За́лго Саа́рт, бывшая студентка лучшей школы ведьм в Магиксе, отключила покоцанное серое устройство, смотала наушники, поплотнее укуталась в мягкую пушистую шаль и сумрачно уставилась в окно кареты, на унылый осенний лес в пелене густого тумана. Абсолютно черные кареты, похожие на старинные катафалки, стремительно неслись сквозь чащу, в туманной мгле. Как мрачные тени. Несущие их чернильно-черные кони хрипели и рвали удила, а туман кипел под их копытами. Неистовый пыл их скачки завораживал. Колдовские твари выбивали копытами неживое льдисто-голубое пламя, а тела их агрессивно и бесконтрольно дымились космами мрака. Отчего казались нечёткими кляксами в белёсой туманной мгле. Глаза колдовских созданий горели и слепили. Этот холодный и бледный, как руки призраков, огонь совершенно не рассеивал поступающий туман. За́лго перевела взгляд. Темной стеной возвышающиеся из молочно-белого тумана стволы вековых деревьев проносились мимо, как немые тени. Туман шептал и наступал, клубился и грозил затопить собой всё вокруг. А чаща нехотя расступалась, впуская живых в свой сонный холодный чертог. Липкий промозглый туман невесомо шептал на незнакомом наречии. Залго лениво поглядывала, как жмутся друг к другу в страхе озябшие феи, а из угла кареты недобро щурит свои багровые глаза пухлая коротышка. Все четыре пары глаз и то око, что во лбу. Залго подмигнула незнакомке и заработала подозрительный, злобный взгляд исподлобья. Оборки и кремовые рюши толстушки пришли в движение, и из-под пушистого розового подола показались багрово-черные паучьи лапы. И часть паучьего же черного подбрюшья, затянутого в кружевной шелк каких-то неимоверно вычурных панталон. Перехватив взгляд Залго, толстушка мстительно сжала губы в тонкую нить и поспешила спрятать свои паучьи конечности обратно под юбки, ворох бантов и кремовых оборочек.

— Привет, — сидящая справа девчонка, отчаянно сияя голубыми глазищами, смущённо улыбнулась и кивнула Залго, — ты ведь тоже будешь учиться в «Полусвете»? Ты… Ты знаешь, почему нас так долго везут?

Залго пожала плечами и отвернулась. Страх феи, её розовые кудряшки и золотые звёздочки на щеках, россыпи звёздочек, её тонкий голосок и просящие интонации бесили и будили внутри что-то тоскливое и щемящее. Залго чувствовала её страх. И уже ненавидела. Его вкус, запах и голос. Его пальцы, ледяные и жёсткие на ощупь. Страх феи имел имя, фамилию и — с недавних пор гнил в одиночной камере одной из тюрем Магикса. Страх, который не надо оживлять, ибо такие живут долго. И уродуют всё, чего касаются. Залго подняла к лицу подрагивающую, бледную ладонь и стиснула зубы, усилием воли гася в себе бурный отклик на чужую фантомную боль. Залго, это не смешно. Ты сопереживаешь фее. Пропускаешь ее боль и страх через себя. Ты. Ведьма, обладающая способностью материализовывать кошмары. Такие, как ты, не должны поглощать страх и боль окружающих. Только причинять. Но ты никогда не делала дела как положено, верно?

Думала ли ты когда-нибудь, что тебя вышвырнут из Облачной Башни за сущий пустяк? Ну… Это же пустяк, не так ли? Другие вытворяли гораздо более пугающие вещи. И ничего. Учатся. Они, но не ты. Тебе не простили. Тебя не забыли. И, кажется, не забудут уже никогда. Никогда. Ты уже на крючке.

Кто мог подумать, что ты, тощее охрипшее солярийское чучело с ирокезом, окажешься заперта в частном женском пансионе для ведьм, фей и магических существ? Пансион. Пансион в Диких Землях. В лесной чаще, на краю мира. Может, он и называется «Полусвет», но ты-то чуешь, как сочится этот лес тьмой. Жадной и липкой. В «Полусвет» не отдают. В «Полусвет» ссылают. В туманной мгле «Полусвета» таятся мрачные тайны и страшные откровения, ты-то их ощущаешь, нутром ощущаешь, ведьма. Отличное место, чтобы похоронить в нем очередную тайну. Тайну длиною в жизнь. Сотни тайн.

— Мне кажется, или я действительно вижу между деревьев что-то белое? — через плечо Залго перегнулся кто-то, кто-то неожиданно холодный.

Нет, не так, холодный — это ещё мягко говоря. Кто-то ледяной, как покойник, сухой и жилистый. От плоской груди и острых ключиц незнакомки заныла спина. И как-то совершенно пряно и мирно запахло солнцем, корицей и черным чаем.

Ведьма неприязненно дернула щекой и обернулась. Над ней, опираясь на одну руку, почти висела жилистая долговязая девица явно нечеловеческого происхождения. Её черные прямые остриженные под ровное, но какое-то круглое каре волосы, густая чёлка и болезненно-бледное треугольное лицо казались смутно знакомыми.

— Пахнет кровью, — улыбнулась незнакомка бледными губами, глядя куда-то в туманную даль.

И Залго наконец-то осознала, что не так с не в меру разговорчивой попутчицей. Аккуратные вампирские клычки и прозрачные, бледно-розовые радужки с черной точкой в центре, заострённые уши, бледность, ну конечно же, Залго, тебе повезло, смотри, живой упырь. Ну, насколько это вообще возможно для упыря…

Странная девица насмешливо сощурила на Залго свои нечеловеческие глаза и фыркнула, отворачиваясь:

— Ты не съядобна, ведьма. Я предпочитаю вампиров.

— Вампиров? — чей-то тревожный шопот сорвался в истеричный писк. Залго недовольно покосилась на жмущихся друг к другу фей-первокурсниц.

— Могу перекусить и вами, если настаиваете, — пренебрежительно и несколько надменно пожала острыми плечами упырица и уверенно оттолкнулась от стены, ища взглядом, куда бы сесть. И балансируя в трясущейся карете.

— Вампир, питающийся вампирами? — Залго не нашлась, что возразить, и с сомнением покосилась на бледные и вытянувшиеся лица присутствующих. Карету основательно тряхнуло.

— Я не вампир. Я — дрампир, — голос насмешливо дрогнул, — мой народ предпочитает кровь немёртвых. И, поверь, на то есть веские основания.

Кажется, теперь ты должна понять, во что вляпалась, не так ли, Залго? Вас не выпустят. Никого не выпустят. Полуарахнид, дрампир, ты. Кунсткамера на прогулке, не иначе. Феи выглядят безобидными и напуганными. Но что ты вообще знаешь о них? Ничего. Если их вышвырнули в «Полусвет» — значит они меченые. Клейма негде на них ставить, Залго. Как, видимо, и на тебе. Изолировали. Вас просто изолировали. Каждого.

— Дрампиры — очень редкая раса, многие маги зачастую относятся к ним как к вымирающему виду, — взволнованно пискнула смуглая феечка, и её бледно-розовые локоны налились ядовитой зеленью, — дрампиры — это достаточно древняя раса. Я… Я читала о вас. О вашей расе…

Упырица обернулась и хищно прищурилась, приглашая продолжать. Волосы феи приобрели бледно-салатовый, почте белый оттенок. И она заметно смутилась и опустила глаза, не зная куда деть себя и свои руки:

— Дрампиры живут в среднем такое же количество лет, что и вампиры.

Они не поклоняются божествам.

Внешне они похожи на обычных людей за исключением того, что у них есть клыки, как у вампиров.

— Верно, — согласилась упырица и склонила голову на бок, — Стигма Черный Вереск. Фея, магия крови.

— Эри Анж, — смущённо улыбнулась фея, пряча смуглое личико под белым кружевным веером. Локоны феи вспыхнули карминно-розовым и натуральнейшим образом зашевелились, — фея цветов и оттенков.

— Фея? — недоверчиво протянула толстушка и даже привстала с места, но, когда карету снова тряхнуло, вовремя схватилась за обитые бархатом своды кареты и рухнула обратно, — что за чертовщина здесь вообще происходит?

— Дай угадаю, ты тоже фея? — Залго смерила долгим взглядом её оборки и банты. Толстушка возмущенно надулась и отвернулась, — фея-арахнид. Тебя перевели из Алфеи?

— С Линфеи, — проворчала нехотя та, шаря взглядом по украшающим изнутри карету цветочным орнаментам, — и не перевели, а вышвырнули. Ведьма я. Была феей, стала ведьмой. Такое случается.

— И, без сомнения, ты — цветочная ведьма. Мило, — насмешливо заломила тонкую белую бровь Залго.

— Угу. Диванный повелитель комнатных растений, — голос девушки прозвучал как-то особенно уныло и мрачно, а её паучьи глаза потускнели, — смейся, это же так смешно…

— Ну, это как сказать, — Залго потянулась и с наслаждением хрустнула позвонками, — я — Залго Саа́рт…

— Ведьма, оживляющая собственные кошмары? — волосы Эри от ужаса побелели, — но в газетах же писали, что ты…

— Что я мертва, — спокойно согласилась Залго, — это не так. Не совсем так. Нельзя просто взять и умереть, пока ты — чей-то кошмар, милая.

— Что за история? — упырица опустилась напротив, одергивая свою серую майку-акоголичку и напряжённо хмурясь.

— Долгая история, — Залго дернула щекой, — напинала этим выскочкам. Трикс, кажется. Паршивый третий курс, а мнят себя невесть чем…

— Но ты была мертва! Ты абсолютно точно была мертва! — перебила её дрожащим голоском фея оттенков, — ты… ты ожила, ты оживила половину крипты Облачной Башни. Это все знают!

— Мертвецов кто-то всегда боится, — равнодушно пожала плечами ведьма, — их поднимать легко. Поднять — легко, упокоить — сложнее…

— Но тебя же…

— Как видишь, я жива, — криво усмехаясь, пожала плечами ведьма. Её изжелта-белый ирокез отразился в полированной крышке какого-то ящика на коленях упырицы.

— Мне всё ещё не нравится этот лес. И туман тоже. Знакомые запахи, — пробормотала дрампир, провожая взглядом мелькающие между деревьев облупленные статуи и остовы белых скамеек, — пахнет едой. И меня это совершенно не радует. Впервые в жизни.

Примечания:

Борщевик отыскал идеальный способ отдыхать. Смена деятельност — это, в общем-то, тоже отдых. Эээ, как бы, да, "Терранец" пишется, я его не бросил и бросать не планирую. А эту незапланированную историю я выкатываю совершенно спонтанно и, что называется, по наитию. Историй фейских альянсов на фикбуке пруд пруди. Так почему бы не написать ещё одну?

Спасибо всем, кто ткнет в публичную бету. Ваша помощь бесценна.

---

Основной административный корпус оказался ветхим трёхэтажным особняком. Мрачная готика и элементы позднего барокко соседствовали здесь, оттеняя друг друга и навевая смертную скуку. По белым колоннам и по перекошенным в крике женским лицам одинаково мирно и лениво ползли виноград и потемневшие лозы диких роз. Розы росли здесь повсюду. И чем ближе Залго и притихшие студентки приближались нестройным табором к темной громаде особняка и к заболоченному, заросшему тиной фонтану перед ним, тем больше вокруг было этих проклятых розовых кустов. Буйные, наглые, колючие. Темные. Отцветшие. Залго заозиралась, пропуская вперёд каких-то буйно раскрашенных пирсингованных девиц. Это место напоминало заброшенный парк. Аллеи и статуи, одичавшие розы и белые скамейки скрадывал ревниво туман, но Залго успела разглядеть как далеко-далеко позади, в тени деревьев, бледные люди в черном суетятся вокруг карет. И как роют землю копытом нетерпеливо колдовские черные кони.

Залго зябко повела плечами. Здесь, в окрестностях школы, туман заметно крепчал, но был как-то мягче и благожелательнее, что ли. И вел себя скорее как радушный хозяин, встречающий гостей, а не так, как в лесу. В лесу туман был стражем, ревнивым и опасным безумцем. Охотником, ищущим жертву. Там, но не здесь. Здесь он мягко касался бледных лиц пробирающихся по аллее гуськом девиц. Обволакивал парковые статуи и силуэты фонтанов. Вплетал свои невесомые клочья в гривы черных колдовских коней и выжидал. Залго ещё раз обернулась: бледные люди в черном выгружали из карет чемоданы, а со свинцового неба лился безжизненный, тусклый свет. Чтобы рассеяться и растаять. Вяло изумившись своим ассоциациям, Залго стащила с плечей пушистую белую шаль, не глядя свернула в тугой моток кистей и вязанной шерсти и сунула подмышку. Проворно перебирающая чуть справа своими паучьими конечностями толстушка решительным движением подобрала многочисленные кремовые оборки и юбки и поравнялась с Залго. Какое-то время они шагали рядом молча, слушая чей-то сбивчивый трёп сзади и вялые, усталые голоса где-то впереди. Туман поглощал звуки. Было тепло, но сыро.

— Это. Упырица права. Мне тоже здесь не по душе, — подала голос толстушка. И её паучьи глаза, все четыре пары и тот, что во лбу, взволнованно и влажно заискрились в туманном полумраке. Полуарахнид успела заплести свои блестящие черные волосы в два тугих оданго, — не то, чтобы я хорошо разбиралась в садовых растениях. Но здесь плохая земля. И чем ближе к корпусам — тем хуже. Понимаешь?

— Не понимаю, — честно призналась Залго, энергично шагая по аллее. Под ногами, на стыках вычурной, но безнадежно обветшавшей плитки, колосились клевер и полынь, пучки каких-то трав и плоские, лакированные будто, венчики подорожника, — жирная земля, хороший чернозём.

— Нет, — линфейская ведьма-арахнид понизила голос, судорожно комкая рюши и банты. И поминутно оглядываясь, — очень плохая земля. Мне кажется, будто я иду по кладбищу, Залго. Я же могу называть тебя Залго?

— Можешь, — согласилась ведьма, подумав, ссутулив плечи, напряжённо разглядывая плиты под ногами и запустив руки в карманы джинсов, — если напомнишь своё собственное имя.

— Каллизия Траа́дис, — мрачно бросила девушка. И её бледные, пухлые щёки порозовели, — не смотри так, мои родители обожали традесканции. Сколько себя помню, в нашем доме всегда было полно каллизий.

— Каллизия — это травянистое растение семейства коммелиновых. Характерны ползучие, реже прямостоячие стебли. Название рода происходит от слова, которое переводится как «красота», — тонко улыбнулась Залго и насмешливо покосилась на помрачневшую и заметно сникшую Каллизию, — я могу называть тебя Кали?

— Это можно, — подумав, согласилась девица и нехотя усмехнулась, — интересно, остальные чувствуют это?

— Ты о чём? О земле? Сомневаюсь.

— Не о земле. Такое ощущение, будто на твоей шее затягивается петля…

— О, это моё привычное состояние последние полтора года, — любезно и ядовито отозвалась Залго, — добро пожаловать в серый мир скучных людей, милая.

— Я неверно выразилась, — голос Кали охрип от волнения, — понимаешь, сам туман, сам воздух. Он затхлый и с привкусом распада, сладковатый и… Я, может, и ведьма, но меня не радует то, что я ощущаю, Залго. Я…

— Недостаточно темная для этого места? — улыбнулась Залго и насмешливо приподняла белые брови.

— Недостаточно ведьма, — плечи Кали поникли, — недостаточно фея.

— В «Полусвет» других не берут, — пожала плечами Залго, шагая рядом и поглядывая, как феи затравленно озираются и жмутся друг к другу, а ведьмы нарочито громко и визгливо переругиваются в густеющем тумане, — оглянись. Серые тени в мутном тумане. Как ты думаешь, почему в твоей линфейской школе цветочных няш не было никого, кто ощутимо выбивался бы из общей массы? А когда такой феномен возник — система исторгла тебя как инородное тело. Линфея — не Алфея. Тебе ещё повезло.

— Алфея — лучшая школа для фей, — заметно напряглась Кали, — что значит «тебе ещё повезло»?

— От наших милых няш пахнет безобразной бабской травлей, — почти пропела Залго, мельком кивая на бредущих сзади фей, гнусно улыбаясь и состроив карикатурно-скорбную физиономию.

Но остро блеснула серо-голубыми радужками и почти выплюнула:

— Двуличных безмозглых дурочек и прокуренных шмар с повадками диванных вахтёров хватает и в Алфее, милая. Быть гнидой — отнюдь не прерогатива ведьм. Феи тоже умеют быть редкостной дрянью. Другое дело, что мерзят куда тише и изобретательнее. Зачастую, совершенно не осознавая, что как бы действительно мерзят. Розовые крылышки в радужных блестках — это ещё не признак святости. Это — всего-навсего отражение магических способностей. И не более.

— Ты отрицаешь воздействие нашей магии и нашего характера друг на друга?! — полуарахнид выглядела сбитой с толку.

— Я отрицаю безмозглый фатум и чёрно-белое деление мира, — ровно отозвалась ведьма и пнула, проходя, камень. Плоский серый осколок, дробно отскакивая от старинных плит, улетел куда-то в колючие заросли, — я — то, чем я хочу быть. Женщина живёт ту жизнь, которую придумала себе сама. Я не обязана упиваться чужим страхом, даже несмотря на то, что чую его ярче и лучше, чем гончая, взявшая след.

— Да ты философ, — ведьма-арахнид задумалась, глядя куда-то вдаль, поджав губы и перебирая шустро багрово-пятнистыми паучьими конечностями, — скажи, ты веришь в Дракона?

— Как сказать, — Залго поморщилась, — у меня есть знакомые, сладкая троица крашенных сучек с повадками портовых шмар. Они в него верили. О, да. Как в того, кого можно ограбить, скажем так. Пытались разжиться моей семейной реликвией. Думали, что в ней заключён божественный огонь самого Дракона.

— Реликвией? — не поняла Кали, — но я ничего не ощущаю…

— Потому что книга в багаже, — отмахнулась Залго, — кровоточащий гримуар, поднимающий нежить. Магии Дракона там — одна единственная охранная печать, камень-чешуйка. Такое… Аккуратно мерцающая с окованной медью обложки безделица. Без неё книга натурально так сведёт с ума. Мощная дрянь, слишком мощная, чтобы почитывать ее перед сном, знаешь ли…

— И ты притащила эту гадость в школу?! О чем ты вообще думала, это же опасно, это… — Кали мутно побелела и качнулась.

— А что ещё ты прикажешь мне делать? Я — её последний и единственный хранитель, — желчно отозвалась Залго и зябко повела плечами.

Колючая арка из живых лоз и кое-где проступающего мутного мрамора неумолимо приближалась. Залго уже могла разглядеть сеть трещин и истекающие бурыми потоками скорбные лица замерших повсюду крылатых дев. Их сложенные в молитвенном жесте руки и эти рыдающие бурой ржавчиной мраморные лица дышали чем угодно, но не молитвенным предстоянием. Залго ещё раз зябко повела плечами, пытаясь избавиться от липкого мерзкого ощущения, будто коснулась прилично подгнившего мертвеца. Смрадный, приторный запашок местной магии всерьёз отличался от агрессивного, зашкаливающего фона Облачной Башни. Темная живая жадная магия Облачной была понятна — и нейтральна. Ей не было дела до крикливых наглых фриков, которые год за годом наводняли школу, строя друг другу подлянки и упиваясь безобразной бабской грызнёй. Но «Полусвет», он был куда тише, тише и опаснее. Чем-то нездоровым и жутким дышала сама почва, сам туман, сам мрамор иссякшего фонтана. И Залго ощущала, как непроизвольно шевелятся от страха ее волосы, а тело покрывается гусиной кожей.

— Плохая земля, — сварливо проворчала Кали и до белизны в костяшках скомкала свои пушистые оборки и кремовые банты, придерживая подол.

— Никому больше этого не говори…

— Что?!

— Начнется паника. Паника ни к чему, — медленно и раздельно сообщила Залго и подняла глаза. В её серо-голубых радужках было тускло и мертво.

— Ведьма страхов не хочет множить чей-то страх? — недоверчиво заломила одну бровь ведьма-арахнид.

— Не хочу захлебнуться в нём, — нехотя призналась Залго и отвела глаза, — выбирать в любом случае не из чего. Подумай сама, кому ещё кишка не тонка обучать странный сброд вроде нас с тобой?

— Звучит разумно, — пожевав губами, согласилась Кали.

— Юные леди, разбиваемся на пары! — высокий, властный голос пронесся над аллеями заросшего парка.

Залго вытянула шею и успела разглядеть впереди, под буйно разросшейся аркой, строго, даже, пожалуй, чопорно одетую статную пожилую ведьму. Её старомодное чёрное платье тускло мерцало. Приглядевшись, Залго поняла, что вычурные черные кружева дамы буквально кишат лениво перебирающими лапками белыми пауками самых разных форм и размеров. На кружевном чепце ведьмы, угрожающе подняв переднюю пару лап, покачивался из стороны в сторону, как в диковинном танце, пушистый паук-птицеед.

Кто-то пронзительно завизжал, а толпа стихийно отступила назад. Крики и гул голосов смешались. Сзади кто-то кому-то оттоптал ноги, феи и ведьмы с возмущенным ропотом зашевелились, наступая на носа туфель и сапог сзади стоящих. Кто-то вытягивал шеи, силясь разглядеть причину сутолоки, юные дарования бестолково ругались и толкались. И напоминали они в этот момент не студенток магической школы, а толпу крикливых базарных баб.

Залго страдальчески поморщилась и ментально потянулась к рыдающей где-то впереди девчонке, аккуратно забирая её страх. Старая добрая фобия с привкусом бесконтрольной панической атаки пробирала и потряхивала напряжённые мышцы. Залго согнулась пополам, зажмурилась и упёрлась ладонями в колени, терпеливо дожидаясь, когда явление прекратится. Фею уже кто-то поил зельями. Нелюбезно кривясь, над её взволнованно щебечущими подругами уверенно комиссарила та самая пожилая ведьма. А белоснежный птицеед уже дремал на её шелковом шейном платке. Как какая-нибудь вычурная, пушистая брошь.

— А ты, я смотрю, альтруист, — насмешливо заметил над ухом знакомый красивый альт.

Залго медленно подняла глаза, всё ещё упираясь ладонями в колени. Над ней, насмешливо склонясь и спрятав руки за спину, подрагивала уголками бледных губ недавняя знакомая, бледная упырица в серой майке. Чёрное каре её прилично взлохматилось и отяжелело от сырости. Бледно-розовые глаза смотрели весело и ясно.

— Стигма, — напомнила дрампирша и сухо пощелкала перед носом оцепеневшей Кали пальцами, — не спать, милая. Не спать. Нам ещё предстоят распределение и ужин в теплой компании педагогов и местного студенчества.

— Распре… Что? Убери от моего лица свои клешни! — не выдержала Кали, смахнув с щеки узкую, бледную руку упырицы, — зачем ты это делаешь?!

— Щёчки забавные, — с покаянным вздохом театрально призналась Стигма, сложив руки на своей костлявой груди и сокрушенно качая головой, — прости, милая, ничего с собой не могу сделать. Ты такая мягкая и уютная, так и хочется потискать…

Линфейская ведьма задохнулась от возмущения. Залго не нашла что возразить на такое и с опаской отошла чуть левее. Чтобы, в случае чего, не оказаться в зоне поражения, так сказать.

— Какие же вы скучные, — закатила глаза Стигма и фыркнула, — не косплей рака, ведьма, я не кусаюсь. Точнее… кусаюсь, но ты явно не в моём вкусе.

— Это радует, — пробормотала Залго, успокаивающе накрывая ладонью кремово-кружевное плечо багровой от возмущения Кали.

Ведьма-арахнид в ответ благодарно накрыла её узкую, сухую ладонь своей — мягкой и пухлой. И с вызовом уставилась в лицо упырице. Всеми своими пятью глазами.

— Вы такие милые, — фыркнула в кулак упырица, — честное слово, я в восторге. Надеюсь, нас распределят на один факультет…

— Разве здесь несколько факультетов? — изумился кто-то за спиной Залго, — Ида, ты слышала?

— Несколько?

— Вы чё, ку-ку?

— Сама ты ку-ку, говорят же тебе: несколько…

— Нет, не слышала…

— Попрошу минутку внимания, — высокий, властный голос, усиленный магией, поплыл над толпой. Ни просящим, ни старческим он не казался. Пожилая ведьма обвела притихших девушек цепким жёстким взглядом и позволила себе вежливую, ироничную улыбку, — меня все слышат? Отлично. Если мы наконец-то решили проблему с врождёнными фобиями и с иными досадными мелочами, позвольте приветствовать вас от лица нашей школы. Моё имя — Квадра Найтсайд. Также меня называют словосочетаниями «госпожа инспектор» и «мадам Найтсайд». Я являюсь проректором по воспитательной работе. Рада приветствовать вас в этой старинной женской школе магии. Всё, что вы видите вокруг себя, — парк лес и эти древние корпуса, — всё это является историческим памятником и охраняемым объектом магического наследия измерения Магикс. Не вы избрали «Полусвет». «Полусвет» избрал вас. И счёл достойными войти в его туманы и дышать его тайнами…

— Что-то как-то не очень звучит, — свистяще шепнул кто-то сзади под несмелые смешки, — как минимум — угрожающе… Они когда в последний раз занимались здесь ремонтом, здесь вообще есть садовник? Или розы обзавелись давно зачатками разума и сожрали его уже к чертовой матери?

— …Вас нашли и привезли сюда из самых разных школ магии. И отныне вы имеете уникальную возможность учиться там, где не смеют находиться другие, куда более суеверные и слабые духом феи и ведьмы, — пожилая ведьма иронично скривила уголок рта, демонстрируя, как именно относится к суевериям и слабостям. И снисходительно улыбнулась, не сводя темного неподвижного взгляда с настороженно подобравшейся и притихшей упырицы, — при поступлении вы и ваши родные подписывали документы. Среди них был договор. Школа не несёт ответственности за вас и не гарантирует вашу безопасность в том случае, если вы нарушите один из пунктов устава нашей древней школы. Устав един для всех: и для студентов, и для педагогов. И нарушение его неизбежно влечет за собой… последствия. Необратимые последствия.

По толпе прошёлся ропот голосов. Залго видела в глазах фей и ведьм панику, страх, возмущение, терпеливое внимание и неприкрытое злорадство. Пожилая ведьма терпеливо переждала, когда шум утихнет. Успокаивающе опустила ладонь поверх шейного платка. И аккуратно погладила пару раз оживленно перебирающего лапами тканевые складки белоснежного паука-птицееда:

— Всякий, желающий учиться в стенах «Полусвета», обязан знать наш устав. Каждая строка, каждое слово, каждый символ должны врезаться в ваше «я» незаживающей раной. Ведь только правила — и их строгое соблюдение — отделяют нас от того, что скрывают поросшие лесом руины Старого Мира. Дикие Земли — место особое, не вполне оправившееся от древней катастрофы, предшествовавшей тому, что мы привыкли называть нашей цивилизацией. И, для вашей же безопасности, вам стоит уяснить для себя важнейшее из правил: никаких хождений по коридорам и, тем более, по территории после отбоя. В одиннадцать часов магическим образом запираются все замки́. И горе вам, если дежурные помощники инспектора найдут вас не в ваших постелях в столь поздний час!

— Нас что, ещё и проверять ходить будут? — взвился кто-то из ведьм.

— Назовитесь, — потребовала госпожа инспектор, с долей отвращения разглядывая рваную черную майку и размалеванную слоями косметики конопатую физиономию ведьмы.

Ведьмочка скривилась и недовольно сморщила свой вздёрнутый конопатый носик. Залго с интересом воззрилась на неё. И там было на что посмотреть. Ведьмочка носила на голове очень своеобразную причёску: хлористо-зеленые кислотного цвета иглы, как у заправского панка. От волос девицы стойко несло дешевым пивом и крепким моряцким табаком. Пирсинг и украшающие запястья цепи дробно сияли при каждом её движении. Девчонка уверенно расправила свои узкие плечи и с вызовом бросила в лицо госпоже Найтсайд:

— Ида Маар.

— Ида Маар может письменно изложить своё недовольство. В прошении об отчислении, составленном на имя ректора, — снисходительно улыбнулась старая ведьма, но её пронзительные темные глаза не улыбались. Они хищно и глумливо изучали съёжившуюся костлявую фигурку студентки. Ида отшатнулась, но глаз не опустила, прожигая инспектора затравленным ненавидящим взглядом. Найтсайд понимающе оскалилась и обманчиво тихо сообщила, — о, забыла сообщить, отчисление из «Полусвета» — это волчий билет для работодателей любого из обитаемых миров магического измерения.

— А… поступить? Поступить больше никуда не выйдет разве? — донеслось откуда-то слева.

— Нет, как я уже говорила, отчисление из «Полусвета» — несмываемое клеймо на всю жизнь, — спокойно покачала головой инспектор.

— Как и поступление в него, — не вполне разборчиво пробормотала Залго, глядя себе под ноги и рассеянно кивая, — кажется, мы действительно неплохо так вляпались.

— Кроме того должна сообщить, что лес, окружающий территорию школы, является запретной территорией. Всегда. И в любое время дня и ночи, — ведьма-инспектор обвела притихших девушек долгим, въедливым взглядом, — любые попытки выбраться за ограду караются отчислением.

— Там водятся оборотни? — с истерическими нотками в голосе взвизгнул кто-то из фей.

— Там водятся пауки, — невозмутимо оборвала её госпожа инспектор. И немолодое, но всё ещё красивое и слишком бледное лицо ее сурово заледенело, — и, клянусь исподними перьями Темного Феникса, я более чем в состоянии видеть их глазами.

Девушки взволнованно зашептались, а сзади кто-то тихо, зло выругался.

— Также довожу до вашего сведения, что в школе имеет место система взысканий. Любые дисциплинарные нарушения лёгкой и средней тяжести караются принудительными работами, — мадам Найтсайд обвела толпу насмешливым, желчным взглядом, — физическим трудом на благо общества. Без использования магии. Труд облагораживает разумных существ, юные леди.

Залго и Кали переглянулись, а Стигма Черный Вереск непонимающе нахмурилась.

— Прямо сейчас мы пересечем эту арку, — усиленный магией голос старой ведьмы неторопливо, чуть нараспев и снисходительно плыл над толпой, — и войдём под своды нашей старинной школы. Прежде чем приступить к праздничному ужину, вы пройдете распределение. Камни-Хранители определят ваш дальнейший путь и распределят на один из четырех факультетов. Кстати. Во избежание необоснованных жалоб и нытья должна вас предупредить: сменить факультет невозможно. А сейчас разбейтесь на пары и следуйте за мной…

Толпа взволнованно зашевелилась, сдержанно шумя и нехотя выстраиваясь в единую цепь. Залго и Кали, не сговариваясь, втянулись в общий поток как пара. Залго, не глядя, подала линфейской ведьме локоть. И та молча повисла на нём. Мимо проплывали одичавшие и разросшиеся буйно кусты, кое-где виднелись скорбные статуи, крылатые и бескрылые. Залго шагала под руку с притихшей Кали, а туман вокруг будто бы редел и отступал. Смеркалось. Обогнув грязный и зловонный, заросший илом фонтан и жутковатую статую справляющего нужду купидона, инспектор уверенно повела озирающееся девчачье воинство по одной из аллей. В сторону административного корпуса. Рыжие глазницы окон моргали и подрагивали где-то впереди, в подступающей мраке. Откуда-то повеяло болотом, топкой трясиной и затхлостью склепов. Ветер, пришедший с юго-запада, гнал прочь клочья тумана и дышал липким смрадом. Залго видела как морщат носы феи и зубоскалят зло ведьмы, а небо темнеет. И над шпилями вычурных башенок особняка плывут тяжко свинцовые тучи. Миновав зачем-то

тускло подсвеченный парадный вход и ряды мраморных изваяний, инспектор обогнула административный корпус и уверенно повела девушек за него.

Здесь туман всё ещё стлался и клубился, но было значительно теплее. Повсюду, теряясь в осенних сумерках, мутно белели статуи и надгробья. Целый лес надгробий. Он утопал в тумане, а над туманом тревожно качали ветвями старые клёны, древние дубы и тёмные вязы. Где-то далеко, по ту сторону кладбища, приветливо, глазасто и зорко горели огни — окна каких-то строений.

— Это же… Это же кладбище… — вырвалось у кого-то, — мы будем жить на кладбище?

— Юные леди! Минутку внимания! — на ходу оборачиваясь, скомандовала госпожа инспектор и, с видимой гордостью в голосе, широким царственным жестом обвела лес надгробий и плачущих ангелов, — перед вами — уникальный ансамбль, пожалуй, единственный в своём роде. Вы можете видеть здесь десятки, сотни уникальнейших статуй и старинных склепов разных эпох. Это не просто кладбище. Это место, которое служит последним приютом для каждого, кто связан с нашей старинной школой. Здесь традиционно покоится прах педагогов и студентов «Полусвета»…

— Жесть какая… — донёсся до слуха Залго задушенный шепот откуда-то справа.

—… И где бы вы ни были, где бы ни окончили дни свои, ваш прах непременно доставят сюда, чтобы он разделил последний приют с теми, кто был прежде нас. Кто жил и учился, учил и любил в этих стенах, смотрел в это небо, бродил вечерами в этом тумане, — невозмутимо продолжала госпожа инспектор, — в глубине кладбища находится хижина смотрителя. Наш смотритель и бессменный могильщик «Полусвета» — Рэйярт Горм — не любит досужих гостей и лишнего шума. Поэтому я искренне надеюсь на вашу сознательность. Далее, за кладбищем, вы можете видеть сотни горящих окон. Это — окна четырёх факультетских общежитий. Каждое утро вам предстоит совершать короткий переход через кладбище — ибо в общем зале административного корпуса находится общая трапезная.

— А если я не хочу есть? — бойко выкрикнул кто-то из толпы. И обступившие инспектора девушки одобрительно зароптали, — что тогда?

— Это ваше право, — надменно развела руками госпожа инспектор, — но приём пищи — обязательное мероприятие. Прогулы и опоздания без уважительной причины являются серьёзным нарушением распорядка нашей древней школы. Вы не обязаны есть, но присутствовать на обедах, завтраках и ужинах обязаны. Таковы правила. Таков наш устав.

Толпа загудела, как растревоженный улей. Залго обернулась и наткнулась взглядом на взволнованное смуглое личико и на обрамляющие его бесконтрольно меняющие цвет кудри. Эри. Эри Что-то Там. Своей странной шевелюрой фея стойко напоминала крашеного пуделя. Почувствовав, видимо, этот пристальный взгляд, феечка оживленно закивала Залго. И на смуглом, миловидном личике тонко и чисто вспыхнули россыпи золотых звезд. Они то тускнели, то несмело разгорались, подсвечивая подвижное славное личико феи своим теплым мягким светом.

Залго невпопад кивнула и отвернулась. Толпа наконец-то нехотя зашевелилась, снова выстраиваясь по парам. И тронулась с места. Медленно следуя за госпожой инспектором. Пожилая ведьма миновала густые заросли сирени и пожарную лестницу, обогнула одну из вычурных башенок. Впереди распахнулись тяжёлые окованные сталью двери. И в кладбищенский мрак ударил мощный поток горячего охристо-рыжего света.

Госпожа инспектор дождалась, пока все войдут вовнутрь. И знаком велела девушкам обступить себя. Залго в общем потоке вошла в малый зал, озираясь. Это место напоминало нутро волшебной шкатулки. Приглушённые, пастельные пластины, кость и цветная керамика украшали стены и потолок. А черный пол тускло отражал стоящих на нём людей и не вполне людей. Высоко вверх уходила по спирали резная винтовая лестница, напоминающая скелет невиданной твари. Золотисто мерцали защитными рунами черные стены под цветными пластинами. А с керамических, с костяных, со слюдяных и с мраморных чешуек этих смотрели сотни рисунков, выведенных кистью неведомого художника. Пучки диких трав и лаконичные пасторальные картины. Пауки и тропические бабочки. Очертания магических существ и профили людей. Парусные корабли и люди в карнавальных масках.

Залго с любопытством заозиралась, запрокинув голову и всматриваясь в очертания лестницы и темные недра далекого свода. Кали коснулась её руки и сумрачно кивнула куда-то себе через плечо. Залго покосилась в том же направлении. И едва удержала себя от жгучего желания присвистнуть. Всю стену занимал собой белый костяной барельеф, изображающий танцующую в одиночестве среди свечей невесту. Руки невесты обнимали пустоту, а изящная тонкая шея ее зачем-то была украшена тугой повязкой и пушистым цветочным венком. И в ворохе костяных цветов, торчащих во все стороны, Залго безошибочно опознала цветущий чеснок.

— Я буду вызывать вас по списку, а вы — откликаться, — ведьма щёлкнула авторучкой и сверилась со списком, — Эридия Анж.

— Здесь? — неуверенно вытянула шею смуглая Эри и её бледно-розовые локоны приобрели нежно-голубой оттенок. Отчего она стала смутно напоминать крашенного пуделя.

Кто-то злорадно заржал. Студентки сдержанно шумели и толкались, обступая невозмутимо сверяющуюся со списком мадам Найтсайд.

— Сибби Араи.

— Я!

— Алькатра Бейль.

— Здесь.

— Лира Вард.

— Здесь я.

— Варда Вертер.

— На месте… — негромко отозвалась какая-то высокая спортивно сложенная, жилистая фея. Её зачёсанные назад иссиня-черные волосы её были заплетены в толстую, длинную косу. И Залго была готова поклясться, что коса эта лениво извивалась сама собой, в такт мыслям владелицы. Как хвост огромной, хищной кошки.

— Гарма Гермингерн.

— Присутствует.

— Гера Гермингерн.

— Здесь!

— Почему она не закрывает двери? — шепнула Эри, с опаской косясь на распахнутые настежь двери и клочок кладбищенского пейзажа в пелене густого тумана, — мне как-то жутко, девочки…

— Кто-то мог отстать и заблудиться, — негромко отозвалась Залго, сверля взглядом список в руках госпожи Найтсайд, — так будет легче найти нас.

— Ида Маар.

— Я, — нехотя отозвался кто-то в толпе.

— Изида Нокс.

— Здесь.

— Охра Озар.

— Присутствует.

— Пегги Прайм.

— Здесь.

— Мэг Пиррс.

— Здесь.

— Мерривальд Ри.

— Здесь.

— Схола Роббраш.

— Здесь.

— Неужели нам теперь всегда придется ходить через это ужасное кладбище? — горько прошептала Эри, прижимая руки к груди. А её локоны побелели, — я… Я боюсь этих статуй.

— Это всего лишь куски старого мрамора, — флегматично пожала плечами Залго, — бояться их глупо. Они не проклянут и не подставят. И у них нет пищеварительной системы, чтобы сожрать и переварить тебя.

— Ты умеешь успокоить, Залго Саарт, — поджал губы фея.

— Залго Саарт.

— Всегда пожалуйста, фея цветов и чего-то там, — снисходительно отозвалась Залго, выдавив кривую ухмылку, — любой каприз за ваши деньги…

— Залго Саарт! Где Залго Саарт?! — строго обвела взглядом толпу мадам Найтсайд. И в её звучном голосе на какой-то безумный миг Залго послышались ярость и страх.

— Я здесь, — сообщила Залго, подняв руку.

Госпожа инспектор окинула её быстрым, бдительным взглядом и вернулась к списку, энергично отмечая в нем присутствующих, — Каллизия Траа́дис.

— Здесь, — пробасила нехотя толстушка-арахнид, поблескивая своими алыми глазами, всеми пятью.

— Кто бы мог подумать, что я буду жить на кладбище?! — весело трещала за спиной какая-то неряшливая рыжая фея в малиновой клетчатой рубахе навыпуск и в потёртых ковбойских штанах, — напишу тётушке, вот будет хохма. Представляешь? Я — и на кладбище! Я!

— Люди говорят, нам выдадут форму, — возникшая невесть откуда упырица сложила руку на плечо Залго и плотоядно прищурилась, разглядывая то её, то оживленно жестикулирующих фей, — форменные платья, форменные чулки, форменные ночные рубашки, собственно, всё. Даже нижнее бельё. Своя одежда вроде как запрещена в стенах «Полусвета».

— Бельё-то им чем не угодило? — вспылила Кали, её паучьи конечности пружинисто дрогнули, сокращаясь. Отчего со стороны показалось, что Кали присела и резко встала. Как качнулась, — ну уж нет, панталоны не отдам. Мне их шили на заказ.

Стигма беззвучно, но крайне ехидно оскалилась, поглядывая на вытянувшиеся лица вокруг стоящих фей и ведьм.

— Да лжет она, — не выдержал кто-то, — больше слушайте всякого, ага.

— Вообще-то речь была только про ночные рубашки и форму. Я сама слышала. И ещё по какие-то накидки вроде плащей. С факультетской символикой, кажется.

— Не плащ, а тряпка с капюшоном. Ни рукавов, ни пуговиц. И кружева по краю.

— Черные. Как на гробах.

Залго не ответила. Она неподвижно смотрела, как госпожа инспектор отмечает последнее имя в списке, а входные двери нехотя закрываются сами собой, с грохотом и с надсадными, протяжными скрипами. Дальняя стена дрогнула, и костяной барельеф с невестой и свечами разошелся в стороны, а за ним обнаружились ещё створки, стеклянные и абсолютно черные, украшенные тонкими белыми узорами. Створки также разошлись в стороны с мелодичным звоном. И по особняку разнесся чопорный старинный мотив. Под дрожь клавесинов и пение скрипок госпожа инспектор повела притихших девушек мимо мраморной лестницы, мимо статуй и темных дверей.

Где-то впереди широко распахнулись тяжёлые, окованные черным металлом дверные створки. И до слуха Залго донёсся многоголосый гул. Сумрачный и гулкий трапезный зал оказался местом неприветливым и мрачным. Повсюду висели тронутые временем знамёна и древние, порядков выцветшие гобелены. Полотнища эти изображали сцены охоты и сцены сражений. А освещало зал тусклое голубое пламя сотен светильников. Залго вытянула шею, вглядываясь в очертания преподавательского стола у дальней стены, длинного и широкого, убранного тёмно-серой скатертью. Столы факультетов кто-то очень странный, видимо, в шутку, разместил так, что они образовывывали собой незаконченный на углах серый ромб. А в центре этого ромба, прямо из древних камней, тянулись четыре менгира. Как четыре выщербденных белых зуба.

Повсюду, за факультетскими столами, на черных скамейках, рядами, сидели студентки. Их одинаковые пышные

черные платья, воротники-стойки и белые кружевные накидки делали их безликой массой, похожими друг на друга живыми фарфоровыми куклами из коллекции какого-то гениального безумца. Голову каждой украшали тонкая, как дым, черная вуаль и россыпи бледных цветов: мелкие розы, не вянущие, живые и опасно пахнущие защитной магией. Госпожа инспектор уверенно повела спотыкающихся, отчаянно озирающихся и притихших девушек в просвет между столов. К менгирам. Охранные камни приветствовали мадам Найтсайд нестройным звоном. А на каменной плоти каждого кроваво проступил какой-то знак. Залго нахмурилась. Эти истекающие кровью круглые рисунки напоминали символическое обозначение четырех фаз луны.

— Лунный цикл, — донёсся до напряжённого слуха Залго чей-то свистящий шопот.

— Новолуние, последняя четверть, полнолуние, первая четверть, — как эхо откликнулась над ухом Стигма Черный Вереск, — магия крови. В этих камнях гуляет эхо древней волшбы. Меня потряхивает от её фона, настолько она мощная. Кажется, сейчас снова начнут вызывать по одному.

Залго кивнула, наблюдая, как мадам Найтсайд действительно вызывает студенток по списку. Девушки выходили вперёд по очереди, очередная первокурсница вставала в кольцо Камней-Хранителей. И один из них густо покрывался кровавой сетью трещин. Стол факультета приветствовал шагающую к нему как во сне счастливицу жидкими хлопками. И она занимала свободное место.

Как успела заметить Залго, серые скатерти пустых факультетских столов украшали черные символы лунных фаз. По залу сновали те, кого Залго изначально ошибочно приняла за людей. При ближайшем рассмотрении фигуры в черном оказались жутковатыми тряпичными куклами. Под тканью смутно угадывались очертания вполне человеческих тел, но тряпичные лица этих существ украшали только глаза-пуговицы. Как чья-то нелепая шутка, незрячие и яркие, они притягивали взгляд и необъяснимо отталкивали. Залго терпеливо дождалась своей очереди, посозерцала как истекает кровью менгир с символом Новолуния и под жидкие хлопки неторопливо заняла пустующее место за подходящим факультетским столом. Слуги-куклы сновали по залу, разнося дымящиеся подносы со всевозможной снедью, а на столах нехотя, сами собой, материализовывались столовые приборы. А с ними — и пыльные зеленые бутылки, хитро оплетенные и явно очень старые.

— Странный способ распределять на факультеты, а? — Кали уселась рядом, поглядывая, как последние студентки спешат к факультетским столам, а госпожа инспектор занимает своё место за преподавательским столом, по правую руку от пустого ректорского кресла.

Залго кивнула, отложила вилку и настороженно уставилась на стол преподавателей. Ректор действительно отсутствовал. Не происходило ровным счётом ничего из того, что обычно бывает на банкетах в честь начала учебного года. Ничего: ни приветственной речи, ни оваций, ни поздравлений в адрес студентов. По вытянувшим лицам фей и ведьм Залго определила, что вопиющую странность происходящего обнаружили даже самые пустоголовые из них. Какая-то рыжая одноглазая девица с черной повязкой через поллица налила вина и негромко бросила через плечо:

— Новенькие, после ужина не расходимся. Сегодня вы получаете у кастелянши форму и постельные принадлежности.

— А завтра никак? — подала голос Стигма, энергично накладывая себе в тарелку что-то с большого подноса. Что-то, отдаленно напоминающее картофельное пюре с зеленью и с чем-то щупольцеобразным.

— Спать тоже завтра будешь? — фыркнул кто-то, размеренно работая ножом и вилкой.

— Разве постели мы должны застилать сами? — подала голос одна из фей, — а как же магия?

— Один из пунктов устава: никакой бытовой магии. Всё вручную, — нехотя призналась одноглазая девица и отпила вина, возвращаясь к содержимому своей тарелки.

— На этих, — какая-то барышня неприязненно покосилась на снующих по залу тряпичных слуг, — тоже не надейтесь. Этим тварям запрещено покидать административный корпус. Между нами говоря, это даже к лучшему. И, кстати. Вам лучше не знать, что у них под тряпками.

— Опилки? Вата? Что ещё может быть под тряпками у здоровенной тряпичной куклы? — оттирая салфеткой с белой футболки винное пятно, мельком подняла свои чуть раскосые темные глаза одна из фей. Её длинная черная коса лениво извивалась за спиной, как большая, плетёная змея.

Студентки в одинаковых черных платьях переглянулись и одна с многозначительным громким кашлем отодвинула подальше от себя тарелку.

— Что, вспомнила, что у сладких мальчиков под рубашечками? — гнусно осклабилась её соседка, пихая её в бок локтём, — расскажи свежему мясцу, что́ под тряпками у наших красавцев.

— Лотти, будь человеком, не порть людям аппетит, — устало поправила очки какая-то девушка, украдкой читающая под столом пухлый «Альманах демонолога» за 1876 год. Её длинные тёмно-лиловые волосы темнели к концам, мерцая и переливаясь мириадами иллюзорных звездных искр — не все способны как ты, я извиняюсь, скотски жрать, одной рукой вскрывая чей-то гроб, а другой запихивая в себя шаверму.

Кто-то ехидно и мстительно захихикал. Шуршание и звон посуды усилились. Где-то кто-то болтал. Педагоги, игнорируя сдержанно общающихся студентов, негромко переговаривались, пили и поглощали ужин. Залго, нехотя ворочая содержимое тарелки, подняла глаза и прошлась взглядом по столу преподавателей. Мужчины, женщины, старики. Одетые в той же старомодной манере, что и студентки. Расшитые серебром черные камзолы, тусклые кружевные вуали и

примерно одинаковый мутный м чахоточно-бледный оттенок лиц, нездоровый, если не сказать хуже. Залго обвела взглядом ужинающих студенток и с сомнением прикусила губу: новоприбывшие выбивались из этой блеклой апатичной человеческой массы, как яркие цветовые пятна на тусклых и серых акварелях неведомого художника.

— Столько магии крови, это немыслимо, — пробормотала Стигма, пригубив вино и сосредоточенно разглядывая медленно тускнеющие менгиры. Их каменная поверхность, как губка, поглощала пролитую кровь, а сами символы тускнели, превращаясь в обычные рисунки, нацарапанные на бледно-серых камнях. Розовые глаза упырицы остро и настороженно поблескивали. Ярко очерченные длинными, темными и невероятно густыми ресницами, — я нигде и никогда не видела ничего подобного.

— Что вообще общего у фаз луны и магии крови? — с любопытством поглядывая по сторонам, спросила какая-то фея. Её светло русые кудряшки и белый сарафан мерцали в призрачном свете магических светильников. Что-то зазвенело, кто-то, ругаясь, шарахнулся в сторону, студентки оживились. Залго ткнула вилкой в тарелку и покосилась влево: кто-то собирал со стола осколки бокала, поспешно плавя стекло в ладонях и скатывая в грязно-бурый, полупрозрачный комок.

— А это разве не бытовые чары? Это же… — донёсся до Залго тревожный шёпот.

— Нет.

— А что значат…

— Действительно. Что общего у фаз луны и крови?

— Цикл. Циркуляция крови в организме напрямую зависит от фаз луны, — какая-то старшекурсница, смуглая и статная, не глядя взяла салфетку, промакнула разлитое вино и разочарованно поскребла её ногтём, избавляя мятую белую ткань от бурого пятна. Вино испарялось с салфетки и со скатерти, частично осыпаясь на стол тонким, рыхлым порошком, — именно поэтому лучшие маги крови — женщины. Сам наш организм — наше оружие. Чему вообще вас учили в ваших мирах?

Кто-то из фей поперхнулся и закашлялся, мучительно давясь вином и воздухом. Её друзья встревоженно захлопали её по спине, со смесью отвращения и возмущения поглядывая на окружающих и на безмолвно застывшие посреди трапезной Камни-Хранители.

— Твою мать, я же ем… — обречённо выдохнул кто-то, швырнув вилку в тарелку и с дребезжанием отодвигая её подальше.

— Это не смешно, — вырвалось у Кали.

И Залго кивнула, препарируя вилкой содержимое тарелки. Да, это не смешно. Совсем. Неудивительно, что в «Полусвет» не берут парней. Неприятная тема, и это ещё мягко сказано. Но выбирать, кажется, не из чего. Праздничный ужин закончился на удивление мирно и быстро. Поглядывая, как расходятся студентки и преподаватели, а безмолвные служители собирают посуду и грязные скатерти, Залго дождалась, когда охрипшая от командных окриков одноглазая старшекурсница соберёт всех разбредающихся новичков.

— Итак, я являюсь комендантом общежития нашего сестринства, и поэтому именно я сегодня буду вашим гидом по территории школы, — единственный глаз этой огненно-рыжей и статной девушки поблескивал мрачной, ядовитой зеленью. Фея она или ведьма, понять было невозможно, — мы посетим кастеляншу и заберём ваши постельные принадлежности, типовые полотенца и вашу форму…

— Полотенца?! — взвился кто-то, — но это маразм!

— А так же нижнее бельё, — невозмутимо продолжила рыжая. Опалив совершенно дьявольским взглядом резко захлебнувшуюся воздухом и с ужасом схватившуюся за горло фею, — все предметы гардероба и постельные принадлежности снабжены мощными защитными чарами. Пробить их можно, но сложно. Для этого необходим минимум полезных знаний по всем предметам, изучаемым на первых курсах. И определенная гибкость ума, не без этого.

— Зачем? — собственный голос показался Залго глухим, сиплым и какими-то чужим, — зачем такие меры предосторожности?

— Элементарная защита от дурочек с полными карманами тротила, — любезно оскалилась рыжая. А её единственный глаз с интересом зашарил по жилистой долговязой фигуре ведьмы кошмаров, — администрация школы ценит своё время и человеческие ресурсы. И не желает случайных смертей. А они неизбежны, если запереть в одном месте столь разномастный, фриковатый и самоуверенный сброд.

Стайка фей и ведьм возмущённо зароптала. Презрительно игнорируя нарастающий шум и гул голосов, старшекурсница тряхнула своими огненно-рыжими кудрями и невозмутимо сообщила:

— Феи и ведьмы не должны учиться вместе. Это чревато последствиями. И, дабы избежать этих самых последствий, «Полусвет» жёстко ограничивает возможности своих учениц, даруя безвозмездно между тем, ценнейшие, уникальнейшие знания.

Притихшие студентки переглянулись и во все глаза уставились на неё. Одноглазая комендантша иронично заломила правую, разбитую шрамом медно-рыжую бровь:

— Также, должна вас обрадовать. В школе существует негласное правило: первый курс трогать нельзя. До тех пор, пока он не нападает первым. Со своей собственной грызнёй упражняйтесь сколько влезет, но Дракон вас сохрани от попыток напинать старшакам.

— Даже так… А что будет с тем из старшекурсников, кто напинает нам? — подала голос недавняя фея в малиновой клетчатой рубахе и в ковбойских штанах.

— Негласное разбирательство комендантов четырёх сестринств. И тёмная, — жутко оскалилась комендантша, — коменданты — нейтральная сторона любого внутришкольного конфликта. И, поверьте, лучше не привлекать лишний раз наше внимание.

— А межфакультетские войны? Бывают? — несмело подал кто-то голос.

— «Полусвет» учит единству. Как кровь единым потоком циркулирует внутри человека, так и мы, единые и неделимые, идём разными путями к одной цели, — наставительно воздела палец к потолку комендантша. А единственный глаз её осветило мрачное веселье, — но, к счастью, всегда найдутся изобретательные кретины, разбавляющие наши серые, скучные будни своими безобразными склоками и массовыми дуэлями. Забудь слово «факультет», девочка. Это слово для преподавателей. Мы называем факультеты сестринствами. И вы должны крепко вбить это понятие в свои хорошенькие головки. Сёстры ссорятся и мирятся, но перед лицом большой беды сестра не оставит сестру.

Залго зябко повела плечами, скрипя кожаным шипованным топом. И этот скрип в наступившей тишине прозвучал почти кощунственно. Потемневший недобрый взгляд комендантши остановился на лице Залго:

— Забудьте, кем вы были раньше. Феи, ведьмы, хакеры, шаманки и базарные прорицатели остались там, за пеленой тумана, за оградой, во внешнем мире. Вы — новые существа. Кровь «Полусвета», горячая, живительная влага, омывающая эти древние камни. И «Полусвет» жесток к тем, кто не чтит его законы.

— Говорят, инспекторша упоминала о каких-то «дежурных помощниках». Это, что, такая порода стукачей? — бойко, но тоненько выкрикнул кто-то из толпы. И толпа поддержала бестолковым хихиканьем.

Комендант помрачнела:

— Дежурные помощники избираются лично госпожой ректором из числа студентов, педагогов и выпускников нашей старинной школы. Они имеют всю полноту власти помощника проректора по воспитательной работе. И шефствует над ними старший дежурный помощник — наш школьный могильщик. Поверьте моему опыту, вы не хотите иметь проблем ни с ним, ни с его подчинёнными. Дежурные помощники — над нашей крысиной вознёй. Если ваши склоки дойдут до них — они дойдут и до мадам Найтсайд. И тогда абсолютно точно полетят головы. Ибо устав един для всех.

* * *

Он плыл во мраке, в мутной осенней водице. Он? Скорее оно. У мертвецов нет пола. У мертвецов, у сломанных кукол для утех. И у месива, расфасованного по разным пакетам. Пакетам, что плывут по воле волн в чужой мутной реке. Олли нырнул поглубже, слабо улыбаясь призрачными губами. И глядя, как его останки уносит течение. Как жадные стайки рыбок терзают на дне то, что некогда было его кишечником. Их цветовые пятна изумительно гармонировали с растушеванной акварельной синевой речного дна.

— Эри! Эри, ты слышишь меня?

Эри? Не Эри. Нет. Олли. Так тебя звала мама, очень давно, в другой жизни. До того как тебя лишили всего. Имени. Прошлого. Родных. До того как тебя обратили. Неполностью, нелепо, странно. До того как тебя сделали куклой. Трэллом. Сломанной безвольной куклой в чужих руках. Олли вынырнул и поплыл над водой. Хмурый ночной пейзаж освящал диск спадающей луны. Осенней луны чужого мира, дикого края теней и древних руин. Олли. Настоящее ли это имя, Олли? Ты сменил столько имён и легенд. Ты был хорошим рабом, Олли. Слабой тенью, которая выжила несмотря ни на что. И теперь тебя нет. Тебя сломали совсем и сложили в разные пакеты. Чёрные, шуршащие пакеты для мусора. Тебя спустили на воду поздней ночью. И теперь ты плывёшь в темноте и не знаешь, что дальше. Ведь смерти тоже нет.

— Эридия! Проснись! Эри!

Расширенные зрачки феи, заполнившие минутой ранее весь глаз, сузились до привычных размеров. И она кулем осела по стене, на пыльное серое ковровое покрытие. Жадно хватая воздух и растирая сердце. Боль осатаневшим чащобным зверем терзала клок плоти и бестолково билась о ребра. Проморгавшись, девушка обнаружила над собой сидящую на корточках, посреди коридора однокурсницу. В серо-голубых глазах странной девушки с ирокезом плескались вполне человеческая тревога и непонимание. Залго. Странная-странная ведьма с Солярии. Зачесанный на бок изжелта-белый ирокез местами топорщился и кудрявился, отчего вид у ведьмы был крайне забавный. Фея смущённо улыбнулась, таращась куда-то в её шипованный кожаный топ. И локоны Эри тотчас же приобрели густой коралловый оттенок.

— Мне показалось… — ведьма запнулась, нервно ворочая между пальцев пеструю зажигалку. И быстрым движением закинула её в нагрудный карман. После чего вцепилась в плечи слабо пискнувшей феи. Поднимая на ноги и как-то слишком бережно отряхивая. Как вещь. Редкую, хрупкую, коллекционную, как кусок фарфора с головой, с ногами, и руками, — давно это с тобой?

— Ты! Ведьма! Она ничего не обязана тебе говорить. Пойдем отсюда, Эри! — гневно перебила её высокая, спортивно сложенная брюнетка. Воинственно принимая боевую стойку.

Толстая иссиня-черная коса её угрожающе удлинилась и с глухим скрежетом обернулась жгутом-косицей рыжеватого металла. Варда, фея чего-то там. Одна из случайных знакомых и соседка по комнате. Эри покорно кивнула, хватаясь за энергично протянутую жилистую руку и с извиняющейся бледной улыбкой пряча глаза. Под тяжёлым и внимательным взглядом ведьмы.

— Понимаю, — ведьма наконец-то отпустила плечо Эри. И сухо цыкнула сквозь зубы, критически разглядывая ощетинившуюся, подобравшуюся Варду и её ржавую железную косу, уже стойко напоминающую хвост скорпиона, кстати, — ещё увидимся. Смотри за своим сокровищем внимательнее, детка. Я ведь однажды и украсть могу…

— Ты совсем поехавшая? — подозрительно сузила чуть раскосые, темные глаза Варда.

— Шучу, шучу, — примирительно подняла руки ведьма и гнусно осклабилась, подмигивая вздрогнувшей всем телом Эри, — хотя… В каждой шутке есть доля шутки, не так ли, фея?

* * *

— Это было похоже на припадок, — Кали бродила по комнате, выгуливая новую ночную рубашку и задевая своими паучьими конечностями претенциозные белые тумбочки и стоящие на них предметы, — честно, я было подумала, что эта Эри вот-вот умрёт.

Залго не ответила. Комната, ключи от которой выдали им троим, представляла собой сумрачное помещение с огромным окном, выходящим на тёмное туманное кладбище. Белые лёгкие тюли и черные шторы в пол буквально фонили от магии. Залго осторожно погладила тяжёлый черный бархат и нахмурилась: на самой сетчатке, остро и стремительно, отпечаталась череда образов. Раскинувшаяся на сорванных с гардин шторах и страстно лобызающаяся парочка. Стремительно чахнущие, гниющие и умирающие в высокой вазе дикие розы. Истошный вопль, безобразно застывший в кровавой пене нерабочего фонтана голый женский труп с разорванным горлом, мотки потрохов, лениво шевелящихся в мутной воде и стеклянные глаза, изумлённо глядящие в свинцово-серое небо. Залго порывисто отшатнулась от шторы и, пытаясь отдышаться, перевела дикий взгляд на мирно разбирающих чемоданы соседок.

— Кажется, я начинаю понимать, почему здесь не пользуются бытовыми чарами, — ведьма-арахнид прокрутилась вокруг своей оси, любуясь тем, как колоколом раздувается расшитая бантами, кружевами и оборками ночная рубашка, — да тут защитные чары — как на доспехах Звездных Бродяг. Вот, честно. Вы когда-нибудь видели Звездных Бродяг?

— Нет…

— Может, фею так скрутило от того, что повсюду слишком много защитной магии?

— Не думаю, — отозвалась Залго, занимая собственную кровать и с интересом опуская-поднимая черный полог и обходя её по кругу. Резные белые столбики украшали сложные узоры и неизвестные защитные руны, — когда я подошла, она бредила и металась. А её глаза были черными. Как у насекомого. Впервые вижу такую реакцию на защитную магию. Если, конечно, это она, а не что-то другое…

— Опять фей ковыряешь? Не надоело ещё? — насмешливо протянула Стигма, взбивая подушку и пытаясь запихнуть её в свой просторный дубовый гроб.

Изнутри гроб был обит алым шелком и празднично благоухал хвоей и мандаринами. Этот хвойно-мандариновый аромат, казалось пропитал уже всё в комнате. Залго не возражала. Причудливый запах неизвестных духов дарил смутное ощущение праздника и чуда.

Заметив выражение лица Залго, Стигма отчего-то смутилась и пробормотала:

— Мне нравятся земные праздники, но особенно — этот. Смутное ощущение чуда ожидания чуда. И детства. Не то чтобы у меня не было детства… Просто… оно никогда не было нормальным. Ничто и никогда не было нормальным, понимаешь?

— Ну… Ты ж дрампир, вампир, питающийся вампирами, — пожала плечами Залго и рухнула в кресло, сминая своим весом кружевной белый чехол, — и… Фея. Фея крови. Неудивительно, что твоя жизнь отличалась от жизни скучного обывателя одного из миров измерения Магикс.

— Прости за бестактный вопрос, — ведьма-арахнид шмыгнула носом и порывисто обернулась, почти снеся висящее на стене овальное зеркало в вычурной черной раме, — у тебя есть семья?

— Да. Его звали Джеком. И он был лучшим охотник на вампиров из всех, что я знала, — голос Стигмы дрогнул и потускнел. И она отвернулась к окну, стаскивая майку и облачаясь в ночную рубашку. Её ломанные, какие-то нарочито рубленные движения выглядели органично и как-то правильно в тусклом, затхлом полумраке комнаты. Мутный белый рожок какого-то светильника потрескивал от магии и изредка моргал, — отец был достойным человеком и прирожденным охотником. Он научил меня всему, что я знаю. И я благодарна ему.

— Он был магом? — Залго заложила ногу за ногу и вяло качнула ногой в воздухе.

— Нет. Он был стрелком. И подрывником. Отличным бойцом, отличным лидером и наставником, — Стигма избавилась от джинсов и, не глядя, запихала их в шкаф, — а вы? Кто ваши родные?

— Я приёмная, — нехотя призналась Кали, мерцая своими нечеловеческими алыми глазами и уперев руки в бедра, — мама умерла родами, удочерили дядя и тётя. Своих детей у них не было. Кто биологический отец — а пёс его знает. Воспитывали-то меня люди. А что насчёт тебя, Залго?

— О, я даже затрудняюсь, что тебе ответить. Мои родители — настолько легендарные существа, что я всю жизнь про них только и слышала, что они «очень заняты», — закатила глаза Залго и отмахнулась, развалившись в кресле, — ни трагедий, ни мрачных тайн длиною в жизнь, детство — как детство. Бабушка — солярийская фея сновидений и благих предзнаменований. Её руки пахли солнцем и мёдом, а в доме всегда было много лесных птиц. Детство… Много солнца, дом на окраине леса. Захаживающий по воскресеньям на чай пожилой травник с повадками столичного ловеласа. Не представляю, в кого я вообще такая.

— Нда, загадка, — задумчиво отозвалась Стигма, внимательнее разглядывая лицо равнодушно качающей ногой Залго, — и никаких странностей?

— Я сильнее, когда светит луна. Любая луна. Любого мира. Лунный свет усиливает мои способности, — пожала острыми плечами Залго, — но при этом я не являюсь лунной ведьмой.

— Видимо, в роду у тебя был кто-то с предрасположенностью к лунной магии. Вот она и срабатывает на автомате. Оберегает, — Кали шумно забралась к себе на кровать и пару раз пружинисто попрыгала на перинах, совершенно по-детски сияя от восторга, — я читала, что такое иногда бывает. В старинных магических кланах.

— Может быть, — Залго встала и прошлась по комнате, — я, честно говоря, не отрицаю такую возможность. Гримуар-то тёмный, и он — семейная реликвия…

Раздался глухой стук в дверь. И в комнату заглянула сутулая кареглазая девица в форменном черном платье. Её густые, собранные в конский хвост, каштановые волосы красновато блеснули в неярком свете ночника. На шее девушки красовался белоснежный шейный платок, заколотый какой-то паукообразный черной брошью. Брошь лениво пошевелила мохнатыми лапами и неторопливо перебралась на раскрытую ладонь девушки. Оказавшись живым тарантулом. Паук неподвижно воззрился на онемевших от неожиданности студентов. И настороженно замер, изредка перебирая лапами.

— Траа́дис, Саарт, Черный Вереск. Все на месте? — старшекурсница заглянула в список.

— Все.

— Все здесь…

— Доброй ночи. Санузел и ванная в конце коридора. Учитывая, что вы только приехали, советую поторопиться и занять их вовремя. Через полчаса отбой. Приду — проверю, все ли на месте. Вопросы есть?

— Да. Вы и есть дежурный помощник?

— Один из, — старшекурсница энергично поправила белый шейный платок и окинула студенток цепким, но равнодушным взглядом, — это всё?

— Эээ, да…

— Отбой через полчаса. Не опаздываем, — старшекурсница почтительно ссадила тарантула себе на плечо и сухо отрапортовала, покидая комнату, — госпожа инспектор, комната номер одиннадцать, второй этаж. Предполагаю, что хорошо бы обновить контур заклятий, он нестабилен, кое-где есть разрывы…

Дождавшись момента, когда старшекурсница уйдет достаточно далеко, Кали зябко повела плечами и призналась:

— Если честно, меня смущает их тотальный контроль. Неужто в этих условиях вообще возможны дуэли?

Залго пожала плечами и рухнула, не раздеваясь, на свою кровать, поверх душистого, белоснежного и рыхлого, на пышные подушки, пахнущие мятой и свежестью. Не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни думать. Немного подумав, ведьма перекатилась на бок и выудила из тумбочки телефон. Пискнули тихо кнопки. И равнодушно мерцающий дисплей показал время: без двадцати одиннадцать. Пять непринятых вызовов два часа назад. И абсолютное отсутствие подключения. Как к мобильной сети, так и к галонету.

Залго пробуждалась долго и мучительно. Шум голосов в коридоре, нестройное бренчание где-то за стеной и сонная, вялая ругань, бьющий в глаза свет и приглушённый писк какой-то живой твари неимоверно раздражали. Бессвязные, рыхлые обрывки сновидений норовили утащить ведьму на дно омерзительно-ватной бездны. А ведьма вяло сопротивлялась и пинала их своими свинцовыми, неповоротливыми ногами. Сквозь сон Залго даже не видела, а ощущала, как кто-то холодный и очень громкий с размаху плюхнулся к ней на кровать. И с богомерзким, радостным воем потащил прямо из-под лица уютную, большую подушку. Проиграв короткую лежачую схватку с уползающим одеялом, ведьма села. И с недовольным сопением, всё ещё мутно щуря заплывшие спросонья глаза почесала спину.

— Проснись, красавица и радуйся рассвету! — звонко защебетала нараспев Стигма Чёрный Вереск. Одной рукой победно воздев к потолку трофейную подушку, а другой вычесывая свои густые темные волосы.

Залго хмуро уставилась на расчёску в руке феи и, сопя, попыталась рухнуть и завернуться в перину и в мятую простыню.

— Залго, пора, — кто-то очень теплый и мягкий бережно потряс её за плечо, смутно знакомо запахло жасмином и мятой, — вставай, завтрак.

— Хочу спать, — невнятно пробормотала ведьма и попыталась уползти, но безуспешно.

— Вставай, тут на окне нам вчера оказывается шкатулки оставили, — посмеиваясь, Стигма подергала ведьму за пятку. На что Залго недовольно забурчала лицом в кровать, — какие-то розы на шпильках, три шкатулки роз.

— Куда я их тебе буду цеплять-то?! — недовольно сопя и морщась, Залго вытряхнулась из простыни и села, растирая лицо пятернёй. Её растрёпанный ирокез торчал во все стороны попугаичьим хохолком, — у тебя хотя бы каре, а у меня…

— Это не каре. Это сесен, — возразила Стигма, ловко и быстро заправляя гроб и бережно опуская крышку, — сесен круглый, а каре — ровное и прямое.

— Сесен, хренесен, — закатила глаза Залго, зевнула и рухнула на спину раскинув руки, — да какая вообще разница? У тебя волос больше, понимаешь? Больше! Мне эту мелочь просто некуда будет цеплять. И вообще, с чего ты так щебечешь? Вампирам полагается днём спать в гробу, а сейчас утро…

— Так я и не вампир, — легко отмахнулась со смехом Стигма, — я спокойно переношу солнечный свет, милая.

Голос Кали где-то в стороне изумлённо ахнул, что-то с дробным бряканьем рассыпалось по полу. Залго сонно обернулась, накидывая на плечо типовое белое полотенце и шаря в тумбочке в поисках зубной щетки. Уже полностью облаченная в форму ведьма-арахнид, то подгибала, то опускала на глаза тонкую вуаль с любопытством разглядывая через нее то Залго, то Стигму.

— Мир в сеточку, вау, — желчно поддела ее Залго, — ты впервые видишь траурные вуали?

— Да вы сами посмотрите, они зачарованы! — пухлые румяные руки Кали поспешно взметнулись, одергивая вуаль. Все пять глаз ведьмы-арахнида горели бешеным восторгом, — я вижу тепло. Живое тепло! Оно пульсирует и… и… Но только от тебя, Залго…

— Даже так? — Стигма подхватила вуаль и напряжённо поднесла к глазам, — действительно… Вы мягко мерцаете оттенками рыжего золота. Красиво, но…

Залго неодобрительно засопела и хмуро взъерошила пятерней свой ирокез, сонно соображая.

Стигма резко вскинула руку, разглядывая. И тихо присвистнула. Кали бросилась к окну, жадно вглядываясь в туман:

— Я вижу отсюда, где-то далеко-далеко внизу, в тумане, сполохи точно такого же свечения!

— Это ещё что за шутки? — отложив тюбик пасты и осторожно забирая с подоконника старинную эмалированную шкатулку, серую, с белыми вставками и с винтажным цветочным орнаментом на ней, Залго открыла её и встряхнула содержимое. Тонкая черная вуаль нашлась под россыпью шпилек-роз. Мускатных белых роз. Мелких, живых и пахнущих слабо и тревожно. Поднесенная к глазам ткань действительно показала прилипшую к окну Кали как слабо пульсирующий сгусток тепла. Залго непонимающе моргнула и перевела взгляд на упырицу. Та не излучала ничего, — действительно. Почему? Почему ты-то не светишься?

— Немёртвые не источают тепло. Не отражаются в зеркалах. Не отбрасывают тени, — губы Стигмы дрогнули, — у меня другой вопрос. Зачем студенткам магической школы вуали, детектирующие немёртвых?

— Спроси что полегче, — отмахнулась Залго, отложила шкатулку, сгребла гигиенические принадлежности обратно в голубую клеенчатую косметичку с медузками, и придерживая на плече полотенце, поплелась в коридор.

— Может быть всё проще? Так ведь нас банально легче искать, если где-то будем шататься после отбоя? — долетел до Залго сбивчивый шёпот Кали.

— Ну да, конечно, — сардонически отозвалась где-то сзади Стигма и коротко, отрывисто фыркнула, — где ты видела гения, который в этих викторианских кружавчиках станет бродить по аллеям? А по ночной школе? Это глупо. К тому же, если бы шали нужны были только для этого — их выдавали бы только дежурным помощникам. Под роспись.

— Виктори… что?

— А, забей, земная культура… И, опять же, вуали носят только студенты, заметь…

Залго хлопнула дверью, свернула направо и сонно потащилась по коридору, мимо стен, оббитых потускневшими серыми тканями, мимо одинаковых черных дверей, мимо заспанных студенток, мимо охапок роз в высоких напольных вазах. В дальнем конце коридора нашлись и дверь в санузел, и выросшая перед ней очередь. Заспанные феи и ведьмы в одинаковых белых ночных рубашках в пол, вяло собачились, одергивали кружевные рюши и уныло скандалили. Кто-то энергично колотил босой ногой в закрытую дверь, а из-за неё доносились плеск воды и мирное, мелодичное пение. Залго посозерцала с минуту этот цирк, развернулась и поплелась в обратном направлении.

Какая религия не позволила строителям школы снабдить душевыми и прочими радостями цивилизации каждый номер, оставалось только гадать. Залго выбралась на лестницу, опустилась этажом ниже и осторожно заглянула за поворот: второй этаж, занимаемый старшим курсом, выглядел спокойнее. Бренчание и обрывки разговоров, звон и смешки, доносящиеся из-за дверей даже близко не напоминали вялую, сонную неразбериху, творящуюся этажом выше. Одолев необходимое расстояние и наткнувшись на какую-то идущую из комнаты в комнату ведьму с чайником, Залго дернула ручку: санузел пустовал.

Внутри было тихо, сумрачно и затхло. Как в склепе. Невольные ассоциации навевали сонно шипящие газовые рожки́ под потолком, вычурная, тяжёлая резная плитка и мраморные барельефы. О, да, барельефы здесь были повсюду: винтажные русалки, розы и нимфы, жуткие крылатые младенцы и черепа единорогов. Холодные, матовые, местами — достаточно вульгарные.

Залго невесомо коснулась Ребристых зёвов мраморного ирисов, ласково провела пальцами по прихотливым изгибам их лепестков. И её сетчатку обожгла череда вспышек-видений. Темная, сырая крипта, озаренная трепетным светом единственной свечи, бледный человек в черном плаще, нарочито медленно снимающий перчатки и распутывающий шейный платок. У него дурной взгляд и волчья улыбка. Видения сменяют друг друга, пятная восприятие тьмой и кровью. Юная мадам Найтсайд, совсем девчонка, дико растрепанная и полуголая, рыдает, уткнувшись лицом в каменные цветы и бессильно колотит по мрамору окровавленными кулаками. Кровь стекает на мокрый пол. Босые ноги до самых колен перемазаны в земле. По бледной, нагой спине и по растрёпанным патлам успокаивающе и перепуганно снуют полчища пауков. Найтсайд скулит, захлебываясь плачем. И безвольно сползает на пол. Серый топ её фейского превращения тает, обнажая синие следы на матовой коже. Что-то ломается внутри, рыдают в унисон голоса проклятых душ в колдовском тумане, пряно и жутко благоухают кладбищенские розы, сама земля вскипает, из-под надгробий и мраморных плит поднимаются мертвецы, а в багровом небе космато пылает чёрное солнце.

Жадно хватая ртом воздух, Залго отшатнулась от барельефа. Ряды вычурных белых рукомойников и дробно поблескивающие перламутром туалетные кабинки сияли матово и тускло. Где-то слева темнела тонкая, черная раздвижная панель во всю стену, расписанная жирными амурами и розами: алыми и белыми. Залго с опаской заглянула за неё и присвистнула. За ней оказались напрочь лишенные хоть каких-то дверей душевые кабинки, занавешенное только какой-то колышущейся без ветра ажурной белой рванью. При ближайшем рассмотрении рвань оказалась феноменально толстой паутиной. Залго вздохнула и вернулась, запирая на замо́к входную дверь. Стащив ночнушку, девушка загремела косметичкой, забралась в одну из душевых и открыла воду. Но стоило ей только повернуть вычурный, похожий на бутон вентиль, как паутины пришли в движение и запечатали вход в душевую кабинку плотным, белым коконом.

Отмываясь от сонливости и липкого ощущения неправильности происходящего, ведьма чутко запрокинула голову. И прислушалась. Где-то снаружи кто-то, сквозь шум воды, настойчиво скрёбся и тряс входную дверь. Залго застыла, размазывая по лицу клочья пены. И выключила воду. Звуки повторились ещё громче и настойчивее. Кто-то осатанело выворачивал из двери замок, Залго была готова поклясться, что слышит, как со странным ссыпающимся звуком из пазов вываливаются шурупы. Кокон паутин расступился перед Залго естественно и как-то слишком поспешно. Где-то снаружи, за черной раздвижной панелью, из входной двери с грохотом вываливался дверной замок. Нормальный, новенький, механический дверной замок. И, судя по звуку, часть его отныне явно состояла из песка. Всё ещё размазывая по рукам мыльную пену и шлепая по мрамору босыми ступнями, ведьма подобралась ближе к раздвижной панели. И отшатнулась. Аккурат за нею, совсем близко звучали чьи-то частые, алчные хрипы.

Залго моргнула и задержала дыхание. Хрипы повторились. Шлёпающие шаги, скрежет и странный, сосуще-глотающий звук раздались совсем близко, ближе, чем хотелось бы. Какое-то время кто-то лениво скрёб в разных местах когтями тонкую перегородку. А потом, так же шлёпающе, удалился, открыл воду и шумно высморкался. Залго, внутренне подобравшись, двумя пальцами подхватила неприметную скобу и выглянула за панель: спиной к ней, над раковиной, плескалась какая-то тонкая, хилая девчонка, больше похожая на ребёнка чем на взрослую девушку.

Её босые ступни и типовая белая ночная рубашка почти не отличались друг от друга по тону. Льняные, прямые волосы доставали незнакомке почти до лопаток и были ужасно взъерошены. Будто почуяв пристальный взгляд ведьмы, девочка медленно, нарушая все мыслимые и немыслимые естественные законы, развернула голову на сто восемьдесят градусов назад, отчего мышцы и кожу на её шее изрядно перекрутило. Совершенно пустое плоское лицо, украшенное только двумя рваными дырами-глазницами и ртом-щелью исказила жуткая гримаса радости. Существо воздело к потолку банку с человечьими глазами и нараспев просипело, старательно выговаривая все звуки:

— При-и-ве-е-ет!

Банка булькнула, а человечьи, (и не только), глаза всех цветов и оттенков тревожно заметались в мутной жиже, напоминая стаю пугливых рыбёшек. Потеряв всякий интерес к застывшей на месте с открытым ртом Залго, жуткое существо вернулось к водным процедурам, открыло банку, изловило в ней что-то и, сипя от удовольствия на незнакомом наречии, принялось вкручивать глазные яблоки в свои пустые глазницы. Залго покосилась на входную дверь: расцарапанная в щепу́ и открытая настежь, она зияла рваной дырой там, где полагается быть замку. Сам замок валялся где-то подле, наполовину превращенный в хлопья ржавчины.

Постояв ещё немного под шум воды и одобрительно-сиплое бормотание, Залго очень тихо вернулась в свою душевую кабинку. Глядя как закрывает вход в неё тугой паутинный кокон и подставляя лицо струям воды, Залго медленно переваривала всё увиденное и услышанное. Кусок пазла под названием «Полусвет» с щелчком встал на место: пустота в коридоре, никаких очередей в туалет и в душ и прочие мелочи, которые изначально мозг не удосужился счесть чем-то существенным. Залго вылила шампунь на ладонь и намылила ирокез. Запах лаванды и грецкого ореха разлился по душевой кабинке, но практически тотчас же был заглушен неистовой вонью формалина и каких-то резко пахнущих химикатов. Залго прикрыла нос мочалкой, искренне жалея, что имеет настолько чуткое обоняние. Неслыханная вонь медленно, но верно заполняла собой буквально всё, сводила с ума и одуряла, заставляя слезиться глаза и першить в горле. Что там такое делало этот плосколицее существо, Залго не знала, но звуки оно издавало очень даже жизнерадостные. Дождавшись, когда прекратится шум снаружи и исчезнет большая часть невыносимой вони, Залго выключила воду, обернулась в типовое полотенце, собрала вещи и осторожно выбралась наружу.

Странное существо исчезло, прихватив с собой свою большую банку. О странном посещении напоминали только исцарапанная, дырявая дверь, валяющиеся в куче ржавчины ползамка́ да мокрые следы на полу. Залго выжала в раковину волосы, невесело подмигнула сама себе в зеркало и выбралась в коридор.

Обратный путь на родной этаж не омрачали ни едва теплый воздух, ни сквозняки, ни затхлый запашок, ни ощущающийся всё ещё шлейф из химикатов, ни нелюбезные физиономии старшекурсниц, начавших-таки выбираться в коридор. Поглядывая на идеально отглаженные черные форменные платья, Залго прибавила шаг и поспешила убраться на свой этаж. Родной третий этаж поприветствовал ее неразберихой, гомоном и истеричными метаниями каких недонакрашенных и не вполне одетых особ. Обойдя группу сварливо переругивающихся ведьм, Залго почти бегом одолела остаток коридора. Комната встретила её сквозняком и сырым липким туманом: распахнувшая окна Кали упрямо доказывала что-то своё и не давала закрыть тяжёлые резные створки.

— Тебе, вот лично тебе дышать легче будет? Там сыро, промозгло и туман! — Стигма обеими руками вцепилась в оконную створку, пытаясь на ходу отпихнуть в сторону угрюмо упирающуюся Каллизию. Полузастегнутая форма неряшливо болталась на ней грудой кружевных тряпок, — Кали, не будь такой упёртой!

— Надо проветривать помещение, — монотонно, раскинув руки в стороны, упрямо набычившись и закрывая своим телом окно, возразила Кали, — все болезни от бацилл, мы ими дышим, а надо их проветривать, холод убивает микробов и…

— Это глупо! Ты впускаешь лишний холод!

— Нет, ещё бы сюда установить кварцевую лампу и кварцевать помещение, чтобы не было вообще никаких микробов… — монотонно вещала Кали, упрямо обхватив бедра шипящей упырицы, упираясь лбом в её живот и медленно, но верно оттесняя её от окна.

Залго посторонилась, суша на ходу заклятьем свой слипшийся, мокрый ирокез. Вода стекала на пол и капала с носа. Стигма почти взвыла, вцепившись себе в волосы. И ринулась напролом, спотыкаясь о паучьи ноги Кали и пытаясь дотянуться до оконных створок. Но тщетно.

— Развлекаетесь? — Залго, не глядя по сторонам, забросила косметичку в тумбочку, поискала глазами вещи, спустила полотенце до бёдер и с недоумением уставилась на старомодное бельё, больше напоминающее корсет и ажурные панталоны в пол. Кружевные, с бантиками, с ленточками, с шитьём, но совершенно чудовищные, — а я этажом ниже была.

— У старших курсов? — оживилась Кали и даже отпустила Стигму, чем та и воспользовалась. С жутким грохотом и со зловещим хохотом ринувшись к окну, — а это правда, что у них там ходит скелет?

— Глупости, там студенты-то особо никуда не ходят, не то что скелеты, — повесив сушиться полотенце, Залго повоевала минут пять с завязками, натянула через голову платье, и с раздраженным цыканьем нацепила вуаль, — хотя, признаться, я видела там кое-что похуже…

Мир вокруг немедленно преобразился, заметно темнея. Шпильки нашлись тут же. Кали молча отобрала их у сосредоточенно сопящей Залго. Заставила её сесть на кровать и принялась колдовать над её вуалью и ирокезом.

Залго закатила глаза и вздохнула:

— Когда-нибудь я рехнусь, честное слово. Вы видели, что эти курицы устроили перед ванной комнатой?

— Ты про очередь? — запирая окна и задергивая шторы, Стигма оглянулась через плечо, — ну, хм, девочки не привыкли так рано вставать. И, кажется, впервые столкнулись с бытовыми вопросами. Хотя, честно говоря, лично я не вижу здесь ничего ужасного. Это место выгодно отличается от придорожных мотелей в плане гигиены, знаете ли. Даже краны не подтекают.

Кали и Залго шокированно переглянулись и почти синхронно во все глаза уставились на Стигму. Упырица только невозмутимо пожала плечами:

— Что? Охотники не ночуют в пятизвездочных отелях, знаете ли… Мы с отцом исколесили Старый и Новый Свет в поисках этих выродков. И, скажу я вам, там, где заканчиваются туристические маршруты — гнездятся твари всех мастей, в грязи, по вонючим притонам, в гулких лабиринтах скверных кварталов, на самом дне. И чтобы убить их, разорвать порочный круг их убийств, надо сойти к ним. Туда, где темно и грязно. Туда, куда не стоит нисходить живым.

— Ты столько пережила, — покачала сокрушенно головой Кали, ловко сцепляя розами-заколками ирокез и вуаль, расправляя невянущие цветы, любуясь результатом и подбирая из шкатулки ещё горсть. И тяжело вздохнула, — а я дальше Линфеи нигде и не была…

— Вы лучше послушайте, что я сейчас видела, — Залго скосила глаза на зеркало. Оно немедленно отразило её саму, бледную и помятую. И сами собой шевелящиеся шпильки. В отражении Стигмы не было, — у старших курсов ни очередей, ни людей в коридоре. И знаете почему?

— Почему?

— Я могу ошибаться, но, кажется, именно в это самое время, в санузел к старшакам, ходит какой-то безносый, безглазый монстр, — Залго моргнула и добавила тише, — она моется формалином. И у нее коллекция глаз. В здоровенной банке. И пасть от уха и до уха. Честное слово, я чуть не обделалась…

— Формалином?

— А что она хоть сделала?

Залго зябко повела плечами:

— Поздоровалась.

— А-а, зачем ей глаза? — Кали села подле, наблюдая, как Стигма ловко и аккуратно расправляет вуаль ведьмы и любуется ровно пришпиленной россыпью цветов, — она их… Ела?!

— Нет, она их вставляла, прямо руками, в свои глазницы, вот так, — Залго показала, будто вкручивает себе что-то в глаза и тряхнула головой, — это было жутковато. И, кажется, они были разного цвета. А ещё она умеет выворачивать голову назад так, что лицо смотрит перпендикулярно лопаткам и…

— Короче, это нежить, — вынесла свой вердикт Стигма и прихватила с дверцы шкафа темно-серую, почти чёрную, форменную накидку с капюшоном, — чёрт, даже я такого не знаю, надо перечитать дневники отца. Там точно должны упоминаться такие, как она.

— А в чем она была? В смысле, что на ней было надето? — нахмурилась Кали, сощурив свои алые паучьи глаза.

— Да ночнушка. Обычная типовая ночнушка, — отмахнулась Залго, — как у нас.

— В таком случае, это студентка, — Стигма и Кали обменялись многозначительными взглядами, — и я почему-то даже не удивлена…

* * *

Они шли через кладбище. Осыпались пёстрые листья, шуршали пряным пылающе-сонным, золотым и пёстрым ковром под ногами. Туман, густой и липкий, стлался у самых ног, причудливо клубился и невесомо целовал кончики её румяных пальцев. Целый лес надгробий, это слыханное ли дело? Хоронить не в семейных криптах, не в благочестивой тишине семейных усыпальниц, а здесь, на краю света, всех заодно, как бродяг при странноприимном доме. Как унизительно! Варда Вертер недовольно сощурилась и хрустнула костяшками, непроизвольно сжимая кулаки. Кладбище дышало дурной магией: слабо, почти безвредно. Больше всего Варду в местных порядках поразило именно это: где бы ты ни была, тебя вернут сюда. Под растрескавшиеся плиты, в жирную, пахнущую перегноем землю. В этом было что-то жуткое, неестественное, что-то неправильное и возмутительное. Останься она, Варда, в Бете, всё было бы иначе. В ушах Варды запел-захихикал иллюзорным эхом ехидный, знакомый мотив, прилипчивый и мерзкий, но уже слишком привычный:

Тик-так, тик-так!

Бета круче — это факт!

Щелк, щелк, щелк!

Фея передёрнула плечами и яростно, тихо втянула сквозь зубы воздух. Перед мысленным взором возникло ненавистное крючконосое лицо директрисы Пеперозии. Угрюмая и коварная, похожая на ведьму фея, ненавидела мисс Вертер иррационально и слепо. И эта ненависть, пожалуй, была взаимна. Варда Вертер вспомнила зачесанные в высокую прическу темно-зелёные волосы директрисы и мрачно сплюнула себе под ноги. Немедленно, повинуясь дурному настроению хозяйки, стянутые в тугую, толстую косу густые волосы удлинились и, лениво извиваясь огромной змеёй, частично обратились в металл. Отвратительно. Как же всё было отвратительно. Переступать через себя раз за разом, улыбаться тем, кому так и тянет вмазать между глаз кастетом. Отвратительно. Почти не контролируя свою силу, Варда шагала в хвосте процессии, а её железная коса стремительно окислялась под действием колдовского тумана. Откинув капюшон, Вертер запрокинула голову, хмуро разглядывая пёстрые кроны деревьев и свинцовое небо в просветах золотой и багровой листвы. Нет, форма Полусвета ей, пожалуй, даже нравилась. К обязательному ношению формы Варда в принципе была привычна. Что-что, а форму в Бете носили: шикарные, изысканные платья темных лолит, пушистые и утонченные, темные и вычурные, но безумно дорогие. Бета в этом плане отличалась от многих магических школ, хотя и считалась второй после Алфеи по популярности школой фей. Скажем, учиться в Бете было не в пример легче. Куда легче, чем в Алфее, если верить слухам. В Бете учителя не особо следили за ученицами и не то, чтобы старались их учить. А ученицы, в свою очередь, учились спустя рукава. И, вообще-то, даже не имели базовой фейской трансформации. Которая, как слышала Варда, является не чем-то, а видимым воплощением элементарной энергии каждой феи. Зато могли использовать свои магические силы не перевоплощаясь.

Ненавистный образ тощей, желчной, надменной Пепезории всё ещё маячил где-то на задворках сознания. Её вычурный, тёмный макияж, крючковатый нос, карие глаза. И заплетённые в рога-оданго волосы. Длинные, цвета проклятого богами и силами тёмного изумруда. Варда возмущенно расправила плечи, мысленно разрубая ее глумливую, костистую физиономию тяжёлым двуручником. Вместе с этими её зеленой тряпкой-ободком, с ажурными оборками и с фиолетовыми цветами из крепдешина. Честно говоря, форменные платья Полусвета смутно напоминали её вычурные одеяния, но были куда строже. Строже и явно дороже. Причем, даже не из-за тканей, а из-за вплетенных в само шитьё, в само плетение нитей, заклятий. Полусвет, в отличие от Беты, не требовал, чтобы его ученицы раскошеливались и платили баснословные деньги за дорогое и совершенно бестолковое тряпьё. Полусвет невозмутимо вручал всё сам, абсолютно всё, вплоть до постельного белья. Требуя взамен лишь исполнение своих сложных и вместе с тем понятных и разумных правил. И стесненная в средствах Варда из великого, но обедневшего Дома Вертер видела в этом добрый знак.

Кладбищенский сад утопал в тумане, а над туманом тревожно качали ветвями старые клёны, древние дубы и тёмные вязы. Скорбные фигуры мраморных ангелов и воинов, фей и ведьм, стариц и царей, смотрели отовсюду. И их мертвые, мраморные лица были печальны. Бредущие через кладбище девушки в одинаковых плащах и капюшонах напоминали ей стайку траурных черных бабочек. Варда воинственно нахмурилась и бережно заправила притихшей, озябшей Эри под капюшон её волшебные, переливающиеся всеми цветами радуги кудри. Девушка неловко и благодарно заулыбалась, зябко кутаясь в плащ-накидку и сияя россыпями звёздочек на смуглой коже. Варда энергично смотала свою железную косу в аккуратный клубок на затылке: коса сама собой нехотя сматывалась, туго и прочно, фиксируя сама себя. Варда накинула на голову капюшон, ревниво поглядывая по сторонам. Ведьмам она не верила. Феи казались ей чересчур бестолковыми и шумными. Одна искренняя, добрая, тихая Эри вызывала в ней добрые чувства. Но они были скорее сродни материнскому инстинкту чем дружеским чувствам. Варда Вертер, как первенец прославленного паладина Лорна Вертера, Огнекрылого, Меча Золотой Зари Леонхаль, сама воспитывала всех своих братьев. Сама сидела с ними, сама учила их читать. К тому времени, как детей отдавали в школу, отпрыски благородного Дома Вертер уже сносно читали, считали и знали наизусть самые главные баллады о борьбе Великого Дракона и Темного Феникса, о том, как Дракон сотворил Вселенную и сказочный, но безнадежно утраченный мир Домино. И историю своего Дома. Дом Вертер был набожен — и чтил память предков. Когда стало ясно, что поколения светлых магов и паладинов подарили семье настоящую фею, младший брат поклялся, что назовёт в честь неё свой клинок. Хищный двуручник из андросской, темной стали, который получил на шестнадцатилетие. Отец сказал, что это — великая честь. Ведь Ахилл однажды станет паладином. А его клинок, разящий нечисть и злых тварей, рождённых пороками человеческими, будет петь повсюду о сестре его, об отважной фее Дома Вертер.

Сказка закончилась, не успев начаться. В Бете Варде объяснили на личном примере: всё решают связи и деньги. А не личная доблесть, честь и отвага, как ей внушали с самого раннего детства. Реальность смеялась Варде в лицо: устаревшие представления о чести и благородстве для студентов и преподавателей Беты были смешны и убоги, а миром правили хитрые, не особо талантливые, но подлые и удачливые стервы. Феи оказались отнюдь не светлыми и чистыми борцами за мир. Зачастую это были существа мелочные, заносчивые, пустоголовые и легкомысленные. А в редких случаях — ещё и опасные.

Казалось бы, что могло бы быть хуже? Варда не верила, что такое возможно до тех пор, пока не ощутила это на собственной шкуре. Куда веселее всё стало тогда, когда Варда, возмущенная, но несломленная Варда, углубилась в изучение магии. На первых же практических занятиях, один из преподавателей вынес неутешительный вердикт: как фея, Варда неполноценна. Ибо скорее является паладином, чем феей. А дело всё было в том, что базового превращения Варда не имела, но у неё были крылья: как у отца, как у братьев. Золотые, пылающие, сотканные из элементарной энергии, могучие крылья, являющие себя тогда, когда паладину приходит время противостоять Силам Тьмы. И, впервые увидев их за плечами Варды во время учебного спарринга, старик-преподаватель вынес ей приговор: Варда Вертер никогда не станет полноценной феей. Признаться честно, мир вокруг неё уже рассыпался на осколки. Возможно, эта новость просто добила её, уставшую бороться за себя и свою правду. Разбитую и непринятую миром, о котором она так долго мечтала. Слова прозвучали. И Варда с ужасом осознала: она верит. Верит всем сердцем. Варда смутно помнила, как кто-то её постоянно уговаривал, говорил, что это ещё не трагедия, что Бета учит всех, были бы деньги. Лица сменялись лицами, всё что-то хотели донести до неё, а Варда просто замкнулась в своей скорлупе и затихла. Её больше не задевали ни насмешки спесивых солярийских куриц, ни зацикленные на порядке феи с Зенита, ни даже ядовитая, опасная и мстительная директриса. Варда поверила что является чем-то бракованным, не оправдывающим надежды семьи, недостойным жить. Поверила и приняла. Не принял и не поверил только отец.

Он нашел своих старых боевых товарищей, посетил директора Саладина из Красного Фонтана — легендарного Саладина из Команды Света, вы только подумайте! Он сделал почти невозможное, он сумел найти людей, готовых помочь его маленькой, славной Варде. И однажды, серым, дождливым утром, в Бету прибыли люди из Полусвета.

Они долго опрашивали Варду, заставили её материализовать энергетические крылья и даже провели с ней несколько спаррингов на мечах. Немолодой, иссеченный шрамами, высокий воин с черными космами по плечи и со страшными, бесцветными глазами сказал ей, что она — фея. И всегда была феей. Нестандартная, очень своеобразная, почти паладин. Но фея. Фея с прекрасным потенциалом, щедро одаренная магически и достаточно способная. Но раскрыть свой потенциал она, к сожалению, сможет только в стенах Полусвета. Правда это или нет — Варда не знала, но была благодарна незнакомому воину, пахнущему странной и опасной магией. И поэтому подписала все документы не читая. Варда всем сердцем желала соответствовать ожиданиям семьи. И чем за это придется платить, её не волновало.

Стайка студенток брела между надгробий, в липком тумане. Варда на ходу приобняла одной рукой робко жмущуюся поближе к феям Эри и, воинственно поглядывая по сторонам, расправила крылья. Огромные, золотые, горячие, сотканные из концентрированной отваги и пламенной, негасимой веры в Великого Дракона. Могучие крылья сомкнулись, обнимая собой охнувшую от неожиданности Эриду. Варда поспешила увести подругу вперёд: крылья осыпали пылающие перья, а их свет слабо, но рассеивал пелену колдовского тумана. Горячие перья кружились, разлетаясь. И сгорали, распространяя повсюду запах горячего металла и зноя. Где-то впереди, между надгробий, угадывались силуэты других учениц. Точно также бредущие через кладбище старшекурсницы ничем особо не отличались друг от друга и казались не людьми, а фарфоровыми куклами с комода какой-нибудь престарелой ведьмы.

— Варда, скажи, почему тебе так не нравится Залго? — смуглая мордашка Эриды отразила смущение, а волшебные локоны феи стремительно побагровели. И видя, как непонимающе хмурится Варда, Эри испуганно затараторила, — пожалуйста-пожалуйста, извини, если я что-то не то сказала! Просто Залго… Она не злая. Ну, она не кажется злой, она мне даже помогла и ни разу ничего плохого не сделала ни одной фее…

— Какая ещё Залго? — в личном списке врагов такого имени Варда не имела, хотя и догадывалась, что где-то точно могла его слышать, — впервые слышу.

— Ну… Залго, — нерешительно напомнила Эри и украдкой кивнула на одну из отставших фей, шумно выискивающих что-то между надгробий, в высокой траве и пёстрой листве, — она полностью вылечила фобию Сенсортии. Ну, так девчонки говорят, Сенс больше не боится пауков, представляешь?! По-настоящему! Просто взяла и забрала страх Сенс! Просто так!

— Ведьмы ничего не делают просто так, — Варда сурово нахмурила брови, напряжённо обдумывая новость, — ты уверена?

— Да! — Эри мельком заозиралась, спотыкаясь о надгробья и путаясь в складках форменного платья. И доверительно шепнула Варде, — она добрая. Правда.

— Как она выглядит? Ты покажешь её мне? — Варда бережно отцепила плащ подруги от ближайшего розового куста, отряхнула. И повела подругу вперед, мимо студенток, прикрывая крыльями и невозмутимо разглядывая плачущих ангелов и темную громаду административного корпуса, темнеющую где-то впереди, за пеленой тумана.

— У неё такая смешная прическа… Как будто половина головы лысая, — Эри изобразила зачесанный на бок ирокез пятернёй и с любопытством ткнула пальцем в пылающее золотое крыло, — ой, как мягко и тепло! Прости пожалуйста за глупый вопрос, но у тебя нет превращения, но есть крылья, разве так бывает?

— Я фея-паладин, — спокойно согласилась Варда, — мне пообещали, что базовое превращение я обязательно получу вместе с чармиксом. Для таких как я это тоже… возможно. Просто наши взаимоотношения с магией сложнее чем надо.

— У тебя такие красивые крылья, — задумчиво вздохнула Эри, кутаясь в форменную накидку и заметно тускнея, — такие большие и теплые. А у меня какие-то глупые черные кляксы, да ещё и постоянно меняющие очертания. Меня даже дразнили Роршахом, правда, это было самое нормальное, чем меня др… Ой, что я несу?! Ты ведь никому не расскажешь?

— Нет, Эри, я никому не расскажу, — пообещала Варда и шумно втянула воздух сквозь стиснутые зубы, стараясь успокоиться, — черный цвет получается от механического смешения всех цветов спектра. Белый — от их наложения друг на друга. Нет ничего удивительного, что у феи цветов и оттенков черные крылья, Эри. Ты просто впитала в них все на свете цвета, вот и всё.

— Спасибо, — робкая улыбка озарила смуглое личико феи, — я не знаю, что такое тест Роршаха, но мне неприятно, когда мои крылья сравнивают с чем-то таким… странным. Спасибо. Я же не виновата, что они у меня постоянно меняются, как в калейдоскопе… Они же сами…

— Ты ни в чём не виновата, это просто видимое воплощение твоих способностей, — спокойно возразила Варда, чувствуя, как закипает всё внутри. И стремительно обращаются металлом под капюшоном затылок и часть шеи, — мы не выбираем свой Дар.

— Спасибо, — слабо и как-то вымученно улыбнулась Эри, опустив глаза, — я… Ты такая сильная, Варда. Как бы я хотела быть как ты…

Остаток пути они молчали. Варда брела в тумане всё ещё приобняв Эриду и с горечью вспоминая своё недолгое, но насыщенное конфликтами обучение в Бете. Вчерашние чудеса административного корпуса, вроде необычного барельефа или похожего на расписную шкатулку малого зала, в скудном солнечном свете прилично порастеряли часть своего шарма. Барельеф оказался всего лишь раздвижной панелью, танцующая сама с собой девушка с безобразным венком на шее больше не казалась ни зловещей тенью прошлого, ни дурным знамением. А огромный общий зал с Камнями-Хранителями выглядел почти привычно и даже обыденно. Варда погасила энергетические крылья, рассыпая искры и ощущая, как вхолостую сгорает их магия. Вуаль мешала смотреть на окружающих, зачем-то показывая их пульсирующими рыже-золотыми пятнами. Поэтому Варда подогнула её и заколола шпилькой так, чтобы зачарованное кружево не падало на глаза. К слову, так поступили многие: первокурсницы за всеми четырьмя факультетскими столами одинаково морщились и зевали, ковыряя овсянку. И их кружевные, черные вуали с их пышных причесок свисали только чисто символически. Варда открыла было рот, чтобы поделиться этим ценным наблюдением, но не успела. Всё свободное пространство напротив поспешно заняли какие-то девушки: тощая, синюшно-бледная девица со странной стрижкой, похожей на шар, толстушка-арахнид и мрачная, сонная и наполовину лысая блондинка. Вчерашняя ведьма из коридора, случайный свидетель последнего припадка бедной Эри. Голубые глаза ведьмы холодно и жёстко сверкнули из-под черной вуали, смерив Варду нечитаемым взглядом. Варда внутренне подобралась, поглядывая по сторонам, но расслабилась, когда поняла, что новоприбывшие обсуждают что-то своё. Все трое нацепили эти отвратительные черные вуали, из чего Варда сделала вывод: перед ней обыкновенные зануды-зубрилки, соблюдающие все подряд правила, инертные и скучные. Варда Вертер не имела ничего против: такие персонажи обычно замыкались в собственном непонятном мирке и не лезли к окружающим. Варда многозначительно хмыкнула и покосилась на Эриду. Но та, глядя на вновь прибывших, уже поспешно и как-то лихорадочно одергивала свою криво заколотую вуаль, почти полностью закрывая ею половину лица.

— Ну надо же, у кого-то всё-таки есть мозги, — донеслось откуда-то слева. Варда со звоном выронила ложку и возмущённо обернулась. Подпирая щёку кулаком Варду скептически разглядывала какая-то старшекурсница. Сквозь сетчатое кружево форменной траурной вуали, кстати, — не переживай, это не тебе, модница. Можешь продолжать: Найтсайд бесят умники, думающие, что можно вертеть на причинном месте правила. Она, к слову, что-то запаздывает…

— Варда, Варда, посмотри сквозь вуаль на слуг, Варда, — испуганно зашептала на ухо Эрида, — просто. Посмотри!

Куклы-прислужники неторопливо, с тихим шорохом, разносили подносы с тарелками. Их накрахмаленные белоснежные рубашки слегка мерцали от магии. Варда заворочались на лавке, скрипя пятой точкой и древесиной и хмуро одергивая вуаль. Все сидящие за столами, все — и студенты, и преподаватели — за редким исключением, тотчас превратились в горячие цветовые пятна. Повинуясь испуганному лепету Эриды, Варда обернулась. Огромные белые куклы тепла не источали. Где-то в районе солнечного сплетения у каждого пульсировал рыже-золотой сгусток, почти белый к центру. Варда, медленно переваривая увиденное, вернулась к своей овсянке. Ткнув в неё пару раз ложкой, фея подняла глаза и замерла: синюшно-бледная девица напротив не источала теплого мерцания. Ни мерцания, ни сполохов мягкого золотого света. Ничего.

Тонкое сетчатое кружево вуали равнодушно демонстрировало ещё несколько таких существ, сидящих за столом преподавателей. Варда очень тихо и медленно отложила ложку, жадно вглядываясь в бледные лица совершенно не источающих живое тепло учителей: статный, похожий на старого льва старик в потрёпанной фраке, тихая, чопорная дама в шалях, расшитых соловьями, толстый, усатый подвижный коротышка в подтяжках и с безобразным клетчатым галстуком на толстой, синюшной шее. Все трое тихо переговаривались с коллегами. Толстяк много и шумно пил. Старик невозмутимо поглощал завтрак, цепко разглядывая лица студентов. Поймав на себе чересчур пристальный взгляд Варды, старик улыбнулся одними губами и заговорщически подмигнул, прикладываясь к кубку.

Варда мелко заморгала и уткнулась взглядом в тарелку, багровея пятнами. Есть резко расхотелось. Страшная догадка мерцала где-то на грани бессознательного, заставляя кровь стынуть в жилах. Варда бросила ещё один осторожный взгляд на стол преподавателей. Сомнений не было: все трое не отбрасывали тени и совершенно не источали тепло!

Но, казалось, никто так ничего и не заметил. Сонные студентки всё также флегматично поглощали кашу, размешивали сахар и тихо ворчали. Безмолвные куклы-прислужники разносили на подносах бутерброды с вонючим шпротным паштетом, приторный чай и не только. Варда собственными глазами видела как перед странной бледной однокурсницей безмолвный слуга положил несколько типовых пакетов с кровью. Бледные тонкие пальцы девушки ловко распечатывали упаковку, сливая содержимое в чашку, кто-то морщился, бросая косые взгляды, густая кровь вяло наполняла белую чайную чашку.

— Что? — заметив-таки написанные на лице Варды омерзение и неприязнь, весело кивнула ей девушка. И её розовые радужки озорно заискрились, — никогда не видела кровь высших вампиров? Она гуще и холоднее чем твоя, смотри внимательно. Быть может, это однажды спасёт твою шкуру, милая.

— Это разве не…

— Донорская, — плотоядно сощурилась незнакомка, аккуратно прислонив полупустой пакет к вазе с розами, одной рукой взявшись за чашку, а другую протягивая Варде, — Стигма. Стигма Чёрный Вереск.

Варда сжала губы в тонкую линию, уничтожающе наблюдая как незнакомка пьёт кровь, заедая остатками бутерброда. Сидящие рядом с упырицей окончательно потеряли интерес к своей каше и заинтересованно уставились на чашку с кровью и на все ещё протянутую руку Стигмы. Повисло неловкое молчание.

— Пожми её уже, неудобно как-то. Люди же смотрят, — смущённо попросила шепотом Эри, украдкой косясь на кого-то.

Варда раздражённо дернула щекой, не сводя напряжённого, яростного взгляда с непростительно довольного лица упырицы.

— Не спеши, это не так уж и важно, в сущности, — упырица опустила руку на стол и, посмеиваясь, нацедила себе в чашку ещё крови из пакета, — не пыхти, милая, — пар из ушей пойдёт.

— Я не обмениваюсь рукопожатиями с нежитью, — воинственно вскинулась Варда, — это…

— Это правильно на самом деле, — негромко согласилась Стигма и пихнула в бок сидящую с ней рядом блондинку с зачесанным на бок ирокезом, — я же говорила: она чудо.

Блондинка равнодушно пожала плечами, смерила Эриду долгим, нечитаемым взглядом и отвернулась. Как-то подозрительно притихшая Эри, казалось, сникла от этого ещё больше, уткнулась взглядом в свою пустую тарелку и, похоже, теперь втайне мечтала провалиться под землю.

— Бросьте, я же пошутила, — легкомысленно развела руками Стигма, пытаясь выдоить из пакета в чашку остатки крови и заглядывая в грязный пакет как ворона в мосол, — воды туда налить, что-ли? Столько добра пропадает… Как думаешь, Кали?

Арахнид подавилась чаем и шокировано переспросила:

— Что?

Где-то хлопнули тяжёлые двери. Варда обернулась: раздражённо одергивая манжеты и стуча каблуками через зал спешила госпожа проректор. Варда отвлеклась на возню справа и пропустила момент, когда Найтсайд заняла своё место за столом, по правую руку от пустого ректорского кресла. Не источающий живого тепла старик почтительно склонил голову на бок и что-то спросил. На что мадам Найтсайд лишь раздражённо повела острыми плечами. Светлые глаза старика лукаво заискрились, он вежливо и тонко улыбнулся и, почти склонившись к самому плечу госпожи Найтсайд, что-то с улыбкой зашептал ей на ухо. Госпожа проректор не ответила: неподвижно глядя прямо перед собой, она, будто бы, переваривала информацию, медленно размешивая сахар в и без того приторном чае.

— … это национальная студенческая забава, — донеслось до слуха Варды откуда-то слева, — их что, не предупредили? Дракона ради, неужели вы никогда ни во что подобное не играли?!

— Это странно, особенно учитывая, что нечто подобное было даже у нас. На Зените.

— В чём суть? Игра? Что за игра? — благополучно позабыв о своей каше, под звуки Стигмы, пытающейся выжать из очередного пакета растекшуюся по стенкам кровь, шумели первокурсницы, — это разве так просто?

— Что происходит? — шепотом спросила Варда, но Эри так и не успела ответить.

Какая-то старшекурсница, под смешки и восторженный шепот, украдкой приподняла подол и достала из-под него закрепленную в футляре у бедра, колоду ярких, благородно и тускло переливающихся карт. После чего перетасовала их. Карты изобиловали цветочными орнаментами и смутно напоминали что-то слишком линфейское. Высоко подняв одну из карт, изображающую какой-то горбатый, двуногий и ползучий символ и каменного рыцаря, увитого ядовитыми плющами, старшекурсница торжественно провозгласила:

— Руна Живого Камня. Кому не слабо́?

— Да что происходит? — не выдержала Варда.

— Кажется, я начинаю понимать, — напряжённо отозвалась толстушка-арахнид, вглядываясь в цветные карточки, тасуемые в ловких руках прирожденного шулера, — я играла в такое с дедом. Это специально зачарованное таро. Не ты выбираешь карту — карта выбирает тебя. Один из сидящих за столом должен сочинить стих — не менее ста слов.

— Сочинить? Стих?

— Да. Все слова в нём, кроме предлогов и местоимений, должны начинаться на вот этот алфавитный символ, который тебя выбрал. Если стих содержит больше ста слов — можно добавлять что-то кроме…

— А если никто ничего не сочинит? — нахмурилась Варда, — вообще никто?

— Ну и кто наш герой? — нахально сверкая глазами и тасуя карты, протянула старшекурсница, разглядывая соседей по столу. Тонкие карточки в её руках отливали металлом и совершенно не походили на привычные карты-шутихи из магазина волшебных приколов, — кто примет вызов, а? Может, первый курс, м? Кто не хочет проиграть и отдать мне свою магию?

— Допустим, я, — скрипуче донеслось почти с самого конца стола.

— Если никто из нас не примет вызов волшебных карт, они заберут нашу магию. И отдадут её своей хозяйке. На двадцать четыре часа лишимся магии, совсем, понимаешь? — нехотя призналась арахнид, глотая чай и не поднимая глаз от стола, — если принявший вызов облажается — карты тоже заберут его магию. Старинная линфейская игра. Я часто проигрывала деду.

— Это же азартная игра! — возмутилась Варда, — играть на магию — грех!

— Как бы, да, это азартная игра, — смущённо заулыбалась арахнид и повозила чайной ложкой по белому блюдцу, — к тому же добавь и то, что карты бывают разные по силе. Дед говорил, что среди наборов алфавитных таро бывают очень мощные артефакты. Они могут даже убить, понимаешь? Поэтому на Линфее запрещена продажа и хранение мощных алфавитных таро…

— Получается, надо просто сочинить стих?

— Не совсем. Надо чтобы стих соответствовал смыслу карты. Аркан Руны Живого Камня обозначает любовь, которая превыше долга. А ещё человека, меняющего сторону в конфликте. А ещё этот символ соответствует букве «к», понимаешь?

— Нет, — честно сообщила Варда, — но звучит интересно.

— Целый стих, который состоит из слов на букву «к», понимаешь?

— Это невыполнимо! — возмущённо взвилась Варда, — это же…

— Тише! — зашипели со всех сторон, — заткнитесь, из-за вас не слышно малышку Рози.

Варда оскорбленно умолкла и вытянула шею, уничтожающе разглядывая поднимающуюся из-за стола ученицу. Белоснежные волосы её были ровно и аккуратно заплетены в две косы. Поднималась она рывками и как-то рвано, неуклюже, неправильно. Студентка была бы похожа на маленькую девочку, если бы не абсолютно ровное, лишённое носа, бесцветное лицо, разноцветные глаза чуть навыкат и слишком легко выворачивающиеся под немыслимым углом конечности. По-детски угловатая фигура старшекурсницы совершенно не источала живое тепло, а там, где полагается быть рту, зияла щель от уха и до уха. При виде этого жуткого существа одна из сидящих напротив девиц, — та, что с ирокезом, — впилась в лицо твари жадным, внимательным взглядом. Отмахиваясь от встревоженных подруг и подавшись всем телом вперёд. Что общего у странной ведьмы с ирокезом и у странного существа со странным именем — Варда так и не поняла. За столом заметно притихли. «Малышка Рози» раззявила свою кошмарную пасть, полную нечеловечески острых зубов. И, чуть нараспев, ужасно скрипуче и картаво, но с достоинством, продекламировала:

Кайль Ко́валь ковал кочующим кедрам кольчуги.

Кровавые кедры кромсали кору кедрорубов.

Кололи коварных. Кровавила ка́медь. Каю́га

Косматой каргою кривилась — кроваво-стозубо.

Кишки кедрорубов, копченые корни. «Колдунья!

Конец ли? Кошмарный, кровавою камедью клятый… "

Каю́га кивает. Кайль Коваль кидает кувшином в колдунью.

Кнут, конунг кедровый клеймит клан клеймом-коловратом.

Кострища, кресты, краснобаи и красные клёны,

Калины кладбищенской куст под ветрами крепчает.

Где конунг клеймил клан клеймом — только красные кроны:

Кудрявы, красивы. Культисты над камнем камлают.

Картинны коварство и кротость колдуньи кленовой:

Картаво клянётся и кровью кленовой, и книгой.

Кудрявит колдунья кленовые красные кроны.

Картаво кривится-смеётся над клятою кли́кой.

Кайль Ко́валь ковал королеве-колдунье корону:

Каю́ги дитя так красива, коварна-игрива.

Красавиц кленовых кудрявились красные кроны

Над Ка́йи-Кера́йль. Над Кера́ной, рекой торопливой.

За столом восхищённо зашептались и сдержанно зааплодировали. Польщенное чудище что-то смущенно проскрежетало и село обратно.

— Кто такая Каю́га и где находится этот Ка́йи-Кера́йль? — донеслось до Варды.

— Я откуда знаю? Наверное, какая-то местность на захолустном планетоиде, на краю галактики…

— Вы совсем? Каюга и Король-кузнец Кайль Молотобоец — персонажи керанского героического эпоса… В библиотеке с ними целая полка.

* * *

— Кажется, учителям плевать, чем мы заняты за завтраком. Пока сидим тихо, конечно, — Залго скинула с плеча сумку, занимая одну из ученических парт у окна и с любопытством разглядывая полупустую аудиторию.

Здесь было просторно, но темно и затхло. Тяжёлые портьеры, надёжно драпировали окна винно-алыми, затейливыми складками. Резной старенький черный клавесин в углу влажно поблескивал, отражая свет. Повсюду висели картины, изображающие самых разных существ, темных и не совсем: огромных двухголовых скелетов, сотканных из льда и снега женщин, рогатых каменных оленей и жутких, синих младенцев с телом мокрицы. Пахло затхло, но терпимо: формалином, сухими розами, старыми книгами, мужским одеколоном и склепом. Тусклый, красноватый свет источали свечи. Они горели повсюду, потрескивали и пахли горячо и душно. Рыжий воск истекал прихотливыми струйками и застывал, а в шкафах таинственно мерцали колбы с заспиртованными в них редкими тварями, поблескивали украшенные перламутром резные черепа, смутно темнели маски неведомых языческих божков и угадывались корешки книг, сотен книг. Старинные фолианты с тусклым золотым тиснением и тяжёлые, окованные кровавым металлом гримуары источали магию и сумрачно дремали в своих шкафах. Где-то под потолком трещали и качались связки перьев и птичьих черепов. Залго безошибочно признала в них амулеты, диагностирующие фон тёмной магии.

— Ты про карты? — Кали аккуратно раскладывала учебники, свитки и писчие принадлежности. В свете сотни свечей её паучьи красные глаза мерцали как драгоценные камни. Это было чертовски красиво. Так красиво, что Залго засмотрелась и не заметила, как в аудиторию кабинета бестиалогии хлынул поток однокурсниц, — признаться, я сама удивилась. Понимаешь, эту игру сейчас помнят только старики. Ну или такие как я. Родители обычно пытаются занимать своих детей подвижными играми, спортом. И это нормально. Её карты, честно говоря, выглядят дороже чем дедовские, потому я их сначала и не признала. У деда были обычные потрёпанные картонки. А эти — чуть ли не из какого-то металла…

— Мне тут одна пташка напела, — чуть нараспев сообщила Стигма и с грохотом рухнула сзади, за последнюю парту, поближе к задрапированному окну, — вы знаете, что бестиалогия у нас сдвоенная? Мы будем учиться вместе с первым курсом сестринства Полной Луны.

— И? — непонимающе заломила белую бровь Залго.

— Как ты думаешь, почему все наши так старательно жмутся к окнам? — пробормотала Стигма, с интересом разглядывая наполняющих аудиторию студентов.

Залго заозиралась: действительно, девушки с белыми брошами-символами Новолуния невольно старались занимать левую часть аудитории. Правую бурно, шумно заполняли абсолютно незнакомые девицы. Их белые кружевные накидки скрепляли не белые, а абсолютно черные броши. Пять рядов старинных парт вычурно чернели в красном свете сотен свечей. Но студентки занимали только четыре из них. Пятый ряд парт, тот, что посередине класса, продолжал чернеть межевой чертой между рядами факультетов. Инертные, сонные новолунники неодобрительно поглядывали на бурные, буйные шевеления полнолунников и вяло раскладывали свои книги.

— Я поняла. Мы все состоим из воды, на нас тоже влияют фазы луны, как и на любую водную среду. Но при этом мы ещё и владеем магией. Кажется, вообще любая магия как-то привязана к фазам луны, — изумленно пробормотала Кали, разглядывая вялых, раздраженных однокурсниц и буйных, оживлённо делящих места девиц с другого факультета, — скоро Полнолуние. Кажется, чем ближе оно — тем сильнее и они все. Вот же дрянь, а я-то думала, что это так, народный фольклор.

— Бред сивого келпи, — пробормотала хмуро Залго, поглядывая по сторонам, — ладно, признаю, мне тоже паршиво и я тоже хочу сидеть у окна. Несмотря на то, что его наглухо завесили. Кстати, зачем?

— Меня больше изумляет другое: здесь спокойно выдают за завтраком консервированную кровь, — Стигма побарабанила костяшками пальцев по столешнице, подпирая щёку кулаком, — кровь высших вампиров. Много вы видели высших вампиров, жертвующих свою кровь на нужды общественности?

— Знаешь, я, как бы, не знала даже что у них вообще есть кровь, — криво улыбаясь, отозвалась Кали, бренча пеналом и выгребая из него разноцветные ручки с блёстками и ароматизаторами, — как думаете, меня не будут ругать, если я буду писать конспекты цветной пастой?

— У, чего это у тебя? — Стигма перегнулась через парту и голову Кали, сграбастала в горсть пучок ручек и принялась их по очереди нюхать, — да ничего ж себе! Так, жёлтая — это банан. Рыжая… рыжая — дыня! А зелёная — точно яблоко. Подожди, зачем тебе белая ручка? Так, а белая… белая — мята… Ну надо же… А чёрная чем пахнет?

— Активированным углём, — фыркнула Кали, весело и с теплом во взгляде наблюдая, как нависшая над ней упырица, дорвавшись до бесплатного, таскает со стола ручки и шумно их по очереди нюхает, — Дракона ради, брось, ты что, никогда такого не видела? Это же обычные ароматизаторы!

Где-то хлопнула дверь, мятежно заметалось пламя свечей. А Стигма уронила что-то и едва не рухнула на Кали, неловко качнувшись и дико таращась куда-то вправо. Класс притих, наблюдая, как через аудиторию, собирая собой чужие тени, но сам тень не отбрасывая, неспеша шагает высокий старик в видавшем виды черном фраке. Старик смутно напоминал пожилого льва, его седая, густая грива тяжёлыми космами падала на плечи. Пожалуй, когда-то этот человек был красив: костистое, бледное лицо его казалось нарисованным и совершенно одухотворенным. Его бледно-серые, ясные глаза смотрели внимательно и с мягкой иронией. Обманчивую мягкость и благородство его лица несколько портили странная, сухая усмешка и что-то в глубине глаз. Что-то ледяное и опасное. Невозмутимый, сухощавый, всё ещё крепкий и, признаться честно, моложавый, он двигался с ленивой грацией хищного зверя. Залго хмуро затаилась, вглядываясь в его узкие, изящные запястья, в то, как короткими непринужденно-властными жестами он отряхивает с себя как случайно налипший сор — чужие тени.

— Моё имя — Моварт Ге́йген. Вы можете называть меня «профессор Гейген» или «мастер». Наш курс бестиалогии — это необходимый минимум, то, что должен знать любой уважающий себя маг, желающий работать в полевых условиях и при этом — остаться в живых и в здравом уме, — без предисловий заявил старик, опустил вниз чёрную, ученическую доску, за которой оказалась огромная матово-белая пластина, — вам выдали учебники. «Бестиарий» Соллейн Каюль — одно из самых полных и точных учебных пособий. Он будет нашим верным спутником в течении пяти лет. И вы ещё не раз помянёте добрым словом его составителя, леди Соллейн, когда столкнётесь на практике с существами, описанными в этой книге.

Старик-преподаватель отошёл в сторону, щёлкнул старинный проектор и на матовой поверхности возникло изображение: какие-то символы, рисунки нечеловеческих черепов и текст, косой, летящий почерк. Старик склонился над проектом. Слайды сменили друг друга. Желтоватое изображение, старая фотография в пятне света изображала бледное и безликое человекообразное существо в тени деревьев. Проектор со всхлипом щёлкнул, и на белом экране отразилась огромная безобразная тварь с лицом младенца и телом бурой сколопендры. В разрезе.

— Ваши знания — ваш клинок, разрубающий исчадий Бездны. И моя цель, как преподавателя, — вооружить вас, — спокойный, звучный голос старика разнёсся по классу, дробясь на осколки и искаженное эхо.

Эхо дрожало, отражаясь от стен. Сама магия стремительно густела и пахла при этом странно: ветхими книгами, гарью и кровью. Золотисто-красный свет сотен свечей лизал лица девушек, дрожа в очечных стеклах и на белых кружевах алыми бликами. Притихшие студентки заозиралась в страхе. И было отчего. Абсолютно все тени в помещении ожили. Тени людей и предметов ткали на стенах, вживую, силуэты деревьев и очертания крепости на скале, стаи летучих мышей и бегущего прочь ребёнка. Совершенно не замечая происходящее и задумчиво разглядывая испуганные девичьи лица, старик покачал головой и негромко сообщил:

— На наших занятиях мы будем изучать классификацию всевозможных существ: порождений магии, стихий и ненависти человеческой. Не все магические существа разумны. Не все разумные — способны на контакт. Какие-то являются по сути своей всего лишь разумными артефактами: демонические зеркала, одержимые духом покойного владельца колдовские клинки, жаждущие крови и нередко питающие нездоровую привязанность к лицам женского пола. Старинные дамские мелочи вроде тяжёлых браслетов, заколок и флаконов духов, одержимые духом хозяйки-самоубийцы. Будьте уверены, они сведут вас с ума видениями, если вы слабы и внушаемы. Всевозможные перерожденцы: то, что было человеком, но так и не смогло уйти спокойно. Таких существ на Земле называют термином «мононоке». Мстительные ду́хи, нежить, всевозможные жертвы манипуляций с сознанием и магией, стихийные элементали: цель нашего курса изучить их, каждого, разобраться в особенностях их повадок и мышления, заглянуть за завесу тайны и понять, что способно их победить. Запомните хорошенько, девушки: на всякого чемпиона найдётся свой герой. И наоборот. Кто скажет мне, почему? Вы, например, представьтесь.

— Лира Лок, — напряжённо и как-то капризно зазвучало откуда-то справа, с одного из рядов, занятых другим факультетом. Где-то далеко справа загремела стулом, вставая, какая-то стриженная под мальчишку рыжая девица с бледно-зелёным кристаллом во лбу, — неуязвимых не бывает, профессор Гейген.

— Совершенно верно. И вы должны это помнить. Ваши знания, полученные здесь, — это не только верный клинок, но и щит. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, девушки. Ваши знания нужны в первую очередь вам самим. Как естественная защита и источник внутренних сил…

— Кажется, дед любит слушать звук своего голоса, — пробормотала сзади, влажно сияя стремительно багровеющими радужками Стигма и нервно вцепилась пальцами в столешницу, с тоской таращась в лицо преподавателю, — отлично, теперь, я знаю, чью кровь употребила с утра пораньше. Как же жрать-то хочется…

— Ты чего? — встрепенулась Кали и даже повернулась в полоборота, — Стигма…

— Он — еда, — уныло сообщила Стигма и ткнулась лицом в столешницу, закрываясь руками, шумно сопя и запуская пальцы себе в волосы, — о, Бездна, если меня так плющит от одного запаха крови высшего вампира, то как, должно быть, плющит его самого от полной школы теплокровных, живых девиц…

— Стигма, ты там ничего не путаешь? — Залго прекратила катать по парте ручку и подняла глаза, разглядывая плавные, отточенные жесты и ровный, красивый профиль пожилого профессора, — не спорю, он мощный маг, но не…

— Он — высший вампир. Я уверена, — Стигма Чёрный Вереск ткнулась пару раз лбом в столешницу и трагически забормотала лицом вниз, — это уже похоже на дурацкий анекдот. Честное слово. Я уже жалею, что сожрала сразу все пакеты…

— … как вы понимаете, виды и свойства различных магических народов и отдельных сущностей крайне разнообразны, — плыл под треск свечей по классу спокойный, звучный голос профессора Гейгена, — например, существует до сих пор такой народ как агогве. Обычно они населяют миры с тропическим, субтропичесим климатом. Агогве — человекообразные карликовые существа ростом около 120 сантиметров, обитавшие некогда на Земле, в лесах Восточной Африки. Очевидцы описывают их как похожих на прямоходящих обезьян с красной или желтоватой кожей и волосами апельсинового цвета… ​‌‌​‌‌​ ​‌​‌‌‌‌ ​​​‌​‌ ​ ​​‌​​‌ ​‌​​​‌ ​​‌‌‌​ ​​‌​​‌ ​​‌​‌‌ ​‌​​​‌ ​​‌‌​‌ ​​‌‌​‌ ​​​‌‌‌ ​‌​​​‌ ​​‌‌‌​ ​​‌​‌‌ ​​‌‌​‌ ​‌​​‌‌ ​‌​‌​‌​ ​‌‌​‌‌​ ​‌‌‌​‌‌ ​​‌‌‌‌

— Стигма, эй, ты чего? — встревоженно позвала через плечо шепотом Кали, с опаской поглядывая на колдующего над проектором профессора, — слушай, давай скажем, что тебе плохо. Это не дело…

— Нет. Я должна уметь держать лицо в любой ситуации. Бездну в душу ети́, как же клыки сводит, — прошептала страдальчески Стигма, отлепившись от парты и растирая лицо руками, — уметь. Держать. Лицо. Уметь…

— Девушка с черным сесеном за задней партой, — взгляд профессора остановился на Стигме. Светло-серые, мягко мерцающие радужки заметно порозовели, а бледные губы тронула улыбка, — будьте любезны, встаньте и представьтесь.

— Стигма, — гремя мебелью и неловко выбираясь из-за парты, Стигма едва не перевернула стул, — Стигма Чёрный Вереск, мастер Гейген.

— Черный. Вереск, — будто пробуя слова на вкус, повторил старик, спрятав руки за спиной, склонив голову на бок и с мягкой усмешкой разглядывая мутно порозовевшую под пристальным взглядом девчонку, — вас не уничтожили. Это… радует. На самом деле. Радует.

Старик покивал и, демонстрируя широким жестом классу ссутулившуюся над партой Стигму, торжествующе известил присутствующих:

— Обратите внимание, девушки, перед вами — живой дрампир. Большая удача, (но для таких как я — пожалуй, наоборот), встретить одного из них среди людей, ещё бо́льшая удача — уйти от них живьём. Кто знает, почему?

— Ну, это такой древний народ… — начала одна из студенток неуверенно, — они вроде бы считаются вымыслом, они как вампиры, но не совсем…

— Нет, дрампиры — не народ. Дрампиры — это высшие вампиры с врождённым генетическим дефектом. Форма уродства, — серые радужки старика побагровели, а бледное лицо заострилось ещё больше, — их трагедия в том, что время и магия превратили их недуг в свойство вида. Дрампир, как и любой вампир, испытывает Жажду. Но, в отличие от других Ночных Охотников, дрампира привлекает особым образом только кровь вампиров.

— Я не… — Стигма скрипнула зубами, — профессор, к чему этот цирк, вы лучше меня знаете, что я не способна это контролировать... Зачем…

— Для меня честь встретить последнюю дочь клана Черных Вересков, дитя, — совершенно серьезно возразил старик, вглядываясь в лицо Стигмы, — свойства, характеризующие дрампиров, передаются исключительно по женской линии. Признаться, я изумлён. Клянусь, я был уверен, что в Ночь Высоких Костров были уничтожены абсолютно все женщины клана Черных Вересков.

Стигма раздражённо дернула щекой и ссутулила плечи, мрачно разглядывая носки собственных туфель.

— Кто прятал тебя? Дай угадаю. Это был охотник? Татуированный рыжий тип с чумазым мальчишкой на плечах. Развязное, чокнутое чудище с повадками пиромана, — с понимающей улыбкой покивал старик-профессор, — надеюсь… он жив?

— Мертв, — нехотя отозвалась Стигма, моргая.

— Жаль. Славный был юноша, — немного подумав, качнул головой старик, всё ещё улыбаясь чему-то своему и цепко разглядывая Стигму, её угловатые плечи и нервно перебирающие подол пальцы, — садитесь, Стигма. Садитесь. А теперь, дамы, открываем конспекты и пишем тему вводного задания: «Классификация нежити, её свойства и способы воздействия».

* * *

Он бродил в тростниках — и волны с шелестящим смехом пробегали сквозь него. Волны и лунный свет. Человек без лица беззвучно рассмеялся и потянулся бледными ладонями к ночному небу. Чужому небу. Где-то вдалеке рыдала ночная птица. Выла бродячая собака. Надсадно, тоскливо. Человек вяло удивился, мучительно соображая — он понимал её тоскливую песнь боли и одиночества, каждую ноту, каждый перелив. Израненный пёс рыдал и пел, как чужие люди, пахнущие костром и палёным мясом пришли в его дом и убили его хозяев. Как хозяева сами впустили их. Как скрёбся и скулил старый пёс, запертый в сарае, пока хозяев убивали чужаки, пахнущие смертью и жаром кострища.

— Эри! Кто-нибудь, колдомедичку! Позовите колдоме…

— Отойди, фея, ей нужен воздух!

— Ей нужны лекарства!

— От чего? От её собственного дара? — ядовито выплюнул незримый, но очень, очень знакомый голос. Где-то в ватном нигде. На грани реального и бессознательного. Будя смутные воспоминания. Карета, туманный лес, серое от недосыпа лицо ведьмы в пятне оконного проёма, её выцветший, неровный ирокез, зачесанный на бок. И абсолютно лишенное макияжа костистое лицо.

Видение поглощало и рвала на ошметки собственного «я». Видение баюкало и затягивало на самое дно. В беспросветный, илистый мрак. Каплями света дрожали чужие, вялые мысли. Люди — такие глупые создания. Почему они верят всегда только глазам и — никогда — носу? Хозяева увидели в пришедших чужаках смутно знакомые черты давно потерянных родственников, глупые хозяева увидели знакомую одежду и услышали знакомые голоса. И поверили. Старый пёс метался и рвал плоть чужаков, силясь защитить своих хозяев. Но хозяева — слепы. Они не поверили старому псу. Они поверили своим палачам. Впустили в дом. Накормили. Дали себя убить. Глупые добрые хозяева умирали во сне. Трое взрослых, девочка семи лет, мальчик трёх лет и семимесячный младенец. Все спали, все. Не спал только младенец. Он, рыдая, отталкивал зрачки убийцы — и старый пёс выл ему в унисон. В бессильной злобе разбивая себя о прочные двери сарая.

— Её дар — цвета! Цвета! А не это…

— Много ты понимаешь в магии, фея…

Видения рвали черепную коробку, изнутри, надсадно и слепо. Человек без лица слушал, как рыдает старый пёс, запрокинув голову и зажмурив глаза. Скулит и плачется лунному диску, о том, как чужие люди долго избивали старого пса тяжелыми армейскими сапогами. Как отрезали хвост и лапу. И выволокли полуживого на дорогу. Чужие люди очень боялись, что старый пёс вернётся в родной дом. Но это слабое оправдание для подобного зверства, согласитесь. Человек без лица запрокинул голову и вздохнул, ощерив бугристую оплавленную пасть. Хотелось курить, но призрак не мог. Он неловко выбрался из воды и побрёл вникуда. Подальше от этого заунывного собачьего плача. Страшно, когда тебя некому оплакать кроме твоего изувеченного пса. Страшнее — идти вникуда не в силах изменить хоть что-нибудь. С сердцем, которое горит от жажды и пустоты.

— Какого дьявола здесь… Разойдитесь! Девочка, ты слышишь меня?! — из ватного, далёкого Нигде донёсся сильный и властный женский голос, высокий, мелодичный. Серебряными колокольцами разливался он, пробуждая что-то глубоко внутри, в самом сердце, в самой сути, — иди на мой голос. Всего, что ты видишь, нет. Это просто сны, заплутавшие сны неупокоенных. Слышишь меня?! Иди на голос!

— Она не может, — невнятно и глухо, как сквозь толщу воды, отозвался кто-то.

Кто-то странно знакомый и совершенно точно добрый. Загорелое лицо, голубые глаза, смешная прическа: смотришь и кажется, будто полголовы лысые. Тревога в голубых глазах, спокойный, ровный тембр голоса. Залго. Залго!

— Убери руки, ведьма!

— Да, Эри, я здесь, я настоящая, — в приглушенном, искаженном толщами воды и расстоянием голосе ведьмы ощущалась настоящая тревога, — госпожа профессор, это с ней уже не в первый раз, может отвести её к врачу? Возможно, действительно есть какие-то снадобья.

— Можешь считать, что отвела. Я и есть врач.

Эри села, ощупывая своё лицо и часто моргая. Она сидела прямо на полу, посреди коридора, прислонившись спиной к стене. Вокруг, разбросанные по полу, валялись тетради, учебники и писчие принадлежности. Залго Саарт и Варда Вертер собирали их, а смертельно перепуганное, мокрое от испарины лицо Эриды со знанием дела ощупывала не источающая живого тепла миниатюрная женщина в соловьиных шалях. Пронзительные, нечеловечески прекрасные алые глаза её слабо мерцали. Тонкие длинные пальцы были на ощупь как холодный шёлк и заканчивались острыми, длинными коготками. Женщина деловито оттянула нижнее веко, ощупала зачем-то мочку уха Эриды и отвела вниз край губ, въедливо разглядывая её десны. Столпившиеся вокруг студентки шумели и ужасно толкались. Эриде стало по-настоящему страшно от их взглядов, она втянула голову в плечи и потупилась. Женщина в соловьиных шалях грозно свела брови к переносице и убийственно тихо поинтересовалась через плечо, у набежавших отовсюду ротозеев:

— Эй, что толпимся как стадо коз? Заняться нечем?

Студенты разочарованно заворчали и побрели кто куда. Красноглазая дама с соловьями щёлкнула Эриду по носу и скомандовала:

— Поднимайся, девочка. Это не смертельно. Всего лишь последствия криво проведенного ритуала. Полагаю, раз ты выжила, твой доморощенный некромант сейчас гниёт в одной из магических тюрем измерения Магикс?

Эри медленно, по стеночке, поднялась с пола, непонимающе моргая и шмыгая носом:

— Я… Откуда вы…

— Оттуда. Я всё ещё в состоянии распознать побочные признаки некоторых ритуалов, традиционно совершаемых над девственницами, — темные, почти угольно-черные волосы женщины, зачесанные гладко в тугой узел на затылке, поблескивали совершенно седыми прядями — могу поздравить тебя, твой некромант перепутал руны и тебе досталась часть его магических способностей. Надо полагать, он был медиумом, весьма нестабильным психически, я так понимаю…

Эри задрожала всем телом и всхлипнула, закрываясь от мудрых, бесконечно прекрасных алых глаз руками. Гадливое, гнусное, липкое ощущение грязи вернулось, душа и сводя с ума. Эри тихо заскулила, не зная, как безжизненно тускнеют её волосы, как наливаются грязно-бурым оттенком от самых корней, а воздух вокруг них густеет и дрожит от рвущейся наружу магии.

* * *

Опустевший коридор тускло освещали только газовые рожки́ и струящийся из окон хмурый, серый свет. Фея давилась рыданиями, размазывая по красному лицу слёзы и остатки косметики. Залго попыталась было поднять сползшую обратно на пол фею, но безуспешно.

— Нет, это никуда не годится. Вы, двое. Отведёте ее в медпункт, — раздражённо заявила женщина, поджав губы и холодно наблюдая, как рыдает, сжавшись в комок боли и вцепившись себе в волосы фея, — сейчас у меня нет на это времени, поэтому вам придется дождаться меня. Либо самостоятельно проникнуть в шкаф с медикаментами, что я делать вам категорически не советую. Все всё поняли?

— Да, госпожа профессор… — фея-паладин и ведьма подавленно переглянулись.

— Какое у вас там сейчас занятие? — помогая Эриде встать и наблюдая, как её, спотыкающуюся и рыдающую уводят прочь, поинтересовалась женщина.

— Зельеварение, госпожа профессор… — браво отрапортавала Варда, одной рукой придерживая подругу, а другой махнув куда-то себе за спину.

— Отлично. Мастер Йорн будет в восторге. Минус три студентки, неусвоенный материал, жалкие оправдания в стиле «эссе не готово, потому что я водила в медпункт подружку», — женщина смерила всхлипывающую и дрожащую всем телом фею тяжёлым взглядом, — потрудитесь после занятий взять у однокурсниц конспекты. И выполнить все необходимые задания.

Лицо Варды вытянулось от изумления:

— Конспекты?! За… Задания?! Но зельеварение — это ведь просто рецептики, всякие сушеные порошочки и…

— Рецептики, — криво ухмыляясь, повторила женщина и иронично заломила тонкую бровь, — боги, старину Йорна Совиные Перья ждёт незабываемый год. Рецептики.