Девять жизней Антонина Долохова (джен)

А однажды его вдруг позвали. Была ночь, но он не спал: отчаянно ныло повреждённое пару лет назад плечо.

— Тони...

— Что? — мгновенно отозвался он, — Руди? Ты?

— Нет, — голос был тихим и хриплым и шёл из камеры напротив. — Просто... Остальные спят. А их... Нет. Сегодня. И не будет...

— И слава Мерлину, — пробормотал Долохов, — что их нет. Дементоры тебе на кой?

Ойген, вспомнил он имя мальчишки Мальсибера. Ойген Мальсибер, двадцати одного года от роду. Сопляк, которого за каким-то Мордредом занесло к Лорду с двумя такими же сопляками — Снейпом и Эйвери. И если от Снейпа, чем-то напоминающего Долохову его самого, толк был, то остальные двое... Эйвери было бы милосерднее заавадить сразу, а Мальсибер — ну, тот справлялся. Как-то.

— Поговорить, — мальчишка усмехнулся. — Поговори со мной? — попросил он. — Скажи... Почему они тебя почти не трогают?

— Я невкусный, — криво усмехнулся он, — Руди вон тоже особо не трогают. И Руквуда. Зато у вас с покойным Краучем-младшим и у обоих Блэков просто пируют, твари!

— Почему? — тут же спросил мальчишка. — Ты же... — он запнулся, — человек. У тебя же есть... эмоции.

— Эмоции у всех разные, — наставительно сказал он, — и надо уметь держать их в узде. Иначе сдохнешь.

— Научи меня! — с отчаянием попросил мальчишка. — Они меня выпьют... Пожалуйста!

Научить? Как такому можно научить?

— Закрывайся, — подумав, предложил он. — Представь, что всё хорошее, что у тебя было — ну... как кино у магглов, знаешь? Или сон. Или оно было не с тобой. А им показывай то, что тебе не по вкусу. Я вот вспоминаю, как в зиндане сидел, когда нас под Эль-Аламейном прихватили. Ваш Азкабан ещё курорт.

— А что такое зиндан? — спросил Мальсибер, и в его голосе проскользнуло едва ощутимое любопытство.

— Тюрьма, — коротко ответил Долохов. — Каменный мешок, где иной раз даже не пошевелиться. Днём душно, ночью холодно, жрать дают раз в три дня, воду — если не забудут — раз в день. Так что ваш Азкабан по сравнению с арабскими или китайскими тюрьмами — просто плюнуть да растереть.

— А ты как попал туда? — Долохов услышал слабое движение, словно его собеседник продвинулся поближе. — И где это было?

— Как попал... — фыркнул Долохов. Вспоминать о той истории он не слишком любил. — Молодой был, тебе ровесник. Хоть наёмничал уже пять лет, а всё равно нарвался. Вот и попал. Дыра дырой этот Эль-Аламейн. В Египте, у Аравийского залива. Знаешь, где это? Ну вот. И попал в самое хреновое время: июль в Египте — врагу не пожелаешь. Жара дикая. И два месяца я в том зиндане проторчал — без палочки, без магии... Выбрался всё же. Раньше смерти помирать нельзя! — твёрдо сказал он.

— А я никогда в Египте не был, — в голосе Мальсибера прозвучало сожаление. — Жара — это здорово, — добавил он мечтательно.

— Здорово — это когда она ненадолго, — не согласился с ним Долохов, — а когда постоянно — мозги плавятся. Как там люди живут? — удивлённо спросил он самого себя и самому себе ответил: — Ну, люди вообще твари живучие. А ты, чем жалеть о прошлом, лучше представь — что вот выйдем мы отсюда — и поедешь ты в Египет. Хотя, если честно, именно туда не советую. Лучше на острова какие в тёплом море.

Про себя он подумал, что отсюда не выйти ни мальчишке, ни ему — но не говорить же такое? Иные слова лучше оставить невысказанными. Первое правило наёмника: рот закрой. Сойдёшь за умного, так и в живых останешься.

— Я не выйду, — серьёзно отозвался Ойген. — Ни я, ни Басти. Ты вот можешь... — добавил он задумчиво.

— Все выйдем, — отрезал Долохов, — вот только попробуй сдохнуть — вспомню, как у некроманта работал, и вытащу тебя с того света. Будешь тут дементоров развлекать. В виде призрака.

— Нет, я умру не скоро, — возразил Мальсибер. — Они мне не дадут... Не дадут — но и не выпустят. А тебя могут... Ты работал у некроманта? — спросил он с отчётливым любопытством, словно бы перебивая сам себя. — И что, сам умеешь?

— Кто тебя не выпустит — Министерство? — не понял Долохов. — Так оно никого не выпустит. Нет, парень — мы или сбежим, или нас вытащат. Третьего не дано. А некромантия... не знаю, не пробовал. Надо же на ком-то проверить?

— Дементоры, — сказал Мальсибер. — Они нас ни за что не выпустят. Ни меня, ни Басти. Только Барти повезло... То есть ты знаешь, как это делается? Ты видел?

— Видел пару раз, — пожал плечами Долохов, — делов-то... Постой — как дементоры?

— Что «как»? Как не выпустят? Вот так, — Ойген вдруг тихо... рассмеялся. — Они знают, кого должны выпустить. И особо вкусных выпивают накануне. Их наказывают, но... — он снова рассмеялся, и от этого едва слышного смеха у Долохова по позвоночнику пополз холод.

— М-мать, — процедил Долохов, который понял, что его собеседник, мягко говоря, тронулся, — только этого не хватало. Так стань невкусным! — потребовал он. — Представь, что ты, к примеру, Руди.

— Я не смогу, — мягко проговорил Мальсибер. — Я уже пытался — и у меня не получилось. Они вовсе не идиоты... хотя Барти обманул их.

— Ну, умереть тоже обман, — философски заметил Долохов, — с точки зрения дементора. Мерлин, вот так и сходят с ума, — буркнул он себе под нос.

— Он не умер, — Мальсибер снова тихо засмеялся. — Вернее, умер, но не он...

— Угу, — согласился Долохов, — когда я есть — смерти нет. Когда есть смерть, то нет меня. Философия, мать её. Ложись спать, Ойген. Пусть тебе приснится Египет с его грёбаной жарой.

— Ты не понял, — быстро проговорил Мальсибер — словно испугался предложения идти спать. — Там, в камере, умер не Барти. Они поменялись.

— Кто с кем? — устало спросил Долохов.

— Барти с той женщиной, что к нему приходила, помнишь? — Мальсибер говорил быстро, чуть заискиваюше, словно бы просил: «Погоди! Поговори со мной еще!» — Помнишь, почти перед смертью к нему Крауч приходил с какой-то женщиной? Барти с ним ушёл, а она осталась — вот она-то и умерла. А Барти вышел, — повторил Мальсибер.

— Хорошо, — согласился Долохов, — если это правда, то хоть кому-то повезло. Что ж вам, соплячью, мёдом у Лорда было намазано? — не выдержал он. — Ладно дружок твой, Снейп, ему и деваться-то некуда было — но какого хрена к Лорду сунулись вы с Эйвери или Барти Крауч? Чего вам не хватало?

— Я дурак был, — тут же без малейшего сомнения признал Мальсибер. — Барти вот хотел позлить отца и сделать так, чтоб тот его заметил — ну а Эйв от отца, наоборот, пытался спрятаться. Ну а ты? Это мы были мальчишки, но ведь ты почти его ровесник и вообще не англичанин... Как тебя-то занесло к нему?

— Мне было интересно, да и Лорд тогда был другим, — криво усмехнулся Долохов, — и ещё мне хотелось указать место грязнокровкам и магглолюбцам. Сейчас самому смешно — но тогда... я тоже был ещё молод и глуп. Так что дурак, как выяснилось, тут не один ты.

— А тебе что магглы сделали? — очень удивился почему-то Мальсибер.

— Отца убили, — неожиданно для себя ответил Долохов, — мне тогда пятнадцать было.

— Кто убил? — тихо спросил Мальсибер. — Магглы? Но как?

— Магглы, — неохотно ответил Долохов, — в войну. Мы в Дрездене дом снимали. В магическом квартале. Вот в феврале сорок пятого ваши... англичане и начали его бомбить. Защита не выдержала. Я потом был там... когда школу бросил. Ничего не осталось — даже развалины снесли. А барьер так и не восстановили — там маги теперь вообще не живут.

— Погоди... Как это бомбить? Магглы? Но... Они же... — Мальсибер явно был растерян. — Но почему волшебники не защитились?

— Слишком много было сброшено бомб, как мне сказали. Недооценили мы магглов, — зло сплюнул Долохов.

— Тони, но... Мне жаль, — его голос дрогнул, и он умолк.

Зато заговорил другой его сосед.

— Почему ты не рассказывал об этом? — спросил Родольфус.

— Я уже жалею, что сейчас рассказал, — ощерился Долохов.

— Почему? — не понял Лестрейндж. — Сейчас, здесь это уже не важно, но прежде бы могло...

— Могло что? — резко ответил Долохов. — Кому какое дело до моей истории?

— Дело не в тебе, — без всякой задней мысли возразил Лестрейндж. — Дело в магглах, о которых ты знаешь, как выяснилось, больше нашего.

— И что? — не понял Долохов. — А то вы раньше этого не знали? Я, помнится, как-то вообще предлагал маггловское оружие с молодняком изучить — и нарвался на Круциатус.

— Лично я не знал, — ответил Лестрейндж. — И про оружие понятия не имел... Ты тогда про эти бомбы говорил?

— Я про автоматы говорил, — поправил его Долохов, — с Лордом. Давно, лет пять назад. Какие там бомбы, ты о чём? Ты бы ещё маггловский вертолёт угнать предложил. И улететь отсюда к такой-то матери! — тоскливо сказал он.

— Вертолёт, — задумчиво повторил Родольфус. — Да, я слышал, что магглы конструируют какие-то летающие аппараты... но это не так важно, как оружие. Что такое автомат — и откуда ты об этом знаешь?

— Ты про огнестрельное оружие знаешь же? — утвердительно сказал Долохов. — Его до Статута придумали. Так вот, магглы его усовершенствовали так, что стрелять можно не раз в пару минут — а сделать несколько десятков выстрелов за ту же минуту. Магглы называют это «очередь». Так что, пока мы выговариваем свою Аваду или Диффиндо, любой маггл с автоматом десять раз успеет нас убить. А Протего выдержит только одно попадание пули, ну два — максимум. Проверял лично, я в наёмниках вообще много чего... проверил.

— У меня есть старинные пистолеты, — с некоторым сомнением проговорил Лестрейндж. — Не могу представить того, о чём ты говоришь... Ты откуда всё это знаешь? Чем ты занимался? — в его голосе впервые зазвучал острый интерес.

— Занимался всем, за что платили, — пожал плечами Долохов. — Выкрасть человека или вещь, убить, охранять... даже спасать иной раз приходилось. Ну и с магглами мы пересекались не один раз — на Востоке это проще. Это вы тут на острове отгородились от всех и на маггловедении про дилижансы говорите. И кулеврины с аркебузами. Вот я повеселился, когда узнал!

— А что с аркебузами не так? — заинтересовался Лестрейндж, и Долохов вспомнил, что тот всегда любил оружие — и, видимо, не только холодное.

— Тебе так ответить или лекцию прочитать? — Долохову стало смешно. — Курс практического маггловедения от профессора Долохова. Как угробить ближнего своего тридцатью разными способами. Аркебуза против автомата — как Эйвери в бою против тебя или меня.

— А и прочитай, — Лестрейндж тоже фыркнул. — Если ты сейчас не занят.

— В ближайшее время я совершенно свободен, — заверил его Долохов.

— Так и расскажи, — попросил Родольфус. — Раз свободен.

— Да чтобы у вас обоих языки отсохли! — раздался злющий голос Беллатрикс. — Вам дня не нашлось? Только первая ночь без дементоров — как им поболтать захотелось!

— А тебе, я вижу, захотелось поорать, — немедленно откликнулся Рабастан. — Действительно, в кои-то веки нет дементоров и поговорить можно нормально! Правда, Тони, расскажи про аркебузы! — попросил он. — Что с ними не так-то?

— Ага, сколько магглов можно пристрелить, — влез в разговор Кэрроу, — интересно же!

— Мемуары от Долохова, — издевательски сказал Сириус Блэк, — режу это я маггла под развесистой клюквой...

— Правда, Тони, расскажи! — снова подал голос Мальсибер.

— Ну, господа Упивающиеся Смертью, тогда слушайте, — начал Долохов. — Аркебузу все видели? Здоровая такая штука с прикладом, маггловские доспехи с тридцати футов насквозь пробивает...

— Гарантированно только с десяти, — педантично поправил его Руквуд, — на тридцати футах результат гораздо скромнее.

— Спасибо, Август. Так вот, представьте себе нечто похожее — но втрое легче, удобнее и убойнее...

* * *

Он рассказывал и рассказывал — а сам вспоминал, как Трепач тогда, в сорок пятом году, заставил его изучать маггловское оружие. Только что закончилась война — и проблем с тем, чтобы этим оружием разжиться, не было никаких.

Немецкие Sturmgewehr 44 и маузеры, русские винтовки Дегтярёва, английские Springfield M1903 и американские самозарядные винтовки M1 Garand, пришедшие им на смену — на любой вкус.

— Чего глядишь? — хмыкнул Трепач, когда впервые положил перед Долоховым странной формы длинную конструкцию, собранную из металла и дерева. — Что, тоже в школе проходил про аркебузы с арбалетами? Вот, гляди, какая вещь, — он взял конструкцию, приладил на плечо — а потом раздался громкий хлопок, и вдалеке из ограды вылетело несколько камней.

— В Дурмштранге нам про ружья говорили, — буркнул Антонин, — и показывали. Не такие, правда.

— Кремнёвые, что ли? — заржал Трепач. — Пользоваться сообразишь, как? — спросил он насмешливо.

— Главное, чтобы эта хрень у меня в руках не взорвалась, — мрачно ответил Антонин.

— Взорвётся — судьба, значит, — философски ответил Трепач. — Давай, действуй. Жрать охота.

«...Вот с этого и началось его знакомство с маггловским оружием», — мрачно усмехнулся закончивший краткую (пара часов, не больше!) лекцию Антонин. Крошечное окно под потолком стало светлеть.

Начинался ещё один тюремный день — один из многих в этой его жизни узника Азкабана.

* * *

С этого момента они стали говорить друг с другом — кто-то вспоминал смешные случаи, кто-то просто рассказывал о чём-нибудь необычном, но разговоры эти скрашивали то глухое отчаяние, в котором они все прежде жили. Скрашивали — и заставляли вспоминать и думать и, порой, о том, о чём вовсе не хотелось.

Время в Азкабане то тянулось, как невыносимо скучные уроки в маггловской школе, то замирало, словно под чарами стазиса — а то проваливалось неизвестно куда. Они привыкли отсчитывать дни по визитам дементоров, ибо иных посетителей им, приговорённым пожизненно, не полагалось. Долохов сначала делал насечки на стенах камеры отлетевшим от стены камешком, но потом это занятие бросил.

Абсолютно неожиданный визит Фаджа, ставшего Министром, изрядно их развлёк, особенно когда тот от щедрот своих пожаловал номер «Пророка» Сириусу Блэку.

А потом Блэк сбежал...

Авроры перетряхнули тогда всю тюрьму, кажется, попытались разобрать её по камешку — но, конечно, никакой практической пользы это не принесло. Когда всё немного улеглось, дементоры перестали сутками роиться возле камер, и заключённые немного пришли в себя, Родольфус Лестрейндж внятно заговорил первым:

— Любят, всё-таки, у нас изображать деятельность.

— Ага, — сплюнул Долохов, — запирать конюшню, когда оттуда коней украли.

Ему было и досадно, и смешно — как? Как это удалось проделать Блэку — и ведь не видел же никто?

Ответ на этот вопрос он получил совершенно неожиданно: как-то днём, спустя недели три, когда за стенами солнце светило так жарко и так ярко, что это ощущали даже здесь, Долохов услышал, как Мальсибер говорит негромко, похоже, сам с собой:

— Почему же он так долго ждал? Он ведь сразу мог... Почему?

— Почему что? — заинтересовался Долохов. — А ну, выкладывай!

— А он анимаг, оказывается, — почти весело сказал Мальсибер. — Большой такой пёс... Зачем было столько ждать — не понимаю...

— Анимаг? Блэк? — Долохов захохотал. — Вот сука, а! Вот кретин! Да был бы я анимагом — хрен бы меня тут удержали!

— Это смотря кем бы ты был, — возразил Родольфус. — Он пролез сквозь прутья, да?

— Пролез, — подтвердил Мальсибер.

— Ну, вот был бы ты медведем, — подхватил Рабастан, — чем тебе бы это помогло?

— Да медведем-то с какого хрена? — возмутился Долохов. — Вы мне ещё на балалайке предложите сыграть! Что во мне от медведя-то? Вот МакНейр бы за медведя вполне сошёл. А я... волк, скорее.

— А что такое балалайка? — заинтересовался Мальсибер.

— И при чём здесь медведь? — добавил Рабастан.

— Ты потише про тех, кого нет тут, — мрачно сказал Родольфус.

— Да меня этим ещё в Дурмштранге достали, — махнул рукой Долохов, — раз русский — то медведь-балалайка-водка. Я балалайку только раз в жизни видел — специально зашёл в музыкальный магазинчик в Турции, а водку попробовал в лагере наёмников. Отец вообще не пил. А про кого тут нет — знаешь, у нас поговорка есть. От тюрьмы да от сумы не зарекайся.

— Весёлая у вас жизнь, — усмехнулся Родольфус. — Хотя в этом что-то есть... — добавил он задумчиво. — Кто из нас мог предположить, что тут окажется?

— Знал бы, где упадешь, соломки бы подстелил, — ответил ему Долохов, — кстати, Руди — ты же ритуалист? И с чарами у тебя прекрасно? Я тут вот что подумал — а что мы тут зря торчим-то? Если уж идиот Блэк стал анимагом, то мы чем хуже? Вы с Августом потолкуйте, может, сообразите чего — ну не дурнее же мы этого щенка?

— Честно говоря, я никогда не интересовался этой темой, — с досадой отозвался старший Лестрейндж. — А нужную литературу нам, боюсь, не выдадут.

— Я, возможно, мог бы вспомнить нужное, — подал голос Руквуд. — Этот вопрос некогда входил в сферу моих интересов. Однако мне потребуется время.

— Сириус вовсе не дурак, — вдруг вступился за него Мальсибер.

— Да времени-то у нас — завались, — успокоил Руквуда Долохов и повернулся к Мальсиберу: — Почему не дурак? Двенадцать лет здесь проторчал — да он не дурак, он идиот! Клинический!

— Тут другое, — возразил Мальсибер. — Ты же видел, дементоры к нему подходили реже, чем к тебе и Руквуду. Что-то изменилось в нём после того визита Министра. Я не знаю, что, — предвосхитил он возможный вопрос, — но он словно ожил.

— Фадж животворящий, — проворчал Долохов, — с «Пророком» наперевес. Что он там вычитал, в том «Пророке»?

— Не знаю, — Мальсибер неслышно вздохнул. — Я не видел ту газету.

— Да она там до сих пор валяется, — неожиданно ясно сказал Трэверс, чья камера располагалась напротив камеры Блэка. И уточнил: — В углу.

— И что, её никто как вещественное доказательство не прихватил? — изумился Долохов. — Ну и бардак же у вас с правопорядком!

— Она под койкой лежит, — сообщил им Трэверс. — В углу.

— Достать бы её, — почти мечтательно проговорил Родольфус.

— Дементоров попроси, — хмыкнул Долохов, — больше-то некого.

— Я попробую, — серьёзно откликнулся Мальсибер.

— Смешно, — ответил Долохов, — я оценил.