И тут зашла она (гет)

Я стоял под дождем, протянув руки вперед. Крупные холодные капли стекали по лицу, забираясь все глубже и леденя через тело саму душу. Открыв глаза, я понял, что нахожусь перед входом в метро. Очень странно было стоять вот так вот с протянутыми вперед руками и поднятыми к небу ладонями, как будто я прошу милостыню или ловлю капли дождя. Пожалуй, просить милостыню — это все, что мне осталось, если я хочу исполнить свою мечту.

Я так надеялся получить кредит в банке на открытие булочной! Воспоминания о том, как в детстве бабушка научила меня замешивать тесто, выпекать булочки, пироги и пирожные, смешивать различные ингредиенты, чтобы получить наивкуснейший крем, всегда грели душу. В этом была какая-то особенная магия, которая притягивала своими тайнами. Вместе с бабушкой мы мечтали о том, как однажды откроем свою булочную и будем делать счастливыми людей с помощью нашей выпечки. Перед ее смертью я дал ей обещание исполнить эту мечту. Все это время, что я работаю на консервном заводе, меня поддерживала надежда исполнить данное ей обещание. И вот я потерпел неудачу. Я чувствую себя ужаснее некуда, словно потерял что-то очень важное в своей жизни.

Я развернулся и пошел домой, не обращая внимания на стекающие по мне капли дождя. Они забирались в глаза, уши, за воротник рубашки, но это не имело никакого значения. Нет смысла бежать, ведь я уже вымок до нитки, нет смысла торопиться домой, ведь там меня ждут безрадостные стены холостяцкой комнатки, где сводят с ума одинокие вечера.

Ком в горле не давал глубоко вздохнуть, в груди тяжелым камнем лежали боль и разочарование. Такое ощущение, что из моей жизни забрали что-то очень важное, самое важное, и теперь образовавшаяся пустота ноет, как суставы моей бабушки в ненастную погоду. Может быть, именно поэтому сегодня так пасмурно и идет дождь — это природа оплакивает мое горе.

Я шел, смотря только себе под ноги, и поэтому не замечал людей вокруг. Неудивительно, что я с кем-то столкнулся. Это был молодой темноволосый человек в дорогом костюме. Мы взглянули друг на друга. Его глаза были печальны, наверное, как и мои. Я подумал, что этот человек чувствует себя точно так же, как и я, и проникся к нему симпатией. Он грустно улыбнулся мне.

— Извините, я шел, совсем не смотря по сторонам, — произнес он растерянно.

— Нет, это вы меня извините, — попытался я успокоить молодого человека, — я шел, не разбирая дороги. Просто сегодня мне отказали в кредите, и теперь я сам не свой.

— Зачем вам нужен кредит? — заинтересовался молодой человек.

— Я хотел открыть свою булочную, это была моя давняя мечта.

— Очень жаль, — грустно проговорил мой собеседник, — но не все потеряно. Может, когда-нибудь вы заработаете на вашу мечту... У вас ведь есть работа?

— Да, я работаю на консервном заводе, — ответил я.

— Вот видите, у вас есть надежда, — он очень грустно взглянул на меня, будто у него этой надежды не было.

— А что случилось у вас? — поинтересовался я.

— А у меня умер брат… Сенатор Шоу, может быть, слышали?

А парень прав: по сравнению с его проблемой у меня не все так плохо. Может, и правда когда-нибудь я накоплю на свою мечту, и не нужны мне никакие кредиты и банки. Я почувствовал, что очень слабая, можно сказать, еле живая, моя надежда начинала возрождаться.

Завтра я снова встану рано утром и отправлюсь на нелюбимую работу. Что поделать? Так надо.

Тина Голдштейн стремительно влетела в квартиру, тут же ощутив аппетитный запах овощей, что доносился с кухни. Там, окруженная атмосферой тепла и уюта, Куинни Голдштейн занималась ужином, готовясь к приходу с работы старшей сестры.

— Куинни, я дома! — крикнула Тина радостно.

— Привет. Как дела на работе? — поинтересовалась Куинни.

— Отлично! С тех пор, как меня вернули в отдел расследований, моя жизнь снова вошла в привычное русло, — с улыбкой поделилась сестра, все той же быстрой походкой влетая на кухню.

Куинни не ответила на ее улыбку, она просто продолжила с методичной тщательностью помешивать овощи на сковороде.

Тина очень волновалась за свою сестру. Прошло уже четыре дня с тех пор, как на того не-мага было наложено забвение, а Куинни все хандрила. Тина не была мастером по душевным переживаниям и поэтому просто молча находилась рядом, но с каждым днем ей все больше казалось, что этого недостаточно. Душевная боль Куинни вызвала ее физическое недомогание: вчера она жаловалась на головную боль, которая заставила ее раньше пойти спать, а сегодня утром была так бледна, что бедняжке пришлось запудривать синяки под глазами. Тина, не зная, что могла бы сделать для душевного спокойствия сестры, решила действовать по ситуации. Поэтому она постоянно присматривалась к Куинни и не задавала вопросов, боясь ранить ее.

Девушки накрыли на стол и молча сели за ужин. Эта тишина угнетала Тину, и она решила разбавить напряженную атмосферу.

— Куинни, а у тебя как дела

— Нормально, спасибо, — без энтузиазма ответила сестра.

— И все? Нормально? Ничего интересного на работе? — Тина удивленно приподняла брови. Такой односложный ответ вовсе был не свойственнен ее младшей сестре.

— Да, Тина, нормально и все! Моя работа не так ответственна и увлекательна, как твоя. Я просто приношу кофе начальникам... Что ты от меня хочешь услышать?

— Ну, не знаю... Просто это так на тебя не похоже, Куинни. Где моя болтушка-сестра с вечно хорошим настроением? Где твоя сияющая улыбка? А теперь что с тобой случилось? Куинни, неужели все это просто из-за какого-то... не-мага?

— Какого-то? Какого-то?! Ты серьезно! — вскочив со своего стула, закричала девушка. — Ты ведь общалась с ним, ты знаешь, какой он замечательный, как он притягивает к себе! Он не какой-то, а совершенно особенный! Поверить не могу, что ты так сказала о мистере Ковальски.

Киунни резко села, повернувшись к сестре спиной, и горько заплакала, уткнувшись в собственные руки. Тина не понимала, что происходит с ее младшей сестрой. Было видно, что Куинни не просто скучала по своему новому другу. Она чувствовала необъяснимо сильную боль, которая проявлялась в постоянных перепадах настроения. Тина понимала — Куинни пугают мысли, что она потеряла Якоба навсегда, после наложенного заклятия забвения. Но не знала, как она может помочь бедняжке справиться с обрушившимися на нее, точно девятый вал, эмоциями.

Тина была растеряна. Куинни не просто скучала по мистеру Ковальски, она страдала, как страдают героини романов прошлых веков. Неужели ее младшая сестренка влюбилась? И что же теперь делать ей, Тине?

Она в нерешительности подошла к Куинни и стала гладить ее непослушные кудри.

Черт бы побрал МАКУСА с их отсталыми законами! Мистер Скамандер был абсолютно прав, отзываясь так о них. Неужели нельзя взять пример с Великобритании и пересмотреть запрет на дружбу и браки с не-магами?

Тина стояла рядом с плачущей сестрой и не знала, что делать. Когда плачет обычный человек, ему на помощь приходит кто-то радостный и полный сил и заряжает своими положительными эмоциями. Так было в детстве: когда Тина плакала, ей на помощь приходила мама. Став старше, Тина стала получать помощь от сестры, так похожей на маму по характеру. А когда самый веселый человек плачет, кто должен прийти на помощь ему? Наверное, для этого и нужна семья. Тина попыталась вспомнить, что в таких случаях делала мама. Она придвинула стул, села рядом с Куинни, обняла ее, крепко прижав к себе, и стала покачивать, убаюкивая и тихим спокойным голосом бормоча, как заклинание: "Все будет хорошо, все будет хорошо".

Якоб Ковальски проснулся ранним утром совершенно без настроения. Сон его был некрепким и беспокойным. Он провел ночь, как и весь предыдущий день, с угнетающим ощущением потери. В поисках чего-то очень важного он перебегал из одного сна в другой, но пустота в его груди так и не могла заполниться. К утру Якоб окончательно выбился из сил, его ноги и руки были ватными, а голова тяжелой. Может быть, он чувствовал бы себя намного лучше, если бы вообще не ложился спать.

Вчера после разговора с тем молодым человеком Якобу казалось, что все не так уж и плохо: он встанет утром и пойдет на работу, чтобы когда-нибудь скопить достаточно денег и в один прекрасный момент открыть свою булочную. Но в это пасмурное утро его будущее выглядело не таким радужным, как представилось вчера. С такой зарплатой Якобу пришлось бы копить много лет, прежде чем претворить мечту в жизнь. Поэтому он встал с кровати совершенно без энтузиазма, хмуро почистил зубы и с еще более угрюмым настроением принялся за завтрак. Каждое движение и каждый звук отдавались в голове Якоба тупой болью. Казалось, день не задался с самого утра.

Однако, выйдя на улицу, Якоб обнаружил, что облака разошлись и веселое солнце озарило все вокруг. Ясная погода заставляла улыбаться всех прохожих, а бескрайнее синее небо простиралось над их головами, обещая прекрасный день. Настроение Якоба стало чуть лучше, но мысли о нелюбимой работе, которая ждала его прямо сейчас, все же давили, не дав настроению разгуляться. Якоб обнаружил, что его гнетет еще что-то, какое-то непонятное чувство недоделанности, как будто он забыл что-то взять или сделать, например, выключить свет в квартире. Но возвращаться домой и проверять, так ли это, у него уже не было времени. Поэтому Якоб продолжил свой путь, пытаясь зарядиться силой от солнца и не унывать.

Заходя в ворота консервного завода, Якоб все пытался и никак не мог понять — почему ему кажется, что в жизни не хватает чего-то важного прямо сейчас, когда столкнулся с господином в синем пальто.

— Простите, — смущенно пробормотал молодой человек и убежал, подхватив свой коричневый чемодан, который был точной копией того, что обронил Якоб.

Якоб все смотрел вслед этому странному молодому человеку, когда вспомнил о своей оброненной вещи. Он наклонился и, решив проверить, все ли на месте, открыл чемодан. И ахнул...

Чемодан никак не мог принадлежать ему. Судя по содержимому, это была вещь того молодого человека в синем пальто. Он был полон странных серебристых скорлупок, а с краю лежал исписанный мелким почерком небольшой лист бумаги. Якоб взял его в руки, чтобы прочесть.

"Дорогой мистер Ковальски!

На консервном заводе Вам делать нечего.

Примите эти скорлупки от яиц окками как залог за кредит на булочную.

Доброжелатель."

Мысли, до этого мирно живущие в голове Якоба, оставили ее пределы и прежнюю серьезность и почти осязаемо закружились перед его глазами в танце радости, каждое движение которого было наполнено, пропитано и дышало счастьем. Если бы кто-нибудь смотрел на него в эту самую минуту, то он увидел, как внешность обычного рабочего в старой униформе из серой и угрюмой в один миг превратилась в славную, приятную и притягательную. Одновременно два чувства — удивление и радость — разрывали Якоба изнутри, ему казалось, что сейчас вот-вот эмоции закипят и его снесет волной счастья или разорвет на мелкие кусочки изнутри. Хотелось петь и танцевать, резкий прилив сил заставлял действовать. Якоб взял в руки чемодан, в последний раз посмотрел на консервный завод, где ему больше не придется работать, широко улыбнулся и, развернувшись к нему спиной, отправился в банк прямо в рабочем комбинезоне.

— Больше не нужно ходить на скучную работу, — напевал под нос Якоб всю дорогу, — наивкуснейшая выпечка! Наивкуснейшая выпечка!

* * *

Уже на полпути к банку в голову Якоба пришла мысль, которая резко охладила его пыл и заставила резко остановиться.

— А что же я скажу в банке? Как объяснить появление такого количества серебра у меня, обычного рабочего?

Весь в раздумьях Якоб так и застыл посреди улицы, мешая спешащим на работу прохожим. Тогда он решил отправиться домой и переодеться в костюм, а по дороге обдумать эту проблему.

Пешая прогулка помогла Якобу привязать эмоции к стулу и разложить мысли по полочкам. Собранный и подтянутый, он зашел в квартиру, чтобы переодеться в костюм и идти в банк. Оставалось только придумать легенду. Якоб взглянул на стену, где всегда висела фотография бабушки, будто она могла подсказать ему, как объяснить появление целого чемодана серебра. И тут Якоба осенило — бабушка! Он скажет, что серебро принадлежит его бабушке!

Со спокойной душой Якоб подхватил чемодан и отправился в банк, рассчитывая по дороге продумать детали этой истории.

Куинни сегодня была необычайно весела и разговорчива. Тина была счастлива: казалось, все вернулось на круги своя. Куинни, как и раньше, рассказывала смешные истории о своих коллегах, трещала без умолку о том, что в соседний магазинчик завезли новые береты, такие изумительные, будто они прибыли из самой Франции, расспрашивала о письмах мистера Скамандера, заставляя смущенно опускать глаза. Тина поглядывала на нее с веселой улыбкой, но на душе все же было тревожно. Она переживала о своей младшей сестре. Эта резкая перемена, с одной стороны, радовала, а с другой, пугала своей неожиданностью. Теперь, смотря на такую веселую Куинни, даже не верилось, что она вчера так долго проплакала в ее объятьях.

После ужина Тина все-таки набралась смелости поговорить с Куинни о ее чувствах.

— Куинни, как ты себя чувствуешь? — спросила она неуверенно. Душевные разговоры не были сильной стороной Тины и поэтому она очень нервничала, приступая к беседе.

— Все хорошо, Тин, — улыбнулась ей сестра.

— Я очень рада, что сегодня ты в таком чудесном настроении. И все же я за тебя волнуюсь. Ты вчера так плакала… Мое сердце просто разрывалось на части! Я так хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я знаю, к чему ты ведешь, — перебила сестру Куинни, — и я бы не хотела об этом разговаривать. Если ты хочешь, чтобы я стала счастливой, то помоги мне забыть мистера Ковальски так же, как он забыл нас. Поэтому мы никогда больше, слышишь, никогда не будем говорить о нем! Будто бы его и не было в этой истории.

В комнате воцарилась тишина. Сестры серьезно смотрели в глаза друг другу, будто пытаясь разглядеть там то, что не могло быть сказано, но было в их душах. Куинни терзала салфетку в руках. Наконец Тина кивнула, подтверждая свое согласие на введение предложенного Куинни правила.

— Представляешь, — вновь оживившись, прощебетала Куинни, — сегодня мистер Уильямс предложил мне сходить с ним в театр.

— Не может быть! — воскликнула удивленная Тина. — И что же ты ответила?

— Я сказала, что мне нужно обдумать его предложение.

— Ты с ума сошла! — Тина округлила глаза. — Ты ведь сама говорила, что он только развелся из-за измены жене.

— Не кричи так, Тина, — смеясь над ней, успокоила Куинни, — конечно же, я никуда не пойду с этим донжуаном. Говорят, он еще тот сердцеед, а мне сейчас этого совсем не нужно.

— Хвала богам, — подыгрывая развеселившейся сестре, засмеялась Тина, — но я была бы не против, если бы ты куда-нибудь сходила с порядочным парнем, вроде мистера Абернетти.

— С этим простофилей, не-е-ет! К тому же он ужасный зануда. Ему хорошо только лапшу на уши вешать, когда нужно пораньше уйти с работы. Я с ним заскучаю, Тин, ты же меня знаешь.

Так сестры проболтали до поздней ночи. Город уже спал, а они все смеялись, попивая ароматный горячий шоколад, приготовленный умелой рукой Куинни.

* * *

Утро было пасмурным. Тина хорошо знала свою сестру, а особенно хорошо была знакома с привычкой Куинни долго спать в такое хмурое утро и затем опаздывать на работу. Поэтому, наконец разбудив сестру, Тина решила помочь ей и заправить ее постель. Взяв в руки подушку, Тина принялась взбивать ее и вдруг ощутила, что одна из сторон совсем мокрая. Не могло быть сомнений — это слезы. После прекрасного вечера, что они провели вместе, смеясь над всем, чем только возможно, Куинни легла спать и проплакала, судя по всему, не один час. И Тина прекрасно понимала причину этих слез.

Нет, так быстро Куинни не излечиться от ее страданий. Один веселый вечер не поможет забыть боль расставания. Здесь нужно время. Тина решила, что она все это время будет рядом с Куинни, чтобы в любой момент поддержать ее. Куинни больше не будет плакать в одиночестве, ведь у нее есть любящая старшая сестра.

Суета прошедшего дня не отпускала Якоба и ночью. Он вертелся, чесался, сбрасывал с себя одеяло, а потом, проснувшись от холода, снова натягивал его на себя. Во сне он бежал в поисках счастья, находил его вдалеке и бежал за этим видением. Но сколько бы Якоб ни старался, это видение в платье из синего шелка ускользало от него, словно его и не существовало. Затем сон сменялся новым, в котором Якоб отчаянно пытался зачерпнуть песок, но он проскальзывал сквозь пальцы, а потом этот песок превращался в необычайно гладкую розовую ткань, которая выскальзывала из его рук, как крепко бы он ни пытался ее ухватить. Ближе к утру сны стали совсем невероятными: стадо огромных носорогов, от которых Якоб пытался убежать и спрятаться, ожившие молодые побеги деревьев, бегающие по всему телу, маленький пушистый шарик, поедающий все монеты из его кошелька. Все это кружилось и вертелось, краски и события сменялись с такой скоростью, что можно было сойти с ума. Чашу терпения Якоба переполнил бредовый сон о том, что ему необходимо засунуть таракана в чайник. И вот он устраивает полнейший кавардак в своей булочной только ради того, чтобы отыскать злосчастную букашку, будто это вопрос жизни и смерти. А потом сидит и со старательностью первоклассника, выводящего буквы, засовывает таракана в чайник. Достает и снова кладет внутрь. От глупости ситуации захотелось кричать.

Резким движением, сбрасывая холодные щупальца сна, Якоб сел в собственной постели, обливаясь потом и громко крича. Это была ночь, наполненная сумасшедшими снами, от которых у него ужасно разболелась голова.

* * *

Подготовка к открытию булочной шла полным ходом.

После длительного процесса сбора бумаг для регистрации в налоговых органах и подбора подходящего помещения началось самое интересное, по мнению Якоба: ремонт, обстановка и выбор поставщика.

Создавая интерьер своей булочной, Якоб вложил в него любовь, что копилась в нем все эти годы. Долгими зимними вечерами он представлял себе, как будет выглядеть булочная его мечты. И вот теперь оставалось реализовать свои давние фантазии.

Наняв лучших мастеров, Якоб мысленно поблагодарил незнакомца, что одарил так щедро простого рабочего, поверив в возможность реализации его мечты. Тот человек в синем пальто стал символом осуществимой надежды для Якоба. И вот теперь, благодаря серебряным скорлупкам, булочная была обита деревом и мягкой тканью теплых тонов, а стеклянные витрины располагались вдоль всех стен передней комнаты, в которой Якоб предполагал встречать посетителей. Не скупясь на деньги, Якоб заказал яркую вывеску, такую большую, что невозможно было пройти мимо, не заметив ее. В результате, жители квартала уже за неделю знали о скором открытии булочной.

Пока мастера выполняли указания Якоба по ремонту пекарни, сам ее хозяин оценивал качество продуктов будущих поставщиков. "Каким же образом он это делал?" — спросите вы. Изготавливая из них всевозможную выпечку.

Якоб кружился на маленькой кухне собственной квартиры, как пчелка, полностью погруженный в процесс приготовления. Смешивая различные ингредиенты для начинки кексов, он одновременно успевал следить за пирогом в духовке и набухающим дрожжевым тестом в кастрюле. На лестничную площадку дома уже давно просочились волшебные запахи его стряпни, а у всех соседей при каждом вдохе все сильнее сосало под ложечкой. Когда, наконец, все было готово, Якоб отправился ходить по соседям со своими кулинарными шедеврами, чтобы узнать, какие сладости больше по нраву будущим покупателям. Многоквартирная дегустация помогла Якобу определиться с тем, кто станет его поставщиком продуктов и какую выпечку он предложит посетителям булочной.

Но самым неожиданным результатом этой импровизированной дегустации было поступившее от соседей по лестничной клетке предложение взять их сына в подмастерья. Генри уже закончил кулинарный колледж и мечтал стать кондитером, принося таким образом радость людям. Он рос на глазах Якоба, поэтому Якоб хорошо знал этого парня и был рад появлению у себя толкового подмастерья.

С тех пор они стали собираться вместе для обсуждения ассортимента, новых предложений и создания выпечки, которая стала бы изюминкой открывающейся булочной.

В приятных заботах недели пролетали мимо Якоба с необычайной скоростью. И только одинокие вечера тянулись по-прежнему долго. В тишине квартиры Якоб слышал отголоски прошлого, которого он не помнил. А когда он пытался думать о внезапно возникших воспоминаниях, начинала болеть голова, будто что-то блокировало его память. Все это вгоняло в тоску, а на душе становилось необычайно грустно, как будто в жизни Якоба не достает очень важной части паззла. И именно без этой части картинка не собиралась. Ощущение забытых, но очень важных воспоминаний бередило душу. Его утраченная память была связующим звеном между безоговорочным счастьем Якоба и прошлой жизнью работника консервного завода. Казалось, не хватало клея для того, чтобы соединить эти две части, а клеем были утерянные воспоминания, которые снились ему по ночам.

Тина сидела за письменным столом, размышляя над ответом Ньюту. Уже несколько месяцев подряд они обменивались письмами. Сначала их переписка носила слегка официальный характер: чувствуя некоторое смущение Тина писала только о своих делах, и Ньют отвечал ей тем же. Эти письма больше напоминали короткие заметки о том, как прошел день. Тина понимала, что Ньют, как и все британцы, слишком сдержанный, в то время как она была вихрем эмоций, которые ей хотелось выложить на бумагу в каждом письме. Но, уважая чувства друга, Тина обдумывала каждое предложение, прежде чем написать его.

Однако Ньют приятно удивил ее в третьем письме, выложив все переживания, связанные с походом в редакцию по поводу его книги. Там ему сказали, что книга, больше похожая на учебник, не заинтересует читателя, и посоветовали добавить в нее автобиографичности. Выразив все свое негодование по этому поводу, Ньют очень засмущался — это было видно по письму. После предложений, наполненных гневом, в письме был большой пробел, а после мелким почерком Ньютом добавлено:" Прошу прощения за мой взрыв. Эта книга и правда важна для меня, ведь в нее я вложил все знания, что приобрел в процессе своих трудов за много лет."

То, как скоропалительно прощался Ньют в том письме, выдавало его смущение, смешанное с пришедшим за высказанным недовольством облегчением. Возможно, именно поэтому Ньют все же прислал это письмо Тине, а не уничтожил его. Но Тина все же понадеялась, что таким образом Ньют выразил ей свое доверие. Отвечая на письмо, она посоветовала Ньюту описать его приключения в Америке. "Это будет не только автобиографично, но и добавит приключенческий дух Вашей книге. Это должно очень понравиться Вашему издателю", — писала Тина.

Ньют так и поступил. В следующем письме он изливался в благодарностях Тине за ее прекрасный совет. Она оказалась права: издателю не просто понравилось, он был счастлив, когда узнал, что Ньют принес ему оригинал рукописи.

С тех пор характер их писем изменился. В каждом новом письме Тина старалась все больше рассказать о том, что она чувствует, чему радуется и что ее огорчает, пытаясь показать, что она тоже безмерно доверяет своему другу. Ньют с готовностью откликался на ее радости и писал ей в ответ о своих удачах и о том, какое ликование происходит в его душе каждый раз. Так они и делились друг с другом радостями и печалями, пока Ньют не прислал это странное письмо:

"Дорогая Тина!

У меня чудесные новости! Сегодня я ходил в издательство, там узнал, что редактура моей книги почти закончена. Вы ведь понимаете, что это значит?

Я до сих пор вспоминаю наше прощание на пристани. В пылу расставания я поддался чувствам и бросил ту фразу о личной передаче книги. Теперь меня терзают сомнения, не надавил ли я на Вас, милая Тина, своим присутствием, заставив согласиться.

Тина, прошу Вас не чувствовать стеснение, только скажите мне правду. Если Вы не хотите встречи, то мое первое предложение переслать экземпляр книги еще в силе. Однако я надеюсь, что в Америке мы стали добрыми друзьями и даже больше.

Только скажите мне честно, хотели бы Вы еще раз встретиться со мной, приурочив эту встречу к вручению Вам моей книги?

P.S. Как дела на работе и что у Вас нового? Как Куинни? Лучше ли ей?

Надеюсь, что скоро увидимся,

Н.С."

Столько сомнения и неуверенности было в этом письме, в каждом его нервном предложении, в каждом зачеркнутом слове и каждой кляксе. Письмо совсем не походило на предыдущие, будто это было черновиком, который забыли переписать, прежде чем отправить.

Тина была так тронута той нежностью и надеждой, которую излучали строки, написанные его рукой! Ньют был таким милым, Тина давно поддалась его обаянию, а трогательные, слегка сдержанные и нерешительные письма затянули ее в круговорот сладостных чувств окончательно и бесповоротно. Прочитав это письмо, она окончательно капитулировала.

Ей так хотелось рассказать это Ньюту, хотелось кричать в каждом предложении: "Пожалуйста, приезжай поскорее!" Но в то же время в ней проснулась какая-то неловкая девичья стыдливость. Поэтому Тина уже полчаса сидела у зажженной лампы, размышляя над ответом.

Тина стояла на пристани, сжимая и разжимая пальцы то ли от холода, то ли от волнения. Она сама не могла разобраться в своих чувствах. Ожидая приезда Ньюта, она всполошила Куинни еще вчера, заставив младшую сестру приготовить столько вкусностей, сколько не съели бы все служащие МАКУСА.

И сегодня она была на взводе с самого утра. Проснувшись ранним утром, словно даже во сне она была взволнована предстоящей встречей, Тина бегала по квартире, заканчивая последние приготовления к встрече гостя. От неимоверного шума проснулась Куинни:

— Тин, ты что-то расшумелась, — сказала та, задорно посматривая на сестру из комнаты.

— Я разбудила тебя? Прости, просто хотела проверить, все ли готово к приезду Ньюта, — смущенно пробормотала Тина, опустив глаза в пол.

Куинни задорно рассмеялась. Тина понимала, что Куинни знает, в чем дело, ведь развитие этих отношений происходило на ее глазах. Даже Тина осознавала, что истинная причина приезда Ньюта — это не вручение книги лично в руки. Он хотел непременно увидеть Тину и книга была лишь хорошим поводом для этого. И Тина не сомневалась, что ее проницательная сестра тоже обо всем догадывается. К счастью, Куинни понимала, что Тина не хотела это обсуждать, и не давила на старшую сестру.

А Тина была очень благодарна за это. Ведь опыта в любовных делах у нее совсем не было, а потому она нервничала, смущалась от заинтересованных взглядов Куинни, опускала глаза при каждой шутке младшей сестры. Разговора по душам Тина бы просто не выдержала. И сейчас она стояла, потупив взор и потирая замерзшие от нервозности пальцы.

— Тина, не волнуйся ты так! — взяв ее руки в свои, попыталась успокоить Куинни. — Вы ведь так много месяцев переписывались, а теперь он переплыл огромный океан, чтобы снова увидеть тебя — это многое значит.

— Он едет, чтобы вручить мне книгу, — серьезным тоном, как и всегда, поправила Тина сестру.

— Как скажешь, — пропела Куинни, хитро улыбнувшись.

И хотя день с самого утра был пасмурным, у обеих было хорошее настроение.

Гудок парохода вырвал Тину из воспоминаний об утренних улыбках и взглядах Куинни. Начинал моросить дождь, и от этого стало еще холоднее. Тина поежилась. Вдруг сзади кто-то накинул на нее плащ. От неожиданности вздрогнув, Тина обернулась.

— Простите, я не хотел вас напугать, — смущенно пробормотал Ньют. Он смотрел на нее сияющими счастьем глазами. Этот взгляд выражал все то, что он так хотел ей написать в письмах, но стеснялся. Теперь, посмотрев в его светящиеся глаза, Тина почувствовала тепло в душе, которое согрело ее даже под мерзкими холодными каплями начинающегося дождя.

* * *

Ньют Скамандер сидел за кухонным столом семьи Голдштейн, а сестры кружили вокруг него, хлопоча, как пчелки в цветочной оранжерее. Стол уже ломился от всевозможных блюд, а Тина и Куинни все предлагали ему что-то новое, доставая из закромов. Такое внимание смущало его, он становился неловким и терял дар речи. И это естественно — излишнее внимание к его персоне обычно не приносило ничего хорошего. Куинни резко села за стол, наверное, прочитав в его мыслях стеснение и растерянность от происходящего.

— Тина, дорогая, пора и нам с тобой попробовать все, что мы наготовили, — произнесла она, указывая глазами на смущенного Ньюта.

Тина взглянула на него и, вероятно заметив, что Ньют явно чувствует себя не в своей тарелке, поставила пирог на соседний столик и села напротив Куинни. Ньют несмело улыбнулся сестрам, как бы извиняясь за то, что ему нужно время на адаптацию. Он вовсе не хотел, чтобы между ними возникли какие-либо барьеры, мешающие ему и Тине общаться так же, как это было в прошедшие месяцы переписки. Как было бы здорово, если бы их разговоры по душам перенеслись из писем в реальную жизнь.

— Если вам захочется пирога, то я подам, мистер Скамандер, — обратилась Тина к Ньюту.

— Я думала, мы стали близкими друзьями, когда Ньют был в Америке в прошлый раз, — проговорила Куинни, очаровательно хлопая ресницами, — разве близкие друзья не могут обращаться друг к другу по именам?

Тина ошеломленно уставилась на младшую сестру. «Что она вытворяет?» — говорило ее выражение лица. Набивается к нему в лучшие друзья, предлагает перейти на ты — это могло смутить кого угодно.

— Да, конечно, — подал голос Ньют, сильно удивив Тину, — я думаю, близкие друзья только так и общаются.

В этот момент Ньют посмотрел на Тину и улыбнулся ей. Встретившись взглядами, они больше не могли оторвать друг от друга глаз. Казалось, так они и просидят до старости, смотря в глаза друг друга и утопая в их глубине.

— Ньют, а что там с твоей книгой? — нарушила неловкую паузу Куинни.

Засмущавшись, Тина и Ньют потупились в свои тарелки, что заставило улыбнуться Куинни. Вдруг Ньют встрепенулся:

— Ах да, книга! Я же приехал, чтобы вручить ее вам!

Он сорвался со своего места и подлетел к чемодану. Щелчок замков заставил вздрогнуть обеих девушек. Это даже позабавило Ньюта.

— В этот раз ты приехал один? — напряженно сказала Тина.

— Вы беспокоитесь о моих друзьях? — улыбнулся Ньют.

— Может, лучше не открывать чемодан? — настаивала Тина.

— Не волнуйся, это обычный чемодан, я только достану книги, — успокоил девушек Ньют, — а своих друзей я оставил на попечение моего помощника в Министерстве.

Ньют достал две новые книги и вручил им. Тина открыла свой экземпляр и увидела заранее сделанную Ньютом подпись: "Дорогой Тине от ее друга из Лондона". Ньют не ожидал, что эта простая надпись настолько тронет ее — Тина взглянула на Ньюта глазами, полными слез, а потом, наплевав на все, вскочила с табуретки и обняла его так крепко, как только могла. Спустя несколько секунд, Тина почувствовала, как он обнял ее в ответ.

Тина и Ньют разговаривали всю ночь. О чем? Да обо всем, разве им не о чем было поговорить? Самым важным этой ночью было не то, о чем они говорили, а то, что все это время они держались за руки.

В нем зарождались непривычные чувства и побуждения. Легкая тяга к Тине, которую он заметил во время первого посещения Америки, становилась все сильнее с каждым ее письмом. И вот теперь Ньют сидел рядом с ней, смотря на нее и наслаждаясь моментом, о котором он так давно мечтал.

Тина смотрела на Ньюта, пока он говорил, а ее рука спокойно лежала в его руке так, будто там ей и было самое место. Когда Тина брала слово, Ньют замолкал и внимательно слушал, всматриваясь в ее лицо, наслаждаясь ее мимикой и движением губ. Со стороны казалось, что они не только общаются с помощью слов. То, как один замолкал, пока говорил другой, и начинал говорить, когда молчал собеседник, наталкивало на мысли о ментальной связи между ними. В самом деле, это их души, соединившись в вальсе беседы, синхронизировали поступки.

Комнату освещала лишь настольная лампа, рассеивающая по стенам нечеткие тени предметов. Та самая лампа, что была свидетелем написания всех писем Ньюту, а вот теперь стала очевидцем развития отношений Ньюта и Тины: она вдруг умолкла, а он ее поцеловал. Легкий и нежный поцелуй вызвал бурю эмоций, с которыми Тина не смогла справиться. Почувствовав соленый привкус на губах, Ньют отстранился и удивленно взглянул на Тину.

— Ты плачешь? — растерянно проговорил Ньют. — Прости, я не хотел тебя обидеть.

— Нет, что ты, мои слезы вовсе не поэтому, — поспешила успокоить его Тина.

Она улыбнулась, взглянув Ньюту прямо в глаза, но он все еще был растерян. Ньют явно не ожидал такой реакции девушки на поцелуй. Он бы даже понял, если бы Тина оттолкнула его, но слезы вводили его в ступор. Нерешительно протянув руку, Ньют провел по щеке Тины, стирая мокрую дорожку, оставленную слезами. Он выглядел таким грустным, что Тина почувствовала необходимость объясниться.

— Это все из-за Куинни. Ты ведь знаешь, я волнуюсь за нее, — сказала она.

— Да, ты писала мне об этом. Неужели она до сих пор переживает?

— Настолько, что при ней о Якобе даже упоминать нельзя. Она ввела правило, что мы не будем о нем говорить, но, кажется, это ей не помогает.

— И ты решила, что если сама начнешь проливать слезы ей станет легче? — пошутил Ньют, решив улыбкой разрядить обстановку и заставить улыбнуться Тину в ответ. Это сработало. Тина улыбнулась и вытерла слезы.

— Ты прав, это глупо с моей стороны. Просто я хочу действовать, я такой человек — бездействие меня убивает. А еще мне неловко от того, что я счастлива, когда она страдает.

— Не волнуйся об этом сейчас. Лучший совет, как говорят, можно найти на подушке, так что иди спать, а завтра все наладится. Вот увидишь, — проговорил Ньют, проведя рукой по волосам Тины.

Она улыбнулась ему в ответ. Может, он прав, утро вечера мудренее. А сейчас нужно наслаждаться моментом. Тина снова взяла Ньюта за руку и положила голову ему на плечо. Так она и уснула.

Ньют взял ее на руки и отнес в кровать, укрыв Тину одеялом. Вернувшись, он потушил лампу и сам лег на диване, засыпая со счастливой улыбкой на лице.

* * *

Ньют был ранней пташкой, поэтому он проснулся, когда солнце только поднималось над горизонтом, а сестры Голдштейн еще нежились в постелях. Позавтракав пирогом, до которого вчера Ньют так и не добрался, он принялся приводить себя в порядок.

— Не думала, что ты так рано проснешься. Вы с Тиной вчера так поздно легли, — прошептала Куинни, стоя в дверях своей комнаты.

— Доброе утро. Я не хотел тебя будить.

— О, нет, ты здесь не при чем, — прервала Куинни готового извиниться Ньюта, — я сама проснулась. Утреннее солнце бьет прямо в окна нашей комнаты.

— Знаешь, хорошо, что ты так рано проснулась. Я хотел с тобой поговорить.

— О Лондоне?

— Опять ты читаешь мысли, — смутился Ньют.

— Прости, — мило улыбнулась ему Куинни, — это моя вторая сущность. Так почему же ты хочешь, чтобы я переехала в Лондон?

— Там ты будешь счастливее, — просто сказал ей Ньют.

Куинни удивленно взглянула на него. Хоть она была хорошим легилиментом, сейчас ей было трудно проследить связь между переездом в Лондон и счастьем. К тому же проникать в мысли Ньюта было труднее, чем в головы американцев, которые были как открытая книга.

— Позволь, я тебе объясню, — прервал молчание Ньют, — Министерство Магии давно отменило закон, запрещающий вступать в брак с магглами. Поэтому я подумал, что в Лондоне ты смогла бы стать счастливой.

Он смотрел на нее с детской искренностью, которая не могла оставить равнодушным даже самого черствого человека. Куинни улыбнулась Ньюту грустной улыбкой, ведь он старался найти выход для нее из сложившейся ситуации, думал о ее проблеме, пытаясь помочь. Вот только Ньют забыл, что на Якоба наложили заклинание забвения. А это значит, что он не согласится поехать в Лондон с ней. Зачем ему отправляться через огромный океан в другую страну с незнакомой девушкой?

— Он полюбит тебя снова, Куинни, — сказал Ньют, будто прочитав ее мысли, — вот увидишь. Вам только нужно снова встретиться.

Был чудесный солнечный день. Моя пекарня была полна народу, как и всегда утром. Люди уже знали, что именно утром у меня можно купить самую свежую выпечку. Иногда им даже везло, и они покупали сахарные крендельки или пончики с сахарной пудрой еще горячими.

Я люблю свою новую работу, она приносит мне радость. В этот день у меня было особенно хорошее настроение из-за лучей солнца, попадающих в окна моей пекарни и озаряющих каким-то беспричинным весельем всё и всех вокруг.

К прилавку подошла живущая неподалеку миссис Эткинс — мой постоянный покупатель. Она была чересчур словоохотлива, и поэтому часто мне приходилось делать вид, что у меня очень много дел, чтобы она поскорее освободила место следующему покупателю. Поэтому я был уже готов к ее очередному вопросу:

— Где вы берете такие идеи, мистер Ковальски?

— Где? — я задумался, — не знаю, просто придумываю.

У миссис Эткинс уже готовился новый вопрос, я видел это по ее глазам, по чуть приоткрытым губам, видел я и следующего посетителя, стоявшего за ней и в нетерпении перебирающего монеты в руках. Бедняга очень хотел купить свежеиспеченных булочек, крендельков или пирожных, но ему было неловко прерывать пожилую даму, стоящую перед ним. Тогда, чтобы намекнуть миссис Эткинс о том, что пора уходить, по своему обычаю я начал делать вид, что у меня очень много хлопот и сейчас не время разговоров.

— Генри, принеси еще со склада, — громко попросил я своего подмастерья, переставляя на витрину банановых лунтелят.

И тут в мою булочную зашла она...

Прекрасный ангел со светлыми курчавыми волосами стремительно пролетел от дверей моей пекарни к боковой витрине.

— Две трубочки с кремом, пожалуйста, — оторвал меня от созерцания этого прекрасного создания мужской голос.

Я в недоумении повернулся к кассе.

— Простите?

— Две трубочки с кремом, — улыбнулся мне молодой человек.

— А, да, конечно!

Парень ушел довольный, а я боялся снова взглянуть на девушку, стоящую у боковой витрины. Целый вихрь чувств ощущал я в своей груди, когда смотрел на этот милый сердцу профиль, на ее статную фигурку и веселые кудряшки.

Будто почувствовав мой взгляд, девушка обернулась, и мы встретились с ней глазами. Я понял, чего мне не хватало все это время.

Она смотрела на меня и улыбалась, а мне казалось, что мы с ней уже знакомы. Ее глаза сияли, а я чувствовал, что все о ней знаю, будто мы с ней говорили до этого ночи напролет. В мою пекарню вместе с утренним солнцем заглянул прекрасный ангел, который сделал меня самым счастливым человеком, всего лишь улыбнувшись.

Теперь, когда она стала моим счастьем, я последую за ней хоть на край света.