Люблю тебя ненавидеть (джен)

Воспоминания оглушили. Но мы тоже хороши, дошутились, после ужина вместо десерта решив вспомнить всё. Грейнджер, кстати, пыталась нас остановить, а Кричер убрался подобру-поздорову в дальний угол столовой. У Поттера из глаз текли слезы, а я рухнул на пол, положив голову на стул. В порту меня еще слабо ударило, вот сейчас — я получил сполна. Кружился потолок, отдавали тупой болью макушка и затылок, лоб сжимал тесный обруч. Я просматривал бесконечные операции по обезвреживанию плохих парней, наши вечные перепалки с Поттером, его словечки переходили ко мне — мои к нему, а мы ничего толком не помнили. Понятно теперь, как он мог читать мои мысли без легилименции: слишком хорошо изучил меня, а я — его. И Грейнджер вполне имела право на нас злиться, более того, я бы на ее месте нас убил, и давно.

Пять лет, а о наших делах в курсе только она да старый эльф Блэков. Никто не знает, что больше всего на свете я доверяю Поттеру. А он — мне. Фантастика, как воскликнули бы магглы.

Не может быть, сказал бы я еще пять минут назад.

Не сразу дошло: лучше пока ни о чем не думать, пусть воспоминания улягутся, пусть проявляются постепенно, потому что мигрень выносить не было никаких сил.

Завтра, взмолился я спинке стула, я подумаю обо всем завтра, у себя, в Малфой-мэноре. Сейчас надо выдохнуть, сесть за стол, выпить чашку чая и уйти домой.

Поттер тоже пришел к подобному выводу — неудивительно, что через какое-то время мы сидели друг против друга и пили чай.

— Полчаса, — сообщила Грейнджер, — с каждым разом процедура затягивается. Голова болит?

— Не спрашивай, — мрачно отозвался Поттер.

— Тошнит? — не унималась она.

— Ты что, собираешься трактат писать? — возмутился я.

Грейнджер смутилась, но идея ей явно понравилась. Еще бы, на людях эксперименты проводить нельзя, а тут два готовых на всё придурка. Нет, пора прекращать вести себя сумасбродно.

Я отставил чашку в сторону.

— Благодарю за ужин, думаю, мы на днях должны встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию. Прошу прощения, но я не был дома…

Я запнулся. А сколько же я не был дома?

— Понимаю, — кивнул Поттер и поднялся из-за стола, — аппарируешь или камином?

Я прикинул: аппарировать получится к парадному входу, дальше не пустят чары, а вот камином, если повезет, выкинет в малую гостиную, вечно пустую. И я успею залезть в ванную, прежде чем родители меня потревожат. Ведь я совершенно не представляю, что им говорить. Откуда свалился им на голову? Чем занимался? Что буду делать завтра?

— Камином.

Грейнджер тоже поднялась меня проводить. Кричер подал баночку с порохом.

— Палочку верни, — потребовал я у Поттера.

— Жаль, не успел взять клятву, — фыркнул тот, — уж очень интересно, на ком ты женишься. На своей мраморной деве, согласной ждать вечно?

Я усмехнулся. На каминной полке стояла дурацкая подделка для туристов, египетская кошка. Она придерживала «Ведьмополитен» с Джинни Уизли на обложке. Джинни Уизли, скорее раздетая усилием колдографа и модельера, чем одетая, улыбалась нам, прикрывая рукой с кваффлом обнаженную грудь. Шикарная ведьма; если бы не знал — влюбился.

— Уж точно не на горячей штучке, которую не успел попробовать только ленивый.

Ляпнул и тут же пожалел о своих словах. Грейнджер скривилась еще на подколке Поттера, а Поттер… его глаза нехорошо блеснули, и я невольно отшатнулся, хватаясь за кошку. И тут же почувствовал, что комната увеличилась, а я сам стал…

А я сам стал квадратным. И обитым красным бархатом изнутри.

В зеркале отражалась шкатулка из белого камня, стоявшая на каминной полке возле египетской кошки. А этой шкатулкой был я.

Странно, откуда у шкатулки глаза и уши? Но в зеркале я видел удивленные лица Поттера и Грейнджер. И слышал их разговор.

— Гарри! Ты с ума сошел. Нельзя же так срываться. Немедленно верни его обратно.

— Я ничего не делал! Вообще ничего. Даже не успел. Он как-то сам.

— И ты еще говоришь, что в тебе нет Салазара Слизерина.

— Ты отлично знаешь, что нет!

— В такие минуты — не верю. Да и в девяносто восьмом не верила.

— Потому что я не умер?

— Потому что ты умер и воскрес.

— Я же объяснял… во мне погибла часть Волдеморта…

— Нет, Гарри, тебе разрешили выбрать: умереть окончательно или вернуться.

— И при чем тут Салазар?

Я боялся шелохнуться — больно тема интересная. Даже забыл, чем стал на время.

— Будем рассуждать логически, — решительно начала Грейнджер.

— Будем! — поддакнул Поттер.

— Выбирать тебе позволили, потому что ты собрал три Дара. Палочку, плащ и камень. Так?

— Думаю, так.

— Эти три Дара Смерти, по мнению Дамблдора, создали в свое время сильные волшебники — Певереллы. Так?

— Угу.

— Род Поттеров идет от младшего брата Певереллов. Так?

— Не понимаю, к чему ты ведешь, — буркнул Поттер. Но голос его выдавал. Понял! Впрочем, я тоже.

У меня даже похолодели пальцы ног (найти бы еще их!), так хотелось вместо Грейнджер сказать это:

— Род Волдеморта идет от Салазара. И камень идет от него. Следовательно, Слизерин ведет родословную от среднего брата.

— То есть у нас общие предки?

— Общие предки, общая родовая магия…

Так вон оно что. Поттер в ночь с первого на второе мая девяносто восьмого объединил Дары Смерти, умер и воскрес. Его магия, возможно, не сильно изменилась, хотя после смерти и воскрешения могла — вопрос требует своих исследований, но при малом количестве испытуемых ответят на него не скоро. А то, что он стал последним из рода Певереллов, — бесспорно. Да, я чувствовал в Поттере Салазара Слизерина, но только оттого, что тот был потомком Певереллов. Я чувствовал не Слизерина, а магию предков Слизерина, оказавшихся общими с предками Поттера. И когда Поттер выходил из себя, когда прорывалась стихийная магия — прорывалась темная, неукротимая магия предков.

Пока я обдумывал услышанное, гриффиндорцы некстати вспомнили обо мне.

— Что же случилось?! — вопрошал Поттер.

Поттер в панике — дело плохо. Хорошо, что я не мог расстроиться — у шкатулки тоже есть достоинства.

— Я не знаю! — а вот Грейнджер в панике — уже страшно. — Трансфигурация?

— Точно! — обрадовался Поттер, напугав меня. Нет-нет-нет, ребята, только без ваших опытов. Я живой. Был. Недавно.

— Старая добрая трансфигурация! — счастливо повторял Поттер.

Они приблизились ко мне и стали стучать палочками. Ужасно зачесался нос, и мне захотелось чихнуть. Но я не знал, где у меня нос и как его почесать.

К счастью, меня спас вопль Грейнджер:

— Гарри! Это кошка!

— Кошка? Эээ… да, из Африки. Из прошлой поездки.

— Она же проклята.

— Ну да, — мне кажется, или Поттер смущен?

— Ты держишь дома, вот так, без предохраняющих чар, на каминной полке — проклятый артефакт?

— Эээ… ууу… ммм… кажется.

— Драко трогал ее?

— Да! Нет! Не знаю! Все произошло так быстро.

— Я не заметила. Сливай воспоминание, вместе посмотрим.

Поттер застонал.

Минут на пять они оставили меня в покое. Затем из столовой послышались голоса.

— Точно, вон схватился и гладит, — это Поттер.

— Мерлиновы яйца, — а это, к моему удивлению, Грейнджер.

— И что теперь? Попробуем превратить назад?

— Заклятье скоро развеется, безопаснее подождать.

— Надо перенести на диван, когда он превратится обратно — за каминную полку спасибо не скажет, — я чуть не всхлипнул от благодарности, — Кричер!

Меня подняли и бережно переместили на диван. Кричер даже протер меня тряпкой. И проговорил очень тихо, оглядываясь на дверь:

— Нельзя, нельзя злить чародея! Но с господином Малфоем ничего не случится. Чародей посерчает и отойдет. И превратит его обратно.

Грейнджер забрала кошку и Поттера, Кричер куда-то подевался, и я остался один. Стало скучно, поэтому я начал просматривать все свои воспоминания и с удивлением узнал, что нет у меня никакого начальника: Уилби Уоррингтон — вымышленный колдун, выдуманный мной и Поттером.

Две недели я стоял в гостиной Поттера, слушая его разговоры с друзьями, тот иногда болтал со мной, и не волновался. У меня не болела голова, кожу не щипало, пальцы не саднило, мышцы не ныли, ушибы прошли, а воспоминания улеглись. Зато всплыло, как я несколько раз провожал чудесную сестренку Дафны Гринграсс — мраморную, по выражению Поттера, Асторию. Полукровка, воспитанна и мила, и матери нравится, видела она однажды нас на Диагон-аллее, ни слова не сказала — но я все прочитал по глазам. Мать смотрела на нас с нежностью и… облегчением. Так почему бы в самом деле не жениться? Зачем рисковать жизнью Мерлин знает где?

Превратился я в полдень. Дремал себе на солнышке, как со звонким хлопком — раз, и уже лежу на диване. Кричер на радостях опрокинул посуду и кинулся за Поттером. Примчалась и Грейнджер. Я дал себя ощупать и проверить, хотя у меня ничего не болело, чувствовал я себя прекрасно, как после долгого и полезного сна, и мне хотелось лишь одного — принять ванну или, в крайнем случае, душ.

Мы с Поттером на радостях хлопнули друг друга по плечам и кинулись жать руки.

— В следующий раз я на гору не полезу!

— Захвачу метлы!

— Это было последнее дело, Поттер.

Он, не переставая трясти моей рукой, с чувством ответил:

— Да, пора остановиться.

— Хватит безумств. Джинни тебя не будет ждать вечно. И меня тоже вряд ли дождутся.

— Ты совершенно прав.

— Последнее дело.

— Наипоследнейшее.

— Надо будет отметить.

— Определенно надо.

Мы расцепились.

Однако меня все еще мучил один вопрос.

— Скажи, — обратился я к Поттеру, — как тебе удалось удрать у Массо?

— Ключевая фраза, — охотно объяснил он, — сигнальные чары, вроде тех, что были установлены на имя Волдеморта, помнишь девяносто седьмой? Произносишь, рушатся все защитные заклятья, попутно срабатывает маячок, и к тебе мчится опергруппа.

— И что это за фраза? — уже на пороге дома спросил я. Мне очень хотелось пройтись пешком, пусть не до поместья, но по Лондону точно — жаль недолго, так как стояла зима, а одежда на мне все та же, летняя.

Поттер улыбнулся. И поправил несуществующие очки.

— Я разозлился. И в сердцах бросил: ну почему, почему во мне нет Салазара Слизерина.