Черный Принц. Наперекор судьбе (джен)

Я входил в этот зал со смутным ощущением. Кажется, это называется дежа-вю. Хотя какое там дежа-вю — я точно знал, что уже был здесь. Вот только практически ничего не помнил.

Именно здесь, в судебной палате Визенгамота, прозвучал когда-то мой приговор. Десять лет? По-моему, Дамблдор назвал мне именно этот срок, но слышал ли я его здесь — убейте, не помню. Кроме кучи надоедливых вопросов и тумана, наполнившего мою голову плотной пеленой, в памяти не осталось ровно ничего. Хотя не думаю, что стоит об этом особенно жалеть.

Сегодня зал казался полупустым. Никого из посторонних допущено не было. Да и вряд ли публика толпами валила на это заседание. Просто еще один неудачник на скамье подсудимых. А в том, что именно неудачник, глядя на понуро опустившего голову Люпина, сомневаться не приходилось.

Когда я вошел, он уже сидел в высоком кресле посреди зала. Его руки и ноги сковывали цепи, как будто он был диким животным или невменяемым. Этот воистину средневековый обычай всегда приводил меня в недоумение. Зачем? Зачем издеваться над человеком, вина которого еще даже не доказана?! Чтобы сломить его сопротивление? Слабый сломается от одного вида десятка холодных глаз, а сильному цепи придадут еще больше силы. И злости.

Оглядевшись, я занял место возле колонны, стараясь не слишком бросаться в глаза. Директор знал о моем намерении присутствовать и, по-моему, был доволен. Он-то и дал мне пропуск на это закрытое заседание. Но привлекать к себе внимание все же не стоило.

Оглядев еще раз зал, я увидел Фенрира. В отличие от меня он и не думал прятаться — напротив, занял место в среднем ряду и сидел там в гордом одиночестве, невольно приковывая взгляд. И не только мой.

— А что этот здесь делает? Как его пустили?!

Сидящий впереди меня сухонький старичок наклонился к уху соседа, такого же древнего, как и он сам.

— Он добился разрешения как ближайший родственник, — прошамкал второй старик и язвительно фыркнул. — Узнав об этом, бедняга Люпин отказался присутствовать на заседании: мало того, что сын на скамье подсудимых, да еще и вот это...

— Ну, насколько я знаю, он давно не поддерживает отношений со своим отпрыском, так что нет ничего удивительного...

Тут от пространственных рассуждений о семействе Люпинов меня отвлек голос председателя этого заседания. Это был не Дамблдор, похоже, глава этого учреждения не опускался до роли простого конферансье. Сложив руки перед собой, он величественно сидел на своем месте, не сводя с подсудимого задумчивого взгляда.

— Объявляю заседание Визенгамота открытым. Обвиняемый, встаньте!

С некоторым трудом Римус встал на ноги и поднял голову. Я сидел от него на достаточном отдалении, но даже с моего места можно было безошибочно определить, что к нему применили Сыворотку правды, об этом говорило все: и расфокусированный взгляд, и заторможенность движений. Положение становилось действительно опасным, оставалось только молить Мерлина, чтобы он успел принять антидот, которым я его когда-то снабдил.

— Вам предъявляются следующие обвинения: вы помогли совершить побег заключенному в Азкабан Сириусу Блэку, всячески укрывали его от правосудия, устроили беспорядки в Годриковой лощине и Косом переулке, нарушили Статут о неразглашении, устроив беспорядки на территории маглов, и тем самым поставили под удар не только блюстителей правопорядка, но и само существование Магического мира. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Сириус мой друг... — явно через силу проговорил Римус. — Мой лучший друг...

— Значит, вы признаете, что помогли ему с побегом?

— Нет, я не помогал ему в этом.

— Хорошо... — с явным сожалением протянул председательствующий. — Я лишь хочу напомнить, что чистосердечное признание смягчит вашу вину.

— Я не помогал ему с побегом. К сожалению, — повторил Римус и обернулся на Фенрира в поисках поддержки.

Тот удовлетворенно кивнул.

— В таком случае, раз вы так упорствуете, приступим к разбирательству этого дела. По требованию обвинения к вам будет применен допрос с Веритасерумом. Вы даете свое согласие?

— Да, я уже давал, — Люпин недоуменно посмотрел на судью, но тот уже отвернулся и жестом подозвал служителя с флаконом на подносе.

Судя по всему, я не ошибся и Сыворотку уже применили до начала суда, а теперь решили удвоить дозу.

Служитель подошел к закованному в наручники Римусу и профессиональным, отточенным движением влил в него весь флакон. Убедившись, что подсудимый выпил все до капли, он отошел, и заседание продолжилось.

— Итак, начнем: обвиняемый, вы помогли бежать из Азкабана Сириусу Блэку? Отвечайте.

— Нет, — глухо прошептал Люпин.

— Хорошо. Вы видели вышеупомянутого Блэка после его побега?

— Да.

— Вы помогали ему морально или материально?

— Да.

— Вы устраивали беспорядки в Годриковой лощине и Косом переулке?

— Нет. Меня там не было.

— Вы отвлекали внимание авроров на Тисовой улице?

— Нет.

— Вы помогли Блэку скрываться от преследователей?

Люпин прикрыл глаза, как будто боролся с собой, и чуть слышно выдавил:

— Да.

— Прекрасно. Вы знаете, где в этот момент находится Сириус Блэк?

— Знаю, что он покинул Англию.

— Кто-нибудь еще, кроме вас, помогал скрываться беглому преступнику?

— Нет, — неожиданно твердо произнес Римус и поднял голову, — мне об этом ничего не известно.

В зале раздался сдержанный шепот. Я посмотрел на Дамблдора: он сохранял спокойствие, лишь по плотно сжатым губам и глубокой морщине, пересекавшей его лоб, можно было определить, что он далек от благодушного настроения.

— С этим мы закончили, — судья вернулся на свое место и взял в руки пергамент. — Для дачи показаний вызывается свидетель обвинения: Мангус О"Тулл. Займите свое место.

С первого ряда поднялся довольно тучный мужчина в форме аврора и сел в кресло напротив Люпина.

— Поднимите палочку и поклянитесь Магией говорить правду и только правду.

— Клянусь!

— Вы были начальником караула в тот день, когда совершил побег Сириус Блэк?

— Да, сэр.

— Были ли у него в тот день или накануне посетители.

— Около двух часов дня к заключенному Блэку приехал Римус Люпин. У него было разрешение, оформленное по всей форме в Министерстве, и я его пропустил. Он пробыл в комнате свиданий около часа и, дождавшись лодки, покинул пределы крепости.

— Благодарю вас, весьма исчерпывающий ответ. А скажите, мистер О"Тулл, не мог Римус Люпин передать заключенному какой-нибудь магический артефакт или портал, чтобы помочь с побегом?

Тучный стражник растерянно посмотрел на судью и пожал плечами:

— Перед свиданием все посетители подвергаются тщательному обыску. Мистер Люпин тоже прошел эту процедуру. Ничего подозрительного при нем замечено не было. И во время свидания они находились в камере, разумеется, не одни. Так что не думаю, что он мог передать что-либо, сэр.

— Но полностью исключить вы все таки не можете?

Охранник вновь пожал плечами:

— После побега я вообще ни за что ручаться не могу. Чертовщина какая-то. Дементоры никогда никого не пропускали, а тут такое.

— Достаточно. Вы свободны, мистер О"Тулл. Для дачи показаний вызывается следующий свидетель...

Далее последовала длинная вереница охранников и надзирателей. Спасибо, что хотя бы дементоров они сюда не пригласили. Ничего нового эти свидетели показать не могли. Люпин приходил на свидание, но в том, что именно он способствовал побегу, никаких доказательств представлено не было. Когда был вызван лодочник, я слегка напрягся, но и тот не добавил ничего вразумительного. Единственное, что он отметил — его пассажир явно волновался, но было ли это переживание за заключенного в Азкабане друга или что другое, ответить он не смог. Признаться, я даже немного заскучал, когда имя следующего свидетеля заставило меня встрепенуться и обратится в слух.

— Аластор Грюм. Капитан отряда мракоборцев.

Грюм вошел в зал и прямо с порога окинул взглядом всех присутствующих. Я это понял только потому, что невольно столкнулся с ним взглядом. Заметив меня, он заметно помрачнел и тяжелой, шаркающей походкой подошел к креслу свидетелей. Пока он шел, я отметил, что Фенрир, был, пожалуй, прав — за прошедшее с нашей последней встречи время Грюм значительно сдал. Даже на первый взгляд было видно, что его подтачивает какая-то болезнь или искусно наведенная порча. Аластор казался бледным, его волосы сальными космами спадали на плечи, а из движений исчезла тяжеловесная грация тигра, так поразившая меня в нашу первую встречу.

— Мистер Грюм, поднимите палочку и поклянитесь Магией говорить правду и только правду, — заученно повторил председатель, но стоило Грюму поднять руку, как он вмешался: — Снимите перчатки, мистер Грюм, руки должны быть открытыми, как и ваши помыслы.

— Да какая разница? — поморщился аврор и попытался произнести клятву.

— Нет, таков порядок. Снимите перчатки, иначе я не допущу вас до присяге!

Бормоча про себя какие-то ругательства, Грюм стащил с правой руки кожаную перчатку и поднял палочку.

— Клянусь Магией, — хрипло прокаркал он.

А я не мог отвести глаз от его руки: на безымянном пальце тускло поблескивал перстень рода Мракс. Тот самый, из-за которого я отправился к Арке Смерти в ту роковую ночь.

Что говорил Грюм, какие показания давал — все это промелькнуло мимо меня. В голове кружился целый хоровод мыслей и предположений: это был он! Это он послал то заклинание, что толкнуло отца в Арку! Это он убил старика Мальсибера. И еще — он знал. Знал, при каких обстоятельствах исчез лорд Принц и что я был при этом! Это означало только одно — Дамблдор все это время следил за нами, знал каждый шаг. И нанес удар в нужный момент. Но почему же он до сих пор молчит? Почему не уличил меня во лжи, не требует отчета? Потянув за эту ниточку — да что там ниточку — целый канат, — для него легче легкого размотать этот клубок. Узнать все или почти все о моей жизни в мэноре. Как и о моем статусе. Хранилища Принц-мэнора — слишком заманчивый куш, чтобы он мог так просто от него отказаться. Так почему он молчит? Выжидает? Но чего он в таком случае ждет?! Если бы он следил за нами столько времени, то мог поймать за задницу и прижать к стене десятки раз! И он наверняка знает о ребенке!

От этой мысли я содрогнулся и постарался взять себя в руки. Что-то здесь не клеилось. Если он молчал в самом начале, чтобы я расслабился и наделал глупостей, это ему вполне удалось: Азарика почти два месяца провела в Хогвартсе. Буквально у него под носом. Почему же он не выкрал ее? Сколько раз она оставалась одна, под защитой только домовиков и призраков! Взять ее можно было в любой момент. Но он не сделал этого. Почему?! Почему он намекнул, что я вожу девиц легкого поведения, и тем самым выдал, что кто-то следит за моими апартаментами? Слишком много нестыковок. А что, если... Что, если Дамблдор ничего не знает и это — тайна Грюма? Тоже не сахар, но в создавшемся положении это наименьшее из зол. Слишком слабая надежда, но она помогла мне воспрянуть духом.

Все это стоило обдумать более детально и решить, как поступить дальше. Не зря у меня было ощущение, что я сижу на бочке с порохом и кто-то уже зажег фитиль. Пока я мучительно собирался с мыслями, Грюма уже допросили и отпустили восвояси. Ко всему прочему, как я мельком услышал, он добавил лишь тот факт, что при Люпине был обнаружен клок шерсти, принадлежавшей Сириусу Блэку — незарегистрированному анимагу. И именно такая шерсть была под ошейниками всех собак, отловленных на Тисовой улице. А так же застряла в решетке возле развалин дома Поттеров.

Грюм оказался последним свидетелем обвинения. Помедлив несколько минут, председательствующий прочистил горло и провозгласил:

— Переходим к свидетелям защиты. Где адвокат обвиняемого?

К нему подошел один из секретарей и что-то прошептал на ухо. Брайан удивленно приподнял бровь и, чуть замявшись, провозгласил:

— Адвокат защиты был отозван, как не прошедший аттестацию. Так как по закону каждый имеет право на защиту, я спрашиваю у собравшихся: есть ли среди вас маг, член палаты Визенгамота, желающий доказать невиновность присутствующего здесь Римуса Люпина?

Воцарилась тишина. Я видел, как резко вскочил Фенрир и попытался подойти к Римусу, но был остановлен стражниками.

— Вы не имеете права! Адвокат был утвержден и одобрен! — выкрикнул он, но его голос утонул в гуле возмущенных голосов.

— Тишина! Соблюдаем тишину! — Брайан постучал молотком по столу. — Оборотень Фенрир, если вы не прекратите безобразие и не успокоитесь, я буду вынужден вывеси вас из зала!

Сдавленно зарычав сквозь стиснутые зубы, Фенрир плюхнулся на скамью первого ряда и замолчал.

— Итак. Есть среди вас желающие выступить в защиту обвиняемого, господа? — голос председателя прозвучал в полной тишине. Казалось, здесь нет и не может оказаться никого, способного на теплые чувства по отношению к оборотню. Но я ошибался.

— Его буду защищать я.

Дамблдор медленно поднялся и стал величественно спускаться. Подойдя к креслу подсудимого, он посмотрел в глаза Римусу, слегка кивнул и, ни сказав тому не слова, повернулся к замершим в ожидании слушателям. Должно быть, Альбус не часто вмешивался в прения, во всяком случае, все члены палаты смотрели на него, буквально затаив дыхание. Впрочем, я тоже замер, не в силах оторвать взгляд. От директора можно было ожидать чего угодно. И то, что только от него зависело, какое приговор вынесет Визенгамот, не подлежало сомнению. Судьба Люпина была целиком в его руках.

— Дорогие коллеги, роль адвоката, которую я на себя взял, мне мало знакома, я, к сожалению, весьма далек от этой сферы. Поэтому я очень надеюсь на ваше терпение и снисхождение, если моя речь выйдет за рамки юриспруденции и затронет материи, которые обычно не обсуждают в этих стенах, но которые коренным образом повлияли на создавшуюся прискорбную ситуацию, — начал он глубоким звучным голосом. — Вы спросите меня, виновен ли мой подзащитный? Помогал ли он совершить побег заключенному Сириусу Блэку? И со всей откровенностью, с болью в сердце я отвечу — да. Виновен.

Среди повисшей мертвой тишины отчетливо раздалось сдавленное рычание Грейбека. Сжав кулаки, оборотень с ненавистью смотрел на стоявшего в паре метров от него Дамблдора. Мне показалось. что он готовится к прыжку, чтобы зубами впиться директору в шею. К счастью, ему хватило выдержки, и он остался на месте. Между тем директор продолжил:

— Виновен. Как же может быть иначе? Ведь вы сами слышали, что первыми словами его было — Сириус мой друг, мой единственный друг. Я знал этих мальчиков с детства. С того дня, когда они преступили порог Хогвартса. И мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что означают для Римуса эти слова. На моих глазах крепла их дружба. Их любовь. Чистая, верная, до конца. Любовь... все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не предает… Разве он мог предать своего друга? Единственного, последнего друга?! Пусть оступившегося, пусть преступника. Тем более, что в виновность Сириуса Римус не верил, о чем неоднократно мне говорил. Разве он мог оставить в беде, не помочь? Нет. И он помог ему.

Как, вы спросите? Единственным способом, доступным ему: просто приходил, поддерживал, воскрешал в мятежном сердце Сириуса надежду. Веру в то, что он не одинок в этом мире. Дал ему силу. Великую силу любви. И тем самым невольно помог совершить побег. Нет, он не приносил ему портал или артефакт, способный отвлечь дементоров. Римус даже не знал о готовящемся побеге. Но тепло, которое он подарил своему другу, стало тем чудом, что помогло тому совершить невозможное, покинуть стены тюрьмы.

Можно ли судить моего подзащитного за это? Можно ли судить за дружбу, за любовь? За веру в невиновность презираемого всеми преступника и убийцы? Пусть каждый ответит себе на этот вопрос сам. Я же от себя добавлю: всеми силами, всеми средствами я старался помешать этой встрече. Почему? Знал ли я о возможности побега? Нет, конечно. Я не провидец. Я просто боялся, что безумие Блэка окончательно сломит Римуса. Боялся, что встреча с павшим на самое дно Бродягой повергнет его в пучину отчаяния. Я ошибался. Римус оказался намного сильнее, чем я думал, он не только стойко выдержал новый удар судьбы, но и сумел дать луч надежды Блэку, вернуть ему разум.

Я ошибался в тебе, мой мальчик, — повернувшись к замершему Люпину, со слезами на глазах продолжил Дамблдор, — сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Мое неверие, мою слабость? Я был эгоистом. Я очень боялся потерять еще и тебя, последнего Мародера. Прости.

Справившись с собой, Дамблдор опять повернулся к залу:

— Но любовь и преданность — это все, что можно поставить в вину моему подзащитному. Здесь показаниями многих свидетелей было доказано, что никакой возможности передать что-либо и даже просто договориться у Римуса не было. Его тщательно обыскали, он не оставался с заключенным наедине ни на одну минуту и покинул остров в одиночестве. Так что по этому пункту обвинения он целиком оправдан.

Что же касается укрывательства, которое безусловно имело место: у меня сохранился пергамент датированный тысяча девятьсот... годом, — Дамблдор достал из рукава свиток и передал председателю. — В нем сказано, что в октябре этого года ученики пятого курса Сириус Блэк, Римус Люпин, Питер Петтигрю и Джеймс Поттер совершили ритуал кровного братства. Я много лет преподаю в школе. Подросткам, особенно романтического склада, свойственно клясться в вечной дружбе. Чаще всего эти кровные обеты с прокалыванием пальцев, просто детская шалость, не более того. Но с этими детьми вышло немного по-другому — среди них был Сириус, а в библиотеке Рода Блэк слишком много книг, не предназначенных для неопытных волшебников. Не буду вдаваться в подробности — но ритуал, который он раскопал в своей библиотеке, оказался не самым светлым и более чем действенным. Магия подтвердила кровное братство троих из них. У Питера Петтигрю просто не хватило магических сил, и его отбросило в самый ответственный момент. К слову — все участники потом неделю провалялись на больничных койках с сильнейшим истощением. Но речь не об этом. По законам Магической Британии кровные родственники не обязаны доносить на друг друга, и укрывательство не может быть поставлено им в вину, если это не было сопряжено с дальнейшими преступлениями. Исходя из этого, Римус Люпин, будучи магическим кровным братом, не был обязан доносить на Сириуса Блэка, когда последний обратился к нему с просьбой о помощи. Учитывая, что участие Римуса Люпина в беспорядках доказано не было, я считаю, что с него надо снять все обвинения, так как ни одно из них не было доказано. У меня все, господа.

Последовала пятиминутная пауза, заседатели сдержанно переговаривались, и по истечении этого времени председатель провозгласил.

— Всех, кто считает Римуса Люпина виновным в выдвинутых против него обвинениях, прошу поднять палочки.

Ожидаемо, свои руки подняло ничтожное меньшинство — семь волшебников. Стоило ли удивляться? Весь спектакль был задуман от начала до конца, для одного-единственного зрителя, который в тот момент смотрел на директора полными слез глазами.

— Кто за то, чтобы снять с подсудимого все обвинения и освободить из зала суда?

Лес рук. Цепи со звоном сползли на пол, и Римус, сделав пару шагов, упал в отеческие объятия директора. Занавес. Великий режиссер в очередной раз доказал мощь своего таланта.