Спокойной ночи (гет)

Стайлз вдается в слова Мартин и парту сильнее нужного — дерево натужно скрипит, прогибаясь под тяжестью замурованных в хрупкое тело чувств.

Стилински чувствует, как ее последние слоги заедают мурашками в четвертом позвонке, не доходя смыслом по нервным окончаниям. Он запрокидывает голову, унимая сладкий зуд в шее; отросшие волосы темными завитками оголяют интимно три чернильных родинки.

Скотт смеется дробным сочувствием за правым ангельским плечом.

Стайлз никогда не скажет, что ему не обязательно так напрягать измученное пустыми тренировками тело; Стайлз никогда не скажет, что научился читать по ее губам.

* * *

Окошко логина пульсирует воспаленным "batman999", и опухоль пораженного глупой идеей мозга сжимается, округляясь сухими губами — Стайлз нервно выдыхает, регистрируясь в анонимном чате, в котором правит Лидия Мартин.

На аватарке нет блестящей коронки; Стилински не против — никакая кроме елизаветинской не достойна лежать на чудесной рыжей голове.

Школьный контингент напоминает сорочий гвалт, но выцепить из пестрящего бессмысленными репликами симбиоза нужный тембр он способен в любом состоянии.

Он молчит, пока часы рядом тикают краснотой напоминания о раннем подъеме; Мартин увлекается обсуждением математических теорем и применением их в жизни и забывает о том, что синяки под глазами, должно быть, не так хороши, как сорванный жарким спором голос.

Лидия где-то смазывает несмытую тушь неосторожной рукой, но черный букворяд незнакомого ника остается.

— Спокойной ночи?

— Это вопрос?

Она едва вздрагивает, потому что у юноши застоявшаяся непонятная горечь в конце неозвученного знака препинания.

— Ты молчал?

— Да.

— Почему?

Стайлз кашляет, прочищая взбугрившееся нервным скоропостижным признанием горло.

— Я слушал тебя.

Курсор Лидии занимает шахматную, невыгодную ночным запозданием позицию на кнопке выключения — утром она пожалеет.

— Все слушали, но все говорили.

— Не знаю зачем. Они несли полную чушь.

Мартин смещает к переносице брови и свое отношение ко всем ранее присутствующим в чате в минус.

— Назовись.

— Ты меня не знаешь.

— Тогда что ты здесь делаешь?

— Но я тебя знаю.

Стайлз ненамеренно сходит на шепот, потому что просто напросто выдать главную тайну его жизни нельзя.

Лидии немного страшно от смысла и каплю приятно от интонации, застрявшей в грудине теплым осколком.

— Скажи "спокойной ночи". Иначе я сегодня не уйду.

Она фыркает, ощущая неожиданную сладость власти во рту; карамелька трепыхается рыбкой на языке, когда она говорит:

— Сладких снов. Приходи завтра.

* * *

На следующее утро отсутствие укладки вскрывает ее карты — проспала, и Стайлз вспоминает ее приглашение.

Она проходит мимо, задевая ароматом духом.

Запах преследует навязчиво весь школьный день и оседает остатком вечером, когда он роняет себя перед старым микрофоном.

Стилински закрывает глаза, облизывает сухие губы и говорит первым:

— Привет.

Выделенное в отдельное окно диалога окошко маячит предельной радостью и ложной избранностью; уединение бьет счастливым набатом в трезвой голове.

— Ты поешь?

— Только в душе. А что, похоже?

Лидия смеется, едва не роняя ноутбук с кровати и собственную гордость на дно среднестатистических девчонок; дрогнувшие в отчаянной улыбке губы Стайлза отдают собачьей выдрессированностью на любое изменение ее голоса.

— Чересчур откровенно.

— Ты даже не видишь меня, иначе знала бы, что такое откровенно.

Они говорят два часа и шесть минут о техниках оригами и свойствах бассейного шланга. Лидия надеется, что подобным ее не будут шантажировать.

Лидия надеется, что однажды она угадает имя обладателя самого приятного голоса.

* * *

— Сегодня я хочу сказку.

Стайлз окольцовывает банку ледяной колы; холод кусается и жжется, и он почти выпускает ее из-за неожиданности.

— От меня?

— От тебя. Перед сном надо дать мозгу отдых.

-...твоему, а мой будет работать, выдумывая какую-то историю.

— Так уж и быть, разрешаю готовую.

Лидия взбивает подушку, чувствуя, как ласковые интонации щекочут ее подреберье.

— Русалочка.

Она останавливает усилием воли улыбку, слишком пораженная удачным выбором; заведенная внутри заинтересованность не останавливается, отдаваясь дребезжанием и тремором в руках.

— Как ты узнал?

— Что твоя любимая сказка?

Стайлз не скрывает улыбку в голосе — он хочет, чтобы она слышала ее.

Чтобы она слышала всего его.

Отпивает жадно напиток, чувствуя сладкую химию их взаимоотношений, и начинает читать, зажимая длинными пальцами нужную страницу.

Лидия ужасно неправдоподобно подделывает в конце зевок.

Стайлз хмыкает, Лидия краснеет.

— Спокойной ночи, Ариэль.

* * *

Лидия не знает, в какой момент стала зависима от этого голоса. Записанные реплики во время переменок вызывают неконтролируемый взлет настроения; у Стайлза по другую сторону коридора — тоже.

Бывшие участники бывшего массового чата видят лишь трепетание ее ресниц, когда она закатывает глаза и уверенно врет:

— У меня нет на это времени.

У меня нет на вас времени.

У меня слишком мало времени на одного человека.

Рыжеволосая напрягает слух и интуицию, напряженней всех сжатых пальцев, пытаясь найти в толпе нужные оттенки человеческих звуков.

Стайлз проходит мимо, плотно сомкнув иссушенные губы.

* * *

Стилински зол и нездорово возбужден; конкурс чтецов — ужаснейшая идея.

Финсток рушит его собственную идиллию с довольной ухмылкой, назначая выступающим из их класса.

"Примени свой талант по прямому назначению, Стилински"

Стайлз готов сказать

мое назначение — желать спокойной ночи Лидии Мартин.

Но он учит Шекспира, выжимая все болезненные напечатанные соки собственными руками.

Уильям, ты меня подвел.

И прижимая ко лбу старое издание, он проклинает все сонеты о любви.

* * *

— Я выступаю завтра.

— Да?

Лидия мысленно вспоминает всех знакомых участников. У всех голоса отдают скрипучим просроченным тестостероном.

— Я буду за тебя болеть.

— Все равно выиграешь ты. Ты прекрасно читаешь.

Ты вообще прекрасна, — смалчивает Стайлз, стукаясь лбом о стол.

— Твои сказки стоит записывать и распространять по всему миру.

Слепок слепой влюбленностью улыбки остается, кажется, в составе дерева.

— Ты мне льстишь.

— Тебя не слышно.

— Я сказал, что люблю тебя.

Они молчат пятьдесят две секунды, прежде чем Лидия говорит:

— Если это новое "спокойной ночи", то мне нравится.

* * *

На сцене слишком светло, думает Стайлз.

За кулисами шумно и тесно; рука в клетчатом рукаве трется о какого-то спортсмена, не переодевшегося после тренировки — для кого-то это выступление ничего не значит.

Стилински говорит сразу "десять", отчаявшись успокоиться со своим счетом, и видит ее на другой стороне, уверенную, но с метающимся в отчаянном поиске взглядом.

Он бы показал на себя и закричал "я твой Бэтмен", не выдержав, но кончик языка немеет, как только его объявляют.

Стайлз мажет по ней взглядом, чешет лоб и выходит на сцену, едва не спотыкаясь о бесконечные змеевидные шнуры.

Люди вспыхивают заинтригованными головешками, когда он открывает рот и замирает, размышляя.

— Вчера один важный человек, возможно, меня не услышал. Либо у меня проблемы со слухом, и я не разобрал ответ.

Лидия ведет счастливым взглядом от развязанного шнурка по расправленной в нервном окрылении спине и замирает на неуемной прядке на макушке, которая остается неприглаженной женской рукой.

— Я...— он оборачивается, едва справляясь с колотящим все тело страхом, — хочу желать тебе спокойной ночи каждый день, Лидия Мартин.

Он побеждает даже после ее *крылатого мальчика.

ё

— Над дикцией стоит поработать, но в целом неплохо, — у Лидии слишком блестящие глаза для подобной скупой похвалы; восторг кристаллизируется счастливой зеленью, смешиваясь с детским угадыванием неизмеримо взрослых вещей.

Стайлз останавливается напротив, добровольно подставляя бледное тело под шрапнель ее взгляда. Тик сказывается в подрагивающих пальцах и отбиванием пяткой азбуки Морзе.

— Я согласна попробовать исправить, Стайлз.

Я не могу спокойно спать без тебя.