Раскрывшийся бутон (джен)

Не могу назвать своё детство счастливым: несмотря на наличие семьи, я была одиноким и недолюбленным ребёнком. Можно сказать, сирота при живых родителях.

Когда мне было четыре, отец ушел из семьи. Этот день хорошо врезался мне в память. Помню, как привычно спряталась под кроватью, сжимая в руках любимую игрушку — розового плюшевого кролика. Отец кричал на маму и проклинал день, когда с ней встретился, обзывал её ведьмой. Мама, как сумасшедшая, кричала на него в ответ. Я сжалась вокруг игрушки и крепко зажала уши влажными от страха ладошками. Я не хотела всего этого слышать, не хотела наблюдать за тем, как ругаются мои мама и папа. Вскоре отец громко прокричал «Да катись ты к чёрту!» под звук разбившегося стекла, а затем хлопнула, закрываясь, дверь и наступила тишина. Я слышала, как тихо рыдает мама, и хотела утешить её, но продолжала прятаться в своём укрытии, сжимая кролика в объятьях. С того дня отец так больше и не вернулся домой.

Мама честно пыталась растить меня одна, но спустя почти год, словно кукушка, скинула меня на чужие плечи и занялась своей личной жизнью. С тех пор я жила с бабушкой. Первое время мама ещё приезжала к нам по праздникам, но потом перестала принимать участие в моей жизни. Думаю, она просто предпочла забыть о том, что у неё есть ребёнок, стёрла меня из своей жизни, чтобы начать с чистого листа. Тогда я этого не понимала и ждала её, радуясь каждой весточке. Ждала, что она приедет, крепко обнимет, заберёт меня к себе, и всё будет хорошо. Однако время шло, и в какой-то момент я осознала, что больше не надеюсь на её возвращение. Из надежды проросла горькая обида, отравляющая жизнь. Мама больше не появлялась, и я продолжила жить с деспотичной бабушкой, которая контролировала каждый мой шаг и, казалось, расписала мою судьбу до самой моей смерти. Я часто плакала по ночам, прикрываясь подушкой и мечтая о другой жизни, где мои родители бы жили вместе и любили меня. Иногда мне даже снились подобные сны, которые на утро рассыпались осколками.

Наверное, родители решили забыть о прошлом, напоминанием о котором была я. Мама нашла нового мужа, которому просто не стала рассказывать обо мне. А отец встретил тихую и внимательную женщину, которая заботилась о нём, и предпочёл не вспоминать о моём существовании.

Впрочем, жизнь с бабушкой была не лучше. Она настолько боялась внимания и осуждения окружающих: жили в небольшом селе, где каждый друг друга знает, а сплетни распространяются подобно лесным пожарам. Когда мама перестала к нам приезжать, бабушка начала говорить любопытным соседям, что та «страшно занята на работе», а затем и вовсе похоронила маму для всех, включая себя. Мне запрещалось говорить о маме или даже упоминать её имя. Порой мне казалось, что у бабушки были для меня особые правила для любой, даже нереальной ситуации. Мне запрещалось гулять с мальчиками и приводить кого-то домой, и в гости к другим меня тоже не отпускали, из-за чего другие дети не хотели дружить со мной, дразнили и называли странной.

Дни рождения первое время мы праздновали втроём с мамой, а потом остались только я и бабушка. В эти дни бабушка обычно пекла пирог с кислыми яблоками, который я не особо любила, и освобождала от дел по дому, что для неё приравнивалось к подарку.

Я задыхалась в нашем сельском доме, который на долгие годы стал для меня клеткой. Именно поэтому после внезапной смерти бабушки от инсульта я немедленно продала его и купила маленькую квартирку на окраине ближайшего города. Мне едва хватило денег на однокомнатную квартиру, которая давно требовала ремонта, а часть мебели отсутствовала, но я была рада и этому. Единственное, что я взяла с собой из прежней жизни — рыжий кот по кличке Гранат. Он прибился ко мне на улице, и я забрала его. Помню, бабушка закатила по этому поводу целый скандал, и тогда я впервые ей возразила. Мы сошлись на том, что кот будет жить в сарайчике во дворе, в дом его бабушка так и не впустила, но и не прогоняла.

Вы и представить себе не можете, как я была рада свободе, несмотря на все трудности, которые она с собой несла! Казалось, даже дышать стало легче. Конечно, приходилось подрабатывать репетитором по химии и биологии и официанткой в вечернее время, чтобы быть в состоянии оплачивать учёбу в медицинском институте. И я постоянно уставала, засыпая при любом случае, а от очередной порции гречки хотелось плакать. Какие-то вещи и одежду приходилось покупать на распродажах по большим скидкам. Но я была свободна!

Возможно, именно из-за одинокого детства моей самой заветной мечтой стала любящая семья. Я надеялась, что, в отличие от родителей, смогу создать такую семью, что у меня будет заботливый муж, с которым чувствуешь себя защищенной, и двое детей. Я бы окружила детей заботой и любовью, которых мне так не хватало. Но, несмотря на желание завести семью, меня преследовал страх повторить ошибки матери. Я понимала, что ни за что на свете не стану такой, как моя мать или бабушка, однако в глубине души всё равно продолжала этого опасаться.

Момент, когда моя жизнь круто изменилась и заиграла яркими красками, я запомнила навсегда. И пусть первое время было тяжело свыкнуться с этими изменениями, много позже я осознала — всё, что ни делается, всё к лучшему.

И да, меня звали Веста. Дементьева Веста, если быть точной. Помню, прабабушка как-то сказала, что Веста означает «покровительница», и именно поэтому она выбрала мне это имя. Двадцатого июля две тысячи четвёртого года я умерла в возрасте девятнадцати лет, преданная любимым парнем. Однако жизнь моя на этом не закончилась. Но давайте обо всём по порядку.

Ах, обмануть меня не трудно!

Я сам обманываться рад!

«Признание», А.С. Пушкин

Веста никогда не знала свою прабабушку. Бабушка не очень её любила и предпочитала не упоминать, а когда и вспоминала, только называла старой ведьмой. Веста годами не вспоминала о её существовании — знала лишь, что имя ей подарила именно прабабушка, поэтому сильно удивилась пришедшему от прабабушки письму, которое вклинилось между счетами и рекламными брошюрами.

Пожелтевший от времени почтовый конверт со старыми марками был тяжёлым. В графе «от кого» строгим и лаконичным почерком с сильным нажимом было выведено: «Дементьевой Гриды Геннадьевны». Веста недоумённо повертела конверт в руках и открыла. Внутри оказались четыре тетрадных листка, исписанных с двух сторон, и завёрнутые в бумагу деньги. Понятнее не стало, поэтому Веста решила прочитать написанное. Прабабушка Грида писала о резко ухудшившимся здоровье, о своей жизни в последние годы и немного о деревне. В конце письма она просила приехать, чтобы «проводить в последний путь». Настаивала на том, что осталось ей «недолго на этом свете быть» и что хочет «пред смертию второй раз глянуть на правнучку свою». Добавила также, что о денежных расходах та может не переживать. Деньги в конверте — это на дорогу. А все вопросы, связанные с её будущими похоронами, она уже уладила.

Веста сомневалась: стоит ехать или сделать вид, что не получала письма? Она крутила это в голове целый день, не в состоянии сосредоточиться на чём-либо другом, и даже чуть не завалила экзамен по истории! В итоге она приняла решение, что нужно поехать к прабабушке. К сожалению, Матвей, её парень, отказался ехать с ней, сославшись на дела. Они с Матвеем встречались уже десять месяцев, но это будет первый раз, когда они расстанутся на неделю.

Проблем с учёбой не должно было возникнуть, так как осталось сдать последний экзамен. Вот только была другая проблема: не с кем оставить кота. Подружек за время учёбы Веста так и не завела, а у Матвея была аллергия на шерсть. Не оставлять же Граната одного в квартире! Ведь неизвестно, насколько может затянуться её поездка. Недолго думая, Веста решила взять котяру с собой. Он был не против: спокойно залез в сумку и проспал всю дорогу, изредка выглядывая наружу, чтобы внимательно осмотреться и спрятаться обратно.

Деревенька была небольшой. Дома в большинстве своём были старые, покосившиеся от тяжести лет. Изредка попадались не такие развалины. Осматриваясь, Веста пыталась найти названия улиц, но было трудно, так как мало на каких домах висели таблички. Тут из-за забора показалась старушка. Заметив её изучающий взгляд, Веста решила попытать удачу и направилась к ней.

— Здравствуйте, я ищу Дементьеву Гриду. Не подскажите, как пройти к её дому?

Старушка подпрыгнула от неожиданности, выпрямилась и окинула девушку внимательным взглядом. Затем она поправила косынку и, быстро оглянувшись, ответила:

— Грида? Как не знать-то? — протянула она задумчиво и махнула рукой в сторону. — Она, считай, и не в самой деревне-то живёт. Так, наособицу. Ты пройди деревню насквозь, за околицей налево холм, а там по тропинке, не перепутаешь.

— Спасибо, — улыбнулась Веста, собираясь уходить.

— Постой, — придержала её старушка. — Если ты за помощью какой, то она уже как несколько месяцев не принимает никого. Говорят, что она того, — тут она придвинулась и понизила голос, — помирать собралась. Точно тебе говорю, недавно коз да остальную живность распродала. Да только тяжко-то старой Гриде. Мне ещё мать рассказывала, а ей её мамка, что не могут такие, как она, просто так уйти. Всегда мучаются. А у этой и родни не осталось поди.

Веста опешила от такой разговорчивости. Нет, она всегда знала, что старушки любят поболтать, и была бы не против поговорить, но слишком устала: ноги гудели, руки оттягивала тяжелая сумка со сменными вещами и котом внутри, на плечах висел тяжёлый рюкзак, а тело чесалось от пота. Девушка провела в дороге почти весь день, и всё, чего ей хотелось сейчас — помыться, перекусить и лечь спать, а не утолять желание старушки поговорить.

Она вымученно улыбнулась, перекладывая сумку из руки в руку, и переступила с ноги на ногу.

— Я её правнучка. Она писала мне, просила приехать.

— О-о, — многозначительно протянула старушка, покивала головой и скрылась за забором.

Вечерело. Закатное солнце окрашивало верхушки деревьев красным цветом, придавая окружающему пейзажу таинственный вид. Дом прабабушки, как и говорила старушка, нашёлся быстро. Стоило Весте подняться на холм, как перед ней открылся вид на добротный одноэтажный дом из дерева, находящийся в тени близко подступающего леса. К нему вела тропинка, проложенная деревенскими в высокой траве. В окне тускло горел свет, а из трубы в небо неспешно поднимался дым. Он клубился на фоне красного неба, краем утекая далеко за лес.

Веста вдруг осознала, что её ждали. Дверь отворилась от лёгкого толчка. Веста вошла в тёмные узкие сени, прикрыла за собой дверь и с облегчением поставила возле лавочки сумку с рюкзаком. Из сумки тут же выскочил Гранат и заинтересованно завертел головой, принюхиваясь. Немного осмотревшись, кот оглянулся на хозяйку, требовательно мяукнул и юркнул в комнату. Веста поспешила за ним.

Жилая комната была большой. В центре стояла русская печь, деля комнату пополам. Возле окна примостился стол с двумя стульями. Вдоль стены висели пучки трав, кореньев, большие и маленькие мешочки. На многочисленных полках разместились банки, флаконы и бутыли разных форм и размеров. В старом кресле с резными деревянными ножками полулежала седая старуха. Длинные скрюченные пальцы, покрытые пигментными пятнами, поглаживали потёртые подлокотники. Цепкие и живые глаза казались чужеродными на морщинистом лице. Взгляд прабабки заставил Весту смутиться и растерять всю уверенность. Воспитанная суровой бабушкой, она всегда немного робела перед старшими по возрасту.

Веста сглотнула и попыталась улыбнуться.

— Эм, здравствуйте… — сказала она нерешительно и больше вопросительно, сцепила руки в замок.

Прабабушка усмехнулась по-доброму и ответила:

— Здравствуй, Веста. Вот я и увидела тебя снова, — тут она протянула к девушке руку и попросила: — подойди ко мне поближе.

Веста осторожно подошла и взяла руку прабабки, а затем присела на стоящий рядом табурет. Рука была сухой и морщинистой, но стиснула её пальцы с неожиданной силой. Грида, казалось, вздохнула спокойнее, стоило ей коснуться правнучки. Она ласково прикоснулась к щеке Весты, убрала растрёпанные волосы, упавшие на лоб.

— Последний раз я видела тебя ещё совсем крохой, — улыбнулась Грида. Вокруг глаз заструились морщинки, преображая лицо, смягчая его. — Я рада, что ты приехала. Теперь можно и помирать.

— Ну что вы… — неловко сказала Веста, не зная, как назвать прабабушку.

— Можешь звать меня Грида или бабушка.

— Хорошо.

Веста ощущала скованность, разговаривая с родственницей, которую видела первый раз в жизни. В то же время она чувствовала исходившие от прабабушки Гриды теплоту и непонятную грусть. Они проговорили на разные темы весь оставшийся вечер, присматриваясь друг к другу, изучая. Грида расспросила Весту про её детство, учёбу в школе и университете, в ответ рассказала истории из своей долгой жизни. В конце Грида посетовала о том, что должна была забрать правнучку к себе и воспитывать самостоятельно, но, как она сказала, «задним умом все крепки». Они замолчали, Веста попыталась представить, какого было бы жить с прабабушкой, но в голову ничего не приходило.

— Мне ещё о стольком нужно тебе поведать, — внезапно произнесла Грида, покачав головой, — но уже поздно: ночь на дворе. Пора отправляться на покой.

И правда, за окном уже стемнело. Лишь одинокая луна изредка выглядывала из-за облаков. Веста умылась прохладной водой и наскоро перекусила остывшими пирожками с чаем, а затем ощутила, как тяжелеют веки. Зевая, она покормила притихшего Граната, улеглась на печку и провалилась в тяжёлый сон.

Весте приснилась лесная поляна с кострищем посередине. Вокруг возвышались деревья, будто обхватывая поляну со всех сторон. Ветки в кострище громко трещали от жара, пламя извивалось и отбрасывало причудливые тени. Она и таинственная незнакомка плясали вокруг огня, не боясь обжечься. В один момент Веста запрокинула голову, воздевая руки к небу, и осознала, что совершенно не видит луну. Сердце заполошно грохотало в горле, сливаясь с треском веток, и заглушало остальные звуки. Свободные от косы волосы тяжелыми волнами рассыпались по спине и плечам, голова клонилась к земле. Трава холодила босые ступни и щекотала щиколотки. Всё это было похоже на ритуал, но Веста даже и не думала сопротивляться. Она могла лишь повторять за девушкой, ведомая ей. Она слышала, как та что-то напевала глубоким голосом, но смысл слов терялся.

Внезапно незнакомка схватила её за руки и простёрла их над костром. Веста вскрикнула, из глаз брызнули слёзы — острые когти надрезали нежную кожу до крови. Кровь полилась в костёр, пламя ненасытно поглотило подношение и начало разрастаться, рывками росло вширь, подступая к босым ногам. Веста попыталась вырваться или закричать, но ничего не получалось — тело словно онемело. Сквозь слёзы она взглянула в лицо девушке и обомлела: та усыхала прямо на глазах. Молодая кожа одряхлела и покрылась морщинами, густые каштановые волосы резко поседели, только глаза остались прежними.

Миг — и незнакомка превратилась в Гриду. В этот же момент разросшийся огонь поглотил их, и Веста провалилась во тьму. Вслед ей прошелестело едва уловимое «прости меня, милая».

На утро, когда Веста пошла будить Гриду, то нашла лишь её остывший труп. Руки были сложены на груди, на бледном заострившемся лице застыла лёгкая улыбка. На какое-то время Веста замерла возле кровати, не зная, что делать и куда бежать. Только вчера она приехала в гости к прабабушке, с которой увиделась впервые, успела немного узнать её и проникнуться родственными чувствами, а на утро та умерла.

Только тогда Веста осознала, что прабабушка не шутила в письме, говоря о своей скорой кончине. Она думала, что это обычные жалобы старого человека, который требует к себе внимания от потомков. Бабушка часто упрекала внучку своей смертью, и Веста отчасти привыкла не реагировать на подобное. Поэтому она, конечно, удивилась письму от прабабушки Гриды, но посчитала, что та просто хочет увидеться с ней. Что ж, Веста потёрла лицо и вздохнула. Она не могла позволить себе долго предаваться мыслям и поэтому поспешила к ближайшим соседям, чтобы сообщить о смерти Гриды.

Похороны с посильной помощью деревенских прошли быстро. Даже слишком. Гриду похоронили на следующий день, но Веста не задумалась над этим. Оказалось, прабабка совершенно не преувеличивала, говоря, что всё подготовила. Она договорилась с деревенскими, заказала у плотника дубовый гроб, присмотрела себе место на кладбище — с краю на отшибе. Даже завещание составить успела, которое тут же и зачитали. Веста с удивлением узнала, что ей досталась лишь громоздкая деревянная шкатулка и кулон с неизвестным символом на нём. Дом же со всем остальным имуществом прабабушка оставила деревенской девчонке, которая слыла её ученицей.

Через какое-то опустошение, навалившееся на Весту со смертью Гриды, пробились ростки горькой обиды. Она понимала, что всё равно не смогла бы жить в доме прабабки. Не после того, как нашла её мёртвое тело поутру в постели. Жаль, что понимание этого ни капли не уменьшало обиды. Да, Веста толком не знала прабабушку Гриду — всё, что у них было, это долгий разговор, в котором та больше расспрашивала саму Весту о её жизни, однако это не помешало Весте безоговорочно признать старушку родным человеком. И от этого было только больнее. Ей казалось, что неправильно обижаться на Гриду: та и вправду всё подготовила к своим похоронам, да и дом не была обязана отписать правнучке. Однако внутри засело иррациональное ощущение, словно её использовали, хоть она и не понимала как. Никто не гнал её из дома Гриды, но Веста всё равно чувствовала себя неуютно. Поэтому, прихватив своё наследство, так и не разобранные сумки и кота, она сбежала на следующий же день.

Родная квартира встретила Весту тишиной. Она покормила Граната и решила внимательно рассмотреть доставшиеся от прабабушки вещи. Первым Веста взяла кулон на тонкой цепочке. Насколько она могла судить, и то, и другое было сделано из серебра. Кулон, круглый и плоский, оказался неожиданно тяжёлым и приятно холодил ладони. Сжав кулон, Веста захотела надеть его и никогда не снимать. На одной из сторон было изображено дерево с ветвистой кроной и мощными корнями, а на обороте — крест, от середины каждого луча которого шли небольшие прямые линии. Веста немного повертела кулон, наслаждаясь игрой света на его гранях, и аккуратно надела. Следом она взяла шкатулку. Внутри лежала увесистая стопка писем, перевязанная бечёвкой. Веста насчитала штук пятнадцать: каждое письмо было скрупулёзно упаковано в отдельный конверт. Со вздохом Веста потёрла уставшие глаза и решила отложить чтение на потом, не подозревая, что сильно об этом пожалеет.

Следующие два дня Весте казалось, что несчастья преследуют её по пятам. Утром разбилась любимая кружка, и Веста порезалась, когда собирала осколки. Затем треснуло зеркало над раковиной в ванной. В растрёпанных чувствах возвращаясь из магазина, в котором её обвесили, Веста неудачно поскользнулась и подвернула ногу.

А на третий день после свидания с Матвеем, она нашла в почтовом ящике неподписанный плотный конверт. Недоумевая, Веста открыла его, и на стол посыпались фотографии, от одного взгляда на которые у неё перехватило дыхание. На фотографиях Матвей, который клялся ей в любви буквально полчаса назад, обнимал и целовал другую девушку. Было видно, что все снимки сделаны в разное время: вот парочка в кафе, на других фото — в парке, а где-то и вовсе в квартире Матвея. Хоть Веста и была там всего один раз, она хорошо запомнила интерьер.

На какое-то время она застыла, а затем принялась трясущимися руками перебирать фотографии. Взгляд безостановочно метался от одной к другой, глаза запекло, навернулись слёзы. Она глубоко вдохнула несколько раз в попытке успокоиться и потянулась к сотовому телефону. Раз за разом набирая номер, она молилась, чтобы Матвей взял трубку, но в ответ слышались лишь многочисленные гудки и сухой голос оператора: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети».

Всхлипнув, Веста утёрла текущие по щекам слёзы, сгребла компрометирующие фотографии и в спешке выбежала из квартиры. Мысли хаотично метались в голове, хотелось действовать, бежать и что-то делать, поэтому ждать автобус она не стала — казалось, что каждая минута промедления убивает что-то светлое внутри неё, позволяя зародиться внутри сомнениям. Веста верила своему парню, верила, что Матвей не стал бы изменять ей, не стал врать и крутить интрижки за её спиной. Но с каждой секундой она всё больше колебалась, поддаваясь подозрениям.

— Глупая, — пробормотала она, всхлипывая, а потом закричала так, что спугнула случайных прохожих. — Дура!

А ведь неприятные мелочи копились и множились изо дня в день, но Веста упорно ничего не замечала. Всем странностям любимого она, окрылённая первой влюблённостью, находила глупые оправдания.

Но, может быть это всё чья-то дурацкая шутка? Всё-таки Матвей любит её. Он так усердно убеждал её в своих чувствах в начале их отношений. Веста долго не могла поверить, что такой красивый и популярный одногруппник может обратить на неё — простую девушку — внимание. Матвей ухаживал за ней неделями, прежде чем она поверила в его искренность и согласилась встречаться. Новый год они провели вместе. Он был так обходителен и мягок, но в то же время настойчив. Не позволял себе спешить и даже потакал её смущению: Весте, воспитанной строгой бабушкой, претили поцелуи и тесные объятия на людях. Прилюдные лобызания парочек всегда заставляли девушку чувствовать себя крайне неловко. Она отводила взгляд, зажималась и старалась побыстрее уйти. Зная её особенность Матвей и не настаивал на свиданиях в публичных местах. Дементьева не хотела выносить на публику их тихое счастье, боясь что тогда всё растает, как утренний туман.

Можно сказать, Матвей был ожившей мечтой. Он любил её за богатый внутренний мир, сумев рассмотреть его за неказистой внешностью. Он восхвалял её тёмные глаза и рыжие волосы (единственные вещи, доставшиеся Весте от отца); любил чертить пальцами линии по светлой коже, соединяя многочисленные веснушки. Он выбрал именно её, а не Людочку Терёхину или Ленку Сухову. А каким Матвей был заботливым! Всегда звонил первым, предугадывал каждое желание. Ну а то, что они встречались всегда в её квартире, так ничего страшного — она всё понимала. Ведь Матвей жил с родителями, ко встрече с которыми они ещё не были готовы.

Иногда, лёжа в холодной постели после ухода Матвея, Веста всё же задавалась вопросом: что он в ней, серой мышке-заучке, нашёл? Гранат как будто чувствовал такие моменты. Он укладывался рядом или на живот и начинал громко тарахтеть, успокаивая мысли. Кот, кстати, совершенно не любил Матвея. Когда тот появился в квартире Дементьевой в первый раз, Гранат громко зашипел и спешно спрятался, раздраженно мотая хвостом. Стоило парню уйти, как кот начал громко мяукать, жалуясь хозяйке. В дальнейшем стоило Матвею прийти, как кот тут же залазил под тумбочку и совершенно не хотел выходить.

— Дура, — в очередной раз простонала Веста, ругая себя то ли за собственную глупость, то ли за недоверие к любимому парню.

Она всей душой хотела верить в их любовь — и верила. Даже сейчас Веста надеялась, что произошло недоразумение, что она ошиблась. Ведь такого не может быть! Правда же?

Глупое сердце просто хотело верить, но каждая минута вдали от Матвея делала только больнее. Выбившиеся из косы волосы лезли в лицо, неприятно липли к взмокшей шее. Новые туфли, купленные на сэкономленные деньги, давно натёрли ноги, но Веста не обращала на это внимания — она спешила к своему парню.

Наконец, нужный пролёт, последние ступени, и она с уверенностью, которой совершенно не ощущает, нажала на дверной звонок. Дверь открылась не сразу. Веста успела немного отдышаться и пригладить растрёпанные волосы. Она даже натянула на лицо нервную улыбку, которая быстро превратилась в непонятную гримасу. В проёме стояла Людочка: влажные волосы волнами стекали по покатым плечам, мужская футболка оголяла острые ключицы с тёмными точками засосов, а в глазах — насмешливое торжество. Казалось, вот-вот мелькнут острые иглы зубов, прикрытые яркими губами.

— Ты такая жалкая, Дементьева, — протянула Людочка. Весте показалось, что она задыхается. Слова застряли в горле комком и мешали, не давали дышать. Хотелось разреветься и сбежать. Забиться в свою квартирёшку, прижать к себе Граната и выть. Но глупое сердце не давало уйти: Весте нужно было услышать правду от Матвея. Это ведь… ошибка. Да, какая-то глупая ошибка. Наверное, она всё не так поняла, ведь Матвей любит её!

— Где Матвей? — прохрипела Веста. — Позови Матвея.

— Милый, — бросила Людочка в глубину квартиры елейным голосом сирены, завлекающей моряка, — тут к тебе эта пришла.

Вскоре в дверном проёме появился Матвей. Он нахмурился и скрестил руки на груди, словно защищаясь. Людочка положила руки ему на плечи, прижалась призывно и небрежно спросила:

— Ну и зачем же ты пришла?

Она так и светилась довольством, как поймавшая птичку кошка. А Веста хотела ослепнуть и оглохнуть, чтобы ничего не видеть и не слышать. Хотела никогда не получать те ужасные фотографии. Она растерянно смотрела на любимого парня, взглядом умоляя объясниться, но тот по-прежнему молчал.

— Матвей?..

— Милый, ну скажи ты уже этой страшиле правду. Ведь больше не нужно притворяться — спор ты выиграл. И мы наконец можем встречаться в открытую, а то мне уже надоело прятаться! Это было интересно только первое время. Подумать только… — щебетала Людочка, но Веста её уже не слышала. Кровь стучала в ушах, в глазах двоилось от подступающих слёз, а подвёрнутая лодыжка пульсировала болью. Она не понимала, что происходит. Или отчаянно не хотела понимать.

— Что? О чём ты? — выдавила из себя Веста, перебивая Терёхину. — Какой… спор?

— Она ещё и глупенькая к тому же, — противно протянула Людочка, отстраняясь от Матвея, коротко поцеловала в губы и небрежно кинула, скрываясь в квартире: — Это всё, конечно, очень весело, но я замёрзла. Заканчивай тут побыстрее, буду ждать тебя в кровати.

Матвей вздохнул и поднял на Весту взгляд, но тут же отвёл.

— Прости. Я не хотел так, я не… — он замолк, подбирая слова, а потом зачастил: — Да, сначала это было на спор, мы с пацанами спорили, но потом я правда… Ты мне нравишься, честно, ты хорошая, но не могу же я и правда встречаться с такой как ты. Я уверен, ты понимаешь. Меня же пацаны засмеют, да и родители…

Матвей, не прерывая монолога, подошёл ближе и утешающе сжал её плечи. Он попытался заглянуть в глаза, но Веста вырвалась и оттолкнула его. Она всё ещё мало что понимала, но в душе закипала ярость. Хотелось закричать, что-то сломать или разбить в дребезги.

— За что? — спросила Веста непослушным голосом.

— Прости, но…

— Зачем ты так со мной?!

— Веста, — пытался успокоить её Матвей, — тише, не кричи.

— Я ведь люблю тебя! А ты… Ты! Как ты мог так со мной поступить?

Веста закричала со всей силы, выплёскивая свою боль. По лицу струились слёзы, капли скатывались на шею, но она их не замечала. Веста судорожно сглотнула сухим горлом, воздуха не хватало. На крики начали выглядывать любопытные соседи. Матвей оглянулся на них и сильно встряхнул Весту за плечи, понижая голос:

— Успокойся наконец! Не устраивай сцен!

— Не подходи ко мне! — прокричала Веста, взмахнув руками. Телефон выскользнул из потной ладони, и она заторможенным взглядом проследила за его падением. Раздался треск — и Веста, придя в себя, снова оттолкнула Матвея. Шаг назад, и она потеряла опору. Подвёрнутая нога соскользнула со ступеньки, и девушка громко вскрикнула.

— Веста! — в панике завопил Матвей.

Она видела, как Матвей протянул к ней руки в попытке поймать, но понимала, что он не успеет. В голове пронеслась единственная мысль: «Гранату еды хватит дня на два». А потом Веста почувствовала оглушающую боль в затылке, в глазах помутнело, и её сознание уплыло во тьму.

Судьба никогда не отворяет одной двери, не захлопнув прежде другой.

«Человек, который смеётся», Виктор Гюго

Англия, Коукворт, Вернон-роуд. 1966 год, 1 марта. Немного за полночь.

Весеннее солнце робко показалось из-за горизонта, окрашивая небольшой городок Коукворт в тёпло-розовые тона. Оно отогревало продрогшую за зиму землю, пробуждало растения. Постепенно от солнечных лучей просыпались и люди, спешащие встретить новый день. Вместе с людьми пробуждалась и повседневная суета: вдалеке залаяли заметившие почтальона собаки, послышался голос новостного диктора из утренней программы новостей на радио, изредка по улицам проезжали автомобили, шурша шинами по асфальту.

Суетились и люди. Жены-домохозяйки готовили завтрак, их мужья собирались на работу, а дети в школу. Дом номер три на улице Вернон-роуд тоже постепенно просыпался: миссис Эванс варила кофе к завтраку для мужа, а тот заканчивал утренние процедуры в ванной. Второй день в семье царила напряжённая атмосфера: не звучал громкий детский смех, а мистер и миссис Эванс несколько раз беседовали на повышенных тонах. Они были взволнованы состоянием старшей дочери. Миссис Эванс уговаривала мужа отпроситься на работе и всё же отвезти дочку в больницу в Бирмингеме, тот хотел дождаться вечера и тогда, если девочка не проснётся, отправляться в больницу.

Вчера девочка, играя с младшей сестрой на детской площадке, сильно ударилась головой о качели и с тех пор не приходила в сознание. К вечеру поднялась температура. Вызванный взволнованными родителями сосед-врач только недоумённо нахмурил брови, пожимая плечами: да, удар был сильным, из-за чего на лбу у линии роста волос появилась сочащаяся кровью ссадина, однако рана была неопасной. Врач повторно обработал ушиб, попробовал разбудить девочку с помощью нашатыря, а когда это не сработало, выписал парацетамол и ушёл.

Светлые ресницы лежащей на кровати девочки затрепетали, лоб сморщился. Веста попыталась открыть глаза, но веки были тяжёлыми, будто сделаны из камня, губы пересохли, хотелось пить. Она с трудом подтянулась на подушке, принимая полу-лежачее положение, осмотрелась. Взгляд заторможено блуждал по такой незнакомой и одновременно родной комнате, которая нисколько не напоминала её небольшую квартирку. Помещение выглядело, словно девчачья детская: светлые обои в розовый цветочек, небольшой белый комод, бежевый стол-секретер, над которым висели нарисованные детской рукой рисунки, небольшая коллекция фарфоровых куколок в старомодных платьях. И всё это в пастельных оттенках розового и бежевого.

Внезапно в соседней комнате раздался звук, будто что-то упало, послышался приближающийся топот, дверь распахнулась — и в комнату влетела маленькая девочка лет пяти-шести. Ярко-рыжие волосы были растрёпаны после сна, создавая на голове гнездо, а ночная рубашка вся перекрутилась. Девочка смешно округлила глаза и с криком «Мама! Петуния проснулась!» унеслась из комнаты.

Веста скривилась. От громкого звука лоб пронзила резкая боль, стекающая к вискам. Она ощущала себя крайне странно. Мысли метались, спутанные, словно старый клубок ниток, а она не никак не могла разобраться и поймать их. Она чётко знала, что её зовут Дементьева Веста, она живёт в России и только недавно закончила первый курс медицинского института… Но в то же время другая её часть отзывалась на имя Петуния, была старшей дочерью семьи Эванс и жила в маленьком городке около Бирмингема, в Англии. И это сбивало с толку, заставляя Весту пытаться вспомнить как можно больше. К сожалению, попытки только усиливали головную боль.

Единственное, в чём она была точно уверена — комната, в которой она очнулась, никак не походила на её однокомнатную квартиру.

Мысли прервала женщина лет тридцати, ворвавшаяся в комнату, за ней спешил мужчина. Что-то внутри отозвалось коротким: «мамочка и папочка». Веста охнула от силы чувств, которые пробудились в ней при виде незнакомых для неё людей: захотелось, чтобы её прижали к крепкому плечу, а над головой успокаивающе прогудел папин голос. Петуния была папиной дочкой, ей нравилось по вечерам, когда отец традиционно читал газету в гостинной, залезать к нему в кресло, прислоняться к его груди и слушать, как тот читает для неё вслух, как зарождается голос в его груди. Потом подходила мама, нежно трепала Петунию по голове и звала всех к ужину. От вставшей перед глазами, как наяву, пасторальной картины защемило сердце и Веста почувствовала, как по щекам побежали слёзы. Она всхлипнула.

— Петуния, милая! — воскликнула миссис Эванс и крепко обняла её. Тёмные глаза женщины заблестели от сдерживаемых слёз, светлые волосы выбились из укладки, под глазами можно было заметить тёмные круги, искусно прикрытые косметикой.

Мистер Эванс, высокий рыжеволосый мужчина, аккуратно отстранил жену, а затем крепко прижал Весту к груди, поглаживая по голове. Веста едва поборола желание потянуться за ласковой рукой, выпрашивая новую ласку. Она видела этих людей впервые в своей жизни, однако также знала, что это её любимые родители. Ощущения буквально раздирали её на две части. Веста плохо понимала, что происходит, поэтому решила пока плыть по течению. Если какая-то часть неё кричала о родстве с людьми, находящимися рядом с ней, она пока не будет этому сопротивляться.

— Что?.. — она попыталась выяснить, что происходит, но засаднившее горло не позволило договорить, ослабшее тело затряслось в кашле.

Ей тут же подали воды. Пока она медленно пила, миссис Эванс помогала ей держать стакан, поглаживая по голове. Затем родители переглянулись, и мистер Эванс спросил:

— Петуния, что последнее ты помнишь?

Веста нахмурила лоб в попытке вспомнить, что произошло, но через мгновение покачала головой, потирая кольнувшие виски. Миссис Эванс скорбно поджала губы, затем выпрямилась и недовольно глянула на мужа.

— А я говорила, Генри, что не стоит девочек одних отпускать на улицу.

— Дорогая, — устало сказал мистер Эванс, — мы это уже много раз обсуждали. Ты не можешь держать детей дома, в надежде оградить их от всего на свете. Дети должны падать и набивать шишки, в этом нет ничего страшного…

Похоже, подобный разговор поднимался между супругами далеко не в первый раз и мог привести к ссоре, поэтому Веста решила вмешаться.

— Мама? — спросила она осторожно, пробуя на вкус непривычное для неё слово.

— Да, милая?

— Что произошло?

— Ты ударилась головой о качели, сладкая. Ты долго не приходила в себя, и мы так переживали! Я чуть не заставила папу отвезти тебя в больницу. Я помню, как ты их не любишь, дорогая, — она снова обняла Весту. — Слава богу, ты очнулась.

— Голова болит, — пробормотала Веста, прикрывая глаза. Понятнее не стало. Как она здесь оказалась и почему? От вопросов голова потяжелела, Весту всё сильнее клонило в сон. Несмотря на то, что она только проснулась, даже после такого недолгого разговора Веста чувствовала себя слишком усталой и разбитой. Непонятная ситуация, в которую она попала, только ухудшала положение. Миссис и мистер Эванс, заметив, что дочь с трудом поднимает веки, дали ей обезболивающее и, обняв «Петунию» ещё раз, оставили девочку в покое, чтобы она смогла отдохнуть.

Веста прикрыла глаза, удобнее устраиваясь на подушке, и незаметно для себя заснула. Ей приснился пристальный взгляд старухи, вцепившейся в запястье крепкой хваткой, мелькающие в темноте всполохи костра и треск сухих веток. Огонь погас, и она, внезапно потеряла опору, полетела вниз под устрашающий шёпот. Многочисленные руки тянулись к ней сквозь темноту, цепляясь за одежду и волосы в попытке то ли схватить, то ли остановить её полёт.

Через несколько часов Весту разбудила миссис Эванс: пришёл врач. У доктора Брайтли были круглые щёки, а сам он выглядел довольно упитанным и добродушным. С собой у него был небольшой чемоданчик с различными инструментами и лекарствами, которым очень заинтересовалась Лили. Выслушав родителей и осмотрев Весту, он сменил повязку и радостно улыбнулся:

— Замечательно. Всё просто замечательно, — пробормотал он. Затем доктор Брайтли со строгим выражением лица, смешно выглядящим при его полноте, повернулся к родителям. — После сильного удара по голове возможны спутанность сознания и боли в первое время, поэтому важно соблюдать постельный режим и покой. А также пить много воды и…

В какой-то момент Веста перестала слушать доктора и перевела взгляд на миссис Эванс. На памяти Петунии это был первый раз, когда она видела маму такой взволнованной. Обычно та представляла из себя истинную английскую леди и старалась держать свои чувства под контролем. Её нельзя было назвать надменной или высокомерной, но вся она: то, как прямо и естественно она держалась; как привычно вскидывала подбородок; её длинные пальцы и узкие кисти; правильные черты лица, которые оживлял подвижный и немного крупноватый рот — казалось, что вся её фигура пропитана грацией.

Во время сна сознание немного прояснилось, и у Весты получилось вспомнить посещение прабабушки Гриды, последовавшие за этим похороны и получение наследства, а затем и безобразную истерику, что она устроила Матвею. Последнее, что она помнила — короткое ощущение полёта, совсем как в недавнем сне, и удар головой. Ей хотелось верить, что она сейчас спит и просто видит причудливый сон, в котором её зовут Петуния, однако какое-то внутреннее ощущение не давало ей в это поверить. Она нутром чувствовала, что это не так. Знала, что не сможет открыть глаза и оказаться в родной квартирке с тарахтящим Гранатом под рукой.

Она знала, что это не сон.

Воспоминания Весты и Петунии смешивались, вызывая тупую головную боль. Ощущения были, мягко говоря, неприятными — Весте казалось, что кто-то долго и с усердием колотил по её голове кувалдой. Эмоции дёргало в разные стороны: хотелось то рассмеяться, то истерично расплакаться. Веста хотела, чтобы её оставили на какое-то время одну, чтобы она могла оплакать свою жизнь, выплакать обиду и горечь, поселившиеся в сердце после предательства парня, к которому она, ни смотря ни на что, всё ещё продолжала испытывать чувства. Она вспоминала время, проведённое вместе, своё счастье и любовь, которые испытывала в тот момент, и понимала, что пока не может его возненавидеть, хоть так было бы намного проще. Ей было больно и обидно, но в какой-то мере Веста была благодарна ему за свою первую влюблённость и испытанные ей чувства.

Она не ведала, как оказалась в теле девочки, но неожиданно отчётливо понимала, что не сможет вернуться обратно. И поэтому она, взвесив всё, приняла решение стать настоящей Петунией. Принятое решение позволило немного успокоиться и вздохнуть свободнее, но не помешало ей испытывать вину перед новой семьёй за невольный обман. Да, она не являлась Петунией, но в данный момент отчаянно желала ей стать.

Веста снова посмотрела на миссис Эванс и с трудом сдержала слёзы. При взгляде на женщину у Весты сжималось внутри от сильных чувств: к дочерней любви и обожанию примешивались сильная тоска по материнской ласке и обида, пронесённая сквозь всю прошлую жизнь. Будучи Вестой, она так сильно нуждалась в любви и одобрении матери, в материнском присутствии в своей жизни, старалась заслужить всё это, а, когда не вышло, долго искала в себе мнимые изъяны и недостатки. Здесь же, видя перед глазами всю недолгую жизнь малышки Петунии, Веста осознала, что её, вернее настоящую Петунию, любят просто за то, что она есть. Понимая это, Веста хотела по-детски разреветься, так, чтобы глаза опухли от слёз, лицо покраснело, дышалось с трудом, но после обязательно стало бы легче на душе. Весте хотелось, как в детстве, спрятаться под одеяло, скрыться от, как ей казалось, всё знающих, осуждающих её взглядов новой семьи. Ей казалось, что они всё знают. Знают, что она не Петуния. И от этого становилось только горше. Веста слабо улыбнулась, отвлекаясь от тяжёлых мыслей, и вновь глянула на миссис Эванс.

«А она красивая», — пронеслась мысль. Память Петунии подсказала, что девочка восхищалась мамочкой и пыталась — во многом пока безуспешно — подражать ей. Петунии хотелось быть такой же красивой и элегантной, как мама.

Доктор Брайтли надолго не задержался и вскоре заторопился — у него были и другие пациенты. После его ухода Петунию накормили, судя по запаху, куриным бульоном, и она снова заснула.

Родители к рекомендациям доктора отнеслись серьёзно. И её не выпускали из постели, заставляли много пить и кормили разными бульонами, кашами и пюре. Скука и обилие свободного времени позволили ей обдумать произошедшее и навести подобие порядка в голове. Воспоминания Весты и Петунии первое время путались и смешивались, и было довольно трудно отделить одно от другого, но Веста не сдавалась. И вскоре ей стало легче с этим справляться. Внезапные вспышки воспоминаний, приносящие головную боль и выбивающие из колеи, случались всё реже. Также было трудно смириться с тем, что она внезапно стала маленькой девочкой, которой вскоре должно было исполниться десять лет. Маленький ребёнок, за которого принимают решения его родители. Для молодой девушки, которая только-только вырвалась из-под тотального контроля бабушки и научилась заботиться о себе самостоятельно, ощущение беспомощности было ошеломительным. Приходилось утешать себя, говоря, что это её второй шанс, шанс на нормальную жизнь, шанс на нормальную семью и друзей.

Через два дня в четверг Петунии разрешили встать с постели и погулять в маленьком саду, который был у них на заднем дворе. Веста была рада покинуть свою комнату, которую, казалось, она успела изучить до последней чёрточки на цветочных обоях. Она сидела на пледе, ела сэндвичи с огурцом и наблюдала, как миссис Эванс возится с розами. Рядом крутилась Лили — её младшая сестра. У Весты никогда не было братьев или сестёр, поэтому она совершенно не знала, как общаться с Лили. Оставалось лишь положиться на воспоминания Петунии и надеяться, что родные не заметят перемен в её поведении, а, если и заметят, то спишут на травму или на то, что она повзрослела.

В пятницу Веста отправилась в школу. На завтраке она едва сдерживала себя, чтобы не подпрыгивать на месте от волнения и предвкушения. Было интересно, так как по её воспоминаниям школа в Англии сильно отличалась от школы в России. Петуния, как и Лили, училась в начальной школе Коукворта, которая находилась недалеко от их дома, и училась хорошо. Она всегда старалась угодить родителям и быть идеальным ребёнком, идеальной сестрой, а хорошие оценки давались ей легко. Учителя её любили, а вот ученики не очень. Ведь пытаясь подражать своей маме, Петуния казалась одноклассникам слишком правильной и надменной задавакой, из-за чего многие одноклассники её недолюбливали. Раньше Петуния переживала по этому поводу. Сначала она пыталась подружиться со всеми, но в итоге общалась лишь с Мэгги Скотт и Эбигейл Беккет. Однако сейчас Петуния решила изменить мнение одноклассников о себе в лучшую сторону, поэтому, предварительно спросив разрешения у миссис Эванс, после уроков пригласила всех одноклассников на вечеринку по случаю дня рождения. Ей должно было исполниться десять лет.

На празднике было шумно: дети играли в прятки на заднем дворе, то и дело кто-то забегал в дом чтобы попить или урвать ещё кусочек восхитительного клубничного торта, который испекла миссис Эванс, а взрослые, преимущественно женщины, сплетничали в гостиной о новом учителе истории.

Расходились все уже в глубоких сумерках, довольные тем, как провели время. Веста упала на кровать, раскинув руки в стороны, улыбка не хотела сходить с лица. Ни один её день рождения прежде не проходил настолько замечательно, совсем как она мечтала в далёком детстве. Был и торт, и весёлый смех, а уж сколько подарков ей надарили! Они едва поместились на специальном столе в гостиной. Но всё же самое главное — мистер и миссис Эванс, папа и мама, были рядом. Можно было внезапно обнять, прижаться на секунду и тут же нестись играть дальше. От этого теснилось в груди, и хотелось улыбаться, не переставая.

Вскоре наступило лето, Веста постепенно привыкла откликаться на новое имя, не вздрагивая и не оглядываясь, будто в поисках непонятной Петунии, к которой обращались. Старое имя постепенно стиралось из её памяти. А события той жизни всё больше казались чем-то далёким и происходившим не с ней.

Не заметив, Веста стала всё чаще отождествлять себя с Петунией, привыкла — как и её предшественница — заботиться о своей младшей сестре, которая всё ещё часто раздражала. Лили была для Весты во многом “слишком”: слишком яркая и шумная, слишком активная. Она постоянно крутилась около старшей сестры, отвлекая её от чтения, нарушая с трудом выстроенное спокойствие. Лили, как младший ребёнок, любила находиться в центре внимания и не терпела, когда её не замечают. Веста же предпочитала проводить время в тишине, любила читать и наблюдать за окружающей природой. После происшествия она проводила много времени с миссис Эванс: помогала по дому и ухаживать за садом, под её чутким руководством училась вышивать и вязать крючком. Часто в такие моменты, когда Веста, словно расцветающий цветок, впитывала материнскую любовь и ласку, Лили старалась перетянуть всё внимание мамы на себя.

Весте нравилась строгая и немного чопорная, но заботливая Роза Эванс. Она была сдержанной, однако всегда щедро выказывала свою любовь дочерям и мужу. Последнего можно было охарактеризовать, как высокого и надёжного добряка-Генри. Мистер Эванс был крайне добродушен и приятен в общении, он обожал дочек и баловал их при малейшей возможности. Веста постепенно привыкала и к заводной и смешливой Лили. Временами она всё ещё обижалась на её бесцеремонность, на попытки перетянуть внимание родителей на себя, но старательно давила в себе ростки обиды.

Она училась жить в любящей семье, училась принимать объятья и поцелуи, привыкала к безмятежной жизни ребёнка. К тому, что у неё есть семья, которая её любит; что есть родные люди, к которым в любой момент можно обратиться за советом, которые подуют на разбитую коленку, похвалят за хорошие оценки и подогреют для тебя молока, если не можешь заснуть. Всё это было непривычно и вызывало тёплую и счастливую улыбку перед сном.

Она училась быть Петунией Эванс.

* * *

Так они и жили, пока в начале июля кое-что ни произошло.

Было воскресенье. Петуния, как обычно, встала рано, по уже устоявшейся традиции помогла матери приготовить завтрак и поднялась наверх, чтобы разбудить Лили. Та, в отличие от сестры, любила поспать подольше, обняв подушку и скинув одеяло в ноги.

Лили и Петуния во многом были разными, будь то внешность или характер. Живая и яркая Лили без труда затмевала свою более спокойную и рассудительную сестру, из-за чего Петуния — та, которой она была раньше — по-детски завидовала. Со временем, уделяй родители младшей девочке больше времени — что, по мнению Петунии, было неизбежно — это стало бы большой проблемой и, скорее всего, на многие годы испортило отношения в семье.

Нынешняя Петуния это отлично понимала и, желая сохранить между ними тёплые чувства, старалась пресекать в себе любые намёки на зависть. У неё есть замечательные родители и младшая сестра, которые её любят. А внешность... Ну, а что внешность? Да, она не такая яркая, как у Лили: кожа слишком бледная и чувствительная — быстро обгорала на солнце; волосы, ресницы и брови слишком светлые; да ещё и растёт она слишком быстро — уже сейчас Петуния была выше всех знакомых девочек и некоторых мальчиков. Единственным, что нравилось ей в своей внешности, были глаза. Большие и выразительные, они выделялись на узком лице.

«Если бы я и вправду была десятилетней девочкой, возникновения комплексов по поводу внешности было бы не избежать. Но ведь главное — это умение подчеркнуть свои достоинства и скрыть недостатки», — рассудительно подумала Петуния, помогая маме с грязной посудой. Смерть изменила её. Она больше не комплексовала по поводу своей внешности, осознав, что это не настолько важно, и легче смотрела на жизнь. Петуния далеко не сразу заметила это, но она и сама стала спокойнее.

После завтрака девочек отпустили погулять, дав немного денег на карманные расходы. На безоблачном небе сияло яркое летнее солнце, грея всё своими лучами, а тёплый воздух, после прохлады дома, показался обжигающим. Сразу стало жарко и душно. Девочки переглянулись:

— В кафе Мистера Оули? — спросила Петуния.

— Да! — улыбнулась Лили. — У него самое лучшее в мире мороженое. Пойдём скорее!

Кафе находилось рядом — на соседней улице — и родители разрешали девочкам совершать самостоятельные прогулки за холодным лакомством, оставляя за старшую Петунию. Коукворт — тихий городок, жизнь в котором протекает неспешно, в отличие от больших городов — таких, как Лондон. Здесь многие знают друг друга, и можно спокойно отпустить двух девочек на прогулку одних. Конечно, недалеко от дома.

Спустя пару минут открылась дверь, звякнул колокольчик, и запыхавшиеся девчонки ввалились в кафе — холодного мороженого хотелось всё сильнее, и они спешили. Петуния, ощутив приятную прохладу помещения, вздохнула от облегчения — на улице оказалось неожиданно жарко. Из-за чего привычный уже путь до кафе показался намного длиннее.

Мистер Оули повернулся, посмотрел на новых посетителей и улыбнулся, узнавая. Он любил детей и свою работу, и каждый раз, продавая сладости и видя искреннюю радость детишек, мужчина радовался сам. Сёстры Эванс часто бывали в кафе: в жаркое время года покупали вкусное мороженое и пили освежающие молочные коктейли, в остальное же время девочки любили лакомиться различными пирожными, которые делала пухленькая миссис Оули.

Лили, буквально облизывая взглядом, прилипла к витрине с такими красивыми и ужасно вкусными пирожными, украшенными сверху белоснежными лебедями, которые таяли во рту. Эти были одними из её любимых, но здесь и сейчас больше хотелось мороженого. Протяжно вздохнув и состроив печальную мордашку, которая, впрочем, долго не продержалась, девочка поспешила к старшей сестре, стоящей возле холодильника.

Выбрав холодное лакомство по вкусу, Лили взяла клубничное, а Петуния — ванильное, девочки направились на любимую детскую площадку, которая находилась недалеко от дома.

Мороженое кончилось непозволительно быстро, Лили украдкой облизала пальцы — сестра могла и наругать — и немного нахмурилась, думая, что делать дальше. Она посмотрела по сторонам: качаться на качелях не хотелось — надоело, а просто так сидеть было скучно. Взгляд скользнул по кустам с лилиями, и она широко улыбнулась — вот сестра удивится! Она сейчас тако-ое покажет!

Лили завертелась вокруг куста, прикусывая губу и выбирая. Нужный, по её мнению, бутон никак не хотел находится, заставляя хмурить брови. Бутоны были разными: маленькие и большие, яркие и тусклые. Наконец искомое нашлось, и девочка, с трудом отломив цветок от стебля, повернулась, отыскивая взглядом сестру.

Петуния сидела на пледе под раскидистым деревом, где сёстры любили проводить время, и читала. Сжимая в руках добычу Лили, подбежала к читающей сестре:

— Петуния! Смотри, как я могу! — девочка свела ладони вместе и сосредоточилась — лежащий в центре цветок зашевелился и медленно начал распускаться. Первое время он неуклюже шевелил лепестками и подпрыгивал. Лили закусила губу. Дёрганые сначала движения становились всё более плавными, минута — и цветок взлетел, изящно взмахивая длинными лепестками.

— О, Господи… Лили! — Тихо охнула Петуния и прижала книгу к груди, оглядываясь. От неожиданности Лили потеряла контроль, и цветок упал на траву. Детскую площадку на мгновение накрыла тишина, было слышно, как шуршит кустарник. Лили непонимающе смотрела на сестру. Петуния же, справившись с удивлением, поспешила увести Лили домой, по пути прося ту больше так не делать там, где могут быть другие люди.

В голове вертелось множество мыслей, мешая сосредоточиться. Лишь вечером, закрывшись в своей комнате, Петуния смогла обдумать произошедшее. Она собственными глазами видела, как её младшая сестра неведомым образом заставила цветочный бутон танцевать в своих руках. Это был первый раз, когда та демонстрировала что-то подобное, поэтому Петуния не знала, что ей делать. Не может же она рассказать об этом родителям, верно? Те просто не поверят. Петуния уже и сама начала сомневаться, что не придумала случившееся, перегревшись на солнце. Говорят, что при солнечном ударе сознание путается, поэтому люди могут видеть галлюцинации.

Прикрыв глаза, Петуния решила забыть о том, что произошло. Ведь, если это было не игрой её воображения, то должно повториться. Она подождёт.

Лишь бережно подобранный бутон лилии напоминал ей о случившемся.

* * *

Северус с трепетом наблюдал за летающей в руках девочки лилией, которая, поднимаясь, взмахивала своими лепестками, словно танцуя.

Он, затаившись в густых кустах, прятался от Джереми и его банды — те уже пару недель пытались поймать его, но пока безуспешно. Джереми не нравился тихий и выглядящий хмурым мальчик в смешной старой одежде, который, к тому же, совершенно не боялся старших мальчишек.

Дома почти каждый день с шумом и криками ругались родители, и Северус в такие моменты сбегал на улицу. Ему было неприятно на это смотреть. И стыдно. Стыдно, что мать-колдунья позволяет отцу так с собой обращаться.

И теперь Северус, застыв, наблюдал за чудом. Девочка, как он узнал позже — Лили, колдовала. Она такая же! Совсем как он! Ведьма!

* * *

Смотря на танцующий в руках сестры цветок лилии, Петуния поймала себя на какой-то инстинктивной неприязни, которую быстро отбросила из-за волнения за Лили. А ещё — она испугалась, хоть и сама не поняла, чего именно. Петуния хотела обсудить произошедшее с Лили, но не смогла себя заставить заговорить с ней об этом. В тот вечер она настолько накрутила себя, что начала сомневаться, думая, что всё привиделось.

Девять дней ничего не происходило — она считала, а потом это снова произошло. И снова на том же самом месте.

Лили качалась на качелях, а Петуния пыталась читать, но не могла понять ни строчки и постоянно отвлекалась. Вздохнув, она отложила книгу и поднялась на ноги — Лили как раз просила раскачать её.

Качели раскачивались всё быстрее и выше, и Петуния улыбалась, глядя на счастливое лицо сестры. Она не успела ни понять, что произошло, ни как-то отреагировать. Секунда — качели подлетели особенно высоко, пальцы разжались, и девочка спрыгнула. Петуния замерла, испугавшись, а Лили, зависнув, медленно планируя на землю, размахивала руками, как птица, и смеялась.

Позже Петуния обнимала вертящуюся сестру и просила никогда так больше не делать, не пугать её, и только вечером, лёжа в постели, она смогла выдохнуть, расслабиться. И подумать. Если первый раз она могла бы — с натяжкой, но могла — списать на то, что ей привиделось, и забыть. То теперь это нельзя было игнорировать. Нужно было что-то делать, но что? Петуния с таким никогда не сталкивалась. И это пугало.

Через два дня, в четверг, Петуния взяла книгу, и отправилась в парк, находившийся через улицу. На сегодня передавали дождь, и она хотела успеть почитать на природе, а Лили увязалась следом. Полчаса было тихо, они занимались своими делами: Петуния читала, а Лили ловила бабочек и плела венки, напевая. А потом зашуршало, послышались крики — из кустов вывалился мальчик и заметался, не зная, куда бежать дальше. Через пару секунд за ним выскочили ещё трое, крича:

— Вот он!

— Хватай его!

Петуния узнала Джереми Уайпа и его друзей Кристофера и Джонни. Джереми был на два года старше и жил через три дома от них. Их матери время от времени общались — миссис Уайп давно пыталась узнать секрет выведения роз — и Петуния знала мальчика довольно хорошо. Миссис Уайп растила сына одна и слишком его опекала, поэтому Джереми совершенно распустился, ему не хватало мужской руки: он хулиганил и часто задирал тех, кто не мог дать сдачи.

Петуния пару раз уже вмешивалась и защищала жертв его "охоты", в основном мальчишек, так как к девочкам тот старался не приставать. Миссис Уайп дорожила сыном и своей репутацией и охраняла их, как дракон своё золото, причём за пятно на втором могла не пожалеть и своего любимого сыночка.

Петуния посмотрела на мальчика, за которым гналась банда Джереми, и, захлопнув книгу, решительно встала со скамьи:

— Ты опять за своё, Уайп?

— Эванс, — скривился Джереми, — это не твоё дело. Не лезь!

— Как думаешь, — Петуния, поджав губы, встала напротив, — миссис Уайп обрадуется, если узнает, что её сын опять обижает других?

— Что, — ухмыльнулся Джереми, — побежишь ябедничать?

— Почему ябедничать? Я просто упомяну об этом дома, а завтра собрание клуба садоводов. И, как ты помнишь, твоя мама, как и моя, является одним из его председателей.

Джереми побледнел, но упрямо сжал кулаки:

— Ты этого не сделаешь!

— Проверим? — усмехнулась Петуния.

Уайп зло прищурился, молча развернулся и, жестом позвав за собой друзей, скрылся в кустах. Петуния, выдохнув, расслабилась и перевела взгляд налево, рассматривая мальчика и сразу подмечая худощавость, почти переходящую в худобу, неровно остриженные волосы, а также несколько свежих синяков — один большой на лице и пару поменьше на руках и запястьях. Одежда завершала образ брошенного и ненужного ребёнка, который большую часть своего времени проводит на улице. Петуния чувствовала, что ей нужно поговорить с этим мальчиком, разговорить его и попробовать помочь. Это казалось… важным. Да, пожалуй, так.

— Привет, меня зовут Петуния, а это моя младшая сестра Лили, — та солнечно улыбнулась, махая ладошкой, мальчик глянул недоверчиво. — А тебя как зовут?

— Северус.

— Красивое имя, — рассмеялась Лили. — Совсем как у принца. Будешь принцем!

Лицо Северуса покраснело, он сдвинул брови, шмыгнул носом и воскликнул:

— А ты — ведьма! Я сам видел!

— Нет! Я принцесса, а не ведьма!

— Ведьма! — мальчик скрестил руки, упрямо стоя на своём.

— Не бу-уду, — обиженно протянула Лили и повернулась к сестре: — Петуния, ну скажи-и ему!

«Ведьма? Сам видел?» — подумала Петуния.

— Северус, объясни, пожалуйста. Почему ты сказал, что Лили — ведьма?

— Она летала, и цветок танцевал. Я видел. Магглы так не могут, значит, — палец упёрся в расстроенную прозвищем Лили, — она ведьма и может колдовать. Прямо как мама.

И Северус, восторженно блестя глазами и помогая себе жестами, стал рассказывать про скрытый магический мир, в котором живут колдуны и ведьмы, про различных магических существ: белоснежных единорогов, дышащих огнём драконов и гордых гиппогрифов. Про воинственных гоблинов, завораживающе красивых вейл и умных кентавров. И про школу чародейства и волшебства Хогвартс, куда в одиннадцать лет поступают все юные маги.

Лили и Петуния, широко раскрыв глаза, слушали откровения мальчика, звучащие невероятно и больше похожие на сказку, чем на правду. Но в существовании магии они уже успели убедиться, поэтому оснований не верить Северусу не было. И они слушали дальше.

Самые катастрофические неприятности случаются как раз тогда, когда их меньше всего ждёшь, и особенно если вдруг про них забудешь, увлёкшись чем-нибудь интересным и замечательным.

«Обратная сторона пути», Оксана Панкеева

Остаток лета ребята провели вместе. Они каждый день собирались на детской площадке, изредка заглядывали домой к Эвансам, где миссис Эванс молча подкармливала худого Северуса, а тот также молча принимал еду, не переча. Оба делали вид, что ничего особенного не происходит. В ответ Северус часто таскал для Лили и Петунии из дома мамины книги по магии, преимущественно учебники разных курсов обучения в Хогвартсе и тома по зельеварению, которое обожал всей душой. Он мог часами увлечённо рассказывать про разные зелья, и в такие моменты глаза его блестели. Лили, смотря на интерес друга, тоже загорелась зельеварением. Однако, стоило ей подробнее узнать об ингредиентах, которые маги используют в зельях, как она тут же поумерила свой пыл. С раннего детства Лили нравилось волшебство, но в её мечтах всё было возвышенным и романтичным. Лягушачья икра и крысиные хвосты, по её мнению, были отвратительны. Лили не могла понять, как маги могут пить такую гадость?

Чем ближе была осень, тем молчаливее становился Северус. Он часто хмурился, о чём-то напряженно думая. Несколько дней Петуния наблюдала, а потом не выдержала и расспросила его, пока Лили помогала миссис Эванс доставать печенье из духовки и заваривать чай.

Выяснилось, Северус переживал, что с наступлением осени они перестанут общаться. Ведь мало того, что уроки отнимают много времени, так они ещё и учатся в разных школах. Выход подсказала миссис Эванс — Северус мог перевестись в школу девочек, так они могли продолжать видеться и во время учёбы.

Тем же вечером Северус поговорил с мамой и первого сентября пошёл в другую школу. Новые одноклассники приняли его настороженно, что не мешало Северусу быть довольным. Однако не всё было гладко.

Северус обладал сложным характером: он редко шёл на контакт с незнакомыми людьми, а если и разговаривал, то часто язвил и огрызался, как будто защищаясь. Однако с Петунией и Лили он раскрывался, обнажая уязвимое нутро, и в нём мелькала нерешительность, даже мягкость. Сёстры Эванс стали единственным, но, как надеялась Петуния, не последним, исключением. Если Лили была лучшей подругой Северуса и тоже владела магией, то Петуния стала первым — в понимании семилетнего ребёнка — взрослым, которому было не всё равно. Одноклассников же он считал посторонними, поэтому подпускать к себе не спешил.

Северус и Лили часто заканчивали учиться раньше, поэтому обычно ждали Петунию на школьном дворе, качаясь на качелях и болтая. Вот и в ту пятницу восьмого сентября Петуния сразу после последнего урока поспешила на площадку и издалека заметила, что что-то не так.

Возле качелей столпились ребята из класса Северуса, кто-то возбуждённо кричал, а кто-то махал руками. В центре круга на земле молча сцепились двое пацанов, что есть сил лупя друг друга. Одним из них оказался Северус.

— Северус! — воскликнула Петуния.

Её голос привлёк внимание младшеклассников, и они, словно вспугнутые мальки, прыснули в стороны. И вовремя, ведь к месту драки уже спешил дежурный учитель.

Как потом оказалось, мальчики чуть ли не с первого дня дразнили Северуса из-за старомодной и девчачьей одежды — в школе не было единой формы для учащихся, поэтому все ходили в чём хотели. И Северус с его довольно поношенной одеждой, которая часто была неподходящего размера и содержала различные рюши и явно женскую вышивку, сильно бросался в глаза, так что не удивительно, что одноклассники решили попробовать его на зуб. Неделю тот терпел насмешки и только огрызался в ответ, но в тот день мальчишки пристали к нему перед Лили, и Северус не стерпел, кинулся в драку.

После этого случая Северуса приняли в классе, но близких друзей он так и не завёл, продолжая общаться преимущественно с сёстрами Эванс. Тем более у них был общий секрет — магия.

Северус и Лили всегда с непробиваемой уверенностью заявляли, что учиться в Хогвартсе они будут все втроём. Петунии было неловко поправлять ребят. Она не хотела их расстраивать тем, что не чувствует в себе никакой особенной силы, а, значит, не может быть ведьмой и в школу магии не поедет. Она не могла, как Лили, заставить цветок танцевать или, как Северус, вызвать маленького светлячка на ладошке. Петуния была самой обычной девочкой. Единственная её странность — она не всегда была Петунией, о чём всё быстрее забывала.

Незаметно наступила зима, приближалось Рождество. Лили пригласила Северуса к ним на праздничный ужин, но тот отказался. Сказал, что они с миссис Снейп справляют Йоль, проводят положенные ритуалы, поэтому он будет занят.

— Но на мой день рождения ты просто обязан прийти, Северус! Жаль только, что тридцатое января выпадает на понедельник… — надулась Лили.

Она хотела, чтобы её праздник длился весь день с утра до вечера, но школу никто не отменял. Впрочем, родители обещали свозить их в зоопарк в субботу, о чём Лили тут же рассказала Северусу и поставила его перед фактом, что он поедет с ними, родители уже согласились.

— Хорошо. Я никогда раньше не был в зоопарке, — произнёс Северус.

Остаток дня Северус был тих. Он хмурил лоб и закусывал губу, как делал каждый раз стоило ему задуматься над чем-то. Когда начало темнеть, и они засобирались по домам, Северус подошёл к Петунии и тихо спросил:

— Петти, а на день рождения обязательно устраивать праздник и приглашать гостей?

— Так принято, — начала Петуния, но, заметив, как погрустнел мальчик, быстро продолжила: — но, если не хочется, то можно и не устраивать. Многие люди не любят праздновать свой день рождения. Это нормально.

Оказалось, что день рождения Северуса тоже в январе, только в начале, а не в конце, как у Лили. А ещё у него никогда не было вечеринки по случаю дня рождения, а подарки он получал только от миссис Снейп. Петуния пообещала себе исправить это.

Целую неделю она думала над тем, что можно подарить Северусу. В итоге, так ничего и не придумав, она решила посоветоваться с миссис Эванс. Та помогла подобрать хорошие зимние ботинки на вырост и шерстяное пальто. Зима в этом году выдалась холодной, и Северус мёрз в прохудившихся ботинках, но принимать новую одежду от Эвансов наотрез отказывался. Так что они планировали на Рождество подарить ему шерстяной комплект состоящий из шапки, шарфа, перчаток и носков, надеясь на то, что от подарков он не откажется.

Так и случилось.

Северус засмущался и сделал попытку отказаться от подарков, но в конце концов принял их.

* * *

В марте Петунии исполнилось одиннадцать, а сова с письмом не прилетела, Лили и Северус расстроились намного больше самой Петунии. Они ходили мрачнее тучи два дня, а затем принялись успокаивать её, пытаясь успокоиться сами. Когда Лили спросила, как им быть, Северус предложил написать в школу — вдруг письмо затерялось по дороге или пришло другой Петунии.

— А разве в магическом мире письмо может потеряться? — удивилась Лили. — И как мы отправим им письмо?

— Обычно их относят совы. В Косом Переулке есть общественная совятня, оттуда можно было бы отправить, — задумчиво произнёс Северус, кусая ноготь на большом пальце.

— Северус, — покачала головой Петуния, убирая его ладонь от лица.

— Ага, прости, — пробормотал тот, краснея ушами, и продолжил: — но это в Лондоне, нас туда не отпустят. Значит, нужно поймать сову! И отправить письмо в Хогвартс с совой. Вот только где её взять?

Сову решили ловить в местном парке, который плавно переходил в небольшой лесок. Петуния уже трижды переписала письмо, а сова всё не желала находиться, хотя они дежурили в парке каждый день. Наконец на пятый день Северус сумел поймать светло-бурого сычика с округлыми пятнами, который передвигался по земле в поисках еды. Сычик вертелся и крутился в его руках, пока Петуния не пообещала дать ему двух мышек. Они не были уверены, что это магическая сова, но выбора не было, так что они привязали к лапе конверт и отпустили, надеясь, что сова долетит до Хогвартса.

Ответ они получили по обычной почте через несколько дней. В нём довольно сухо было написано, что директор Хогвартса отказывал мисс Эванс в зачислении на том основании, что она — маггл и, в отличие от сестры, которая внесена в реестр поступающих через четыре года, не обладает магическими способностями. И длинная-длинная подпись — Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, директор Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, кавалер ордена Мерлина первой степени, Великий волшебник, Верховный чародей Визенгамота, Президент Международной конфедерации магов.

Чего-то такого она и ожидала, но, несмотря на это, ответ всё равно расстроил Петунию. Она даже немного поплакала в подушку перед сном.

Она всё также участвовала в совместных разговорах о магии, читала книги и учебники, но стала постепенно отдаляться, понимая, что Лили и Северус через четыре года отправятся в новый мир, и это случится без неё. Петуния с головой погрузилась в школьные проблемы: в этом году ей предстояло сдать важный экзамен, который определит в какую среднюю школу она сможет поступить.

Семью Эванс нельзя было назвать богатыми, но и бедными они не были — сами мистер и миссис Эванс относили себя к крепкому среднему классу. Они могли себе позволить откладывать деньги на обучение двух дочерей в престижном колледже, иметь новую машину, а также поездки за границу. Мистер Эванс часто встречался со своими клиентами и коллегами-адвокатами на поле для гольфа. Миссис Эванс была домохозяйкой, любила заниматься садоводством. Она часто выигрывала конкурсы на самый ухоженный газон и даже заняла призовое место в конкурсе Королевского садоводческого общества! Призом за второе место были двести фунтов стерлингов, небольшая статуэтка и письмо от королевы.

Также миссис Эванс состояла в обществе садоводов Бирмингема, а в клубе садоводов Коукворта даже являлась председателем. Несмотря на то, что накопления у семьи были, Петуния хотела, чтобы родители ей гордились, и поэтому решила во что бы то ни стало сдать экзамен на отлично и получить стипендию. Это было бы просто замечательно! И помогло бы родителям с финансами, ведь на обучении в Англии вполне можно разориться.

Помимо учёбы Петуния продолжала общаться с Мэгги Скотт и Эбигейл Беккет, которые за последний год стали ей хорошими подругами. Они часто вместе делали уроки, гуляли в парке и ходили друг к другу в гости. Иногда миссис Эванс брала Петунию с собой на собрания клуба садоводов Коукворта и чаепития соседок-домохозяек, на которых обсуждались последние новости их небольшого городка, решалось большинство дел соседского сообщества. Из-за этого по выходным миссис Эванс давала Петунии и Лили уроки словесности и манер, чтобы они знали, как вести себя на чаепитии, как правильно похвалить или, если понадобится, оскорбить человека так, чтобы не выйти за рамки приличий. Петунии нравилось проводить время с мамой, поэтому она прилежно впитывала знания, а вот Лили быстро становилось скучно, она начинала вертеться и строить грустные глазки, прося отпустить погулять.

Лето для Петунии пролетело в один миг. Она каждый день занималась и лишь изредка проводила время с Лили и Северусом. Она с трудом могла сосредоточиться на чём-то, а по вечерам долго не могла заснуть. Чем меньше времени оставалось до экзамена, тем сильнее увеличивалось её переживание. Ведь от этого экзамена зависело, сможет ли она поступить в одну из выбранных школ. Петунии хотелось, поступить своими силами, чтобы родители гордились ею.

Семья старалась успокоить Петунию: каждый вечер перед сном миссис Эванс приносила ей тёплое молоко с печеньем, мистер Эванс несколько раз напомнил, что ничего страшного не случится, если она не сможет сдать экзамен на высший бал — они могут себе позволить оплатить её обучение в университете.

В день экзамена Петунии сначала показалось, что она ничего не помнит и вообще недостаточно готовилась. Задания на первый взгляд были сложнее, чем во время подготовки. От волнения мелко затряслись руки, и она почувствовала, как загорелось лицо. Пришлось подышать на счёт, успокаиваясь, и взглянуть во второй раз. Да, задания оказались сложными, но вполне ей по плечу.

Ожидая результаты, Петуния расслабилась — ведь она ни на что уже не влияла. Так что она ходила в школу, общалась с Мэгги и Эбигейл. По выходным они часто устраивали посиделки, которые плавно перетекали в ночевку у кого-то из них дома. Чаще всего девочки собирались у Петунии дома. Родители радовались, что у неё есть подружки своего возраста, поэтому без проблем разрешали.

В декабре стало известно, что Петуния всё сдала, причём на высокий бал. А в марте пришли ответы из школ. Ей предложили стипендию в частной средней школе-пансионе раздельного обучения в Бирмингеме.

Все были рады: миссис Эванс испекла черничный пирог, а мистер Эванс пообещал свозить Петунию в театр в Лондоне. Однако едва Лили осознала, что старшая сестра надолго уедет в другой город, и они будут редко видеться, как тут же закатила истерику. Она прилипла к Петунии, оплела её конечностями и всё повторяла «Не уезжай! Петти, не уезжай!» Петуния обнимала её, мерно выводила круги на напряжённой спине и шептала, что она не бросает их, а уезжает учиться, что будет возвращаться по праздникам. Успокоилась Лили только через час с небольшим, она перестала плакать, но продолжала цепляться за Петунию, икая.

Северус тоже не был рад, что Петуния уезжает учиться в школу-пансион, но отреагировал спокойнее. Он не просил остаться, лишь обнял, стискивая со всех сил.

* * *

Четыре года в школе-пансионе пролетели для Петунии незаметно: она училась, участвовала в собраниях литературного кружка

Видеться с семьёй и друзьями получалось не так часто — родители забирали её домой только на праздники. Лили и Северус присылали ей письма, рассказывая о своей жизни, о том, что происходит в Коукворте, а также часто вкладывали в конверт переписанные от руки тексты из магических книг. Страх Петунии перед магией давно прошёл, обида на отсутствие в ней магических сил утихла, а вот любопытство — осталось. Она с интересом читала о магии и помогала Северусу с Лили разбираться со сложными текстами или словами. Ради этого она даже начала самостоятельно изучать латынь, так как маги часто пользовались ей, чтобы составлять заклинания и рецепты. Поэтому многие книги были на латыни полностью или частично. В школе к латинскому Петуния добавила французский язык, учителя всячески поощряли дополнительное изучение иностранных языков.

Изменения произошли и во внешности: Петуния вытянулась ещё больше, обгоняя многих мальчишек в росте, а её фигура приобрела приятные взгляду округлости. Светлые волосы, отросшие до талии, почти всегда были забраны в толстую косу, на лоб спадало несколько прядей, подчёркивая белизну кожи. Выразительным выглядело и её лицо: чуть удлинённый овал лица и полные капризные губы, нежная кожа на щеках и изящный нос с небольшой горбинкой. Особым изяществом отличались её глаза, опушенные длинными ресницами, они всегда были широко раскрыты и сияли от любви к жизни, а вместе с ними сияло и её лицо. Мальчики заглядывались на неё, но она не обращала на них внимания.

* * *

В субботу Лили исполнялось одиннадцать лет, поэтому родители забрали Петунию из школы на выходные, чтобы отпраздновать день рождения младшей сестры вместе.

Лили весь день буквально подпрыгивала от волнительного ожидания, ей не терпелось получить письмо из Хогвартса. С тех пор, как они узнали о том, что Лили является ведьмой — волшебницей, как любила поправлять та — Лили зачитала до дыр «Историю Хогвартса», изучила всё, что нашла об этом волшебном замке и его секретах. Поэтому она с нетерпением ждала, когда сможет оказаться в Волшебном мире и увидеть всё своими глазами.

Петуния же не хотела отпускать Лили в Хогвартс, она чувствовала, что это опасно. Ей казалось, что живущая в радужных мечтах о добрых волшебниках и единорогах Лили обязательно попадёт в неприятности. Но что Петуния могла сделать?

Ничего.

Она не могла запретить Лили ехать. Да и были у неё смутные подозрения, что магглорождённые не могут просто так отказаться от обучения в Хогвартсе, должны быть какие-то последствия. Ведь каждый необученный магглорождённый с присущими молодым магам магическими выбросами, по сути говоря, является бомбой замедленного действия. В книгах вскользь упоминалось, что редко кто может контролировать магические выбросы и осознанно направлять их. Поэтому им повезло, что Лили в этом плане была исключением.

Петуния считала, что было бы намного проще, если бы у неё были магические силы и она училась в Хогварте — так она могла бы присмотреть за этой егозой. Петуния была разумнее сестры, умела читать между строк и за пять лет изучения магического мира, хоть и исключительно по книгам, она поняла, что он ничем не отличается от обычного мира. И здесь, и там были плохие люди, преступники и те, кто мог причинить боль просто потому, что у него была такая возможность. Против вооружённого человека — а ведь палочка в опытных руках намного опаснее пистолета — она не могла абсолютно ни-че-го. И это пугало, заставляло Петунию нервничать и переживать за сестру и Северуса.

Так что, когда в воскресенье ближе к вечеру к ним пришла профессор из Хогвартса, Петуния внимательно слушала МакГонагалл. В отличие от восторженной Лили и обеспокоенных родителей, которые не знали о магических выбросах дочери, Петуния смогла уловить присущее магам высокомерие. Оно выражалось в интонациях, поджатых губах, в том, как профессор рассматривала их дом. Сам разговор, несмотря на описанные радужные перспективы, оставил ощутимое горькое послевкусие — профессор чётко показала, что ставит себя намного выше обычных людей.

А ещё насторожила реакция родителей. Да, они были растеряны, даже шокированы тем, что их младшая дочь является ведьмой, но, на взгляд Петунии, приняли это слишком легко. Она всё ждала шквал вопросов от отца о положении магглорождённых в Волшебном мире, об уровне образования в Хогвартсе, о наличии альтернатив, ведь родители уже давно подобрали несколько средних школ для Лили, начав откладывать деньги на образование чуть ли не с рождения дочери. Мистер Эванс, как адвокат, был особенно въедлив в подобных вопросах, когда это касалось его дочерей. Миссис Эванс тоже подозрительно промолчала, не став выспрашивать подробности о школе. А ведь, когда Петуния поступала в школу-пансион, мама несколько часов расспрашивала директора об общежитии, наличии дополнительных занятий и различных кружков, а затем даже уговорила устроить ей экскурсию по школе. А в этот раз родители задали всего несколько вопросов, на которые профессор МакГонагалл отвечала, поджав губы и постоянно поглядывая на настенные часы в гостинной.

Это было странно, но у Петунии не было никаких доказательств. Когда она поделилась наблюдениями с ребятами, Лили лишь со смехом отмахнулась от её подозрений, а вот Северус задумался, однако ничего дельного в голову не шло, поэтому он лишь пробормотал «жаль, что у них нет Омута Памяти».

Ночью Петуния долго ворочалась, мысли не давали ей заснуть. А когда это удалось, ей впервые приснился странный сон: плач младенца, шипение и яркая зелёная вспышка, от которой бросило в дрожь.

* * *

Тихо потрескивал камин, создавая иллюзию тепла. Минерва поёжилась — за всей этой письменной работой, которую на неё крупица за крупицей переложил Альбус, она опять не заметила, что слетели согревающие чары. Отточенный за годы до совершенства жест — и профессор почувствовала, как от тепла закололо замёрзшие пальцы. Хогвартс был и остаётся самым настоящим замком, и зимой тут гуляет морозный зимний воздух, забираясь во все щели, вымораживая помещения. И как профессора ни бились — никакие чары не помогали надолго.

Минерва вздохнула, растирая пальцы, а потом, недовольно посмотрев на целую башню из документов, которая, казалось, совершенно не уменьшилась, наколдовала Темпус. Ох, она уже почти опаздывает! На сегодня запланирован очередной визит к будущему первокурснику-магглорожденному. Волшебница скривилась — опять все выходные придётся провести среди этих невоспитанных магглов! Как же она порой жалела, что заняла пост заместителя директора: никакие плюсы не могли перебить все отрицательные моменты.

Отыскав нужное письмо, МакГонагалл посмотрела на адрес и адресата — «Мисс Л. Эванс, графство Уэст-Мидлендс, город Коукворт, улица Вернон-роуд, дом три». Где это, она не знала, поэтому пришлось доставать карту Великобритании — конечно же, волшебную — и искать. Что совершенно точно не прибавило женщине настроения. Наконец поиски завершились, а профессор узнала координаты для аппарации.

Минерва встала из-за стола, потягиваясь и разминая заболевшие от долгого сидения шею и спину, и взмахнула палочкой, призывая чарами верхнюю одежду. Спустя пару секунд в руки влетела тёплая мантия-плащ без рукавов с меховой оторочкой по краям. Одевшись, профессор захватила письмо и крутанулась, перемещаясь.

Резкий хлопок разбил вечернюю тишину улочки. МакГонагалл осмотрелась: не заметил ли кто из магглов? Но на улице было тихо и безлюдно. Волшебница сверилась с адресом на письме и, найдя нужный дом, свернула к нему, ступая по расчищенной от снега дорожке.

Минерва поднялась на крыльцо и нажала на дверной звонок — в доме прозвучала короткая трель, послышались шаги, а потом дверь открылась. На пороге стояла молодая женщина, профессор осмотрела её, задержав взгляд на фартуке в руках, и спросила:

— Я полагаю, миссис Эванс?

— Да, это так. Чем могу помочь?

— Я профессор МакГонагалл, — Минерва поправила очки. — Заместитель директора частной средней школы-пансиона Хогвартс, в которую записана ваша дочь. Могу я войти?

— Да-да, конечно. Проходите. — Миссис Эванс посмотрела растерянно, но посторонилась, пропуская МакГонагалл в дом. Роза недоумевала — какие дела могли привести учителя из школы к ним домой поздно вечером в субботу. Как бы то ни было, с этим следовало разобраться. Но такие разговоры не ведутся на пороге, а вот в гостиной за чашечкой чая с яблочным пирогом — самое то.

Минерва зашла в дом, попутно осматриваясь. Внутри домик выглядел — она должна признать — довольно мило и уютно. Её проводили в гостиную и усадили на диван, принесли чайный сервиз, чайничек с заваркой и пирог. Пока миссис Эванс разливала чай, добавляла молоко и сахар, в комнату вошёл мистер Эванс с дочерями.

А дальше всё пошло по давно знакомому Минерве сценарию, который она, казалось, за много лет успела выучить. Родители удивлялись, не верили и переживали за свою кровиночку. Младшая девочка — волшебница — сияла улыбкой и нетерпеливо ёрзала, готовая хоть прямо сейчас ехать и учиться магии, а старшая сестра — маггла — хмурилась.

«Завидует», — пренебрежительно решила Минерва.

Профессор, особо не вдаваясь в подробности, рассказывала про школу чародейства и волшебства Хогвартс, про магглорожденных, про детские магические выбросы, про магию, а также — как обычно — доказывала недоверчивым магглам, что она (магия) существует. Пришлось принимать свою анимагическую форму и — подумать только! — даже позволить себя погладить. Возмутительно!

Наконец бесконечные вопросы закончились, и Минерва, вздохнув с облегчением и чуть не забыв отдать письмо со списком нужных вещей, договорилась о том, что в следующую субботу она сопроводит семью в Косой Переулок.

Вы заметили, что в сказках ведьмы носят дурацкие чёрные шляпы, тёмные одежды и летают на мётлах? Но наша история — не сказка! Мы расскажем о ведьмах настоящих!«Ведьмы», Роальд Даль

Петуния с того самого момента как узнала о магии от Северуса, ждала возможности посмотреть, как живут маги, чем они дышат, как думают. Да, многое она почерпнула из книг, которыми их с сестрой снабжал Северус, но что-то можно было узнать, лишь увидев самостоятельно. Поэтому Петуния попросила родителей забрать её из школы и на следующие выходные, чтобы всем вместе посетить Волшебный мир.

Когда Эвансы припарковались возле большого книжного магазина на Чаринг-Кросс-роуд, профессор МакГонагалл уже ждала их. Стоило им подойти к ней, как она заговорила:

— Чтобы попасть из Лондона в Косой Переулок нужно пройти через бар под названием Дырявый Котёл. На него наложены специальные магглоотталкивающие чары, из-за которых магглы видят обычное здание и совершенно не горят желанием туда войти, — МакГонагалл обвела всех строгим взглядом и, подхватив под локоть миссис Эванс, повела ту через дорогу, — да и не смогут этого сделать без помощи мага. Мисс Эванс, — взгляд упёрся в Лили, — возьмите мистера Эванса и мисс Эванс за руки — это позволит им преодолеть чары — и следуйте за мной.

Петунию дёрнули за руку и потянули в сторону здания, которое она — по словам МакГонагалл — не должна была видеть.

Но она видела.

Петуния нахмурилась, но промолчала, следуя за сестрой. Внутри бара было грязно и темно: местами с потолка клочьями свисала паутина, по углам причудливо извивались тени, а столы и стулья выглядели изрядно потрёпанными временем.

По первому впечатлению Дырявый Котёл отталкивал.

Петуния, не терпевшая такой откровенной грязи и запущенности, едва заметно скривилась и поджала губы, продолжая оглядываться. Немногочисленные посетители не обращали на Эвансов внимания, их взгляды скользили по ним, чтобы задержаться на МакГонагалл. Та кратко отвечала или и вовсе кивала в знак приветствия, уверенным шагом ведя их к двери на противоположной от входа стороне. За барной стойкой стоял мужчина сорока лет с приветливым и простым лицом, профессор кивнула ему и сказала:

— Это Том — бармен. Родители магглорожденных не могут открыть проход в Косой Переулок, поэтому просят его. Это, в какой-то мере, за много лет уже стало традицией.

Дверь вела в маленький двор, со всех сторон окружённый стенами, где не было ничего, кроме мусорной урны. Остановившись у последней, МакГонагалл достала из мантии волшебную палочку и трижды коснулась стены.

Кирпич, до которого она дотронулась, задрожал, потом задёргался, в середине у него появилась маленькая дырка, которая быстро начала расти. Через секунду перед ними была арка, достаточно большая, чтобы они могли пройти сквозь неё. За аркой начинался Волшебный мир.

Косой Переулок, по мнению Петунии, выглядел ярким, волшебным и, в то же самое время, грязным и совершенно обыденным. Он походил на обычную, за некоторым исключением, средневековую извилистую улочку, мощёную потёртым булыжником.

— В магическом мире в ходу своя валюта — галлеоны, сикли и кнаты. Обменять фунты можно в Гринготтсе — это единственный банк в магической Англии, — произнесла МакГонагалл, двигаясь к белоснежному зданию, возвышающемуся над низкими магазинчиками.

Казалось, что Гринготтс притягивает взгляд, выгодно отличаясь от остальных зданий высотой, цветом и… пожалуй, основательностью. Чем ближе они подходили к банку, тем сильнее в Петунии зрело ощущение, что Гринготтс — это хорошо укреплённая и защищённая крепость.

Благодаря Северусу она знала, что в банке служат гоблины, но никогда ещё не видела ни одного представителя волшебного народа, поэтому почувствовала, как от волнения засосало в животе. Встреченные маги выглядели как обычные люди, гоблины же были совершенно другими: маленький рост, длинные крючковатые пальцы с острыми даже на вид когтями, маленькие хитрые глазки и длинный нос на широком умном лице.

Обменяв в банке фунты на галлеоны, Эвансы в сопровождении профессора МакГонагалл покинули Гринготтс, чтобы купить школьные принадлежности по списку.

Первым делом они заглянули в магазин, торгующий — как было понятно из названия — «сундуками и сумками на все случаи жизни». Долго не выбирали и купили стандартный для учеников сундук с весьма полезными чарами расширения пространства и облегчения веса. В сундук из тёмного дерева с коваными металлическими уголками и удобной ручкой могли спокойно поместиться все школьные принадлежности: книги, одежда, многочисленные ингредиенты, канцелярия и многое другое. И в нём ещё оставалось место!

«Чудеса! Вот бы мне сумочку с такими чарами, очень полезная вещь — в неё столько нужного можно положить», — подумала Петуния, рассматривая товар. Возможно, она сможет наведаться в Косой Переулок позже и в одиночестве. Было бы интересно рассмотреть всё, медленно переходя от магазина к магазину.

Следом они отправились за учебниками. «Флориш и Блоттс» представлял собой двухэтажное здание внутри полностью, кроме небольшого участка перед стойкой продавца и узких проходов-тропинок, забитое высокими и длинными стеллажами с разнообразными книгами, к каждому из которых была прислонена лесенка. Книги были везде: занимали всевозможные полки и стеллажи, лежали на немногочисленных столиках, а также возвышались над посетителями, образуя крайне неустойчивые на вид башенки, которые удерживало от падения только чудо. А если быть точнее, то магия — ничем другим это нельзя было объяснить.

Они бы могли долго там блуждать, путаясь в лабиринте книжных стеллажей, но предусмотрительная профессор МакГонагалл сразу направилась к продавцу.

«Жаль, — подумала Петуния, осматриваясь, — я бы осталась тут на некоторое время. Книги — это знания, а знания, которые были применены в нужное время и в нужном месте — это половина успеха. Да и не помешало бы мне знать об этом мире и волшебниках больше. Намного больше. Ведь сейчас я не знаю практически ничего: только крохи информации из рассказов Северуса и книг его матери. Но ведь этого так мало! Хотя я и понимаю МакГонагалл — ей хочется побыстрее выполнить свою обязанность и закончить с покупками. Но это не значит, что я оставлю это так — я обязательно побываю здесь ещё раз».

Потом были пыльная «Лавка письменных принадлежностей», вонючая «Аптека Малпеппера» и «Магазин котлов». Погруженная в свои мысли и ощущения Петуния пропустила и покупку школьной формы с мантиями, и выбор палочки, но на неё не обращали внимания, радуясь за Лили и осматривая всё подряд.

Петуния поморщилась и потёрла грудь: уже несколько минут её мучила внезапная колющая боль в груди, которая ширилась и растекалась теплом по всему телу. Она решила подождать до парковки, а пока сжимала зубы и терпела.

Дорога домой не запомнилась ничем: все молчали, переваривая свои впечатления о магической Англии, лишь тихо журчало радио. У Петунии кружилась голова от многочисленных вопросов, на которые никто не мог дать ответы, и болело в груди. Поэтому, когда миссис Эванс позвала всех к столу, Петуния отговорилась плохим самочувствием — в груди становилось всё теплее — и, выпив обезболивающее, заперлась в своей комнате. Она честно пыталась думать, что-то анализировать и искать ответы, но заснула, стоило голове коснуться подушки.

Петуния медленно открыла глаза и поморщилась, потирая грудь.

Всё вокруг сияло белым. Она будто висела в пустоте, но совершенно не волновалась, ведь она отчётливо понимала, что спит.

Оглядевшись, Петуния заметила, что вдалеке справа что-то темнеет, и направилась туда. Это оказался чем-то знакомый деревянный дом, но, что было странно, она никогда такой раньше не видела. Вокруг дома из белизны пробивалась зелёная трава, росли кусты и плодовые деревья. Был даже небольшой сад, который кардинально отличался от ухоженного садика миссис Эванс. Там-то Петуния и заметила два кресла с круглым столиком посередине, с одном из которых сидела старушка. Она хмурилась, сжимала сухими скрюченными пальцами свою тросточку и выглядела недовольной.

— Ну здравствуй, внучка.

Старушка шустро для своего возраста вскочила со старого кресла с потёртыми резными подлокотниками, приблизилась к Петунии и, цокая языком, обошла её кругом, что-то рассматривая:

— Хм, всё вышло намного лучше, чем я ожидала.

— Что? — улыбнулась Петуния. — И я ведь сплю, верно?

— Так и есть, — ответила старуха, а затем пробормотала себе под нос, — я думала, что у тебя ещё есть время, — затем она снова повысила голос: — Твой дар начал просыпаться раньше времени. И хотя ты совершенно не готова его принять, нам придётся работать с тем, что есть.

— Какой дар? О чём вы говорите? Какой странный сон, — усмехнулась Петуния, усаживаясь за столик.

Старушка снова вздохнула, поджимая губы, и с трудом села в кресло.

— Волшебный, магический, ведовской, называй как хочешь. Дар, которым ты владеешь с детства.

— Вы ошибаетесь. В отличии от Лили, я не владею магией.

— Это не так. Не переживай, я отвечу на все твои вопросы: теперь нам некуда спешить.

Старушка прислонила свою трость к одному из подлокотников, затем облокотилась на спинку кресла, устраиваясь поудобнее, повела рукой над столом, и на нём возникли две чайные чашки, пузатый чайник и ваза, заполненная печеньем.

— Угощайся, Веста.

— Меня зовут Петуния, — возразила Петуния, несмотря на то, что имя, казалось, что-то затронуло внутри.

— Теперь, да. Я твоя прабабушка Грида. Можешь звать меня по имени или бабушка. Вскоре ты вспомнишь прошлую жизнь, в которой была Вестой. — Грида тяжело вздохнула, повертела в руках чашку. — Честно говоря, я надеялась, что ты проживёшь эту жизнь без бремени дара и памяти прошлой жизни, но теперь уже ничего не поделаешь.

— Прошлая жизнь, воспоминания… Вы шутите?

— Нет, это правда. Позволь объяснить.. Ты не должна была сегодня попасть в Косой Переулок. Эта улочка напитана силой или, как её называют эти фокусники, магией. Когда ты попала туда, то начала впитывать разлитую там силу. Это не опасно и не вредно, но ты пробыла там слишком долго и, пожалуй, слишком рано встретилась с магией. Твоя... твоё… назовём это энергетическим телом. Твоё энергетическое тело не смогло остановиться и начало втягивать силу без остановки, а это уже могло тебе навредить. Так что мне пришлось вмешаться. Но не всё так плохо. Конечно, ты ещё не готова к обучению, и я хотела бы дать тебе больше времени, но... Теперь это невозможно. Твой дар начал пробуждаться и теперь будет расти скачками, — она немного помолчала. — На переход в этот мир ты потратила всю свою силу, вычерпала до донышка. И всё это время твоё энергетическое тело пыталось восстановиться.

— Этот мир? Есть и другие?

— Существует великое множество миров, никто не знает точного количества. Есть как похожие друг на друга миры, так и совершенно невероятные и непонятные для людей. Этот же мир является миром-отражением твоего прошлого мира. Хм-м, если объяснять проще, то в какой-то момент прошлый мир встал на перекрёстке из-за какого-то решения или действия, которое способно существенно повлиять на будущую картину мира. Это происходит достаточно часто. В такие моменты мир как бы раздваивается: у основного — так сказать, изначального — мира появляется мир-отражение, в чём-то отличающийся от оригинала, но в то же время похожий.

— Но как можно оказаться в другом мире? Не верю. И я уже говорила, у меня нет магии.

— Бред! — отрезала Грида. — У тебя есть сила с рождения, я сама передала тебе свой дар! Не равняй себя с фокусниками с их палочками. Насчёт первого вопроса: тут тоже замешана я.

Старушка на мгновение поджала губы, а затем отвела взгляд, словно сожалея о чём-то. Потом она вздохнула и продолжила:

— Тот — наш — мир постепенно, капля по капле, выдавливал из себя силу. За несколько столетий до твоего рождения сила стала исчезать: всё меньше и меньше людей могли использовать её, всё реже люди видели волшебных существ и животных. Перестали приходить на зов домовые, уже давно не показывались на глаза лешие или русалки.

— Но что произошло? Почему сила стала уходить?

Грида посмотрела печально, нахмурилась и ответила:

— Этого никто не знает. Всё происходило постепенно, и никто не обращал на это внимания, пока не стало слишком поздно... Ещё немного и не стало бы таких, как мы с тобой — ведающих. Поэтому я помогла тебе перейти в этот мир. Вернее, не именно в этот, я не знала, куда ты попадёшь, но я точно знала, что там ты найдёшь свой оберег, — Грида посмотрела на Петунию и улыбнулась.

— Оберег? — спросила Петуния.

— Да, мужчина-оберег. Это своего рода предназначенный судьбой мужчина для ведающей. Существуют как вынужденные, так и предназначенные. Последние есть у каждой ведуньи, но не каждая может его найти.

— Но почему вы так уверены, что здесь я встречу свой оберег?

— Я видела, — чётко произнесла Грида. — Перед своей смертью я смотрела в будущее. Я знала, что скоро уйду, а ты не там, где должна быть. Тогда я и увидела выход — передать дар тебе, а затем помочь тебе совершить переход.

Грида усмехнулась, потирая пальцами подлокотники кресла. Потом, прищурившись, остро взглянула на Петунию и сказала:

— Я вижу, что у тебя ещё много вопросов, но тебе пора просыпаться.

Не успела Петуния открыть рот, как всё поглотила тьма, и, когда она снова открыла глаза, то оказалась в своей комнате, лёжа на кровати.

Ведьма — от слова «ведать». Это инквизиторы извратили слово и его тайный смысл до полного непотребства. А мы просто ведаем сокрытое. Не в силу божественных откровений, а просто — есть у нас такая сила. И она нам дана для защиты людей и на их пользу.

«Корни зла», Галина Гончарова

Следующие три месяца Петуния медленно вспоминала свою прошлую жизнь. Каждую ночь во сне к ней приходили воспоминания. Они не были подробными, такое ощущение, что ей показывали лишь важные этапы прошлой жизни, пропуская повседневность. Постепенно она вспомнила себя, когда была Вестой, вспомнила бросившую её маму, слишком скупую на ласку бабушку и Матвея, разбившего ей сердце.

Сразу после пробуждения эмоции били через край: сжимало в груди так, что перехватывало дыхание, глаза пекло, хотелось разреветься. Несколько раз Петуния так и делала. Она тихо плакала в подушку, зажав дрожащие губы ладонью, чтобы не разбудить соседку, затем несколько раз глубоко вздыхала, вытирала мокрые щёки и шла умываться. Через несколько часов эмоции притуплялись и произошедшее в прошлой жизни уже не казалось настолько трагичным, ведь это прошлое. И Петуния уже не понимала, почему она реагировала так остро. Невольно она сравнила свою нынешнюю жизнь с прошлой и поняла, что эгоистично рада тому, что у неё теперь есть любящие родители, Лили и Северус, к которому она относилась, как к младшему брату. У неё были подруги и приятели, никто не называл её странной и не запрещал с ней дружить.

Она была счастлива.

Петуния училась и всегда с нетерпением ждала очередное письмо от ребят. Несомненно, было бы удобнее общаться по телефону, но в её школе было строгое правило насчёт этого. Каждой ученице выделялось полчаса в определённый день недели, когда она могла позвонить родственникам. Петунии повезло — ей достался вечер пятницы, когда все были дома, и она могла поговорить с родителями и даже успевала поболтать с Лили. Последняя с января пребывала в восторге и лучилась радостным возбуждением — как же, ведь у неё теперь есть книги, по которым она может учиться самой настоящей магии! И совсем скоро она пойдёт в самую настоящую Школу Чародейства и Волшебства! Несколько раз Петунии удавалось поговорить и с Северусом. Тот был более сдержанным в своих эмоциях, но и он тоже с нетерпением ждал, когда же они с Лили отправятся в Хогвартс.

Так что они болтали про повседневное, школу, новости их городка и соседей, но не доверяли телефонным разговорам магию. В письмах же они могли позволить себе писать что угодно, тем более миссис Снейп, пусть неохотно, согласилась научить Северуса заклинанию, которое позволяло открыть конверт только адресату.

Вскоре наступило лето. Лили, Северус и Петуния снова проводили дни напролёт на любимой детской площадке, склонившись над одним из учебников. Они спорили, обсуждали прочитанное и просто проводили время вместе. А по ночам Петуния училась у Гриды ведовству. Та обучала её всему, что знала: заговорам и снадобьям на все случаи жизни, как распознавать важные сны-предостережения, и самое главное — как видеть. А ещё они много разговаривали.

* * *

— Запомни, внучка, что ведуньи бывают разные: ведуньи с даром Нави и ведуньи с даром Яви. Силы их различаются как день и ночь, а перепутать их — значит сильно оскорбить. И повезёт, если неверно названная окажется ведуньей Яви, а ежели наоборот, то и костей не соберёшь, — вздохнула Грида. — Эх, раньше это все знали, а потом и про наше существование почти забыли.

— Нави и Яви? Раньше ты этого не говорила. Чем они различаются?

Грида усмехнулась, разглаживая узловатыми пальцами складки на юбке, и начала рассказывать:

— Ведунья с даром Яви — это, как сейчас сказали бы, белая ведьма. Хотя равнять ведунью с ведьмой неправильно, но так тебе сейчас будет понятнее, — старушка пожевала губами, собираясь с мыслями, — итак, дар и магия такой ведуньи — это жизнь, добро, а самое главное — здоровье тела. Её наставница — сама Матушка-Природа, а источник силы прочно связан со светом и солнцем.

— Значит, дар Яви — это целитель? — спросила Петуния.

— В основном, да. Явь означает явный мир, видимый. А ещё это природа. Ведуньи Яви это те, кто любят природу во всех её проявлениях, а также владеют секретами растений, камней, озёр, элементалей стихий.

— А что же дар Нави? Ты говорила, что силы противоположны, — задумчиво произнесла Петуния, — значит, ведунья с даром Нави — это что-то типа… — она покрутила рукой, подбирая слова, — некроманта? Кладбище, ночь и зомби?

— Зомби? — засмеялась прабабка Грида. — Ох, внучка, скажешь тоже!

— А что, я не права?

— Конечно, мы не работаем с зомби. Но ты была близка. Мы работаем с духами, с умершими. Если бы это было не так, то меня бы здесь сейчас не было, — Грида немного помолчала. — О чём это я? Ах, да! Ведунью с даром Нави назвали бы чёрной ведьмой. Такая ведунья работает с духом или, как стали называть позднее, душой. Навь — это потусторонний мир, мир мёртвых, мир духов, называй как хочешь, смысл от этого не изменится. Раньше такие ведуньи также носили и другое название — ведающие, так как они обладают истинным зрением, позволяющим в равной степени чувствовать оба мира: мир живых и мир духов.

— Это всё понятно, но если я ведунья с даром Нави, то разве я смогу лечить?

— Что, думаешь, учу тебя бесполезным вещам? — ехидно усмехнулась Грида.

— М-м… Нет? — замялась Петуния.

— Каждая ведунья должна уметь варить снадобья и отвары, а также знать основные заговоры. Это основа, а без основы что-то сверх — просто опасно. В первую очередь для тебя. Ты должна это понимать, ведь это не шутки.

* * *

Двадцать третьего июня праздновала свой день рождения Эбигейл. Родители разрешили ей провести вечеринку в доме, раздали указания и уехали в любимый ресторан в Лондон, устроив себе свидание.

В тихом пригородном городке вечеринки были редкостью, поэтому новость о том, что Эбигейл Беккет с улицы Магнолий устраивает тусовку, облетела весь Коукворт, подобно лесному пожару. Так что можно было ожидать, что вечером дом Беккетов будет наполнен подростками под завязку. Это заставляло именинницу нервничать и без конца перепроверять угощения и купленный в тайне алкоголь. Петуния и Мэгги, которые с утра помогали Эбигейл с приготовлениями, переглянулись, когда последняя пронеслась по гостиной, судорожно поправляя украшения, и в четыре руки усадили подругу на диван, всучили кружку с чаем и велели сидеть спокойно.

— Всё выглядит отлично, Эбби. Так что выдохни, — тихо произнесла Мэгги, перевешивая выше плакат с надписью: «С днём рождения!».

Петуния угукнула и добавила, что эта вечеринка точно переплюнет день рождения Аманды, на который та позвала всех в кафе. Петуния на него не попала, так как её бы просто не отпустили из школы в будний день. Да и, если быть честной, после перехода в другую школу она отдалилась от бывших одноклассников из Коукворта, так что она не думала, что ей бы были особенно рады. Мэгги и Эбигейл были единственными, с кем Петуния продолжала поддерживать связь. Они не могли часто видеться во время учебного года, но это не мешало им проводить много времени вместе, как только Петуния возвращалась домой.

После пяти часов к дому потянулись люди, вход был свободным, поэтому было много незнакомых лиц. Громко гремела музыка, разноцветно мигали тут и там развешенные гирлянды. Подростки пили пунш, в котором алкоголя было определённо больше, чем самого пунша, и веселились. Некоторые танцевали, а кто-то собирался по углам и разговаривал, перекрикивая музыку. Постоянно открывалась и закрывалась входная дверь: прибывали новые гости, друзья выводили на свежий воздух перебравших. Соседи были предупреждены, что сегодня будет шумно, так что полицию никто и не думал вызывать.

Через четыре часа все стали расходиться, и хихикающая Эбигейл попросила Петунию проверить, чтобы никто не остался в доме. Петуния прошлась по комнатам на первом этаже, говоря оставшимся подросткам, что вечеринка закончена, а потом поднялась на второй этаж. Одна из ванн оказалась заперта изнутри, и пришлось долго стучаться в дверь — в родительской спальне уединилась парочка.

Выпроводив всех на улицу, Петуния вздохнула и пошла будить прикорнувшую на диване Мэгги. Та смущенно призналась, что сегодня впервые попробовала алкоголь. Они нашли Эбигейл на кухне, и вместе начали убирать беспорядок. Повсюду стояли и валялись одноразовые стаканчики, на кухне кто-то просыпал на пол чипсы и уронил бутылку молока. Но самым грязным местом оказалась гостиная: парни ухитрились принести с собой два бочонка пива и развлекались, заливая его проигравшим в настольной игре в рот через воронку. Так что подошва неприятно липла к полу.

Они успели убрать беспорядок за полтора часа. Так что, когда вернулись мистер и миссис Беккет, они уже сидели в комнате Эбигейл, переодетые в пижамы, и обсуждали прошедшую вечеринку.

— Точно тебе говорю, Мэгги, — хмыкнула Эбигейл, свесив голову с кровати, — Джейк запал на тебя. Он весь вечер не отводил от тебя взгляд, а когда ты пошла наверх за полотенцами, чуть не рванул за тобой.

Мэгги от таких слов покраснела, уткнулась лицом в подушку и замотала головой. Джейк Торнберри нравился ей ещё с восьмого класса, но она всегда робела в его присутствии и, неспособная произнести ни слова, обычно сбегала. В начале этого года Эбигейл заметила, что парень стал заинтересованно поглядывать на Мэгги, и не упускала случая подразнить подругу.

Петуния улыбнулась и напомнила Эбигейл, что та сама провела вечер стреляя глазками в сторону красавчика Нэйта Белла.

— Эх, любовь! — патетично воскликнула Эбигейл, нисколько не смущаясь, и плавно стекла на пол.

— Ну да. Говорит та, у которой новая любовь до гроба каждые три месяца, — хихикнула Мэгги, заставляя Петунию рассмеяться. В последнее время они постоянно шутили на эту тему, стоило лишь Эбигейл заговорить про любовь.

— Да ну вас!

Эбигейл притворно надулась, скрестила руки на груди и всем видом давала понять, как она обиделась, но через секунду не выдержала и рассмеялась вместе с подругами. Затем она поднялась с пола и со словами «сейчас вернусь!», быстрым шагом вышла из комнаты. Вернувшись, она показала подругам большой поднос с чайными чашками и прозрачным чайником, в котором плавали крупные чаинки, поставила его на пол и села.

— Идите сюда, — позвала Эбигейл, помахав рукой, — мы будем гадать.

— А на что? — произнесла Мэгги, заинтересовавшись.

— На любовь, конечно! Хочу узнать, когда я встречу истинную любовь.

Все уселись вокруг подноса и переглянулись. Затем Петуния подняла крышку чайника и внимательно посмотрела на чайные листья: те были как раз нужно размера — не большие, но и не слишком мелкие. Удовлетворённо кивнув, она разлила чай, остановила потянувшуюся за чашкой Эбигейл, а затем сказала:

— Я умею. Меня… бабушка научила.

— Ты никогда не говорила.

Петуния взяла двумя руками свою чашку и объяснила, что девочки должны закрыть глаза, сосредоточиться на тепле в руках, а потом медленно выпить чай.

На несколько минут в комнате повисла тишина: подруги сфокусировались на гадании. Допив, каждая левой рукой поболтала чашку круговым движением, затем перевернула её на блюдце. Они подождали, пока жидкость стечёт, и подняли чашки.

— Хм-м, я ничего не вижу, — пробормотала Эбигейл, раздражённо отбрасывая со лба светлые волосы.

— Я тоже.

Петуния же медленно вращала чашку против часовой стрелки, внимательно рассматривая узоры на ее стенках. Она заметила облако, извилистую линию, похожую на тропинку, и то ли колесо, то ли круг с точкой в центре*.

— Ну что, ты что-то разглядела? А у меня посмотришь? — заёрзала на месте Эбигейл, которой не терпелось узнать, что же она нагадала.

Петуния кивнула, взяла чашку подруги и вгляделась в чаинки.

— Это солнце… неожиданная радость, — она покрутила чашку и продолжила, — два сердца и, кажется, подкова. Это значит, что будешь выбирать в любви и выберешь удачно.

Эбигейл вскрикнула и захлопала в ладони, сияя и как бы говоря «смотрите, я же говорила!». Мэгги молча протянула свою чашку, и Петуния принялась вращать её, внимательно всматриваясь в рисуемые чаинками узоры.

— Цепь… ключ… и тоже сердце. Перед тобой возникнет любовная возможность, но нужно быть осторожной, чтобы вы не расстались.

После этого девочки выключили свет, немного поболтали, обсуждая гадание и толкования, а затем легли спать.

* * *

Не успела Петуния оглянуться, как лето закончилось, и наступила пора прощаться с Лили и Северусом на целых четыре месяца — до самых Рождественских каникул.

Первого сентября вся семья проснулась рано: нужно было успеть умыться, одеться и позавтракать. Дорога до Лондона была неблизкая. Пока сонные домочадцы собирались, миссис Эванс уже вовсю порхала по кухне, готовя завтрак и кофе для мужа. Наскоро позавтракав, все поспешили к машине.

Всю дорогу до Лондона Лили не могла усидеть на месте — она волновалась перед первой поездкой в школу волшебства и все свои переживания вываливала на Петунию. Она, захлёбываясь от возбуждения, рассказывала, что уже успела выучить, потом нервничала, что этого может быть недостаточно, а в следующую секунду уже гадала о том, как проходит распределение по факультетам.

Петуния же смотрела в окно на быстро пролетающие пейзажи и думала о том, что теперь они с ребятами будут видеться ещё реже. Да, с тех пор, как она поступила в школу в Бирмингеме, они стали встречаться только по праздникам, изредка её забирали домой и на выходные. Из Хогвартса же дети могли вернуться домой лишь два раза в год: на Рождественских и летних каникулах.

Петуния так глубоко задумалась, что пришла в себя, только когда Лили вскрикнула: «Приехали!», нетерпеливо открывая дверь и вылетая из автомобиля. Они были на железнодорожном вокзале Кингс-Кросс, откуда, по рассказам МакГонагалл, каждый год юные маги уезжают в Хогвартс.

Миссис Эванс посмотрела на часы и произнесла:

— Уже половина одиннадцатого, мы опаздываем.

— Лили, какая, ты говоришь, платформа нам нужна? — спросил мистер Эванс, доставая из багажника сундук.

— Па-ап, ну я же уже говорила! Девять и три четверти, — завертела головой Лили, осматриваясь вокруг.

— Значит, ищем платформы номер девять и десять.

Им не пришлось долго блуждать: искомое нашлось достаточно быстро. Когда они подошли к девятой платформе, Лили, до сих пор активно смотрящая по сторонам, схватила Петунию за руку и куда-то поволокла. Как оказалось, сестра заранее договорилась с Северусом, что он подождёт её на маггловской части вокзала. Северус, стоящий вместе с матерью рядом с десятой платформой, тоже заметил их, и теперь, улыбаясь, махал рукой.

— Здравствуйте, миссис Снейп, — поздоровалась Петуния. — Привет, Северус.

— Добрый день, — сдержанно ответила миссис Снейп.

— Наконец-то! — воскликнул Северус. — Я уже заждался. Лили, у нас осталось мало времени, если мы хотим найти свободное купе.

Как объяснила миссис Снейп, чтобы попасть на платформу девять и три четверти, нужно пройти прямо через разделительный барьер между платформами девять и десять. Самое главное — нельзя останавливаться и не надо бояться, что ты врежешься в барьер. А если нервничаешь, то лучше идти быстрым шагом или бежать.

Когда инструктаж был закончен, миссис Снейп, подавая пример, первой направилась к разделительному барьеру. Лили попрощалась с родителями, обещая писать каждую неделю и подробно обо всём рассказывать. А Петуния тронула Северуса за плечо, отвела в сторону и тихо произнесла:

— Северус, пообещай мне кое-что.

— Смотря что, — глянул он серьёзно своими тёмными проницательными глазами. Петуния всегда изумлялась тому, как быстро этот ребёнок может закрыться, надевая непроницаемую маску и становясь предельно серьёзным, если это требовалось. Она уже успела забыть, что его искренняя улыбка и смешинки в тёмных глазах — не для всех. Только для тех, к кому этот невозможный мальчишка привязался, впустил в своё сердце.

— Северус, ты мой друг, я тебе доверяю, — Петуния ободряюще сжала плечо мальчика, приподнимая уголки губ в улыбке. — Пожалуйста, присмотри за Лили. Ты же знаешь её — она иногда бывает слишком активной и лезет, куда не надо. А ещё она немного… избалована всеми нами, но Лили хорошая и добрая девочка, — Северус молча кивнул, внимательно слушая. — Я волнуюсь за вас, но ты сможешь за себя постоять, а Лили…

— Я… Петти, ты могла бы и не просить о таком, ведь Лили — моя подруга. И ты тоже. Я всегда буду вас защищать, — твёрдо произнёс мальчик.

— Спасибо, Северус, — Петуния улыбнулась и крепко обняла Северуса. — Пиши мне почаще и помни — мне ты можешь рассказать всё, что угодно. Я всегда тебе помогу.

— Спасибо, Петти. Я запомню.

Миссис Эванс в последний раз обняла Лили, и та скрылась за барьером вслед за Северусом. Эвансы постояли минуту, смотря на ровный ряд кирпичей, сквозь которые прошли маги, а затем пошли на выход из вокзала. Им ещё предстояло проделать путь до Бирмингема — Петуния должна была появиться в школе до трёх.

____________________________

Облако, извилистая линия, похожая на тропинку, и то ли колесо, то ли круг с точкой в центре* — облако означает проблемы, трудности; извилистая линия, похожая на тропинку или дорогу, означает путешествие; колесо значит сдвиг, развитие, успехи в делах, а круг с точкой в центре — новый старт.

У меня разное отношение к насилию в реальной жизни и в кино. Насилие в кино вызывает сильные чувства, а в жизни — только ужас и отвращение.

Квентин Тарантино

В Школе Святой Вальбурги, где училась Петуния, было принято в начале каждого учебного года собирать классы заново, перетасовывать учеников. Администрация считала, что это позволяет ученицам заводить новых друзей. Сами ученицы так не считали. Большинству было бы комфортнее оставаться каждый год среди уже знакомых лиц.

Петунии было всё равно. Как-то так вышло, что за три года в школе-пансионе она не завела друзей. Она усердно училась, изучала магию через письма Северуса, дополнительно учила французский и латынь, а также играла в команде крикета. Большую часть свободного времени она проводила в библиотеке и своей комнате, изредка посещала конюшни, где ухаживала за пегой лошадкой по имени Харт. Её так назвали из-за того, что на морде было пятнышко, похожее на сердце.

Учитывая всё это, у Петунии не было свободного времени. Так и получалось, что все раздоры и внутренние распри, которые возникали среди учениц, проходили мимо Петунии, никак её не задевая. Из-за этого среди одноклассниц у неё была репутация умной тихони, которая себе сама на уме. И Петунию это полностью устраивало. Поэтому и в этом году Петуния просто приняла к сведению очередную перетасовку, только и заметила в классе несколько знакомых лиц и свою соседку по комнате в общежитии — Сьюзан Кляйн.

Сьюзан была тихой девочкой, и за все три года, что они жили в одной комнате, Петуния едва ли могла припомнить несколько случаев, когда они разговаривали. Но соседка не раскидывала вещи, не водила в комнату подружек и сразу согласилась разделить обязанности, связанные с уборкой. Так что Петуния была вполне довольна таким соседством.

После уроков в понедельник Петуния поспешила во двор, где кинула сумку под дерево и достала долгожданные первые письма из Хогвартса от Лили и Северуса. Так как она жила в комнате не одна, да и вокруг было много обычных людей, которые могли заметить сов, приносящих Петунии письма, то они с ребятами решили, что те будут посылать сову в Коукворт, а дальше мистер Эванс будет отправлять их обычной почтой. Из-за этого письма шли дольше, но так было безопаснее.

Лили восторженно описывала Хогвартс, даже приложила кривоватый набросок волшебного замка. Она рассказала о том, что распределилась на факультет храбрых — Гриффиндор, что в замок они плыли на лодках, и о том, что в поезде к ним с Северусом пристали какие-то невоспитанные мальчишки, но Северус быстро выпроводил их из купе.

Северус же про инцидент в поезде не написал ни слова. Зато написал, что поступил в Слизерин, чьи комнаты находятся в подземелье, а окна показывают воды Чёрного озера. Старшекурсники говорили, что иногда там можно заметить русалок и других озёрных жителей вроде гриндилоу. Также рассказал, что будет жить в одной комнате с двумя мальчиками по фамилии Мальсибер и Эйвери, и оба они чистокровные маги.

Читая письма, Петуния не смогла сдержать улыбку. А когда закончила, ещё раз изучила набросок Хогвартса и, достав из сумки ручку с бумагой, принялась писать ответ. Письмо для сестры она закончила быстро, а вот над посланием для Северуса думала долго, сомневалась, стоит ли задавать волнующий её вопрос. По словам Северуса, в Хогвартсе находится одна из самых обширных магических библиотек, в которой можно найти ответы на многие вопросы, однако она до сих пор колебалась.

С тех пор, как Петуния узнала о своём даре и начала вспоминать прошлую жизнь, она часто думала рассказать ребятам, но опасалась их реакции. Ей хотелось узнать, есть ли в магической Великобритании люди с подобными силами и как к ним относятся. Так что промаявшись полдня, вечером она всё же дописала в письмо вопросы про “другую” магию, не упоминая однако, почему это её волнует. Затем она положила запечатанные письма в общий конверт, подписала и убрала в сумку, чтобы утром отнести их в офис.

Незаметно для Петунии наступил ноябрь. Однажды она задержалась в конюшне, катаясь на Харт, а потому вернулась в комнату в общежитии перед самым отбоем. Сьюзан уже лежала в кровати, но в этом не было ничего необычного — она всегда ложилась спать раньше Петунии, так что она не обратила на это внимания. Однако стоило ей лечь в постель и привыкнуть к тишине, как она услышала судорожное всхлипывание. Казалось, кто-то пытается заглушить рыдания, но это не особо помогает. Так как в комнате кроме неё была только Сьюзан, то сразу стало понятно, что плачет именно она.

Первой мыслью Петунии было вмешаться и успокоить Сьюзан, но она задавила в себе этот порыв. Вспомнилось, как она сама плакала, просыпаясь после снов о прошлой жизни. Если бы тогда кто-то вмешался и попытался её успокоить, стало бы только хуже. Она не хотела показывать посторонним свою мимолётную слабость. И сейчас она решила дать Сьюзан выплакаться — это тоже бывает полезно.

На утро Петуния всё же присмотрелась к соседке пристальней. Та пыталась спрятать покрасневшие глаза с опухшими веками за очками с толстыми линзами, но безуспешно. Сьюзан молча прошмыгнула в класс, села за парту и наклонила голову вниз, почти прижавшись подбородком к груди, русые кудрявые пряди волос при этом занавесили лицо. Сьюзан вся буквально сжалась, стараясь стать как можно меньше, плечи напряжённо подскочили вверх, будто она готова сбежать в любую минуту, а побелевшие пальцы вцепились в сумку, лежащую на коленях.

Она выглядела… забитой.

Петуния нахмурилась и машинально поджала губы. Поведение Сьюзан кричало, что можно отмести варианты с умершим родственником, что она скучает по родителям и тому подобное.

Всю неделю Петуния внимательно следила за Сьюзан и её окружением и заметила, что та особенно нервно реагирует рядом с несколькими девочками. Самая яркая реакция была на Кимберли Кобхэм — при виде неё Сьюзан будто каменела и старалась даже не дышать.

Так получилось, что до этого года Петуния с Кимберли ни разу не пересекались и всегда были в разных классах. Следовательно, она не знала о Кимберли ровным счётом ничего. По её наблюдениям, эта девчонка вполне подходила на роль школьной задиры, которая сбивает стаю и нападает на слабых одиночек. И в роли последней вполне могла выступать Сьюзан. Оставалось только подтвердить догадки, однако, что делать потом, Петуния совершенно не представляла. Администрация Школы Святой Вальбурги строго карала учеников, замешанных в применении насилия к другим, но те, кто подвергся ему, обычно не спешили рассказывать взрослым.

Однажды вечером Сьюзан испуганно взглянула на часы, стоило им только пробить восемь, засуетилась, схватила сумку и почти выбежала из комнаты. Петуния поспешила за ней, желая наконец разобраться в ситуации.

Сьюзан быстрым шагом направилась к выходу из общежития, пересекла двор и, оглядываясь по сторонам, поспешно юркнула в сад, скрываясь среди декоративных кустов. Петуния рванула было за ней, но вдруг ей показалось, что она услышала голос миссис Крэддок, учительницы музыки. Пришлось ненадолго притаиться за вазоном, стоящим на постаменте. Однако, когда Петуния выглянула из своего укрытия, то Сьюзан пропала из виду. Чертыхнувшись под нос, Петуния поспешила в сад.

Сад школы представлял собой классический английский сад с элементом неожиданности. Гуляя по такому саду, ты не знаешь, что тебя ожидает за поворотом аллеи. Этот причудливый эффект создавали разбросанные по парку в хаотичном порядке небольшие мостики, павильоны, фонтанчики и вазы. Там даже был небольшой лабиринт из живой изгороди, где ученицы любили гулять после уроков. К нему-то, немного подумав, и поспешила Петуния.

Она услышала чьи-то голоса и направилась в ту сторону. В одном из тупиков лабиринта болтала компания девочек. Петуния узнала в них Гвен, Венди и Молли. Они были свитой Кимберли: постоянно крутились вокруг неё и поддерживали всё, что она говорила или делала. Видимо, они желали выслужиться перед дочерью виконта Кобхэм. Таких подхалимов Петуния недолюбливала, не понимала, как можно настолько не ценить себя, прогибаться под другого человека. Пожалуй, Петуния была слишком прямолинейной и простой для подобного.

Кимберли стояла немного в стороне, облокотившись на изгородь, и скучающе смотрела на ногти. Но стоило ей заметить приближение Сьюзан, как она тут же выпрямилась и хищно улыбнулась. Петунию передёрнуло от этой улыбки.

— Вы посмотрите! Кто это у нас тут? Неужели наша маленькая немецкая мышка Сьюзи Клейн пришла с нами поиграть? — насмешливо проговорила Кимберли, растягивая слова.

Девочки, окружающие её, тут же захихикали, от чего Сьюзан заметно сжалась.

— Моя фамилия Кляйн, — тихо произнесла Сьюзан.

— Ах, прости, немецкие фамилии такие трудные, верно, девочки? — сказала Кимберли, подходя к Сьюзан и нависая над ней. Девочки, переглянувшись, снова захихикали, а затем придвинулись ближе, заключая Сьюзан в круг, словно стервятники кружащие над добычей. На их лицах читалось предвкушение, они жаждали развлечения.

— Ну? — спросила Кимберли. — Принесла?

Она повелительным жестом вытянула руку к Сьюзан и, когда та никак не отреагировала, пошевелила пальцами. Сьюзан достала из сумки небольшой мешочек и положила на ладонь Кимберли. Та покачала предмет в руке, развязала завязки на горловине мешочка, вгляделась внутрь, потом завязала его и перекинула Венди.

— Маленькая мусорная мышка в этот раз плохо постаралась, — Кимберли ласково провела ладонью по лицу Сьюзан и вдруг резко схватила её за волосы, оттягивая голову назад. — Значит, нужно её наказать!

Сьюзан ахнула, уронила сумку, руки взлетели вверх в попытке ослабить хватку на волосах.

— Найн! — воскликнула она. — Я пгхинестхи стхолько, скхолько ты пгхосить! Мисси Кимбегхли, вы обесшат!

От волнения в речи Сьюзан прорезался сильный немецкий акцент, а некоторые слова она и вовсе произносила на немецком. Тем временем одна из девочек, Гвен, ударила Сьюзан в колено сзади, и та рухнула на землю. По её лицу потекли слёзы, очки запотели, а сама Сьюзан начала громко всхлипывать. Петуния дёрнулась было вперёд, но осталась на месте. В тот момент она не понимала, что ей делать: стоило бежать на поиски учителя, но и уйти ей казалось не совсем правильным. Неизвестно, что может произойти за то время, что она будет искать кого-то из взрослых.

— Ну-ну, мышка, не нужно плакать, — промурлыкала Кимберли, отпуская волосы Сьюзан, и похлопала ту по щеке, — мы же ещё даже не начали играть с тобой.

Сьюзан сразу же сжалась, закрывая руками голову. Она вся дрожала и постоянно повторяла «найн!». Кимберли широко улыбнулась и обошла Сьюзан по кругу, затем, видимо, удовлетворённая увиденным, кивнула и повернулась к своим приспешницам.

— Пощипайте её немного, девочки.

Услышав эту фразу, Сьюзан буквально взвизгнула и попыталась отползти в сторону, но наткнулась на Молли. Та усмехнулась и схватила Сьюзан за руки, разводя их в стороны. Сьюзан начала брыкаться, размахивать ногами, руками. Один из пинков почти задел Гвен, стоящую неподалёку, и она со словами «сопротивляется, сучка» резко пнула Сьюзан в живот. Сьюзан задохнулась, попыталась согнуться, защищая живот, а когда это не удалось, замерла. Замерла и Петуния, она будто впала в оцепенение. Внутри всё кричало, что ей нужно выпрыгнуть вперёд, защитить Сьюзан, а затем рассказать всё учителям, однако она словно не могла пошевелиться. Петуния впервые стала свидетелем издевательств и это потрясло её.

— Фройлян, фройлян Кимбегхли, не надо, найн, пгхошу! Не надо! — запричитала Сьюзан.

Кимберли скривилась, посмотрела на Венди и бросила:

— Заткни её! Меня раздражает её немецкий выговор, — она повернулась к Сьюзан и произнесла, — в Англии ты должна говорить на английском, помойная мышка. А иначе нам снова придётся наполнить твой грязный рот тем, что ему подходит — мусором. Мы стараемся помочь тебе, но ты, мышка, похоже, совсем безнадёжна.

Когда Гвен, хихикая, достала пакет с мусором, а Венди надавила Сьюзан на нижнюю челюсть, заставляя широко раскрыть рот, Петуния будто очнулась от ступора. Она поняла, что пора вмешаться и остановить происходящее безумие, поэтому, не дав себе передумать, выскочила к компании, по пути отталкивая Гвен и Венди, затем вздёрнула Сьюзан на ноги и буквально зашвырнула себе за спину. Сьюзан вцепилась в правую руку Петунии до боли, заставляя поморщиться.

— Хватит! Отпустите её!

Девочки, видимо от неожиданности, отпрянули назад и на секунду растерянно переглянулись. Кимберли выступила вперёд, окидывая Петунию пристальным взглядом, затем сложила руки на груди и громко хмыкнула.

— Это не твоё дело…

— Эванс, — подсказала Петуния.

— Эванс, значит, — пробормотала Кимберли, а затем продолжила громче, улыбаясь: — Мы с девочками просто болтали, верно? Сьюзи, иди сюда.

Голос Кимберли стал приторно сладким, словно мёд, от чего Петунии захотелось скривиться. Молли и Венди закивали. Петуния почувствовала, как Сьюзан вздрогнула всем телом, затем отпустила её руку и медленно шагнула вперёд, сжав руки в замок и уставившись в вниз. Петуния усмехнулась, снова дёрнула Сьюзан за руку на себя.

— Ну раз вы просто болтали, — она сделала ударение на последние слова, — то мы с Сьюзан, пожалуй, пойдём. Она обещала мне помочь, — Петуния подобрала с земли сумку и направилась в сторону общежития, потянув не сопротивляющуюся Сьюзан за собой.

Всю дорогу до комнаты девочки молчали, но стоило двери захлопнуться, как Сьюзан осела на пол и разрыдалась. Петуния присела перед ней на корточки и положила руки на плечи в попытке успокоить, но Сьюзан дернулась, вырываясь.

— Ты… Зачем ты вмешалась?! — закричала она, сотрясаясь от рыданий.

— Они над тобой издевались.

— Ты сделала только хуже! Кимберли этого так не оставит!

— Давай ты немного успокоишься, а потом мы найдём кого-нибудь из учителей и расскажем о случившемся, — предложила Петуния, стараясь говорить спокойно, как с испуганным животным.

— Найн! — задохнулась Сьюзан.

Она отпрянула от Петунии, треся головой в отрицании.

— Найн… ты не понимаешь, — она уставилась на Петунию широко раскрытыми глазами. — Ты правда не понимаешь. Мы не можем. Будет только хуже.

Сказав это, Сьюзан стёрла слёзы с лица, затем схватила полотенце, купальные принадлежности и сменную одежду и выскочила из комнаты. Петуния раздраженно потёрла лицо, надавливая на глаза, затем взглянула на лежащую на полу сумку Сьюзан и со вздохом повесила её на спинку стула. Реакция Сьюзан была неожиданной — Петуния не ждала слов благодарности, однако смесь гнева и страха, которые выплеснулись из Сьюзан, удивили её. Петуния корила себя, что не вмешалась сразу, но главное, что она это сделала. Себе она могла признаться, что растерялась и… стыдно сказать, на мгновение испугалась. Вздохнув ещё раз, Петуния отправилась спать.

Предательство и насилие — это копья, заостренные с обоих концов: того, кто пускает их в дело, они ранят больней, чем его противника.

«Грозовой перевал», Эмили Бронте

На неделю показалось, что всё затихло. Петуния и Сьюзан не обсуждали эту тему: точнее они вообще не разговаривали друг с другом, хоть Петуния и пыталась несколько раз завести разговор. Сьюзан, казалось, всё время её избегала. При этом Петуния ловила на себе странные взгляды, когда Сьюзан думала, что никто не видит. Стоило Петунии посмотреть на неё в ответ, как та тут же отводила глаза. Кимберли и её компания Петунию не замечали, да и к Сьюзан больше не подходили, поэтому Петуния расслабилась и погрузилась в повседневную жизнь. Она постаралась выбросить ситуацию из головы, обещая себе, что больше не будет влезать в подобное. Особенно, если её не просят о помощи.

В пятницу вечером, стоило Петунии выйти из конюшни, как она увидела Сьюзан, мнущуюся у входа. Она удивлённо хмыкнула, но решительно прошла мимо. Однако, едва заметив её, Сьюзан вскинулась, как-то криво улыбнулась и поспешила навстречу.

— Привет. Я хотела с тобой поговорить, — сказала Сьюзан. Она вела себя странно: теребила край кофты, постоянно поправляла очки и старательно не смотрела в глаза.

— И для этого ты ждала меня здесь, Кляйн? Мы можем поговорить и в комнате, если ты перестанешь от меня сбегать.

— Я не… Мне захотелось пройтись, — пролепетала Сьюзан, а потом замолчала и уставилась на свои ботинки.

Петуния хмыкнула, стянула с головы шлем и, зажав его подмышкой, быстрым шагом направилась к общежитию. Идти было прилично, потому что конюшни и прилегающий к ним ипподром находились в небольшом отдалении от основных зданий — лошади требовали много открытого пространства. Петуния понадеялась, что Сьюзан не последует за ней. Она не знала, о чём соседка хочет поговорить, но догадывалась. И одна только мысль об этом разговоре портила настроение.

Петуния поморщилась, когда услышала быстрые шаги за спиной, и ускорилась.

— Подожди! Нам правда нужно поговорить! — крикнула Сьюзан.

Её голос звучал отчаянно, и только это заставило Петунию остановиться. Она зажмурилась и глубоко вздохнула. Отчего-то захотелось накричать на Сьюзан, сорваться на неё, хоть та и не сделала ничего плохого. Поймав себя на подобных мыслях, Петуния выдохнула и резко развернулась. Сьюзан стояла, упёршись руками в колени, запыхавшись, но продолжала говорить «подожди».

— Послушай, Сьюзан, — терпеливо сказала Петуния, — нам не о чем с тобой разговаривать. Мне жаль, что я вмешалась в тот раз, потому что ты, очевидно, этого не хотела и не просила. И я больше не собираюсь этого делать…

— Найн-найн, я… Это не… Я не хочу с тобой ругаться, Эванс.

Сьюзан замахала руками в отрицании, несколько раз открыла рот, собираясь что-то сказать, но, видимо, слова не шли. Она в отчаянии оглянулась и просветлела лицом, заметив, что они находятся рядом с часовней.

Школа Святой Вальбурги — это англиканская школа, построенная на территории бывшего монастыря. Там была своя небольшая часовня, в которой каждое воскресенье проводили службу. В остальное же время часовня была открыта, и любой мог прийти туда, посидеть, помолиться. Там часто для репетиций собирался школьный хор. Каждый день кто-то из учениц младших классов дежурил в часовне — это считалось легким занятием. Ведь в часовне было тихо, и можно принести с собой книгу, взять тонкую подушку, которую обычно подкладывали под колени, и с удобством устроиться на лавке.

Несмотря на присутствие дежурных, часовня была тихим местом. Поэтому, когда Сьюзан показала на неё и предложила поговорить там, Петуния неохотно согласилась. Да и она была не против присесть: сегодняшняя тренировка с Харт её совершенно измотала.

— Так о чём ты хотела поговорить, Кляйн? — спросила Петуния, заходя в часовню следом за Сьюзан.

Вместо ответа она услышала громкий хлопок закрывшейся двери, а её саму с силой толкнули в спину, чем сбили с ног. Кто-то захихикал, послышались шаги, зашуршала одежда. Петуния попыталась встать, но крепкая хватка на плечах не позволила. Она вскинула голову — перед ней стояла Кимберли Кобхэм и ухмылялась.

— Отпустите меня!

Кимберли медленно, в театральной манере приблизилась к Петунии, раскинув руки будто для объятий, оттолкнула ногой обронённый жокейский шлем и наклонилась, словно хотела рассмотреть Петунию во всех деталях. Петуния было дёрнулась, пытаясь вырваться, но вторая пара рук навалилась на плечи, а Кимберли заставила вздёрнуть подбородок вверх. На секунду Петуния испугалась, рванулась несколько раз, но безуспешно — держали крепко. Сердце забилось быстрее.

— Не так быстро, Эванс, — пропела Кимберли, удерживая её лицо в твёрдой хватке. Она повернула голову Петунии направо, затем налево, что-то задумчиво промычала, а затем заботливо поправила выбившиеся пряди за уши. Петуния скривилась, резким движением сбросила чужие руки с лица и уставилась на Кимберли злым взглядом. Она не любила, когда её касались посторонние люди. А тем более когда прикасались к лицу или волосам.

— Что тебе от меня надо, Кобхэм?

— Видишь ли в чём дело. После того, как ты прервала нашу игру, я вдруг поняла, что играть с мышкой Сьюзи уже не так интересно. К тому же, я обещала отпустить её, а я, — Кимберли указала на себя, наклонив голову к плечу, — держу своё слово.

— И причём здесь я?

— Как оказалось, тебя довольно сложно поймать. Вот тут-то мышка Сьюзи, — Кимберли указала рукой на стоящую чуть в стороне Сьюзан, а затем позвала ту подойти ближе, — и вступила в игру: она должна была привести тебя прямиком ко мне. С чем блестяще справилась. Браво!

Кимберли захлопала в ладони, а Гвен и Венди, держащие Петунию, захихикали. Сьюзан вздрогнула, втягивая голову в плечи, и уставилась на свои сцепленные в замок руки. Она избегала взгляда Петунии и старалась не смотреть в её сторону. Сьюзан выглядела так, словно её мучила вина за сделанное, но в ту секунду Петунии было на это плевать. Злость буквально вспыхнула изнутри, стоило Петунии осознать, что её заманили в часовню с целью отомстить за вмешательство. То, что в этом участвовала Сьюзан, которую Петуния пыталась защитить, делало только хуже. Петуния знала, что не простит ей подобное предательство. Осталось только как-то выбраться из ситуации.

— Мисс Кимберли, я привела её, как вы и хотели. Я могу идти? — неуверенно прошептала Сьюзан, продолжая смотреть в пол.

— Да. Хорошая работа, мышка, — похвалила Кимберли, усмехаясь, и потрепала Сьюзан по щеке, словно послушную собачонку. — Ты можешь идти. Молли, проводи Сьюзи и постой снаружи, пока мы болтаем с Эванс.

— И что вы собираетесь сделать? Избить меня?

— Нет, это не так интересно. Да и ты сразу побежишь показывать синяки учителям. Я придумала кое-что получше, — Кимберли схватила косу Петунии и дёрнула за неё, наматывая волосы на руку. — Я заметила, как ты бережешь свои волосы, Эванс.

— Не смей трогать мои волосы!

— А то что? — глумливо спросила Кимберли.

— Ты пожалеешь, — твёрдо пообещала Петуния, уставившись тяжёлым взглядом Кимберли в лицо. Кимберли на секунду оторопела, ей показалось, что светлые глаза Эванс потемнели, и от неё дохнуло колючим холодом. Руки задрожали, но она глянула на Венди и Гвен и только сильнее сжала кулак, заставив Петунию запрокинуть голову.

— И что же ты сделаешь? Пожалуешься учителям? — Кимберли хихикнула, возвращая самообладание. — Думаешь, они поверят, что я, дочь виконта Кобхэм — главного спонсора школы, могла совершить подобное?

Девочки рассмеялись. Петуния стиснула зубы и снова попыталась освободиться, но Гвен перехватила её руки, завела за спину и заставила нагнуться вперёд, практически лечь на пол. Лицо Кимберли осветила садистская улыбка, и она протянула руку вперёд со словами: «Дайте мне ножницы». Петуния задёргалась сильнее, стараясь скинуть руки и не дать Кимберли исполнить угрозу. Волосы были крайне важны для неё, как для вступившей на путь ведания, и она не могла позволить другому человеку их отрезать. Мысли лихорадочно метались, пока Петуния пыталась придумать выход, но, как назло, ничего не приходило в голову. Лишь что-то горячее ширилось в груди, грозясь выплеснуться наружу.

Петунию снова дернули за волосы, оттягивая голову вверх, и она зашипела, глянула зло на лучившуюся улыбкой Кимберли.

— Ты об этом пожалеешь. Я клянусь. Лучше отпусти меня, — выдавила она сквозь зубы.

Кимберли только рассмеялась и, примерившись, начала отрезать толстую косу практически под корень. Петунии казалось, что она чувствовала потерю каждого волоска. Сердце зачастило, тепло в груди обожгло, на несколько секунд лишив дыхания. Перед глазами потемнело, в голове стало неожиданно пусто, а с языка сорвались слова, которые Петуния не смогла остановить. Голос Петунии словно двоился, отражаясь от стен часовни.

— Проклинаю тебя, Кимберли Аманда Кобхэм! Будь проклято всё существо твоё и вся жизнь твоя! Всё зло твоё да вернётся тебе! Слово моё крепко, воля моя тверда. Да будет так!

С последними словами Петуния почувствовала лёгкость. Светлая коса легла на пол, змеёй скрутилась у коленей. Начиная с кончиков пальцев вверх по рукам, покалывая как при морозе, прошла холодная волна, на плечи навалилась усталость, силы резко покинули. Петуния подумала, что стоит Гвен с Венди отпустить её, как она без сил стечёт на каменный мозаичный пол.

Кимберли едва заметно повела плечами — показалось, что резко похолодало, но она списала всё на сквозняк. Она уже открыла рот, чтобы посмеяться над Эванс и, возможно, унизить её ещё раз, но внезапно почувствовала, как что-то холодное коснулось её лодыжки, а затем дунуло в шею. Кимберли взвизгнула и отпрыгнула назад, прижав ладонь к шее.

— Мисс Кимберли, всё в порядке? — аккуратно спросила Гвен.

— В порядке! — рявкнула Кимберли. Затем она вздохнула, успокаивая дыхание, поправила волосы, перевела взгляд на Петунию и усмехнулась. — Что это ты такое бормотала? Неужели молилась?

Только после этих слов Петуния поняла, что произнесла проклятье на русском языке. Она с трудом вскинула голову и уставилась на Кимберли. Короткие пряди мазнули по щекам.

— Отнюдь. Я тебя прокляла, — криво улыбнулась Петуния.

— Вы видели это, девочки? Она пытается меня напугать! — Кимберли рассмеялась. — Давно мне не попадалась такая забавная игрушка. Люблю, когда вы пытаетесь дать отпор. С мышками подобно Сьюзан быстро становится скучно. Займитесь ей, девочки!

Петунию уткнули носом в пол, щека больно проехалась по неровной мозаике. Она охнула — кто-то надавил на спину коленом, выкручивая руки до боли в суставах. Сил чтобы сопротивляться не осталось, и Петуния устало прикрыла глаза. Она ждала ещё большей боли, но вместо этого услышала громкий крик Кимберли. Та уже отошла к проходу, который образовывали лавки и неверяще смотрела на свою руку с тёмным локоном в ладони. Она невнятно что-то промычала и провела другой рукой по своим распущенным волосам — волосы с тихим шорохом упали на ковровую дорожку. Кимберли взвыла, словно раненый зверь.

— Мисс Кимберли!

Гвен и Венди бросились к своей предводительнице, но та громко закричала.

— Нет! Не подходите!

Кимберли упала на колени, судорожно загребая упавшие волосы руками и повторяя «Волосы! Мои волосы!». Она прикладывала собранные пучки к лысеющей голове, затем бросала их на пол и начинала снова. Девочки пытались помочь ей, но Кимберли грубо отталкивала их, будто защищая волосы. Видимо, услышав крики, внутрь вбежала охранявшая двери Молли.

Петуния с трудом села, а затем поднялась на ноги и направилась к выходу из часовни. Она надеялась уйти незамеченной из-за поднявшейся суматохи. На миг ей даже стало жалко Кимберли, теряющую волосы, но она быстро отбросила такие мысли — Кимберли это заслужила. Петуния вывалилась на улицу и медленно побрела в сторону общежития, стараясь обходить людные места. Она не хотела, чтобы кто-то видел её слабость. Единственное её желание в тот момент — принять таблетку от головной боли и проспать по крайней мере день.

Все выходные Петуния провела в постели: силы, очень медленно, но восстанавливались. В понедельник, стоило миссис Мартин, учительнице математики, заметить неровно обрезанные волосы Петунии, как та немедленно обругала её за неподобающий внешний вид и отправила в кабинет директора. Директор устроил ей выговор, на протяжении которого Петуния лишь молча кивала, не собираясь ничего рассказывать, и позвонил родителям. Затем её отвели к миссис Крэддок, которая подравняла кончики волос и даже попыталась сделать какую-то причёску, но волосы всё ещё выглядели неряшливо.

Кимберли же пропала из школы. О ней шептались, но никто ничего не знал, а Гвен, Венди и Молли испуганно косились на Петунию и старались не попадаться ей на глаза.

— А ты винишь себя?

— Когда я хочу, это чувство всегда рядом.

Дневники вампира (The Vampire Diaries)

В течении нескольких ночей Петуния избегала снов-встреч с прабабушкой Гридой, боясь даже представить её реакцию. Она же прокляла человека!

В момент, когда Кимберли отрезала ей волосы, злость застилала глаза. Петуния считала, что Кимберли заслуживает наказания. Однако, когда она успокоилась, то поняла, что поступила неправильно — она не имела права проклинать другого человека. Наказание не соответствовало проступкам Кимберли. Да и кто Петуния такая, чтобы вершить судьбы других людей? Решать, какое воздаяние соизмеримо с их грехами? От таких мыслей стало стыдно перед прабабушкой. В голове как живая вставала сцена, где Грида, узнав обо всём, укоризненно смотрит на Петунию, разочарованно поджимает губы и отворачивается. Такое вряд ли было возможно в реальности,, но страх на то и страх — он не поддаётся логике.

Петуния также прекрасно понимала, что не может долго избегать Гриду, и рано или поздно они встретятся, но не могла заставить себя появиться перед прабабушкой. Она постоянно откладывала, оттягивала этот момент встречи как могла. Вот только Петуния не учла, что терпение это не сильная сторона Гриды, и она не станет ждать вечно.

В понедельник, стоило Петунии лечь в постель, как веки потяжелели, и её потянуло в сон. Грида уже ждала её в беседке: она сидела в любимом кресле и что-то вязала.

— Ну что ты мнёшься? Садись! — сказала прабабушка, не отвлекаясь от вязания. Петуния не двигалась с места, поэтому Грида подождала немного, но очень скоро её терпение лопнуло: — Рассказывай.

Петуния несколько раз открывала рот, собираясь начать, но слова всё не шли, буквально застревая в горле. Она вцепилась пальцами в подол лёгкого платья и понуро склонила голову. Почему-то во сне она всегда появлялась одетая в летние платья, украшенные кружевами, вышивкой или цветочными узорами. Иногда в них вплетались руны; некоторые она узнавала, другие — видела впервые.

Внезапно громко клацнули металлические спицы, и Петуния вздрогнула. Прабабушка Грида отложила вязание, затем постучала по столу, и на нём появился чайный набор. Одна из исходящих паром чашек возникла перед Петунией, и она невольно сжала её в ладонях. Жар обжёг кожу, и она поморщилась, но не стала убирать руки, наслаждаясь этими ощущениями. Кто-то может сказать, что так она пытается наказать себя и хоть немного уменьшить чувство вины, которое медленно отвоевывает всё больше пространства в душе. Петуния бы сказала, что ей просто нравится ощущение опаляющего жара, который балансирует на грани боли и дискомфорта.

— Петуния, девочка моя, посмотри на меня, — неожиданно мягко попросила Грида. — Я знаю, что произошло, но хочу услышать это от тебя. Я не собираюсь тебя ругать или отчитывать.

— Ты говорила, что волосы — это важно, что никому нельзя позволять трогать их.

— Так и есть.

— Я так разозлилась... Мне показалось, что я могу взорваться от злости, — тихо произнесла Петуния, продолжая вертеть в руках чашку. — Слова просто… вырвались из меня. Я не могла остановиться! Но я честно не хотела её проклинать!

Глаза защипало, и по щекам покатились слёзы. Было ужасно жаль, но она не понимала, кого больше: проклятую ею Кимберли или же себя. Петуния с остервенением потёрла глаза в попытке остановить слёзы и украдкой взглянула на прабабушку. Грида не выглядела так, словно злится или разочарована — она с наслаждением потягивала чай и смотрела на Петунию, улыбаясь уголком губ.

— Я не хотела… — повторила Петуния, подавляя всхлип.

— Понимаю, — Грида отставила чашку и откинулась на спинку кресла. — Первым человеком, которого я прокляла, была моя подруга. Уже не помню, из-за чего мы спорили, но сказанные в сердцах слова стали для неё неснимаемым проклятьем. Моя бабушка пыталась помочь, но я не заложила в проклятие ни одного условия, поэтому это оказалось невозможно.

— И что случилось?

— Хохотушка Оля угасла за шесть месяцев у меня на глазах. И самое ужасное — она знала, что это моя вина, но никому не сказала. И даже не осуждала меня, лишь улыбалась, пока могла.

Петуния ахнула, прижимая ладони ко рту. Слёзы перестали течь, щёки неприятно стянуло, и она поспешно вытерла лицо. Она невольно пропустила рассказ прабабушки через себя и содрогнулась от представшей перед глазами картины. Она бы не вынесла, если бы подобное случилось с ней: несчастья близких она всегда принимала близко к сердцу, словно это случалось лично с ней. А уж если бы именно она стала причиной трагедии…

Мысли об этом немного отвлекли Петунию от своих переживаний, и она поймала себя на том, что больше не переживает из-за Кимберли. Она посмотрел на Гриду и улыбнулась.

— Спасибо.

— Не за что, милая, — прабабушка нежно похлопала Петунию по тыльной стороне ладони, пододвинула поближе блюдо с домашним печеньем и подлила чаю. — Думаю, все молодые ведуньи Нави проходили через что-то подобное. С силой всегда приходит ответственность, и я хочу, чтобы ты это помнила. Но это не значит, что силы нужно бояться или избегать, ведь это важная часть тебя.

— Я понимаю.

Петуния и не собиралась отказываться от своих сил. Конечно, не будь в её жизни прабабушки Гриды, которая всегда терпеливо объясняла нюансы, успокаивала, прямо как сейчас, и помогала принять себя и свои силы, то она могла испугаться своих сил, погрязнуть в вине и запереть их глубоко-глубоко в себе. Вряд ли из этого могло получиться что-то хорошее.

— Что мне сделать, чтобы такого больше не повторилось?

— Слушай внимательно!

И Грида объяснила, что не всех сильных эмоций следует опасаться: только негативные эмоции могут спровоцировать неконтролируемые проклятия. Она снова повторила, что никогда не будет винить Петунию, если та проклянёт кого-то, ведь вряд ли она сделает это без причины. Слушая её наставления, Петуния кивала головой, а сама думала, что в будущем просто постарается избегать конфликтов. Если не будет таких ситуаций, то не будет и злости. Она передёрнула плечами и поёжилась. От одного только воспоминания о бешеной злости, которую она испытала к Кимберли, стало кисло во рту. Петуния сглотнула, и горечь, казалось, обожгла гортань, направляясь прямиком к сердцу.

Пусть она и рассказала Гриде о произошедшем, но кое о чём всё же умолчала. Она не смогла рассказать, как внутри неё что-то радостно скалилось, пока с головы Кимберли, словно с пожухлого цветка, облетали волосы. Проклятие выпило из Петунии все силы, поэтому ужас от содеянного настиг её намного позже. Она никогда не думала, что человек может испытывать такое удовольствие от причинённых другому страданий, и сила этого тёмного чувства испугала её до дрожи в руках.

«Нет, — твёрдо решила Петуния, — я не хочу больше вредить людям, не хочу испытывать подобное! Я никогда не стану монстром, который наслаждается чужими мучениями!»

С того разговора Петуния часто гуляла в саду и нашла уединённое место, где каждый день, пока не стало слишком холодно, пыталась медитировать. К сожалению, несмотря на все наставления Гриды, успокоиться и избавиться от мыслей во время медитации никак не получалось. Петуния пробовала всё: представляла и белый лист, и море, и поляну, вслушивалась в окружающие звуки, старалась сосредоточиться на своих ощущениях. Однако, стоило закрыть глаза, как после секундного затишья страшные, пугающие мысли буквально атаковали её. Она сама не заметила, как стала избегать людей, проводя больше времени с лошадьми. Петуния боялась вновь потерять контроль и стать источником чьих-то страданий.

Неожиданно наступили рождественские каникулы — Петуния настолько погрузилась в себя, что приезд родителей застал её врасплох. Увидев их, она сперва растерялась, но затем папа стиснул её в фирменных крепких объятьях, мама, погладив по плечам, поцеловала в макушку, и Петуния расплылась в широкой улыбке.

Радость встречи немного утихла, и миссис Эванс ахнула — она заметила неаккуратно обстриженное каре дочери. Петуния тихо вздохнула. Она уже думала, как объяснить родителям внезапное изменение своего стиля так, чтобы они меньше волновались, и решила сказать, что проиграла в неком споре. Это звучало глупо и вполне в стиле подростков, однако всё лучше, чем реальная причина.

— Ничего, Петти, волосы отрастут, — миссис Эванс с сожалением провела по волосам Петунии. Ей нравилась коса Петунии и раньше она часто делала ей причёски. — Но больше так не делай, пожалуйста. Приедем домой, я подравняю кончики.

— Не буду, мама.

Всю дорогу до дома она радовалась тому, что скоро встретится с подругами. Эбби как обычно начнёт пересказывать последние сплетни и новости. Иногда казалось, что язык Эбби родился раньше неё самой и тут же начал болтать. При этом никто из подруг не сомневался, что Эбби никогда не разболтает их маленькие секреты. Мэгги была в какой-то мере противоположностью Эбигейл: тихая, иногда излишне вежливая. Многие ошибочно принимали её вежливость за слабость, но Петуния знала, что под внешней мягкостью Мэгги прятала твёрдую волю.

Кроме подруг Петуния очень скучала по Лили и Северусу. Конечно, они переписывались, но живое общение, лицом к лицу всегда казалось Петунии, как бы избито это ни звучало, более… настоящим. Ей нравилось видеть жесты собеседника, улавливать выражение лица, слышать интонации голоса. Без всего этого разговор казался ей мёртвым, и она ловила себя на том, что начинает придумывать словам свою интонацию.

Каникулы в Хогвартсе начинались на неделю позже, чем в школе Святой Вальбурги. Двадцатого декабря был понедельник, поэтому мистер Эванс заранее взял выходной, чтобы встретить младшую дочь на вокзале. Петуния же решила не ехать — подруги позвали её в кафе. У них никак не получалось встретиться на прошлой неделе, так как каникулы в их школе тоже начинались с двадцатого. Как Петуния и предсказывала, Эбби, стоило ей заметить подругу, набросилась на неё с объятиями и тут же затрещала, описывая свою школьную жизнь. Мэгги вела себя скромнее: она дождалась, когда они закончат обниматься, и только тогда обняла Петунию сама. Даже их объятия отличались: Эбигейл обнимала порывисто, что есть сил стискивая руками, и едва сдерживалась от того, чтобы не начать подпрыгивать. Мэгги же обнимала осторожно, но крепко. Однако, такие разные Мэгги и Эбигейл отлично дополняли друг друга.

— Туту, наконец-то мы встретились! — радостно воскликнула Эбби, занимая свободный столик, затем она поиграла бровями и спросила: — Решила сменить имидж? Тебе идёт. — Не давая вставить ни слова она надула губы, стрельнула глазами в сторону Мэгги и продолжила: — Она запретила мне рассказывать по телефону. Я еле сдержалась!

— Я же просила не называть меня так!

Петуния устало вздохнула. Это был старый спор, на который она давно махнула рукой, потому что знала — ничто не заставит Эбигейл перестать называть её этим смущающим детским прозвищем. Одно время Петуния пыталась смутить саму Эбби, называя её «Конфетка»*, но та только улыбалась, кивала головой и показывала на себя пальцем, как бы говоря «да, это я». Эбигейл вообще любила давать людям различные прозвища. Мэгги она, например, называла «Крошка»**, потому что та напоминает ей шоколадный кексик.

— Ладно! Что такого случилось, что ты аж подпрыгиваешь от нетерпения?

Эбигейл подмигнула покрасневшей Мэгги, наклонилась в сторону подруги, будто собираясь рассказать секрет. Её лицо лучилось от улыбки, а глаза смотрели с хитрым прищуром. Петуния заинтересованно подалась вперёд.

— Ну, хватит интриговать меня, рассказывай!

— Джейк пригласил нашу Мэгз на Рождественскую вечеринку!

— Торнберри? — недоверчиво уточнила Петуния.

— Да!

— Эбби! — пискнула Мэгги и спрятала пылающее лицо в ладонях, когда на них обернулись другие посетители кафе. — Не нужно так громко!

Эбигейл же улыбалась так, словно это приглашение было её заслугой. Петуния отчасти понимала её чувства, ведь они с Эбби уже давно пытались свести Мэгги с Джейком. Бурная фантазия Эбби, подкреплённая романтическими фильмами, выдавала невероятные планы по сближению ребят, но Мэгги либо сбегала в последний момент, либо смущенно молчала, напрочь забывая про их план. Петуния обрадовалась, что на этот раз всё получилось. Они договорились на днях съездить в Лондон. Эбби загорелась идеей найти для Мэгги идеальное платье для школьной Рождественской вечеринки. Мэгги сначала отказывалась, но в итоге сдалась под напором подруги. После этого Эбби быстро пересказала последние школьные сплетни. Остановившись, чтобы перевести дух, она допила молочный коктейль и приступила к самому важному — начала жаловаться на красавчика Нэйта Белла, который теперь встречался с её кузиной Генриеттой. Последняя уже во второй раз уводила у неё из-под носа понравившихся парней, и Эбби это жутко раздражало.

Обсудив парней и решив, что Эбби с ними не везёт, девочки разошлись по домам. Петуния остановилась на подъездной дорожке перед своим домом. Она потёрла замёрзшие ладони друг о друга, но это мало чем помогло. Тогда она подышала на них. Горячее дыхание вырывалось клубами пара, ненадолго согревая, но вскоре оседало противными кусачими кристалликами на шарфе. Вечерело, поэтому на улице уже зажглись фонари, освещая небольшие пятачки перед домами. Снежинки медленно кружились и планировали к земле, и Петуния завороженно уставилась в небо.

В их доме горел свет. Было слышно, как миссис Эванс возится на кухне, а в гостиной работает телевизор, который время от времени перебивает звонкий голосок Лили. Внезапно грудь сдавила тоска, но Петуния шагнула вперёд, взбежала по ступенькам и схватилась за ручку на двери.

— Я дома, — шепотом вырвалось у неё.

_____________________________________________

Конфетка* — sugar plum; домашнее ласковое прозвище для ребёнка.

Крошка** — cupcake; ласковое прозвище, также переводится как «кекс».

Самый лучший возраст у детей, это когда вы уже не водите их за руку, а они еще не водят вас за нос.

Как только Лили увидела сестру, она тут же кинулась к ней навстречу и стиснула в объятиях. В детстве она любила виснуть на родных, вцепившись всеми конечностями, словно обезьянка на лиане. В этот раз, однако, Лили не стала запрыгивать на Петунию с ногами и просто обернула руки вокруг талии.

«Пытается казаться взрослой?» — подумала Петуния, усмехнулась, обхватила сестрёнку за плечи и закружила в объятиях. Та звонко рассмеялась. Наблюдающий за ними отец весело усмехнулся в усы, которые начал отращивать несколько месяцев назад, а мама коротко улыбнулась и вернулась на кухню.

— Петти, ты не встретила меня на Кингс-Кросс! — воскликнула Лили, когда Петуния её отпустила.

Лили надула щёки, скрестила руки на груди и всем видом пыталась показать, насколько обижена. Петуния не смогла сдержать улыбки, до того мило она выглядела. Только сейчас она поняла, насколько ей не хватало этого солнышка. Для их семьи Лили была связывающим звеном: её игривый, шумный характер позволил Петунии, когда она только привыкала к новой жизни, влиться, сродниться с миссис и мистером Эванс, позволил почувствовать, что она не одна. Теперь у неё была семья — мама, папа и младшая сестра. Именно живая и непоседливая Лили помогла ей побороть невольный трепет, с которым Петуния поначалу относилась к родителям, а в особенности к матери. Подобно мотыльку, она тянулась к семейному теплу, но стоило подлететь ближе, как тут же отстранялась, боясь обжечься. Тогда ей казалось, что если она подпустит Эвансов ближе, то рано или поздно они тоже оставят её одну.

Сейчас же Петуния, отогревшись в семейном кругу, с улыбкой вспоминала своё отстранённое поведение. Она потрепала Лили по голове, приводя волосы в полный беспорядок.

— Петти! — тут же вскрикнула Лили и грозно посмотрела на сестру.

Мистер Эванс рассмеялся. Лили бросила в его сторону возмущенный взгляд, и он моментально попытался замаскировать смех кашлем, а потом закрылся газетой, сотрясаясь плечами.

— Ты выросла, рыжик.

Лили и правда подросла за четыре месяца, которые они не виделись. Сестра вытянулась вверх. Её распущенные волосы касались лопаток, а в фигуре появилась некая угловатость. Лицо тоже изменилось: щеки потеряли детскую пухлость, из-за чего казалось более вытянутым, скулы обозначились чётче. В Хогвартс они провожали ребёнка, а на каникулы вернулся подросток.

— Не зови меня этим детским прозвищем!— возмущенно запыхтела Лили. — Я больше не ребёнок!

— Ха-ха, хорошо. Как же мне тогда называть тебя, не-ребёнок?

— Зови меня «мисс Эванс», — сказала Лили, вытянувшись и горделиво задрав нос.. — В Хогвартсе, между прочим, все учителя обращаются ко мне по фамилии.

— Ладно, больше не буду звать тебя «рыжик», рыжик.

— Эй!

Петуния громко рассмеялась, когда Лили в шутку набросилась на неё и повалила на диван, принимаясь нещадно щекотать. На шум из кухни выглянула миссис Эванс с полотенцем в руках. Она окинула дочерей мягким взглядом и позвала Петунию помочь накрыть на стол.

За ужином Лили болтала без умолку. Все скучали по младшенькой, поэтому уделяли ей много внимания, отчего её глаза сияли, а улыбка не сходила с лица. Проглатывая окончания слов, Лили красочно описывала волшебный замок: рассказала о заколдованном потолке в Большом Зале, который отражал погоду на улице, упомянула привидения и почти живых обитателей картин, пожаловалась на движущиеся лестницы, которые любили резко менять направление и высаживать учеников не там, где нужно, из-за чего последние постоянно терялись и опаздывали на уроки. Миссис Эванс охала и ахала в нужных местах. Она заботливо поинтересовалась, холодно ли в аудиториях и жилой комнате, а мистер Эванс, радостный, словно мальчишка в магазине игрушек, с блеском в глазах задавал Лили всё больше и больше вопросов про волшебство, которым он был буквально очарован.

Поздно вечером, когда Петуния была в своей комнате и уже готовилась ко сну, в дверь тихо, неуверенно поскреблись. На пороге, поочерёдно поджимая босые ноги, стояла Лили. Влажные и волнистые после душа волосы струились по плечам. Старая пижама была очевидно мала: из рукавов и штанин торчали голые запястья и лодыжки. Из-за спины стыдливо выглядывал Бэбэ — любимый медвежонок Лили. Она не взяла его в Хогвартс, потому что считала себя взрослой, а взрослые не спят с мягкими игрушками.

Лили трогательно шмыгнула носом, подалась вперёд и прошептала:

— Петти, можно я сегодня посплю у тебя? Как раньше?

— Конечно, Лилс.

Петуния мягко погладила сестру по голове и отступила, пропуская её в комнату. Раньше они и правда часто спали в одной комнате, но в какой-то момент Лили отдалилась. Тогда Петуния подумала, что она просто повзрослела, однако сейчас поняла, что Лили, как бы ни пыталась казаться старше, всё ещё остаётся ребёнком. Она по-прежнему пробирается в комнату старшей сестры из-за кошмара или чтобы проговорить полночи шёпотом о том что её волнует.

Тёплое тельце под боком успокаивало. Петуния почти заснула, когда Лили зашевелилась, прижалась ближе и зашептала, обжигая горячим дыханием ключицы.

— Знаешь, Петти, я очень по вам скучала в Хогвартсе. Даже… — тут она замялась на мгновение, — даже плакала по ночам. Говорят, некоторые мальчики тоже сначала плакали.

Петуния обняла сестру и погладила по спине, пытаясь успокоить. На ум шли лишь банальные слова о том, что это нормально — скучать по своей семье и плакать из-за этого, что не нужно этого стесняться. Говорить такое показалось ей бессмысленно, поэтому она продолжила размеренно выводить круги на спине сестры, позволяя той цепляться за свою пижамную куртку.

— Там не так здорово, как я рассказывала родителям. Волшебный мир совсем не похож на сказку, — Лили проглотила последние слова.

Сердце Петунии дрогнуло. Она прижала сестрёнку покрепче и поцеловала в макушку, чувствуя, как мокрое лицо щекотно прижимается к её шее.

— Знаю, рыжик. Знаю.

Она покачивала Лили в объятьях, утешая, словно маленького ребёнка. Приглушенные рыдания сестры постепенно стихли, оставив после себя хлюпающий нос и покрасневшее лицо. Рыжая Лили всегда стеснялась того, как краснеет: алые пятна неравномерно проступали на лице, переходили на уши и шею. Вот и сейчас она хотела спрятаться, но Петуния мягко убрала упавшие на лоб волосы, обхватила лицо ладонями, стёрла большими пальцами мокрые дорожки со щёк, а затем поцеловала в лоб и прошептала:

— Мы со всем справимся. Вместе. Ты мне веришь, рыжик?

— Верю.

На несколько минут повисла уютная тишина. Потом Лили заговорила о том, чем не смогла поделиться с родителями. По её словам факультеты Хогвартса практически полностью замкнуты на себе и считают другие факультеты соперниками во всём — будь то баллы или школьный чемпионат по квиддичу. Общаться с представителями других факультетов напрямую никто не запрещал, но стоило старшим где-то увидеть разномастную стайку первокурсников, и этим же вечером последних ждали нотации в факультетской гостинной. В первый раз это был мягкий разговор один на один, на следующий же раз привлекали старост, а затем устраивали выговор при всех учениках.

— Староста отчитала меня при всех. Это было так унизительно! — сказала Лили, пряча взгляд. — Почему я не могу общаться с Северусом только из-за того, что он попал на другой факультет? Ну и что, что он — слизеринец? Северус мой друг, он хороший! Но гриффиндорцы постоянно твердят, что все слизеринцы — зло. Северус мне ничего прямо не говорил, но я знаю, что и на Слизерине не рады, что он общается с гр… со мной.

— Лилс, не нужно прекращать дружить с кем-то только из-за того, что все на факультете твердят, что так не положено. Можете продолжать проводить время вместе, но не так открыто. Например… — Петуния на мгновение задумалась, — найдите пустую аудиторию и встречайтесь там. Ты сама говорила, что в замке много пустующих комнат. Или в библиотеке. Должна же быть какая-то нейтральная территория?

— Мы тоже так думали. Старались не попадаться на глаза старшекурсникам Гриффиндора и Слизерина, остальные факультеты на наше общение не обращают внимания. И это помогло, но эти придурки…

Лили сморщила носик, будто почуяла тухлятину, и принялась с пылом жаловаться на компанию, состоящую из Джеймса Поттера и Сириуса Блэка. Иногда с ними можно было увидеть тихоню Римуса Люпина и суетливого Питера Петтигрю. Они называли себя «величайшими шутниками» и любили разыгрывать других студентов, которые часто после этого попадали в Больничное Крыло. Директор Дамблдор и деканы смотрели на их выходки сквозь пальцы, будто поощряя с каждым разом выдумывать что-то более опасное.

— Они почему-то прилипли к Северусу и часто нападают на него вместе, он даёт им отпор, но это же нечестно! — возмутилась Лили. — Я говорила Поттеру с Блэком, отстать от Северуса, но Северус, когда узнал, разозлился на меня и сказал, что может справиться и сам.

Было видно, как Лили задела реакция Северуса. Ведь она, наверное, считала, что своей просьбой помогает Северусу, но, насколько Петуния понимала, лишь влезла в пацанские разборки. Однако Петуния решила, что стоит поговорить об этом с Северусом.

Затем Лили, заметно погрустнев, рассказала, что несколько раз после стычек с гриффиндорцами Северус тоже оказывался на попечении медиведьмы.

— Почему ты не написала мне?

— И что бы ты сделала? — тихо спросила Лили. Голос звучал устало, с долей мрачности, что придавало ей некой взрослости. Подобное настолько не вязалось с шебутной, яркой Лили, что Петуния опешила. Она несколько раз открывала рот, порываясь ответить, но в итоге лишь молча прижала Лили к себе, погладила по голове. На этот вопрос ей было нечего ответить. Хотелось сказать, что она бы что-нибудь придумала. Хотелось рассказать наконец свой секрет, который тяготил её, но прабабушка Грида настоятельно просила молчать, пока она не сможет за себя постоять. Так что Петуния молчала.

Лили вскоре тихо засопела, заснув, а Петуния смотрела на её макушку, гоняя тяжёлые мысли по кругу. Так и не сомкнув глаза до утра, она с трудом поднялась, стоило услышать, как миссис Эванс засуетилась на кухне. Петуния аккуратно перекатила сестру ближе к центру кровати, подоткнула одеяло, подняла упавшего Бэбэ и пошла умываться.

Петуния знала, что Магический мир ни в коем разе не похож на сказку, какой его преподносят магглорождённым. Знала, что ребята не рассказывают всего в своих письмах, но, видимо, не понимала до конца. Она вспомнила о нескольких описанных Лили, так называемых, «розыгрышах» и её передёрнуло.

«Рыжик права. Как я могу защитить их с Северусом? Ведь взрослые маги, учителя, словно поощряют хулиганов, закрывают глаза на их проделки, на травлю. Хотя, — Петуния грустно усмехнулась, — в обычном мире ничуть не лучше».

Похоже, она тоже подсознательно ожидала, что волшебство повлияет на людей, владеющих им, — сделает их добрее. Волшебнее.

После завтрака Петуния помыла посуду, быстро оделась, с несчастной гримасой натянула поданные миссис Эванс шапку со смешным помпоном и шарф и выскочила за дверь, пока мама не вспомнила про перчатки: комплект был ярко-фиолетового цвета и категорически не подходил к коричневому пальто. Она засунула руки в карманы и быстрым шагом направилась к их любимому месту в парке, надеясь застать Северуса там.

Раньше их компания часто проводила время на старой детской площадке, но два года назад пришлось перебраться в парк, так как первая совсем обветшала, и администрация снесла её, чтобы построить новую. Однако, как это часто случается, дальше этого дело не сдвинулось.

В парке Северуса не оказалось, и Петуния досадливо поджала губы — придётся прогуляться до Паучьего Тупика. Она не любила там находиться и, если быть честной, не совсем понимала, как такой квартал мог соседничать с Вернон-роуд или по-другому Аллеей Глициний. Так называли их квартал жители, из-за обилия глициний, растущих в садах и возле домов. Весной, когда глициния расцветала, и вся улица погружалась в сильный сладкий аромат, который казался Петунии слишком приторным и заставлял её чихать, серость Паучьего Тупика подчёркивалась только сильнее. На фоне яркой, жизнерадостной, хоть и немного однообразной Аллеи Глициний последний казался крайне унылым, тусклым, а ещё… бедным. Много раз Петуния ловила себя на том, что, стоит ей оказаться на этой улочке, как она невольно ускоряет шаг, начинает прислушиваться и внимательнее смотреть по сторонам.

Доверие порождает доверие. Доверься, чтобы тебе доверяли.Елена Гилберт, Дневники вампира (The Vampire Diaries)

Когда к ребятам присоединилась запоздавшая Лили, затихшая снежная битва началась по-новой. Северус, переглянувшись с Лили, присоединился к ней, и они вдвоём вероломно напали на смеющуюся Петуния, которая победила в прошлом раунде. Возиться в снегу было весело, поэтому только промокнув окончательно, ребята пошли к Эвансам — отогревать закоченевшие руки и пить чай с яблочным пирогом.

Они отлично провели остаток дня за просмотром комедийного детективного сериала, который особенно понравился Северусу, пытающемуся подражать сыщику с телеэкрана. Незаметно для них наступил вечер, с работы вернулся мистер Эванс, и миссис Эванс буквально заставила Северуса поужинать с ними. Затем Роза попыталась уговорить мальчика остаться с ночёвкой, места было достаточно — в доме имелась редко используемая гостевая комната. Но тот как обычно наотрез отказался, так что женщине пришлось в очередной раз отступить. Вместо этого она попросила Петунию проводить Северуса.

И лишь вернувшись домой Петуния поняла, что совсем забыла спросить у Северуса, смог ли он разузнать про «другую» магию, которая не требует волшебной палочки и отличается от привычной Европейской школы. Ей не терпелось услышать, знают ли что-то об этом волшебники, а, если знают, то какие именно знания о ведуньях скрыты в волшебных книгах. Если быть честной, то Петуния немного завидовала ребятам, так как не могла увидеть знаменитую библиотеку Хогвартса своими глазами. Иногда она думала, что, возможно, прабабушка преувеличивала опасность, и можно спокойно раскрыть свой главный секрет магам? И тогда, может быть, она бы смогла поехать в Хогвартс…

Нет, она уверена, прабабушка не стала бы просить её держать свои силы в секрете без острой необходимости.

Петуния досадливо поджала губы и решила спросить и Северуса, как только выдастся возможность остаться с ним наедине.

Ворочаясь в постели, Петуния никак не могла перестать обдумывать недавние разговоры с ребятами. Они оставили после себя неприятное ощущение. Лили была её младшей сестрой, Северуса же Петуния также считала своим младшим братом, пусть их и не связывало кровное родство. Поэтому она чувствовала себя обязанной оберегать их, защищать по мере своих сил. И стоило услышать об их проблемах, как она тут же рвалась всё решить. Несмотря на эти порывы, Петуния понимала, что дети растут, что они должны набить собственные шишки, что без этого никак, но понимание не помогало избавиться от чувства… предательства? То, что она не могла поделиться с Лили и Северусом тем, что она является ведуньей, только подливало масла в огонь её вины.

Так что заснула Петуния с твёрдой решимостью поговорить с прабабушкой Гридой и открыла глаза уже во внутреннем мире.

Она привычно осмотрелась, выглядывая изменения: с каждым её появлением территория прабабушки Гриды отвоёвывала всё больше места у окружающей белизны. Петуния приметила новые деревья, окаймляющие опушку справа от сада, хмыкнула и ступила на каменистую дорожку.

Прабабушка Грида в этот раз нашлась в глубине сада. Она отставила свою трость и склонилась над каким-то кустом. Петуния присмотрелась, но так и не смогла опознать, что за цветы украшали куст. Она медленно приблизилась к Гриде со спины, не хотя прерывать, и почти подпрыгнула от её голоса.

— Это Баптизия. Крайне неприхотливый цветок.

— Ха, как ты это делаешь? Бабушка, ты всегда знаешь, о чём я хочу спросить! — шутливо пожаловалась Петуния, опускаясь рядом.

— Ты просто громко думаешь, — по доброму усмехнулась прабабушка. Она вырвала последний сорняк, стянула перчатки, затем поправила шляпку и с трудом поднялась на ноги. Петуния тут же поддержала её под локоть, помогая, подала тросточку и отобрала тяжёлую корзину.

— Я просила тебя не напрягаться.

— Поверь, тут со мной ничего не случится. Да и я уже давно мертва, — рассмеялась Грида, с благодарным кивком принимая помощь, — а вот сорняки надобно убрать.

Петуния молча помогла Гриде убрать перчатки и инструменты с земли, затем сбегала в домик за кружками, заварила травяной чай и, лишь привычно устроившись напротив прабабушки за столом в саду, решилась начать разговор.

— Бабушка, я… Ты уверена, что я не могу рассказать ребятам о том, что я — ведунья? Они никому не расскажут, не сомневайся, они… — к концу зачастила Петуния, вертя в ладонях кружку.

Грида вздохнула и со стуком поставила чашку на столик. Петуния замолчала, продолжая пристально смотреть на собственное отражение в кружке. Временами она робела перед Гридой. Доходило даже до того, что она с трудом заставляла себя смотреть той в лицо, почему-то иррационально ожидая увидеть холодный взгляд в ответ, отдающий неким пренебрежением. Петуния не понимала, из-за чего поступает так, но глубоко внутри что-то сжималось, не давая поднять взгляд. Хотя прабабушка всегда относилась к Петунии с непередаваемой теплотой, которая чувствовалась даже во время обучения. Тогда Грида могла быть строгой и жёсткой, но это было полностью оправдано — при обучении ведуньим премудростям, ритуалам и рунам даже малейшая оплошность могла стоить многого в будущем. В их случае всё усугублялось тем, что многие ритуалы и обряды Петунии приходилось просто заучивать, ведь прабабушка не могла присутствовать в реальном мире. Это значит, что Грида была также не в состоянии проконтролировать прохождение внучкой первых ритуалов, что крайне её волновало.

— Мы уже говорили на эту тему, Петуния. Это не безопасно — позволять волшебникам знать о тебе.

— Но!.. — вскинулась Петуния.

Прабабушка покачала головой, подняла руку, как бы говоря «дай мне закончить» и продолжила:

— Я понимаю, как ты относишься к Лили и Северусу, но это — волшебный мир. Им совершенно не обязательно что-то самим говорить, чтобы маги узнали. Вспомни, что Северус рассказывал о зельях, влияющих на разум. Уверена, что существуют и подобные заклинания. В том, что найдутся волшебники, не брезгующие использовать и то, и другое против детей, я нисколько не сомневаюсь.

Петуния несколько раз открывала и тут же закрывала рот, однако не нашла, чем возразить на этот аргумент. Но всё же она не пожелала сдаться. Поэтому на некоторое время между собеседниками повисла тишина, пока девушка усиленно думала над ответом.

Она и правда припоминала, что Северус вскользь упоминал о существовании зелий, которые могут заморочить разум, подделать чувства, заставить говорить правду и даже подчинить человека чужой воле! Тогда она не обратила на это пристального внимания, но сейчас, подумав, ужаснулась. Петуния считала, что маги опасны в первую очередь из-за наличия волшебства и владения волшебной палочкой, однако, возможно, ей стоит пересмотреть свои взгляды. Как-то раньше, когда они с Северусом зачитывались учебниками, в том числе и по Зельеварению, подобные мысли не посещали. Петуния осознала, что большая часть зелий и заклинаний, изучаемых на первых курсах Хогвартса, выглядят… шуточными. Может быть, это даже сделано специально?

Петуния покачала головой, отбрасывая посторонние мысли, и упрямо посмотрела на прабабушку.

— Я могу взять с них клятву.

— Любую клятву можно обойти, нужно просто постараться — это во-первых. А во-вторых, клятвы подобны ограничениям или оковам, называй как хочешь. Они ложатся на энергетическое тело и в некоторых случаях могут ограничивать развитие или даже вредить. Поэтому запомни — никогда не разбрасывайся словами. Ведь для наделённых силой людей даже обычные слова, сказанные с достаточным весом, чувствами, могут обернуться невольной клятвой.

Петуния промолчала, кивая головой. Прабабушка была права. Петуния это понимала, однако желание рассказать друзьям о своей тайне буквально жгло её изнутри. Не понимала она другого — почему Грида настолько опасается волшебников? Она каждый раз говорит, что нельзя позволить им узнать о её силе, но ни разу не объяснила, чем вызвана такая секретность, несмотря на то, что Петуния спрашивала. Ответ всегда был один: «Позже ты сама поймёшь». После этого прабабушка обычно меняла тему, начиная очередной урок. И сейчас она поступила также.

— Ладно, хватит прохлаждаться, — решительно заявила старушка, поднимаясь из-за стола, — всё-равно чай ты не пьешь. Пойдём, сегодня научу тебя варить защитный настой. Им можно пропитывать амулеты и талисманы для усиления наложенной защиты. Итак, нам понадобится…

На протяжении следующих нескольких дней Петуния пыталась поговорить с Северусом, но Лили, будто чувствуя, постоянно была рядом. Остаться наедине получилось только в субботу. Утром Эвансы всей семьёй направились в церковь, а после службы, когда Роза остановилась поболтать с подругами из клуба садоводов, Петуния незаметно ускользнула и направилась в парк.

Северус уже ждал её на их лавочке. Он сидел немного сгорбившись, натянув шапку до бровей и спрятав покрасневший нос в ворот куртки. Заметив Петунию, он вскинулся, просиял улыбкой и помахал руками.

— Туни, привет! С рождеством!

— Спасибо, — поблагодарила Петуния, приближаясь. — Ты же не празднуешь и не забываешь напоминать мне об этом каждый год.

Мальчик шмыгнул носом и поспешил засунуть руки в карманы, но Петуния уже разглядела отсутствие перчаток. Северус постоянно забывал надевать шарф с перчатками, и Петуния отдавала ему свой шарф. Иногда ей даже казалось, что тот делает это нарочно, чтобы почувствовать её заботу. Но быстро отмахивалась от подобных мыслей, не замечая, что сама стала выбирать более тёплые и длинные шарфы. Вот и сейчас девочка аккуратно намотала свой шарф на Северуса, поправила на нём шапку и села рядом.

— Ага, спасибо, — Северус закутался в шарф, напоминая нахохлившегося воробья, и Петуния тихо хихикнула. — Но ты-то отмечаешь Рождество. Даже ходишь в церковь, — мальчик выделил последнее слово и забавно сморщил нос.

— Северус, ну не начинай. Я не могу просто перестать ходить в церковь, это вызовет пересуды. Да и я уже объясняла, что это больше формальность.

Северус что-то неразборчиво пробурчал, засунул нос глубже в пушистый шарф и кивнул.

— Я хотела поговорить с тобой о другом, — Петуния на секунду замялась, закусывая губу. — Помнишь, я просила поискать информацию о «другой» магии?

Северус снова кивнул и уставился на мыски своих ботинок.

— Не знаю, зачем тебе это, Туни, но я посмотрел в библиотеке и расспросил однокурсников. Единственное, что подошло под твоё описание — это невербальная и беспалочковая магия. Однако… — тут мальчик взглянул на Петунию как-то черезчур жалостливо, — она доступна только очень могущественным волшебникам и после длительных тренировок.

— Жаль.

— Я кое-что почитал и думаю, что ты… Туни, ты — сквиб, — Северус повернулся к ней корпусом, взял за руки и зачастил, проглатывая окончания слов. — Но обещаю, это не имеет никакого значения! Совершенно неважно! Я всегда буду твоим другом.

Если в первое мгновение Петуния удивилась, не представляя, что нашло на мальчика, то вскоре поняла, что он пытается её успокоить. Видимо, Северус думал, что она расстроиться из-за того, что является каким-то непонятным сквибом.

— А кто такие сквибы?

— Они обычно рождаются в семьях волшебников, но при этом не имеют магических способностей. Однако они могут видеть магию и на них не действуют маггллоотталкивающие чары. Помнишь, ты говорила, что видела Дырявый Котёл с самого начала? Вот я и решил проверить…

— Но, Северус, мне кажется ты ошибаешься, — перебила мальчика Петуния, — да, я видела паб до того, как Лили провела меня туда, но мои родители — совершенно точно не обладают магией.

— Знаю, это-то и странно! — взволнованно произнёс Северус. — Было бы неплохо сходить в Гринготтс. Я слышал, что гоблины проводят проверку крови. Может быть у вас с Лили есть предки-волшебники! Правда, не знаю, сколько это стоит.

— Ну и что изменится от наличия волшебника в моей родословной?

Петуния спокойно посмотрела на Северуса, который запальчиво открыл рот, но так и смог ответить, промолчав. Тогда она перевела взгляд на небо. Оно радовало сегодня невероятным голубым цветом и чистотой, лишь редкие облака медленно перемещались, гонимые ветром.

Петунию совершенно не волновало: есть ли в чьей либо крови волшебство ил нет. Конечно, магическое сообщество, для которого магия является важнейшей частью жизни, могло не согласиться с ней, но девушка совершенно не желала делить людей по наличию или отсутствию магии. Или более того — считать кого-то выше или ниже. Однако Петуния также понимала, что, как бы не старалась, она не может заставить всех волшебников думать иначе. Ей просто хотелось, чтобы хотя бы Северус с Лили смотрели на это проще.

— Ну правда, что от этого изменится? — выдохнула Петуния, провожая взглядом одно из облаков причудливой формы. — Разве ты станешь относиться ко мне как-то иначе, Северус? Ты сам только что пообещал быть моим другом навсегда.

Северус выдохнул, привалился к плечу Петунии и тихо произнёс:

— Ты права, Туни. Ничего не изменится, я увлёкся.

Несколько минут они просидели молча, думая каждый о своём. Петуния пыталась вообразить, как бы изменилась её с сестрой жизнь, если бы родители были волшебниками, но не смогла представить кардинальных различий. Так что она покачала головой, взгляд зацепился за часы и она ахнула — пора было бежать домой. Она ускользнула, никому ничего не сказав, так как думала, что не задержится надолго. А теперь её, возможно, уже искали.

— Ты точно не хочешь прийти к нам на Рождественский ужин? — уточнила она на всякий случай у Северуса, поднимаясь на ноги. Тот отрицательно покачал головой и принялся разматывать шарф, на что Петуния махнула рукой, мол «оставь».

— Ты же знаешь, отец сегодня как обычно будет в пабе, так что мы с мамой должны успеть провести положенные ритуалы до его возвращения.

Северус нахмурился, отвёл взгляд. Сколько Петуния помнила, он всегда замыкался в себе, стоило затронуть обстановку в его семье. Если Лили часто даже не замечала изменений в поведении друга и могла невольно задеть, упорствуя в своём желании получить ответы, то Петуния более чутко отслеживала подобное. Она старалась не давить, и со временем такая тактика дала плоды: Северус стал больше откровенничать с ней, иногда даже сам заводил разговор про свою семью, но почти всегда быстро его сворачивал.

Петуния обняла Северуса на прощание и поспешила домой. Стоило разуться, как Роза тут же нашла для дочери работу: нужно было помочь на кухне. На каждое Рождество миссис Эванс готовила классический рождественский ужин: жареную индейку с брюссельской капустой, жареным картофелем, клюквенным соусом и сосисками, обернутыми в бекон. На десерт был фруктовый пудинг.

После плотного ужина семья перебралась в гостинную, где Лили предложила сыграть в новую настольную игру, которую ей подарили. Игра оказалась классической «Змеи и лестницы». За азартом они не заметили, как сыграли несколько раз подряд. Затем Роза, поддавшись строящей глазки Лили, разрешила дочерям посмотреть телевизор подольше, а сама с мужем поднялась наверх. Стоило шагам родителей утихнуть, Лили повернулась к сестре и, загадочно блестя глазами, произнесла:

— А давай посмотрим ужастик?

— Ты же потом спать не сможешь, — усмехнулась Петуния. Лили тут же напыжилась, помотала головой.

— Я не боюсь!

Петуния, всё ещё посмеиваясь, согласилась и стала переключать телеканалы. Раз на восьмой им повезло наткнуться на фильм ужасов. В нём показывали тихий американский городок, который подвергся нападению птиц. В итоге, как и думала Петуния, досматривать фильм ей пришлось одной, а ночью Лили пробралась к ней в комнату и, трогательно заглядывая в глаза, попросила разрешения остаться. Петуния вздохнула, закатывая глаза, но без вопросов откинула одеяло, позволяя сестре юркнуть в кровать.

Каникулы подошли к концу очень быстро. Не успела Петуния как следует насладиться временем, проведённым с семьёй и друзьями, как наступило время возвращаться в школу. Так что уезжала она с нежеланием — хотелось остаться дома подольше, но она понимала, что это просто каприз. Расстраивало и то, что она не смогла проводить ребят на вокзал, так как каникулы в школе Святой Вальбурги заканчивались раньше, чем в Хогвартсе.

Вернувшись в школу, Петуния с головой погрузилась в учёбу. Ради этого ей даже пришлось уйти из команды по крокеру, потому что тренировки, на её взгляд, занимали слишком много времени, которое можно было провести в библиотеке или в конюшне. Хоть Петуния и не планировала отказываться от походов к привязавшейся к ней Харт, к её огромному сожалению, время пребывания там пришлось сократить. Из-за этого Петунии всё время казалось, что лошадь дуется. Она ржала приветственно, однако сразу же отворачивала морду и отходила в дальний край стойла, не реагируя на призывы, но продолжая косить хитрым взглядом. Тем не менее, стоило лошади заметить, что Петуния протягивает на ладони любимое угощение — дольку яблока или кусочек сахара, она мигом забывала все обиды и разрешала вывести себя из загона.

Прогулки верхом помогали Петунии отвлечься от напряжённого графика учёбы и ненадолго расслабиться, не думать об экзаменах, которые предстояло сдать в следующем году. На их основе должно решится — сможет ли она получить стипендию на два последующих года обучения или нет.

В Великобритании после пяти лет обязательного обучения в средней школе можно было продолжить обучение в так называемом «шестом классе»*. Это двухгодичная программа подготовки к поступлению в университеты, по окончанию которой сдаются экзамены, необходимые для поступления в университет.

Конечно, можно этого не делать и пойти в колледж или даже сразу работать, но Петуния не хотела рассматривать такой вариант. Отец поддерживал её. Мать же считала, что девушке не нужно высшее образование. Вполне достаточно пройти курсы, например, машинисток, выйти на работу, где быстро найти хорошего, надёжного мужа и в дальнейшем сидеть дома, как и полагается благовоспитанной девушке их времени. Петунию же подобный расклад не устраивал совершенно. Даже на Рождественских каникулах Роза несколько раз поднимала эту тему, видимо, надеялась отговорить Петунию, но та не собиралась так просто сдаваться.

Петуния часто обменивалась письмами с Северусом, а вот Лили писала, не сказать, чтобы часто — от неё пришло всего три письма, да и те с каждым разом становились всё короче. Родителям сестра писала также редко, о чём мама не забывала жаловаться при каждом звонке.

Лили отговаривалась занятостью и отсутствием особых новостей, и Петуния в принципе допускала, что подростку, попавшему в волшебный мир и окружённому магией, постоянные весточки домой могут показаться повинностью, несмотря на переживание родителей, желающих знать, как дела у их кровиночки. Однако стало казаться, что Лили буквально выдавливает из себя письма — настолько скупыми и лаконичными они были.

Это привело к тому, что Петунии пришлось мягко напомнить Северусу о его обещании присматривать за подругой и попросить кратко описывать, как у той дела. С тех пор в конце каждого его письма была часть, посвященная сугубо Лили. Он не расписывал подробно её дни, но кратко упоминал значимые по его мнению события: успехи в зельеварении и чарах, приставучего Поттера, который привязался к Лили, и благоволящих к девочке преподавателей. Петунии было совестно просить Северуса, по сути, шпионить, но волнение за сестру было сильнее неё.

Лето пролетело так же стремительно, запомнившись редкими посиделками с подругами: Эбби c родителями весь июль провела во Франции, где откровенно получала удовольствие от флирта с французами, а Мэгги наслаждалась первыми и оттого робкими отношениями с Джейком, которые закрутились после Рождественской вечеринки. По словам лучившейся от довольства Эбби, весь вид которой буквально кричал «я была права!», Торнберри был откровенно влюблён в их подругу — широкая улыбка, сияющий нежностью взгляд и «придурковатое выражение лица» выдавали его чувства с головой.

Петуния была рада за подругу, ведь Мэгги расцветала на глазах. И, казалось, что она черпает уверенность из своей любви, оказавшейся взаимной. Она всегда была миловидной, и Петунию удивляло, почему окружающие не замечают этого. Возможно, этому мешал спокойный характер Мэгги и более взрослое мышление, из-за которых девушку было трудно заметить на фоне сверстниц. Поэтому преображение подруги не поразило Петунию. И, когда остальные внезапно заметили Мэгги и увидели в ней красивую девушку, Петуния только усмехнулась и покачала головой. Этот случай в очередной раз показал как слепы люди в отношении окружающих.

Сама Эванс не хотела отношений — не видела себя в роли домохозяйки, которая послушно дожидается мужа с работы и во всём пытается угодить ему. Однако, казалось, именно этого ожидала от своей старшей дочери Роза.

Лили была «их ведьмочкой» и, кто бы что ни говорил, не совсем вписывалась в жизнь правильной, добропорядочной — нормальной — семьи, проживающей на Аллее Глициний. Родители гордились младшенькой, но совершенно не возлагали надежд, что она выйдет замуж за обычного парня, поселится на такой же тихой улочке и будет жить подобно им. Поэтому Роза с энтузиазмом перенесла все свои чаяния на Петунию, стараясь вылепить из неё приличную девушку так, как она это понимала — по своему образу и подобию.

Так что Петуния совершенно не удивилась, когда в течении всех летних каникул Роза всеми правдами и неправдами пыталась свести её с подходящим парнем. Конечно, подходящим по её критериям. Это значит, что парень — читай, будущий муж — должен быть из приличной семьи, на несколько лет старше и способен обеспечить семью из трёх-четырёх человек.

Петуния пыталась поговорить с мамой, однако та и слушать не хотела, утверждая, что «знает, как лучше, и Петунии следует прислушиваться к словам старших».

Тогда они впервые поругались, да так сильно, что Роза при виде дочери поджимала губы, хмурилась и молчала несколько дней. Генри, узнавший в чём дело, вздохнул, приглаживая усы, да попытался смягчить жену, за что был безжалостно выселен в гостевую спальню.

В итоге, вместо помощи, отец посоветовал Петунии быть помягче с матерью, а также присмотреться к парням — вдруг кто-то понравится. Всё же ей в следующем году исполнится уже шестнадцать лет, так что пора было задуматься о будущем, а Роза всего лишь переживает за неё.

Петуния и сама понимала, что мама не хочет ей зла и старается помочь устроиться в жизни, исходя из своих соображений, но это не мешало ей раздражаться. И, если вначале лета она пыталась относиться с пониманием, то, чем чаще Роза заводила с дочерью разговор насчёт её будущего, тем больше они ругались.

К августу их отношения больше походили на холодный нейтралитет. Атмосфера в доме сильно давила на Петунию, поэтому она проводила много времени на улице и в гостях у подруг. Генри, после недели в гостевой спальне, отстранился и предпочитал не вмешиваться в женские разборки.

Так что возвращение в школу девушка восприняла с облегчением, предпочитая продолжить подготовку к экзаменам. Ничего удивительного, что учебный год буквально промчался перед глазами. Немного подумав, Петуния решила остаться в школе на зимние каникулы, Лили также предпочла провести это время в Хогвартсе — одна из однокурсниц, проживающих в магическом мире, пригласила её на Рождественский вечер в гости. Стоит ли говорить, что младшая сестра с радостью ухватилась за эту возможность.

В июне, сдав экзамены, Петуния возвратилась домой. И первое время ей казалось, что Роза успокоилась в своём стремлении найти для неё подходящую партию. Она больше не заводила разговоры о её будущем, мнении окружающих и важности брака для девушки. И Петуния позволили себе расслабиться и насладиться погожими летними деньками. Благо погода располагала к долгим прогулкам, поэтому она часто читала в парке, встречалась с Мэгги и Эбби и даже дважды организовывала пикник с Лили и Северусом.

Однако затишье длилось не долго. Как-то в конце июля за ужином Роза объявила, что на днях к ним должны будут прийти гости, а значит, нужно подготовиться. Петуния с Лили лишь кивнули, так как подобное было в порядке вещей. В доме Эвансов довольно часто — по крайней мере раз в месяц — устраивались званые ужины. Нередко гостями были дамы из клуба садоводов Коукворта с их семьями и коллеги или клиенты из адвокатской конторы, в которой работал Генри. На таких ужинах разговаривали в основном взрослые, дети же должны были выглядеть пристойно, благовоспитанно помалкивать, отвечать на вопросы гостей и воплощать собой сущих ангелов.

И для Лили, и для Петунии это было знакомо, так что нисколько не удивило. Девочки привычно помогли Розе в подготовке: совместно навели порядок дома, особенно тщательно прибравшись в столовой и гостиной, и помогли с готовкой. Роза отвечала за основные блюда, Петуния — за гарниры, а Лили доверили соусы и закуски.

Всё шло как обычно, однако за час до начала ужина, когда Петуния была в своей комнате, в дверь коротко постучали. Петуния отложила расчёску на трюмо и произнесла:

— Входите.

— Милая, я хотела с тобой поговорить, — сказала Роза, заходя в комнату и прикрывая дверь.

Она приблизилась к дочери, мягко положила руки на плечи и повернула лицом к зеркалу, затем ненадолго сжала ладони в нежной ласке.

— Ты у меня такая красавица, похожа на меня, — вздохнула Роза и, взяв в руки расчёску, аккуратно провела по волосам. — Позволишь матери уложить тебе волосы?

Петуния молча кивнула. Внезапно защемило сердце: вспомнилось, что раньше Роза каждый день заплетала Петунию, но это прекратилось после её поступления в школу-школу интернат. Тогда Петунии пришлось быстро вспомнить, как укладывать волосы самой.

Она подумала, что, возможно, это попытка наладить связь, которые оставались натянутыми после прошлогодних ссор. Если это так, то Петуния бы с радостью простила Розу и постаралась вернуться к прежним близким отношениям матери и дочери.

Петуния улыбнулась и проворчала:

— Неправда, Лилс похожа на тебя намного больше, чем я, — а затем тихо пробормотала под нос: — и она намного красивее.

— Глупости! Кто такое сказал?

— Все так говорят, — неохотно призналась покрасневшая Петуния после недолгого молчания и отвела взгляд. Она не ожидала, что Роза услышит последнюю часть.

Роза поджала губы, продолжая методично расчёсывать волосы дочери.

— Вы с Лили разные, но, милая, это не делает кого-то из вас некрасивой, — медленно произнесла Роза и, увидев, как Петуния собирается возразить, перебила её: — И я это говорю не как ваша мать.

Петуния закрыла рот и нахмурилась, продолжать разговор не хотелось. Несколько минут они провели в тишине, а затем она тихо и горько проговорила то, что долго копила в себе:

— Когда мы вдвоём, все замечают лишь Лили, потому что она яркая и шумная. А меня воспринимают лишь как её невольное приложение — хорошую старшую сестру. Я словно невыразительный фон, призванный оттенить её броскую внешность.

— Милая, — ахнула Роза и обняла Петунию, — поверь мне, никто так не думает. Может, меня ты тоже считаешь некрасивой?

— Это не так!

— В юности, признаюсь, я тоже считала себя блеклой, тусклой, но позже осознала, что красота бывает разной. И совершенно не обязательно ей быть яркой и полной красок. Я хочу, чтобы и ты это поняла, Петти. Поразмышляй над моими словами.

— Хорошо.

После этого Роза поправила гребень и довольно кивнула. Она собрала волосы дочери в низкий пучок, который закрепила с помощью нескольких невидимок и нежного гребня с жемчугом и цветами цвета слоновая кость, а затем выпустила спереди несколько небольших прядей, чтобы обрамить лицо.

— Надень нитку жемчуга и те туфли с каблуком котёнка. Сегодня нужно выглядеть элегантно, но не вызывающе, — посоветовала Роза, оглядев вставшую Петунию с ног до головы.

— Сегодня настолько важные гости? Очередной папин богатенький клиент? — вскинула брови Петуния, посмеиваясь.

— Хм, вот об этом я и хотела изначально с тобой поговорить, милая.

Роза замялась и сцепила руки в замок — она так делала, когда переживала. Петуния, заметившая и выражение лица, и странную интонацию, невольно насторожилась.

— Что ты имеешь ввиду?

— Сегодня у нас в гостях будет семья Дурсли — крайне хорошие и добропорядочные, а главное — обеспеченные люди по словам Генри. У главы семьи своя строительная компания, а мать домохозяйка. Конечно, кризис немного ударил по компании, но это не страшно, не переживай, людям всегда нужно что-то строить…

Петуния нахмурилась, совершенно не понимая, к чему ведёт Роза. Зачем ей знать об этих Дурслях так много? Какая разница, что старший Дурсль владелец строительной компании? Ведь это не имеет к ним, а тем более к ней, никакого отношения. Она и так знает, что нужно быть милой с гостями и не позорить родителей.

— По счастливой случайности, — продолжала Роза, — у них есть сын. Его зовут Вернон и он всего на два года старше тебя! Генри сказал, что через пять-десять лет отцовская компания отойдёт под управление Вернона, так что он завидный жених…

Роза ещё продолжала что-то говорить, но Петуния уже ничего не слышала. Усмехнувшись, она на несколько секунд зажмурилась и сжала в руках найденную в шкатулке нитку жемчуга. Она думала, что мама хотела помириться. Надеялась, что, возможно, она наконец приняла во внимание желания Петунии. Она так скучала по мирной атмосфере, которая царила между ними сегодня, когда Роза так аккуратно и трепетно прикасалась к её волосам. Петунии на долгие минуты показалась, что всё стало, как прежде, что не было прошлогодних ссор и непонимания.

Похоже, она ошиблась.

_______________________

Шестой класс* (six form) — это последние два года (Year 12 и Year 13) среднего образования в Англии, Уэльсе и Северной Ирландии. Обычно обучение на этом уровне происходит с 16 до 18 лет.

Туфли с каблуком котёнка* (kitten-heel) — каблук-рюмочка, форма каблука, появившаяся в 50-е годы. Изначально задумывалось, что это своего рода переходный этап для девушек-подростков, которые пока не готовы носить высокую шпильку.

Родители иногда забывают, как они сами были детьми.«Вино из одуванчиков», Рэй Брэдбери

— Мам, прекрати, пожалуйста, не начинай снова! — поморщилась Петуния и отвернулась, затем надела жемчуг, разгладила юбку и присела на кровать. Хотелось выйти из комнаты и уйти таким образом от разговора, но она знала Розу — это не поможет, ведь та была упрямой. С неё станется следовать за Петунией по пятам до самого прихода этих Дурслей.

— Милая, прекращай упрямиться. Мы с папой всё понимаем — подростковый бунт, по настоянию Генри я даже дала тебе время пережить его, но так не может продолжаться дальше.

Роза села рядом с дочерью и мягко сжала её ладонь в руках, погладила большими пальцами. Но Петуния лишь дёрнула плечами и, поджав губы, отвернула лицо. Внутри что-то болезненно сжалось, а глаза запекло, и она закусила нижнюю губу, сдерживая слёзы и уставившись на лучи закатного солнца, придающие половому покрытию оранжевые оттенки.

С прошлого лета всё чаще казалось, что родители не видели в Петунии человека, способного самостоятельно принимать решения. Она старалась с этим бороться, но натыкалась на тотальное непонимание. Она разговаривала с отцом, но тот лишь вздыхал, да разводил руками, прося быть к Розе снисходительной. Она предпринимала попытки поговорить с матерью, но та и слушать не хотела, искренне уверенная, что лишь она одна знает, как будет лучше для её дочери. Ведь так было с ней и с её матерью, и с её бабушкой, и со всеми девушками в её семье.

Испокон веков в Англии родители решали за дочерей их дальнейшую судьбу. И в первую очередь это, конечно же, касалось брака. Несмотря на развитие общества, многие семьи продолжали сговаривать своих дочерей чуть ли не с пелёнок. Особенно это относилось к состоятельным, а также аристократическим семьям. Петунии казалось, что к Эвансам это не имеет никакого отношения, поэтому она никогда не думала, что договорной брак коснётся её лично.

Последний год показал, что она ошибалась.

С рождения проживая в респектабельном районе пригорода, Петуния никогда не была в откровенно бедных районах и как-то незаметно стала считать, что многие англичане живут подобно её семье. Один-два ежегодных отпуска за границей, большой хорошо обставленный дом с четырьмя спальнями, званые ужины, дорогой автомобиль отца, фамильные драгоценности матери, а также трастовые фонды для каждой из дочерей — всё это быстро стало чем-то привычным. Ведь, как оказалось, Эвансы относились к крепкому среднему классу. В них с Лили даже присутствовала аристократическая кровь, привнесённая в семью Розой. Та происходила из семьи обедневшего барона, однако титулом не обладала — он передавался только по мужской линии.

Кто-то может сказать: «а как же обучение?» Истинный средний класс обучается в частных школах, которые являются носителями вековых традиций и берут большую плату за обучение, которая не по карману обычным гражданам.

Всё верно, ведь Петуния обучалась как раз в одной из таких школ. Инициатива поступить в среднюю школу по стипендии исходила от самой Петунии, которая хотела испытать себя и в какой-то мере проявиться, а также помочь родителям. Однако, если бы она провалилась, то старшие Эвансы смогли бы заплатить за обучение — деньги на это откладывались задолго до рождения дочери.

Лили также в одиннадцать лет должна была поступить в выбранную родителями частную школу, если бы за ней не пришли из Хогвартса.

Единственная причина, почему они с сестрой обучались в местной младшей школе Коукворта — нежелание Розы отпускать дочерей от себя слишком рано. Однако это не спасало их от репетиторов, нанятых родителями, и занятий с матерью.

До конфликта с прошлым летом, Петуния не обращала внимания на все эти нюансы. Она просто не думала о браке, считая, что до этого ещё рано, да и не коснётся её. Осенью после возвращения в школу она взглянула на всё по-новому и стала больше прислушиваться к болтовне одноклассниц.

К её удивлению большинство девочек уже были обручены и не возражали против того, что за них это важное решение приняли родители. А если кто-то и был против, то недовольство не шло дальше разговоров с подружками и перемывания косточек выбранных родителями женихов — никто и не думал протестовать или, боже упаси, сбегать.

В романах, популярных среди учениц, это выглядело крайне романтично. Героиня плевала на обстоятельства и общественное порицание и, вопреки воле родителей, страстно бросалась в объятья бедного красавчика вместо предназначенного жениха. Отречение от семьи сильно било по героине, но в итоге любовь героев помогала паре преодолеть все трудности. Девочки вздыхали мечтательно, но рисковали претворить подобное в жизнь — единицы. Ведь понимали, что подобное выглядит романтично лишь в книге и часто не имеет ничего общего с реальностью.

Петунии же такой подход претил. Конечно, изначально идти против воли старших Эвансов она не хотела, но с течением времени всё чаще склонялась к этому. Она не хотела выходить замуж за человека, подобранного её родителями, и становиться домохозяйкой. Если быть точной, то в данный момент она вообще не желала становиться чьей-либо женой, даже если это произойдёт только через два или три года. Больше всего расстраивало отношение Розы, считающей, что высшее образование не для девушек и не стоит тратить на это несколько лет жизни.

— Послушай, Петти, — продолжила Роза после продолжительного молчания, — я делаю это для твоего же блага. Просто присмотрись к Вернону, дай мальчику шанс, хорошо?

Роза немного подождала ответа, но, не получив его, сильнее стиснула ладони, принуждая Петунию хоть как-то отреагировать на её слова. Петуния упрямо покачала головой, отказываясь отвечать, отказываясь давать обещание, ведь знала, что скорее всего не сдержит его. Будь её воля — она бы вообще не стала присутствовать на ужине.

Видя поведение дочери, Роза вздохнула и произнесла:

— Ну хватит упрямиться! — и повернула лицо Петунии к себе, несильно сжимая щёки, а потом строго продолжила: — Петуния, ты сейчас же прекратишь себя так вести и пообещаешь мне быть благоразумной этим вечером!

Петуния мелко вздрогнула и наконец взглянула напрямую на мать. Она знала этот тон — Роза потеряла терпение, и уговоры кончились. Вздохнув, она кивнула.

— Я… постараюсь, мама.

— Вот и хорошо, милая, — тут же прощебетала мать, расплываясь в улыбке. — Дурсли вот-вот прибудут, так что поторопись.

Она поцеловала Петунию в макушку и вышла из комнаты. Петуния грустно усмехнулась. А чего она ожидала? Что Роза отступит и отменит, по сути, ужин-смотрины? От начала и до конца — нереальный сценарий.

«Что ж, я попытаюсь поговорить с отцом после ужина», — поджала губы Петуния и, глянув в зеркало, поспешила в гостиную.

Пока Роза с Лили на подхвате суетились между столовой и кухней, завершая последние штрихи, Петунию оставили караулить в прихожей. Незадолго до того, как часы в гостиной пробили семь раз, снаружи послышался шум автомобиля, и вскоре в дверь постучали. Петуния поспешила открыть.

На пороге стояли трое: мужчина, женщина и парень лет двадцати. Старшие Дурсли, на взгляд Петунии, оказались колоритной парой, но вместе крепко сбитый низкорослый мистер Дурсль и более высокая худощавая миссис Дурсль смотрелись довольно гармонично. Быстро окинув семью взглядом, Петуния поприветствовала их и посторонилась, позволяя войти.

— Здравствуй, ты должно быть Петуния? Генри о тебе много рассказывал, — добродушно усмехнулся мистер Дурсль, шагнул навстречу, крепко пожал Петунии руку, а затем поздоровался с вышедшим в коридор Генри. Мистер Дурсль, несмотря на небольшую полноту, двигался быстро и целеустремлённо. Казалось, он постоянно находился в движении.

Петуния приняла от миссис Дурсль шляпку и проводила женщину с сыном в гостиную, где уже расположились мужчины. Из-за того, что в их доме часто бывали гости, многие из которых были клиентами и коллегами мистера Эванса, тот с разрешения супруги устроил в гостинной своеобразный мужской уголок. Там стояло три кожаных кресла, расположившихся вокруг маленького журнального столика, и бюро, где Генри хранил сигареты, сигары и снифтеры для коньяка.

Миссис Дурсль в сравнении со своим мужем выглядела спокойной скалой, стойко взирающую на бьющиеся о неё волны. Младший Дурсль вёл себя тихо, поэтому Петуния решила пока не замечать его.

— Вернон, что ты носишься с этой бутылкой вина, как младенец с любимой погремушкой? — хохотнул мистер Дурсль, стряхнул пепел с сигареты и, топорща светлые усы, продолжил разговаривать с мистером Эвансом.

Вернон от комментария отца сильно покраснел, но молча сунул вино в руки Петунии и сел на диван возле камина, где сидела миссис Дурсль. Та улыбнулась и посмотрела на Петунию заинтересованно, словно удав на свою жертву. Петуния поёжилась и воспользовалась возможностью улизнуть на кухню.

— Уже поздно притвориться больной, да? — тяжело вздохнула она, заставляя Лили захихикать.

Роза только молча покачала головой, недовольно поджав губы, и выпроводила их из кухни, наказав развлечь миссис Дурсль, так как с её мужем вполне справится Генри. Поэтому оставшееся до ужина время Петуния и Лили провели в компании миссис Дурсль, отвечая на вопросы о себе и слушая истории о её детях — помимо сына в семье была ещё и старшая дочь Марджори. От историй Вернон, сидящий рядом, но демонстративно не участвующий в разговоре, попеременно то краснел, то бледнел.

Розу, зовущую в столовую, Петуния и Вернон встретили с облегчением, невольно переглянувшись. Все последовали за хозяйкой. Генри сел во главе стола, слева и справа от него расположились мистер и миссис Дурсль, а Вернона и Петунию Роза, улыбаясь, посадила рядом друг с другом.

Ужин по мнению Петунии прошёл слишком быстро. Вернон постоянно смотрел на неё, несколько раз даже казалось, что он хочет что-то сказать, но так ничего и не произнёс.

Он был довольно симпатичен на лицо, фигурой был похож на своего отца — такой же коренастый, но без лишнего веса. Ростом, насколько Петуния успела заметить, парень был примерно с неё. Так как он продолжал молчать, то про его характер Петуния не могла ничего сказать, но она могла допустить, что в других обстоятельствах могла бы попробовать с ним пообщаться. Сейчас же это было делом принципов — Петуния не собиралась давать Вернону шанс! Она обещала матери быть благоразумной и только. Про остальное речи не шло, так что Петуния собиралась просто игнорировать его.

После ужина все перебрались в гостиную: мужчины курили и пили виски, женщины с Лили угощались яблочным пирогом с чаем, а Петунию с Верноном усадили на отдалённый двухместный диванчик со словами «пообщайтесь».

— Эм, я, как ты слышала, Вернон, — неловко протянул широкую ладонь Вернон.

— Петуния.

Петуния решительно пожала руку, но отстранилась спустя секунду.

Повисла неловкая тишина.

Петуния не горела желанием общаться, но даже так ей стало на секунду жалко парня, который, похоже, опешил от короткого и прохладного ответа. Но она не хотела давать ему напрасных надежд, поэтому решила сразу всё прояснить. Сначала она постарается сделать это мягко, а там как пойдёт.

— Послушай, извини за резкость, но я не собираюсь с тобой знакомиться и налаживать какое-либо общение, — тихо вздохнула Петуния, расслабляя напряжённые плечи.

Вот так она призналась, сказала честно и прямо. Это было просто, и ничего не случилось — гром не грянул. Она правда не понимала, как по мнению матери она должна себя вести, но в любом случае не хотела в этом участвовать.

— Кхм, ничего, — произнёс Вернон и вдруг понимающе усмехнулся, — ты впервые в такой ситуации, верно? Я понимаю.

Петуния только приподняла бровь в недоумении. Вернон отреагировал как-то… спокойно. Она не знала, чего она ожидала, но точно не этого. Думала, что он может рассердиться и… Нужно признать, дальше она не придумала. Петунии просто хотелось, чтобы этот вечер побыстрее уже закончился.

— Ну, я так подумал. Для меня такой ужин уже не первый — мама активно пытается найти мне подходящую девушку… невесту.

Вернон снова тяжело покраснел, потёр затылок. Петуния заметила, что он краснел быстро: сначала багровели щеки, затем румянец быстро перетекал на короткую шею и уши. Светлые волосы лишь больше подчёркивали это.

Надо признать, это выглядело довольно мило.

— Почему же она не доверит это тебе? Ведь тебе жить потом с этой невестой, а не миссис Дурсль.

— Последнее слово в любом случае за мной, так что я не против её помощи. Ведь мама старается ради меня, ради моего блага.

От последней фразы Петуния скривилась и отвернулась, сжав руки на коленях. Это невольно напомнило ей сегодняшний разговор с Розой. Та тоже упирала на какое-то благо. Петуния этого откровенно не понимала, ведь это её жизнь — именно она должна выбирать учиться в университете или быть домохозяйкой, она должна выбирать за кого выходить замуж. Беспокойство родителей за неё вполне оправдано, но от этого обида не становится ни на каплю меньше.

Ладонь внезапно робко накрыла чужая и аккуратно, но твёрдо сжала. Петуния выдохнула и посмотрела на Вернона. Тот слегка улыбнулся и отодвинулся.

— Послушай, — начал он тихо, — нам не обязательно общаться, но я был бы рад попробовать. Ты интересная.

— Ты меня даже не знаешь, — возразила Петуния.

Парень просто развёл руками, как бы говоря «ничего не знаю» и «это моё мнение», заставляя Петунию фыркнуть. Как-то незаметно Петуния расслабилась, и остаток вечера они непринуждённо проболтали, не замечая довольных взглядов миссис Эванс и миссис Дурсль.

Вернон оказалась неплохим собеседником, но было заметно, что в разговоре с Петунией он сдерживался. Да и ни о чём интересном они не разговаривали — не под присмотром родителей. Так что от ужина Петуния была не в восторге, но на Вернона, оказавшегося в похожей ситуации, она не могла злиться.

Семья — это не те, кто тебя балует и следует всякому твоему капризу. Это те, кто сражается за тебя и за кого сражаешься ты.Никлаус Майклсон, Древние (The Originals)

Незаметно пролетело два года.

За это время Роза, казалось, успокоилась в своих матримониальных планах на старшую дочь. По крайней мере она больше не пыталась сводить Петунию с подходящими парнями и устраивать эти безобразные смотрины.

Летом после того ужина с Дурслями Петуния несколько раз сталкивалась с Верноном, но это происходило не так часто, и поэтому она считала, что это происходит случайно, пока однажды днём не встретила его в собственной гостинной. Тогда Вернон, краснея, неловко признался, что их матери, видимо, сговорились. Он и сам не сразу понял, что происходит. Оказалось, когда Петуния собиралась в Лондон или в Бирмингем с Мэгги и Эбби, что происходило тем летом довольно часто, то Роза звонила миссис Дурсль. Последняя же старалась по какому-либо предлогу отправить туда же и Вернона.

После первой встречи в Гайд-парке Эбби, выбившая из Петунии подробности июльского ужина, ещё долго хихикала и дразнила подругу. Петуния краснела, фыркала и пыталась подколоть в ответ. Мэгги, мягко улыбаясь, смотрела на подобное ребячество со стороны и обычно не спешила вмешиваться — знала, что подобные шуточные перебранки доставляют обоим удовольствие.

Большую часть времени Петуния продолжала проводить в школе, как и Лили, поэтому они встречались лишь на Рождественских и летних каникулах. Так что ничего удивительного, что они с сестрой как-то незаметно стали отдаляться друг от друга.

Заметив это Петуния попыталась проводить с Лили больше времени, но та предпочитала ей компанию Северуса и очень обижалась, если Северус с Петунией проводили время вдвоём, без неё. Поэтому Петуния старалась не давить на младшую сестру — та, если её что-то не устраивало, уже несколько раз закатывала настоящие истерики, какие не случались с ней даже в глубоком детстве. И каждый раз Петуния терялась и быстро отступала, не зная как реагировать, ведь раньше Лили никогда себя так не вела. Она с детства была немного избалованной стараниями всей семьи, но прежде не имела привычки чуть что истерить, чтобы получить желаемое. Роза бы просто не потерпела такого поведения.

В течении учебного года Петуния всё также получала от Северуса письма, в которых тот рассказывал ей как дела у младшей сестры. Сама же Лили практически перестала писать и родителям, и Петунии. И последняя пересказывала родителям то, что было известно от Северуса.

Петуния предпочитала списывать отдаление сестры от семьи и изменение характера на взросление, которое к тому же происходило по большей части вдали от дома. Всё-таки обстановка и окружающие люди сильно влияли на становление личности, особенно в подростковом возрасте.

А изменения были огромными. За четыре года, проведённых в Хогвартсе, Лили стала более заносчивой, тщеславной и крайне требовательной. Казалось, что Петуния с родителями стали для Лили «всего лишь магглами», а обычный мир превратился в место, куда вынужденно приходится возвращаться на каникулы. Лили не говорила этого на прямую, но это прослеживалось в поведении, словах и немного пренебрежительном выражении лица.

Самое ужасное, по мнению Петунии — родители как будто не замечали ничего. Из-за этого Петуния долго сомневалась в том, что видит. Думала, что это что-то с ней не так, что она, скорее всего, надумывает и видит то, чего нет. Параллельно с этим внутри росла какая-то иррациональная вина — не проследила, не повлияла. Какая же из неё тогда старшая сестра?

Петуния несколько раз аккуратно пыталась завести разговор на эту тему, но Лили реагировала резко и болезненно, и каждый раз всё скатывалось в безобразную ссору. Так что вскоре она прекратила попытки поговорить и молча наблюдала, недовольно поджимая губы.

Северус, с которым она рискнула обсудить метаморфозы младшей сестры, лишь нахмурился и подтвердил, что в Хогвартсе Лили ведёт себя ещё хуже. Они сидели тогда в парке в тени дерева, наслаждаясь погожим днём и спасаясь от неожиданно яркого солнца.

— В школе она ходит, задрав голову, словно… королева, — скривился Северус, но тут же бросил взгляд на Петунию — не обиделась ли? Но та лишь ободряюще кивнула, мол «продолжай».

— Конечно это мозолит глаза многим, и не только чистокровным, но Слизеринцы её не тронут, а от остальных её прикрывает Поттеровская шайка с бешеным Блэком — с ними вряд ли кто-то решит связаться.

Из-за кого «Слизеринцы не тронут» Лили было предельно понятно, и Петуния умилилась. Она улыбнулась и сгребла Северуса в объятья, прошептав в тёмную макушку горячее «спасибо». Она была благодарна, что друг продолжал приглядывать за её сестрой, несмотря на проблемы с привязавшимся Поттером, ревностно охраняющим Лили от лишних по его мнению контактов. Одним из таких «лишних» был и сам Северус. Он не любил распространяться на эту тему, но изредка что-то проскальзывало. И Петуния сделала вывод, что шайка гриффиндорцев, взявшая название Мародёры, изрядно портила жизнь Северуса в школе. Однако тот не терялся и всегда давал отпор.

Северус фыркнул с возмущением, забарахтался, выбираясь из захвата, и пробурчал мол «не за что». Он отвернулся и принялся приглаживать взлохмаченные волосы, но Петуния успела заметить румянец, окрасивший высокие скулы.

— Но почему ты говоришь так, будто кто-то из учеников может… навредить Лили? — непонимающе нахмурилась Петуния, привалившись к дереву и задрав голову. Сквозь крону пробивались яркие солнечные лучи, создавая интересную тень. Один из лучиков скользнул по лицу, и Петуния прищурилась.

Северус неловко пожал плечами и тоже вскинул голову, потом, видимо, понял, что подруга не видела его жеста, и, вздохнув, решил пояснить. Ему не хотелось рассказывать о том, как Лили ведёт себя в Хогвартсе, но и врать Петунии он не собирался.

— Лили любит поучать других, часто лезет без спросу, — Северус поморщился, вспомнив, как Лили всегда не к месту влезает в их с Поттером разборки, и продолжил, — а ещё считает, что знает, как лучше. И совершенно не хочет понимать, что магический мир отличается от маггловского!

Петуния зажмурилась и промолчала. Несколько минут они молча наслаждались приятным ветерком, рассматривая кусочки неба, проглядывающие сквозь ветви дерева.

Сперва Петуния хотела возразить, что Лили не стала бы себя так вести, но… задумавшись, она смогла признать — что да, нынешняя Лили вполне могла быть твёрдолобой, не желая слушать информацию, которая расходится с однажды составленным ей мнением. Она оказалась неожиданно упёртой в своих убеждениях, и редко какие доводы или события могли повлиять на них. Также Лили нравилось быть в центре внимания, она любила быть услышанной.

Петуния вздохнула, волевым усилием отбрасывая грустные мысли, и перевела тему. Она начала расспрашивать у Северуса о том, почему зелья не действуют на обычных людей. Северус тут же развернулся к ней и принялся с азартом рассказывать, что никто из волшебников и не пробовал адаптировать даже простейшие зелья под магглов. По крайней мере, Северус не нашёл никаких научных статей в Вестнике зельевара или упоминаний в библиотечных книгах. Так что он уже думал попробовать переработать для начала Бодроперцовое зелье, но для этого нужно иметь доступ к лаборатории.

Петуния с интересом слушала друга — ей всегда нравилось наблюдать, как тот размышляет вслух, время от времени вставляя появившиеся у неё вопросы. Моментами Северус фыркал, поднимал бровь и смотрел на неё, взглядом передавая «серьёзно?», а иногда он на секунду замирал, словно осознал что-то. В такие мгновения лицо его озарялось, и Северус спешил записать пришедшую на ум идею, с головой погружаясь в расчёты. И Петуния старалась не отвлекать его.

После разговора с Северусом стало тяжело на душе. Петуния переживала за сестру, но понимала, что повлиять как-то — не могла. Она мучилась мыслями, плохо спала, припоминая все их последние ссоры, однако так и не смогла успокоиться. Что-то тревожно свербело в груди, а ночь наполняли тревожные, полные непонятного сны, после которых душа болела при взгляде на Лили. Поэтому Петуния решила поговорить с прабабушкой. Та всегда могла найти правильные слова и успокоить.

Так что при очередной встрече с Гридой она рассказала о своих снах и плохом предчувствии, на что Грида предложила погадать, но это не помогло — будущее её сестры было туманным, а карты не желали говорить. Бабушка долго вглядывалась в выпавшие карты, перекладывала их по столу, жуя губы и нахмурившись.

Затем она также молча раскинула руны, вздохнула и сказала:

— Кто-то вмешивается в судьбу твоей сестры, внучка. Путает пути и дурит головы, пытаясь построить новую дорогу, — Грида покачала головой. — Это всё, что я вижу сейчас, но обязательно попробую узнать что-то позже.

После этого Петуния пыталась поговорить с сестрой, но та не хотела её слушать, всё принимая в штыки. Один из таких разговоров закончился очередным скандалом.

— Не понимаю, как Северус вообще может общаться с этими… слизеринцами! — возмущенно выплюнула Лили, плюхаясь на скамейку рядом с сестрой. Петуния вздохнула и аккуратно закрыла книгу, недоумённо приподнимая бровь.

— Лили, Северус тоже один из этих слизеринцев, — произнесла она, выделяя последние слова. — Это логично, что он общается с людьми со своего факультета.

— Но они все тёмные маги! А Мальсибер с Эйвери — чистокровные придурки!

— Не стоит обзывать других людей и делать поспешные выводы. Как говорится: не суди книгу по обложке, — Петуния кончиками пальцев погладила книгу, лежащую на коленях, и посмотрела наверх. По ясному небу медленно и величественно плыли одинокие кучерявые облака, тёплый ветер тихо шелестел листвой, а на душе было паршиво: вчера ей снился один из этих выматывающих душу снов. Петуния совершенно не выспалась и не горела желанием ссориться с Лили. А она чувствовала, что к этому всё и шло. Не зря же Лили нашла её, чтобы выплеснуть своё возмущение, хотя планировала провести время с Северусом.

— Я сама слышала, как Мальсибер назвал меня «грязнокровкой» перед Северусом!

— Это какое-то оскорбление?

— Эти чистокровные снобы называют так всех магглорожденных, разве Северус тебе не рассказывал? Неважно! — воскликнула Лили, подскакивая со скамейки. — Все знают, слизеринцы — склизкие, подлые змеи!

— Все знают… Что тебе — именно тебе — сделали слизеринцы, Лилс? — стараясь говорить спокойно, спросила Петуния, поджимая губы. — Не смей судить о людях, которых совершенно не знаешь. И не пытаешься узнать. Лили, пойми, не бывает плохих и хороших людей…

— Да что ты можешь понимать?! — лицо Лили раскраснелось, покрываясь красными пятнами, ладони сжались в кулаки, а рыжие волосы трепал ветер. — Да ты!.. Ты вообще никто! Какая-то маггла!

В тишине парка раздался громкий шлепок — Лили захлебнулась криком, судорожно прижимая ладони к правой щеке, на которой расцветал след от пощечины. Петуния с закостеневшим лицом медленно наклонилась, поднимая упавшую книгу, и направилась к дому, оставляя за спиной застывшую в ступоре сестру.

В голове, заглушая мысли, эхом звучало: «… никто!.. Какая-то маггла!».

Очнулась Петуния в своей комнате. Шумно выдохнула, пряча побледневшее лицо в ладонях: хотелось разреветься совсем как в детстве — горько, с надрывом, выплёскивая душившие её эмоции. Глаза неприятно жгло, эмоций было хоть отбавляй, но заплакать так и не получилось.

Сколько она так просидела на полу, Петуния не смогла бы сказать. В какой-то момент она глубоко вздохнула, выдохнула, потёрла сухие покрасневшие глаза и поднялась. Следовало умыться и найти Лили.

Было очень стыдно за свой срыв. Слова задели, но больнее было от того, как сестра произнесла это — скривившись, с пренебрежением. Будто она, Петуния, и не человек вовсе, а так, какое-то больное животное, на которое даже смотреть противно. Самое страшное, что, видимо, Лили так и думала. Похоже, маггловская семья превратилась для ней в низших существ, а Петуния и не заметила.

А, может, и не хотела замечать?

Петуния покачала головой и стала спускаться на первый этаж. Всё же следовало извиниться перед Лили за пощечину.

Из гостиной доносились всхлипы Лили и невнятные причитания матери. Стоило Петунии появиться в гостиной, как плач Лили, заметившей сестру, стал громче.

— Мама, — заплакала Лили, — это всё Пет! Она меня… меня уда-арила!

— Прости, Лили. Меня сильно обидели твои слова, я не хотела… — повинилась Петуния, опустив плечи.

— Неправда! Я ничего такого не говорила! — воскликнула Лили, утыкаясь Розе в плечо.

Роза нахмурилась, приобнимая младшую дочь, и посмотрела на Петунию поверх её головы.

— Петуния, — произнесла она строго, заставляя Петунию невольно вздрогнуть от холода в голосе. Впервые мать разговаривала с ней таким тоном. — Как ты посмела ударить свою младшую сестру? Лили просто рассказывала тебе о Хогвартсе!

— Что? — опешила Петуния.

Лили закивала на последние слова Розы и принялась всхлипывать ещё горче. Петуния же перевела недоумённый взгляд с Розы на сестру, открыла рот, собираясь переспросить.

— Если ты завидуешь тому, что Лили ведьма, это не повод обижать сестру! Она не виновата, что…

Роза продолжала что-то говорить, но Петуния уже совершенно ничего не слышала. В ушах шумело, словно она внезапно погрузилась под воду. Внутри бушевала вьюга, покрывая внутренности хрустящей корочкой льда. Петуния смотрела на мать и прижавшуюся к ней Лили и не чувствовала ничего. Она грустно усмехнулась и, не реагируя на окрики, направилась в свою комнату.

На прошлой неделе, помогая с уборкой на чердаке, она нашла замечательный, немного потёртый чемодан, который принадлежал ещё бабушке Холли.

Судьба значит, да?

Через полчаса необходимые вещи — несколько смен одежды, нижнее бельё, документы и наличные из выпотрошенной копилки, а также парочка тетрадей с записями — были уложены в чемодан. Поставив тот у двери в комнату, Петуния быстро переплела волосы в косу, переоделась в дорожную одежду и, взглянув напоследок в зеркало, спустилась по лестнице. На столе в комнате остался одинокий листок бумаги.

Из гостиной продолжали доноситься всхлипывания Лили, и Петуния на мгновение замерла. Рука легла на дверную ручку, поворачивая, а в голове мелькнула и исчезла мысль — громко хлопнуть входной дверью. Петуния покачала головой и тихо вышла из дома.

Спустившись с крыльца, Петуния в последний раз оглянулась на дом, с которым было связано так много воспоминаний, пытаясь надолго запомнить каждую деталь, каждую чёрточку. Ведь что-то ей подсказывало, что она не скоро вернётся сюда.

— Ну что же, поздно сожалеть. Нужно двигаться вперёд, — попыталась приободрить себя Петуния и решительно направилась к автобусной остановке.

Она решила ехать в Лондон, но для этого сначала следовало добраться до Бирмингема на автобусе, а уже оттуда — на поезде. Путь ей предстоял неблизкий.

Казалось, что погода пытается соответствовать настроению девушки: усиливающийся ветер пригнал с горизонта тяжёлые, свинцовые тучи, дождь стучал в окно поезда, а солнце не спешило показываться. Стук колёс успокаивал, отгонял неприятные мысли, и Петуния, прислонившись к окну, задремала.

Она сошла с поезда на конечной — железнодорожной станции Юстон. После тихого и спокойного Коукворта шумный Лондон ошеломлял: забитые улицы, толпы куда-то спешащих людей. Петуния, сжимая ручку чемодана, растеряно оглянулась — она никогда не была в Лондоне одна. И сейчас не знала: куда идти? Однако при слове «Юстон» что-то крутилось в голове, и она нахмурилась, пытаясь вспомнить.

«Юстон… Юсто-он… Вспомнила! Совсем рядом находится Кингс Кросс, а оттуда рукой подать до Камден-тауна. Помню, отец за завтраком как-то говорил, что там недорогое жильё. Решено!» — подумала Петуния, определяясь с тем, в какую сторону идти.

Аккуратные симметричные домики георгианской застройки, маленькие магазинчики, торгующие предметами искусства и антиквариатом, а также блошиные и спонтанно организованные палаточные рынки, где можно найти всё, что угодно. Камден манил своей самобытностью и напоминал «город в городе», наполненный собственной культурой и атмосферой. Петуния ощущала себя Алисой, которая попала в Зазеркалье — островок сказок и фантазий.

На пути показалось очередное уличное кафе с маленькими круглыми столиками, и она решила немного передохнуть: уставшие руки оттягивал к земле тяжёлый чемодан. Устроившись за свободным столиком и пристроив чемодан в ногах, Петуния заказала подошедшей официантке кружечку чая и парочку сэндвичей со сливочным маслом и огурцом. Чай оказался ароматным, а сэндвичи утолили первый голод, и Петуния смогла осмотреться. За соседним столиком справа пила чай парочка, о чём-то активно переговариваясь и, временами, бурно жестикулируя; слева в одиночестве сидела женщина лет сорока в широкополой шляпке с перьями. А на соседнем с Петуньей стуле лежала забытая кем-то газета — это был «The Daily Telegraph»*.

«Как удачно», — пронеслось в голове.

Она зашуршала страницами, пытаясь найти отдел Недвижимости, в котором печатали объявления о продаже и сдаче недвижимости в аренду. Конечно, ей хотелось бы иметь свой собственный домик где-нибудь в черте Лондона, но посчитав в уме имеющиеся сбережения, Петуния, вздохнув, с сожалением мысленно вычеркнула почти все объявления о продаже и половину — об аренде. Поджав губы, она ещё раз пробежалась глазами по оставшимся предложениям и тут одно из них привлекло её внимание.

«Сдаётся комната в частном доме на лесном участке в деревне Аллерфорд, графство Сомерсет. Рядом находятся город Майнхед и Бристольский залив…»

Петуния расплатилась и, захватив газету, направилась к телефонной будке. После гудков в трубке раздался старый женский голос, и она, поздоровавшись, стала расспрашивать владелицу о комнате и арендной плате. Всё обсудив и договорившись прибыть завтра днём, Петуния повесила трубку и взглянула на наручные часы — пора было найти, где переночевать. По пути сюда она видела неплохую гостиницу — на одну ночь сгодится.

___________________

«The Daily Telegraph»* (иногда просто The Telegraph) — ежедневная британская газета, основанная в 1855 году. Одна из наиболее популярных и многотиражных газет в Великобритании наряду с The Times и The Guardian.

Примечания:

Прошу прощения за долгое отсутствие, заболела ковидом и долго восстанавливалась. Постараюсь как можно скорее наладить еженедельную выкладку глав. Приятного чтения!

Аллерфорд оказался небольшой деревенькой, утопающей в зелени. Проходя мимо старинных домов, сложенных из камня, Петуния почувствовала успокоение. Ей понравилась уютная тишина улиц, а близость дикой природы, вплотную подступающей к деревне, привела в полный восторг. Казалось, она впервые за долгое время смогла вздохнуть полной грудью.

К дому, стоящему в отдалении от других, Петуния подошла с лёгкой улыбкой на лице. Он был чудесен: на каменных стенах тут и там рос тёмный плющ, окна пропускали достаточно света, а на клумбе цвели цветы. На заднем дворике был разбит маленький огород, тут же была и овчарня. Владелицей оказалась милая жизнерадостная старушка — миссис Эмбер Гиббс. Она сразу же показала дом, а затем усадила Петунию пить с ней чай, сетуя на её бледность и худобу. За неспешной беседой Петуния незаметно для себя рассказала свою историю. Единственное, о чём она умолчала, так это о магии и других своих «странностях».

Во время рассказа миссис Гиббс постоянно охала и неодобрительно качала головой, а под конец сказала:

— Не переживай, душенька. Юность — самое время совершать порывистые поступки, за которые потом нередко приходится извиняться. А с семьёй ты помиришься, дай только себе и им время, — она похлопала Петунию по руке. — А пока поживи со мной — скрась одинокие дни старушки.

Выяснилось, что восемь месяцев назад скончался муж миссис Гиббс, мистер Чарли Гиббс. Старушке было одиноко и грустно жить одной в большом двухэтажном доме, поэтому она сдавала гостевую комнату. Арендная плата была совсем небольшой. Миссис Гиббс любила проводить вечера у камина за разговором, а Петунии было совсем не сложно поддержать беседу. Ей понравилась миссис Гиббс, а позже полюбились и их уютная вечерняя болтовня, и жизнь в деревне и, конечно, этот немного старый снаружи и уютный внутри дом, пропитанный солнечным светом и теплом. Миссис Гиббс выделила Петунии небольшую спальню на втором этаже. В первую ночь оказалось непривычно спать в незнакомой комнате. Петуния вертелась в постели, но так и не сомкнула глаз. Всё было не таким: матрас слишком жёсткий, подушка слишком мягкая, а одеяло слишком лёгкое. Она же любила, когда тяжёлое одеяло прижимает к кровати — так лучше спиться.

Первые дни прошли новой жизни в заботах. Петуния помогла миссис Гиббс с уборкой в доме. Старушка относилась к ней с теплотой, как к собственной внучке, которой у неё никогда не было: у них с мужем так и не получилось завести ребёнка. Она пообещала научить Петунию печь вкусные пироги, вязать спицами и управляться с хозяйством — на заднем дворе жили три овечки и баран. Раньше супруги занимались разведением и продажей овец, но после смерти мужа миссис Гиббс пришлось продать практически всё стадо: здоровье не позволяло за ними ухаживать.

Неспешная деревенская жизнь неожиданно понравилась Петунии намного больше, чем суетливая жизнь в городе. Дом миссис Гиббс стоял на отшибе — от остальной деревни его отделяла маленькая речушка с узким каменным мостом, по которому не смог бы проехать ни один автомобиль. Через десяток метров от заднего двора начинался настоящий лес; по ночам Петуния слышала вой волчьей стаи, а пару раз к дому пугливо выходили красавцы олени.

При следующем посещении внутреннего мира Петуния внезапно возникла в саду. Это было странно, ведь обычно она появлялась на дорожке, ведущей к дому. Но Петуния лишь пожала плечами и поспешно направилась к беседке. Моросил мелкий дождь, несколько капель уже попали на макушку и даже затекли за шиворот, заставляя поёжиться. Прабабушка встретила Петунию внимательным взглядом и молча разлила чай.

Раньше Петуния проваливалась во внутренний мир каждую ночь, теперь это стало происходить не так часто. На её «почему» Грида лишь проворчала, что так было необходимо, пока её силы не устоялись, да и сейчас им некуда торопиться — основные знания она уже передала. В настоящее время они оттачивали навыки Петунии.

— Рассказывай, что произошло.

— Почему ты решила, что что-то случилось? — спросила Петуния.

— Дождь не прекращается уже несколько дней: сначала лил заливал, а теперь вон, — прабабушка махнула рукой мол посмотри, что делается, — моросит. Все клумбы мне залил.

Петуния вздохнула, опустив плечи. Рассказывать про уход из дома не хотелось. Стоило немного успокоиться и она осознала, что поступила очень импульсивно. Учитывая, что Петуния считала себя не склонной к такой эмоциональности и упрямству, напоминание о побеге — а по-другому она это назвать не могла — заставляло чувствовать себя ребёнком, устроившим истерику.

Поняв, что съехать с темы не получится, она раздражённо спросила:

— А ты не знаешь?

Грида глянула на неё, и Петуния невнятно пробормотала «извини». Стало неловко.

— Я не слежу за тобой, милая. Я лишь сужу по тому, что вижу: если здесь льёт дождь, значит что-то тебя сильно расстроило. И это не просто упавшее мороженое.

Петуния усмехнулась и стала рассказывать прабабушке о ссоре с Лили, словах Розы и уходе из родительского дома. Грида внимательно слушала, но молчала, лишь изредка поджимая губы и покачивая головой. Стоило Петунии закончить, как прабабушка произнесла:

— Близость к матушке-природе — это хорошо. Хоть мы и не обязаны обитать рядом с лесом, как служительницы Яви.

— Мне будто стало легче дышать.

— Не зря же ведуньи селятся в глубинке, у леса там, болотца или водоёма. Ну сейчас не об этом. С родителями и сестрой всё же стоит помириться, внучка. Не обрывай родственные связи раньше времени.

Петуния недовольно поджала губы, склоняя голову, но спорить не стала. Она и сама понимала, что ей нужно съездить домой или хотя бы позвонить, объясниться, попросить прощения. Однако при мыслях об этом внутри что-то словно переворачивалось, заставляя морщиться и невольно потирать грудь. Так что она малодушно решила отложить разговор с родителями на несколько дней.

Однажды Петуния загоняла на ночь овец в загон, как вдруг прилетела сова. Она уселась на деревянную ограду, покрутила головой, будто осматривая девушку, и протянула лапу. Только тогда Петуния заметила, что к лапе привязано письмо.

— Это для меня? — уточнила она.

Сова утвердительно ухнула и нетерпеливо потрясла лапой. Тогда Петуния аккуратно отвязала письмо и осмотрела — отправитель не был указан.

«Интересно, от кого это?» — подумала Петуния и решительно распечатала конверт.

Оказалось, что письмо от Северуса. Друг писал, что лишь сегодня узнал от Лили, что Петуния ушла из дома. Судя по тону письма, Северус очень беспокоился. Он не знал, как с ней связаться, и в итоге послал письмо с зачарованной совой. Раздобыть такую оказалось не так-то просто: для этого ему пришлось прогуляться в Косой Переулок. Зачарованная сова могла найти адресата практически где угодно, только если он не использовал сильные чары сокрытия или специальные ритуалы. Северус пояснил, что сова дождётся ответа.

Дочитав письмо, Петуния поспешила в комнату, написала короткий ответ и отправила с совой. В обратном письме она заверила друга, что с ней всё в порядке, она обустраивается на новом месте. Не забыла указать и адрес с номером телефона, чтобы Северус мог позвонить. Домашний телефон у Снейпов был, хоть и пользовались им редко.

— Кстати о телефоне, — пробормотала Петуния, наблюдая, как сова становится маленькой точкой на небе, — наверное, стоит позвонить домой.

Она осознала, что, погрузившись в дела, совсем забыла о родителях. Обида остыла, но меньше от этого не стала. Петуния признавала, что, возможно, погорячилась. Прабабушка Грида всегда говорила, что решения следует принимать на «светлую» голову. Поддавшись обиде, гневу или любой другой сильной эмоции, можно «наворотить делов». Она всё это понимала, но… Легко следовать подобному принципу, если ты смотришь на ситуацию со стороны и сам не вовлечён в неё.

Петуния вздохнула и набрала домашний номер.

Разговор вышел откровенно так себе. Роза, как только поняла, что звонит Петуния, отказалась с ней разговаривать, однако передала трубку мужу. Генри первым делом расспросил Петунию о том, где она находится и всё ли с ней в порядке. Немного успокоившись от её ответов, он мягко спросил:

— Петуния, милая, когда ты вернёшься домой?

— Точно не сейчас, пап.

— Понятно, — Генри тяжело вздохнул и продолжил, — не обижайся на маму, она тоже переживает за тебя. Ты так внезапно ушла из дома. Если честно, я уже позвонил Карлу Мэнвиллу, ты его, наверное, плохо помнишь — он работает в полиции.

Генри снова вздохнул, и Петунии стало совестно от того, что она заставила всех поволноваться.

— Я рад, что ты в порядке, милая.

— Пап, не переживай, со мной всё хорошо. Можем считать, что я решила пораньше вылететь из гнезда, — попыталась пошутить Петуния, и у неё против воли вырвался неловкий смешок.

Стало стыдно. Она ушла из дома на эмоциях, и в тот момент побег казался ей единственным выходом. Сейчас она думала, что это было крайне импульсивным решением, но вернуться сейчас не могла — гордость не позволяла. Было больно слышать уставший голос отца, в котором отчётливо прослеживались его переживания, и вина в ней боролась с обидой.

— Хорошо, — вздохнул Генри, соглашаясь, — насчёт мамы не волнуйся, я поговорю с ней. И не забывай звонить нам, договорились?

— Договорились, пап.

Вскоре Петуния задумалась о подработке. Какие-то сбережения у неё имелись, но их было мало. Подумав несколько дней, она обратилась с этим вопросом в миссис Гиббс. Старушка улыбнулась и сказала не беспокоиться.

Деревня доживала свой век: молодежь надолго не задерживалась, предпочитая уезжать в город за новыми возможностями. Постепенно в Аллерфорде остались практически одни старики, наслаждающиеся тихой и размеренной деревенской жизнью. У большинства из них были маленькие хозяйства или своё дело: кто-то держал кур, кто-то разводил коров или овец, а кто-то каждый день пёк хлеб. Возле каждого домика был маленький сад-огород, где, часто смешиваясь, росли цветы, овощи и разные полезные травы.

Неудивительно, что многим требовалась помощь. После рекомендации миссис Гиббс Петунию приняли с распростёртыми объятиями. Некоторым она помогала с хозяйством, кому-то с уборкой в доме, а кому-то — в огороде. Старики, любившие внимание и заботу, были очень довольны и щедро платили за работу. Первое время Петуния возражала и даже пыталась возвращать слишком большие суммы, но миссис Гиббс просто посмеивалась и похлопывала её то по руке, то по плечу.

— Душенька, ты посмотри на нас — мы доживаем своё. К сожалению, с собой деньги не заберёшь, так что позволь нам тратить их в своё удовольствие, — она подняла руку, не позволяя Петунии перебить: — Ты даёшь нам, старикам, кое-что более ценное — внимание. Слушаешь наше брюзжание. Разве это не так?

Петуния лишь кивнула — ей было не сложно.

— Думаешь, наверное, что это легко, да? Может быть, но для нас это важно. Посмотри, как все расцвели! Даже брюзга Абрахам прихорошился и выбирается из дома каждый день!

Уж на это Петунии нечего было возразить.

За всей этой суматохой Петуния забыла о поступлении в университет. Очнулась она только, когда однажды утром похолодало настолько, что пришлось накинуть шарф. Оказалось, уже наступил сентябрь.

Она пропустила все сроки, но не отчаялась и разумно решила, что поступить вполне реально и в следующем году. Помимо забывчивости Петунии была другая, более важная проблема — деньги. У неё был хороший средний балл, но высшее образование стоило крайне дорого. Петуния знала, что есть специальный трастовый фонд, куда родители откладывали деньги на обучение для неё и Лили. Она попыталась поговорить об этом с родителями, но Роза заявила, что они потратят большую часть этих денег на оплату шестого и седьмого курса в Хогвартсе для Лили, а также покупку дополнительных принадлежностей для школы. Оказалось, что два последних курса оплачиваются отдельно и, по сути, приравниваются к колледжу в обычном мире, а это значит, что не являются строго обязательными.

Конечно, Петуния расстроилась, но пообещала, что заработает деньги сама.

Так она и жила, пока зимой семьдесят пятого года миссис Гиббс не слегла. С каждым днём ей становилось всё хуже, и вскоре она совсем перестала вставать с кровати. Петуния пыталась как-то помочь, советовалась с прабабкой, но та лишь разводила руками:

— Её срок пришёл. Скоро костлявая явится за ней, тут ты ничем не сможешь помочь, внучка. Только остаться с ней до конца.

Петуния посоветовалась с Северусом, но тот лишь покачал головой. Зелья были бесполезны, а часто даже вредны для обычных людей, так что он ничем не мог помочь.

В конце марта семьдесят шестого миссис Гиббс скончалась. Она ушла с улыбкой на лице, несильно сжимая ладонь Петунии. Сперва болезнь, а потом и смерть миссис Гиббс, к которой она успела привязаться, стали для Петунии настоящим ударом. Она до последнего держала старушку за руку, продолжая на что-то надеяться и отрицать правду.

Руки мелко тряслись, на глаза наворачивались слёзы, но она, стиснув зубы, обошла соседние дома, чтобы сообщить о кончине миссис Гиббс. В тот момент она и не вспомнила, что есть телефон. Соседи сочувственно охали, вздыхали и жалели бедную девочку — все знали, что Петуния стала для миссис Гиббс настоящей внучкой, ухаживала за ней, помогала по хозяйству. Поэтому никто особенно не удивился тому, что старушка завещала ей всё своё имущество, включая дом.

«Отмучилась», — хором повторяли старики.

— Ну и как? Со временем боль от потери утихла? Говорят, время лечит.— Боль уходит. Просто со временем перестаешь постоянно думать об этом, но только память все равно остается с тобой.«Я знаю, что вы сделали прошлым летом», Лоис Дункан

Петуния тряхнула головой, отгоняя грустные мысли. Раздался стук в дверь, поэтому пришлось встать с кресла, в которое она незаметно для себя присела. Вот тоже странность: в дом было проведено электричество, в гостиной на узком деревянном столике стоял исправный телефон, но в тоже время не было ни телевизора, ни дверного звонка. На кухне из электроприборов был только холодильник, без которого было бы трудно обойтись. Миссис Гиббс говорила, что большего ей не нужно, а по вечерам любила использовать свечи вместо современного освещения.

На маленьком крылечке обнаружилась мисс Элизабет Линн — соседка и подруга юности миссис Гиббс. Казалось, что после смерти последней мисс Линн взяла на себя заботу о Петунии. Девушка не возражала: было неожиданно трудно пережить потерю. Ведь миссис Гиббс стала для неё заботливой бабушкой.

Мисс Линн просила называть её просто Лизабет, но Петуния каждый раз мягко отказывалась. Она даже миссис Гиббс так и не смогла назвать по имени, хотя та и настаивала. Об этом, признаться, Петуния сейчас жалела. Миссис Гиббс и мисс Линн часто захаживали друг к другу в гости, и как-то незаметно они втянули в свои посиделки и Петунию. Не было ничего удивительного, что мисс Линн продолжила заглядывать на чай, неизменно принося с собой вкуснейшую выпечку: пироги с патокой или мясом, имбирное печенье или творожные пончики, обильно посыпанные сахарной пудрой.

— Держи, детка, — проговорила мисс Линн, передавая накрытую салфеткой тарелку. — Это яблочный пирог. В этом году так много яблок, я принесу в следующий раз, глядишь — найдётся твой суженный.

— Не стоило, мисс Линн.

— Лизабет, — поправила та, шутливо нахмурившись, — это не так уж и сложно произнести.

Старушка ловко для своего возраста проскользнула в дом, лукаво прищурилась и скрылась в гостиной. Петуния невольно улыбнулась. Порой мисс Линн вела себя как маленький ребёнок. Но это никогда не раздражало: наоборот, в последнее время Петуния была даже рада её присутствию: мисс Линн постоянно тормошила её, не давала погрузиться в горе, не давала заледенеть.

На кухне Петуния разрезала пирог на куски и заварила чай, затем поспешила в гостиную. Непривычно серьёзная гостья сидела в одном из кресел и крутила в руках небольшой свёрток из старой газеты.

— Помню, в юности Эмбер представляла себя великой гадалкой, — слабо улыбнулась мисс Линн. — Она всегда говорила, что настоящая предсказательница должна иметь свою личную колоду Таро. Даже мечтала открыть салон предсказаний, но потом появился Чарли. Он не одобрял всё это, запрещал ей гадать и заниматься мистикой, — мисс Линн ненадолго прервалась, чтобы сделать глоток чая, а затем продолжила, — но сейчас не об этом. Я нашла эти карты на чердаке, Эмбер не могла хранить их дома, Чарли бы пришёл в ярость.

Пауза затягивалась. Мисс Линн медленно цедила чай, прикусывая яблочным пирогом. Петуния тоже молчала. Вопросов было много, но прерывать мисс Линн, которая провалилась в воспоминания, не хотелось. И через какое-то время Петуния была вознаграждена за терпение:

— В те времена карты уже не были редкостью. Но Эмбер всегда твердила, что в таких картах нет жизни. Она верила, что настоящие Таро — те, в которые Мастер вложил частицу своей души. Только такие карты будут живыми, иметь свой характер. Только такие карты смогут говорить. И я считаю, что было настоящей удачей получить именно эти.

Она опять взяла в руки свёрток, повертела, потянула за углы в разные стороны и развернула колоду. Провела пальцами, поглаживая верхнюю карту. Уголки губ старушки приподнялись в улыбке, раскрашивая морщинками лицо.

— Знаешь, ты в чём-то на неё похожа. На Эмбер, — сказала мисс Линн. — В молодости она была такой же... Казалось, она светилась изнутри каким-то особенным светом, она сияла, привлекая людей.

Петуния молчала, оглушенная этими словами. Разве она хоть немного похожа на миссис Гиббс?

— Я… я не такая. Вы ошибаетесь, — растерянно отозвалась она, смаргивая выступившие слёзы.

— Со стороны виднее, — веско заметила мисс Линн. — Уж поверь мне, детка. Может, ты этого и не замечаешь, но люди тянутся к тебе. Этого у тебя не отнять.

Петуния схватила чашку с остывшим чаем и сделала глоток, пытаясь привести мысли в порядок. Наконец она спросила:

— Так что насчёт этих карт? Как они попали к миссис Гиббс?

— Они не должны были попасть в её руки. Она долго копила, всё мечтала о сделанной на заказ колоде, но не могла себе этого позволить, да и Чарли, — мисс Линн немного помолчала. — Не знаю, что её потянуло, тогда зайти в ту лавчонку. Хоть я и не верю в судьбу...

— И что случилось? — подтолкнула Петуния.

— Кто-то заложил новую, явно сделанную на заказ колоду Таро за бесценок и не вернулся. А хозяин отчаялся их продать: цена постепенно падала всё ниже, но покупателей так и не нашлось. Можно сказать, что Эмбер просто повезло оказаться в нужное время в нужном месте.

Мисс Линн мягко рассмеялась, и Петуния улыбнулась. Улыбка и смех мисс Линн были такими заразительными, что невозможно было не улыбнуться в ответ.

— Так, — решительно произнесла старушка, хлопнув руками по коленям. — Вот что, детка, давай-ка ты мне погадаешь. Эмбер как-то обмолвилась, что ты умеешь.

И верно, миссис Гиббс как-то увидела у Петунии в руках мешочек с рунами для гадания, когда та тренировалась по заданию прабабушки Гриды. Тогда Петунии пришлось немного раскрыть свои способности и умения.

* * *

Мисс Линн не особо верила во всю эту мистику: в своё время Эмбер так и не смогла её переубедить. Но, несмотря на это, она всегда старалась поддерживать подругу в её увлечениях. Помогала скрывать это от Чарли, который не одобрял интересы жены и легко мог устроить скандал. Поэтому она разрешила хранить карты, разные гадальные безделушки и книги о мистике в своём доме.

Да и не думала она, что какие-то разрисованные кусочки бумаги могут с точностью предсказать чью-то судьбу.

Позже она не могла сказать, что толкнуло её на те слова. Возможно, ностальгия: когда-то ей без особых успехов гадала Эмбер. Возможно, что-то другое — она не знала.

Элизабет протянула колоду Петунии, та колебалась: лицо её побледнело, между бровей залегла морщинка, а губы сжались в тонкую линию. Наконец она кивнула, рвано выдохнула и, стремительно поднявшись из кресла, начала убирать со стола. Через минуту поднос с чайником, кружками, сахарницей и пирогом отправились на комод, а столик был протёрт.

Петуния протянула руки, принимая карты, их пальцы соприкоснулись, и мисс Линн неожиданно для себя ощутила дрожь. Петуния погладила указательным пальцем кромку верхней карты, и внимательно следившая за ней Элизабет охнула — на картах осталась капля крови. Твёрдая рука перетасовала колоду, и мисс Линн заворожено проследила за тем, как карты одна за другой ложились на стол, образуя странную фигуру.

Вскоре Петуния отложила поредевшую колоду в сторону и потянулась к первой карте, переворачивая её лицом вверх.

— Отшельник, — голос звучал тихо и завораживающе. — Вы ищете ответы, на мучающие вас вопросы. Шесть пентаклей и Жрица, — небольшая пауза, наполненная звенящей тишиной. — Помощь. Вам поможет знающий человек.

Стоило только Петунии взять в руки карты, как лёгкая ранее атмосфера стала стремительно меняться. В какой-то момент мисс Линн стало трудно дышать, горло перехватило спазмом, а руки мелко задрожали. Гадалка тоже едва уловимо изменилась: бледное скуластое лицо заострилось, а ярко-голубые глаза выцвели, практически сливаясь с белком. Выглядело это пугающе, и Элизабет поспешила перевести взгляд обратно на стол.

Петуния перевернула следующие карты и произнесла:

— Маг — нужен магический ритуал. Смерть, Шесть кубков и Колесница. Это значит, что ответы нужно искать у мёртвых, а вас ждёт встреча со старым знакомым и воспоминания.

Две последние карты повернулись лицом к гадающим, и Петуния продолжила:

— Солнце и Мир — означает, что поиски увенчаются успехом и принесут вам награду.

Наступила тишина: Петуния бережно и аккуратно собирала колоду воедино, а Элизабет молчала. Если сначала она, где-то глубоко внутри себя, была настроена скептически, то теперь не знала, что и сказать. С каждым тихим словом, произнесённым глубоким и насыщенным голосом, ей всё меньше хотелось смеяться.

— В последнее время, после смерти Эмбер, мне стали сниться странные сны, — мисс Линн поёжилась: внезапно похолодало. — Они такие… размытые, и я многое забываю после того, как проснусь. Я это чётко знаю, чувствую.

Петуния сделала последний виток ткани вокруг колоды карт, медленно подняла взгляд, и Элизабет вздрогнула. Ей показалось, что взгляд страшных глаз проник в самую душу. Веско, тяжёлым камнем, упало слово:

— Рассказывай.

— Я… Всё, что я помню — это маленькая девочка лет пяти-шести, — медленно произнесла Элизабет. — У неё длинные, по лопатки, тёмные волосы, карие глаза, а ещё маленькая родинка под правым глазом. Она кажется мне знакомой, порой создаётся ощущение, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и я её вспомню, — она тяжёло вздохнула, — но я не могу… Понимаешь, детка, не могу! Как только я пытаюсь что-то вспомнить, голова начинает болеть, а перед глазами всё плывёт и кружится.

— Значит, вы хотите узнать кто она? И почему вам снится?

— Да, я хочу знать, — Элизабет резко кивнула, закрыла лицо руками и глухо произнесла:

— Она зовёт меня. Почти каждую ночь я слышу, как она произносит своим звонким голоском «Бэтси! Бэтси, пошли играть!». Я так больше не могу!

Повисла звонкая тишина. Было слышно как настенные часы неторопливо отсчитывают минуты. Наконец Петуния резко выдохнула и произнесла:

— Я смогу помочь. Карты сказали, что ответы нужно искать у мёртвых. А карты не лгут, мисс Линн. Они могут недоговаривать или молчать, но не лгать. Никогда.

— Верю. Думаю, что отец с матерью, возможно, могли бы что-то рассказать, но они давно мертвы. Поэтому не думаю, что мы сможем найти ответы…

— Я смогу помочь, — с нажимом повторила Петуния. — Мне нужна личная вещь любого из них, с которой не расставались в течение долгого времени, но лучше будет дождаться позднего вечера.

— Хорошо, — мисс Линн тяжело поднялась из кресла, и Петуния поспешила помочь. — Ох, спасибо, детка, что-то ноги не держат. Пойду, поищу и вернусь к половине одиннадцатого — так нормально будет?

— Конечно, — кивнула Петуния. Ей тоже было необходимо подготовиться.

* * *

Петуния окинула гостиную довольным взглядом: для ритуала всё готово. Лишняя мебель была сдвинута к стенам, посередине комнаты стояли лишь небольшой круглый столик и два стула, напротив которых находилось высокое овальное зеркало в резной серебряной раме с массивными ножками, которое Петуния нашла на чердаке. Прежде чем использовать, его пришлось почистить — ведь неизвестно, что или кого оно отражало раньше.

На столе стояла небольшая пиала, наполненная родниковой водой, маленькое блюдце и длинная свеча в низком подсвечнике, а также лежал коробок спичек и большая игла. Рядом пристроились собранные в пышный пучок травы: полынь, рута, шалфей и чертополох. На удивление, их оказалось довольно легко найти — Петуния в очередной раз порадовалась, что живёт у самого леса.

Из предосторожности пришлось убрать из комнаты настенные часы, а также накрыть все предметы с отражающей поверхностью и занавесить окно. Сама Петуния приняла ванну, расчесала волосы и оставила их распущенными. Наконец послышался стук в дверь — пришла мисс Линн.

— Вот, детка, держи, — произнесла она, протягивая небольшую коробочку. — Это любимые серьги моей матери, она никогда с ними надолго не расставалась.

— Отлично. Мисс Линн, мне нужно, чтобы вы распустили волосы и сняли с себя все украшения. Их можете оставить здесь, — Петуния открыла верхний ящик комода. — А теперь садитесь за стол.

Она плотно закрыла дверь в комнату, подошла к столу, чиркнула спичкой, зажигая свечу, и выключила свет. Теперь гостиную освещало только ровное пламя свечи. За кромкой освещенного пространства сгустилась тьма, дрожали многочисленные тени, наводя страх. Петуния присела за стол, достала из коробочки серьги и положила их на стол.

— Как звали вашу мать?

— Оливия.

— Красивое имя, мирное, — Петуния вздохнула и быстро произнесла: — Мне нужна ваша кровь, ведь мы будем звать вашего кровного родственника. Совсем немного, всего пару капель.

Мисс Линн расширила глаза, нервно сжала кулаки и неуверенно кивнула, протянула правую руку. Петуния взяла иголку, зажала в руке её средний палец и быстро уколола. Старушка ойкнула: на блюдце упала первая капля крови. Петуния отложила иглу, зажала в левой руке серьги, а правой сжала руку мисс Линн.

— Подумайте о матери, вспомните её: какой она была.

— Ох, я попытаюсь, детка, — вздохнула мисс Линн, зажмурившись. — Всё-таки уже прошло столько лет.

— Только прошу — молчите, пока я не разрешу говорить.

Петуния сосредоточилась, настраиваясь, медленно выдохнула и встала, прихватив со стола блюдце. Остановилась возле зеркала, обмакнула указательный палец в кровь и начертила первую руну, приговаривая тихим голосом:

— Ставлю защиту от нечисти и духов злонамеренных — Альгиз, — макнула палец в кровь ещё раз и продолжила: — Секреты выведать хочу — Перт. Врата в Мир Духов открываю — Турисаз. У Смерти дозволения прошу — Иса.

Петуния поспешила отойти к столу. Сначала ничего не происходило, но внезапно зеркало начало темнеть, а от краёв поползла тёмно-серая дымка, заполняя всю поверхность. Постепенно начал проступать силуэт, с каждой секундой позволяя разглядеть всё больше деталей. Это была женщина, на вид около шестидесяти лет. Густые тёмные волосы с небольшими вкраплениями седины были собраны в замысловатую причёску, вокруг глаз и рта собрались морщинки.

— Мама! — ахнула мисс Линн, вскакивая со стула.

Ресницы дрогнули: женщина открыла глаза. Недоумение быстро сменилось узнаванием, Оливия прошелестела:

— Бэтси, доченька.

Мисс Линн вздрогнула и, повернувшись в сторону Петунии, растерянно прошептала дрожащими губами:

— Та девочка тоже меня так называет!

— Бэтси, ты… Ты вспомнила Джес?

— Джес? Кто она? И почему она снится мне? — спросила мисс Линн. Оливия поменялась в лице, казалось, что она сейчас заплачет, голос её прозвучал надломлено.

— Ох, моя дорогая… Это твоя сестра — Джессика.

Мисс Линн побледнела, прижала правую руку к груди, схватила ртом воздух и стала оседать на пол. Петуния едва успела подхватить её, помогла устроиться на стуле. Старушка слабо прошептала:

— О чём ты, мама? У меня никогда… — она прервалась, — никогда не было сестры.

— Вам было тогда по пять лет, мы гостили у тётушки Анджелины. Я говорила… — голос Оливии сорвался, — Говорила вам не бегать на конюшню! Я запрещала! Я говорила Джону, что это опасно!

— Что произошло?

Оливия всхлипнула, закрыла перекосившееся лицо руками и глухо завыла:

— Джес! Моя милая Джес… Я потеряла её. Вы заигрались. Джес прямо на твоих глазах затоптала лошадь. Мерзкая тварь! Из-за неё я потеряла Джессику!

— Я бы помнила! О, Боже, как я могла её забыть?!

— Доктор сказал, что у тебя шок, — тихо произнесла Оливия. — Я уговорила Джона переехать, мы всё бросили. Я не могла так больше! Дома всё, абсолютно всё напоминало мне о Джес, — она помолчала. — Я так надеялась, что ты никогда не вспомнишь: я не хотела, чтобы ты чувствовала всю эту боль.

Мисс Линн, тихо всхлипывая, плакала: из глаз по щекам текли слёзы, а губы дрожали. Петуния вздохнула и взяла в руки свечу — пора было заканчивать. Она подошла к зеркалу, наклонила его и стала каплями горячего воска рисовать новые руны поверх первых, запечатывая.

— Врата в Мир Духов закрываю — Турисаз. Смерть благодарю — Иса. Разрушаю пути Духов в дом свой — Хагал. Препятствие ставлю от нечисти и духов злонамеренных — Эйваз. Тьму изгоняю и Свет зову — Вуньо.

Зеркало опять затуманилось, по поверхности заклубилась дымка. Петуния выдохнула облегчённо: всё прошло хорошо. Она включила свет, взяла в руки подготовленный пучок с травами и подожгла — нужно было окурить всю комнату. Когда с этим было покончено, она тронула старушку за плечо.

— Мисс Линн, нужно омыть руки и лицо в родниковой воде.

— Ох, сейчас, детка, — произнесла та, с трудом поднимаясь со стула. — Дай старой Лизабет немного прийти в себя.

Через несколько минут они переместились на кухню. Грея замёрзшие пальцы о кружку с горячим чаем, Петуния произнесла:

— Как я поняла, вы с Джессикой — близнецы, а они всегда сильно связаны друг с другом. Её душа по какой-то причине не смогла уйти за Грань. Не знаю, почему она стала сниться вам только после смерти Эмбер.

— Знаешь, детка, я начинаю её вспоминать. Мою Джесс, — тихо произнесла мисс Линн, едва заметно улыбаясь, — не понимаю, как жила все эти годы без воспоминаний о ней.

— Мисс Линн, я понимаю, что это трудно, но, — Петуния помолчала, подбирая нужные слова, — вы должны отпустить её. Нужно помочь ей упокоиться с миром.

Старушка взглянула устало, понимающе, ссутулилась и, казалось, постарела ещё больше.

— Я всё понимаю, Петуния. Скажи, что я должна для неё сделать?

— Уверена, что мистер Тэплинджер не верит в потусторонний мир.

— Напротив, я всегда считал, что там неплохо было бы открыть ресторан. Духи же должны где-то есть.

«Магия лунного света » (Magiс In The Moonlight)

Стоило проводить мисс Линн до двери, как силы покинули Петунию, и она осела на пол, не сумев дойти до кресла. Руки и ноги тряслись мелкой дрожью, будто она только что пробежала марафон. Хотелось просто добраться до кровати и проспать до утра.

«Я посижу ещё немного и встану», — подумала Петуния, прислонившись к стене.

Честно говоря, она переволновалась. Так что было непонятно, чем вызвана дрожь: усталостью или схлынувшим волнением.

Это был её первый ритуал, проведённый в реальности, да ещё и без присмотра. И он прошёл успешно, несмотря на то, что забрал неожиданно много сил. Было непривычно без тихих указаний прабабушки, но она хорошо справилась.

Прабабушка Грида все знания вбивала недрогнувшей рукой, постоянно повторяя, что от этого зависит её жизнь. Руны, как и сам ход ритуала, Петуния помнила наизусть. Казалось, что разбуди её посреди ночи, и она расскажет всё без запинок, но… Это совершенно не уменьшало какой-то внутренней дрожи. Постоянно казалось, что вот сейчас, сейчас она ошибётся: дрогнет рука или голос. Но всё обошлось, и только тогда она смогла облегчённо выдохнуть и задушить противную мысль, что «если бы она ошиблась, то никто бы не смог прийти на помощь».

В окно постучали. Петуния с тяжёлым вздохом встала, открыла форточку и улыбнулась. На подоконнике, нахохлившись, сидел серый филин. Северус прислал письмо! От радости будто бы даже появились силы.

Филин протянул лапку, и Петуния, отцепив пухлый конверт, благодарно прошлась рукой по мягким перьям.

Письма от Северуса приходили не так уж и часто, поэтому между ними Петуния успевала ужасно соскучиться по язвительным словам и резкому почерку с небольшим наклоном влево. Северус обычно писал об успехах в предметах, о своих опытах с зельями, а иногда вскользь проходился по стычкам с Мародёрами. Несмотря на недавнюю ссору с Лили, о которой Северус упомянул вскользь, он до сих пор старался приглядывать за Лили. Петуния чувствовала боль, скрытые за каждой резкой буквой, когда речь заходила о её сестре. Но она могла только надеяться, что Северус и Лили разберутся с этим сами. Всё, что нужно — поговорить откровенно и без утаек, попросить прощения.

Петуния поставила перед филином блюдце с мелко нарезанным мясом, подлила во второе свежей воды и прикрыла форточку.

— Ты же подождёшь до утра, мой хороший?

Филин согласно ухнул и устроился поудобнее на спинке стула, как на жёрдочке. Петуния зевнула и отправилась наверх. Хотелось спать: отяжелевшие веки грозились схлопнуться, словно слабые своды подземной пещеры, оставляя её без зрения. Она медленно поднялась по лестнице, умылась, переоделась ко сну и только тогда приступила к чтению письма.

— Северус, как всегда, в своём репертуаре, — фыркнула Петуния, даже не пытаясь скрыть тёплую улыбку.

Колкие сравнения и полные сарказма фразы парня каждый раз поднимали настроение и заставляли её улыбаться. Петунию разморило: ровные строчки плыли перед глазами, а буквы не хотели складываться в слова. Внезапно она нахмурилась: что-то царапнуло засыпающее сознание. Пришлось сосредоточиться и перечитать последние строки письма, явно подписанные немного позже.

«… не переживай. Мародёры — эти защитники серых и болезных — притихли в этом году. Их главарь и, видимо, главная движущая сила, временно нейтрализован. Он получил то, что хотел. Поттер наконец-то получил Лили. Она при всей школе согласилась быть его девушкой. После я опять пытался с ней заговорить, но…»

Петуния тяжело вздохнула. По письмам Северуса у неё сложилось однозначное мнение об этом Поттере. Он был, что называется, из золотой молодёжи. Единственный и довольно поздний ребёнок богатых родителей, которому дозволялось многое, а прощалось ещё больше.

Да уж, что тут можно сказать? По её мнению, Джеймс Поттер совсем не подходил Лили. Ей нужен был кто-то более спокойный, способный удержать сестру от необдуманных поступков, поддержать и направить. Кто-то более взрослый, серьёзно смотрящий на окружающий мир.

Петуния зажмурилась, хмуря брови, потёрла ноющие виски и со вздохом отложила письмо. Она подумает об этом завтра. И напишет Северусу ответ.

Петуния закрыла глаза, мгновенно проваливаясь в сон. И открыла глаза перед домом прабабушки Гриды. Она огляделась и улыбнулась: как же здесь всё изменилось. Она помнила это место, наполненное лишь яростной сияющей белизной. Помнила, как внезапно в кольце белой пустоты вырос крепкий деревянный домик, как пробилась сочная густая трава. Теперь вокруг высился светлый лес, окружая полянку с избушкой. Рядом была небольшая деревянная беседка с резными столбиками и покатой крышей. Вот там-то сегодня и обосновалась Грида.

— Садись, внучка, — она указала рукой на лавку напротив. Неспешно налила во вторую чашку горячий чай с травами, пододвинула поближе тарелку с пышными блинами и подала небольшую плошку с вареньем из медвежьей ягоды*: — Сама собирала. Кушай-кушай, набирайся сил.

Несколько минут прошли в тишине. Наконец, Петуния съела последний блинчик, облизала запачканные вареньем пальцы, отпила из чашки и откинулась на спинку. Нужно было что-то сказать, но, казалось, что усталость преследует её и во сне. Да и не знала она, с чего начать?

— Ты молодец. Я горжусь тобой, — левую руку ободряюще сжали.

— Спасибо, — хрипло прошептала Петуния, вытирая выступившие слёзы.

— Ну что ты, что ты. Развела тут сырость, — ласково проворчала прабабка Грида.

— Спасибо, бабушка. За всё.

Петуния перегнулась через стол, крепко обнимая старушку, и быстро отстранилась. Вздохнула, успокаиваясь, подлила в опустевшие чашки горячего чаю и тихо произнесла:

— Если честно, я очень волновалась, что ошибусь, или что-то пойдёт не так, как нужно.

— Но ты справилась, — веско заметила Грида. — Ты всё сделала правильно, так, как я тебя и учила.

— Но я должна была сначала посоветоваться с тобой! Ритуал можно было и отложить до следующего вечера — ничего страшного бы не случилось. Но я…

— А ты провела первый в своей жизни ритуал, — перебила прабабка. — Без чьей либо помощи. В одиночку, — она немного помолчала и тихо добавила: — Мне жаль, что я не могла быть с тобой, поддержать.

В беседке наступила тишина, было слышно, как шумит листва. Грида сидела, нахмурившись, вертела в руках чашку, разглядывая мелкие чаинки на дне. Молчание затягивалось, а смущенная словами прабабки Петуния пыталась придумать тему для разговора. Наконец она выдохнула с облегчением:

— А что насчёт Джессики? Нельзя же всё оставить, как есть.

— Конечно, нет, — хмыкнула прабабка, чему-то усмехаясь. — Если ничего не предпринять, то Джессика скоро утащит мисс Линн к себе.

— Но почему она не сделала этого раньше? Почему начала сниться только после смерти Эмбер? Не могу понять.

— Всё просто. Ответ лежит на поверхности: кто-то все эти годы прикрывал Элизабет от её сестры. Если бы не это, то девочки бы давно воссоединились — близнецы, обычно, недолго живут без своей половины.

Петуния нахмурилась, поджала губы, блуждая взглядом по столу, и пробормотала:

— Но кто мог это сделать? Кто был рядом все эти годы? Разве что... — запнулась она, — Эмбер? Это ведь Эмбер, правильно?

— Верно.

— Но я жила рядом с ней и ничего не заметила! — воскликнула Петуния.

— Этому могло быть несколько причин, — спокойно произнесла Грида, вновь наполняя чашку чаем. — Во-первых, Эмбер была слабой. Во-вторых, она сама не знала о своих способностях и пользовалась ими неосознанно, — она тяжёло вздохнула. — Здесь, в Англии, людей с таким небольшим даром попросту не обучают. У нас же такие люди обычно становятся травниками, селятся где-нибудь в деревне, поближе к природе, помогают людям. Ну, или вредят.

— Понятно, — пробормотала Петуния и вздохнула:

— Так что мне делать с духом Джессики?

— В данном случае подойдёт ритуал Упокоения, который даст её душе долгожданный покой. Ты его хорошо знаешь, но можем позже повторить последовательность действий.

Петуния кивнула, подтверждая. Прабабка, передавая знания, не успокаивалась, пока у неё всё не отлетало, как говорится, от зубов. И постоянно напоминала об опасности некоторых знаний, эликсиров и ритуалов.

Грида стукнула чашкой, ставя на стол, сплела руки в замок и подняла на Петунию тяжёлый, давящий взгляд. Тот самый, что, казалось, пробирал до костей, вытаскивал все постыдные тайны и потаённые страхи, запрятанные глубоко внутри, читал душу. Петуния невольно вздрогнула, сглатывая. Прабабка прищурилась, будто что-то рассматривая.

— Скоро начнётся.

— Что начнётся? — прошептала Петуния, зябко поёжившись.

— Нас не просто так называли ведающими, — голос низкий, рокочущий, посылающий мурашки по телу.

— Я помню, ты говорила, что ведуньи с даром Нави работают с душой и могут чувствовать мир духов, так как обладают истинным зрением, — медленно закончила Тунья. — Ты про него?

— Да. И я должна тебя предупредить: не пугайся и не паникуй. После первого своего ритуала, связанного с потусторонним миром, у ведуньи Нави просыпается этот особый взгляд, — Грида выделила голосом последние два слова, вдохнула тяжёло и продолжила:

— Это больно, даже спустя столько лет я помню, как будто это было только вчера... За всё нужно платить, внучка, — она ненадолго замолчала. — После пробуждения у тебя будет несколько часов, я постараюсь их тебе дать, поэтому приготовь настой из ромашки, полыни и шалфея — глаза будут слишком чувствительными.

— Хорошо, бабушка.

— И попроси мисс Линн присмотреть за тобой. На несколько дней ты станешь совершенно беспомощной.

Проснувшись утром, Петуния едва успела приготовить лечебный настой, попросить филина подождать и позвонить мисс Линн, как дыхание перехватило, а в глазах потемнело. Из ослабевших рук выпал стакан с водой, разбиваясь, и она охнула, прижимая трясущиеся руки к лицу. Глаза жгло, казалось, что в них плеснули кислотой. Боль острыми шурупами ввинчивалась в глазницы, протягивая свои щупальца по остальному телу. Петуния тихо завыла, с головой погружаясь в марево боли.

Тогда она не могла сказать, сколько часов, а может быть и дней, терзала её эта невыносимая боль, изредка, словно в насмешку, немного стихая. Мысли путались, не желая задерживаться в звенящей и раскалывающейся голове. Постепенно Петунии стало казаться, что боль всегда была с ней, что не было ничего кроме неё. Не было второго шанса, второй жизни. Не было по-своему заботливой прабабки Гриды, капризной избалованной Лили и смешного в своей серьёзности Северуса.

«Возможно, мне это просто... приснилось?» — возникла подлая мысль в один из кратких моментов просветления.

Очнулась Петуния внезапно. Привыкшее к боли сознание с недоверием отнеслось к затишью. Она лежала тихо-тихо, едва дыша, боясь пошевелиться. Боясь, что боль вернётся.

Тяжёлое тело, словно нечаянно надетый чужой костюм, слушалось с неохотой. Наконец Петуния собралась с мыслями, выдохнула и медленно поднесла трясущуюся руку к лицу, чтобы удостовериться, что всё в порядке. Она верила словам прабабки, но... Боль была такой сильной, веки не хотели подниматься, а душу леденил страх навсегда оказаться в темноте.

Петуния рвано выдохнула, обнаружив на глазах повязку, затем ощупала голову и попыталась снять.

— Давай-ка я тебе помогу, детка, — неожиданно прозвучал голос мисс Линн, заставляя Петунию вздрогнуть. Чужие руки аккуратно прикоснулись к повязке, начиная разматывать её.

— Вот так, аккуратно. А теперь подожди немного, я сейчас принесу настой.

Едва слышно заскрипели половицы, и Петуния снова осталась в тишине. Она решительно сжала губы, нахмурилась и медленно приподняла веки, чтобы тут же зажмуриться: приглушенный свет резанул по глазам острой болью. Она рвано выдохнула, прикрывая лицо ладонями, и опять попыталась открыть слезящиеся глаза. В этот раз удалось разглядеть, что она находится в своей спальне.

В носу защипало, слёзы покатились по щекам, смывая поселившийся в душе страх. Видит! Она видит! Петуния улыбнулась, шмыгнула носом, вытирая мокрые щёки. Пора брать себя в руки — у неё ещё много неоконченных и важных дел.

Позже оказалось, что Петуния провела наедине с болью целых три дня, как и говорила прабабушка.

Первым делом после пробуждения она поблагодарила мисс Линн и рассказала ей про ритуал Упокоения, который проводится в два этапа. Сначала нужно было найти вещь, ранее принадлежащую Джессике, на которую Петуния наложит заговор. А потом мисс Линн должна будет отправиться на могилу сестры, чтобы собственноручно отпустить её дух.

Бледная мисс Линн внимательно слушала, кивала, стискивала руки и пообещала найти что-нибудь из вещей Джессики. После, спохватившись, накормила уставшую от разговора Петунию и принесла конверт и бумагу с шариковой ручкой.

Письмо для Северуса получилось сухим и коротким. Мысли скакали, словно белки, слова с трудом соединялись в предложения, а буквы в последних дрожащих строчках плавали и кривились, так как кисть правой руки неожиданно свело судорогой. Петуния запечатала конверт, с трудом поднялась с постели и открыла форточку, подзывая филина.

Тёплый ветерок трепал грязные, засаленные волосы, а покрытое высохшим потом тело немного чесалось. Но Петуния ещё долго стояла у окна, напрягая уставшие глаза, и смотрела на постепенно уменьшающийся крылатый силуэт.

Она чувствовала, что скоро всё изменится.

_____________________________________

Медвежья ягода* — другое название дикой малины.

— Я думала, всё будет проще.

— Жизнь — забавная штука, вечно нас обманывает.

«Власть огня» (Reign of Fire)

Через неделю мисс Линн принесла старую игрушку — потрёпанного мишку Тедди с красным шелковым бантом на шее, которого ей удалось найти на чердаке в родительском доме, где теперь жил её племянник с семьёй.

Петуния осмотрела медвежонка и удовлетворённо кивнула: он точно принадлежал Джессике. Теперь она, если напрячься, могла видеть призрак девочки, который часто находился возле мисс Линн. Периодически девочка пропадала, но тонкая нить, связывающая мисс Линн с ней, истончалась, но не исчезала. Похожая нить тянулась от призрака к мишке, цепляя и мисс Линн.

Так как заговор был на крови, то было решено проводить его ночью. Петуния занавесила окна, убрала или закрыла зеркала и отражающие поверхности, потом зажгла две белые свечи. Такое число было выбрано не случайно. Два — это число Нави, то есть потустороннего, загробного мира, а также отвечает за дуальность и двойственность. Учитывая, что ритуал проводился для близнецов, число два подходило идеально.

Петуния взяла немного крови у мисс Линн, смешала её со своей для лучшего закрепления и посмотрела на мисс Линн. За последние дни старушка побледнела и будто постарела, под глазами выделялись тёмные круги. Призрак тянул из неё силы, нужно было действовать.

Петуния забормотала над кровью, заговаривая её. Она старалась отделить нить, соединяющую мисс Линн и её сестру близнеца, но связь не давалась и пыталась ускользнуть. Петуния, нахмурив брови, добавила три капли своей крови, и нить, дрогнув, отделилась от мисс Линн и сосредоточилась на пиале с кровью. Она размешала кровь пальцем и пододвинула к мисс Линн.

— Мисс Линн, сейчас вы должны вымочить в крови кусочек глины, мы его потом зашьём в медвежонке, — сказала Петуния, протягивая глину.

Мисс Линн кивнула и принялась смешивать глину с кровью. Сначала глина плохо поддавалась, но постепенно разогрелась от тепла рук и размякла от крови.

— Готово, — произнесла мисс Линн через несколько минут.

— Отлично, теперь мне нужна прядь ваших волос.

Мисс Линн перевязала белой ниткой небольшую прядь волос с затылка, отрезала и отдала Петунии, которая вдавила волосы в глину и быстро сформировала из неё фигуру, похожую на человечка. Она передала фигурку мисс Линн, чтобы последняя спрятала её в мишке Тедди, а затем взяла подготовленную заранее верёвку и стала медленно завязывать на ней три узла, одновременно проговаривая текст:

— Вяжу узел, да запираю в нем душу мытарствующую, как покойник придет, так и в этом узле останется. Узел связываю, заговором запираю. Тогда отменится, когда узел развяжется.

С последними словами она крепко обвязала верёвку вокруг медвежонка и для надёжности запечатала узел воском с одной из белых свечей. Ей же она подожгла пучок трав, в котором были полынь, рута, шалфей и чертополох, и окурила игрушку, мисс Линн и комнату, а затем промыла пиалу с остатками крови в родниковой воде.

— Вы узнали, на каком кладбище похоронили Джессику? — спросила Петуния, но тут же продолжила: — В принципе, можно закопать медвежонка и на ближайшем кладбище, но так результат будет слабее, лучше прикопать возле могилы.

— Ох, да-да, детка, я попросила Малькольма Картера. У него есть машина, он согласился отвезти нас.

Кладбище оказалось небольшим с аккуратной каменной часовней. Долго бродить между могил не пришлось, так как мисс Линн побывала тут ранее, поэтому она провела Петунию, лишь ненадолго остановившись на развилке.

Могила Джессики заросла травой и ромашками, но могильный камень был чистым. Мисс Линн погладила высеченное на камне имя сестры, раскопала небольшую ямку и, положив туда мишку Тедди, стала закапывать. Петуния стояла немного в стороне, наблюдая за связью и призраком. Нить связи натянулась, но всё ещё была крепко обмотана вокруг медвежонка. Призрак Джессики, стоило им зайти на территорию кладбища, заметалась между мисс Линн и собственной могилой.

Мисс Линн уложила обратно дёрн, отряхнула руки и произнесла дрогнувшим голосом:

— Я тебя отпускаю, Джессика. Покойся с миром.

С этими словами связь между сёстрами, живой и мёртвой, со звоном, который услышала только Петуния, оборвалась окончательно. Джессика прекратила метаться и, впервые будто бы осознанно посмотрев на Петунию, улыбнулась, кивнула и истаяла.

— Теперь её ничто не потревожит, — легко улыбнулась Петунья и подала руку старушке, чтобы помочь подняться на ноги.

— Я искренне молюсь, что это так. Спасибо, детка.

Мисс Линн украдкой утёрла текущие по лицу слёзы, вставая, на краткое мгновение прижалась к плечу Петунии, признательно сжала руку Петунии и отстранилась. Она пыталась держаться, но Петуния видела, насколько семейная тайна подкосила её. Узнать, что у тебя была сестра, но быть вынужденной сразу же с ней попрощаться — тяжело. Поэтому Петуния пообещала себя присмотреть за соседкой, как та присматривала за ней.

Эффект от ритуала проявился уже через неделю: мисс Линн перестала жаловаться на плохой сон, посвежела лицом и стала такой же энергичной, как и прежде. Она старалась не показывать своей грусти, но от Петунии не ускользнуло, что на каминной полке появилась чёрно-белая фотография с двумя улыбчивыми девочками-близняшками, которую та полюбила рассматривать по вечерам, сидя у камина.

Петуния ничего не говорила и не пыталась утешить мисс Линн — та бы не приняла ничьей жалости. Вместо этого она предложила возобновить вечерние чаепития, которые сами по себе прекратились после смерти миссис Гиббс. Периодически заглядывал кто-то из соседок, и со временем чаепития превратились в смесь читательского клуба и собраний престарелых сплетниц. Жительницы деревни были рады любым развлечениям, так что с удовольствием участвовали в еженедельных собраниях женского клуба, которые было решено проводить по пятницам.

А стоило мисс Линн рассказать, что Петуния умеет ворожить, как старушки, хихикая, словно девчонки, наперебой стали просить погадать на судьбу и вспоминали прошлое. Если честно, сперва Петуния даже удивилась. В пятницу вечером они с удовольствием сплетничали и наблюдали, как Петуния гадает — не всегда это были простые расклады на Таро, а затем чинно посещали утреннюю воскресную мессу в маленькой местной церквушке. И в этом была вся Англия.

Посиделки принесли свои плоды, и у Петунии стали появляться клиенты. Участницы женского клуба, убедившись, что предсказания Петунии сбываются, подключили свои связи и сарафанное радио. Так что окончание весны и начало лета прошли для Петунии в заботах.

В июле она поехала в Коукворт, чтобы навестить родителей. Обида давно прошла, и Петуния стала скучать по семье. Ей не хватало семейных ужинов и совместно проведённых вечеров, когда каждый вроде бы занимался своим делом, но они были вместе. Лёжа в одинокой постели, она скучала по временам, когда маленькая Лили забиралась к ней под одеяло и грела об неё вечно холодные ступни, а также по занятиям с матерью и крепким объятьям отца.

Первое время после побега из дома новизна и присутствие миссис Гиббс спасали от грусти, но, сидя у постели последней и сжимая ослабевшую руку старушки, Петуния почувствовала такое одиночество. Она внезапно осознала, что не имеет представления, сколько бы людей искренне переживали, будь она больна. И от этого защемило сердце. Когда миссис Гиббс не стало, и похоронные хлопоты стихли, Петуния осталась в доме одна.

«У меня ведь нет никого, кроме моей семьи — мамы, папы, Лили и… Северуса», — ошеломлённо подумала Петуния.

После этого она решила попытаться помириться с мамой и Лили, но сделать это на своих условиях: возвращаться домой и выходить замуж за «подходящего» парня, как и лишаться своей свободы она не собиралась. Петуния стала чаще звонить домой и писать Лили, но Роза всё также не хотела разговаривать, а письма к сестре оставались без ответа. Поэтому она дождалась, когда начнутся каникулы в Хогвартсе, и, прихватив гостинцы, отправилась в гости.

Коукворт будто застыл во времени. Несмотря на то, что Петуния не была там целый год, всё было точно таким, как она помнила. Однако Петуния уже не чувствовала, что возвращается домой. Видимо, что-то всё-таки изменилось, и это была она сама.

В доме горел свет. Было слышно, как миссис Эванс возится на кухне, а в гостиной работает телевизор. Внезапно грудь сдавила тоска, но Петуния шагнула вперёд, взбежала по ступенькам и нажала на дверной звонок.

Генри был рад видеть старшую дочь и с возгласом «Петти!» поспешил заключить её в объятья. Роза, выглянувшая на шум, лишь приветственно кивнула и вернулась на кухню.

— Я скучала, пап, — тихо, на грани слышимости призналась Петуния и отстранилась.

— Мы тоже, милая. Мама устраивала мне допрос после каждого твоего звонка, — добродушно усмехнулся Генри, принимая от дочери лёгкий плащ.

— А Лили дома?

— Она должна скоро вернуться — поехала в Бирмингем с подругами.

— Понятно. Хотела с ней поговорить, — ответила Петуния на не высказанный вопрос.

Они ненадолго замолчали, рассматривая друг друга. Петуния с горечью заметила, что в рыжих волосах отца прибавилось седины. От одной лишь мысли, что частично это её вина, стало больно.

— Как у тебя дела, милая?

— Всё хорошо, пап. Ты же знаешь.

Тут Петуния вспомнила, что привезла родителям домашний джем из яблок, свитер из овечьей шерсти для отца и плед для матери. Для Лили она заготовила несколько свёртков с собственноручно собранными растительными ингредиентами, предварительно узнав у Северуса, что может пригодиться на зельеварении.

Ужин прошёл в неловком молчании. Когда они приступили к чаю и перебрались в гостинную, Роза наконец заговорила. Она осторожно расспрашивала Петунию о жизни и быте, и было видно, что она сдерживается, периодически поглядывая на отца. Петуния терпеливо отвечала матери, пока та не спросила про работу.

— Петуния, ну на что ты собираешься жить? Ты об этом подумала? Я всё понимаю, милая, ты хочешь показать нам свою самостоятельность, но мы с отцом всё поняли, так что, думаю, тебе следует вернуться домой, — Роза укоризненно взглянула на Петунию, как бы говоря «поигралась и хватит».

Петуния поджала губы, на миг опуская взгляд.

— Дорогая, — произнёс Генри, нахмурившись.

— Нет, Генри, не встревай. Я и так поддалась твоим уговорам и позволила ей жить неизвестно где целый год! Так что помолчи! — сердито выговорила мужу Роза. Затем она повернулась к Петунии и ласково, будто разговаривая с маленьким ребёнком, продолжила: — Цветочек мой, это стоило того?

Петуния промолчала. Тогда Роза попыталась зайти с другой стороны.

— Ты, наверное, помнишь Кэтрин Нелсон? Она прошла курсы машинисток, а затем устроилась секретаршей в Лондоне. Так она не проработала и несколько месяцев, как её позвали замуж!

— Рада за неё. Но какое это отношение имеет ко мне, мама? Ты же знаешь, что я не хочу замуж и, — Петуния коротко взглянула на Генри, — отец поддерживает меня.

— А как же Вернон Дурсль?

— А что с ним?

— Бедный мальчик устал ждать, пока ты наиграешься. Я слышала от миссис Мартин, а та от миссис Уоткинс, что миссис Дурсль нашла для сына невесту — милую, кроткую и хозяйственную.

— Я знаю, мама, — вздохнула Петуния, с трудом удерживаясь, чтобы не закатить глаза. — Мы общаемся с Верноном, он даже пообещал пригласить меня на свою свадьбу.

Роза возмущённо взмахнула руками и указала на Петунию, мол «посмотри, что творится». Генри поспешил вмешаться, нежно поглаживая супругу по руке.

— Дорогая, мы же разговаривали об этом — пускай девочка живёт, как хочет.

— Но что скажут соседи? А эти сплетницы из клуба садоводов? Им только повод дай — и к утру об этом будут шептаться в Лондоне! Я не могу врать им вечно!

Казалось, что Роза наконец высказала истинную причину, почему она начала этот разговор. Петуния горько усмехнулась. Она не была удивлена, что для Розы важно внешнее благополучие и благопристойность, но не думала, что настолько. Переживать о том, что могут сказать соседи или домохозяйки, сплетничающие обо всём на свете, казалось ей провальным делом. Нельзя быть постоянно и для всех хорошим — всегда найдутся люди, которые не прочь обсудить тебя за спиной. И жить, подстраиваясь под окружающих, это не выход.

— Мама, я не хочу быть домохозяйкой, не хочу быть женой, — Петуния подняла руку, жестом прерывая Розу, которая хотела что-то сказать. — Пожалуйста, дай мне договорить, хорошо? Я знаю, что ты хочешь, как лучше для меня, но проблема в том, что я этого не хочу. Это твоя мечта, не моя.

— И на что ты собираешься жить? — оскорблённо фыркнула Роза, вырвала ладонь из руки мужа и отодвинулась от него.

— Не беспокойся, у меня есть подработка.

Петуния ответила спокойно. Изначально она хотела рассказать родителям, чем зарабатывает на жизнь, но сейчас передумала. Петуния представила реакцию матери на то, что она занимается Таро и гаданием, и передёрнула плечами. Нет, этого точно не стоит говорить.

— Отлично, потому что от нас с отцом ты больше не получишь ни пенни, пока не образумишься!

— Роза!

— А с тобой мы позже поговорим! Думаешь, я не знаю, что ты переводил ей деньги? Я больше не собираюсь поддерживать Петунию в её сумасбродстве! — выкрикнула Роза и удалилась на кухню, оставив Генри печально смотреть ей вслед.

Петуния шмыгнула носом, и Генри привлёк дочь в объятия, поцеловал в макушку.

— О, милая, не плачь. Я поговорю с мамой, ты же её знаешь, она бывает категоричной и скорой на расправу, но она любит тебя. Пожалуйста, не обижайся на неё, — тихо произнёс Генри, поглаживая Петунию по плечам и спине.

Немного успокоившись, Петуния попрощалась с отцом и ушла, так и не дождавшись Лили. Она бродила по знакомым местам до заката и как-то незаметно для себя оказалась в Паучьем Переулке возле дома Снейпов. Она присела на крыльце и уставилась на краснеющее небо.

— Петуния? — внезапно раздался голос Северуса. Петуния вздрогнула и перевела взгляд на стоящего рядом с ней парня с бумажным пакетом в руках. Наверное, ходил в магазин, подумала Петуния.

— Ох, Северус, ты меня напугал.

— Ты что тут делаешь? — спросил Северус, сев рядом на ступеньку.

— Приехала в гости, думала переночевать у родителей, но… — она прервалась, не зная, как продолжить. Запекло в носу, на глаза навернулись слёзы.

— Но не вышло? — аккуратно подсказал Северус, привалившись к плечу и деликатно не замечая текущие по лицу Петунии слёзы.

— Да. Не вышло, — усмехнулась Петуния.

Они помолчали несколько минут, наслаждаясь закатом.

— Я хотела позвать тебя в гости, показать дом миссис Гиббс.

— Ты хотела сказать свой? — хмыкнул Северус. — Давно пора.

— Да, точно. Ты же не против, если мы поедем прямо сейчас? — спросила Петуния и только в этот момент поняла, что Северус может быть занят. Или его могут не отпустить родители. Всё же уезжать в другое графство на ночь глядя в гости к подруге. Мда, Роза бы точно не отпустила ни одну из дочерей.

— А твои родители не будут против? — запоздала уточнила Петуния.

Северус хмыкнул и взглянул на неё, будто говоря «серьёзно?». Петуния почувствовала, как горячий румянец разливается по щекам.

— Отец снова в пабе, а мать заперлась в подвале, так что они меня ещё долго не хватятся, — произнёс Северус, а затем добавил: — но я оставлю записку. Так что никаких проблем, дай мне только занести продукты, — сказал он и скрылся в доме.

Петуния с Северусом едва успели на последний поезд до прибрежного города Майнхед, а оттуда на ночном автобусе добрались до самого Аллерфорда. Как Петуния и ожидала, Северусу дом понравился. На следующее утро они обошли окрестности: встретили мисс Линн и нескольких односельчан, а также немного прогулялись в лесу. Несколько дней пролетели незаметно и весело, а потом Северус вернулся в Коукворт.

— Ну почему люди ненавидят проводить Рождество в одиночестве?

— Потому что это значит, что их никто не любит.

«Кости (Bones)»

Северус Снейп с детства привык, что мало кому было дело до бедного полукровки. Отец либо был на заводе, либо в пабе, где пил, не просыхая, а скупая на ласковые слова мать редко вспоминала о собственном сыне, предпочитая запираться в подвале, где обустроила небольшую зельеварню. Родители постоянно ссорились, а потом мать ходила с синяками и фингалами, неся их как будто бы с гордостью, не пытаясь скрыть. Так что Северус предпочитал проводить время за книгами или на улице, часто уходя заутра и задерживаясь допоздна.

Он пытался подружиться с кем-нибудь, но мальчишки-магглы, живущие в его неблагополучном районе, выбрали его в качестве своей «жертвы» и периодически чесали об него крепкие кулаки. Поэтому с Северусом не хотели связываться, его тоже всё устраивало — дети его возраста казались ему глупыми, да и он, честно говоря, не знал о чём с ними говорить.

Но потом кое-что изменилось, и у Северуса появилось целых два друга: солнечная девочка Лили и её сестра Петуния. Сначала он больше тянулся к Лили, которая оказалась ведьмой, ведь с ней можно было обсудить магический мир. Петунию же он воспринимал как неизбежное дополнение к сестре. Но вскоре он поменял своё мнение. Впервые Северус был кому-то интересен, его слушали с блеском в глазах, раскрыв рот. Он был нужен. Они с сёстрами Эванс проводили вместе почти всё свободное время: играли, гуляли, читали книжки и, конечно же, разговаривали о магии.

Обычно воспоминания о проведённом вместе с друзьями времени, словно накинутый на плечи пушистый плед, согревали нутро. И Северус прятал их глубоко-глубоко в разуме, защищая с помощью окклюменции, подобно Венгерскому хвосторогу. Это было принадлежащее только ему драгоценное сокровище, помогающее справиться со всем на свете, дарующее свет и надежду.

И воспоминания нисколько не ослабели даже после нападения Мародёров около озера в конце пятого курса, когда шайка гриффиндорцев использовала на Северусе его собственное заклинание, и ссоры с Лили. Ведь он продолжал считать Лили своим другом.

Но в этот раз одних воспоминаний было мало. Северусу не хватало тепла, казалось, что он замерзает, леденеет изнутри, покрываясь острой корочкой льда — только тронь, и разобьётся.

Северусу сейчас полагалось плакать навзрыд, рвать на себе волосы и... Что там ещё делают в таких случаях? Если честно, он слабо себе представлял, как следует вести себя.

«Они даже не удосужились сообщить. Мне — её сыну. Хороший же подарок на Рождество», — хмыкнул Северус, горько кривя уголки губ. Кто эти загадочные «они», он не знал, и почему кто-то должен был ему сообщить — тоже. Но так было бы правильно, что ли.

Северус любил мать, несмотря ни на что: всегда с нетерпением ждал сухой похвалы из её уст за правильно сваренное зелье, хранил в памяти её редкую, но оттого более ценную, ласку. До встречи с сестрами Эванс мать была для него всем. Казалось, что мир маленького Северуса крутился вокруг неё. Если бы он тогда не встретил Петунию и Лили, не прикипел к ним, то... Думать об этом не хотелось, но Северус знал ответ. Он не имел привычки обманывать себя.

«Я бы не пережил её смерть», — Северус спрятал скривившееся лицо в ладонях.

Сегодня был первый день зимних каникул. Северус приехал домой три часа назад, и его ждал утонувший в темноте и тишине мёртвый дом, пьяный, как всегда, отец и свежая могила с простым, грубо сделанным деревянным крестом.

«Ведьма под крестом», — проскользнула глупая мысль.

Эйлин умерла неделю назад, а он даже не знал об этом.

Тяжёлые мысли гулко перекатывались в звенящей голове, а Северусу не хотелось ничего: не хотелось двигаться, куда-то идти; не хотелось говорить, да и все слова словно разом пропали; не хотелось видеть лживо скорбящие лица людей и слышать их сухие соболезнования.

Северус встряхнул головой, поднимаясь с земли, отряхнулся от налипшего снега и, судорожно вздохнув, прикрыл глаза и поднял лицо к небу. Крупные хлопья снега холодными каплями оседали на лице, каплями стекая по щекам, укрывали одинокую могилу на окраине кладбища. Северус давно продрог, пальцы закоченели, не желая сжиматься в кулаки, а волосы мокрыми прядями падали на лицо.

Миг — и он крутанулся, аппарируя.

* * *

Петуния протёрла запотевшее стекло автобуса и всмотрелась в проплывающие пейзажи. Нужно было быть внимательной, ведь в такой снегопад нетрудно и пропустить свою остановку. Петуния легко улыбнулась — совсем скоро она будет дома.

Дома. Иметь свой собственный дом — место, где ты в безопасности, где ты можешь, наконец, выдохнуть и расслабиться — неописуемо словами и так странно. Она и не думала, что найдёт такое место, где сможет быть просто собой, без опротивевших масок и тайн. Но теперь уютный домик в Аллерфорде стал её частью, врос под кожу и пустил крепкие корни.

Петуния улыбнулась шире, подставляя лицо под пушистые снежинки. Захотелось подурачиться, совсем как в детстве, упасть в ослепительно белый снег и сделать снежного ангела или налепить снежков и устроить снежную битву. Она была счастлива, внутри пузырилось ощущение праздника, а в сумках ждали своего часа рождественские подарки, ради которых она и ездила в Лондон. Желая как можно скорее оказаться в тепле, Петуния, слегка пританцовывая, направилась по дороге домой.

Что-то тёмное на своём пороге она заметила издалека, с самого мостика. Внутри ёкнуло, а улыбка медленно сползла с лица. На пороге, сгорбившись, сидел Северус.

— Северус? Что ты тут делаешь? Мы же договорились, что ты приедешь позже. Что-то случилось? — воскликнула Петуния, и парень медленно поднял голову, кривя побелевшие от холода губы.

— Петти, они даже не сказали…

Петуния потянула замёрзшего Северуса в дом, стянула мокрую от снега зимнюю мантию, усадила в кресло возле камина, накидывая на плечи шерстяной плед, и отправилась на кухню заваривать чай. Когда она вернулась в гостиную, Северус всё также сидел в кресле, сжимая скрюченными пальцами плед.

— Сев, что случилось? — осторожно спросила Петуния, ставя поднос на столик. Снейп посмотрел на неё пустым взглядом, моргнул и хрипло прошептал каким-то беспомощным голосом:

— Эйлин… Мама умерла.

Петуния отставила чашку с обжигающе горячим чаем и пересела на подлокотник кресла, чтобы сжать несчастного мальчишку в объятиях, пытаясь хоть как-то облегчить его боль. Она не знала, что следует сказать — все слова, все фразы казались пустыми и не имеющими смысла. Поэтому Петуния предпочла сжать Северуса в объятиях и поделиться теплом. Северус молча вцепился в неё, словно в последнюю надежду, а Петуния только и могла аккуратно гладить его по волосам, по окаменевшей спине.

Сумки с рождественскими подарками остались лежать на пороге, а за окном продолжал медленно падать снег.

Петуния не знала, сколько времени они провели, обнявшись, но, когда она попыталась подняться, то едва слышно охнула — тело сильно затекло и отозвалось резкой болью. Пришлось на подгибающихся ногах, тихо шипя сквозь зубы, сделать небольшую разминку, позволяя застоявшейся крови свободно бежать по венам.

В кресле, свернувшийся в неудобный клубок, тихо сопел Северус. Петуния вздохнула, покачав головой. Перенести его она не сможет, поэтому пришлось оставить всё как есть. Поправив сползший плед, она пригладила тёмные волосы, потом собрала чашки с остывшим чаем на поднос и пошла на кухню.

Тяжёлые мысли не желали покидать голову, кружа тёмными кляксами где-то на краю сознания, и Петуния решила отвлечься. В таких случаях ей нужно было чем-то занять руки. Это всегда помогало.

Петуния надела фартук, закатала рукава и принялась за готовку. Быстро замесив тесто, убрала его в холодильник и, включив духовку, чтобы разогрелась, начала чистить картошку.

«На ужин сегодня будет запечённый картофель с беконом и сыром, пастуший пирог и салат, а на десерт — рождественские пирожки со сладкой медово-ореховой начинкой», — решила она.

Вскоре всё было готово. В дверном проёме показался заспанный Северус, видимо, учуявший идущий с кухни аромат. Он втянул носом запах еды и смущённо покраснел, когда в животе заурчало. Петуния спрятала в уголках губ нежную улыбку, сняла фартук и кивнула в сторону стола:

— Проходи, Северус. Поможешь мне накрыть на стол.

— Вкусно пахнет, — попытался незаметно сглотнуть набежавшую слюну Северус, потом кивнул и приподнял руку, показывая сумки. — Вот, лежали на пороге.

— Ох, спасибо тебе, совсем про них забыла. Поставь в гостиной, пожалуйста, я потом разберу.

Ужин проходил в тишине: сидящий напротив Северус, замкнувшись, молчал, а Петуния хмурила брови, пытаясь понять, как начать болезненный для подростка разговор. Также молча они прибрали со стола и помыли посуду. Петуния взглянула на хмурого Снейпа, а потом решительно кивнула и произнесла, направляясь в коридор:

— Северус, разожги, пожалуйста, камин.

— Хорошо, а ты куда? — спина Северуса едва заметно напряглась. Пожалуй, не знай она его так долго, то и не заметила бы, что в его голосе мимолётно проскочило волнение.

— Хочу кое-что достать из погреба, — ровно ответила Эванс, а Северус промолчал, медленно расслабляясь.

Когда она вернулась, в нутре камина, уютно потрескивая и согревая, горел огонь, а Северус застыл мрачной статуей в кресле. На столик опустились высокие кружки, наполненные горячим сидром со специями — яблок в этом году и правда было много, а рецепт яблочного сидра подсказала мисс Линн. Некоторое время они провели в молчании, отдавая должное согревающему напитку.

— Мне жаль, что меня не было рядом, Сев, — разбил тишину шёпот, заставляя Северуса вздрогнуть, стискивая узкими пальцами кружку. Лицо побледнело, свет от камина играл на заострившихся скулах. Он глубоко, с хрипом вздохнул, будто захлёбываясь, потом резко выдохнул и осел в кресле. Петуния молчала, продолжая смотреть на завораживающий танец пламени.

— Я, — начал Северус, — я не знаю, что мне делать дальше.

Голос его звучал потеряно, сам он приподнял голову, в каком-то отчаянии уставившись на Петунию, и подался немного вперёд, напрягаясь всем телом, подобно натянутой, готовой вот-вот сорваться тетиве лука.

— Я... У меня не осталось ничего, — Петуния сжала губы, слушая отдающий трагичностью шёпот. — Кому я нужен? Жалкий полукровка, да и нищий к тому же, — горько хмыкнул он. — Права была Лили.

Самобичевание прервал крепкий подзатыльник. Северус ошеломлённо замер, а Петуния нависла над его креслом, уперев руки в бока.

— Чтобы я больше такого от тебя не слышала! В следующий раз не посмотрю, что ты уже выше меня вымахал, и выпорю, честное слово!

— П-петти?

— Что «Петти»? — нахмурившись, устало вздохнула Петуния. — Северус, запомни навсегда, — она опустилась перед креслом на колени и сжала его ладони своими. — Что бы ни случилось, у тебя есть я. Всегда.

Северус резко вскинул голову, пристально вглядываясь в её лицо, пронзая острым, как шипы, взглядом. Казалось, что он искал признаки лжи, но не находил: Петуния твёрдо смотрела в ответ, ни на миг не отводя глаза.

— Ты мне как брат, Северус. Любимый младший братишка, — она ласково провела ладонью по его волосам. — Я уже говорила, что ты можешь на меня положиться, но ты всегда пытался справиться со всем сам. Мальчишка, — хмыкнула она.

— Спасибо... — просипел ошеломленно Северус и, замявшись, сжавшись, будто пытаясь стать меньше, едва слышно продолжил, — сестра.

Между ними опять воцарилась тишина, но теперь она не была напряжённой. Казалось, что в тот миг они могли понимать друг друга совсем без слов, главное, что они вместе и способны справиться со всем на свете. В тот вечер, греясь у камина, они больше не говорили, наслаждаясь тишиной и уютом. Северус, даже заснув у Петунии на коленях, продолжал крепко держать её за руку, словно боясь, что и она уйдёт, растворится, стоит только ему разжать ладонь. Другой рукой Петуния нежно перебирала его волосы, прикрыв глаза и без слов напевая тихую колыбельную.

Проснувшись утром, Петуния охнула и едва слышно рассмеялась — уже второй раз за столь короткий срок она еле разогнулась, с трудом собирая своё тело после нескольких часов в неудобной позе. Рядом никого не оказалось, она сама была накрыта тёплым пледом, а с кухни доносился приглушенный шум. Видимо, Северус уже проснулся. Зевая, Петуния приняла освежающий душ, затем умылась и переоделась. Всё ещё немного сонная она спустилась на первый этаж и зашла на кухню, в которой вовсю кипела работа. Северус стоял за плитой — нож порхал в его руках, а на сковороде исходил соком нежный стейк.

— Не знала, что ты умеешь готовить.

— Я же зельевар, — хмыкнул Северус, весело сверкая глазами и кривя губы.

— Логично. Никогда об этом не задумывалась, — рассмеялась Петуния. — Мне помочь?

— Нет, всё почти готово, — качнул головой Северус.

Петуния кивнула, достала из шкафчика тарелки, две кружки и столовые приборы, начиная накрывать на стол. Завтракали они в тишине.

— Было очень вкусно, — похвалила Петуния, начиная мыть посуду. — Но немного тяжеловато для завтрака, тебе так не кажется?

Северус лишь фыркнул, не удосуживаясь ответить.

— Да-да, я помню, что настоящие мужчины питаются только мясом, желательно с кровью, — произнесла Петуния и лукаво прищурилась. — Что же, значит, мне не нужно готовить рождественские пирожки и печенье?

Северус вскинул голову, возмущенно сверкая глазами, сложил руки на груди, но промолчал.

— Такие вкусные, сладкие и покрытые глазурью, пальчики оближешь, м-м!

— Только одна небольшая ошибка, Петуния, — неожиданно ухмыльнулся Северус. — Настоящий мужчина может позволить себе всё, а тем более печенье!

Петуния прыснула, безуспешно пытаясь сдержать смех, и рассмеялась, вскоре к ней присоединился и Северус.

Словно придя к какому-то безмолвному соглашению, больше они не продолжали вчерашний разговор, занимаясь подготовкой к празднованию Рождества. Время летело быстро, занятое приятными хлопотами. Казалось, Северус сбросил свою ледяную скорлупу, в которую неосознанно заковал себя после смерти матери. Он помог Петунии приготовить праздничный ужин, прибрать и украсить гостиную, собственноручно повесил над камином два красных носка.

За окном плавно опускался вечер. Петуния огляделась, проверяя, и удовлетворённо кивнула — всё было готово. Осталось только подарить Северусу подарки и, возможно, продолжить непростой для них разговор, но это она сделает после ужина.

В этот раз атмосфера за ужином кардинально отличалась от вчерашней. Сидя рядом за небольшим столом на уютной кухоньке, Петуния и Северус тихо переговаривались, постоянно перескакивая с темы на тему. Петуния, приподняв кончики губ в едва заметной улыбке, с нежностью смотрела на Северуса, подмечая произошедшие с ним изменения. Она и не заметила, как из мальчика он постепенно вырос в молодого мужчину.

А ведь Петуния по настоящему привязалась к нему, к мальчишке с колючим взглядом и острым языком. Поэтому, когда в первый раз поймала себя на том, что думает о нём, как о брате... Было слишком поздно.

Иронично, что в какой-то момент Северус стал для Петунии ближе родной сестры. Вспомнив о Лили, Петуния поджала губы. Наверное, хорошо, что она в своё время послушала прабабушку Гриду и не стала рассказывать ребятам о силах, которыми она владеет. Этот секрет, как и тайна о её прошлой жизни, хоть Петуния практически ничего уже не помнила, лежали на сердце камнем.

Северус резко замолк, оборвав свою речь на середине слова.

— Ты ведь не слушаешь?

— Извини, Северус, просто вспомнила нечто... — она замялась, скривив лицо, повела рукой, подбирая слово, — неприятное.

— Хм, не расскажешь?

— Не сейчас, — с сожалением покачала головой Петуния. Она не знала, как Снейп отреагирует, если она раскроет ему свои тайны. Она боялась: боялась боли, боялась испытать предательство, боялась потерять того, к кому за столько лет приросло глупое сердце. Возможно позже, но не сейчас. Петунии казалось, что ещё не наступило подходящее время, ведь она ещё не была готова открыться.

— Пойдём в гостиную, у меня для тебя кое-что есть.

Петуния усадила его в кресло и всунула в руки подарочную коробку, обтянутую тёмно-зелёной бумагой с серебристой ленточкой.

— Петти... — Северус растерянно вертел подарок в руках.

— Разворачивай, ну же!

— Я даже не приготовил тебе подарок. Совсем забыл.

— Сев, ты пришёл ко мне, когда тебе было плохо. Ты мне доверился и принял мою помощь, — она ласково потрепала его по голове и тихо продолжила. — Поверь, это лучший для меня подарок.

Северус медленно кивнул и зашуршал обёрточной бумагой. Вскоре на свет появился мягкий шерстяной шарф чёрного цвета с зелёными вставками, к которому прилагались тёплые перчатки.

— Шапку я даже дарить не стала. Знаю я вас, — проворчала Петуния, завязывая шарф на шее Северуса. — Мальчишки! Всё равно бы носить не стал.

— Спасибо, — выдохнул Северус.

— Погоди благодарить, это ещё не всё.

Петуния подошла к стоящему у стены секретеру и, сняв с шеи цепочку с ключиком, отперла ящик, достала бумаги и протянула их Северусу.

— Держи.

Тот принял бумаги и пробежался по ним глазами, пытаясь понять, что это. Петуния молчала, позволяя Северусу прочитать документы и осознать написанное. Пара минут прошла в тишине, нарушаемой лишь треском дров в камине и шелестом бумаги. Дочитав, Северус стремительно поднялся из кресла и подскочил к Петунии, заключая её в объятья, крепко прижимая к себе.

— Петти! — едва слышно просипел Снейп, зажмурившись до белых пятен под веками. — Спасибо!

— Не за что, Северус.

На столике возле кресла аккуратной тонкой стопочкой лежали растрогавшие Северуса бумаги. Это были документы, подтверждающие право общего совместного владения* Петунии и Северуса на этот уютный домик в Аллерфорде и прилегающие к нему земли с куском леса.

_____________________________________________________

Право общего совместного владения недвижимостью* — действующая в Англии и Уэльсе правовая система предусматривает два вида прав для случаев владения недвижимым имуществом двумя или несколькими лицами. К ним относятся право общей совместной (beneficial joint tenancy) и общей долевой (tenancy in common) собственности или аренды. По генеральному правилу правообладатели могут самостоятельно принять решение о способе владения и оформить его соглашением, а позднее — изменить. Право общего совместного владения чаще всего выбирают супружеские пары и члены семьи, а право общего долевого владения считается наиболее удобным для осуществления хозяйственной деятельности и совместных предприятий.

— Мужчины и женщины, которые не могут расстаться с прошлым, — сказала тетя Эвви. — Вот кто такие призраки. А не они, — махнула она рукой в сторону гроба, что стоял рядом со свежей могилой. — Мертвые мертвы. Мы их хороним, и они остаются в земле.

«Нужные вещи», Стивен Кинг

Северус аппарировал на задний двор Петуниного дома, поправил новый шарф.

«Нет, — исправил он сам себя мысленно, — это и мой дом теперь тоже», — и легко улыбнулся.

У Северуса впервые появилось место, куда ему хотелось возвращаться. Он был уверен, что здесь его всегда будут ждать, поддержат и дадут совет. А также, к его робкому восторгу, который он, казалось, старался спрятать даже от себя самого, Северус знал, чувствовал, что Петуния принимает его таким, какой он есть — со всеми недостатками и тяжёлым характером. И ему не надо скрывать свои чувства и каждый раз ходить по яичной скорлупе, подбирая слова, чтобы, не дай Мерлин, не обидеть.

На этом фоне отношение Лили к нему выглядело всё более неприглядно. Северус нахмурился. Он не хотел снова думать о Лили, той стычке с Мародёрами и о предательстве подруги, после которого они перестали общаться. Северус так и не рассказал Петунии подробности случившегося, да и не собирался, если быть честным. Так как знал, что та захочет поговорить с Лили и сама выяснить, кто прав, кто виноват. А он не хотел ворошить эту историю.

Вчера Северус принял решение и написал Малфою, который с первого курса оказывал ему покровительство, постепенно перетёкшее в странную для слизеринцев дружбу. В коротком письме, похожем скорее на записку, он попросил Люциуса о скорой встрече, ничего не объяснив, зная о поистине кошачьем любопытстве друга. И ответ не заставил себя долго ждать — филин с гербом Малфоев на лапе принёс письмо с местом и временем.

Они встретились сегодня в одном из кафе на Аллее Вотана*, которая примыкает к Косому Переулку. Северус впервые услышал об этой аллее на факультете: в основном о ней знали только чистокровные и некоторые из полукровок. Редко кто из магглорождённых догадывался о существовании Лютного Переулка, что уж говорить об Аллее Вотана, предназначенной для родовитых и богатых, для элиты магического мира Великобритании.

Малфой, узнавший по каким-то своим каналам о смерти миссис Снейп, выразил Северусу свои соболезнования и предложил помощь. Северус принял соболезнования и не стал отнекиваться от помощи, чем немало удивил друга. Обычно Снейп не терпел показывать слабость, а на предложения помощи реагировал негативно. А тут Северус прямо попросил найти информацию про ритуал Породнения. Люциус удивился, но ничего не спросил и пообещал посмотреть в родовой библиотеке и позже прислать с совой выписки из книг. Северус рассказал о том, что происходит в Хогвартсе — Малфой любил быть в курсе даже самых странных слухов, Люциус же кратко поделился происходящим на политической арене и, серьёзно смотря в глаза, попросил быть осторожным, а также не доверять Дамблдору. Напоследок он пригласил Северуса на свою помолвку с красавицей Нарциссой Блэк и отбыл, предварительно расплатившись с официантом.

Северус открыл входную дверь и понял, что Петуния не одна дома: из гостиной слышались голоса. Он хотел незаметно прошмыгнуть на второй этаж, но внезапно раздался громкий возглас, оборвавшийся женскими рыданиями. И Северус, не задумываясь, рванул в гостиную.

На диване расположилась пожилая пара, женщина, уткнувшись в плечо спутника, всхлипывала, а мужчина с грустью на лице пытался её успокоить. Петуния сидела напротив в кресле, на кофейном столе между горели три свечи, а окна были плотно занавешены. Эванс обернулась на шум шагов, приложила палец к губам и кивком указала в сторону кухни. Северус кивнул и скрылся на кухне, прислушиваясь к происходящему в гостиной. Оттуда веяло холодом, который пробирал до мурашек и заставлял крепко сжать волшебную палочку, не позволяя расслабиться.

Спустя полчаса гости ушли, и Северус разлепил пересохшие губы и тихо спросил:

— Петуния, что происходит?

Петуния кинула на него непонятный взгляд, и Северусу на секунду показалось, что она его боится. Он непонимающе нахмурился, но молча уселся в кресло, наблюдая, как Петуния раскрывает шторы.

— А ты можешь взмахнуть волшебной палочкой и помочь мне убраться? — попыталась потянуть время Петуния, указывая на свечи и другие предметы на кофейном столе.

— Я ещё несовершеннолетний, так что нет. Но вот если бы мы официально зарегистрировали дом, как место проживания волшебника, то тогда я мог бы колдовать здесь без проблем.

— А как же аппарация?

— Аппарация не отслеживается через палочку.

Петуния осмотрелась и поняла, что больше не может оттягивать время. Тогда она вздохнула и пробормотала «надо было рассказать тебе раньше». Она старалась не смотреть на Северуса. Было страшно даже представить его реакцию, а она собиралась рассказать всё, без утайки. О том, что она ведунья, о том, что когда-то давно была другим человеком.

— Петуния? — позвал Северус, начиная волноваться, потому что подруга вела себя странно.

Петуния подняла на него взгляд, пробормотала «я думала, что ты придёшь сегодня позже», а затем, будто перед прыжком в пропасть, коротко выдохнула:

— Я не совсем маггла, Северус.

— Ну да, — пробормотал Северус, пока не понимая, что Петуния пытается донести до него, — помнишь, мы предположили, что ты сквиб, я даже предлагал тебе сделать тест в Гринготтсе. И ты отказалась.

Петуния на секунду жалобно скривилась, сжала руки в замок. Она не представляла, как можно начать этот разговор. Раньше, когда она хотела рассказать обо всём Лили с Северусом, и спорила из-за этого с прабабушкой, то не думала, что будет так трудно.

— Я не об этом. Понимаешь, — Петуния замялась на несколько секунд, подбирая слова, — я ведунья…

И Петуния принялась рассказывать Северусу о том, что долго держала в тайне ото всех. Сначала слова давались с трудом, она сбивалась и часто просто не знала, что сказать, но со временем речь полилась полноводной рекой. И Петуния не могла остановиться, пока не поведала о прабабушке Гриде, которая обучает её ведовству, своих силах и самом факте своей прошлой жизни. Она уже практически ничего не помнила из прошлой жизни, даже имя давно стёрлось из памяти, остались лишь нечёткие картины. Но, несмотря на это, Петуния до сих пор иногда испытывала вину перед родственниками, считая, что заменила «настоящую Петунию».

За окном сгущались сумерки, завывая, свистел ветер, бросая снег в лица немногочисленным прохожим, когда Петуния наконец замолчала. Она гулко сглотнула, проталкивая вязкую слюну в заболевшее от долгого рассказа горло, затем подошла к окну и глубоко вздохнула, утомлённо вглядываясь в падающий снег за стеклом.

— Теперь ты всё знаешь, Северус.

Северус молчал с того момента, как она начала свою исповедь. Он хмурился, смотрел пронизывающе, словно пытаясь уличить во лжи, и сплетал пальцы рядом с подбородком своим особым жестом, который выдавал его крайнюю сосредоточенность. Петуния боялась взглянуть на него, боялась увидеть в глазах родного человека отвращение или, что намного хуже, ненависть, поэтому во время своего монолога предпочитала наблюдать за пляшущим в камине огнём. А теперь, зажмурившись и вцепившись подрагивающими пальцами в рукава свитера, ждала своего приговора. Сердце заполошно билось, отдаваясь частыми ударами в ушах, а Северус продолжал молчать.

— Тогда в парке… Это же была ты, — внезапно раздавшийся голос заставил Петунию вздрогнуть.

— Что?

— Я говорю, с самого начала это была ты. Это ты первой протянула руку мальчишке в странной одежде. Это ты поддерживала меня, всегда помогала и принимала меня таким, какой я есть: язвительным, саркастичным… Продолжать можно долго, я знаю точно — я не подарок, но в одном я уверен точно. — Северус ненадолго замолчал, а его следующие слова раздались совсем близко, — Ты — это ты, Петуния. И ты всегда будешь моей сестрой.

Петуния шумно выдохнула, расслабляя напряжённые плечи, и повернулась к Северусу, робко улыбаясь. Тот ответил на её улыбку и притянул в крепкие объятья.

Остаток зимних каникул Северус провёл у Петунии. Сначала он хотел вернуться домой в Коукворт, но Петуния его отговорила и выделила одну из спален на втором этаже, предлагая располагаться со всем удобством в его новой комнате. Северус шмыгал носом, расчувствовавшись, и Петуния деликатно сделала вид, что не замечает. Она лишь напомнила:

— Мой дом — твой дом, Северус.

* * *

Огромный бальный зал в поместье Малфоев в этот февральский вечер блистал, поражая роскошью. Высокий потолок, украшенный лепниной и затейливой росписью, подпирали резные колонны, отполированный пол блестел, отражая сверкающие под потолком большие хрустальные люстры. Вдоль одной из стен стоял длинный стол с разнообразными закусками на серебряной посуде, а напитки разносили идеально вышколенные слуги-сквибы. Гости разбились на группы, рассказывая друг другу последние новости, строя интриги и сплетничая.

Северус, стоящий в одиночестве, едва заметно скривился. Он ждал момента, когда сможет лично поздравить Малфоя с помолвкой и отдать свой подарок — небольшой флакончик с прозрачной жидкостью. После этого можно будет вернуться в Хогвартс, ведь, несмотря на то, что сегодня суббота, Северусу нужно быть в гостиной факультета не позже десяти вечера. Комендантский час, будь он проклят! Новый староста любил придираться и снимать баллы за его нарушение.

Наконец заиграла музыка, и гости разошлись, оставляя в центре зала место для жениха с невестой. Они закружились в танце, завораживая плавностью движений. Люциус Малфой и Нарцисса Блэк, на взгляд Снейпа, идеально друг другу подходили. Нарцисса была единственной, как знал Северус, блондинкой в семье черноволосых Блэков. Длинные волосы были уложены в высокую причёску, открывая тонкую шею. Бледная, но не выглядящая болезненной, а будто сияющая белизной кожа, тонкие и изящные черты лица. Нарциссу Блэк смело можно было назвать настоящей красавицей.

В старинных магических семьях было принято давать пышные балы на помолвку, а вот свадебный обряд считался крайне важным событием, не предполагающим посторонних. Свадебный обряд чистокровные маги обычно проводили в ритуальном зале — сердце любого мэнора, куда допускались только члены семьи. Невесту, прошедшую подготовку к ритуалу, «знакомили» с родовым камнем и принимали в Род, как нового члена семьи.

Всё это Северус, не интересующийся ранее этой темой, совсем недавно узнал от Малфоя. Тот, словно заведённый, только и говорил о своей невесте, помолвке и последующей свадьбе, а также о выгоде от породнения с Блэками. Куда без этого? Это же Малфой.

— Скучаешь, Северус? — неожиданно раздался рядом голос Люциуса. Бледное лицо едва заметно раскраснелось после танца, а серые глаза сверкали. Северус с трудом подавил ухмылку, кажется, Малфой вполне доволен своей невестой.

— Люциус, — кивнул Северус, приподнимая уголки губ в мимолётной улыбке. — Позволь поздравить тебя с помолвкой, мисс Блэк очаровательна.

— Воистину так, — сверкнул довольной улыбкой Малфой, поправляя перчатки.

Снейп достал из кармана мантии небольшую коробочку и протянул другу:

— Подарок.

Люциус приподнял брови, но ничего не сказал. Он достал изящный флакон для зелий и приподнял, смотря сквозь бесцветную жидкость на свет. После этого хмыкнул, вытащил пробку и вдохнул запах, а вернее его полное отсутствие.

— Хм, веритасерум? — удивлённо спросил Малфой, взглянув на невозмутимо кивнувшего Северуса. — Спасибо.

— Возможность заставить кого-то говорить правду никогда не бывает лишней.

— Боюсь, как бы мне не пришлось опробовать его в самое ближайшее время, — недовольно пробормотал Люциус.

— Пришли сову, если понадобится ещё — мне удалось немного усовершенствовать рецепт, так что есть небольшой запас. Если не хватит, то…

— Ингредиенты с меня, знаю, — закончил за друга Люциус.

Они немного помолчали, наблюдая за вальсирующими по залу парами. Люциус, задумавшись, едва заметно хмурился и несколько раз тяжело вздохнул, и через минуту Северус не выдержал.

— Колись, о чём ты так тяжело думаешь, Люц?

— Опять твои маггловский словечки. Леди Антуанетта совсем распоясалась.

— Леди Антуанетта? — изогнул левую бровь Снейп. — Ваш фамильный призрак, если мне не изменяет память?

— Да. Нам всегда удавалось достаточно мирно сосуществовать. Леди Антуанетте с самого начала отвели несколько комнат в западном крыле, но месяц назад она внезапно стала запугивать домовиков, греметь и выть по ночам, а неделю назад, стыдно сказать, выгнала нас из хозяйского, восточного крыла.

— Разве нельзя ничего сделать? — заинтересованно спросил Северус.

— Увы, — развел руками Малфой, — с давних времён с призраками и духами работали некроманты. А с этим, как ты понимаешь, сейчас туго**. На Туманном Альбионе некромантов всегда побаивались, но признавали их нужность.

— И что мешает тебе обратиться к иностранным некромантам? Ведь во многих странах Востока и Африки, как мне известно, некромантия не является запрещённой.

— Это так, однако в конце восемнадцатого века и позже было совершено несколько покушений, некоторые из которых увенчались успехом, на некромантов из других стран, которые приехали в Англию по работе. С тех пор маги, практикующие некромантию, предпочитают не появляться в нашей стране. Конечно, во многом на такое положение дел повлияла дальнейшая внутренняя и внешняя политика нашего Министерства Магии, — недовольно скривил губы Люциус. — Думаешь, я не пытался? Все отказывались, стоило им только узнать, что заказ ведёт в Англию.

Северус промолчал, задумавшись. Он знал, кто может и, самое главное, умеет работать с духами, но… Он провёл указательным пальцем по нижней губе, сомневаясь, потом внимательно осмотрел опять нахмурившегося Люциуса. С другой стороны — Малфой его друг. В крайнем случае, он истребует с него клятву. Да, так и поступит, но сначала нужно написать об этом Петунии.

— Я знаю, кто может тебе помочь, — медленно произнёс Северус. — Я пришлю сову, если она согласится. А сейчас мне пора, если я хочу успеть до отбоя.

— Премного благодарен, Северус, — кивнул Люциус, прощаясь, и проводил друга пристальным взглядом.

____________________________________

Во́тан* (также известный, как О́дин) — верховный бог в германо-скандинавской мифологии, отец и предводитель асов, сын Бёра и Бестлы, внук Бури. Мудрец и шаман, знаток рун и сказов (саг), царь-жрец, князь (конунг)-волхв (vielus), но, в то же время, бог войны и Победы, покровитель военной аристократии, хозяин Вальхаллы и повелитель валькирий.

Доподлинно неизвестно, в каком веке был основан Косой Переулок, но мы предположим, что он был основан в начале н.э., примерно, во 2-4 в. Также вполне можно предположить, что ещё несколько веков маги могли довольствоваться Косым Переулком. Потом появился Лютный Переулок, как место, где можно достать что-то незаконное или пропасть с концами. И какое-то время этого было достаточно.

Аллея Вотана в моём фанфике, как улочка для родовитых и богатых, появилась в 5-6 веках под влиянием англосаксов, захвативших в то время Британию. Отсюда и название в честь главного бога их пантеона.

С некромантами сейчас туго** — в 1755 году Гесфестус Гор, первый мракоборец, ставший министром, с поддержки некоторых «светлых» чистокровных семей провёл законопроект, объявляющий некромантов и некромантию вне закона.