Брат (гет)

Когда солнце уже начало клониться к закату, Гермиона поняла, что заблудилась.

Мрачные и величественные горные вершины молчаливо возвышались вокруг неё. Из чащи леса потихоньку наползали сумерки и пока ещё прозрачный туман. Гермиона с отчаяньем посмотрела в направлении, куда вела её тропа. Каменистая и извилистая, она петляла среди леса, поднимаясь выше и выше, и не было ей конца. Тропы этой не было на карте, она вела Гермиону в жуткий и пугающий Нэвэрленд — но ведь драконьи заповедники и должны быть спрятаны от людей! Может, она, всё же, приняла правильное решение? Через час-полтора совсем стемнеет, и тогда идти будет уже бесполезно и опасно, но прямо сейчас останавливаться нельзя ни в коем случае! Если она остановится, Рон умрет.

От тяжёлого рюкзака надсадно ныли плечи и ломило спину. Гермиона была в пути с самого раннего утра, и с каждой пройденной милей её ноша казалась всё тяжелее и тяжелее. Если бы только у неё была волшебная палочка! Одним движением руки превратить рюкзак в бездонную маленькую сумочку и удобно сложить туда все свои вещи — что может быть проще!

Вот только волшебная палочка осталась у Джинни, в доме на площади Гриммо, и добраться до неё сейчас не было ни малейшей возможности. Гермиона понимала, что всё сделала правильно, решив не рисковать, но ощущение собственной беспомощности сдавливало грудь холодным змеем.

С обеих сторон тропы сгущались тени. «Только будь осторожна, — шептала ей испуганная бледная Джинни. — Доберись до заповедника в первый день пути. В тех горах другая жизнь и другая магия, там живут древние духи — и лучше их не тревожить». Гермиона после года скитаний знала многое о жизни в полевых условиях, разжигании костров и выборе места для палатки. Однако о горах она не знала практически ничего, и сейчас, когда солнце неумолимо катилось к закату, это понимание её пугало.

Тяжелые ботинки натёрли ноги, и каждый новый шаг казался настоящей пыткой. Туго заплетенная коса растрепалась, непослушные пряди неумолимо лезли в глаза. Тропа поднималась всё выше, тени подбирались всё ближе, а цель была всё так же не видна.

Древний и хмурый лес обступал её со всех сторон. Запах прелых листьев и пряных трав кружил голову, старые деревья с разлапистыми кронами взирали на Гермиону с легкой насмешкой. Неведомые ей, чужие духи наверняка прятались где-то в самой чаще, неотрывно следя за каждым её шагом. Лес перешептывался за её спиной, вздыхал и посмеивался над наивностью и глупой смелостью человека. Здесь было столько магии, что Гермиона ощущала её почти физически, и от осознания разлитой вокруг древней мощи руки покрывались мурашками, а дыхание сбивалось. Странный и непонятный мир не принимал её, и липкий холодный страх сворачивался в груди тугим узлом. Вот только она не имела права остановиться. «Если оглянусь назад — пропаду», — стучала в висках навязчивая мысль, и Гермиона продолжала свой путь, поднимаясь по горному склону — выше и выше.

Ей хотелось плакать. Где-то в Лондоне корчился от боли Рон, капризничала без мамы маленькая Роуз, пыталась успокоить малышку измученная Джинни. Где-то там Гарри изо всех сил пытался прикрыть её, пустить Министерство по ложному следу. Где-то там Молли не отрывала тревожного взгляда от циферблата волшебных часов, где стрелка её младшего сына упорно указывала на «смертельную опасность». А что показывала сейчас стрелка с именем самой Гермионы?

Воздух стал заметно холоднее, с каждым выдохом изо рта вырывались облачка пара. Ещё полчаса спустя Гермиона поняла, что уже с трудом различает тропу. На Карпаты незаметно опустилась ночь.

Она остановилась и сбросила с плеч рюкзак. Другого выхода не было — нужно разбивать лагерь и оставаться здесь на ночь, хотя вся её натура протестовала против такого решения. Гермиона достала из карманчика небольшой налобный фонарик и включила его. Тонкий луч света осветил её немногочисленные пожитки, и тьма вокруг стала, казалось, ещё плотнее и глубже.

Когда она уже достала из рюкзака палатку и готова была приступить к её установке, вдалеке мелькнул огонёк. Гермиона тревожно всмотрелась в темноту. Кто там — друг, враг? Огонёк был тусклым, он то и дело терялся среди деревьев, но совершенно точно не был галлюцинацией или видением.

— Э-эй! — пересохшим от волнения горлом неуверенно позвала она, тревожно вглядываясь в едва уловимое мерцание.

— Э-э-эй… — словно издеваясь, тихо прошелестел в ответ лес.

Огонёк приближался. Он медленно подбирался к ней, бесшумно плыл в тишине, оставляя за собой едва видимый, словно размытый в туманном воздухе след. Сердце ошалело колотилось в груди, а дыхание стало рваным. Гермиона огляделась вокруг и вдруг поняла, что огоньков уже несколько. Они окружали её со всех сторон. Неторопливые и мягкие, подбирались всё ближе и ближе. Безотчетная дикая паника поднималась в груди, затмевая и глуша все рациональные мысли. «Чужая, чужая, чужая…» — шелестел лес, лопотал листьями, скрипел ветвями. Огни плыли к ней, следили за ней, и она ждала их, как завороженная, холодея от ужаса и не в силах оторвать взгляд. Из темноты вдруг послышался звонкий девичий смех, и от этого смеха кровь заледенела в жилах. Яркие карпатские звезды взирали с высоких небес равнодушно и снисходительно.

И когда огни были уже совсем близко, резкий и очень земной звук вывел её из оцепенения — где-то справа громко и пронзительно заблеяла коза. Гермиона резко обернулась на звук, и в глаза ей ударил свет — не призрачное мерцание потусторонних огней, а яркое и тёплое в окружающей тьме сияние керосиновой лампы.

Перед ней стояла старушка, одетая в длинную свободную юбку из плотной ткани и тёплый полушубок. Густые седые волосы были заплетены в аккуратную косу. В одной руке она держала лампу, а другой крепко сжимала верёвку, на конце которой и обнаружилась небольшая косматая коза.

Коза заблеяла ещё раз, и Гермиона почувствовала, как по щекам катятся слёзы облегчения. Она бросилась к старушке и обняла её со всех сил. Та была теплой и мягкой, пахла мятой, сеном и ещё какими-то травами, она успокаивающе гладила Гермиону по спине и говорила что-то на непонятном языке. Огни исчезли, пропал странный зловещий шепот и тонкий смех, будто весь мир вдруг сосредоточился в этой маленькой пожилой женщине, негромко приговаривавшей что-то ей на ухо.

— Спасибо, спасибо, спасибо! — всё повторяла и повторяла Гермиона, дрожа от холода и наполнившей душу лёгкости. Старушка подняла лампу повыше, оглядела раскрытый рюкзак и не поставленную палатку, вздохнула и проговорила что-то каркающее, указывая рукой на вещи и чащу. Коза, словно помогая хозяйке, легонько боднула Гермиону рогами в направлении разбросанных вещей. «Она зовет меня с собой», — поняла та и бросилась вновь собирать рюкзак. Старушка терпеливо ждала на месте, то и дело добавляя несколько слов или бросая короткую фразу, а когда всё было упаковано, развернулась и махнула Гермионе рукой, показывая следовать за ней.

Несмотря на внешнюю хрупкость и древность, старушка оказалась на удивление ловкой и резвой. Она без видимого труда карабкалась вверх горным склоном в темноте, освещая дорогу керосиновой лампой. Следом, не отставая, прыгала коза. Гермиона изо всех сил старалась поспевать за своей спасительницей, однако сил уже не хватало, и старушке то и дело приходилось останавливаться, дожидаясь её. Поднимались они около получаса, а когда в очередной раз свернули за огромный валун, Гермиона увидела небольшой деревянный дом. В окнах горел свет, а из дымохода порой вырывались искры.

Старушка отпустила веревку, и коза радостно побежала к дому. Гермиона несмело последовала её примеру.

Внутри было тепло и светло. Там горели свечи и весело потрескивал огонь в мурованной печи. Аккуратно побеленные стены были украшены разноцветными ткаными ковриками. А почти у самого огня, на лежанке, устеленной перинами и одеялами, свернулся калачиком большой черно-белый кот, подозрительно похожий на книззла.

Старушка вошла следом и перекрестилась, запирая дверь, после чего сняла с шеи небольшой пучок каких-то трав на верёвочке и повесила ровно над порогом. И только затем развернулась и внимательно оглядела свою гостью с головы до ног.

— Гермиона. Моё имя — Гермиона, — сказала та, смущённо пытаясь хоть жестами объяснить смысл сказанных слов. Старушка понимающе улыбнулась.

— Вайолка, — представилась в ответ она и прошла к печи, доставая оттуда тяжелую кастрюлю с супом. И добавила на английском с чудовищным акцентом: — Есть.

Суп был горячий и наваристый, он обжигал горло и рот, но Гермиона жадно пережёвывала и глотала каждый кусочек. Она почти ничего не ела за весь день и вкуснейший мясной суп сейчас казался ей вершиной кулинарного искусства. Вайолка наблюдала за ней с одобрительной улыбкой, а когда с ужином было покончено, взяла Гермиону за руку и подвела к лежанке.

— Спать, — уведомила она приказным тоном, не допускающим возражений. Гермиона покорно кивнула и принялась стаскивать с себя грязную, пропитанную потом одежду. Где-то в рюкзаке были чистые футболки, но не успела она вытащить хоть одну, как Вайолка уже вручила ей огромную хлопковую мужскую рубашку.

Белоснежные простыни оказались свежими и легко царапали кожу. Гермиона укуталась теплым овечьим одеялом и уже слипающимися глазами посмотрела на старушку. Всё тело окутывало приятное тепло, а мысли туманила усталость.

— Спать, — повторила Вайолка строго, и Гермиона кивнула, закрывая глаза. «Спать, — подумала она. — Спать, а завтра будет видно».