Благословение Матери (джен)

Кавалькада всадников въезжала в ворота Винтерфелла. Снежинки падали на них с неба, словно они ехали по улицам города, встречающего победителей лепестками белых роз. Санса поморщилась и фыркнула от этой мысли, понимая, насколько далеки люди, возвращающиеся в её родовой замок с очередной охоты, от рыцарей из рассказов, которые раньше она так любила читать.

Она наблюдала за ними из окна своей комнаты, вглядываясь в цепочку конных в надежде, что не увидит его лицо. Что он погиб на охоте. Его поднял на рога олень. Задрал медведь или забредший к югу от Стены лютоволк. Что они нарвались на засаду одичалых, один из которых метко пустил стрелу прямо в чёрное злобное сердце её мучителя.

Санса старалась избегать даже мысленно произносить его имя. Рамси. От этого имени по сознанию расползались липкие щупальца страха, боли, мерещилась вонь сжигаемых заживо и вопли освежёванных. Убийца. Насильник. Предатель.

Ей даже в голову не пришло бы назвать его про себя «муж». Вернее, однажды она так подумала, но только с тёмной иронией — «тоже мне муж, скорее чудовище», — и более не вспоминала это слово. Её второй раз выдали замуж против её воли, и во второй раз было хуже, намного хуже.

Она различила в толпе его лицо, и сердце кольнуло ледяной иглой разочарования. Он ехал, как всегда, довольный, похваляясь очередным «трофеем» в виде уха загнанной им жертвы перед своими людьми. Как же, убежишь от него… Он ведь только создавал иллюзию честной «игры» с человеком, которому якобы давал фору, а потом натравливал по его следу своих специально натасканных псов.

Санса боялась их не меньше, чем их хозяина. Здоровенные зверюги, злобные. Внешне они казались спокойными, но стоило Рамси подать им знак, как они словно срывались с цепи и нагоняли жертву, где бы она ни была. А однажды она слышала вопли человека, укравшего еду с кухни для своей голодающей семьи. Рамси скормил его своим псам.

Крики и боль окутали Винтерфелл пеленой ужаса. Это и раньше была мрачная твердыня, но так было потому, что здесь жили суровые северяне, превозмогающие тяготы быта этих далёких от тепла и столичных удобств и изысков земель. Теперь же Винтерфелл превратился в один сплошной пыточный застенок, в котором страшно было пойти куда-то, кроме своей комнаты.

Хуже всего Сансе приходилось по ночам, когда к ней приходил он. Он был груб, жесток, зло усмехался в ответ на её слёзы. Ей уже доводилось терпеть побои, но подобного с ней ещё никто не делал. Снова её тело ниже шеи представляло собой один сплошной синяк, а кое-где были и порезы, и укусы… не говоря уже о самом сокровенном. Жгучая боль терзала Сансу целыми днями после каждой такой ночи. Благо, Рамси иногда проводил время в компании своей любовницы, и тогда Санса могла свернуться калачиком в холодной постели, укрыться одеялами и провалиться в кошмары.

Ей снились родители, Бран и Рикон, Робб и Джон, а ещё маленькая негодница Арья. Поначалу кошмар начинался как простой сон — все жили своей жизнью, куда-то шли, что-то делали, но потом Санса оказывалась в их родовом склепе. Она шла всё дальше и дальше во тьму, склеп казался ей бесконечным. Уже давным-давно позади остались последние факелы, и вот она уже пробирается всё дальше и дальше, и в конце видит какой-то свет, но никак не может до него добраться. Потом она резко оборачивается, услышав шум за спиной, и свет, к которому она шла, резко оказывается у неё над головой, и она видит всю свою семью. Из их пустых чёрных глазниц течёт кровь, на руках страшные раны, они тянутся к ней и просят пойти с ними. Санса во сне визжит (а на самом деле — только тихо стонет), отчаянно пытается проснуться и раскрыть глаза, пока они не успели прикоснуться к ней, потому что знает — стоит ей почувствовать кожей их мёртвые прикосновения, как она погрузится в пучину безумия, и пути обратно не будет.

После этих кошмаров она просыпается, затравленно озирается по сторонам, боясь тёмных углов в комнате. — там могут затаиться призраки из её снов, долго не может заснуть. И так повторяется раз за разом, уже много-много дней.

* * *

— И тут он завопил: «Милорд, смилуйтесь, у меня ведь семья! Я не хотел, милорд, простите!» — кривляясь и размахивая куриной ногой, рассказывал Рамси за ужином своим головорезам. Те периодически хохотали. — «Ладно, — говорю я ему, — я пощажу тебя, но только если ты разрешишь отдать твою жену и дочь моим людям». А он сразу вскинулся: «Нет, лучше я умру!». А я ему: «Конечно умрёшь! И откуда ты только взялся такой — не знаешь, что лорды не просят разрешения. Ну, главное, я тебе всё объяснил». И отрубил ему голову. М-да, если подумать, ему это знание оказалось ни к чему. — Солдаты вновь расхохотались.

Сансе приходилось частенько выслушивать эти ужасные рассказы, как будто истязания её тела было недостаточно. Но ему и правда было этого мало, он всегда стремился полностью уничтожить человека, лишить его всякой надежды и личности. Превратить в своего пса. Чего стоит только Теон, который теперь именует себя не иначе как Вонючка. Вон он стоит в углу, опустив взгляд, и ждёт, когда хозяин вспомнит о нём и отдаст какую-нибудь команду. Ну вылитый пёс, и спит на псарне. Содрогнувшись от омерзения и презрения, Санса отвернулась от него.

Наследница Винтерфелла трясущимися руками ковыряла вилкой еду, со страхом в сердце дожидаясь окончания трапезы и решения Рамси о том, с кем он проведёт эту ночь. Он время от времени бросал на неё взгляд, и она поспешно опускала глаза, вся сжимаясь внутри себя.

Наконец, когда трапеза оказалась окончена, он подошёл к ней. Санса почувствовала холод в груди и стиснула пальцами край столешницы. Он взял её за плечи и зашептал на ухо:

— Дражайшая моя супруга. У меня сегодня хорошее настроение, так что…

Она затаила дыхание, ожидая продолжения.

— Я не составлю тебе сегодня компанию, а то твой вечно унылый вид мне его испортит.

Санса сглотнула и, кивнув, смогла выдавить из себя лишь: «Да, милорд».

Он похлопал её по плечу и, ухмыльнувшись, вышел из зала.

После его ухода Санса не стала долго задерживаться и, стараясь не глядеть на Теона, поспешила к себе.

Раздевшись и нырнув под меховое одеяло, она, прежде чем забыться очередным беспокойным сном, внезапно вспомнила свою лютоволчицу, Леди. Как бы ей хотелось, чтобы, возвращаясь к себе, она могла найти там хоть одно любящее существо! Тёплое, понимающее, ласковое, с мягкой, гладкой шерстью, тыкающееся мокрым носом в её ладони и лицо. Если бы у неё был лютоволк, никто не посмел бы её тронуть, никто не выдал бы её замуж против её воли, и не мучил бы, и даже не повышал голос. Но Леди приказала казнить жестокая королева Серсея. Она не могла позволить, чтобы кто-то был сильнее её, особенно — какая-то наивная девчонка с севера.

«С тех самых пор всё и пошло не так, — заключила Санса. — Как только отец уступил Ланнистерам. Он позволил убить питомца своей дочери, и они почти сразу же пошли дальше. Смекнули: «А, значит, его можно обмануть, предать и подставить! Ради сохранения своей чести он позволит делать с собой, что угодно. Его и самого можно убить, да и большую часть его семьи заодно! А тех, кто останется, можно будет использовать, как игрушки!»

Санса понимала, что только накручивает себя, но ничего не могла с этим поделать. От всех этих горестных мыслей она уткнулась в подушку и заплакала, и пока плакала, сама не заметила, как уснула.

* * *

Ей опять снился всё тот же странный сон про склеп. Санса шла и шла к свету, но он не становился ближе. За спиной послышалось шуршание, но вместо того, чтобы оборачиваться, Санса подумала: «Ну сколько же можно!» — и что есть сил побежала вперёд. Она спотыкалась, но продолжала бежать как можно быстрее, всем своим естеством стремясь к свету. И, наконец, она словно бы преодолела некий барьер. Мгновение назад свет был где-то далеко впереди, и вот он уже повсюду, мягкий, успокаивающий. Ещё мгновение спустя Санса поняла, что это свет от камина, и сама она находится в покоях родителей. Рядом с камином в кресле сидит её мама, а сама Санса сидит на полу на медвежьей шкуре.

Кейтилин выглядела совершенно нормально, никаких ран и увечий, как обычно бывало в кошмаре. Она улыбалась и что-то рассказывала.

— Санса, ты слышишь меня? — Кейтилин вдруг посерьёзнела.

— Что?

— У тебя всё в порядке, доченька?

— Нет, мама, совсем не в порядке.

— Я знаю. Спасибо, что не соврала. Санса, я должна тебе кое-что сказать, пока есть время.

На глаза Сансы навернулись слёзы, когда она поняла, что всё это ненадолго, и скоро тёплый и уютный сон исчезнет.

— Ты должна быть сильной, поняла? — Кейтилин взяла дочь за плечо и легонько сжала. — Ты должна быть сильной и уметь ждать. Мы, женщины, берём терпеливостью и хитростью. Однажды всё будет именно так, как ты захочешь, но пока тебе нужно только ещё немного подождать и набраться сил.

— Я не знаю, смогу ли, мама, — всхлипнув, произнесла Санса. — Порой мне кажется… кажется, что эта пытка будет вечной. Сначала один, потом другой, теперь третий… Мама, я больше не могу так, я хочу к тебе, хочу остаться с тобой…

— Тебе нельзя пока, доченька.

Санса опустила голову, и слёзы закапали на медвежью шкуру. Кейтилин вновь улыбнулась.

— Санса, ты помнишь, что говорил отец? «Зима близко». Кажется, зима уже наступила для тебя, дитя. И она покажется тебе долгой, очень долгой. Но она не сможет длиться вечно. Наступит новый рассвет для тебя и для всех нас. А те, кто тебя мучил и издевался, пожалеют о том, что дожили до этого дня. Всё, что они строили на костях твоих родных, обратится в прах. И не будет им покоя даже в посмертии. И в конце их же оружие обратится против них самих. Запомни мои слова, доченька, я знаю, о чём говорю. Причиняя несчастья другим, сам счастья не обретёшь. Ты сильнее их, дочка, сильнее их всех. Поэтому прошу тебя — только держись. Я люблю тебя, и папа любит, и мы все.

Кейтилин положила руку на голову дочери, и у той перед глазами ярко-ярко вспыхнул свет. Она словно изнутри наполнялась этим светом и теплом, и надеждой, но вместе с тем и какой-то светлой грустью.

Санса понемногу просыпалась и, когда открыла глаза, прекрасно помнила весь разговор с матерью.

Она не знала, что это было, — на самом ли деле с ней общалась мама, вернувшаяся на несколько мгновений, чтобы помочь дочери, или это была сама Матерь… Одно Санса знала точно — она не сдастся на милость Рамси, не позволит ему победить себя.

О да, она будет терпелива, она будет выжидать удобный момент, и когда представится удобная возможность — она нанесёт удар.

* * *

Несколько месяцев спустя, когда войско под предводительством её сводного брата Джона штурмовало Винтерфелл, Санса продолжала вспоминать разговор с матерью. Она всё гадала — какое именно оружие Рамси обернулось против него?

«Наверное, мама говорила о его самоуверенности», — решила Санса, когда великан проломил ворота крепости, и первая горстка людей Джона ворвалась внутрь.

«Или, быть может, это его жестокость», — подумала она, когда Джон избивал Болтона на розовом от крови (немалая часть которой принадлежала и самому Рамси) снегу во внутреннем дворе.

Во время последнего разговора с Болтоном Санса отчасти воспроизвела то, что сказала ей в том сне мама, и казалось, что в ней говорит сама Кейтилин.

И когда псы Рамси начали грызть его, она хотела было отвести взгляд, но потом вновь вспомнила слова матери и несколько мгновений продолжала смотреть на эту ужасающую и одновременно великолепную картину. «Ах, так вот оно что», — наконец догадавшись, Санса усмехнулась и отправилась прочь.