Дилу (джен)

Белое солнце бесстрастно взирало с небосвода на домишки из желтого песчаника, крытые плоскими крышами, на дворики, отгороженные заборчиками. Город был пуст. Ветер поднимал пыль и пепел, трепля занавески и оставленное на веревках белье. Теперь оно никому не было нужно. Маленькое существо, покрытое коротким мехом под цвет песчаника и завернутое в коричневый плащ, пробиралось по улицам, заглядывая в каждый дом. Никого не найдя, шло в следующий. И можно было не сомневаться, что найдет. Существо было удивительно настойчивым и бесстрашным.

* * *

Хо проснулся от какого-то странного и навязчивого ощущения. В первые секунды он никак не мог понять, что же это. Не запах, нет. И не звук. Что-то, не улавливаемое ни одним из органов чувств — но, тем не менее, хлещущее по нервам, как палка, которой бьют ульн, чтобы он стал мягким и из него можно было сплести плащ.

Тревога.

Страх.

Он прислушался.

Нет, даже не страх — ужас и дикая паника.

Накатывает, кажется, отовсюду разом, захлестывает волнами.

Так, что не остается никакого сомнения — началось.

Старый дедушка Лин — а он был настолько стар, что его желтая шерсть стала серой, а к имени сама собой добавилась третья буква, даваемая лишь аксакалам — рассказывал эти сказки столько, сколько Хо себя помнил. Точнее, дети воспринимали их, как сказки, а на самом деле это были предания, былины. То, что происходило очень много лет назад — но, тем не менее, происходило на самом деле.

Это всегда случается в городе — там, где много, очень много жителей. В обычный день, когда мравы занимаются своими делами — собирают карн, делают посуду, ткут ульн или торгуют на базарной площади, а жгучее солнце совершает свой привычный путь по небосводу — появляется Дилу. Никто не знает, откуда она берется, и никто не выживает после встречи с ней. Лицо Дилу, как и у всех в полдень, закрыто капюшоном плаща, поэтому она незамеченной ходит между мравов, и никто не понимает, что она — другая. Настораживает только холод. Нет ни одного живого существа на Мраяне, от которого вместо тепла исходил бы холод. Когда Дилу проходит мимо, мрав вздрагивает, словно жарким летним днем на него внезапно плеснули ледяной воды, только что поднятой из глубокого колодца. Но это настолько мимолетно, что любой подумает — показалось.

Едва солнце начинает склоняться к горизонту, а базарная площадь — пустеть, как Дилу начинает расти, и ее плащ растет вместе с ней. Стоя на пустой площади под закатными лучами, от которых прячется все живое, она не замечает их губительной силы. Когда же солнце совсем садится, Дилу более не похожа на мрава даже ростом. Она выше самого высокого дома, самого высокого дерева. Обычный мрав, случись ему оказаться рядом, не достанет даже ее колена. Но никого не будет рядом. Никто не останется в живых. Свет солнца гаснет, наступает ночь, но нет привычной темноты. В груди Дилу горит огонь, в руках она держит сверкающие ножи. И она начинает идти, сея смерть и разрушение. После нее не остается даже мертвых, она рассеивает все живое в пыль. Вот какая она, Дилу, яркая смерть в ночи.

Дети боялись и плакали, и только Хо с жадностью впитывал каждое слово, будто страшная Дилу была доброй вельне из детской сказки, живущей в цветке и исполняющей желания малыша, который ее найдет.

— Дедушка Лин, а ты сам видел Дилу?

— Подумай, Хо, если бы я ее видел — как бы я сейчас с тобой разговаривал? Да и приходила она очень давно, когда еще прадед моего прадеда был ребенком. Или даже раньше.

— Он сам ее видел?

— Нет, Хо. Но кто-то видел, раз мравы знают такие подробности.

— А как ему удалось выжить?

— Не знаю, Хо, не знаю. Наверное, спрятался хорошо. Беги, спать уже пора. Только принеси мне сначала напиться, мой кувшин пуст.

И старый Лин с кряхтением укладывался на кровати, выдолбленной из глыбы песчаника. А Хо в общей детской еще долго лежал без сна в своем круглом углублении, выстланном мягкой травой, и со сладким замиранием сердца думал о Дилу. Больше всего на свете ему хотелось увидеть ее лицо. Ведь его еще никто никогда не видел.

* * *

Хо сел на кровати, свесив ноги. Загрубевшие пятки коснулись шершавого пола. Издалека доносились крики, а в небольшое окошко под потолком были видны странные световые сполохи. Хо никогда такого не видел. И это стало последним доказательством. Пришла Дилу.

Выскочив в общий коридор, он наткнулся на выглянувшую из соседней комнаты заспанную Ле. Она была старше, и комната у нее была больше, потому что в ней жили еще Ут, ее муж, и маленькая Ши.

— Хо, что это? — испуганно воскликнула она.

— Буди всех, Ле, быстро. Хватайте воду и бегите как можно быстрее. Началось.

— Да что началось?..

— Дилу пришла.

Глаза Ле расширились, она, не поверив, метнулась к двери и выглянула наружу. И, вскрикнув, понеслась по коридору, срывая занавески с дверных проемов и истошно вопя. Поднялась суматоха. Кто-то волок стопку недавно выменянной и отложенной на новые плащи ткани, кто-то набивал корзину едой. Все это было не нужно, как считал Хо. Пришествие Дилу никогда не продолжалось дольше одной ночи, к утру она исчезала. Так что не было нужды тащить с собой ни еду, ни ткань. Лишь воду — чтобы уйти как можно дальше и быстрее. И, конечно, не забыть плащи: возвращаться придется уже днем, когда будет светить безжалостное солнце. Его смертельные лучи можно было терпеть какое-то время, но после непременно начиналась болезнь: шерсть выпадала проплешинами, а кожа на этих участках покрывалась струпьями и долго болела. Так что без плащей уходить было никак нельзя, а в суматохе о них могли и позабыть: сейчас-то солнца на небе не было.

Но разве объяснишь все это охваченным паникой мравам? Тащили все: посуду, одежду, запасы еды — словно собрались переселяться. Никто не слушал подростка, объяснявшего, что надо брать лишь немного воды и бежать налегке. Махнув рукой, Хо побежал будить соседей. Но, не удержавшись, сначала влез на плоскую крышу дома и окинул взглядом горизонт. Крики доносились со стороны центра города. Хорошо, что Хо и его семья живут достаточно далеко — быть может, вопреки преданию, говорящему, что не спасется никто, они все же успеют скрыться. Кто-то же потом рассказывает все эти былины?

Всю жизнь Хо жалел, что клан хлебопеков, к которому он принадлежал, живет далеко от базарной площади. В детстве, наслушавшись историй старого Лина, он убегал туда и, путаясь под ногами у взрослых, заглядывал под капюшоны — так ему хотелось первым увидеть Дилу, а тут такая незадача, не набегаешься, да и Ле норовит поймать и отправить собирать карн. Вот хорошо Ри и его клану, они живут прямо рядом, площадь чуть ли не из окошек видна, уж он-то никогда не пропустит появление Дилу. Если отважится, конечно, заглянуть ей под капюшон.

Потом, когда подрос достаточно, чтоб помогать взрослым, таская на базар тяжелые корзины с лепешками, выпеченными Ле из зерен карна, и кувшины с водой на продажу, Хо уже молча сетовал, что носить тяжести приходится так далеко.

А теперь вот опять обрадовался.

Видимо, Дилу сначала пошла в противоположный конец города, в другую сторону от базарной площади. Тут и там на горизонте теплились маленькие очажки пожаров. Далеко.

На Мраяне было не так много дерева, чтобы строить из него дома или делать мебель, зато много мягкого, легкого в обработке песчаника, который прекрасно защищал от палящего солнца. Небольшие оконные проемы закрывались занавесками, чтобы не пускать внутрь солнце, а огонь использовался лишь для приготовления пищи и освещения. Так что гореть особо было нечему.

Когда, наконец, взрослые собрали все ценные вещи и решили, что им делать: бежать или прятаться — бежать, по здравому размышлению, было уже поздно. Большинство решило спрятаться в зернохранилище под домом. Некоторые молодые, похватав припасы и не слушая старших, ринулись из города прочь. Дилу была совсем близко, величественно плывя огромной темной фигурой в плаще до пят на фоне подсвеченных пожарами желто-лиловых облаков. Это выглядело до ломоты в ногах жутко и одновременно завораживающе. Сейчас Хо видел ее в профиль. Сверху угадывалась голова, покрытая капюшоном, из груди потоком лился белый свет — яркий и злой, как солнце в зените. В руках были ножи со светящимися лезвиями — как и рассказывал Лин. Там, где Дилу уже побывала, расцветали пожары.

Бросив последний взгляд на убегающих в ночь соплеменников, Хо взял плащ и решительно повернул в противоположную сторону. Тут он больше ничем не мог помочь, а упускать такой случай он не собирался. Дилу приходит раз в несколько тысяч лет, всегда непредсказуемо, это вообще удача, что ее появление совпало с жизнью Хо. Мог бы всю жизнь ждать, и умереть от старости. А теперь уже все равно, бежать или не бежать — так хоть можно попытаться осуществить свою мечту. Да, уничтожение целого города — это страшно. Это невообразимо страшно. Хо пока не думал, что никогда больше не увидит Ле, Ута, старого Лина, своего друга Ри-гончара, и легконогую Ва из клана ткачей, которая нравилась ему все больше и когда-нибудь, лет через десять, могла бы стать его женой. Но с раннего детства у него была иная, гораздо более глубокая страсть, которую даже невозможно было сравнить со всей родней, всем городом, всей жизнью, всем известным миром. Он должен был увидеть лицо Дилу.

Хо пробирался по узким улочкам, прячась между домами и пригибаясь за невысокими заборчиками. Навстречу попалось несколько бегущих мравов, а впереди до сих пор доносились крики. Это, если задуматься, было странно. Если Дилу действует так медленно, то почему в преданиях говорится, что выживших не бывает? Может, раньше поселения были совсем маленькими, и Дилу уничтожала мравов, пока они спали? Или она потом покидает город и бродит по округе в поисках беглецов, и поэтому считается, что истребление завершается с рассветом, а на самом деле — вовсе нет? Хо не знал ответа на этот вопрос, и очень надеялся, что его клан сумеет спастись. Наверное, и в других кланах найдутся выжившие, ну не должно же все быть настолько фатально, как рассказывал Лин? Откуда-то берутся же новые мравы, восстанавливают численность и строят новые поселения?

Рассуждая так, Хо подобрался совсем близко. Теперь он видел, что в руках у Дилу нет никаких ножей, а из кончика каждого пальца исходит узкий луч белого света. Такой же, только намного шире — из центра груди. Хо понял, почему никто никогда не видел лицо Дилу. Луч, исходящий груди, сиял невообразимо ярко, буквально ослепляя, что ее голова, покрытая капюшоном, почти терялась на фоне темных облаков. Темная, скрытая плащом фигура величественно шествовала по городу. Тяжелая ткань медленно поднималась там, где должно было находиться колено и так же медленно перемещалась вперед, с шуршанием задевая дома — своими крышами они достигали примерно середины голени Дилу. Она не поворачивала головы, большой белый луч из ее груди скользил впереди, накрывая сразу несколько улиц, а пальцы, напротив, слегка двигались, посылая узкие лучи вправо и влево.

Присмотревшись, Хо понял, что она на самом деле не убивает и не сжигает. Просто, когда кто-то несет свечу и вдруг бесследно исчезает — огонь может упасть на занавеску или на постель и ткань загорится.

Воздух был наполнен ужасом до такой степени, что сковывал движения. Хо с трудом преодолевал это, словно ему приходилось плыть в густом киселе из карна, хотя сам не испытывал страха. Вот почему мравы не могли убежать и становились беспомощными, как новорожденные икты, лишь слабо подергивая конечностями. Однажды Хо, собирая зерна карна, провалился ногой в гнездо икта, и, пока встревоженная мать, надрывно вереща, бегала вокруг, пытаясь отогнать чужака, Хо разглядывал жалобно пищащих слепых детенышей и радовался, что никого не раздавил. Потом он набрал хвороста и травы, соорудив над дырой навес, и навалил сверху почвы. Икта, наверное, долго не могла понять, за что ей такое несчастье. Так же, как до сих пор никто из мравов не понял, откуда появляется Дилу и почему она приходит.

Какое-то время Хо следовал за Дилу, держать правее и чуть сзади, чтобы не попасть под смертоносные лучи. Не хотелось вот так глупо погибнуть, всего лишь немного не достигнув цели. Но потом любопытство пересилило осторожность, и он подобрался совсем близко, пригибаясь за невысоким заборчиком — настолько, что мог бы дотронуться до темного плаща. Воздух словно горел в легких, а в ушах звенело, мешая соображать. Протянув руку, он погладил плотную тяжелую ткань, собранную из толстых нитей.

Конечно, огромное существо, то и дело задевающее полами своего одеяния углы домов, никак не могло почувствовать его слабого прикосновения. Но Дилу остановила свое движение и медленно повернулась. Наверное, она каким-то образом видела живых существ — причем, явно не глазами. Хо замер, от восторга и ужаса он забыл, как дышать — а его сердце, наоборот, готово было выскочить из груди.

Прикрыв правой рукой источник света на своей груди, Дилу наклонилась к Хо. Он увидел ее лицо, совершенно не похожее на лицо мрава, и огромные темные глаза, почему-то не отражающие никакого света, как два провала прямо в ночь, смотрящие прямо на него с отстраненным любопытством. Близко-близко. Он не мог отвести взгляд, но одновременно странным образом видел себя, как если бы он сам был Дилу и смотрел сейчас на свое маленькое, слабое тельце, которое можно сломать не то что щелчком — одним дыханием. А еще он видел город в каком-то странном, непривычном освещении, и сверху, как если бы летел над крышами. Со всех сторон поднимались вверх переливающиеся штуки, похожие на водяные пузыри. «Это души мравов», — пришло внезапное понимание.

Дилу наклонилась еще ниже, ее губы дрогнули, чуть растягиваясь в улыбке, холодное дыхание коснулось Хо, и сознание его померкло. Последнее, о чем он успел подумать — что сейчас его тело рассыпется в пыль, а душа сверкающим пузырем поднимется вверх, присоединяясь к своим соплеменникам. Выходит, что смерти, как таковой, не существует...

* * *

— Дедушка, расскажи нам сказку про Дилу. Пожалуйста! — правнучка забралась к Хоту на колени, в сотый раз разглядывая рисунок на стене за его спиной: исполинская фигура в длинном одеянии стояла посреди крохотных домишек на фоне темного неба. На другом рисунке было изображено странное, по меркам мравов — уродливое, но не лишенное внутренней гармонии лицо.

Разве мог Хот отказать своей любимой крохе? Усевшись поудобнее, он начал:

— Дилу приходит раз в несколько тысяч лет, так что вы, дети, ее не увидите, и внуки ваших внуков тоже не увидят. Она величественна и прекрасна. Самые высокие дома не достигают и ее колена, и она не похожа ни на кого из нас. Из ее груди светит белый луч, и такие же, только поменьше — из кончиков пальцев. Ее лицо не похоже на наше, лишено шерсти, губы причудливо изогнуты, а глаза — как два глубоких колодца. Все, кого настигают ее лучи, мгновенно исчезают, и невозможно укрыться ни в подвале, ни за крепкими стенами. Она почувствует и найдет вас, где бы вы ни были. Но мне удалось выжить, дети, потому что я любил ее, а не боялся.