Ведьмовской амулет (гет)

Ночь — это время Дома. Время, когда стены порождают новые надписи, коридоры превращаются в волчьи тропы, а на Перекрёсток лучше не высовываться. Когда каждый неосторожный жилец, не вовремя вышедший из комнаты, становится добычей Дома. Когда любой поворот может привести на Изнанку и не вывести обратно. Когда учителя и воспитатели запираются в своих спальнях на верхнем этаже, а малышня испуганно сопит в Хламовнике. Ночь — это время танцующих ритуальный танец теней и ищущих свое незавершенное дело не ушедших в покой душ. Это время костров и воющих на звезды шакалов, призрачного лунного света, скрывающего больше, чем показывающего. Ночь — это время свободы.

Если выглянуть в коридор ночью, можно не вернуться назад, заплутав в изнаночных тропах, а можно увидеть много интересного: уж как повезет.

Ветер за окнами усилился, тени ветвей раскидистого дерева, казалось, пытаются влезть в окно, спасаясь от наползающих на двор туч. Одна из теней отделилась от несущегося в бешеном ритме хоровода и скользнула в правый коридор от лестницы. Человеческий глаз не смог бы уловить это мимолетное движение. Но Дом не человек. Сразу же на чердаке завыл волк-оборотень, резко скрипнула нижняя ступенька в холле, со стороны Перекрёстка донеслось непонятное бормотание. Тень вздрогнула, прижалась к исписанной странными иероглифами стене и замерла, стараясь слиться с сестрами. Луч света из ведущего во двор окна мазнул по ней, вычертив длинные темные волосы, и на миг превратил в высокую красивую девушку. Но уже в следующую секунду облако заслонило Луну, погрузив Дом в привычный полумрак, и девушка продолжила движение по коридору, вновь став лишь тенью.

У Десятой девушка-тень остановилась и, задержав на мгновение руку, ритмично стукнула в дверь четыре раза. Подождав несколько секунд, наклонила голову, словно прислушиваясь, плавно потянула ручку на себя и тихо просочилась в приоткрывшуюся щель. Все звуки в коридорах стихли в тот же миг, как за ней закрылась дверь, тени на стенах возобновили свой колдовской танец, словно бы ничего не произошло. Бормотание с Перекрёстка еще разок прокатилось эхом по коридорам, отразилось от входной двери и исчезло так же внезапно, как родилось. Дом упустил потенциальную жертву и спокойно продолжил свою ночную жизнь, поджидая очередного смельчака.

— Ну, здравствуй, Ведьма. Зачем пожаловала? — тихий голос прошелестел из глубины комнаты. Бледная, подсвеченная снизу красным фигура слегка шевельнула тонкой рукой, приглашая гостью пройти. Абсолютно седые волосы рассыпались по плечам и спадали на лоб, закрывая глаза. В комнате было душно и пахло непонятной смесью еды, ароматных свечей и каких-то трав. Седой, как всегда, сидел на полу, укутанный по пояс в несколько одеял. Дрожащий свет исходил от трех маленьких свечей, стоящих перед ним. В темной глубине за спиной Седого с трудом различались несколько кроватей, но было неясно, спит ли на них кто-то.

— Здравствуй, Седой, — девушка бесшумно опустилась на одеяло рядом с ним. — Пришла проведать старого друга. Говорят, ты уезжаешь до Выпуска. Это правда?

— Да. Правда. Считаешь, что я трус?

— Нет, считаю, что ты мудрец.

Седой хрипло хмыкнул:

— Возможно, это одно и то же.

— Возможно.

На комнату опустилось молчание и стало слышно потрескивание свечей. Пальцы Седого медленно перебирали содержимое большой деревянной шкатулки, а отливающие красным глаза задумчиво смотрели куда-то сквозь Ведьму. Ее глаза, в свою очередь, напряженно вглядывались в бледное, как лист бумаги, лицо напротив. Взгляд Ведьмы мог загипнотизировать кого угодно — за это она и получила когда-то свое имя — но не его. Седой был единственным человеком во всем Доме, неподвластным ее чарам. Они могли бы стать идеальной моделью для художника: белое и чёрное, мужское и женское, уродливое и прекрасное. Как две части одного целого.

— Мой крестник ходит к тебе, — девушка не выдержала и разорвала пелену тишины. Она никогда не могла долго молчать в его присутствии. Это раздражало.

— Безрукий Кузнечик — твой крестник?

— Не притворяйся удивленным, ты знаешь всё, что происходит в Доме. Хоть и не выходишь из своего логова.

— Ты сегодня особенно злая. Что случилось? — Седой наконец перевел взгляд на Ведьму, словно только что увидел ее. — Череп или Мавр?

— Оба, — она тихо вздохнула. Как ему всегда удавалось одновременно выводить ее из себя и успокаивать одним своим взглядом? — Снова стычка. Я начинаю думать, не взять ли мне с тебя пример и не сбежать. Прости.

— Мы оба знаем, что ты права — я сбегаю. Потому что я боюсь того, что произойдет. У Дома может быть только один Вожак. А Череп и Мавр до сих пор не решили эту проблему. Следующему выпуску повезет больше.

— Что? Почему?

— Там будет один Хозяин. Дом уже присмотрел его.

— Я столько лет тебя знаю, а ты всё такая же загадка, как в первый день знакомства: вечно недоговариваешь.

— Я могу сказать то же самое о тебе, Ведьма. Ты самая загадочная в Доме. Одно имя чего стоит.

Она не понимала, шутит Седой или говорит серьезно. Вся ее интуиция пасовала перед ним. Ведьма не могла прочитать сидящего напротив парня, как будто что-то загораживало ее взгляд, не давая постичь суть Седого. Он смотрел на нее и мягко улыбался, а пальцы продолжали жить своей жизнью, ощупывая и раскладывая в несколько кучек вещицы из шкатулки.

— Ты так и не ответил на мой вопрос о крестнике: зачем он к тебе ходит, ты же не водишь дел с младшими?

Эта тема была безопасной. Об этом можно было побеседовать. Говоря о ком-то другом, Ведьма могла почувствовать себя уверенно, потому что ей не казалось, что Седой проникает своим взглядом в ее голову, читая и путая мысли, как бывало каждый раз, стоило ей заговорить о себе. Всякий раз, приходя по ночам к Седому, Ведьма ощущала себя крайне неуютно, но она почему-то не могла отказаться от этих визитов. И сейчас, слушая ответ Седого на свой вопрос, и не слыша его, она думала лишь о том, что каждая ночь может стать последней.

— За него попросил Слепой. Тот, которого выбрал Дом. Попросил сделать для него амулет — дать ему уверенность. Я сделал. И амулет сработал. Ты знаешь принцип — они работают только тогда, когда носитель верит и питает их своей силой. А Кузнечик сильный малец. В нем есть умение видеть суть вещей. И большое упрямство. Ты выбрала себе хорошего крестника.

— Да. Он сильный и смелый. И я надеюсь, ты прав насчет следующего выпуска. И не прав насчет нашего.

— Я тоже.

Они снова замолчали. Это была обычная для них ночь — обрывки разговоров ни о чем и обо всем, пятна света на потолке от чадящих свечей, шорох перебираемых Седым деталей амулетов, взгляды сквозь друг друга. И что-то тяжелое, невысказанное, что связывало их прочной нитью и не давало прекратить такие странные встречи.

Свечи сгорели уже наполовину, Седой, как обычно, ушел в себя, уставившись взглядом куда-то в район Ведьминых коленей, а она никак не могла придумать новую безопасную тему для разговора. Но тратить остаток ночи — летом они такие короткие! — на молчаливое разглядывание макушки Седого Ведьма не хотела.

— Куда ты отправишься? Я о том, что тебя ждет в... — нет, о Наружности здесь говорить не принято. Ведьма резко замолчала и мотнула головой со злости. Это всё его вина.

— Университет. Дистанционное обучение. Я уже подал документы, — Седой говорил спокойно, словно не заметил ее оборванной фразы, — хотя... не уверен, что хочу уходить туда.

Нет. Она не ослышалась.

— Ты можешь остаться. Ты же можешь, я знаю.

— Могу.

— Но?

— Я трус. Я тебе сказал это в самом начале нашего разговора. Я трус, Ведьма. А ты всё не веришь. Приходишь чуть не каждую ночь, смотришь на меня и не видишь.

Она упрямо тряхнула волосами, чёрной волной падающими на спину. Ее глаза горели решимостью и настоящим колдовским огнем.

— Ты не трус. Там оставаться страшно каждому. Многих ты знаешь, кто бы хотел остаться? Но ты можешь. Мы можем.

— Может быть.

И вновь молчание. Правая свечка потухла, испустив тоненькую струйку тёмного дыма. Запахло воском. И почему-то сильнее травами. Ведьма опустила взгляд на руки Седого: они аккуратно перевязывали тесёмкой маленький холщовый мешочек. Еще никогда она не видела, как Седой делает амулет. Ведьма затаила дыхание, завороженная изящными движениями тонких пальцев. Погасла левая свечка. Комната погрузилась в почти полную тьму. Дрожащий огонек последней свечи разрисовывал волшебными тенями два бледных лица, склонившихся над готовым амулетом.

— Этот — тебе.

Она не сразу поняла, что слышит голос Седого не у себя в голове.

— Что?

— Амулет. Он для тебя. Возьми.

— Что в нем?

— Надежда.

* * *

Ночь — это время Дома. Время, когда стены порождают новые надписи, коридоры превращаются в волчьи тропы, а на Перекрёсток лучше не высовываться. Когда каждый неосторожный жилец, не вовремя вышедший из комнаты, становится добычей Дома. Когда любой поворот может привести на Изнанку и не вывести обратно. Когда учителя и воспитатели запираются в своих спальнях на верхнем этаже, а малышня испуганно сопит в Хламовнике. Ночь — это время танцующих ритуальный танец теней и ищущих свое незавершенное дело не ушедших в покой душ. Это время костров и воющих на звезды шакалов, призрачного лунного света, скрывающего больше, чем показывающего.

Ночью можно увидеть и услышать то, о чем не говорят днем. Ночь дает разрешение на правду и на свободу.

Одинокая тень замерла у двери в Десятую. Запертой двери.