Госпожа-лошадушка (джен)

Утро начиналось как обычно…

Петух как всегда взгромоздился на забор напротив моего окна. Я с любопытством наблюдал за ним, ожидая, когда же он заметит меня у окна. Он, невозмутимо и не обращая на меня никакого внимания, задрал клюв к поднимавшемуся солнышку:

— Ку-ка-ре-ку!!!

Я изготовился, тапок точно прицелился прямо пернатому гаду в голову…

— Милиция!!! — вдруг раздался громогласный крик откуда-то от конюшни.

— Ку-ка… Кхе-кхе! — подавился петух повторным криком и с недоумением вылупился на меня, замершего с тапком наперевес.

В ответ я лишь так же недоумённо развёл руками. В этот момент кто-то протопал по лесенке вверх в направлении моей комнаты. Секунду спустя дверь содрогнулась от ударов:

— Батюшка сыскной воевода! Никита Иванович! Проснитесь!

Узнав голос ломившегося ко мне, я открыл дверь:

— Что случилось, Митька?

— Батюшка сыскной воевода Никита-свет Иванович, не вели казнить, а вели слово молвить! — бухнулся передо мной на колени мой младший сотрудник и начал усердно разбивать лбом пол.

— Да говори уж, Митя. Только вот давай без театра!

В этот момент в горницу ворвалась Баба-Яга:

— Ты куда, неслух? Ой, Никитушка, прости старую, касатик, не досмотрела! Митька, а ну давай отсюда, пока в валенок не обернула!

— Смилуйся, бабуленька-ягуленька, у меня ведь до Никиты Ивановича заявление! — взмолился Митяй, всё так же усердно долбя пол. — Покража у нас, батюшка участковый!

— Что?! — в голос закричали мы с бабулей и замерли в шоке.

Пока длится немая сцена, прощу прощения, что забыл представиться — Ивашов Никита Иванович, младший лейтенант милиции, холост, в политических партиях не состоял, родился и вырос в городе Москве. В настоящее время являюсь главой первого лукошкинского отделения милиции. Лукошкино — это столица нашего царства. Правит здесь царь Горох, очень неглупый мужчина, будет время — расскажу о нём подробнее. Отделение наше расположено в двухэтажном тереме Бабы Яги, где я одновременно и квартирую. Эта милая старушка с горбатым носом и кривыми зубами входит в штат оперативно-следственной бригады и в плане сбора информации совершенно незаменимый работник. Да ещё и приколдовывает иногда. Я раньше сам в это не верил, пока лично не убедился. Ничего, привык…

Ещё у нас служит Митяй, тот самый герой, что сейчас усердно ломает лбом мой пол. Фигура у него Терминатора, только ростом повыше, а мозгов… вровень, что у одного, что у другого. Он сам деревенский, образования никакого, вот и носится на подхвате.

Однако все трое мы составляем неплохую рабочую бригаду, заставляя считаться с нами весь криминальный мир родного Лукошкина. Хотя, честно говоря, уголовников здесь маловато. Народец местный к профилактике преступлений относится очень серьёзно, как поймают карманника на базаре, так всем миром отметелят, что бедолаге только у нас в отделении и спасение.

Ещё стрельцы, конечно, очень помогают. Царь выделил специальную сотню для патрулирования города. Ходят по трое, а старший, бородач Еремеев, каждое утро докладывает лично мне криминалистическую обстановку. Как видите, работа наша, милицейская, в любом времени в любом государстве всегда востребованная.

Всё, я собрался с мыслями, бабуля тихонько выдохнула через нос, Митька продолжил монотонно долбить пол.

— Так, Митя, докладывай, что произошло? — выдохнул я.

— Проснулся я утрецом ранним, воды в дом натаскал, дров нарубил и пошёл овса свежего насыпать. Открываю ворота конюшни, глядь, а нету лошадки моей распрекрасной. Покрали её вороги! — под конец Митяй не сдержался и зарыдал.

— Это что же, у меня во дворе покража случилась? — вновь остолбенела Баба-Яга на секунду, но тут же опомнилась и кинулась на меня с криком. — А ты что стоишь, участковый? А ну-ка, быстро расследуй! Чтоб сей же час покражу обнаружил и похитника мне этого доставил!

— Есть! — несколько обалдев от напора Яги, по уставу козырнул я.

Через минуты, а может, и две, мы стояли уже перед конюшней. Оглядев конюшню и прилегающие территории, я убедился, что Митьке покража лошади не приснилась. Лошади по прозвищу Сивка-бурка, прикомандированной к нашему отделению, действительно не было в конюшне. Я отметил массу следов, которые оставил Митяй, в основном когда обнаружил пропажу своей любимой лошадушки. Уздечки и седла не было — видимо, конокрад забрал их вместе с Сивкой. Больше я ничего не смог увидеть.

— Бабуля, есть ли какие-то мысли? — спросил я у топтавшейся рядом нашей эксперта-криминалистки.

— Да какие мысли! Искать надо! — вскричал, взмахнув руками, Митька.

— Не знаю, касатик, не знаю! — жестом заткнув разоравшегося Митьку, ответила бабуля. — Этот олух царя небесного всё тут истоптал, ни одного следа, кроме евонных, не видно! И колдовства не чую, милок, вот как-то так!

— Может, Кощей? — выдвинул предположение я.

— Возможно, отрицать не стану! Кощея можно во всяком злодействе подозревать, везде его след имеется, хотя не по чину ему такие мелочи — лошадок воровать! Но он на нас, Никитушка, зуб имеет, мог и покрасть, досадить чтобы!

— Подождите! — вдруг осенило меня. — А ведь мы можем её, Сивку, упозвать!

— Точно, участковый, ты прямо белке в глаз бьёшь! И точно мы позвать её ведь можем!

— Бабуля! Ну я же просил!

— Ой, прости, милок, запамятовала я что-то! — улыбнулась Баба-Яга.

— Ладно, бабуля, проехали! Кто будет звать? Я или вы? Или Митьку попросим?

— Да за-ради лошадушки своей я на всё согласен! — заорал радостно Митька.

— Молчи! — рявкнула на него бабуля, и он мгновенно заглох. — Ладно, Никитушка, давай-ка лучше ты! Всё-таки ты — начальник отделения.

— Я попробую! — кивнул я ей и с выражением продекламировал, топнув ногой: — Сивка-бурка, вещая каурка! Встань передо мной, как лист перед травой!

Прошло некоторое время, но ничего не изменилось.

— М-да, Никита, попытка, однако, неудачная! — усмехнулась бабуля.

— И что делать? — находясь в полном огорчении, спросил я.

— Как что? Это ты меня, Никита Иванович, спрашиваешь?

— Да, точно! Первым делом надо сообщить Фоме, пусть перекроет все выходы из города.

— О, на ловца и зверь бежит! — воскликнула бабуля, увидев входившего во двор Еремеева.

Завидев меня, он сразу направился ко мне, видимо, с ежедневным докладом.

— Фома, слушай, доклад подождёт! — остановил я его. — Нужно перекрыть все выходы из города!

— Сделаем, а что произошло? — удивился сотник.

— Покрали, покрали лошадушку, мою раскрасавицу! — упав на землю и начав кататься по ней, вдруг зарыдал Митька.

Несколько минут мы успокаивали этого охламона. Наконец он утих, и я смог рассказать Еремееву, что всё-таки произошло. Услышав историю о краже Сивки-бурки прямиком из нашей конюшни, он вдруг рассмеялся:

— Незачем переживать, Никита Иванович! Всё не то, чем кажется!

— Пустите меня, я его самолично придушу! — взревел Митька и бросился на Фому.

Наперерез ему кинулись шестеро стрельцов. Наблюдая, как они все вместе с Митей катаются в борьбе, поднимая клубы пыли, я спросил у Фомы:

— И что это значит? Почему не надо переживать?

— А ты, батюшка сыскной воевода, выйди на Базарную площадь и всё узнаешь.

Первым сорвался с места Митька, разом разбросав всех стрельцов. Я ринулся следом. Баба-Яга же подумала, подумала, плюнула себе под ноги и, махнув нам вслед рукой, пошла ставить обед.

За считанные секунды мы с Митяем достигли Базарной площади.

Эх, знал я, что по Базарной площади нельзя бегом передвигаться. Народ ведь у нас простой, решит, что милиция кого-то ловит, и ринется всем скопом помогать — кто словом добрым, а кто и делом.

Так вышло и на этот раз. Не успели мы с Митькой пробежать и пары шагов по площади, как началось:

— О, гляди, гляди, опять Никита Иванович куда-то спешит, небось, ловит опять кого!

— И Митька беспутный, глянь, тоже куда-то лыжи навострил!

— Ой, божечки, гляньте, бабы, какие рожи у нашей милиции серьёзные! Влюбилась бы, если бы у меня своего охламона не было!

— Может, помочь чем, Никита Иванович?

— А то, мы поможем!

Как всегда, оказавшись здесь, я немного растерялся. И пропустил момент, когда Митя ринулся прямиком к тётке Матрёне. Кто не знает, тётка Матрёна для Митьки — главный враг, виновный только, так-то, в особых рецептах закваски капусты. Перевернув все кадушки с квашеной капустой и успев захапать себе немного в огромные кулачища, Митька взревел:

— Это ты мою лошадушку покрала?

Тётка Матрёна от шока просто онемела. Как и, впрочем, вся Базарная лошадь. А цыгане, продававшие спокойно до этого крашеных коней, потихоньку испарились от греха, как говориться, подальше.

Покуда тётка набирала воздуху и подбирала в уме слова для достойного ответа, я успел утащить оттуда Митю.

В этот момент нас нагнал Фома.

— И что мы должны были здесь увидеть? — спросил у него Митька.

— Вон! — Фома указал пальцем вверх.

Я посмотрел туда, куда он указал, и увидел кого-то, скакавшего на Сивке-бурке. Чуть не забыл, Сивка-бурка — лошадка волшебная и скачка на ней почище русских горок будет, так как она летать умеет.

— Это же царь! — рассмотрел-таки всадника глазастый Митька.

— Горох? — удивился я и, наконец поняв, откуда ветер дует в этой истории, рассмеялся. — Давно он так?

— Да почитай, со вчерашнего вечера над всем городом по небу скачет на вашей лошадке! — усмехнувшись в усы, ответил мне Еремеев.

— Ладно, пущай скачет! Митька, пошли!

Мы с Митькой повернули домой, изредка поднимая глаза к небу, где выкидывала коленца наша госпожа-лошадушка. Попутно я объяснил Мите, что сам вчера дал дозволение царю прокатиться на лошади, он давно меня об этом упрашивал, а как её остановить, не успел ему рассказать. А после, за кучей заявлений, я и вовсе забыл, что дал Гороху Сивку покататься.