Добропорядочные соседи (джен)

На живописном левом берегу реки Тэйм, что несет свои воды с запада на восток через самое сердце Англии, есть тихий городок под названием Фулвертон — излюбленное место художников-пейзажистов, писателей-интровертов и любителей загадочных историй.

Несколько лет назад здесь пропал человек. Не то чтобы всеми уважаемый и горячо любимый, но даже совсем не уважаемый и никем, быть может, не любимый. За ним охотилась полиция, потому что её не совсем устраивал способ, которым тот пропавший человек зарабатывал себе на жизнь. Он убивал людей. За деньги. Его видели на автобусной станции в соседнем Эллистауне, затем он купил билет до Фулвертона и исчез.

Полиция долго не могла взять в толк, как такое могло произойти в городе, где все друг друга называют по имени и знают досконально, кто и что вкушал на завтрак, обед и ужин. Они пытались допрашивать даже местного служителя церкви, но тот на все вопросы отвечал, что не может разглашать тайну исповеди.

Следствие зашло в тупик. Дело закрыли. Теперь только в местном баре «Черная птица» любой завсегдатай с охотой расскажет вам свою версию этой истории.

Вот самая неправдоподобная из них.

* * *

В то время в город вела всего одна дорога, переходящая в главную улицу — Пэнни Лэйн стрит, которая пересекала Фулвертон с востока на запад, теряясь в бесконечных полях за городом. Нумерация Пэнни Лэйн заканчивалась на старой мельнице, заброшенной ещё в позапрошлом веке. Далее по берегу были разбросаны небольшие коттеджи, как один выкрашенные в песочно-желтый цвет. Все они сдавались внаём: желающих провести несколько месяцев в деревенской глуши хватало. Но большинство их оживлялось ближе к летнему сезону, потому к началу Великого поста был сдан всего один дом.

В нём поселилась особа весьма примечательная. Она изготовляла косметику: мыло ручной работы, кремы, лосьоны и отвары. На всех товарах красовалась изящная этикетка с надписью «Wahrsagerin»*. Немногие, кто осмелился купить у неё товар, были в совершеннейшем восторге.

Местные жители поначалу осторожно присматривались к ней, а когда всмотрелись пристальнее, начали открыто следить за всем, что она делает. Пару человек были замечены среди бела дня любующимися волнами реки Тэйм неподалеку от старой мельницы. Кто-то забредал в поля в поисках потерявшихся домашних животных. В овощной лавке, у витрины булочной, даже под сводами церкви во время воскресной проповеди можно было услышать последние новости о Ромильде Вэйн.

Стоит добавить, что так поступали с каждым, кто осмеливался нарушить спокойное и размеренное течение жизни небольшого английского городка. Например, мистеру Максу Максвеллу, сыну главы Фулвертона, ещё долго вспоминали его скоропалительную свадьбу с мисс Хариссон (отложив на время обсуждение особенностей рациона мисс Вэйн). Изо всех сил порядочные жители Фулвертона пытались что-то заподозрить, но мисс Хариссон, которую называли не иначе, как дорогая Пруденс, была до того добродетельна и хороша собой, что ни у кого не осталось сомнений: это любовь соединила сердца молодых людей в едином порыве.

Город снова обсуждал только Ромильду. Женщины не могли понять, из кожи какой рептилии сшиты её сандалии, если она носит их в жару и холод. Мужчины досконально изучили её походку и пришли к выводу, что ступает она совершенно бесшумно. Но больше всего их огорчал тот факт, что ни один порыв ветра так и не смог приоткрыть завесу длинного одеяния мисс Вэйн. Многие недоумевали, зачем она выходит каждый вечер на веранду послушать клёкот черного дрозда, который расходился на все лады с появлением Ромильды. И все единодушно осуждали тот факт, что мисс Вэйн ни разу со времени своего прибытия в Фулвертон не посетила церковь.

* * *

— Дети мои, Господь милостив к вам. Уповайте на него в скорби и радости, в сомнении и печали, в часы смирения и одиночества. Благодарите его за милости, что он несёт вам. За Свет Божий, за твердь земную и даль небесную. Не оскверняйте уста ваши грешным словом, руки ваши — грешным делом, а душу — греховными помыслами. Если совершили грех — покайтесь. Исповедуйтесь не реже двух раз в месяц и читайте псалтырь перед сном. Любите ближних, не забывайте вносить пожертвования, ибо добрые дела Господь видит и посылает вам благодать. Аминь.

— Аминь! — многократно отразилось от каменных стен, прогудело под потолком и затихло, растворившись в косых лучах солнечного света.

Исполненные смирения добропорядочные жители Фулвертона стали шумно собираться: захлопывали карманные библии, отодвигали скамейки, обсуждали проповедь, направляясь к выходу.

Преподобный Маккензи вытер вспотевший лоб и скрылся за кафедрой, спеша оказаться в подсобном помещении, которое он гордо именовал своим кабинетом.

Он уже взялся за ручку двери, когда его окликнула почтенная вдова Ригби.

— Святой отец, постойте! — она размахивала белоснежным платком, семеня наперерез пастору. — Чудесная проповедь! Просто замечательная! Я испытала такое… На меня снизошло просветление!

Миссис Ригби приложила платок к уголку глаза, промокая невидимую слезинку. Вот уже не один десяток лет она носила траур по мужу. Неизменная черная шляпка, черное платье, перчатки. Только платок в руках белый, без единого пятнышка. Преподобный Маккензи открыл было рот, чтобы сказать что-то утешительное, но вдова опередила его:

— Я подозреваю, что не все прихожане так понимают смысл проповеди, как мы с вами. Некоторые могут и не догадываться, насколько страшен гнев Господень. Может, вам добавить пару строк о геенне огненной?

— Миссис Ригби, — успокоил отец Маккензи. — Каждому воздастся по вере его. Ступайте с миром.

— Секундочку, преподобный, — она вцепилась в его руку, чуть ниже локтя. — Я буду с нетерпением ожидать начала исповеди. Мне есть, что вам рассказать, — добавила она, приглушив голос.

— Миссис Ригби, исповедь начнется через двадцать минут. И ни минутой раньше, — напомнил отец Маккензи, выбираясь из цепких пальцев.

— И ни минутой позже! — она сложила руки в молитвенном жесте перед лицом, в глазах блеснули слёзы. — Я так спешу очистить мою грешную душу!

— На все воля Божья, — кивнул отец Маккензи, скрываясь за дубовой дверью.

Там он шумно выдохнул, открыл потайной шкафчик, прочитал дополнительную молитву и вкусил крови Христовой. Святой отец не мог позволить себе изысканных вин, но в меру крепкий и непозволительно сладкий кагор был весьма кстати.

Жители Фулвертона не пропускали ни одной воскресной службы, соблюдали пост, умеренно грешили и усердно исповедовались. Мужчины, как один, каялись во грехе чревоугодия, женщины, к сожалению, были куда словоохотливее.

Преподобный Маккензи ещё раз вздохнул, посмотрел с укором на опустевший сосуд и отправился успокаивать совесть грешников. Сегодня их было немного: супруги Бангало, владевшие мясной и овощной лавкой, и Люси, дочь хозяина бара «Чёрная птица». Исповедальня, больше похожая на двухместный деревянный шкаф со шторами, уже была наполовину полна. Преподобный Маккензи привычным движением открыл маленькое окошко, в котором тут же показался сияющий глаз миссис Ригби.

— Простите меня, святой отец, ибо я согрешила, — начала она. — Я так давно не исповедовалась.

Преподобный Маккензи слышал это каждую неделю и каждую неделю понимающе кивал.

— Слабость моего старого тела влечет за собой слабость духа. Пару дней назад я попыталась наставить на путь истинный мою соседку, Мишель. У неё хватает стыда расхаживать по Фулвертону в таких коротких одеяниях, что любая порядочная женщина на её месте сгорела бы со стыда. Так она ещё и курит! Я сама видела. «Господь не пустит тебя в рай, если будешь распутничать! Не вводи во искушение наших мужчин! И прекращай смолить, как портовая…» — миссис Ригби перекрестилась, проглотив одно слово. — Так я сказала, но не смогла достучаться до неё.

Преподобный Маккензи вспомнил, что на днях видел Мишель, и ему не пришло в голову воззвать к нравственности. Возможно, день был слишком жаркий, а, возможно, в глубине души он полагал, что ей нечего скрывать от добропорядочных жителей Фулвертона.

— Вчера миссис Бангало, — продолжала вдова, — продала мне залежалый товар. Каюсь, я видела: помидоры были несвежими. Но невозможно было устоять перед искушением. Я купила их по такой привлекательной цене, святой отец, вы не представляете! — миссис Ригби говорила всё быстрее. — А ещё она высадила рассаду, которая всего за неделю так поднялась, что я заподозрила ужасное: она их чем-то удобряет. Чем-то недозволенным! Ведь потом будет продавать эти овощи, травить честных людей. А миссис Максвелл, кажется…

Поток откровений миссис Ригби не иссякал, преподобного Маккензи начало клонить в сон. Он кивал, с каждым разом всё ниже опуская голову, пока до его уха не донеслось:

— Скажите, святой отец, имеют ли бессмертную душу безбожники?

Преподобный встрепенулся и с удивлением посмотрел в окошко.

— Бессмертная душа даруется каждому…

Миссис Ригби перебила его:

— Если человек не ходит в церковь, значит, бессмертие души его не волнует, не так ли?

— Допустим, — как-то неуверенно согласился святой отец.

— Значит, этот человек продал душу дьяволу! — заявила она.

— Иисус Всемогущий, о ком вы, Элеонора? — забеспокоился святой отец.

— Об этой безбожнице — Ромильде Вэйн! С тех пор, как она приехала, она ни разу, святой отец, ни разу не посетила воскресную службу! А вчера я случайно проходила мимо старой мельницы в поисках моей кошки, когда учуяла запах жареного мяса! И это во время Великого поста!

— Миссис Ригби, не все соблюдают пост. Некоторые…

Она снова перебила его:

— Поверьте мне, мисс Вэйн одержима дьяволом, и он щедро платит ей за службу! Вы видели её волосы? Они вьются мелким бесом! А зубы? — миссис Ригби негодующе фыркнула. — Ни у кого на британских островах нет таких ровных зубов. Даже у всеми уважаемой миссис Максвелл. Кстати, говорят, она совсем скоро уже не будет миссис Максвелл. Святой отец, они хотят разрушить таинство брака, не позволяйте им этого сделать.

— Как же я могу им помешать?

— Проведите сеанс экзорцизма.

— С миссис Максвелл?! — ужаснулся преподобный Маккензи.

— С Ромильдой Вэйн! Я видела, как она смотрела на мистера Максвелла. У неё дьявол в глазах!

Глаза самой миссис Ригби сейчас горели недобрым огнем. Преподобный Маккензи решился воззвать к разуму:

— Элеонора, вы хотите, чтобы я провел сеанс, уже давно не пользующийся популярностью в церкви, которой я служу?

— Я хочу защитить наших детей от происков дьявола. Нужны меры! Ради этого я готова даже, — миссис Ригби осеклась и договорила шепотом, трагически сжав платок: — Убить…

— Элеонора! — вскричал святой отец. — Это тяжкий грех!

— Каюсь, святой отец, я согрешила в мыслях своих.

— Пятьдесят «Аве Мария» и столько же «Отче наш»!

Преподобный Маккензи снова почувствовал, как на его лбу выступил пот. Он принялся суетливо искать платок, затем вспомнил, что оставил его в своем кабинете.

— И дайте мне платок, — обратился он к миссис Ригби.

Она протолкнула белоснежный платок через решетку, с выражением самым кротким и смиренным.

— Ступайте с миром, миссис Ригби.

— Хорошего дня, святой отец, — пожелала она и удалилась с легким сердцем и чистой совестью.

К исповедальне приблизился мистер Уильям Бангало, мясник. Он с трудом поместился в тесном деревянном ящике, повернув широкие плечи по диагонали, а руки, которыми без труда мог свернуть шею годовалому теленку, покладисто сложил на коленях. Штора натянулась и обрисовала контуры тела мистера Бангало, приоткрывая завесу тайны исповеди так, что были видны его сапоги, с которых годами не отмывались пятна засохшей крови.

— Простите меня, святой отец, ибо я согрешил. Каждый раз, когда я разрезаю кусок парного мяса, я нахожу в этом греховное наслаждение. Сейчас пост, и даже думать о мясе запрещено…

— Да-да, сын мой, — вполуха слушал святой отец, размышляя над откровениями миссис Ригби.

— Так вот, сейчас пост, и моя супруга строго соблюдает его. Но ведь я мужчина. Греховные мысли одолевают меня всякий раз, когда мисс Вэйн заходит купить у меня мяса или свиного жира. Она знает в этом толк, а уж я-то ей всегда только самое свежее предлагаю. Другую бы на порог не пустил с такими волосами. А эта, как склонится, как изучит каждую прожилочку, сама возьмет нож, и отрежет такой тоненький кусочек, хоть улицу через него рассматривай. Что за женщина!

Преподобный почувствовал, как краска стыда заливает его лицо. Свежая говяжья вырезка была пределом мечтаний духовного лица его положения.

— Довольно! — не выдержал он. — Десять «Аве Мария» и десять «Отче наш». Ступай с миром, сын мой.

Следом за ним на деревянной скамье оказалась его жена, Джулия, владелица овощной лавки, женщина энергичная, сухая и подтянутая.

— Святой, отец, я согрешила, — начала она покаяние. — Вчера я съела греховный кусок пирога после вечерней молитвы. А муж мой, тот и вовсе по ночам встает, бродит по дому и ест сырое мясо. Уж я-то сплю чутко, всё слышу. А потом делает свои грешные дела там же, на кухне…

— Прочти один раз «Аве Марию» и ступай с миром, — перебил преподобный Маккензи, не желая знать подробностей.

Он перекрестил миссис Бангало и выглянул из-за шторы.

К исповедальне направлялась Люси. Куда менее обаятельная, чем прочие девушки Фулвертона, сегодня Люси выглядела совершенно ужасно. Весь её вид выражал потаенную скорбь.

— Добрый день, преподобный Маккензи.

— Мисс Люси, исповедь начинается с других слов, — напомнил он.

— Ах, да, — она спохватилась. — Простите меня, святой отец, сейчас я начну заново. Простите меня…

— Незачем повторяться, дитя моё, — не вытерпел преподобный Маккензи. — О чем ты хотела поговорить?

— Я согрешила, наверное, — робко произнесла она.

— Ты не уверена?

Святой отец всмотрелся в окошко, увидел поникшие плечи, неухоженные волосы и покачал головой.

— Господь разгневался на меня, — продолжала Люси, — и отнял друга.

Преподобный попытался вспомнить, не умирал ли кто-либо в последнее время в Фулвертоне, но на ум пришла лишь дикая собака, забредшая с севера прошлой весной.

— О ком ты, дитя моё? Что случилось с твоим другом?

— Он женился и перестал со мной разговаривать. И я бы с этим смирилась, но ведь его избранница — та, о которой он слова хорошего не сказал за всю свою жизнь, а я знаю его с детства.

— Ты о мистере Максвелле? — ещё больше удивился он.

— Да, — с грустью призналась она. — И это грешно, это очень грешно так говорить, но иногда я допускаю мысль, что его чем-то опоили…

— Дитя моё, следи за тем, какие слова произносит твой грешный рот! — перебил преподобный Маккензи. — Брак мистера Максвелла освящен в церкви, и его избраннице вовсе незачем использовать такие средства.

— Простите меня, святой отец, — совсем тихо произнесла Люси и замолчала.

— Ты закончила, дитя моё? — поторопил он, но она все ещё не двигалась с места. — Люси?

Она дернулась, будто проснулась, и посмотрела на преподобного Маккензи немного безумным взглядом:

— Я давно хотела спросить, таких грешниц, как я, допускают в монастырь? Или Господь гневается на меня до такой степени, что не примет в свой дом?

— Нет, конечно, — вздохнул святой отец. — Господь милостив и прощает нам грехи наши. Подлинное раскаяние, принесенное покаяние…

— Он и таких, как Ромильда Вэйн, прощает?

Преподобный на мгновение замолчал, потеряв мысль, и не нашел ничего лучше, чем сказать:

— Мисс Вэйн не посещает церковь, но атеизм — это не такой большой грех. Заблудшие овцы…

— Она поклоняется невидимым духам! — выпалила Люси. — Я видела, как она чертит в воздухе знаки и бормочет что-то себе под нос. А потом они приносят то, что она просила.

— Нет никаких невидимых духов! — возмутился святой отец. — Есть всего один дух — Святой! Двадцать «Аве Мария», и выкинь из головы эти бредни! Иначе ни один монастырь не откроет пред тобой свои двери. Даже ни в один порядочный дом в Фулвертоне тебя не пустят на порог!

— Простите, святой отец, — выдавила из себя Люси. — Прощайте.

Преподобный Маккензи пожалел о своих резких словах, когда услышал едва сдерживаемые рыдания мисс Люси и стук её удаляющихся шагов.

«Господь Всемогущий, — мысленно воззвал он. — Пошли мне смирение. Я столько лет служу тебе, но страсти по-прежнему одолевают меня. Что мне сделать во искупление моих грехов?»

Святой отец прочел молитву, перекрестился, и, быть может, Глас Божий или простое любопытство подсказало ему:

— Ты должен наставить мисс Вэйн на путь истинный!

* * *

Пэнни Лэйн стрит являлась центром культурной, экономической и политической жизни Фулвертона. А центром Пэнни Лэйн служила рыночная площадь, вымощенная где-то в середине семнадцатого века по приказу одного из местных лордов и сохранившая исторический вид до наших дней. Здесь располагалось здание городской управы, напротив которого высилась церковь, между ними вместились школа, автозаправочная станция, филиал почтового отделения, библиотека и даже бар. Всё остальное место занимали лавки и магазинчики, в том числе овощная лавка «У Джулии», где хозяйничала миссис Бангало, а почтенная вдова Ригби тщательно выбирала помидоры.

— Мне нужны только самые спелые помидоры. Сегодня я намерена приготовить овощное рагу с томатным соусом.

— Это лучшие помидоры во всем Фулвертоне, — заверила её Джулия.

— Я нашла на этом коричневое пятнышко, — обрадовалась она. — Тебе придется сильно уступить в цене, чтобы я купила их у тебя.

— Помилуй, миссис Ригби, — Джулия всплеснула руками. — Я не могу уступить в цене, потому что уже сделала немалую скидку для нашей дорогой Пруденс. Только посмотрите на неё. Смотреть жалко.

Джулия кивнула в сторону рыбной лавки, рядом с которой стояла Пруденс, невидящим взглядом изучающая витрину.

— Неужели всё кончено? — заинтересовалась миссис Ригби.

— Думаю, да, — кивнула Джулия. — Говорят, мистер Максвелл сегодня выгнал её из дома, не позволив даже собрать вещи. У бедняжки осталось лишь то, что на ней, да теперь ещё помидоры. Хоть я и продала ей немного подгнившие.

— Надо же, — вдова Ригби цокнула языком. — А какая чудесная у них была свадьба. Кто бы мог подумать?

— Знаете, говорят, в этом деле не обошлось без третьей стороны, — понизив голос, сказала Джулия.

— Я так и знала! — глаза миссис Ригби загорелись. — Это безбожница Ромильда?

— Что вы! — замахала руками Джулия. — Сегодня птичница Марта, вы знаете, её сын устроился почтальоном в Эллистауне, шепнула мне, что пару дней назад он принёс в дом Максвеллов корзину сладостей. Мистер Максвелл при нём тут же съел одну из конфет, а потом изменился в лице и начал твердить, как заговоренный, одно имя.

— Какое? — почтенная вдова Ригби от нетерпения подалась вперед и чуть не упала на ящик с тыквами.

— Мишель! — торжествующе произнесла Джулия и продолжила взвешивать помидоры как ни в чём не бывало.

— Эта лягушатница!? Видит Бог, я пыталась наставить её на путь истинный! — вознегодовала миссис Ригби. — Напрасно преподобный отказался меня слушать! Я говорила ему, я уповала…

— Тише, — остерегла её Джулия. — Сюда идет Люси.

Обе женщины тут же сделали благопристойный вид, весьма подобающий таким добродетельным особам, как они.

— Мне нужно три килограмма лимонов, — попросила Люси, как только подошла.

— Во-первых, добрый день, мисс Люси, — заметила Джулия.

— Добрый? — переспросила она. — Да, нет, обычный. Здравствуйте, Джулия. Мне нужны лимоны.

— Будьте любезны подождать, пока я отпущу миссис Ригби.

— Мне нужны только лучшие помидоры, — вставила вдова.

— Конечно, — Люси покорно отошла в сторону и стала ждать своей очереди, рассматривая баклажаны.

— Что-то ещё? — спросила Джулия, передавая пакет.

— Вероятно, мне тоже понадобится немного лимонов, — пожелала миссис Ригби, отчаянно пытаясь придумать, как ей незаметно выведать подробности о Максвеллах. — Что бы вы посоветовали к рыбе? Лучше подойдет петрушка или базилик?

— К рыбе? — переспросила Джулия.

Миссис Ригби еле заметно кивнула в сторону Пруденс, так и не покинувшей рыбного места.

— Ах, к рыбе! — с пониманием закивала она. — Говорят, если рыба испортилась, то избавиться от запаха даже тёртый имбирь не поможет. Но кое-кто считает, что может безнаказанно предаваться греху, — она сделала выразительные глаза, — чревоугодия и вкушать… — Джулия остановилась, напряженно подыскивая нужное слово. Её взгляд упал на лавку птичницы напротив. — Курицу по-французски!

— Иисус, помилуй нас! — обрадовалась вдова Ригби. — И это в пост!

— Как можно променять рыбу, угодную церкви, угодную всему Фулвертону, на тощие французские ножки? — вопрошала Джулия, а миссис Ригби вторила ей и просила взвесить и петрушки, и базилика. — Грешно! Однако, курятина прочно обосновалась кое у кого в рационе. Моя дочь Анна сегодня утром относила зелень туда, где в прежние времена водилась рыба, так теперь там форменный курятник!

Люси недоуменно переводила взгляд с одной заядлой сплетницы на другую.

— Неужели? — переспросила миссис Ригби.

— Кудахтали так, что в Эллистауне было слышно, а пух и перья так вообще летели во все стороны! — с укором сказала Джулия, набирая пучки зелени в пакет, то и дело ныряя под прилавок. Когда она вынырнула в очередной раз, лицо её исказила гримаса отвращения, словно перед ней предстал сам злой дух.

— Что случилось? — вдова Ригби обернулась и тут же начала усиленно креститься и взывать ко всем святым.

Со стороны почтового отделения приближалась та самая Мишель в недопустимо коротких шортах.

— Вырядилась… — протянула Джулия, напрочь забыв про петрушку и базилик. — Хватает же стыда ходить по городу, заголившись!

— Распутница окаянная! Господь не пустит тебя в рай… — закричала миссис Ригби, но её слова утонули в громком и пронзительном визге, напугавшем всех окрестных птиц и бродячих кошек.

Это Пруденс, теперь уже бывшая миссис Максвелл, размахнулась недавно купленными помидорами и с отчаянным воплем запустила ими в Мишель. Та опешила, глядя как томатно-красные пятна растекаются по её одежде, в том числе по злополучным шортам, затем решительно двинулась в сторону рыбной лавки, схватила ведро с живой рыбой и обрушила его на голову сопернице. Несчастные форели начали биться на горячих камнях рыночной площади. Хозяин лавки, тоже француз, выскочил и принялся ругать их на своем родном наречии:

— Merde! Fou d'une femme! Vous soyez maudits!**

Тем временем, полная отчаянной ярости Пруденс набросилась на Мишель, схватила её поперек туловища и повалила на землю. Одним верещащим и царапающимся клубком они покатились по рыночной площади прямо к лавке птичницы Марты. Ценой разбитых в кровь коленей Мишель вскочила на ноги, оттолкнув от себя Пруденс. Та угодила прямиком в лоток со свежими куриными яйцами. Издав нечеловеческий вой, Пруденс схватила с прилавка индюшачью ножку и со всей силы огрела Мишель по голове. Та взвизгнула, пошатнулась, но устояла.

На крики выбежал мясник Билл, схватил кричащую Пруденс и с трудом смог освободить от её смертельной хватки индюшачью голень. Марта, до этого громко причитавшая, замолкла и подхватила шатавшуюся Мишель под руки. Джулия подоспела как раз вовремя, чтобы скомандовать:

— Ведите их ко мне в кладовку! Что затеяли? Совсем стыд потеряли! — наставляла она, не забывая указывать импровизированному конвою: — Только держите их крепко! У меня там помидоры…

В глубине овощной лавки открывалась дверь в небольшой сарай без окон, где хранились овощи на продажу, мешки и ящики. Единственная лампочка без абажура свешивалась с потолка. Джулия встала на ящик, покрутила её, после чего взволнованные лица залил тусклый свет. Кроме Мишель и Пруденс, мясника Билла и птичницы Марты здесь оказались почтенная вдова Ригби и Люси, которую случайно занесло вместе с людским потоком. Она замерла в стороне, подальше от света, морщась от ругани и оскорблений, щедро посылаемых распутницей Мишель в адрес дорогой Пруденс и обратно.

Их усадили на пустые ящики.

— Тихо! — скомандовала Джулия. — Посмотрите на себя! Мы, конечно, хотим узнать, что заставило двух жительниц нашего города посреди белого дня навлечь на себя такой позор и устроить драку. Но ради нашей почтенной вдовы, ведите себя прилично! Пруденс, говори первая.

К ней обернулись лица, исполненные напряженного ожидания. Пруденс тяжело дышала. Грязные волосы в пыли и яичной скорлупе висели по обе стороны от её лица.

— Убью…

— Нет-нет! — вовремя вклинилась Джулия. — Пруденс ещё не пришла в себя. Выслушаем другую сторону.

— Она первая начала, — Мишель кивнула в сторону Пруденс. — Что мне надо было делать? Стоять, пока эта дура помидорами кидается?

— Мы все знаем, что у нашей дорогой Пруденс были причины кинуть в тебя и чем похуже.

— Да что я такого сделала? — завопила Мишель. — Он меня любит! А её — нет! И никогда не любил. Спросите вон хоть у неё, — она указала пальцем в сторону Люси.

— Зачем нам спрашивать Люси, когда мы все видели, как счастлив был мистер Максвелл с дорогой Пруденс? — сказала Марта.

Люси отошла ещё дальше в тень.

— Она его приворожила, — сорванным голосом прохрипела Пруденс.

Марта не сдержала изумленного вздоха.

— Ах, ты! — начала миссис Ригби. — Своими бесстыдными ногами…

— Нет, — перебила Пруденс. — Она опоила его приворотным зельем.

Недоуменные взгляды обернулись к Мишель.

— Чем докажешь? — с вызовом бросила она, и все снова обратились к Пруденс.

— Макс стал словно сам не свой, у него взгляд остекленел, и улыбка не сходила с лица.

— Пруденс, опомнись! — призвала Джулия. — Грешно даже предполагать подобное!

— Это правда. Я знаю это наверняка, потому что… — она сжалась и втянула голову в плечи. — Потому что сама поступила так же.

Мишель стряхнула руки Билла, вздернула подбородок и победно улыбнулась:

— На войне все средства хороши, не так ли, «миссис» Максвелл? — она намеренно выделила слово «миссис».

В кладовке Джулии стало очень тихо. Лампочка издавала какой-то треск. Люси пыталась на ощупь отыскать выход, бормоча себе под нос:

— Я знала, я знала, я так и знала…

— Иисус, помилуй нас! — не выдержала миссис Ригби. — Но где же вы взяли?.. Кто надоумил вас?

Мишель бросила на Пруденс предостерегающий взгляд. Та сидела, низко опустив голову, никого не замечая:

— Я ходила к Ромильде, покупала у неё мыло. Мы разговорились. Я хотела узнать, как скоро выйду замуж. Она сказала, что может помочь, и дала мне один флакончик…

— Ромильда? — повисло в затхлом воздухе сарая.

— Не могла промолчать! — воскликнула Мишель.

— Ты тоже к ней ходила? — собравшиеся обернулись к ней.

— Так я вам и сказала!

— Ещё как ходила! — заявила Марта. — Я видела тебя возле мельницы с неделю назад и как раз сказала Джулии, что ты не просто так там оказалась.

— А сама ты что там делала? — огрызнулась Мишель.

— Мои куры разбрелись. Я искала Пеструшку…

— Что делать-то будем? — спросил Билл, который явно чувствовал себя лишним на женском собрании, посвященном супружеским изменам, тайному привороту и колдовству.

— Отведем их в церковь — пусть покаются, — предложила Марта.

— А как же Макс? — одновременно спросили Мишель и Пруденс.

— Оставьте в покое мистера Максвелла! Дайте ему вздохнуть свободно! — возмутилась Джулия. — В старые времена вас обеих бы сожгли на костре и были бы правы!

— Не правы! — вставила свое веское слово почтенная вдова Ригби. — Обе эти несчастные не устояли перед искушением колдовства. Их можно понять, но сам источник зла — ведьма, колдунья, безбожница Ромильда — должен быть уничтожен! В Писании сказано: «Ворожеи не оставляй в живых!» — тихий старушечий голос прогремел в стенах сарая.

— В Писании также сказано: «Не убий», — ещё тише добавила Люси.

Почтенная вдова Ригби резко повернулась к ней и стала наступать, грозя скрюченным пальцем:

— Не убий никакого божьего создания, а прислужницу Сатаны, ведьму, во имя Господа, во благо добродетели, необходимо предать смерти!

Миссис Ригби оглядела присутствующих, словно выбирала палача. Чаще всего её взгляд останавливались на Билле, отчего тот все сильнее жалел, что вышел в злополучный час на улицу.

— Билл, — заговорила Джулия. — Ты, помнится…

— Помилуй, миссис Бангало! — воскликнул он. — Ты, конечно, супруга мне, но я не стану осквернять руки убийством, даже если она и ведьма…

Джулия нетерпеливо перебила его:

— Ты, помнится, служил на флоте вместе с одним пареньком и как-то упоминал, чем он сейчас занимается.

— Так как же я его найду?

— Найдешь, если захочешь, — Джулия была непреклонна. — А мы во имя правого дела соберем деньги, у кого сколько есть. Думаю, хватит, чтобы заплатить ему за работу.

Почтенная вдова Ригби удовлетворенно кивнула. Люси, наконец, нашла дверь и в спешке покинула овощную лавку, напрочь позабыв про лимоны. Остальные тоже потянулись к выходу, упорно глядя себе под ноги.

Напоследок Джулия добавила:

— И во имя процветания Фулвертона и здоровья наших детей молчите о том, что здесь сегодня произошло!

* * *

Ромильда проснулась свежей и отдохнувшей, взглянула на часы и сладко потянулась. Была половина пятого, день клонился к вечеру.

Прошлой ночью начинался девятый лунный день, потому она до рассвета собирала росу на поле, заросшем маргаритками. Теперь её можно было добавлять в воду для умывания, чтобы кожа была бархатной на ощупь. Но этот рецепт подходил только волшебницам, для магглов нужно было что-то попроще и куда более действенное. К примеру, она брала обычный крем для ног, добавляла в него пару капель бадьяна, тщательно перемешивала и получала средство, моментально излечивающее трещины на пятках. А если над обычной водой произнести очищающее заклинание, то получится замечательный лосьон, избавляющий от несовершенства кожи.

Магглы воспринимали это как настоящее чудо. Косметическая линия «Wahrsagerin» приносила хороший доход.

Ромильда пару раз задумывалась, не нарушает ли она Статут, но быстро отгоняла эти мысли, поскольку её колдовство ещё не принесло никому вреда. Наоборот, она дарила им красоту и чувствовала себя доброй феей, что, конечно, тешило её самолюбие.

Она встала и отправилась на кухню, не утруждая себя скучной процедурой уборки кровати. Один взмах палочкой — и одеяло лежит ровно, без единой складки. Второй взмах — и из шкафа вылетает домашняя мантия, легкая и прозрачная. Третий — и по кухне разливается бодрящий аромат, а поджаренный хлеб сам выпрыгивает ей навстречу. Только намазывать тосты джемом она предпочитала без волшебства: покрывать хлеб ровным слоем, наблюдая, как заполняются все неровности.

Ромильда отпила кофе и вспомнила, что со вчерашнего дня не получала вестей о своих драгоценных Пруденс, Мишель и мистере Максвелле. Ну и кашу они заварили! Конечно, продавать магглам амортенцию было совершенно точно запрещено Статутом, и если об этом узнают, она вряд ли отделается штрафом. Но было до того забавно наблюдать за этими несчастными, что Ромильда с азартом ходила по краю.

В глубине души она была твердо уверена: из неё получилась бы отличная правительница небольшого королевства. Ей нравилось повелевать и вмешиваться в судьбы других людей, она также охотно дарила милости тем, кто был ей по нраву. Ромильда родилась, чтобы побеждать. Но пока побеждать было некого, она развлекалась историей про мистера Максвелла, худого и бледного, который неожиданно понадобился всем девушкам Фулвертона.

От этих размышлений её отвлек осторожный стук. Ромильда мысленно представила на своем пороге следующую миссис Максвелл и с улыбкой открыла дверь.

Но нежданный гость мало годился на эту роль, больше того, он мало годился на роль того, кого можно было встречать в полупрозрачной мантии. За дверью стоял преподобный Маккензи, готовый провалиться сквозь землю от смущения.

— Святой отец! — ещё шире улыбнулась Ромильда. — Что привело вас ко мне?

— Добрый вечер, мисс Вэйн. Могу я поговорить с вами?

— Понятия не имею. Ваша церковь одобряет это? — поинтересовалась Ромильда, впуская святого отца.

— Вы не могли бы надеть что-нибудь ещё? — попросил он. — Ваше одеяние… Христа ради…

— Конечно, святой отец, ради Христа я готова почти на все, — она указала ему на дверь гостиной, а сама скрылась в спальне.

Преподобный Маккензи попытался вернуться мыслями к цели своего визита, мучительно подбирая нужные слова, когда Ромильда вернулась, переодевшись в обычную черную мантию. Теперь их одеяния мало чем отличались. Разве что святой отец носил белый воротничок.

— Мисс Вэйн, я хочу поговорить с вами о вере, — осторожно начал святой отец. — Скажите, вы верите в Иисуса?

— Никогда об этом не задумывалась, — улыбнулась она. — Присаживайтесь, святой отец. Хотите ромашкового чаю? Вы так взволнованы.

— Нет, благодарю, — пробормотал преподобный Маккензи, усаживаясь на диван. — Вы, наверное, придерживаетесь взглядов атеизма.

— Не понимаю, о чём вы, — она покачала головой, взяла со столика одну из баночек и протянула ему. — Универсальный крем для миссис Маккензи?

— Я не женат, — ответил святой отец, почувствовав, как на его лбу снова появляется испарина. — Вы не ходите в церковь!

— Верно, — согласилась Ромильда. — Возьмите платок.

Преподобный Маккензи не без сомнений принял из её рук белоснежный кусок материи.

— Спасибо. Поэтому я здесь, — он вытер лоб и сложил руки на коленях, приготовившись произнести длинную речь, но Ромильда опередила его.

— В библиотеку я тоже не хожу, но почему-то ещё никто из служителей этого культа не явился ко мне с разговорами, — произнесла она, чем окончательно поставила его в тупик.

Намерение наставлять на путь истинный таяло с каждой секундой.

— Придите хотя бы один раз на воскресную проповедь, — попросил он.

— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — В котором часу?

— В восьмом, — ответил он.

— Боюсь, что в восьмом часу я как раз ложусь спать, может, я приду немного раньше? — она хитро улыбнулась

— К сожалению, это недопустимо, — совсем растерялся святой отец. — Вы не понимаете всей серьезности ситуации. Прихожане Фулвертона — очень набожные люди. Многим не нравится ваше поведение. Зачем навлекать на себя всеобщее осуждение?

— Значит, меня осуждают? — переспросила она. — Разве это не один из семи смертных грехов?

— Вы поразительно осведомлены…

— Хотите печенья? — Ромильда протянула ему корзинку со сладостями.

Преподобный машинально потянулся рукой, но замер на полпути.

— Вы пытаетесь ввести меня во искушение?! Сейчас пост! Духовное лицо обязано соблюдать его!

— Пока ваше духовное лицо соблюдает пост, вашему духовному телу нужна пища и наслаждения.

Ромильда широко улыбнулась в ответ, а преподобный Маккензи вскочил с дивана и завопил:

— Вы — суккуб! Вы хотите сбить меня с пути истинного! Вы, верно, служите дьяволу, но моя вера поможет мне! Выпустите меня! — приказал он.

Ромильда с презрением оглядела с головы до ног развопившегося маггла посреди своей гостиной. Шарахнуть его Ступефаем и стереть память казалось самым простым решением. Но она не искала легких путей. Ромильда пожала плечами и произнесла преувеличенно спокойно:

— Дверь не заперта.

Преподобный Маккензи метнулся к выходу, и через несколько минут его и след простыл.

Ромильда невесело усмехнулась.

Не нужно было сдавать прорицания, чтобы предположить, что будет дальше. Через пару недель, самое большое через месяц перед её домом появятся люди с вилами и фонарями, требуя снять порчу с их детей, вернуть молоко коровам и избавить поля от засухи. Каждый раз одно и то же. Можно собирать чемодан прямо сейчас, а можно дождаться гостей, послушать, вдруг они придумают что-то новое.

В больших городах было проще, но она не могла долго жить среди камней и бетона. Ей нужен был простор, зеленые поля, в конце концов, ингредиенты для косметических зелий.

Ромильда встала, чтобы закрыть входную дверь, которую святой отец оставил нараспашку. Она потянула за ручку и совершенно неожиданно для себя увидела спрятавшуюся за ней девушку.

— Ты кто такая? — возмутилась Ромильда.

— Я… — замялась гостья. — Вам надо уезжать отсюда! И как можно скорее! — вдруг выпалила она.

— Так, — Ромильда уперла руки в бока и оглядела свалившуюся на неё «доброжелательницу».

Девушка была худой и сутулой. Неухоженные волосы, мешковатая одежда. Но больше всего отталкивал затравленный взгляд, бегающий от Ромильды к дороге и обратно.

— Заходи в дом.

— Нет! — она подняла испуганные глаза. — Я знаю, кто вы такая! Вы — ведьма! Вам гореть в аду…

— Если мне и без тебя гореть в аду, зачем ты сюда явилась? — Ромильде уже порядком надоели эти нравоучения.

— Они хотят убить вас! Я должна была предупредить! — она принялась заламывать руки.

Ситуация приобретала серьезный оборот. Ромильде стало не до шуток.

— Прекрати! — потребовала она. — Ты предупредила меня. Теперь я должна отблагодарить тебя. Пожалуйста, зайди в дом.

Насмерть перепуганная девица отступила на шаг и сильнее прежнего затрясла головой.

— Что скажут добропорядочные жители Фулвертона, если увидят, как ты стоишь на моем пороге? — предприняла последнюю попытку Ромильда.

Девушка замерла за мгновение, затем мышью юркнула внутрь. Ромильда удовлетворенно кивнула головой и закрыла дверь.

— Как тебя зовут?

— Люси.

— Очень хорошо. Садись, Люси. Я заварю тебе чаю, а ты мне расскажешь, кто хочет меня убить и зачем.

— Не надо чая, я не буду, я не могу, это грешно… — бубнила Люси себе под нос.

Терпение Ромильды лопнуло. Она взяла палочку, направила на побледневшую от страха Люси, и та в одну секунду перестала причитать и начала широко улыбаться.

— Что вы со мной сделали? — спросила она, безуспешно пытаясь скрыть улыбку. — Я никогда себя не чувствовала так… Мне весело! Это счастье, да?

— Это Веселящие чары, — ответила Ромильда. — Через пару часов выветрится. Хотя так гораздо лучше.

Действительно, Люси заметно преобразилась. Теперь её можно было бы назвать симпатичной, но критичность ситуации брала верх.

— Я не должна говорить об этом с улыбкой, но они наняли человека, — сказала она. — Он придет и убьет вас.

— Мужчину или женщину?

— Мужчину, конечно.

— Это хорошо.

— Простите, но что в этом хорошего?

— Мужчина выберет простой и действенный способ, женщины гораздо коварнее, — объяснила Ромильда. — Что хочешь в награду? Могу сделать тебя красивой, хочешь?

Она покачала головой.

— Но ведь у тебя есть сокровенное желание? Подумай, завтра меня здесь уже не будет. Когда тебе ещё представится шанс получить то, что ты давно заслужила?

Люси перестала прятать глаза.

— У меня был друг, — заговорила она. — Но его опоили вашим зельем. Дважды. Если бы нашлось что-то, что сможет вернуть мне его дружбу…

Ромильда взглянула на неё по-новому. Вот она, третья по счету миссис Максвелл. Худая и бледная. Они будут отлично смотреться вместе. Как жаль, что она не увидит, чем же закончится эта история.

— Дружбу, говоришь, — Ромильда встала и вышла из комнаты, чтобы вернуться с двумя флакончиками. — Этот, — она поставила один из них на стол, — вернет тебе друга. А этот, — она открыла второй и поднесла его к Люси, — подарит тебе мужа или любовника, кого сама захочешь. Что ты чувствуешь?

Люси замерла, глядя на Ромильду, как кролик на удава, и заговорила, словно под гипнозом:

— Дерево… Сосна! Цветы… на окне… Розы? Рубашка… мужская! Пахнет…

Совершенно безумным взглядом она уставилась на Ромильду, не переставая улыбаться, часто-часто задышала и выпалила:

— Так нельзя! Это грех! Вы — ведьма! Это грех!

И побежала прочь, остановившись у двери, чтобы ещё раз попросить:

— Пожалуйста, уходите! Они убьют вас!

Люси стрелой помчалась через поле к реке, хохоча и выкрикивая что-то нечленораздельное.

Ромильда покачала головой: наверное, перестаралась с Веселящими чарами. Затем вышла на веранду, сложила руки рупором и издала звук, больше похожий на сухой треск. Тут же к ней подлетел черный дрозд и принялся клекотать на все лады, порой вставляя пару мелодичных флейтовых мотивов.

Ромильда слушала и кивала, иногда переспрашивая:

— Вдова Ригби? Никогда бы не подумала… Уже? Где? Старая мельница, конечно… Очень удобно. Целится в окно моей спальни? Это уже интересно…

Ромильда могла аппарировать отсюда прямо сейчас. Через пару дней вернуться, спокойно собрать вещи. Но это было слишком просто для женщины, которая родилась, чтобы побеждать.

Она вернулась в дом, прошла в спальню и произнесла:

— Протего максима.

Теперь ей не были страшны никакие маггловские пули. Даже если они пробьют установленный ею щит, то будут двигаться дальше со скоростью сонной мухи. Ромильда метнулась к прикроватной тумбочке и достала из ящика заветную баночку с кремом. Не для продажи, а только для личного использования. Затем нарочно встала напротив окна и скинула с себя мантию.

Когда-то давно, ещё в юности, она думала, что с помощью амортенции сможет заполучить любого, кого захочет. Теперь она использовала куда более действенные методы.

— Амортенция… Детский лепет!

Ромильда методично втирала крем, не пропуская ни одного изгиба своего тела. Её кожа засияла, волосы ожили, а тело стало совсем невесомым, готовым взлететь в любую минуту. Близость опасности обостряла чувства и ощущения.

Наконец, в дверь ударило что-то тяжелое. Ромильда издала победный клич и отправилась встречать добычу.

На пороге стоял мужчина в неприметной серой одежде и маске, закрывающей лицо. В прорезях виднелись остекленевшие безумные глаза. Видимо, он пытался сопротивляться.

Ромильда поманила его. Он сделал пару шагов вперед, прежде чем упасть перед ней на колени. Одним движением палочки она закрыла все окна и двери, нетерпеливыми руками стащила с лица маску.

— Хороший, — улыбнулась она, погладив его по щеке. — Можно даже не поить тебя оборотным.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его. Остекленевшие глаза теперь смотрели преданно и изумленно.

— Даже очень хороший, — Ромильда оторвалась от него, её дыхание сбилось. — Пожалуй, оставлю себе. Имя?

— Джуд, — через силу прохрипел он.

— Мне нравится, — удовлетворенно прошептала Ромильда. — Ты ведь тоже любишь вмешиваться в судьбы других людей, да, Джуд? Но ты в них ставишь точку, а я даю людям то, чего они хотят. Делаю им приятно. Тебе тоже сейчас будет очень, очень приятно…

* * *

Посреди ночи в небе над Фулвертоном раздался звук пожарной тревоги. Местные жители в панике выскакивали на улицы в пижамах и ночных рубашках. Горело где-то за городом, в полях.

Пока из Эллистауна прибыли пожарные машины, огонь успел охватить дом целиком. Тушить уже не было смысла. Пожарным оставалось следить, чтобы пламя не перекинулось на соседние дома.

Дом Ромильды полыхал, словно факел в ночи, освещая лица добропорядочных жителей Фулвертона рыжими отблесками.

— Господь, помилуй нас! — крестилась птичница Марта.

— Действует-то он наверняка… — протянула Джулия, чтобы слышал только её муж.

— Ох, миссис Бангало, кто же знал? — развел руками Билл.

Пруденс давилась рыданиями где-то в стороне, пока мистер Максвелл, не замечая пожара, жадно обнимал Мишель у всех на виду, что ей уже порядком надоело, судя по выражению лица.

Преподобный Маккензи без конца бубнил молитвы, порой поднимал взгляд на полыхающее пламя, кивал каким-то своим мыслям и продолжал неустанно молиться.

Почтенная вдова Ригби наблюдала за всем молча и торжественно, пока крыша горевшего дома не рухнула, взметнув сноп искр. После она отправилась домой. С чувством исполненного долга легла спать, чтобы уже никогда не проснуться.

* * *

— Это невероятно! Не может быть! — воскликнет запоздавший посетитель «Черной птицы», когда хозяйка будет протирать стойку, намереваясь закрыть бар. — А что же стало с Люси?

— Люси? Она нашла свои алмазы в небесах на пороге этого бара, когда вернулась с пожарища.

— Алмазы?

— Два флакончика, одинаковых снаружи, но разных внутри.

— Так она все же пустила их в ход? — при этом они все делают очень заговорщицкий вид.

— Нет, она бережет их до сих пор, — всякий раз отвечает хозяйка.

Затем достает откуда-то нетронутые стеклянные ёмкости, доверху наполненные чем-то. Открывает один и предлагает понюхать.

— Что вы чувствуете?

— Ничего, — удивляются посетители.

— А теперь? — она предлагает понюхать второй.

— Тоже ничего.

— Вы просто не верите в волшебство, — улыбается она и прячет свои «алмазы».

— А что чувствуете вы? — настораживаются посетители. — Какой запах?

Хозяйка всегда оставляет этот вопрос без ответа.

— Миссис Максвелл, я закончил на кухне, можно я пойду домой? — спросит усталый повар, а посетители воскликнут:

— Не может быть!

Но бар закрывается, истории заканчиваются, а наутро никто уже не может вспомнить, то ли бар назывался «Черная птица» потому что под его крышей всегда селились черные дрозды, то ли наоборот.

 

* (нем.) — гадалка, колдунья, ворожея.

** (фр.) — непереводимые ругательства.