Уметь узнать свое (гет)

Когда Сириус упал за завесу в Арке, Гермиона знала, что он обязательно вернется. Рано или поздно, но опять шагнет в их мир, отыщет ее и улыбнется так, как умел только он.

У Гермионы Грейнджер имелся маленький секрет, который она не смогла бы доверить никому: знак на коже, под правой лопаткой — силуэт Грима, воющего на луну. При первой встрече с Сириусом кожу обожгло огнем, словно ее ужалили, оставили навеки след, не выводимый никакой магией. Сириус тогда смотрел на нее и улыбался. Тихо, печально, словно хотел сказать — зачем, мол, я тебе такой нужен? Не повезло тебе, девочка.

Но Гермиона была уверена: нужен, важен. И именно такой. Один-единственный, надломленный, с шальным ярко-синим взглядом. Притягательный, родной.

На запястье Сириуса тут же проявилась тонкая вязь из слов неизвестного языка. Это могло значить, что Гермиона дарована ему судьбой и теперь его фава, а могло не значить ничего, абсолютно ничего. Но она надеялась, что знаки на коже у них взаимные, олицетворяющие предназначение. Вера, что удастся вытащить Сириуса Блэка из Арки, не умирала в ней никогда.

Пятнадцать лет непростых и опасных поисков растянулись в вечность и напоминали тяжелый изнуряющий сон. Было всё: боль и отчаянье, усталость, упрямство и уйма старинных фолиантов, непонятные и жестокие заклятия, напоминающие темномагические, недосып, сорванные нервы, проблески надежды, а иногда и разрывающая душу тоска, и горение знака под кожей. И только любовь питала силой, служила утешением. Предназначение. Надежда. Упорство. И тонкая грань между верой в чудо и отчаяньем. Надо было выстоять. Гермиона любила и ждала. Она искала. Ведь знала, что магия фавы, дарующей крылья по предназначению, должна вытащить из любой беды, приманить, обезопасить, стать опорой.

И вот теперь, спустя столько лет, короткая запись на сохраненных магией листах полуистлевшей книги жгла Гермионе глаза смутно узнаваемыми письменами, такими же, как когда-то на запястье Сириуса. Что это? Долгожданная подсказка или злая ловушка? Чтобы понять смысл, пришлось согласно инструкции на магическом шумерском капнуть собственной кровью на пергамент. Буквы сразу вспыхнули ярче и, перемешавшись, расползлись в строчки с внятным содержанием. Три слезы и немного любви — вот и всё, что нужно для заклинания-путеводителя, возвращающего в реальный мир. Риск был большим. Тоска по потерянному предназначению — еще больше. Гермиона медленно выдохнула, решилась и зачитала вслух нужные слова.

Три слезы: грусть о прошлом, сожаление о настоящем и затаенная надежда на счастливое будущее. Всё так просто: слёзы и кровь, немного любви. В инструкции так и было написано: «Немного любви, самая малость». На коже под лопаткой завозился Грим, перебирая лапами, будто ему захотелось бежать быстро-быстро, преодолевая в прыжке непробиваемую преграду.

Три слезы. Капля крови. И тихий шелест в воздухе от сработавшего древнего заклинания.

— Фава, я пришел. Не мог не прийти.

Пронизывающий до костей ветер бился в тонкой такни шторы на распахнутом окне. Гермиону передернуло. Совсем как та страшная вуаль в Арке в Отделе тайн. Совсем как тогда… И слишком реалистично.

— Сириус, я сплю? Мне холодно. Почему так холодно?

— Капля твоей крови. Всё решено. Мы будем счастливы. Предназначение. Ты же этого хотела? — его взгляд почти тот же, иссиня-яркий, а на губах привычная улыбка. — Что нам преграда между мирами? Что нам время? Ты же этого хотела, фава моя?

— Я хочу проснуться, Сириус. Ты меня пугаешь… — его пальцы были холодны, а на запястье — никаких слов, нет знака предназначения. Что-то не так. Всё неправильно.

— Ты призвала меня. Я пришел. Уже не разбить завязанного на крови.

— Сириус! — позвала Гермиона, с трудом преодолевая морок и превозмогая нестерпимую головную боль. — Сириус! Только ты! Я зову только тебя, предназначенный судьбой, оберегаемый моим предназначением по судьбе.

Штора дрогнула на окне и опала. Ветер стих, письмена в книге перестали гореть огнем и посыпались серым пеплом на скатерть. В комнате уже никого не было. Страшный призрак ушел, ошибшийся, чуждый, перепутавший миры, вырвавшийся не к той фаве.

— Сириус… Как больно. Ты должен был меня слышать. Должен! Мой Сириус. Мой анимаг-пес. Пятнадцать лет поисков и надежды… Ну же, Сириус!

На небе проступил тонкий месяц, разгоняя тучи и разрывая темноту ночи. Больше не было холода. Можно не кутаться в домашний халат и старый плед, доставшийся в наследство от прадеда.

Печально выдохнув, Гермиона захлопнула книгу и отложила ее в сторону. Что ж, придется опять искать. Столько, сколько понадобится. Немного любви… Какое странное условие к произнесенному заклинанию. Всего малость… Но так не бывает. Любовь не измеряется, частями не продается, не выплачивается.

За окном вдруг послышался отчаянный лай, будто подтверждая правильность ее мыслей. Кто-то заскребся во входную дверь: решительно, громко, отчаянно. Не как гость, но как имеющий право, как ожидаемый фавой.

Гермиона мгновенно преодолела длинную лестницу в несколько проемов, перепрыгивая ступени и позабыв, как дышать. Трясущиеся пальцы никак не справлялись с задвижкой и замком, а сердце было готово выпрыгнуть от радостного понимания: он нашел её, узнал, вернулся! Свой. Родной. Такой родной Сириус!

И уже на рассвете в лучах восходящего солнца двое, сидящие на пороге у распахнутой двери, смогли преобразиться. Пес принял человеческий облик, и на его запястье проступило имя Гермионы, а та, уставшая и изможденная долгим ожиданием, помолодела и расправила за спиной крылья — символ дождавшейся и счастливой фавы. Теперь она сможет летать.

— Заклинание сработало, не зря я потратила столько лет.

— Это не заклинание, — тихо зашелестел незнакомый голос у ее уха; Сириус этого не слышал. — Всё потому, что ты сделала правильный выбор. Ты могла забрать у Арки только свое. Перепутала бы, не признала настоящего и упала бы за вуаль сама, — голос был неприятен и сух, будто песок пустыни.

— Кто здесь?

— Что было — то было, что есть — забирай. Сможешь удержать — будет твоим. Он отвык от солнца. Любви-то хватит?

Гермиона подскочила, осматриваясь. Предназначение. Оно говорит с ней. Кто же придумал эту Вселенную, когда при первой встрече предназначенные получают знак на кожу, символ, что обрели друг друга? Почему таких мало? Почему повезло именно Гермионе? Все эти вопросы готовы были сорваться с языка, но она тут же всё забыла, как только заметила, как вдруг побледнел Сириус, стоящий под лучами солнца. Он будто таял, истончаясь…

— Сириус! — Гермиона прильнула к нему, обхватила руками, пытаясь удержать, прикрыть своими крыльями. — Сириус! Не покидай меня. Ты так нужен!

Он смотрел и верил ей, тянулся ближе, прижимал к себе, вел уже полупрозрачными пальцами по ее щеке.

— Я всегда это чувствовал… Что нужен тебе. Всегда.

Минуты тянулись мучительно медленно и вместе с тем рвались, как короткие мгновения, как струны на сломанной скрипке. Воздух звенел от напряжения, стук двух сердец разрывал томительную тишину. Как больно… Но нужно удержать. Удержаться самой. Крыльям не хватает сил… Не отпускать… Каждая секунда шуршала, как опадающий песок.

«Я смогу. Я сильная. Столько лет. Он мой. Он нужен… — думала Гермиона. — Моей любви хватит…»

Очнулись они одновременно, все так же отчаянно вцепившись друг в друга. Солнце было уже высоко над горизонтом, а равнодушный песок давно перетек в невидимых часах, отмерив пройденный этап. Бледный, но вполне себе живой и дышащий Сириус стоял рядом, довольно щурился на солнечные лучи и тихо шептал:

— Сколько лет прошло, моя фава? Я много пропустил. Так много…

— Ты успеешь наверстать, — улыбнулась ему Гермиона, пряча за спину крылья, маскируя их от окружающих незаметным заклинанием. — Пошли. Гарри тебя заждался. Все будет хорошо. Теперь — непременно будет. Любые заклинания не важны. Я это поняла.

— А что же важно?

— Уметь чувствовать свое.

— И откликаться, — согласился Сириус.