Зима – не время для сказок (гет)

Холод. Всё время холод. Кажется, он проник даже в кровь и медленно обращает её в алый лёд. Гермиона кутается в шаль и безуспешно пытается придвинуть кресло к камину ещё ближе, хотя уже и так касается коленями кирпичной кладки. То и дело трёт ладони друг о друга, но они всё равно ледяные. Их не согревает дыхание. Неужели оно тоже остыло?.. Гермиона встаёт и подходит к окну, с опаской дышит на стекло, — то послушно запотевает, развеивая глупые страхи. На улице беснуется настоящая буря, словно Ведьма-Зима пляшет безумный танец, запеленав в свою белую мантию весь город.

Высокий фонарь, будто галантный кавалер, приглашает Ведьму на вальс. Та опутывает кружевом снежинок его стройный стан. Гермиона резко ударяет рукою по подоконнику — что это она расклеилась?! Ещё и года не прошло с их победы, а героиня войны уже позволяет себе лить сопли. Лучше вернуться к книгам, иначе к Рождеству экстерном седьмой курс не закончишь.

Что же так холодно? Раньше Гермиона почти не мёрзла. Раньше всегда легко спасали камины и тёплые вязаные шапки. А теперь её дом всегда натоплен столь сильно, что друзья, едва зайдя, тут же скидывают мантии и засучивают рукава рубашек. Она же всегда ходит закутанная. Спит в тёплой пижаме и под парой одеял.

Гермиона касается волшебной палочкой чайника, из его носика вырывается пар. Наливает себе чашку чая. На столе лежит очередное письмо из Мунго — в больнице её родители. Целители вот уже полгода не могут восстановить им стёртые воспоминания. Прогнозы благоприятные, только результата нет. Возможно, она несколько перенервничала и перестаралась, стирая родителям память… Чашка выскальзывает из рук и со звоном разбивается. Гермиона резко дергается, но несколько капель кипятка всё равно попадают ей на ноги. Однако то ли из-за теплых толстых штанов, то ли по иной причине она ничего не чувствует. Молча смотрит на осколки и лужицу с чаинками, а по щекам медленно бегут слезы. Что же она натворила?!

* * *

На следующий день к ней заходят Гарри и Рон. Они постоянно пропадают на подготовительных курсах в Аврорате. Гермиона подкладывает голодным мальчишкам на тарелки добавку и пытается улыбаться. Она старается не вешать на них ещё и свои проблемы. Рон потерял на войне брата, а о Гарри и говорить нечего… если кто из них троих и вправе страдать посттравматическим синдромом, то только он.

Рон уговаривает её переехать со съемной квартиры к семье Уизли в Нору. Гарри вскользь упоминает дом на площади Гриммо. Рон замечает, что тогда могут пойти слухи, будто герои войны — Поттер и Грейнджер - живут вместе, а ведь сейчас журналисты разве что в туалет к ним не заглядывают. Гарри равнодушно пожимает плечами, говоря, что если Гермиону это не беспокоит, то его и подавно. И оба вновь принимаются с жаром убеждать Гермиону переехать хоть к кому-нибудь из них. Ведь это же глупости: жить на съемной квартире, когда есть друзья.

Грейнджер лишь поплотнее запахивает шаль да тайком греет руки о чашку с чаем, который словно остывает быстрее, чем у других. Если мальчики заметят это, то вновь начнут уговаривать её показаться целителю.

Гарри уходит из кухни в гостиную, когда его вызывает по камину Кингсли, перенаправленный сюда из дома на площади Гриммо Кикимером. Рон нерешительно касается ладони Гермионы:

— Как ты?

— Нормально. Учусь, — она пытается улыбнуться.

— У тебя руки ледяные, — он принимается отогревать её ладони своим дыханием.

Гермиона одновременно чувствует нежность и неловкость — ей до сих пор трудно принять тот факт, что она не испытывает к Рону ничего, кроме дружеских чувств. А ещё выше её сил объяснить ему, что тот единственный поцелуй в Тайной Комнате был всего лишь результатом бешеного адреналина в крови и осознания возможности скорой смерти в бою.

И в эту секунду губы Рона накрывают её рот. Она тут же отстраняется, виновато глядя на друга. Тянула, тянула с объяснением и вот — дотянула! Просто сначала все эти торжественные парады и не менее торжественные похороны, потом — у мальчишек курсы при Аврорате, у неё — обучение экстерном — всё это создавало такую благоприятную возможность откладывать неприятный разговор ещё и ещё.

Рон молчит, только плотнее сжимает губы.

— Прости! — Гермиона чувствует, как к той тяжкой ноше стыда, что могильной плитой лежит на её плечах, добавляется ещё немного.

— Я всё понимаю, — тихим напряженным голосом наконец отвечает Рон.

Гермиона отходит к окну. Какие-то хулиганы разбили фонарь, и теперь улицу окутывает зябкая тьма. Только лёд тускло поблескивает в бледном свете луны.

— Гермиона, — едва слышный шёпот.

Она оборачивается и видит, как Рон медленно начинает крениться и падает со стула.

— Что с тобою?!

Лицо друга мертвенно-бледное.

— О Мерлин! Гарри! Гарри, иди скорее!

Дальнейшие несколько часов превращаются в круговорот кошмара. Рона отвозят в Мунго. Пока целители совещаются, Гарри и Гермиона ждут в коридоре. Грейнджер окидывает ненавидящим взором эти опостылевшие стены. Сколько раз за последние полгода она приходила сюда?

Потом из палаты выходит сухонький старичок — главный целитель Мунго Артур Нельсон.

— Это проклятье, — чуть скрипучим голосом говорит он.

Целитель даже ниже Гермионы, но почему-то производит впечатление сдержанной силы. Форменная лимонная мантия придаёт его морщинистой, сухой, как пергамент, коже ещё более желтоватый оттенок.

— Повторите снова весь сегодняшний день пострадавшего.

Гарри в очередной раз начинает описывать их занятия в Аврорате.

— А потом?

Гермиона покорно пересказывает меню немудреного ужина. В груди почему-то холод, а сердце стучит отчаянно и как-то сбивчиво, словно потеряло свой ритм.

— А потом? — главный целитель смотрит проницательным взглядом.

— Рон меня поцеловал, — тихо отвечает Гермиона, отчего-то стараясь не смотреть на Гарри.

— Дайте мне вашу руку, мисс, — просит целитель.

Сжимает в горячей ладони её пальцы, считает пульс. И рассеянно спрашивает:

— Разве у нас холодно в больнице, мисс Грейнджер?

— Да!

— Нет.

Одновременно отвечают Гермиона и Гарри.

Целитель Нельсон щурится, как старый кот:

— Всё дело в вашем поцелуе, мисс Грейнджер. Боюсь, что на вас так называемое проклятье «Холодного сердца». Явление редкое в наши дни, но порою встречается. Мистер Уизли поправится через пару дней, а вот вы… надо подумать. Но, мисс Грейнджер, постарайтесь пока не целовать любимых людей и вообще избегать долгих прикосновений.

Теперь холод полновластно вступает в свои права — легкие словно смерзаются в ледяной ком. Гермиона чувствует, как кровь отливает от лица. Всё становится так просто и понятно, что даже смешно.

— Но почему?! — это восклицает Гарри.

Её милый, смелый Гарри. Он как всегда решителен и готов бороться со злом.

— Природа этого проклятья мало известна, мистер Поттер, — отвечает целитель Нельсон. — Оно больше похоже на сказку. Старую пафосную маггловскую сказку, которая появилась, увы, не на пустом месте. Вы же читали «Снежную королеву»? Думаю, мисс Грейнджер никто не проклинал. Просто иногда в жизни волшебников существует такие моменты… когда они, как бы сказать, не в ладу со своею магией.

Гермиона медленно делает шаг назад — пол, словно лёд, скользит под ногами. Холодные белые стены больничного коридора. Пятый этаж — тут в том числе и палаты для потерявших рассудок. Зима мягко, словно мать, обнимает Гермиону за плечи: «Больно? Ты желаешь покоя? Покоя и вечного холода?» Да, да, да… Как хорошо ничего не чувствовать.

Гарри хочет взять её за руку, но Гермиона резко отшатывается:

— Нет! Нельзя! Оставь меня!

И бросается к выходу.

Она выбегает на улицу без тёплого плаща. Но ей уже не холодно. Лёд обретает форму… форму её тела. Снег немедленно летит ей в лицо, ветер целует в губы. Снежинки сплетаются в мантию для неё. Ветер гонит седые облака по темному небу, среди них серебряным диском скользит луна — надменная и равнодушная к людским чувствам.

— Гермиона! Подожди! — Гарри выбегает следом за ней.

Нет! Она губит всех, к кому прикасается: сначала родители, теперь Рон. Она не может позволить Гарри вновь рисковать! И Гермиона аппарирует в свою квартиру.

Ледяной ветер словно перемещается вместе с ней. Стучат ставнями окон сквозняки. В теплой комнате снежинки, запутавшиеся в волосах, начинают погибать. Гермиона вскидывает волшебную палочку, снова и снова запечатывая заклятьями двери, чтобы никто не пришёл больше к ней в дом. Она кружится по комнатам в безумной пляске, как совсем недавно по улицам носилась вьюга. Слезы текут по щекам, тут же застывая крошечными хрустальными каплями.

Какое изысканное наказание для всезнайки, которая положила годы своей юности, чтобы обуздать любые чувства! Для героини войны, что ни минуты не сомневаясь, лишила памяти собственных родителей; чья рука не дрогнула, накладывая то роковое заклятие. С чьих губ слетали Непростительные, а люди… нет, враги, конечно, падали нелепыми куклами.

Звенит и мечется в тесной квартире холодный, вольный ветер. Мелкий снег засыпает немудреную мебель. Остужает ещё теплые угли в камине. А свечи в подсвечниках покрываются льдом.

Наконец, обессилев, Гермиона опускается на пол. Долго разглядывает свои руки: они совсем белые, словно у снежной скульптуры. Глухо смеется. Скидывает мантию — мантия больше не нужна. Подходит к зеркалу. Дышит. А оно остается таким же прозрачным.

* * *

Гермиона смотрит по старенькому маггловскому телевизору сказку о Снежной Королеве. Вся комната давно припорошена снегом. Стекла изрисованы морозными узорами. В чашке вместо чая — лёд.

Гермиона слышит, как тикают часы, и думает: когда же проклятье навсегда заберет её. И тогда будет только покой… и холод. На экране Герда, сражаясь с трудностями, идет освобождать Кая. А тот околдован осколком дьявольского зеркала да одурманен поцелуем Снежной Королевы. И всё пытается, бедный мальчишка, сложить из льдинок слово «вечность». Грейнджер едва заметно усмехается, глядя в холодные глаза Снежной Королевы — эти глаза она теперь видит в зеркале, а ведь в детстве всегда думала, что похожа на Герду.

Часы тихонько отзванивают одиннадцать вечера — скоро конец. Гермиона знает, что где-то там люди, которых она прежде имела право называть своими друзьями, пытаются прорваться сквозь её чары. Зачем? Ведь покой — это так хорошо. Ведь лёд — это так волшебно.

Гермиона думает: забавно трансфигурировать себе такое же платье, как у Снежной Королевы, тем более что съемная квартира уже почти стала ледяным дворцом. Голубой шёлк юбки скользит по ногам. На экране Герда обнимает Кая — Снежная королева повержена, что же, логичный конец. Отрицательный герой всегда погибает. Жаль, в этой пьесе именно она, Гермиона, тот самый отрицательный герой.

— Гермиона, открой сейчас же! — такой знакомый голос.

Гарри? Они дружили.

Гермиона выходит в коридор, шлейф снежинок тянется за ней.

— Гермиона! Я выбью дверь!

Как он прорвался сквозь её чары? Всё-таки Гарри и впрямь сильный маг.

— Не стоит, — шепчет она в замочную скважину.

От её дыхания металл покрывается инеем.

— Гермиона, — Гарри явно обрадован, что она всё же откликнулась. — Рона отпустили из больницы в Нору. Он просил передать, чтобы ты не смела винить себя! Ну ведь всякое бывает, мы все вместе столько пережили… Открой мне дверь.

— Это хорошо, что он не сердится. Спасибо, что сообщил. Иди, Гарри. Иди домой.

Она слышит, как часы отбивают половину двенадцатого ночи. Скоро.

Гарри снова яростно стучит, и от его прикосновений волшебный лед начинает немного подтаивать.

Гермиона в ужасе отшатывается от двери, чувствуя исходящее из-за неё тепло.

— Уходи! — гневно кричит Гермиона, отбегая подальше.

Снежинки, словно верные бабочки, летят за ней.

Дверь содрогается от удара и распахивается. Гарри влетает в коридор:

— Не смей! Слышишь? Прятаться от меня!

Гермиона вдруг видит, как пылает огненным багрянцем его форменная мантия, как сверкают глаза. Слишком много жара. Она опасливо отходит в гостиную:

— Не приближайся.

Зачем он нарушает её покой? Зачем мешает ожидать сладкий сон?

— Красивое платье, — как-то странно улыбается Гарри, надвигаясь на Гермиону.

— Ну что ты хочешь?! Чтобы я и тебя заморозила? Только ты лёгким обмороком не отделаешься — навечно уснешь… смотри!

Грейнджер проводит рукой, и хрустальные подвески на люстре превращаются в сосульки, снег сыплется на плечи Гарри белым пеплом.

— Кажется, ты перечитала сказок, — замечает он и делает ещё один шаг, протягивает руку, — коснись меня, Гермиона. Вспомни, ты же наша подруга, наша вечная всезнайка. Золотой мозг Гриффиндора. Ведь то, что происходит у нас в голове, частенько становится правдой. Не позволяй глупым страхам менять реальность.

— А её не изменить, — горько усмехается Гермиона. Когда она глядит в эти пронзительно-зелёные глаза, что-то немножко колет в сердце, совсем чуть-чуть. — Ты даже не можешь дотронуться до меня.

— Могу!

Он совсем близко, жар его дыхания опаляет ей лицо. Она пугается — холод чуть отступает.

— Не надо, — шепчет Гермиона, чувствуя, как по щекам текут странные капли. — Не надо, Гарри, это смертельно.

А потом её хватают в охапку и целуют прямо в губы. Словно солнце захватило в объятья, жаркие и ошеломительно-живые. Сердце вдруг пускается вскачь. Сильные, чуть шершавые ладони стискивают плечи, гладят обнаженную наколдованным платьем спину. Сладковатые губы и едва уловимый запах волос Гарри.

Наверное, так пахнет солнце. Не надменно-блестящее зимнее, а самое настоящее летнее солнце, похожее на ураган ослепительного счастья!

Кровь бежит по венам, дыхание обжигает горло изнутри — как это прекрасно — жить! Гермиона приподнимается на цыпочки и сама целует Гарри. А потом вдруг обнаруживает, что её руки сами собой стягивают с него мантию, а потом и рубашку в попытках прижаться к тёплому мужскому телу. Для девушки, чей опыт исчисляется несколькими школьными и одним фронтовым поцелуями — это довольно круто.

— Холодно, — словно извиняясь, бормочет и улыбается она.

— Не удивительно, — Гарри тоже улыбается и выдыхает ей в губы. — Что ты тут устроила?

Он одной рукой, словно для надежности, продолжает стискивать её в довольно-таки ощутимых, грубоватых объятьях, а другой резко взмахивает волшебной палочкой, разжигая трескучий огонь в камине. А потом стягивает с Гермионы тонкий шёлк и прижимает к себе.

— И платье тонкое — дурацкое, — как-то хрипло говорит Гарри.

Она чувствует обнаженной грудью жар его тела и задыхается от возбуждения.

— Ты же сказал, что оно красивое.

— Красивое, — рассеянно отзывается Гарри, целуя её в шею и оглаживая горячими ладонями голую спину, — но дурацкое.

И резко сдергивает платье до конца, ласково пробегая пальцами по обнажившимся бедрам.

Часы бьют полночь, но ей уже плевать, она со странным не то выдохом, не то стоном прижимается ещё ближе. А потом они вместе с Гарри в четыре руки пытаются расстегнуть широкий ремень на его брюках.

Гермиона слизывает запах Гарри с его ключиц. Где-то мелькает мысль, что на кровати было бы удобнее — особенно когда тебя тяжелым телом вжимают в узкий, зараза такая, диван. Но потом это становится неважно. Когда влажные губы покрывают жадными поцелуями грудь, когда проворные пальцы сдирают жалкие остатки белья, когда хочется тереться о нахально ласкающую ладонь. Даже въедливый мелкий страх, сидящий холодной иголочкой где-то глубоко, внутри рационального господина-мозга, отступает. Остаются только чувства, эмоции, ну и инстинкты. Потому что Гермиона внезапно обнаруживает, что этот бессвязно и откровенно стонущий голос — её.

На секунду Гарри вдруг отстраняется и смотрит ей в лицо. У него так расширены зрачки, что глаза кажутся почти чёрными. Эта пауза ему явно дается нелегко, он прерывисто дышит и порывается сгрести в кулак обивку дивана:

— Гермиона. Я говорю это вполне осознанно… я люблю тебя.

Вот так и превращаются в солнце. Это не инстинкты, это любовь — солнечная и бессмертная.

Гермиона улыбается исцелованными губами:

— И я тебя, Гарри. Мне больше не холодно.

Они чуть ли не до хруста костей стискивают друг друга в объятиях. А потом Гермиона прикрывает глаза от ожидаемой, но всё равно неожиданной боли. Как говорилось в одной книжке: это не страшнее, чем упасть с лошади. Гермиона утыкается носом в шею Гарри — кто о чём, а всезнайка о книжках. Невольно впивается ногтями в его напряженные плечи, ловит его странный, шалый взгляд, ловит его поцелуи. И чуть улыбается:

— Ещё.

А дальше есть только близость. Единение. И солнце. И Гарри.

* * *

На следующий день они вместе приходят в Нору. Рон, всё ещё немного бледный, лежит на диване и задумчиво переставляет фигурки на шахматной доске. Ни Гермиона, ни Гарри не успевают ничего сказать, как вдруг всегда такой непроницательный в том, что касается отношений, Рон всё понимает, чуть криво усмехается:

— Ну что ж, похоже, есть вещи, которые должны произойти. Судьба. Права была рехнувшаяся Трелони. Не будем больше об этом. Ладно? — эту тираду он выпаливает на одном дыхании, а на щеках даже проступает бордовый румянец.

Гарри и Гермиона выдыхают с облегчением и подходят к Рону. И все вместе крепко обнимаются, как и всегда.

В гостиную заглядывает миссис Уизли с кофейником и булочками. Пока Поттер и Грейнджер разговаривают с ней, Рон тихо ударяет кулаком в подушку и прикрывает глаза — на некоторые вещи просто нужно время, чтобы не только признать, но и принять. А когда Гермиона оборачивается, он ей говорит:

— Там письмо из Мунго пришло на твоё имя. К тебе на квартиру прорваться не смогли, вот и перенаправили на адрес Норы.

— Спасибо!

Она быстро открывает конверт:

— Мерлин! — прижимает ладони ко рту.

Мальчишки кидаются к ней.

— Нет, нет, новости хорошие, просто чудесные. Целитель Нельсон пишет, что к моим родителям постепенно возвращается память. Во всяком случае, папа уже сказал, что обязательно выпорет меня за самоуправство, хоть я и ведьма.

В гостиной раздается смех. А Гарри случайно задевает рукою шахматную доску и волшебные фигуры с возмущенным визгом сыплются на пол.

* * *

На Рождество в Норе неожиданно собирается уйма народу. Весь Орден Феникса, весь Отряд Дамблдора — такое ощущение, что Молли Уизли решила объять необъятное. К этому первому поствоенному Рождеству все относятся с лёгким трепетом и восхищенной нежностью. Люди бродят по тесной Норе, обмениваются подарками, целуются под омелами и просто чуть неверяще улыбаются друг другу.

Гарри хотел предложить куда более просторный дом на площади Гриммо, но потом вдруг осознал, что не может отобрать у всеобщей матери миссис Уизли право быть хозяйкой этого Рождества. По комнатам разносится запах праздничного пудинга, а в гостиной с дикими воплями и хохотом ловят сбежавшего гнома, который не пожелал быть традиционным «рождественским ангелом» на елке.

Гермиона думает, что, хотя иногда то она сама, то Гарри просыпаются от ночных кошмаров, а в Норе висит траурный портрет Фреда; хотя в огненно-рыжих волосах миссис Уизли появилась седина; хотя порою, разглядывая фотографии, кто-то вдруг отворачивается и тайком вытирает глаза — жизнь продолжается. Люди смеются, гном брыкается. Андромеда рассказывает миссис Уизли, как Тедди развлекается тем, что по десять раз на дню меняет внешность и заставляет игрушки бомбардировать стены. Омелы скользят под потолком, коварно поджидая влюбленные парочки. А Лаванда Браун, ловко замазав свои шрамы косметикой, облачилась в такое откровенное платье, что парни ей в лицо просто не смотрят, зависая на глубоком декольте. Но Лаванда решительно штурмует Рона.

Гарри подходит сзади и обнимает, Гермиона откидывает голову ему на плечо. Гном ласточкой ныряет в окно и исчезает в сугробе. Шумная ватага в погоне за беглецом не закрывает входную дверь. Лёгкий снежный вихрь врывается в коридор.

— Тебе не холодно? — спрашивает Гарри.

Гермиона вытирает капельку воды с его скулы там, где растаяла снежинка.

— Нет. Теперь мне всегда тепло.

Они медленно идут по коридору.

— Как думаешь, у Рона есть шансы убежать от Лаванды? — улыбается Гермиона.

— Против такого декольте у него нет шансов, — усмехается Гарри.

— Ах, значит, декольте ты заметил! — Гермиона шутливо тычет его кулачком в бок.

— Ну, знаешь, я, конечно, близорук, но не настолько же, — разводит руками Гарри. — А ещё я заметил, что на третьем этаже есть омела, под которой мы ещё не целовались.

— Прекрасная мысль, — кивает Гермиона.

И они вместе поднимаются по лестнице.