В ритме Нового Света (джен)

Одинокий, он стоял, в нетерпении притоптывая ритм канкана. Можно ли считать канканисток шлюхами? Если да, значит, все шлюхи отправляются в «Мулен Руж»*?

Тириоми вздохнул, кутаясь в большеватую для него мутоновую шубейку. Одинокий, он стоял у борта «Робкой девы», и его притопывания звонкой дробью отдавались от железного настила. Береговой маяк впереди засветил белым пламенем, обозначая, что проход к устью безопасен.

Морская болезнь как раз прекратилась, Хэлдон перестал донимать его проповедническими речами, а воды океана наконец перекрыла суша. Для счастья не хватало только бутылки красного бургундского в одной руке да женской груди в другой.

Ночь уже развернула звездное полотно, устье Миссисипи встретило их утробным журчанием и затемненной мглой кустарной зеленью по берегам.

— Ну, что, Бес, мы почти на месте, — рядом оказался Эйегоно, блестящий впотьмах возбужденными глазами. — Как ты на это смотришь, карлик?

— Я буду рад поскорее оценить все удобства новоорлеанских гостиниц и куртизанок. Как там моя загадка?

— О, я пришел к самому логичному ответу, — в темноте было видно, как он лукаво ухмыльнулся. — Все шлюхи отправляются к тебе в постель.

Тириоми криво ухмыльнулся. Спокойного житья-бытья ему все равно не дадут, так почему бы не замучить всех хитрыми загадками? После фиаско Донэллы в Нью-Йорке и победы над ней Ланнистинов он возглавил людей Таргарини. Тириоми запросто мог бы вскипеть обидой на Джона и Донэллу за то, что бежали, не сказав ничего ему, но, после того как он получил свой масляный портрет в окружении прекрасных обнаженных нимф, обиды как и не было.

Впрочем, удержать правление надолго не получилось. Старки были разгромлены, Тиреллы Чикаго поддерживали Ланнистинов. Помощи неоткуда было ждать. А потом людей Таргарини перестреляли, и он утвердился в решении бежать. Пред тем, однако, оставил подарочек семье в виде умерщвленного отца.

«Куда отправляются шлюхи?» — последнее, что слетело с властных губ Тайвина, прежде чем пуля выбила из него жизнь и власть. Тириоми, бежав, желал исполнить давешнюю мечту посетить все чудеса света наперекор былому указанию отца.

— Вот он, Новый Орлеан, наше новое прибежище, оплот нашей борьбы! — воодушевленно воскликнул Эйегоно, подходя к самому борту.

— Скорее оплот мести, — пробормотал Тириоми. Покоя ему не дали. Иллирио написал ему, попросил приехать на Сицилию. А уже там объявил, что Эйегоно так же достоин править криминальным миром Нью-Йорка. На вкус карлика мальчишка был еще слишком неопытен и романтичен, зато был любимцем лживого торговца сыром, которого прозвали торговцем голов.

— Выпить бы, — разглядывая светящиеся буйки у берегов и собственный пар дыхания, высказался Тириоми.

— Так что мешает? — серебристая голова Эйегоно заблестела так же озорно, как его глаза. Он бросился прочь, поманив за собой карлика и взметнув краями расстегнутого жилета.

Судно, на котором они плыли, имело узкий корпус, но в длину и высоту было сравнимо с рядом высотных домов. Свободное пространство палубы было заставлено грузом, укрытым брезентом.

Иллирио уверял, что Мартеллы помогут им отомстить за Донэллу и вернуть Нью-Йорк. У него же были сомнения в том. Он знал Мартеллов как знойных и диких гангстеров, больше берегущих свое гнездо, не вмешивающихся в дела чужих. И все-таки он был рад Новому Орлеану. От скудоумных застолий кают-кампании его затошнило еще в первую неделю плавания, от постоянных гудков и попыхиваний двигательных котлов проявилась мигрень, от сплошной воды со всех сторон кружилось перед глазами.

— Кажется, я предупреждал тебя, чтобы ты не спаивал сына, — Коннингтон замаячил серой тенью, как всегда, строгий и высокий. Любой знал, что Эйегоно не был его сыном, но англичанин привык звать его так.

— Ты видел, чтобы я водил бутылкой перед его носом или чтобы макал его в бочку с вином? — Тириоми приподнял бровь, крепче цепляясь за великоватые рукава шубы. Джон не успел ответить. Из черного входа в ходовую рубку на корму вывалились другие члены экипажа во главе с Эйегоно. Коннингтон кивнул в их сторону и оставил полумужа.

— Всего один ящик, Лемора, — смеялся Эйегоно, совершенно не поддававшийся весенне-речному холоду. Тириоми подошел ближе, различая просторабочих Иллирио, Утку, Лемору и Хэлдона.

Утка поставил с плеча на прикрытый грузоблок ящик и, взяв у Эйегоно лом, начал вскрывать его, точно откупоривая старинную крышку гроба. Для Тириоми было слишком высоко, так что он не видел, что крылось в ящике, но и без того знал. Запах сочных апельсинов раздразнил нос.

Судно было грузовое. «Робкая дева» перевозила фрукты, но под фруктами в ящиках лежали заветные бутыли алкоголя, запретного Сухим законом. Эйегоно расправился с первым виски, Лемора, сложив руки, праведно покачала головой, а Коннигтон ослепительно зло глянул на Тириоми.

— Квазимодо, — Утка быстро дал Тириоми липкую кличку, но тот был не против. Это ведь не плохой герой. — Дай-ка угадаю, твоя идея была выпить?

— Надо ведь испробовать груз на качество, — улыбнулся Тириоми. — Представь, какой казус выйдет, если пойло кислое?

Лемора добро рассмеялась, но он не мог смеяться даже через силу.

— Хэлдон, зови остальных! — весело объявил Эйегоно. Появились Ландри и Исилла, перегруженные круглыми блюдами с чарками, кружками, рюмками, вообще всем, из чего можно пить.

Тириоми с удовлетворением принял чеплашку, наполненную корично-золотистой влагой, пока разнолицые рабочие высыпали на палубу. Коннингтон ожидаемо отказался, с осуждением глядя на них, пока сдобное причмокивание раздавалось со всех сторон.

Тонкая полоска рассвета на западе обрисовала первые живые краски. Лица людей просветлели и перестали казаться угрюмыми. Тириоми заметил низинные корявые кусты, разделенные только ветвистой речной тропой.

— Друзья, синьоры, — Эйегоно взобрался на грузы перед рубкой, примяв закрывающий брезент. — Мы все ждали этого великого дня, когда Таргарини, итальянцы заявят о себе, словно гром в небе.

Не один десяток дружных рук поднялся в воздух, разливая доброе пойло. Толстый глумливый гудок корабля перекрыл разбитные голоса. В тусклой утренней тишине он звучал пугающим предзнаменованием.

— Новый Орлеан будет принадлежать нам! — напоследок провозгласил оптимистичный Эйегоно. Тириоми безвкусно докончил чеплашку. «Или мы будем принадлежать Орлеану.»

Примечания:

*Мулен Руж — парижское кабаре, знаменитое танцами в жанре канкан.