Личные записки сентиментального летописца (джен)

Когда добрый человек проповедует ложное учение, оно становится истинным. Когда дурной человек проповедует истинное учение, оно становится ложным.

Афоризмы старого Китая

47 год д.я.б., четвертый ст. месяц, вторая ст. неделя.

Прошло двадцать лет с того праздника цветения, когда еще улицы Тида украшались болотными белыми кувшинками. Накануне прибывал караван гунганов на нелепых кааду с партией цветов, и город сразу накрывал чуть сладковатый аромат. В вечернем теплом мареве плыл старый город, мостовые и площади; волшебный запах кружил головы. Набуанцы расслаблялись: детишки неслись вслед каравану, с восторгом разглядывая вьючных животных, взрослые забывали все дела, выходили на неспешный променад, назначали свидания, легкомысленно вступали в беседы с чужаками. Улыбки, звенящий смех, приглушенные разговоры и духовые уличных музыкантов — я и сейчас слышу все звуки, стоит только закрыть глаза. Или почувствовать аромат болотной кувшинки.

Сегодня — день коронации Веруны. Город тонет в сладком запахе, а я в воспоминаниях. Может оттого и достал датапад, собираясь записать нахлынувшие мысли и ощущения, пережитые одним вечером шестьдесят седьмого года перед торжеством цветения.

Когда-то праздник имел религиозный подтекст, но уже давно забыли, что вкладывали в него наши предки. Остались лишь дань прошлому и единение расы. Нас немного, и этот день сплачивает, устраняет раздробленность, позволяет сохранить самобытность, не раствориться в других культурах. Жаль, что не все это понимают из теперешних молодых. Тем не менее, Набу до сих пор славится своими традициями и карнавалами. Придворные во главе с королевской особой всегда участвуют в праздничных шествиях, и нас, простых служителей дворцовой резиденции, тоже привлекают для количества. Ведь по длине процессии, роскоши костюмов каждого участника, можно судить о размахе праздника.

Вот и тот вечер начался на закрытой дворцовой площади, где на репетицию собрались ряженые придворные, вместо того чтобы наслаждаться подготовкой праздника как простые набуанцы. Все понимали необходимость соблюдения обычаев и держали недовольство при себе. Слава Силе, король был занят государственными делами, и нас не так тщательно проверяли, прежде чем утомить глупыми построениями.

Госпожа-распорядитель, сухая дама с датападом, словно полководец управляла большой толпой. Мановением руки строила в колонны, перемешивала, заставляла замирать в незримых позициях, то ли танцуя, то ли маршируя — рисуя слова и образы, видимые лишь с балконов. Стандартные фразы, прославляющие Набу, Республику, Короля и Верховного Канцлера, и конечно, фигуры восьмиугольника, кувшинки и планеты в цветах.

До сих пор не знаю, сколько же было лет юноше, который затеял спор с распорядителем. Я видел его неоднократно в библиотеке, где он увлеченно изучал древние руны. Говорили, будто он из знатной семьи, однако во дворце его наставником являлся секретарь из аппарата сенатора, господин Р., в семье которого юноша проживал. Несмотря на окружение, политикой не увлекался, как обычные дети его круга и способностей, начинающие свою карьеру с общественно-полезных должностей. Молодой человек, еще почти мальчик, у многих вызывал сильнейшее желание опеки, — ложное желание, как после выяснилось! — и к нему большинство служителей относилось с необычной теплотой.

Меня весьма поразило, что обычно тихий и скромный юноша вдруг вздумал нарушать порядок и указывать распорядителю на недочеты. Пока они вдвоем спорили над датападом, недовольство в толпе придворных, мечтающих снять тяжелые наряды и разойтись, нарастало. Следуя советам юного дарования, мы вместо символа Республики выписали шестиугольник. И когда окончательно стемнело и стало ясно, что если не принять меры, всем придется бодрствовать — терпение дамы-распорядителя лопнуло. Юношу изгнали из шествия, под язвительные возгласы уставших придворных, но не отпустили восвояси, поэтому он вынужденно перебрался на балкон и тихо не без укора грустил там, глядя вниз. Его лицо подсвечивал фонарь, поэтому застывшую обиженную маску мне было хорошо видать. Не потому ли я, после того как нас отпустили, не осознанно пошел вслед за ним?

Встречаются люди такого типа, которые вне зависимости от этичности совершаемых поступков вызывают к себе интерес, во многом благодаря своей неординарности, непохожести на других. Молодой человек, решивший нарушить определенный порядок, сразу выбивается из массы и запоминается окружающим. Неважно в каком контексте, положительном или нет, но с этого момента все начинают наблюдать за ним, не оставляют без пристального внимания и обсуждения. И я в том числе, хотя мне никогда не приходило в голову выпытать что-то о его прошлом, ни напрямую, ни косвенно через сплетни и слухи, в коих никогда недостатка не наблюдалось.

Юноша заметил меня, повернулся и тепло улыбнулся.

— Ты работаешь в хранилище, — произнес он и протянул руку.

— Да, я… — но представиться не успел.

— Мне знакомы и твое имя, и твоя должность, — перебил он меня, и мы обменялись рукопожатием. Так я познакомился с Палпатином. Имени своего он так и не назвал, а фамилию, наверняка, выдумал.

Я решил подыграть ему и сдержать любопытство. А пока мысленно сам с собой вел разговор, меня огорошили приглашением на ужин.

Я растерялся. Вежливо ли нового знакомого приглашать на столь поздний ужин? Признаюсь, мне до сих пор сложно ответить на этот вопрос. Но у молодого человека никаких сомнений не водилось.

— У нас прекрасно готовят, тебе понравится, — просто сказал он, и пока я ошарашено глотал теплый воздух беззвучным ртом, потянул меня за собой в небольшой особняк, стоявший недалеко от дворцовой площади.

Обстановка за столом была напряженная. Господин секретарь холодно поприветствовал нас, видимо, ему доложили о споре с распорядителем карнавала, и до первой смены блюд не проронил ни слова. Его жена и дочь, предчувствуя надвигающуюся грозу, тоже молчали. Были еще гости: господин Веруна с сыном, младше меня и примерно равных годов Палпатину, и советник короля. Они тоже молчали, но их безмолвие было не тревожным, а скорее любопытным ожиданием. Палпатин, казалось бы, ничего не замечал. Он веселился, рассказывал, что застрял над переводом одной руны, которую считыватели никак не распознавали, поэтому вот начиная с завтрашнего дня ему придется долго искать зацепки среди доисторических документов, которые никто не удосужился расшифровать и занести в холокрон.

— Представляете, — дирижируя вилкой с нанизанным кусочком мяса, рассказывал он, — эти документы в виде книг — забавное слово, кстати, «книг»! — и свитков содержат в спецхране музея и прорваться туда сложнее, чем на пост сенатора.

Советник от неожиданного сравнения поперхнулся, а господин Веруна с сыном переглянулись. Пост сенатора, хоть и выборный, был важнее и почетней королевской должности. Обычай требовал предоставлять его в качестве особой награды за заслуги перед Набу, как компенсацию перед заслуженным отдыхом, когда можно оставить все дела и заняться историей. Достойное завершение жизненного пути настоящего гражданина и истинного набуанца. Как вы понимаете, очередь из желающих стать сенаторами не была маленькой. Попасть в список этих достойных претендентов — уже считалось честью.

Эти соображения и озвучил господин секретарь.

— Ерунда! Дурацкий обычай, — пожал плечами Палпатин. — Так вот, о хранилище, думаю…

— А я думаю, что тебе пора повзрослеть, — перебил его секретарь. — И заняться настоящим делом, как подобает человеку твоего возраста и воспитания.

Лицо и голос наставника Палпатина оставались беспристрастными, но то, как звякнули столовые приборы о тарелку — говорило о многом.

— Неужели мои научные изыскания — не настоящее дело, наставник?

— Пустое созерцание и удовлетворение праздного любопытства. В твоем возрасте уже занимают должности и приносят благо людям.

— Но если у меня другой путь…

— Какой же? Будь добр, просвети нас в своих стремлениях. Молчишь? — и когда поникшая рука юноши дернулась, секретарь остановил его следующими словами: — Уволь, отвечу сам. Три года, целых три года я ждал ответа. Я дал тебе достаточно времени для раздумий, для выбора устремлений согласно своей натуре. Но ей, видимо, по нутру одна лишь лень. Ты выбрал уклонение, специально показывая во многих областях средние результаты. Хотя уверен, мог бы при должном усердии даже занять должность короля.

Перспектива занять первый пост в государстве, видимо, не казалась Палпатину привлекательной. Он почти не отреагировал, только неопределенно протянул:

— Хммм…

— Молодой человек, больше уважения к традициям!

— Юности свойственно бунтовать, не стоит портить друг другу праздник, — заговорил вдруг советник. Дискуссия свернула в нежелательную сторону — обсуждение государственной власти, и он как официальное лицо, представляющее короля, не мог не вмешаться. Заодно и помирить оппонентов. Добрейшей души человек.

За что тотчас же поплатился.

— Я и не думал бунтовать, — невинный васильковый взгляд диссонировал с едкой усмешкой юноши, — смысл?

Советник развел руками.

— Я надеялся, вы нам поведаете, молодой человек. Но, видимо, поспешил с выводами.

— Определенно, поспешили. Точно так же как и с договором по поставкам плазмы. И с суммой взятки по лоббированию закона об естественных монополиях. На сколько порядков вы прогадали, поспешив, а, господин советник?

Жена секретаря судорожно вздохнула. Лицо советника пошло пятнами.

— Негодный мальчишка, — еле слышно произнес господин секретарь, еще раз звякнув приборами.

Советник попытался все исправить.

— Слухи, нелепые слухи. У нас так любят посплетничать. Только потому, что я принес королю на подпись документы…

— Вне очереди и не дожидаясь резолюции сенатора, — не без понимающей улыбки вставил господин Веруна.

Советник немного обиделся.

— Прости, Алиас, но резолюция сенатора всего лишь традиция, и по закону только король имеет право решать подобные вопросы.

— А советник имеет право подать нужную бумажку вовремя? — не утерпел Веруна-младший.

— Не право, а тяжкую обязанность, — поправил его Палпатин.

— Молодые люди, вы просто не понимаете, о чем разглагольствуете, — отмахнулся от них советник. Тон был беспечен, но лицо побледнело.

— Твое счастье, что договор скоро истекает, — произнес Веруна-старший, прищурив глаза.

Они уставились друг на друга, и я до сих пор не могу забыть яростные искры во взглядах обоих. Если бы они могли материализоваться, то гостиная господина секретаря украсилась бы двумя трупами.

Хозяйка дома вызвала прислугу.

— Подавайте десерт! — приказала она и, обратившись к Веруне-старшему, не без кокетства произнесла: — Алиас, вы обязаны попробовать «Галло под снегом». Обещайте мне.

— С превеликим удовольствием, госпожа, — Веруна повернулся к ней. — Ваш воспитанник скучает в Тиде. Я бы мог помочь ему. Мне требуется честный и не льстивый юноша, в помощники. Смена обстановки, нашего располагающего к созерцанию Тида на энергичный Корускант, не может не пойти на пользу.

— Как и ваша протекция, — растягивая слова, но достаточно вежливо проговорил Палпатин, и все вздохнули спокойно.

Напряжение разом снялось.

— Это стоит отметить! Дорогая, распорядись насчет вина.

Господин секретарь улыбался, будто сбылось самое заветное, и я вдруг понял, что Веруну с сыном пригласили не зря, и экспромт гостя был подготовленным и оговоренным заранее. И Палпатин тоже был в курсе.

Поэтому он меня и пригласил. Хотя, может, и не только поэтому.

Я до сих пор сомневаюсь, попал бы на ужин, если бы Палпатин не ожидал этого разговора?

Принесли бутылку вина и разлили по бокалам.

— С вашего позволения скажу пару слов, — Веруна поклонился хозяевам, те в ответ тоже. — Я рад, что у меня с этого дня появился помощник и компаньон для сына. Критические замечания вашего протеже — что может быть лучшей платой за мою милость?

— Значит ли это, — отпивая глоток вина, спросил Палпатин, — что кроме едких слов от меня ничего не требуется?

На него не обратили внимания.

— А для чего тебе это, Алиас? — удивился советник.

— Для закалки характера сына. Да и полезно иногда видеть себя немного в ином свете.

— Не знал, что твоему сыну требуется какая-то еще закалка, — рассмеялся секретарь, — слышал, что на последнем заседании городского магистрата после его речи префекта два часа отпаивали успокоительным.

— Оппоненты были слабы. Мне он еще противостоять не может…

— Вы физически сильней, — пояснил Палпатин, — сложно сопротивляться тому, кто контролирует каждый вздох.

— Одно дело сопротивляться, юноша, другое дело раскисать как малолетняя девчонка.

— А вы попробуйте обойтись без ваших обычных методов воспитания.

— Что ты подразумеваешь? Грязные слухи о моей несдержанности и грубости по отношению к собственному ребенку?

— Речь не идет о грубости, а о несдержанности лишь отчасти. Я бы сказал, вы излишне нежны к собственному ребенку.

— Клевета! — выдохнул Веруна-младший, в то время как лицо старшего исказилось. Он попытался что-либо сказать, но приличных слов не нашел.

Зато советник рассмеялся:

— Алиас, ты тоже немного поспешил как и я, не так ведь? Ну же, дружище, не сердись на молодого человека. Сам же утверждал, сколь необходима критика и взгляд со стороны.

Веруна ответить не успел, так как господин секретарь, наконец, опомнился.

— Неблагодарный мальчишка! — вскричал он. — Убирайся вон и до конца недели не попадайся на глаза. Занимайся своими древностями и ничего более не проси для карьеры. И оставь в покое вилку!

Палпатин только этого и ждал. Швырнул салфетку на стол, вилкой не хуже наставника шваркнул об тарелку, сорвался с места, не прощаясь, и был таков.

Я также не видел смысла оставаться и, коротко попрощавшись, ушел. Не думаю, что мой уход кто-либо заметил.

На улице юноша сидел на бордюре, прислонившись к высокому дереву.

— Прости, — просто сказал он мне. — В следующий раз буду предупреждать, что зову на фарс.

— Не уверен, что будет возможен следующий раз. Во всяком случае, ужин у твоих опекунов.

— Они отходчивые, — ответил он, затем подумал и добавил: — Обычно.

— Ты и им частенько говоришь гадости?

— Не без того.

— Гм... по поводу твоей руны… — начал было я, но тут на улице показался младший Веруна. С явным желанием подраться.

— Требую сатисфакции, — задыхаясь от бега, выпалил будущий король.

— Сперва отдышись, — огрызнулся Палпатин.

Веруне-младшему едва ли исполнилось пятнадцать лет. Самый такой возраст, когда все понимаешь, но не всегда умеешь сдерживаться, особенно когда подначивают. Так что ничего удивительного не произошло, когда он, издав рык, бросился на обидчика. Удивительное случилось, когда Палпатин отступил, но Веруна по инерции не врезался в дерево, а невероятным образом изменил направление и, пролетев метров десять, свалился в фонтан.

— Надо бы ему чуть освежиться. Это старое вино всем бьет в голову, — как ни в чем не бывало произнес Палпатин.

А я решил, что вино таки дало в голову, но только не Веруне, а мне.

Тем временем в фонтане пытался подняться на ноги и перемахнуть через бортик обиженный и мокрый аристократ, но каждый раз поскальзывался, падал и ругался. Затем не выдержал и с нескрываемым недовольством и спесью позвал обидчика:

— Палпатин! Помоги мне отсюда выбраться!

Палпатин подошел к фонтану и подал руку. Я настолько был выбит из колеи, что мог только стоять и смотреть на эту картину.

— Отец меня убьет за мокрое платье! — Веруна уже на сухой поверхности обвинительно обратился к Палпатину. Тот в ответ пожал плечами.

— Не увидит, не убьет.

— Все равно узнает. И…

— А ты больше гляди на него… преданно.

— Он мой отец!

— И поэтому ты позволяешь все, что ему угодно?

— Напрямик ничего не добьешься. Нужно уметь уступать.

— Разумная гибкость нужна, не спорю, но с колен сложно подняться. Есть предел гордости, через который не стоит преступать.

— Между прочим, тебя с твоей гордостью вышвырнули из дома.

— Зато теперь я могу спокойно заниматься тем, чем хочу.

Веруна усмехнулся:

— На улице?

С Палпатина внезапно на несколько секунд сползла безучастная маска, осталось только растерянное и обиженное лицо. Сперва он хотел проигнорировать вопрос, но самолюбие не позволило уйти от ответа.

— А тебе-то какая разница?

Но его грубый выпад остался без внимания.

— Холодно, — совсем невпопад произнес Веруна. Неудивительно — на улице стояла ночь, а с него стекала вода.

— Возвращайся, тебя там ждут, — Палпатин мотнул головой в сторону дома.

— В таком виде идти назад? — ужаснулся Веруна. — Разве что сказать, что ты меня столкнул в фонтан.

Теперь пришла очередь усмехаться Палпатину:

— Твой отец будет счастлив показать на тебе, как себя ведут настоящие мужчины с обидчиками.

— Ты прав, — согласился Веруна, поэтому через полчаса мы сидели в баре и пили лум.

Под действием спиртного молодые люди расслабились и перешли с витиеватых фраз, взаимных оскорблений и пренебрежительного тона на панибратский стиль общения.

— Понимаешь, — Веруна пытался перекричать гул голосов и музыку, — отец использует меня. Ему начхать на то, что хочу я. Он мечтает, чтобы я стал королем. Мне, кстати, уже предложили баллотироваться.

— Но король только что вступил во второй срок!

— Это так, но за три года можно провести грамотную кампанию. Конечно, стоит занять видную должность в Тиде. Мое выступление на заседание магистрата уже было пробным шаром.

— У вас неплохие шансы, — отозвался я, намекая на префекта и успокоительное.

— Да, в общем, я уже, считай, король. А тут ты, — он пихнул Палпатина под дых, — со всякой ерундой. Откуда эта сплетня? Она некстати.

— Да так, слышал где-то…

— Где? Не представляешь, как это важно.

— Важно? Для чего же? Для того, чтобы ты стал королем, если не повезет, то на восемь лет, а повезет, так на четыре года?

— Конечно, важно! Мне с такой славой не занять нормальной должности здесь. Да и в предвыборной кампании мои противники могут воспользоваться… стоп… почему ты сказал: «Не повезет — так на восемь лет»?

— Что ты будешь делать, когда станешь королем? — спросил Палпатин.

— Ка-а-а-ак эт-т-т-о что… — от удивления Веруна стал заикаться.

— Помимо всех церемоний, шествий и приемов, а так же назначения своего отца сенатором, что?

— Откуда ты узнал про отца… — будущий политик произнес эти слова таким трагичным шепотом, что мы рассмеялись.

— И все-таки? — дождавшись, пока мы успокоимся, спросил он.

— Разве это не очевидно? — вопросом на вопрос ответил другой будущий политик.

Веруна надолго погрузился в раздумья. И очнулся на новой рюмке лума.

— Понимаю. Ты имеешь в виду, что реальной власти у меня не будет?

— Именно.

— Но я могу принять соответствующие законы и сделать так, чтобы не король работал на аппарат, а аппарат на короля. У меня способности к юриспруденции.

— Полагаешь, получится? А как же право сенатора на вето?

Веруна самодовольно улыбнулся.

— Что мне, королю, какой-то там сенатор?

— Не какой-то, а ваш отец, — напомнил ему я.

— Вот-вот, — поддержал меня Палпатин. — Ты домой боялся идти в мокрой одежде, а тут, когда у отца будет сенаторская власть, вносить неугодный ему законопроект…

— Самоубийство… — прошептал молодой человек.

— Именно, — Палпатин отсалютовал ему рюмкой и выпил ее залпом.

— Поэтому ты…

— Изучаю руны.

— Считаешь, несмотря на наши традиции, в политику лучше придти в зрелом возрасте?

— Нет, я так не считаю.

— Ты смеешься надо мной!

— Нет, хотя да.

— Понял. Возраст не важен. Важно другое.

— А ты не дурак. Пожалуй, я за тебя проголосую.

— Популярность!

— Пффф… беру свои слова назад.

— Любовь народа изменчива, — вмешался я.

— Именно, — согласился Палпатин. — Популярность — неплохая вещь, но весьма непредсказуемая. При любых форс-мажорных обстоятельствах люди, вчера еще носившие тебя на руках, сегодня объявят врагом и потребуют казни.

— А потом увековечат в бронзовых памятниках, — хмыкнул я.

— А при новом повороте — снесут и их, — поддержал нас Веруна.

Мы рассмеялись.

— Нет, полагаться на толпу нельзя, — продолжал Палпатин. — Но учитывать ее настроения стоит.

— Чтобы в нужный момент дать деру?

— Чтобы правильно подобрать слова, балда, которые она хочет услышать.

— Тогда на кого стоит полагаться? Кроме себя? — трогательно спросил Веруна. Не был он сейчас похож на надменного юношу из влиятельной семьи, который кого-то там довел до нервного срыва. Не представлял я, что он таким может быть. Юным? Беспомощным? Человечным?

— Опираться стоит только на себя и на тех, кто напрямую от тебя зависит, — объяснил Палпатин. — На реальную политическую силу. Без нее ты не политик, а марионетка.

— Экономика? Центр торговли — Керен?

— Да, но я бы не стал увлекаться только финансовым давлением. Нужны верные силовые ресурсы.

— Но наши традиции сугубо миролюбивые. Была ли у нас хоть какая-то Армия? Карликовая есть и сейчас. А все остальное — только имитация. И больше, прости, бутафории, чем реальной силы. Возьми хоть закрытую дворцовую площадь, пока мы там купались в фонтанах, хоть один страж порядка появился? Хоть один проверил, имеем ли мы право находиться там?

— Мы купались? — Палпатин выделил первое слово, улыбаясь одним углом рта.

— Мы все там живем, нас просто знают, — пожал плечами я.

Веруна скривился так, будто ему попался незрелый шуура.

— А церемония проверки перед выходом короля? Ведь совершенно потерянное время без толку. Я однажды забыл выложить бластер. И обнаружил это уже на приеме. Никто ничего не заметил. Иллюзия безопасности.

— Традиция, — сказал я.

— Меня уже тошнит от слова «традиция»! — немедленно откликнулся Палпатин.

— Тебя тошнит от лума, — Веруна хлопнул его по плечу.

— От традиций тошнит сильнее, поверь мне.

— Давайте прогуляемся? На улице свежо, а мы сидим в какой-то убогой и душной дыре.

— По твоей милости и сидим. Кто из нас промок и замерз?

— Мне уже тепло, идем?

— Идем, только возьми с собой еще бутылку.

Мы стояли на улице и вдыхали темную звездную ночь.

— Итак, значит, ты предлагаешь создать военную силу, на которую можно будет опереться.

— Я просто не вижу других возможностей обеспечить себе независимость от бюрократов и олигархов.

— Это непросто. Работы не на год. И начинать надо не в Тиде, а в провинциях.

— Да.

— Думаю, что нужен внешний союзник. Который до поры и времени не будет догадываться о планах.

— Неужто у тебя появились дельные мысли? Свои собственные, а не традиционные в своем идиотизме планы богатого папочки?

— Он может не гений, но мой отец, так что давай ты чуть сбавишь обороты?

— Давай. Твой отец — надменная сволочь.

— Прекрати!

— Но ты на него не так уж и похож.

— А то!

— Пока не похож.

— Надменная сволочь? Ты на это чудо посмотри, — Веруна махнул рукой. Недалеко от нас стоял живописный алиен в сопровождении пары боевых дроидов.

— На что там смотреть? Неймодианец неймодианцем.

— Заметь, он находится на закрытой площади.

— Что с того? Мы тоже тут находимся.

— Полагаешь, какая-то высокопоставленная шишка, приглашенная на карнавал?

— А вот сейчас и выясним, — Палпатин смотрел, как ниоткуда материализовался сотрудник безопасности и, не глядя по сторонам, направился к алиену.

Мы замерли.

— А вот это уже интересней, — прокомментировал Веруна.

И впрямь интересно: говорил неймодианец, а человек внимательно слушал.

— Чтобы неймодианец по доброй воле общался с человеком? Да они нашу расу ни во что не ставят.

— А сами хуже гунганов. Просто технически развитые торгаши.

— Брр…

— Вот бы услышать, что там вещает наш друг человека.

— Пошли отсюда. Только погромче.

— Зачем?

— Обойдем бар и вернемся по вон той аллее.

Палпатин был прав, удивительная группа стояла почти вплотную к живой изгороди, на которую заходят лианы плюща. Идеальное место укрытия.

— Следить? За ними? В изгороди? Ну ты даешь! — Веруну согнуло от хохота. А неймодианец засуетился, что-то передал человеку и был таков.

— Что б ему провалиться в болота к гунганам! — Веруна явно расстроился.

— Да ладно тебе, пошли лучше за человеком.

— Пошли!

— У нас есть повод? — спросил я.

— Собственное любопытство чем не повод? — заявил Веруна.

— Да там явно дело не чисто, — сказал Палпатин.

— С чего ты решил? — удивился Веруна.

— Дворцовая форма. Ночь. Неймодианец.

— Может по долгу службы?

— Вот мы и спросим, что за долг, и знает ли об этом самом долге его начальство.

— Вперед!

И два молодых аристократа, не сговариваясь, побежали за подозрительным субъектом.

Тот не мог не услышать их и тоже перешел на бег. Я прикинул: с учетом не совсем линейной походки «деток» — отрыв у него был неплохим.

— Ага! Он явно что-то скрывает! — в процессе преследования кричал Веруна.

— А может, боится двух пьяных придурков? — шутил Палпатин.

Я тем временем снова выпал в другое измерение. Мне не хотелось никуда бежать, но было очень любопытно, чем закончится преследование. Вернее, что после неудачной попытки будут делать молодые люди. Поэтому я просто шел сзади быстрым шагом, пытаясь не упустить их из виду.

И ошибся. То ли безопасник споткнулся, то ли молодые господа ориентировались лучше жертвы, но довольно быстро загнали его в тупик. Повезло, или Сила подсобила? Хороший вопрос без ясного ответа. Так или иначе, когда я подошел, Веруна вертел в руках бластер и спрашивал Палпатина, испортился ли тот после водных процедур. А Палпатин отвечал, что не должен, но может вести себя непредсказуемо. Например, никто не гарантирует, сработает ли бластер в режиме парализатора. Может не сработать и выстрелить по-настоящему.

Преследуемый и без парализатора находился в полуобморочном состоянии. Совсем никуда не годятся наши силовые структуры, если двое полупьяных подростков, развлекаясь, могут за десять минут добиться такого эффекта.

Интересно, подумал я, это тот самый бластер, который Веруна брал на аудиенцию к королю?

Теперь приступ веселья случился у меня.

Мой хохот оказался последней каплей, и безопасник потерял сознание.

— Стойкий защитник отечества, — процедил Палпатин.

— А что это у него в свертке? — Веруна пнул его ногой, сверток покатился, развернулся.

Перед нами лежал дистанционный взрыватель. Стандартной конфигурации. Такие обычно демонстрируются на учениях по военной подготовке, которую обожает местная элита. И хоть Набу — безопаснейшее в Галактике место, во всяком случае, было до сегодняшней ночи, аристократы, разбираясь в оружии, хотели хоть таким образом отличаться от простых людей.

Мой смех улетучился. Палпатин замер. А Веруна выругался:

— Чтобы мне сгнить на Лианормских болотах!

— Что будем делать?

— Тут рядом хранилище. Никого нет и завтра не будет. Оно запирается, — предложил я.

— Там спокойно можно будет поговорить, — согласился Палпатин, — но мы попадем во дворец ночью?

— Я столько раз работал по ночам и никогда не испытывал трудностей с проходом.

— У нас же тихая и мирная планета, — Веруна поддел ногой взрыватель.

Не помню, кто что тащил, кажется, я — взрыватель, а Палпатин и Веруна — пленника. Зато вспомнилось каждое слово, произнесенное той ночью.

Преимущественно разговаривали Палпатин и Веруна. Я редко вступал в беседу. Больше слушал и размышлял.

— Так, заносите его сюда, за рабочий стол, сажайте в кресло.

— У тебя есть вода?

— Зачем тебе?

— Привести его в чувство.

— Да он больше притворяется.

— Связать бы его, что ли?

— Зачем? Куда он денется из закрытой комнаты?

— Чтобы ощущал себя беззащитным.

— Он и так ощущает.

— Лишней предосторожности не бывает.

— А чем ты будешь связывать?

— А у тебя нет ничего?

— Нет.

— А у тебя? — Веруна повернулся ко мне.

— Откуда? Я не имею такой привычки похищать людей и связывать их.

— Теперь имеешь.

— Он очнулся.

Первые полчаса наших угроз и обтекаемых ответов пленника ни к чему не привели. Пленник почти удобно расположился в единственном кресле. Веруна присел на левый подлокотник, Палпатин стоял прислонившись к столу справа, я находился за его спиной, дальше всех — у стеллажей. Информативность выясненного равнялось нулю: мы знали столько же, сколько и до допроса. Если не считать знанием знакомство с бурной фантазией задержанного. Пленник от отчаяния уже успел представиться корусканским агентом, у которого спецоперация; рыцарем-джедаем; скромным посыльным, за небольшое вознаграждение взявшимся доставить сверток адресату, и который, конечно, не в курсе содержимого посылки, и вообще взрыватели никогда в глаза не видел.

На резонные требования не валять дурака, предъявить документы, фамилии и контакты вышестоящего начальства, продемонстрировать владение Силой, указать адресата и перестать лгать — нес полную околесицу.

Веруна злился, я молчал, а Палпатин улыбался. Улыбка была ой какой недоброй.

— А если применить сыворотку правды? — предложил Веруна.

— Где ее достанешь? — спросил Палпатин.

— Дай мне пару дней, максимум неделю.

— Пару дней?! Неделю? Да у них все запланировано на ближайший полдень.

— Карнавал?

— Я бы так и сделал.

— Чтобы. Нам. Сгнить. В болотах. С гунганами-вонючками!

— Ты чересчур эмоционален. Спокойнее.

Ситуация все больше скатывалась к сюрреализму. Юноши переговаривались поверх головы задержанного, словно того не существовало в природе.

Быть может поэтому я вмешался:

— Какова цель теракта, как вы считаете?

— Хороший вопрос, — отозвался Палпатин.

— Надо придумать, как убедить его сказать нам все по доброй воле, — продолжил я.

Веруна тут же навис над пленником.

— Знаешь, если мы тебя убьем, то запросто все спишут на самооборону. И нас даже похвалят и наградят, когда мы сдадим твой труп и взрыватель. Так что советую подумать хорошо, прежде чем молчать или нести ерунду.

Агент-джедай-посыльный попытался отодвинуться от него.

— Отвечай, — Веруна снова достал бластер. — Считаю до десяти. Раз.

Лже-безопасник нервно сглотнул.

— Два.

Он закрыл глаза.

— Три.

Секунды текли лениво. Интересно, сможет ли Веруна исполнить свою угрозу? Об этом думал не только пленник, но и я, и Палпатин, и сам Веруна.

— Четыре.

Бластер уперся в горло жертве.

— Пять.

Помещение оглушил щелчок перевода оружия с режима «парализовать» на «боевой».

Пленник открыл глаза.

— Шесть.

— Ты не сделаешь этого! Я набуанец, вы не можете меня убить! У нас даже нет смертных приговоров!

Заговорил. Почти внятно. Подействовало.

Мы все ощутили аромат победы. На деле, конечно, просто к нам вернулись обонятельные рецепторы, а запах стоял тот же — белых болотных кувшинок.

— По закону, смертную казнь никто не отменял. Семь.

— Но по нашим традициям уже больше пяти веков…

— Не. Сметь. Говорить. О. Традициях. Иначе. Утоплю в Паонге! И, кстати, восемь.

— Я не знаю о цели теракта.

— Кто ты?

— Дамир, Тае Дамир. Живу здесь. Мне двадцать пять лет. Работаю охранником во дворце. У меня во внутреннем кармане куртки пропуск.

— Достань, — приказал Веруна.

— Нет, — ответил я. — Вдруг у него там оружие?

— Я не собираюсь его обыскивать, — Веруна брезгливо поморщился.

— Я тоже, — произнес Палпатин.

Тоже мне, аристократы, мараться не хотим, значит?

Я вздохнул и подошел к ним. Сдернул пленника с кресла, практически вытряхнул из куртки, швырнул назад. Все это время Веруна держал нас на прицеле.

Потряс курткой. На пол упали пропуск и ключи. Пришлось быстро нагнуться и поднять все.

— Он не врет. Если пропуск настоящий, конечно.

— Итак, Дамир, что ты должен был делать завтра?

— В полдень активировать взрыватель. Когда король на подиуме начнет свою речь.

— Ты знаешь имя жертвы?

— Нет.

— А если подумать?

— Неймодианцы мне ничего не говорили.

— Он лжет, — вдруг сказал Палпатин.

— Дамир, не заставляй нас нервничать.

— Я говорю правду!

— Отнюдь.

— Вы хотите, чтобы я сочинил то, чего не знаю?

Мы, разумеется, хотели не этого. Палпатин еще пытался разговорить его, но пленник почувствовал власть и уперся в свое «не знаю». Веруна задумчиво щелкал переключателем режимов бластера. Запал у него явно прошел. Это тоже все ощутили.

Поэтому полной неожиданностью для всех стали спокойные слова Палпатина:

— Если ты больше не хочешь ничего занимательного нам рассказать, то и жить тебе незачем.

Пленник и Веруна побледнели.

— Но, пожалуй, мы тебя не сразу убьем. А постепенно. Сперва отрежем один палец. Потом второй. И будем продолжать до тех пор, пока ты не станешь умолять о милосердии.

— Чем ты собрался резать пальцы? — выдохнул Веруна.

— Бластером.

— Ты сам?!

— Нет, ты.

— Я?!

— Бластер твой!

— Я тебе его уступаю, — Веруна швырнул оружие на стол, а Палпатин даже не повел бровью. Наш пленник получил море удовольствия с такими психами, надо полагать.

Снова пришлось вмешиваться мне. Я взял бластер, перевел его в «боевой» режим.

— Протяни руку.

— Зачем?

— Я тебя приласкаю.

А вот теперь все его самодовольство слетело вмиг. Остались только недоверие и паника.

— Ну же! — Веруна дернул его руку. Я нажал на бластер и в мгновение ока отсек мизинец.

Пленник взвыл, выдернул руку, прижал к груди. А Веруна, не отрываясь, глядел на пол.

— Здесь, кажется, душно? — растерянно пробормотал он и обмяк.

Палпатин метнулся, достал лум, открыл его, плеснул себе на руку и принялся хлестать Веруну по лицу. Когда тот открыл глаза, сунул ему бутылку. Тот, видимо, впервые в жизни пил из горлышка. Захлебнулся, откашлялся, вытер рот ладонью.

Меня весьма позабавило это зрелище.

— У меня аллергия на эти вонючие гунганские цветы, — попытался оправдаться он, и я снова подумал, как они еще молоды.

— У тебя аллергия на мизинцы, — отбрил Палпатин. — Хорошо, хоть мизинец без крови.

— Да, в этом смысле бластер гуманнее ножа, — Веруна сделал еще глоток лума. Потом повернулся к пленнику, создававшему весьма интересный фон своими воплями.

— Ты будешь говорить?

Тот кивнул.

— Цель — король.

— Неймодианцы задумали убить нашего короля! — Веруна вскочил с пола и принялся метаться по комнате. — Клянусь Силой, вернусь, найду это насекомое и пришибу как тупого гунгана.

— Спокойно. Никуда ты не пойдешь.

— Почему это? — Веруна дернул плечом, то ли нервно, то ли пытаясь заставить умолкнуть вкрадчивый голос Палпатина.

— Как ты его узнаешь?

— Узнаю!

— Не смеши. Они все на одно лицо.

— Нет.

— Ты видел его издалека, мельком.

Плечи Веруны опустились.

— Ты прав. Что тогда делать?

— В смысле?

— Кому сдать эту мразь?

— Уже готовишь речь для интервью? А если подумать? Наверняка, у них есть дублер.

Веруна кинулся назад к пленнику.

— Отвечай, есть ли у тебя дублер?

— Что-то он не расположен говорить, — произнес я. — Еще пальчик отрезать?

Дамир побледнел, и даже начал заикаться.

— Я и п-п-п-правда н-не зн-н-а-ю.

— Гунгана лысого, не знаешь! — орал Веруна. — Смотри мне в глаза, тварь!

— Н-неймодианцы очень ск-крытные. Я не знаю.

Веруна дернул его за волосы, приподняв голову.

— Я сказал, смотри в глаза.

Я вдруг понял, что Веруне больше не хотелось пыток. Одного обморока оказалось достаточно.

— Отойди и успокойся, — приказал ему Палпатин. — Я сам.

То ли вкрадчивый голос, то ли приклеенная улыбка, не предвещающая ничего хорошего, вкупе с бледностью, то ли спокойность и невозмутимость, то ли контраст со мной и Веруной — но через час Палпатин вытянул все, что пленник знал.

— Выруби его, — устало произнес он. Пленник дернулся, и Палпатин уточнил, — на время.

Мне не составило труда нажать на кнопку бластера.

— Благодарю. Устал я от него.

— Что будем делать?

Мы выяснили, что неймодианцам плевать было на короля, а убрать они пытались сенатора. Имя следующего сенатора из той самой очереди достойных людей известно было всем. Кроме того, что новый сенатор, в отличие от текущего, готов был лоббировать подписание договора по двустороннему взаимному сотрудничеству по добыче и реализации нашей набуанской драгоценности — плазмы.

— Допустить убийство — мерзко, — убеждал нас Веруна.

— Предотвращая его, ты ничего не изменишь. Они снова попытаются.

— Не могу поверить, что человек, претендующий на пост сенатора, может быть с ними в сговоре. Это клевета насекомых на нашу расу.

— Король не имеет реальной силы. Советник на стороне неймодианцев. До сенатора мы не успеем дойти. И что мы, что остальные? Нас посадят за клевету или сошлют послами в какую-нибудь глушь.

— Я не могу поверить. Ты предлагаешь ничего не предпринимать?

— Ну почему же? Запереть это чудо куда-нибудь, достать сыворотку правды, провести допрос с записью, включая запись биометрических данных, чтобы никто не сомневался в достоверности. Прийти в гости к советнику и поговорить по душам.

— Но убийство станет уже свершившимся фактом!

— Конечно свершившимся. В противном случае никакого смысла не будет.

— Это грязно и мерзко.

— В политике иначе и не бывает.

— Зато это даст независимость от отца. Если все грамотно сделать. Но… если мы допустим это, мы сами автоматически станем соучастниками.

— Тебя волнует этическая сторона или практическая?

— И та, и другая.

— Со своей совестью сам договаривайся, а что касается практической стороны вопроса… нужно будет составить правильные вопросы при втором допросе, чтобы не было ясно из ответов, будто мы знали заранее.

— Да, это не сложно сделать.

— Не так просто, потому что он будет нести все подряд. Надо вовремя останавливать.

— А если его повторно допросят? После нас?

— Нельзя этого допускать.

— Ты предлагаешь его убить?

— Не вижу другого выхода.

Веруна шумно выдохнул и сделал еще глоток лума. Палпатин проследил за бутылкой.

— Тебе не хватит уже?

— Я столько ни разу в жизни не пил, — признался он.

— Предпочитаю решать на свежую голову. Терпеть не могу не контролировать ситуацию.

— Нужна будет гарантия, — заговорил Веруна. — Один из нас должен будет уехать с копией записи. Оказаться вне досягаемости набуанской верхушки. Это будет гарантией жизни второго.

Первого, второго? Хм.

— А что вы сделаете со мной? — спросил я.

Они с удивлением посмотрели на меня. То ли забыли, что их трое, а не двое, то ли решили тоже отделаться как от ненужного свидетеля?

— Тебя светить не будем, — медленно произнес Веруна. — Ты будешь нашей второй гарантией.

— Веруна, он хотел узнать, что перепадет ему.

— А-аа, чего ты хочешь?

Я пожал плечами.

— Забыть все как дурной сон. И ничего не знать.

— Увы, это уже не в нашей власти.

Им хотелось откупиться. Они боялись, что я сперва себе ничего не потребую, а потом буду вымогать деньги и привилегии. Они и друг друга боялись. Очень неприятная ситуация. Усугублялась она тем, что бластер так и оставался в моих руках. Молодые люди метали настороженные взгляды друг на друга и на оружие.

Я бы его отпустил. Но тогда, вероятно, меня могла ожидать участь горе-террориста.

Патовая ситуация, из которой нужно было сочинять выход.

Я стал лихорадочно размышлять, чем бы я мог зацепить одного из них и отвлекся. Веруна сделал шаг ко мне, а Палпатин — пасс рукой. Бластер плавно перелетел через всю комнату к нему.

И сразу все стало на свои места: абсурдное падение Веруны в фонтан, поимка пленника, распознавание лжет он или нет.

— Ты одаренный! Ты можешь использовать Силу, — вырвалось у меня.

— Почему же тогда он не в Храме? — удивился Веруна, предпочитая не верить глазам.

Палпатин пожал плечами.

— Не знаю, может, они решили, что я им не подхожу по количеству мидихлорианов?

Так как мы смотрели на него, он запер бластер в ящик стола и предложил:

— Давайте поговорим по душам. Кто чего хочет. И выработаем соглашение. Нарушивший его — умрет.

— Отличная идея, — обрадовался Веруна. — Только про меня вы уже знаете. Независимость от отца. Должность короля, реальная власть. Но все это я получу так или иначе от неймодианцев и их агентов влияния здесь, на Набу. Огласки в центре никто не захочет. Чего хочешь ты?

— Я? Банально, но тоже власти. Правда, в первую очередь над собой, потом уже над другими. — Палпатин осмотрел собственные ладони. — Все эти джедайские фокусы… они не всегда у меня получаются. Только в чрезвычайных ситуациях. А я ненавижу спонтанность. А еще я мечтаю уничтожить все эти дурацкие обычаи и традиции, мы задыхаемся под ними, мы не развиваемся, мы в тупике. Но тут вы вряд ли мне поможете…

— С уничтожением традиций? Ну почему ж, мы постараемся их не соблюдать и эпатировать окружающих, — рассмеялся Веруна. — Мне даже нравится шокировать других. А вот с Силой, увы.

— Почему увы, — заговорил я. — Я весь вечер пытаюсь тебе рассказать про решение проблемы с руной. Полтора года назад мне написал один муун, интересующийся древними рунами. Его интересовала выдержка из книги, которая хранилась только у нас. В ответ он рассказал про одну планету, представляющую интерес для историков. Там жила первобытная раса, у которой в традиции были человеческие жертвоприношения. Которыми пользовались, гм.. скажем, темные джедаи. Эти руны — их письменность. Возможно, на той планете есть какие-то записи, накопленная мудрость, не знаю, методики. Муун, кстати, тоже искал координаты планеты. И в итоге, мы ее обнаружили.

— Вижу, у тебя загорелись глаза, — хмыкнул Веруна. — Хочешь организовать археологическую экспедицию?

— Только без помощников. Только я, дроиды и планета.

— Не забывай еще мууна. Он там тоже будет. Могу заранее тебя с ним познакомить. Извини, но придется вам как-то делить между собой Коррибан.

— Поделим как-нибудь, — Палпатин впервые за все время нашего знакомства счастливо улыбался.

— Не могу поверить! — воскликнул Веруна. — Ты меняешь цивилизацию на какие-то исследования.

— У меня свой путь. К тому же я планирую вернуться. А в политике… знаешь, мне очень нравится играть, знать, что меня недооценивают, обводить вокруг пальца и даже лгать, втираясь в доверие.

— Ты и нам лжешь?

— Как прикажешь отвечать на этот парадоксальный вопрос? Я лучше поинтересуюсь, о чем мечтает наш скромный служащий этого пыточного помещения, которое другие считают хранилищем?

Я пожал плечами.

— У меня скромные желания простого человека. Мне любопытно будет почитать, что ты найдешь на Коррибане. А так, я банально хочу жениться. Хочу красивый особняк, детей. Работу не на огневом рубеже — я про вас, политиков, которых взрывают террористы, преследуют конкуренты и прочее. Спокойную и тихую, с документами, анализом информации.

— У вас нет никакого тщеславия! — воскликнул Веруна.

— Почему нет? — возразил Палпатин. — Я хочу до тридцати пяти лет, не попадая в список достойных людей, стать сенатором.

Я усмехнулся. Такие смешные дети, говорят очевидное, которое и без них многие понимают. Вот только никто не воплощает. Я и не думал, что они сумеют реализовать хоть половину собственных планов. Не думал, что пойдут до конца и их решимости хватит.

Не я один их недооценивал.

Мы скрепили наши соглашения клятвой. Дальнейшие события скучны и предсказуемы: на празднике погибли король и сенатор. Кувшинки немедленно стали траурными цветами, и праздники с того дня обходились без них. Безопасности первых лиц стали уделять параноидальное внимание, на мой взгляд. Неймодианцы не получили контракта, во многом благодаря комплексу действий Веруны-младшего, который после одной ночи перестал бояться отца. Палпатина долго не было дома, он изредка слал мне холограммы с исследованиями. Я женился…

Двадцать лет относительно спокойной и размеренной жизни.

Аромат цветов… траурных цветов. Только Набу отошло от гибели Видара Кима. Случайность? Закономерность? Я бы не удивился ни одной из версии. А цветы вернул таки Веруна, доказывая, что он выполняет договор, ломает обычаи и эпатирует окружающих. Хотя когда клялся, то и не предполагал, что, ломая одни традиции, вернет более старые. Насмешка Силы.

И вот сегодня, в день коронации Веруны и избрания на пост сенатора Палпатина, я сижу один в шикарном особняке и жду гостей. Семью я отправил отдыхать на виллу у пика Диджа. Немного волнуюсь, потому что гости могут не пожелать, чтобы кто-то помнил об их прошлом. Если я сегодня лишусь жизни, что ж, будь по сему, это небольшая плата за гибель трех человек, пусть даже один из них и террорист.

— Добрый вечер, Сэти, грустишь в одиночестве? — раздается голос Палпатина у дверей. — Прости, что заставили ждать.

— Привет, Пестаж, — кивает его Королевское Величество и садится в кресло, — пришла пора тебе заняться делом, а нам тебя отблагодарить как следует.

Мне остается только стереть все выше написанное и узнать какова она — благодарность королей и сенаторов.