Преступный человек (гет)

Солнце жарит так, словно вознамерилось выжечь Аканэ глаза. Огромное, раскалённое, похожее на красный перезрелый апельсин — греет давно потухшие развалины Нона-Тауэр, отражается от гигантских зеркальных осколков и радугой сверкает на мелкой стеклянной крошке.

Красиво и жутко.

Глаза слезятся от режущего сетчатку света, но Цунэмори упрямо стоит на вывороченном куске асфальта, крепко обхватив себя руками, и думает о том, что ещё три недели назад была на подвальном этаже разрушенной теперь Башни и в очередной раз отчитывалась перед Сивиллой. Говорила о том, что террористическая группировка уничтожена, разведданные и оружейные центры не обнаружены. Главарь? Нет, главарь скрылся. Самостоятельно ли? А то как же. Сарказм? Нет, вам почудилось.

Мир рухнул за пятнадцать дней. Вечером в понедельник неизвестные проникли в Нона-Тауэр и заминировали несущий остов. Через десять минут прогремел взрыв. Через три часа с горы обломков скатился последний камушек. Через трое суток заглохли последние стоны замурованных под толщей камня, металла и стекла людей. Через неделю руины перестали дымить, и на воздух взлетело Бюро Общественной Безопасности. Ещё через сутки — Министерство Благосостояния.

Через девять дней после первого взрыва оставшиеся в живых инспекторы и исполнители бежали из страны. Через десять — посчитали число жертв. Тысяча четыреста восемь, включая гражданское население. Первое подразделение не досчиталось Суго и Караномори. К вечеру дроны нашли тело Тэппэй.

О Шион вестей не было.

На одиннадцатые сутки в убежище оставшихся в живых служащих Бюро заявился Когами. Бледнее обычного, сорвавшийся с цепи волкодав — глаза горят, кулаки сжаты, а глаза ищут среди растерянных следователей и карателей знакомые лица.

Первой его увидела Мика — звонкая пощёчина эхом прокатилась по бетонным стенам запасной штаб-квартиры Бюро. В пылающих глазах младшего инспектора больше не было страха перед загадочным террористом — лишь глубокое отвращение напополам с разрывающей на части яростью.

Звонкий удар словно послужил сигналом — вымотанные смертями, страхом и безуспешными попытками призвать разбушевавшееся общество к миру стражи порядка набросились на некогда прекрасно им знакомого коллегу, и дело почти дошло до самосуда.

Гиноза вывел его из толпы, одним взглядом прервав все толки и пересуды, кивнул на самую дальнюю запертую дверь и, стоило им остаться наедине, умолял сказать, что вот эти тысяча четыреста восемь трупов не на его совести. Шинья отношения к терракту не имел, а спустя ещё сутки его люди нашли Караномори. Раненую, но живую.

Яёй заплакала впервые за долгие годы.

В сеть слили информацию об истинной сущности Сивиллы. А с развалин наконец вернулась Аканэ с небольшой оперативной группой и дурными вестями: обезумевшие повстанцы захватили город.

Через пятнадцать дней после первого взрыва, когда озверевшие мятежники оттеснили мирное, не пожелавшее эвакуироваться население к западу, Цунэмори вновь пришла на развалины Нона-Тауэр.

Солнце жарило так, словно вознамерилось выжечь старшему следователю глаза. Огромное, раскалённое, похожее на красный перезрелый апельсин — согревало давно потухшие развалины Нона-Тауэр, отражалось от гигантских зеркальных осколков и радугой сверкало на мелкой стеклянной крошке.

— Красиво, — негромко шепчет Цунэмори, крепче обхватывая себя руками.

— И жутко, — отзывается Когами.

— С Сивиллой можно было бороться иначе, — негромко, почти отчаянно признаётся Цунэмори. — Я почти справилась.

— Знаю.

— Когда же я оступилась?

— Когда решила, что должна справляться с этим в одиночку.

Мир рухнул за пятнадцать дней. Одна война закончилась началом новой. В ней не было ни следователей, ни карателей. Лишь кровь, порох и огромная арена на месте некогда процветавшего города.

Мир рухнул за…

— Мы построим новый, — Когами отбросил в сторону вторую выкуренную сигарету. — Без прошлого, без истории.

Мир рухнул, чтобы начать сначала.