Как я перестал бояться и полюбил молнии (гет)

Когда Курт в первый раз увидел способности Ороро в действии, как гром повиновался ее голосу и молнии плясали меж ее тонких пальцев, он понял, что никогда в жизни до этого не видел настоящей красоты. Он смотрел со страхом и трепетом, как, должно быть, первые люди наблюдали за буйством природы, не в силах ни понять, ни остановить его. Она воздела руки к нему в легком, изящном жесте, способном пристыдить самого лучшего танцора, и разделила их.

Руки — слабая защита против безжалостно хлещущего дождя, он поднял их в попытке защитить глаза, чтобы увидеть просвет меж тяжелых грозовых облаков. Поток мягкого теплого солнечного света все расширял этот просвет, пока женщина — нет, богиня! — из поднебесья повелевала им.

Усмиренный, если это слово вообще можно применить к дождю, который грозит сбить тебя с ног, ливень отступал. Оглушительный свист ветра понизился до шепота, а крупные капли воды превратились в мягкий туман, а затем без следа исчезли.

Курт моргнул и наконец нашел в себе мужество опустить руки по швам. Он стоял оглушенный, и звуки окружающего мира возвращались к нему постепенно, как и солнце дюйм за дюймом возвращалось, чтобы озарить лужайку перед Академией Ксавье. Но это не могло отвлечь его от той единственной, что безраздельно владела его вниманием.

Если она и была польщена его практически благоговейным взглядом, то это никак не отразилось на ее лице, она терпеливо ждала его реакции.

— Unglaublich, — было единственным словом, которое ему удалось из себя выдавить. И хотя Ороро никак внешне не отреагировала на него, он догадывался, что ей польстило восхищение, с которым он это произнес.

— Спасибо… наверное, — ответила она, и Курт заметил, как Ороро наклонила голову и слегка нахмурила брови, пытаясь прорваться сквозь трудности перевода. — Хотя я боюсь, что не знаю, что это значит.

— А, — кивнул он, пытаясь подобрать слова, — это значит… Удивительная. Невероятная. Прекрасная.

Он не сказал ей тогда, что эти слова относились не к ее силе, а к ней самой.