Длиною в жизнь (гет)

1

Судебное разбирательство по делу Драко Малфоя было назначено на пятое июня тысяча девятьсот девяносто восьмого года, прямо в день его восемнадцатилетия. Он отнесся к этому известию с полным равнодушием и, кажется, совершенно не отдавал себе отчет в том, что исход этого события предопределит всю его дальнейшую жизнь.

После пожизненного заключения Люциуса в Азкабан Драко чувствовал себя безнадежно растерянным, и никакие попытки матери его расшевелить не приводили к желаемому результату. Еще вчера он был просто подростком, который повиновался отцу и беспрекословно шел путем, предназначенным ему с самого рождения. Он никогда ничего не решал сам, и его сложно было в этом винить. Выбор у детей, рожденных в чистокровных семьях, всегда был невелик: или они разделяли идеи Темного Лорда, или заканчивали как Сириус Блэк. Впрочем, в свете последних событий Драко не был уверен, какое из двух зол – меньшее.

Судьбоносная дата неумолимо приближалась, а он с завидным упорством не желал выбираться из паутины безразличия, отказывался покидать свою комнату и практически ничего не ел. Нарцисса же с каждым днем все больше впадала в отчаяние при виде апатии единственного сына и, понимая, что повлиять на Драко в силах только Люциус, который всегда был для него авторитетом, решила во что бы то ни стало устроить их встречу. Она воспользовалась единственным, на ее взгляд, возможным вариантом осуществить эту затею – слезно умоляла Гарри Поттера дать ее сыну шанс, тем самым окончательно растоптав остатки былой гордости.

2

Холод пробирал Драко до костей, когда два молчаливых и угрюмых мракоборца вели его, крепко сжимая за плечо, к камере Люциуса Малфоя. Он не видел дементоров, но чувствовал каждой клеточкой своего тела, что они были где-то поблизости. Казалось, сами стены высасывали из него последние крохи надежды и не совсем еще угасших счастливых воспоминаний. Становилось дурно от одной только мысли, что придется провести здесь достаточно внушительный остаток своей жизни. Время тянулось мучительно медленно, и бесконечные петляющие коридоры никак не желали заканчиваться.

Наконец, мракоборцы, по-прежнему не нарушая тишины, остановились у тяжелой железной двери, на вид ничем не отличающейся от десятков тех, что Драко видел здесь ранее, и один из них выудил из кармана мантии связку ключей и с небольшим усилием открыл проржавевший замок. Они оказались в длинном коридоре, по обеим сторонам которого Драко различил толстые прутья решеток. За одной из них на голой деревянной скамье, слегка покачиваясь вперед-назад, словно маятник, сидел Люциус Малфой. Некогда блестящие и ухоженные волосы свисали на его лицо грязными, засаленными патлами, скрывая ввалившиеся щеки и еще сильнее заострившийся нос.

— Отец, — севшим голосом позвал Драко, приблизив лицо к решетке. Люциус резко вскинул голову, пробормотал что-то себе под нос, а затем, узнав сына, вскочил на ноги и, просунув тощие руки сквозь прутья, крепко сжал его запястья грязными пальцами с чернеющими полумесяцами под ногтями.

— Сын! Нет-нет, не может быть, они не могли так поступить, неужели и тебя тоже? Нет! – Люциус трясся, словно в лихорадке, его глаза метались из стороны в сторону, и Драко с ужасом заметил в них вспышку безумия, точно такую же, какую сотни раз встречал во взгляде Беллатрисы. А ведь не прошло еще и месяца. Как же быстро Азкабан лишает человека разума!

Он поспешил успокоить отца, стараясь говорить ровно, однако голос предательски дрожал:

— Надо мной еще не было суда, нам просто разрешили встречу. Думаю, у нас не больше десяти минут.

— Не было суда? Хорошо. Это очень хорошо! Послушай меня, Драко, – он крепко схватил сына за затылок, приблизился к его лицу, насколько позволяла решетка, и зашептал так, чтобы не слышали маячившие неподалеку мракоборцы: — Делай, что хочешь, говори, что хочешь: умоляй, плачь, лги! Скажи им, что тебя заставили, что ты был околдован, что угодно. Ты не должен оказаться здесь. Позаботься о матери. Как она? Теперь ты – глава семьи, на тебе лежит большая ответственность. Сохрани то, за что мы боролись столько лет – чистоту нашей крови, нашу фамилию и род. Ты – Малфой. Помни об этом!

Грубый голос надсмотрщика, того, что выглядел постарше, прервал сбивчивый монолог Люциуса.

— Ну, хватит шептаться. Давай, парень, на выход! Если, конечно, не хочешь остаться здесь. – Он громко хохотнул, видимо, найдя свою шутку верхом остроумия, и тряхнул связкой ключей.

Драко сжал холодные пальцы отца напоследок и попятился спиной к выходу. Им предоставили даже не десять, а всего пару жалких минут, но этого оказалось достаточно, чтобы пробудить в юном Малфое желание жить.

Рука Люциуса безвольно повисла между прутьями тюремной решетки. «Драко, мой сынок!» — слабо прохрипел он и упал на колени, прижимая ладони к лицу. Затем дверь захлопнулась, скрывая его от глаз сына, едва сдержавшего слезы.

3

Утро выдалось до безобразия мрачным. Сквозь плотные кучевые облака не пробивалось ни единого солнечного лучика, тяжелые капли шлепали по асфальту, распадаясь на тысячи маленьких частиц, чтобы в следующую секунду исчезнуть под ногами вечно спешащей по своим делам толпы. Не сказать, что такая погода кого-то удивляла: для сырой и туманной Англии начало лета не было показателем к потеплению. Оставалось лишь надеяться, что в следующие три месяца природа сжалится над жителями Лондона.

Гермиона Грейнджер отвернулась от маленького круглого окошка в зале судебных заседаний и зябко передернула плечами. Вряд ли здесь было хоть на градус теплее, чем на улице. Ее взгляд рассеянно скользил по лицам присяжных – от самых молодых, едва ступивших в жизнь и встретивших лицом к лицу ее первые удары, до престарелых, перенесших все тяготы и радости, поджидавшие в закоулках судьбы. Всех их связывало одно – оставшаяся позади война.

Несколько десятков глаз были устремлены в центр зала, где на деревянном стуле с подлокотниками, устало склонив голову, сидел светловолосый юноша. Он изрядно похудел и выглядел осунувшимся, во всем же остальном Драко Малфой остался таким, каким помнила его Гермиона со школьной скамьи. Какими же далекими сейчас казались те времена, когда самым страшным происшествием для нее было получить наказание от МакГонагалл за невыполненную домашнюю работу или быть пойманной завхозом Филчем в запретном уголке Хогвартса. Многое изменилось с тех пор. В том числе и отношение Гермионы к Малфою. Нет, он, конечно, не стал ей другом, но чувство враждебной ненависти вдруг сменилось пустым равнодушием. И когда это успело произойти? У нее не было точного ответа на этот вопрос.

За ходом дела Гермиона не следила, её голос все равно ничего не решал. Она и пошла на это заседание только ради Гарри. Казалось бы, война закончилась, и все должны быть счастливыми, однако звезда магического мира Гарри Поттер день ото дня выглядел все более измотанным и опустошенным. Министр лично пригласил его в состав присяжных, и Гарри не оставалось ничего, кроме как согласиться. Сколько подобных разбирательств ему пришлось посетить за последний месяц? Пятнадцать? Двадцать? Вероятно, он сам сбился со счету. Но Гермиона не сомневалась, что именно это заседание для него было самым тяжелым, потому что он впервые обратился к ней за поддержкой.

Гермиона ожидала от Гарри предвзятого отношения к Малфою, ведь их обоюдная ненависть ни для кого не была секретом. Не далее чем пару часов назад по пути в Министерство она сама уговаривала его проявить снисходительность, поэтому, когда он взял слово в защиту подсудимого, Гермиона очень удивилась.

— Министр, я бы хотел обратить ваше внимание, а также внимание всех присяжных на тот факт, что Малфой… простите, мистер Малфой не обвиняется в убийстве ни одного человека. Единственное, за что мы можем его судить – это за наличие Темной Метки и покушение на убийство Альбуса Дамблдора. – Гермиона заметила, как руки Гарри сжались в кулаки при упоминании имени директора, но он невозмутимо продолжил: – Как известно, Терную Метку Драко Малфой приобрел в возрасте шестнадцати лет, даже не достигнув совершеннолетия. Лорд Волдеморт всегда славился умением убеждать, подчинять себе и влиять на разум людей порой более зрелого возраста. Мистер Малфой рос в окружении Пожирателей смерти с самого детства, не думаю, что у него был выбор. Что же касается покушения… я лично присутствовал при убийстве Дамблдора, и убит он был совсем другим человеком. Драко Малфой действовал исключительно по указу Волдеморта из страха за свою жизнь и жизнь своей семьи, и я уверен, что он не желал ничьей смерти. У меня все, спасибо, министр.

Гарри Поттер опустился на свое место, его скулы нервно подрагивали. Гермиона видела, как нелегко далась ему эта речь, но самое главное – она не понимала, из каких соображений действовал Гарри. По всему залу пробежался шепоток, однако самое удивленное выражение читалось на лице подсудимого. Кажется, он не мог поверить в то, что услышал минутой ранее. Впрочем, Гермиона не могла его в этом винить.

Кингсли Шеклболт громко прочистил горло, призывая всех к вниманию, и предложил проголосовать. По результатам проведенного голосования с Драко Люциуса Малфоя были сняты все обвинения.

Народ потянулся к выходу. Пару раз до слуха Гермионы долетало ворчание недовольных таким исходом дела. Большинству же было все равно – они спешили домой, к своим семьям, надеясь успеть к подаче горячего обеда. В этой суматохе черная лохматая макушка Гарри пропала из поля зрения Гермионы, и она решила подождать, пока «пробка» в дверях рассосется, и найти Гарри в коридоре, где он наверняка будет ее ждать. Гермиона задумалась о том, что было бы неплохо, если бы и ей было куда спешить, как всем этим людям вокруг, и сама не заметила, когда начала барабанить пальцами по деревянной скамье.

— Грейнджер, – бесцветный голос Малфоя вырвал ее из размышлений, и она с удивлением обнаружила, что он по-прежнему сидит на стуле в центре зала, очевидно, тоже ожидая, пока зал опустеет. На лице Малфоя не было ни следа радости от того, что его оправдали. – С такими нервами тебе не стоило сюда приходить.

Гермиона решила проигнорировать его обращение: словесные перепалки засели в горле еще на четвертом курсе, но отбивать дробь все же прекратила. Однако Малфой, как оказалось, был решительно настроен продолжить общение.

— Что, Поттер снова решил проявить свое знаменитое благородство? И дня прожить не может без добрых дел? Ах, Мальчик-шрамированный-лоб! – Он притворно вздохнул и прижал ладонь к груди. – Спас Пожирателя смерти от кары!

— Мог бы просто поблагодарить, ты – неблагодарная свинья, Малфой! – Гермиона почувствовала острое и неотвратимое желание залепить ему пощечину, как когда-то на третьем курсе. Она вскочила со своего места и быстрым шагом направилась к двери, в которую ей удалось протиснуться сквозь изрядно поредевшую толпу. Щеки ее пылали от гнева, но она все же сдержалась и никак не отреагировала на брошенное в спину «Я его об этом не просил».

Общество, в котором Гермиона застала Гарри, совсем ее не обрадовало. Мать Драко Малфоя, растерявшая всю свою надменную гордость, судорожно сжимала запястье Гарри бледными тонкими пальцами и что-то сбивчиво шептала, едва сдерживая слезы. Гермиона вовсе не собиралась подслушивать, просто ответ Гарри на фоне тихого голоса Нарциссы прозвучал слишком громко:

— Я сделал это не ради него, миссис Малфой, а лишь потому, что вы попросили. Я преклоняюсь перед силой материнской любви, а ваша любовь к сыну однажды спасла мне жизнь. Я просто вернул долг.

— Мам, – Гермиона вздрогнула от прозвучавшего за спиной резкого оклика и невольно обернулась. Лицо Малфоя скривилось от недовольства, брови сошлись на переносице, однако голос был холодным, как сталь. – Пойдем, мама, нам пора.

Гермиона не знала, слышал ли он разговор Гарри и Нарциссы, но, кажется, все вставало на свои места.

4

Карета, с высеченным на дверце фамильным гербом Малфоев, плавно катила по залитой дождем мостовой. Драко сидел, прислонившись лбом к стеклу, и провожал взглядом стекающие по нему тонкие струйки. Он бы предпочел молчать, чтобы не сорваться и не накричать на Нарциссу, однако у нее было другое мнение на этот счет.

— Драко, милый, — холодные пальцы коснулись его колена, — я так рада! Я молила Мерлина, чтобы тебя оправдали.

Драко хмыкнул и холодно посмотрел на мать:

— С каких это пор Поттер стал самим Мерлином?

— А что мне оставалось? Сынок, я не могла тебя потерять! Сначала Люциус, потом ты… Я бы не пережила этого, кроме тебя, у меня никого не осталось. – Бледные руки нервно мяли подол мантии. Рядом с собственным сыном Нарцисса чувствовала себя маленькой несмышленой девчонкой, которой приходится оправдываться за свое поведение. – Этот мальчик – единственный, кто мог нам помочь, к его мнению теперь прислушиваются. Всегда прислушивались.

Драко был зол на мать и одновременно благодарен ей. После посещения Азкабана мысль о том, что ему придется провести там весь остаток своих дней, совсем не радовала. Но кидаться в ноги Поттеру – это было верхом унижения. Сейчас Драко не испытывал к нему ненависти, подобно той, что жила в его сердце долгие пять лет. Она была детской и наивной, в нем говорила обида на то, что его рука дружбы была так нахально отвергнута на глазах у всех однокурсников. О каком авторитете могла идти речь? Впрочем, тогда все были настолько взволнованы предстоящим делением на факультеты, что благополучно забыли об этом маленьком недоразумении. А вот Драко о нем не забыл. Пять лет он доставал Поттера всеми возможными способами, порой казалось, что целью его пребывания в Хогвартсе было довести очкарика до белого каления. На Уизли и Грейнджер ему было глубоко плевать, но он пытался достать и их тоже. Ведь это так забавно злило Поттера. А потом жизнь круто изменилась, и эта ненависть показалась такой незначительной. Появилась Метка, появился приказ Темного лорда, и все остальное отошло на второй план.

Сначала все казалось какой-то игрой, и Драко даже гордился возложенной на него миссией, однако, время шло, а с ним приходило осознание, затем страх и снова ненависть. На этот раз к Темному лорду. Больше не хотелось подчиняться и быть марионеткой в умелых руках, но выбора уже не было. Впрочем, выбора не было никогда. Наверное, в день смерти Волдеморта Драко испытал не меньшее облегчение, чем сам Поттер, и, возможно, он бы даже нашел в себе силы пожать ему руку, если бы не тот факт, что чуть раньше Поттер спас его от смерти. Включил свое гриффиндорское благородство и протянул руку врагу. Драко чувствовал себя обязанным, а это чувство он не любил больше всего на свете. И сейчас, благодаря стараниям матери, оно посетило его уже во второй раз за столь короткий промежуток времени.

— Мам, пожалуйста, давай не будем больше говорить об этом? Я не хочу ничего слышать о Поттере. В конце концов, у меня день рождения.

— Мерлин! – ахнула Нарцисса и неловко обняла сына. – В этой суматохе я совсем забыла о твоем дне рождении. Прости меня, дорогой. Как только прибудем в поместье, я прикажу эльфам приготовить самый большой шоколадный торт за всю историю волшебного мира, – она улыбнулась так искренне, как не улыбалась уже давно, лучики морщинок пролегли в уголках ее глаз, и Драко впервые подумал о том, что переживания оставили неизгладимый отпечаток на ее некогда безупречной внешности. Злость почему-то отступила, он молча кивнул и сжал ладонь матери, давая понять, что не сердится.

И хотя все, чего ему хотелось по возвращении домой – это пойти в свою комнату и уснуть, он терпеливо съел три больших куска торта, раздумывая про себя, с чего Нарцисса взяла, что он любит шоколадный торт? Она каждый год приказывала домовым эльфам готовить именно его, в то время как Драко отдавал предпочтение клубничному.