Любовь и ненависть в 11 Б (гет)

Честно говоря, я никогда не любила первое сентября. Бантики, причёски, крики, гомон, суета — все куда-то спешат, несут огромные букеты...

Утро застало меня, Наталью Самойлову, ученицу теперь уже 11 класса, в постели. Просыпаться вовсе не хотелось. Но будильник звенел так, что не открыть глаз было просто невозможно. Порхнув в ванную, умывшись и причесавшись наспех, я таки посмотрела на часы. И поняла, что опаздываю.

Как ураган, сметая на своём пути всё необходимое в сумку: ручки, тетрадки, дневник, — я бестолково бегала по квартире. \"Хорошо, что родители в первую смену… а бабушка в гостях…\" — подумалось невольно, потому что, если бы в доме остался кто-нибудь из взрослых, вряд ли мне позволили бы навести кругом такой беспорядок. Но, поразмыслив и решив, что пока всё можно оставить и так, я полезла в сумку за ключами. Обуваться пришлось долго: босоножки на огромном каблуке не хотели поддаваться решительному натиску и желали нежного неторопливого обращения. Наконец, с формальностями было покончено — меня ждала увлекательная дорога к школе. Напрасно я полагала, что доберусь туда без приключений. Лифт, ломающийся постоянно, так обрадовался задыхающейся от быстрого бега попутчице, что не пожелал её выпускать.

— Помогите! Кто-нибудь! — напрасно кричала я в темноте. Все были заняты своими делами.

— Эй! Ну, пожалуйста!

И будто услышав надрыв в моем голосе, лифт пожалел нерадивую ученицу и открыл свои серые двери.

— Десять минут впустую. Не верится, что я потратила десять минут на то, чтобы поиграть в прятки в лифте…

По узкой дорожке, потом направо, по залитому грязью тротуару... И вот впереди родная, знакомая до боли школа.

Речь директора я, естественно, пропустила, зато всё остальное увидела в самом ближнем ракурсе. Дело в том, что классная руководительница, пожурив, вытолкнула меня, растерявшуюся от пристальных взглядов, в первый ряд, чтобы я ничего не проморгала. Программа концерта шла по отрепетированному годами сценарию, ученики могли знать наперёд, что же произойдёт дальше. Странно было, конечно, предполагать, что в этом году всё изменится, но так хотелось новизны…

На сцену пригласили какую-то пару, я не услышала фамилий, но слова \"гордость школы\", почему-то выхваченные из речи ведущего, запомнились и не давали покоя, пока в самый центр не вышла загорелая девушка в коротком бальном платье и стройный парень в чёрном костюме. Танец казался захватывающим — ни одной неточности. Грация, плавность, согласованность движений придавали ему особого изящества. Партнёры кружились под ритм вальса, и всё мешалось в этом мерном движении: забывались обиды, ссоры, несправедливые обвинения, в душе расцветало какое-то новое, доселе невиданное чувство умиротворения, восторга и… окрылённости. Розовое пятно её платья… шаг… поворот головы… он протягивает руку, и она… летит… порхает над публикой, забирает, уносит с собой овации.

Я сама не поняла, когда начала хлопать, — ладони сами стучали одна о другую, не признавая воли хозяйки. Устыдившись того, что, быть может, слишком явно показываю свою восторженность, я спрятала руки за спину и поймала на себе недоумевающий взгляд.

Этого парня я видела впервые, — наверное, новичок. Он стоял, гордо вздёрнув подбородок вверх, и смотрел на остальных свысока, будто сам отличался чем-то существенным, важным от безликой толпы. Высокий, с вьющимися чёрными волосами, он и вправду походил на аристократа, который мог бы жить в восемнадцатом веке. Он ничего не сказал вслух, но взгляд, обжигающий и острый, говорил сам за себя. \"Ты мне не нравишься! — будто нашёптывал он, — Ты другая, не такая как я, ты хуже…\"

— Я… — пробормотала я, но кто-то из одноклассников дёрнул меня за рукав блузки:

— Таш! Я тебя не заметила, как ты проскочила? — Вороника в своём репертуаре…

Я снова обернулась к брюнету, но тот уже смотрел в другую сторону.

— Я опоздала. Не удивительно, что ты меня не заметила…

Я поведала полной рыжей девчонке о своём красочном утре. На сцене кто-то пел песню \"как здорово, что все мы здесь…\" просительным низким голосом, отчего хотелось крикнуть: \"Прекратите это безобразие!\", однако все стоически переносили сие издевательство в приятной беседе друг с другом. Лишь высокий парень с чёрными вихрами так же молча смотрел вперёд.

Заканчивался первый звонок — долговязый Бойцов пронёс девочку-первоклашку на плечах и помахал кому-то рукой. Дзинь-дзинь — вот и первая трель последнего года. Что принесёт он с собой, этот новый учебный год?

— Линейку покидают седьмые классы…

А старшеклассникам стоять ещё долго. Ждать, пока пройдут остальные.

Но вот и они поднимаются по лестнице на второй этаж, в 216 кабинет. Татьяна Александровна чинно открывает дверь и все неторопливо проходят внутрь, будто впервые.

Я заняла своё законное место на первой парте второго ряда. Жаль, что никто не приземлился следом за мной.

— Вы все знаете меня не первый год… — классная дама начала свою речь с той фразы, которую ученики должны были бы уже заучить за все те годы, которые провели в стенах этого помещения, — …но сейчас я — ваш классный руководитель. Для тех, кто меня не знает, Татьяна Александровна. Думаю, Америки не открою, если скажу, что вы учитесь в физмате, и поэтому каждый должен помнить, что стоит сделать всё, чтобы избежать плохих оценок. Это понятно?

Как-то совсем нерадостно и почти на автомате все качнули головой, соглашаясь.

— Сегодня начинается одиннадцатый класс, напоминать, что нужно ходить в школьной форме не надо?

И так далее. Я больше не слушала, — знала всё, вплоть до последнего слова.

Я оглядывала свой новый класс, где была знакома, пожалуй, только с одним человеком — Вероникой.

У учительского стола, сгорбившись и пристально глядя в лицо преподавателя, сидел отталкивающего вида паренёк с усами. \"С бородой бы ещё пришёл!\" — как-то некстати подумалось мне, но вслух я, конечно, ничего не произнесла.

Кто-то ухмылялся, пристально вглядываясь в соседа, кто-то попросту игнорировал Изъянчика — как ласково любили меж собой называть физичку ученики — а кто-то внимательно слушал речь преподавателя…

Вон, какой-то парень вообще прикрыл глаза… Устал, наверное, бедняжка! А ведь учебный год-то ещё не начался!

— Кто будет старостой? — вдруг вырвал меня из задумчивости резкий вопрос? Казалось, учительница с осуждением поглядела на меня.

— Станицину!

— Зайцева!

Послышалось с разных сторон.

Изъянчик подняла руку вверх, и класс замолк.

— Предлагаю проголосовать.

Мне было всё равно за кого голосовать, поэтому я машинально сказала запомнившуюся из фамилию и потом выслушала долгие упрёки в свой адрес со стороны Димки, как его назвала Татьяна Александровна. Видимо, он не очень-то рвался в старосты.

— Решено. Старостой будет Зайцев!

Дальнейшие разглагольствования были быстро прекращены.

— А теперь я хочу представить вам нового одноклассника… — со скучающими лицами ученики смотрели кто на доску, кто в потолок. Казалось, никого абсолютно не интересовал новичок, — …Львинова Григория.

Я подняла взгляд, чтобы не пропустить самую интересную часть дня — представления новичков — и с удивлением обнаружила, что прямо передо мной, стоит по струнке недавний знакомый — рьяный защитник искусства.

— Представься, пожалуйста, — доброжелательно взяла его Изъянчик за руку.

— Григорий.

Ни слова больше. Крепкий орешек.

И, развернувшись, прошагал на своё место.

Когда очередь стоять перед всем классом дошла до меня самой, я отнюдь не ощущала в себе уверенности, несмотря на то, что расправила плечи и по привычке задрала голову вверх. Пока Татьяна Александровна, тепло улыбаясь, расписывала все мои достоинства, я уже чувствовала себя товаром, выставленным на аукцион. Щёки горели, от стыда я не знала, куда отвести глаза… но когда классная замолчала и разрешила наконец-таки представиться, я громким голосом поздоровалась с новым коллективом, мысленно уговаривая Бога, чтобы он помог мне здесь ужиться. Назвав своё имя, я несколько раз кашлянула и добавила \"рада, что буду теперь учиться с вами\". На чём официальная часть завершилась.

Дальше был первый урок физики. Я с радостью вспоминала всё то, что проходили в прошлом году, иногда отвечала на вопросы, когда этого требовал учитель.

Классный час, это нудное шоу, придуманное для того, чтобы задержать учеников в школе, не заставил себя долго ждать.

— Я понимаю, что вы уже не маленькие и вправе сами усаживаться на те места, которые облюбовали, но всё же позволю себе внести маленькие коррективы, — классная немного помолчала, а потом повелительно рявкнула:

— Львинов, на первую парту!

Не сразу я поняла, что свободное место осталось только рядом со мной, поэтому весьма удивилась, увидев рядом с собой Григория.

— Привет… — а что ещё мне оставалось сказать?

Но мальчишка промолчал. Он смерил меня злобным взглядом и сел подальше от меня, так и не ответив на приветствие.

Скривившись от такого явного неуважения, я, однако, не расстроилась, хотя поведение новичка и задело меня.

Сама я ещё в прошлом году была в параллельном классе и, собственно, переходить никуда не собиралась, но распределение по специальностям заставило поменять свои приоритеты. Тяжело далось мне, выпускнице, решение перейти из одного класса в другой, но выбора мне никто не оставил — техническое образование, крайне престижное и выгодное на сегодняшний день, было необходимо как воздух.

Эта школа, в которой ученики тянулись к знаниям, была новой и своеобразной. Когда мне исполнилось тринадцать, и родители перевили меня сюда, первое впечатление от всего здесь увиденного сложилось очень странное: с одной стороны от здания словно веяло теплотой, с другой — длинные коридоры и огромное количество классов внушали некое недоверие.

Но первого сентября, встретившись со своим новым классом, все свои сомнения я оставила позади. Такие же, как и у меня, затравленные выражения на лицах, немой вопрос в глазах: \"примут ли меня за \"свою\"?\" успокоили чувство неизвестности. В свои тринадцать я быстро нашла общий язык со всеми сверстниками, класс был в общем-то дружным и проблем с общением никогда не возникало. Общие темы сплотили коллектив. Несмотря ни на что, присутствовали, конечно, в «дешках» и люди, с которыми неприятно было поддерживать отношения, но в целом класс, к которому я успела привыкнуть, радовал учителей своей весёлостью и детским оптимизмом.

Сегодня, когда, словно на ладони, передо мной предстал новый класс, я несколько смутилась — незнакомые хмурые лица, одинаково недружелюбные выражения на них, злость во взгляде. Одноклассники будто оценивали меня, сверля мою спину своими глазами. Но стоило мне повернуться, как пристальное внимание исчезало.

Мне определённо не нравилась напряжённая атмосфера в классе, — хотелось мигом подобрать свои вещи и выпорхнуть из душного помещения, но я продолжала концентрироваться на ласковых интонациях любимого педагога.

Мальчик, который сидел со мной по соседству, был абсолютно поглощён своими размышлениями, поэтому, когда я толкнула его, он вздрогнул и громко спросил:

— Что?

В коротком слове было столько яда, что я мигом пожалела о том, что побеспокоила нового одноклассника.

— Я… — запинаясь пролепетала я, вызывая лишь ещё большее раздражение у собеседника, — просто хотела отдать тебе расписание.

Если честно, я соврала. Расписание Изъянчик обещала продиктовать нам в конце классного часа, но так как сама я уже записала карандашом, какие завтра будут уроки, решила поделиться информацией с недружелюбным соседом.

— Спасибо, — выдавил из себя Гришка и практически вырвал из моих пальцев аккуратный дневник.

После того, как классная поучительным тоном заверила, что в этом году некоторые преподаватели будут чрезмерно строги к ученикам ввиду приближающихся экзаменов, посмотрела прямо на первый стол, где сидела я, и добавила:

— Особенно некоторым товарищам нужно не расслабляться, так как от этого зависит их медаль…

Я закатила глаза и внутренне напряглась. Это было больной темой. Из-за этой несчастной медали я не могла даже спокойно отдохнуть — постоянно усаживали за уроки.

Сосед ухмыльнулся и небрежно протянул мне дневник.

— Почерк у тебя не очень-то разборчивый, — спокойно сказал он, уже не глядя в мою сторону. И мне захотелось стукнуть его за такое ко мне отношение. Но так как Изъянчик как раз подошла, чтобы расписаться, я сдержала праведный порыв высказать нахалу, что о нем думаю.

Уже когда класс закрывали на ключ и весь 11 «Б» рванул по лестнице вниз, Гришка пожелал мне «приятно провести остаток дня», на что я лишь кивнула головой, удивленная такой внезапной переменой.

У ворот школы меня уже ждали: Клоков издалека стал махать руками, чтобы я заметила его. Львинов вместе со мной дошёл до ворот, потом свернул в другую сторону.

— Ну, рассказывай! — потребовала я, когда фигура одноклассника скрылась за углом.

— Какого черта тебя так долго не было? — возмущался Клоков, показывая при этом такие рожицы, что не рассмеяться было просто невозможно. — У нас классный час закончился час назад!

Я понимала его нетерпеливость. Раньше мы вместе с этим весельчаком учились в 10 «Д» и были хорошими друзьями. Четыре года без ссор и скандалов прекрасно доказывали, насколько крепки наши отношения. Вот и сегодня мы условились встретиться после занятий, чтобы подвести черту пережитому первому сентября.

— Изъянчик не только втолковывала нам, что нужно приносить сменку каждый день, но и решила провести урок.

Клоков — парень среднего роста, среднего телосложения, сегодня одетый в лёгкий светлый костюм, не преминул поехидничать:

— Да, как же, Изъянова без физики? Она хоть контрошку не провела?

Я усмехнулась, так как знала, что отношения с физичкой у Дениса не сложились ещё в восьмом классе, — отсюда и его вечная антипатия к точным наукам. Обычно в шутку я говорила: «Не везёт с физикой — повезёт с ОБЖ», — но сегодня был не тот день. Дело в том, что ОБЖ у «дешек» тоже вела Татьяна Александровна, но уж на этом предмете все ученики просто отдыхали.

— Да ладно, Денис, если Валя не захотела утруждать себя великим и могучим… русским языком, я не виновата.

Я подмигнула бывшему однокласснику и подтолкнула его вперёд:

— Сколько стоять-то можно, пойдём уже…

Мы с Клоковым жили рядом, поэтому из школы и в школу ходили вместе.

Парень не отреагировал на мое предложение пойти домой и продолжал упорно стоять на своём месте.

— Может, всё-таки подойдём к Веронике, иначе она просто сломает шею в надежде нас отыскать… — я улыбнулась. Денис просто не «переваривал» Веро, называя её «третьей лишней», но, так как я несколько раз указала на его заносчивость, парень угомонился, однако постоянно третировал добродушную толстушку.

— ЭЙ! — крикнула я. — Ника!

И Вероника засеменила в нашу сторону.

Клоков отвернулся и начал беседу с проходящей мимо Антиповой. Меня мало волновало, что произошло прошлым летом у какого-то Димы на какой-то даче, поэтому я, проигнорировав Антипову, начала расспрашивать Веронику, что у той такого могло стрястись, если она даже не отвечала на мои звонки.

— Ну, — замялась рыжеволосая подруга, — это долгая история, — и, покосившись на Клокова, который энергично жестикулировал руками, доказывая что-то Антиповой, добавила:

— …позже расскажу.

Сначала вражда Веро и Дениски вызывала у меня только непонимание, — я искренне надеялась, что впоследствии Клоков смирится с тем, что у меня появилась подруга, но этого не произошло. Напротив, за год, который я знала Веронику, Денис категорически отказывался воспринимать её всерьёз, упорно повторяя, что рыжеволосая не похожа на человека, который бы мог стать верным другом.

Вот и сейчас в моей голове проносились планы, как бы разрядить атмосферу, ибо Антипова пошла своей дорогой, а Клоков повернулся к нам лицом и теперь жёг своими карими глазами лоб Вероники. Та в свою очередь пялилась на него с ненавистью.

Обречённо пожав плечами, я попыталась завести разговор:

— Денис, ты так и не рассказал, что у вас там нового. Кажется, кто-то ушёл из класса? Новеньких не закинули? Слышала, старосту опять сместили с поста?

Закидывая друга вопросами, я надеялась, что упрямец наконец сменит гнев на милость и разговорится. Вообще-то Денис никогда не лез за словом в карман и его разговорчивость порой даже надоедала мне, но наперекор всем моим ожиданиям, он насупился и не пожелал поддержать беседу.

— Замечательно! — в сердцах выпалила я, рассердившись на Клокова. — Может, объясните мне, какая кошка между вами пробежала?

Вероника и Денис синхронно уставились на меня, но в этот раз я не желала отступать. Я решила покончить с враждой этих двоих и, наконец,вздохнуть спокойно.

Не впервой было видеть мне на лице Клокова такое свирепое выражение, зато Вероника почти светилась от радости:

— Ну, понимаешь… — подруга украдкой покосилась на Клокова и замолчала, видимо, собираясь высказаться о нём нелестным образом.

— Всё дело в том, что у нас разные интересы, — спокойно закончил за Веронику Денис.

Мы втроем так и стояли около ворот школы. Некоторые учителя уже проплывали мимо, недоумённо провожая нас взглядами.

«Ещё не хватало, чтоб в учительской перемывали нам кости!» — подумала я и направилась к дому.

Меня порядком утомили частые перепалки Дэна с Вероникой. Складывалось такое впечатление, что он намеренно хочет привлечь внимание к своей персоне.

Голова раскалывалась пополам, выяснять отношения абсолютно не хотелось… поэтому я оставила Клокова обижаться меня в свое удовольствие, а Веронике кивнула на прощание.

* * *

Уже около дома я споткнулась, зацепившись шпилькой за какой-то камень, и едва не упала. От перспективы разбить коленки об асфальт меня кто-то спас. Кто-то, кто по случайности проходил мимо. Сердце мое бешено застучало. Я представила, что бы могло случиться, если бы я упала, поэтому я ещё крепче вцепилась в плечо своего спасителя, так как от страха всё ещё дрожали колени, а дыхание не выровнялось. Я уже собиралась рассыпаться в благодарностях, но, взглянув вверх и встретившись взглядом с испытывающими глазами спасителя, потеряла на какое-то время дар речи.

Иронично, с долей неодобрения смотрел на меня Гришка Львинов, не отталкивая и не притягивая к себе. Казалось, он ждал, какую ещё глупость совершит \"эта непредсказуемая девица\". Но я молчала, желая провалиться сквозь землю от стыда.

«Наверное, я выгляжу более чем глупо…» — обречённо подумалось мне.

Я торопливо отступила от одноклассника, но тут же споткнулась и пошатнулась. Если бы Гришка не подал мне вовремя руки, то я наверняка не удержала бы равновесия.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я Львинова, втайне мечтая о том, чтобы он никогда в жизни больше не видел моей неловкости.

Неизвестно почему этот странный тип пробуждал неуверенность в себе. Возможно, слишком высокомерно он взирал на окружающих с высоты своего роста, возможно, именно из-за такого отношения именно ко мне — не как к однокласснице, а как к пятилетнему ребёнку.

— Будешь снова падать, только позови! — с издёвкой обратился он ко мне, раскрасневшейся от возмущения и обиды. — Всегда к твоим услугам.

Сумка, которую я сжимала в руке изо всех сил, распахнулась. Всё её содержимое посыпалось вниз. Я едва не заплакала от досады. Вовсе не хотелось мне показаться дурочкой перед этим самонадеянным типом, который и не думал помогать.

Нагибаться к земле в юбке было неудобно но, преодолев стеснительность, я присела на корточки и принялась собирать школьные принадлежности.

Гришка молча наблюдал за моими безуспешными попытками поднять всё сразу. Из-за его присутствия я никак не могла сконцентрироваться. Видимо, парню надоело кривиться в усмешке. Он в минуту подобрал то, что ещё оставалось на асфальте, и протянул мне. Я поспешно выпрямилась, заметив, что Гришка метнулся в мою сторону: наверное, боялся, что снова оступлюсь.

— Я… мм, — странно, но когда Львинов вот так смотрел в мои глаза, мне казалось, будто он читает мысли, видит меня насквозь.

— Да… — он всё ещё протягивал зажатые в ладони тетради. — Вот, не забудь.

— До завтра! — попрощалась я, поспешно закидывая в сумку вещи и, не дожидаясь ответа, бегом кинулась к дому, коря себя за то, что снова оставила последнее слово за Львиновым.

Дома я с тоской смотрела на открытку-приглашение, которую неделю назад мне сунула подруга, сказав при этом \"поздравь меня\".

— Как думаешь, идти или не идти на свадьбу? — спросила я у своего погрустневшего отражения.

Однако девушка из зеркала ничего толком ответить не смогла.

Забросив приглашение подальше в ящик, я вошла в зал и, конечно же, встретилась со своей бабушкой — Анной Иоанновной (именно я так её назвала после того, как по истории Отечества прошла дворцовые перевороты), которая сразу же принялась расспрашивать, хорошо ли прошел первый день в школе. Естественно, я отделалась от вопросов и быстренько перебежала к себе в комнату, где мне не дали в покое посидеть и минуты, так как раздраженный Клоков рвался выяснить по телефону, какого дьявола приключилось со мной полчаса назад.

— Дэн? — пробормотала я в трубку, очень злая, потому что как раз собиралась в тишине, без посторонних глаз и, тем более разговоров(!) посидеть за компьютером. — Обязательно надо выяснять отношения сейчас?

Клоков торопливо пробормотал что-то вроде \"ты всегда такая грубая…\", после чего, собственно, перешел к тому, ради чего и звонил мне.

— Знаешь, Наташик, — именно так называл меня Дэн, когда ему что-то от меня требовалось. — Валя придумала какую-то ерунду…

Я мысленно вспомнила уважаемую Валентину Николаевну добрым словом, ибо та всегда придумывала для учеников какое-нибудь испытание в начале года.

— Что опять? — сдаваясь, спросила я, накручивая на палец волосы. Я всегда так делала, когда начинала нервничать.

— Ммм… сочинение… — промямлил Клоков. — Про семью.

Я встала с кресла, задумчиво походила по комнате, подозревая, что за этими словами последует просьба Дэна, и, конечно же, не ошиблась. Клоков затараторил как сумасшедший:

— Наташик, я перерыл все книжки с готовыми сочинениями, я покопался в Интернете, но там… такая фигня… Ты же прекрасно пишешь… напиши сочинение и мне.

— Нет! — рявкнула я в трубку, дивясь наглости Клокова.

— Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!! — клянчил парень на том конце телефонного провода.

— Пиши свое сочинение сам, Клоков! — не выдержала я и уже собралась повесить трубку, как Дэн серьезно произнес:

— Ну, ты же всегда меня выручала, а тут… такое дело… я в больницу к брату должен пойти… ты же понимаешь, что я в любом случае не смогу сочинение написать за два дня?

Я закатила глаза, прекрасно зная, что Клоков просто утрирует ситуацию, что его брат не при смерти и что Дэн будет надоедать мне до тех пор, пока я не соглашусь написать за него сочинение.

— Ладно! — коротко бросила я. — Только давай договоримся: я пишу сочинение, а ты не будешь доставать меня по телефону в выходные, идет?

\"Вот паразит! — подумалось мне, когда я положила трубку. — Вечно вьет из меня веревки…\"

* * *

На следующий день Демина задала сочинение \"Моя семья\" и моему классу. 11 \"Б\" безумно обрадовался такой перспективе. Особенно после того, как учитель огласил сроки сдачи — ровно через пол недели.

* * *

Ближе к выходным я буквально изнывала от противоречий — мне хотелось пойти на свадьбу старой подруги, но в тоже время было боязно, так как на свадьбах я не была ни разу.

— Хватит скакать по квартире! — осадила меня мама. — Кстати, в чем ты завтра пойдешь на свадьбу?

И вопрос о том, идти или нет, автоматически решился.

* * *

Я одела туфли на высоких каблуках и повернулась к зеркалу. Оттуда на меня смотрела симпатичная девушка в черно-белом платье, подчеркивающем фигуру. Однако взгляд у этой девушки был испуганный, а маленькая сумочка в руках немного дрожала.

Из подъезда я вышла с высоко поднятой головой и сразу же отыскала глазами белую иномарку, которая должна была за мной заехать.

Шофер помахал рукой, и я торопливо подошла к машине, широко улыбаясь. Однако, стоило мне открыть заднюю дверцу, как улыбка потускнела.

— Львинов? — несколько раз моргнув, я уставилась на своего одноклассника, вальяжно развалившегося на заднем сиденье.

— Вы знакомы? — участливо спросил водитель, который оказался по совместительству двоюродным братом моей подруги.

Я, придерживая платье, чтобы оно не задралось, залезла в автомобиль и уселась рядом с равнодушным Львиновым, не соизволившим даже поздороваться со мной.

— К сожалению, знакомы… — процедила я, еле сдерживая негодование.

Поведение Гришки постепенно выводило меня из себя — нельзя быть таким напыщенным самовлюбленным индюком! Есть же, в конце концов, правила приличия, по которым принято культурно поприветствовать друг друга!

— А почему мы с… ним, — я кивнула в сторону совершенно спокойного Гришки, — едем вместе?

— Ну… — двоюродный брат подруги немного растерялся, а потом, посмотрев сначала на меня, застывшую с натянутой улыбкой на лице, потом на Львинова, отвернувшегося к окну, пролепетал:

— Вообще-то Гриша родственник жениха. Странно, что Олеся тебя не предупредила, что я подкину до ЗАГСа не тебя одну.

\"Ну подруга!! Я ей припомню!\" — злилась я про себя. А ведь только вчера мы мирно беседовали о предстоящем торжестве. Олеська, радостная и возбужденная, говорила только о свадьбе, показывала мне кольца, примеряла свадебное платье, расписывала в красках свидетеля и свидетельницу… И ни слова о том, что на свадьбе будет присутствовать Львинов, ни слова о том, что мы окажемся с ним в одной машине…

Водитель, чтобы избежать лишних расспросов, тронул машину с места, после чего очень внимательно следил за дорогой.

Я чувствовала себя скованно из-за того, что Гришка сидел рядом, — практически касался своим коленом моего, — однако взяла себя в руки и искоса глянула на него. С раздражением отметила я, что Львинов выглядел неплохо: черный костюм, белая рубашка, подчеркивающая смуглость его кожи, волосы, уложенные муссом, — все это только добавляло его образу изящества.

\"Ну просто испанский мачо…\" — сетуя на свою привычку обращать внимание на внешность, подумала я.

— По-моему, твое платье слишком короткое, — это было первое, что сказал Львинов за прошедшие пять минут, и я изумилась, как он может одной своей фразой испортить мне настроение.

— Знаешь что? — начала я с вызовом, но когда поглядела в его насмешливые глаза, вспомнила, что с родственниками жениха нужно быть вежливой. — Мое платье вполне меня устраивает.

Я с удовольствием толкнула бы этого идиота, чтобы Львинов хоть немного удивился или возмутился или, на крайний случай, толкнул меня в ответ — лишь бы он не сидел бездушной статуей сейчас рядом со мной… однако, конечно же, я подавила в себе это навязчивое желание, чтобы не быть неправильно понятой.

К тому моменту, когда иномарка остановилась, я нервно покусывала губу, так как повисшее молчание было утомительным и нервным одновременно.

Львинов вышел первый, обошел машину и услужливо открыл передо мной дверь.

— Спасибо, — коротко поблагодарила я его и рванулась в сторону брачующихся.

Я искренне надеялась, что Львинов больше меня не потревожит.

Однако я горько ошибалась.

— Натусик, знаешь, я хотела тебя познакомить с таким классным парнем, — зашептала мне подруга на ухо. И когда у Олеськи оставалось время на то, чтобы думать о том, с кем бы свести свою подругу?.. — Он раньше танцами занимался… тааакой красавчик! Если бы не мой Санька, сама бы с ним замутила! — я послушно слушала подругу, поправляя той то фату, то платье.

— Может, перестанешь уже вертеться? — поинтересовалась я, когда невеста в очередной раз закрутила головой.

— А вот, кстати, и он! — Олеська дернула своего будущего мужа за руку и что-то тихо ему сказала, после чего тот отошел в сторону.

— Ну, держись, подруга, сейчас ты будешь сражена наповал! — предупредила меня радостная невеста.

Я и вправду была сражена, когда вместе с Сашкой к нам подошел Львинов.

— Ну! — не замечая моей напряженности, защебетала Олеська. — Это Наташа, — она указала рукой на меня. — А это Гришик… — она вдруг взяла Львинова за руку, после чего вложила в его ладонь мою:

— Будьте знакомы.

Я стояла напротив Львинова и, краснея, слушала, как Олеська расхваливает меня. Единственное, что сейчас хотелось — так это вырвать руку из пальцев Львинова, явно потешающегося над моим смущением, и уйти отсюда подальше, чтобы выкинуть из памяти его смеющееся высокомерное лицо.

— Зачем тогда надо было, чтобы мы ехали сюда вместе? — излишне резко спросила я подругу, которая не понимала моей неожиданной злости. — Разве не подразумевалось, что мы должны были познакомиться раньше?

Олеська беспомощно захлопала своими наращенными ресницами, и мне стало совестно за свою грубость, однако обида на Олеську брала верх над благородством.

— Очень рад знакомству… — замял мою оплошность Гришка. Он не отпускал моей руки, даже несмотря на то, что я пыталась её вырвать. — Ты была права, — он обратился к невесте, — твоя подруга слишком стеснительна для того, чтобы первой знакомиться с парнем.

Он нарочно издевался! Я прекрасно видела это по загоревшимся глазам Львинова, по его вздернутому подбородку. И мне не нравилось, что мой одноклассник играет моими чувствами!

— Что ж… — я изо всех сил дернула руку, и Львинову ничего не оставалось, кроме как отпустить мою ладонь, — теперь мы знакомы.

— Я поправила прическу, после чего удивленно сказала:

— Простите, мне кто-то звонит… — и отошла в сторону, чтобы скрыться от назойливого внимания молодоженов.

— Обманывать нехорошо, — раздался за моей спиной ненавистный голос.

\"Какого черта ему от меня надо?\" — недоумевала я.

— Тоже самое относится и к тебе, Львинов, — фыркнула я, — \" Очень рад знакомству…\", \"твоя подруга слишком стеснительна\" — передразнила я одноклассника. — Кто просил тебя говорить всю эту чушь?

Львинов поднял брови вверх, сложил руки на груди и с легкостью парировал:

— А что мне надо было сделать? Нагрубить, как это сделала ты?

Я почувствовала, что готова лопнуть от злости, но благоразумие советовало мне оставить Львинова упиваться его чертовой правильностью и уйти с гордо поднятой головой. Это я и попыталась сделать.

Однако Гришка окликнул меня, стоило только сделать шаг в сторону. Я обернулась, думая, что Львинов хочет извиниться за свою грубость, но парень не собирался просить прощения, наоборот, он в приказном тоне сказал:

— Раз уж нас попытались свести, давай не будем разочаровывать молодоженов? Все равно мы оба будем знать, что этот фарс, будто мы с тобой парочка, продлится один вечер.

Я сжала руки в кулаки, опустила голову, посчитала в уме до десяти, — обычно это меня успокаивало, — но сейчас ничего из вышеперечисленного не помогло, — напротив, я только разозлилась ещё больше.

— Хорошо! — рявкнула я так, что сама удивилась. — Я подыграю тебе… — я изо всех сил старалась, чтобы голос не сорвался.

Львинов самодовольно усмехнулся.

— …подыграю… когда-нибудь… возможно, в следующей жизни!

Мельком взглянув на парня, я поздравила себя с тем, что смогла-таки вывести его из равновесия: лицо Львинова вытянулась, глаза округлились. Он явно привык, что все соглашаются с его решениями, однако я не собиралась потакать его капризам, тем более, притворяться парой — верх безумия.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я, довольная собой, отправилась снова к невесте. Как бы я не была зла на Львинова, подругу я все равно обожала: мы познакомились с ней, ещё когда я ходила на танцы, — тогда я была пугливым ребенком, которого многие обижали, я часто плакала по пустякам, но старалась не жаловаться взрослым. Однажды другие девочки решили пошутить и заперли меня в раздевалке, — конечно, будучи десятилетним ребенком, я испугалась — у меня началась истерика, я плакала так сильно, что разболелась голова, но никто, кроме Олеськи, не кинулся ко мне. Мои обидчицы быстро разбежались по домам, оставив меня захлебываться своими рыданиями. Олеська была старше меня на пять лет, я никогда до того момента не общалась с ней, но она сидела со мной тогда так долго, пока я не успокоилась. Конечно, я была ей благодарна и полюбила за отзывчивость и теплоту. В итоге мы стали потихоньку общаться. Но после того как я переехала с одного микрорайона в другой, наша связь с Олеськой почти прервалась — звонки по телефону и редкие встречи не в счет. А месяц назад она огорошила меня новостью, что выходит замуж… Естественно, мы встретились, — благо, было лето, — и возобновили, так сказать, былую дружбу. И вот я здесь — смотрю со стороны, как радуется моя подруга.

— Лесик! — позвала я её и получила в ответ лучистую улыбку. — На какое время назначена регистрация?

— На двенадцать сорок, — обрадовала она меня.

Я посмотрела на часы. До записи оставалось ещё пятнадцать минут, в течение которых я успела познакомиться со свидетелями и друзьями молодоженов.

А потом я с изумлением наблюдала, как за оставшиеся пять минут невесту и жениха фотографируют.

\"Это что, традиция такая — успей щелкнуться за секунду перед регистрацией?\" — обескуражено подумала я, однако вслух ничего не сказала. Но, если честно, мне даже боязно стало попадать под дуло фотографа, появляющегося то слева, то справа от молодоженов.

В целом роспись прошла хоть и суетно, но вполне нормально. А вот когда мы поехали гулять на природе, мне вновь предстояло сесть в одну машину с ненавистным Львиновым, которого я благополучно выкинула их головы.

Мы по взаимному согласию отсели друг от друга подальше и спокойно бы проехали весь предстоящий путь в таком состоянии, если бы тете жениха не приспичило залезть в эту же машину. На переднем сиденье уселся её муж, а сама женщина легким движением бедра отодвинула меня сантиметров на пятьдесят в сторону Львинова. В итоге я почти сидела у него на коленях, проклиная то тетеньку, то самого Львинова.

Новобрачным повезло — день выдался прекрасный, — на небе не было ни одной тучки, а теплый ветерок только добавлял приятности сегодняшнему дню. Я вылезла из машины и зажмурилась от полуденного солнца. Всю дорогу до набережной я чувствовала недовольство Гришки, — он даже несколько раз пихнул меня вбок, когда машина делала резкий поворот, но я молча сносила его злость, потому что, раскрой я рот, чтобы его осадить, мы поругались бы окончательно.

Олеська выглядела сногсшибательно в этом платье. Утянутая в корсетик, вся в белом, моя подруга просто олицетворяла собой счастливую женушку.

Новоявленный муж поднял супругу на руки и перенес через мост, после чего нежно поцеловал в губы. Как я в этот момент завидовала подруге белой завистью… Залюбовавшись молодыми, я не заметила, когда ко мне успел подойти незнакомый парень.

— Ты подруга невесты? — спросил он меня. Я вздрогнула от неожиданности, но кивнула в ответ.

— А я Дима, друг жениха. — Парень хохотнул и обернулся назад. Я тоже повернула голову и увидела, как смеются ребята за нашей спиной. Смекнув, что Дима подошел ко мне только ради спора, я хотела было сказать кавалеру какую-нибудь колкость, но увидела, что Львинов смотрит прямо на меня.

— Наташа, — представилась я новому знакомому и кокетливо улыбнулась. Тот прекратил обращать внимание на товарищей и принялся рассказывать мне анекдоты. Вместе мы провели все то время, пока молодожены позировали для фотографа, но этого вполне хватило для того, чтобы я поняла, — парень рядом со мной приятен в общении, обладает хорошим чувством юмора и вполне симпатичен по внешности. Он, конечно, не был Томом Крузом, но серые глаза, в которых затаились смешинки, полные губы, а также высокий рост шли Диме только в плюс.

Я ничуть не удивилась, когда Димыч уселся рядом со мной за столом в кафе, но неприятным сюрпризом для меня было то, что Львинова усадили по другую сторону от меня.

Признаться, за вечер я посмеялась и потанцевала немало. Бедные свидетели отдувались, когда мы с Димкой и его друзьями выкрали сначала туфлю невесты, а потом и саму невесту. Однако когда уже у нас украли туфлю, тамада завела старую песню о том, что нужно помочь невесте вернуть находку. В итоге нас заставили участвовать в конкурсе. Свидетелю вручили выкраденную туфлю и приказали смешаться с окружающей меня толпой парней, после чего мне завязали глаза и дали настоятельный совет искать свидетеля с помощью своего второго чувства и методом ощупывания тех, кто попадался под руки.

Гости начали хохотать уже когда я, сделав первый шаг, заехала кому-то по голове, но, как выяснилось (по короткой стрижке) пострадавший свидетелем не был. Я старалась никого не трогать руками, так как пошлости не выносила, — и просто пыталась с закрытыми глазами услышать, где находится свидетель. Узнав его голос, я поспешила вперед, но споткнулась о провод микрофона, почему-то протянутый через танцевальную площадку, и едва не сбила кого-то с ног.

Я уперлась ладонями в чью-то грудь, чтобы удержать равновесие, вцепилась в рубашку, а потом положила руки на плечи незнакомца. Я слышала его ровное дыхание, его сердце билось в такт с моим — также быстро и громко, но вдруг кто-то толкнул меня, может быть, даже специально, и я почувствовала, что чьи-то знакомые руки удерживают меня от падения.

Даже не открывая глаз, я могла сказать, что передо мной стоит Львинов. От осознания того, что он вновь видел мою слабость, к щекам прилила волна жара.

А потом он нагнулся и шепнул мне в ухо \"свидетель справа от меня\". Я послушно сделала шаг вправо, и Львинов выпустил меня из своих объятий.

Вот так весело прошел конкурс, где я была в главной роли.

Все медленные танцы мы с Димкой протанцевали вместе. Но к концу вечера мне стало грустно и тошно. Отделавшись от общества парня, я вышла на улицу и вдохнула свежесть прохладного вечера.

— Когда ты танцуешь, платье задирается почти до талии, — раздался из темноты голос Львинова. Я уже не удивлялась язвительности в его словах, но то, что он говорил… было неприличным и… обидным.

— Отстань! — сердито проговорила я, но он оказался рядом.

— Мне кажется твой… хм… поклонник не очень-то по тебе скучает… Пригласил на танец другую девушку…

Я не видела выражения лица Гришки, но в его речи прослеживалось и сожаление и вызов.

— Тебе-то какая разница? — равнодушно поинтересовалась я. — Не ты же мой… поклонник! — я вернула ему шпильку, произнеся последнее слово также пренебрежительно, как это сделал он минутой назад.

— Ты ужасно двигаешься, Самойлова, поэтому танцевать с тобой я бы уж точно не стал.

А вот теперь моему терпению пришел конец. К тому же вечер близился к завершению, ничего страшного не случится, если я один раз выскажу все то, что думаю об этом самодовольном идиоте. Но Львинов решил еще сильнее вывести меня из себя:

— Или ты всегда выбираешь себе косолапых партнеров, чтобы выглядеть на их фоне не такой… жалкой?

Я развернулась и влепила ему пощечину. А в следующий момент он перехватил мою руку и сильно дернул её к себе. В итоге я прижалась грудью к его груди, наши взгляды — одинаково горящие ненавистью — встретились. Так как я была ниже Львинова на голову, мне было тяжело смотреть на него с вызовом, однако парень резко оттолкнул меня, а потом снова потянул за руку к себе. Я вцепилась пальцами свободной руки ему в плечо, чтобы он не посмел оттолкнуть меня ещё раз, но Львинов лишь сдержанно улыбнулся, — его щека налилась пурпурно-красным, — и наклонил меня, заставляя почти коснуться волосами земли.

— Чувствуешь разницу между настоящим танцем и… фальшивкой? — тихо спросил он и неожиданно поцеловал меня в губы.

Все произошедшее было так… странно и необычно, что я не сразу среагировала на поцелуй одноклассника. Но, вспомнив, кто сейчас прижимается губами к моим губам, я дернулась, забыв, что именно Львинов держит меня на весу, не давая грохнуться на асфальт.

Секундой позже он выпрямился и отпустил меня.

— Что это было? — глядя на его растерянное лицо, пробормотала я.

— Дополнение к танцу… — также тихо ответил он мне и первым ушел в зал.

Ещё какое-то время я пялилась ему вслед, абсолютно не понимая, что Гришка хотел сказать этим чертовым представлением, но, смирившись с тем, что Львинов, скорее всего, так и останется для меня загадкой, я тоже отправилась веселиться дальше.

Свадьба вскоре закончилась. Букет невесты я так и не поймала, чему, собственно, не очень-то и огорчилась, а вот дорога домой обещала быть интересной, так как подкинуть меня вновь решили вместе с Львиновым.

Мне уже начало казаться, что это судьба издевается надо мной — она целый день сталкивала нас с Гришкой нос к носу, и что в результате? Мы всю дорогу до дома молчали так же, как и всю дорогу до Загса.

Под конец, я решила, что все произошедшее между нами на улице было всего лишь досадным недоразумением.

Я целый вечер писала сочинения. Это не было для моей фантазии затруднительным делом, однако, чтобы текст был согласованным и грамотным, пришлось несколько раз перечитать написанное. Конечно, если бы я работала над одним сочинением, времени потребовалось бы гораздо меньше, но свои обещания я привыкла выполнять, поэтому, зевая и потягиваясь, ставила еще одну запятую на то место, где ей дОлжно было стоять. Оставшись довольна своей работой, я со спокойной совестью легла спать. Сон пришёл практически моментально.

А вот просыпаться совсем не хотелось. Хлопнув рукой по будильнику, я нехотя поплелась в ванную, вспоминая нелестным эпитетом человека, придумавшего, что первая смена должна начинаться в восемь часов утра. Наспех позавтракав, я засобиралась в школу. Так как первым уроком стоял русский язык, опаздывать мне было нельзя.

Валя встретила учеников положенным «здравствуйте» и поспешила отметить отсутствующих. По первому требованию педагога я положила тетрадь с сочинением на учительский стол и была вознаграждена подозрительным взглядом колючих узких глаз. Меня всегда настораживал этот пристальный, обжигающий взгляд, — и как Деминой удавалось за одну секунду показать, насколько ты ничтожна по сравнению с ней.

Я помнила каждую черточку лица этой женщины: и представительные морщинки, и тонкие губы, кривящиеся в язвительной улыбке, и маленькие реснички, и пухлые щеки. Я помнила все это, потому что слишком часто, видя Валю, — так ученики окрестили русичку ещё в седьмом классе — все мое существо будто ждало, когда же блеснут эти глазки, когда же толстенькие ручки откроют журнал и приятный голос насмешливо скажет: «Самойлова, к доске!». Я ненавидела Демину за её отношение ко мне, ненавидела её всегда аккуратную прическу, ненавидела легкость, с которой она втаптывала в грязь мою любовь к русскому языку, ненавидела… ненавидела все в этой женщине. Даже её сладковато-терпкие духи были мне противны. Меня воротило каждый раз, как только я переступала порог кабинета уважаемой Валентины Николаевны. И даже кончики пальцев покалывало от ожидания, когда же Демина примется вновь меня третировать…

Наверное, я просто не могла к этому привыкнуть…

— Самойлова, я гляжу, ты первая выполнила задание... Что-то я раньше не замечала за тобой такого рвения к литературе... — проговорила Дёмина задумчиво, но между тем всё-таки взяла тонкую тетрадь.

— Я просто хотела сдать сочинение раньше положенного срока, ведь вы сами говорили, что чем скорее мы напишем его, тем выше будет балл.

Я не понимала, почему в классе наступила тишина и все взгляды обратились на меня. Я просто повторила слова учителя, которые тот произнёс на прошлом уроке. Валя удивлённо подняла брови, улыбнулась своими тонкими губами, но отчего-то мне эта улыбка показалась не такой уж и искренней.

— Самойлова, — ехидно проворковала Дёмина, — ты быстро схватываешь. Интересно, поможет ли твоя внимательность получить медаль?..

Я сжала зубы покрепче. Меня так и подмывало ответить учителю, что для получения медали требуется не только внимание, но и усидчивость, труд, а, самое главное — желание получить эту самую медаль.

— Валентина Николаевна, — вежливо позвала я, когда Валя уже отвернулась в другую сторону и пошла по ряду дальше, — мне кажется, что пока рано говорить о медали, ведь год только начался.

Педагог остановилась, обернулась и теперь молча смотрела на меня с недоверием. Так как Валентина Николаевна раньше была моим классным руководителем, она прекрасно знала, как я старалась вырваться вперёд своих сверстников по всем предметам. Жаль, Демина никогда этого не замечала…

— Посмотрим… — как-то уж очень радостно ответила Валя.

Она не стала утруждать себя объяснениями и прошествовала к последней парте, где в развалку сидел Воротков.

Я открыла рот, чтобы спросить, какая сегодня будет тема, но почувствовала, как кто-то схватил меня за рукав. Повернув голову, я увидела перед собой сердитое лицо соседа. Львинов выглядел довольно решительно: ещё чуть-чуть, и он сломал бы мне запястье.

Я ойкнула и наградила его недовольным взглядом.

— Про что ты писала сочинение? — неохотно спросил он, глядя мне прямо в глаза.

Львинов не подавал виду, что между нами что-то произошло на Олеськиной свадьбе, поэтому и я постаралась выкинуть из головы этот досадный инцидент с поцелуем.

— Про семью! — рявкнула я, ужасно сердитая толи на него, то ли на учителя. — Львинов, если я не ошибаюсь, оно так и называется «Моя семья», или ты не слышал темы, когда Дёмина нам её диктовала?

Я была раздражена. Я терпеть не могла, когда мне напоминали про медаль, а высказывание Вали вообще походило на угрозу: «Я могу сделать все, чтобы ты рассталась с мечтой о медали». Именно потому что эмоции бурлили во мне, сменяя друг друга, прежней неуверенности в себе я уже не испытывала, когда Гришка задал неуместный вопрос. Да и с чего бы? Передо мной сидел обычный парень, ну, может, слегка высокомерный, но всё-таки такой же обычный, как и остальные девятнадцать в этом классе. И плевать на то, что мы один раз поцеловались. Это ничего не меняет! Былое смятение испарилось. Теперь я всеми фибрами души ощущала неприязнь к своему соседу. Даже его повелительный тон не в силах был заставить меня культурно ему ответить.

«В конце концов, — решила я, — если ему что-то нужно, пусть сначала научится просить, а не

требовать!»

Гришка с сомнением рассматривал меня. Сегодня я мало походила на девчонку,

которая не так давно не могла удержать равновесия на улице, и на ту неуверенную подружку невесты, которой он мог увидеть меня на свадьбе.

Гришка вообще, казалось, растерялся, не зная, как отреагировать на мою неожиданную смелость. Он только часто-часто моргал, будто пытался отогнать от себя мысли о том, что я не всегда могу быть такой привычной ему Наташкой Самойловой, которой была совсем недавно…

Прошло несколько секунд, в течение которых Львинов пялился на меня таким странным взглядом, что по спине ползли мурашки, а потом он снова изменился, превратившись обратно в надменного, уже известного мне Львинова: в глазах язвительность, рот скривился в ухмылке, а на щеках чуть-чуть проступил румянец. Если бы я не знала Гришку лучше, могла бы подумать, что он смущен. Однако капризный тон и вызов во взгляде не вязался с таким предположением:

— Сколько места занял текст? — требовательно спросил он.

Мне жутко хотелось, чтобы меня оставили в покое, поэтому я сдалась и выдавила из себя:

— Четыре листа.

Если Львинов и удивился, то не подал виду, зато Вероника, сидевшая за соседней партой, неожиданно громко переспросила:

— Четыре? Ты с ума сошла? Что ж там такого можно было понаписать? Меня и на лист не хватает...

Львинов промолчал. Он уже как ни в чём не бывало переписывал с доски число и номера упражнений, которые 11 «Б» предстояло выполнить.

Учительница повернулась в нашу сторону и сделала первое замечание. Она явно была недовольна посторонними разговорами на её уроке. И я, как никто другой, понимала, что претензии Демина предъявит мне…

Впрочем, я была готова выйти к доске и выполнить любое задание. Так что, стоило Вале вызвать меня, как я быстро разобрала предложение и подчеркнула все его члены, проговаривая вслух, что является подлежащим, сказуемым и так далее. Когда я закончила, Валентина Николаевна смерила меня презрительным взглядом и ткнула пальцем в слово, названное мной как дополнение. Ошибки там я не увидела, о чём и не замедлила доложить педагогу. Дёмина подошла и исправила, по её мнению, мою неточность, подчеркнув слово как обстоятельство, после чего громко прокомментировала:

— Самойлова, девочка, ты конечно, красивая и туфли у тебя красивые… — я машинально посмотрела вниз, где симпатичные туфельки тридцать пятого размера на аккуратном каблучке нервно отстукивали неизвестный ритм. — Но в голове... ничего нет. Можешь сесть на место.

Я покраснела. Мне не было стыдно перед классом, несмотря на то, что учитель прилюдно унизил меня, — я покраснела от возмущения. Дело в том, что отношения с Валентиной Николаевной с седьмого класса у меня были довольно натянутыми. Порой складывалось впечатление, что женщина ненавидит меня всем сердцем и не упускает возможности это продемонстрировать. Вале не нравилось во мне буквально всё, начиная от распущенных волос и заканчивая моей вопиющей \"безграмотностью\". Угодить ей было практически нереально. Если я не приносила книгу на урок, то обязательно получала выговор, если сдавала сочинение раньше времени, то моя честность подвергалась сомнению, если делала маленькую ошибку в работе, то меня позорили перед всем классом. И пора бы уже привыкнуть к несправедливости педагога, но я изо всех сил сопротивлялась подавляющему натиску Дёминой.

Я села за парту и с минуту глядела в одну точку, а пришла в себя, услышав шепот Львинова у себя над ухом:

— Я бы тебе посоветовал делать упражнения дальше, иначе снова «получишь на орехи», — передразнил он Валю, сказав последнюю фразу почти пискляво.

Я и сама знала, что прохлаждаться на русском нельзя. Гришка только подогрел мою злость и направил её в другое русло:

— Может, хватит поучать меня, Львинов? Я не твоя дочь...

— Самойлова! — прервал поток моих излияний учитель. — Ещё один звук — и ты окажешься за дверью!!

Я метнула в сторону Львинова яростный взгляд и сжала в руках ручку так, что хрустнули суставы. Одноклассник только язвительно улыбнулся.

— Прекрасно! — тихо сказала я сама себе и уставилась в учебник.

Львинов больше не предпринимал попыток заговорить.

* * *

— Ах да, — в середине урока объявила Валя, — я решила провести конкурс на лучшее сочинение. Класс загудел. Но это безобразие прекратилось как только Дёмина стукнула ладонью по столу.

— Победителю обеспечена хорошая отметка в полугодии, — после этих слов она снова опустилась на стул, воодушевлённая и улыбчивая.

Я вздохнула. Неизвестно, чем мог для меня обернуться этот треклятый конкурс.

Я неплохо писала, поэтому была уверена в своих силах и способностях, но на данный момент от этого конкурса зависели мои отношения с классом, ведь среди общей массы наверняка есть люди, которые тоже обладают творческими задатками. Как отреагируют они, если победа достанется мне?

* * *

Ровно через неделю итоги сочинений были подведены. Ребята ждали результатов.

Валя не стала томить долго, — едва начался урок, она, прищурившись, заявила, что сейчас огласит имя автора лучшего сочинения.

Мой класс приготовился к этому торжественному событию. По заинтересованным лицам одноклассников я поняла, что они надеялись на победу…

— Я прочла все ваши сочинения. Все они, без сомнения, были хороши по-своему. Однако мне нужно было выбрать лучшее. Сделать это было тяжело, но… победил Клоков Денис из 11 «Д». Он и будет отмечен хорошей оценкой в полугодии.

Валя посмотрела на разочарованных ребят. Её взгляд выражал понимание и… сочувствие, что очень редко замечалось за учительницей. Видимо, класс и вправду написал сочинение очень хорошо.

Вероника сникла и запричитала:

— Только зря старалась. Столько черновиков выкинула...

Львинов, напротив, спокойно принял заявление Дёминой и ждал, что будет происходить дальше.

Однако Валя неторопливо открыла журнал и принялась выставлять туда оценки, комментируя каждого ученика.

После того, как она похвалила некоторых моих одноклассников, поощряя их труд пятёрками в журнале, обратилась к Веронике, притихшей и погрустневшей.

— Пыльцына, твоё сочинение, несомненно, было хорошим, но по мере того, как я его читала, складывалось такое впечатление, будто его писала либо не ты, либо писала ты, но с большой неохотой. Автор должен вдыхать себя в каждую строчку своего творения, наполнять её живостью… Поэтому только четыре.

Я не ждала похвалы, — сидела, низко опустив голову, слушала в пол-уха всё то, что говорила женщина, и ничем не выдавала своего присутствия.

— Самойлова! — слащавость исчезла из голоса учителя, уступив место раздражению…

Я поднялась из-за парты и гордо выпрямилась. Я не была высокой, поэтому Валя смотрела на меня сверху вниз.

— Твоя наглость переходит все границы.

Я опешила от такой отповеди, ведь прекрасно знала, что не совершила ничего, что могло бы заставить учителя говорить со мной в таком тоне.

— Что вы имеете в виду, Валентина Николаевна? — смущённо, но в тоже время настойчиво спросила я.

Валя уставилась на меня так, будто увидела впервые, и тяжело засопела.

— Я имею ввиду твоё сочинение, Самойлова! — утвердительно заверила она меня. Я никак не могла взять в толк, что не так с моей работой.

— Не понимаю, — между тем продолжала свою тираду учительница, — зачем тебе понадобилось списывать...

Я не дала ей докончить:

— О чём вы говорите? — растерянно пробормотала я. — Я писала сочинение сама, никто мне помогал... К тому же я никогда не стала бы списывать. И Вы, Валентина Николаевна, не хуже меня об этом знаете… — сказав это, мне пришлось сдержать себя и пересилить порыв повысить голос.

Брови Вали сошлись на переносице. Одиннадцатый «Б» любопытством следил за развитием наших с учительницей дебатов. Видно было, что многим не терпится узнать, что предпримет преподаватель, чтобы меня осадить. Многие парни даже спорили, получу я сегодня «два» или не получу…

Так противно было наблюдать за таким ко мне отношением… Внутри все горело от обиды, однако не могла же я одновременно бороться и с подлостью одноклассников, и с несправедливостью Деминой?

— Во-первых, Самойлова, перебивать старших невежливо. Куда делись твои хорошие манеры? -Дёмина поцокала языком, вызвав у меня неприязнь. — А во-вторых, ты и в правду поверила, что я не догадаюсь, чьи это стихи? — а потом неожиданно Валя обратилась к классу:

— Кто ещё думает, что отрывок, который я сейчас прочту, был придуман шестнадцатилетней девочкой?

11 «Б» приготовился слушать. Я закрыла глаза, чтобы не выдать своего гнева.

\"Мы жили бедно, мать болела.

Чрез год в мученьях умерла.

Нас пять сирот. И нету дела

До нас кому-то из села.

Отец на фронте. Письма редко.

Мне было десять, младшей — пять.

Чтоб жить в тепле — сжигали ветки,

Чтоб лучше спать — могли мечтать.

Метели ветром подгоняли,

Колодец в вёрстах от избы.

Тех, кто постарше посылали

Снести для младшеньких воды.

К ведру ладони примерзали.

Трещал под тяжестью ледок...

До дома еле доползали,

Уж под собой не чуя ног.\"

Валя ещё долго читала. Поэма «Моя семья» отличалась объёмностью.

Я давно пыталась написать что-то в этом роде, но озарение пришло только в тот злополучный вечер, когда я, работая над сочинением Клокова, поглядела в окно и увидела как старушка, нагибаясь к самой земле, пыталась перейти дорогу.

Я неторопливо слушала, как монотонно текла речь педагога и едва сдерживала порыв метнуться вперёд и вырвать из рук Вали свою тетрадь.

Меня выводили из себя насмешливые интонации, с которыми Дёмина читала историю

моей бабушки. С такой любовью писала я эту поэму, чтобы порадовать дорогого

человека, с такой осмотрительностью подбирала каждое слово... и всё ради того, чтобы кто-то, — чужой и нахальный, — сейчас издевался над моими трудами?

Я все ещё помнила, как рыдала бабушка над этими строчками, а сама я с комком в горле

продолжала читать дальше; я все ещё помнила, как подавала бабушке платок и успокаивала её «всё прошло, прошло...», а теперь я стоически наблюдала за тем, как ломают то дорогое, что

принадлежало исключительно мне.

Не побоявшись дальнейшего наказания, я вырвала сочинение из рук Вали и прижала, как ребёнка к своей груди, стараясь защитить. Пальцы свело от напряжения, на моей щеке дрогнул мускул, но я по-прежнему стояла на своём месте, гордо выпрямив плечи и подняв подбородок.

Красная от пережитых эмоций, я уговаривала себя успокоиться.

«Я не буду плакать, не буду, не буду!» — внушала я себе.

Ноги подкашивались. Мучительной болью пылало сердце. Валя с точностью киллера каждым

своим словом попадала прямо в цель, а её цель была унизить меня.

Я оглянулась вокруг, ища поддержки и понимания, но класс абсолютно игнорировал мой просящий о помощи взгляд.

Некоторые люди даже усмехались, ловя на себе просительный взгляд.

Львинов молча писал что-то на листочке. Я не решилась бы предположить, что он сейчас чувствует, так как одноклассник старательно отводил глаза в сторону. Его пальцы так сильно сжимали ручку, что та жалобно пищала и изредка делала кляксы на листе. Было видно, что Львинов пишет, скорее машинально, чем вдумываясь в смысл слов, однако парень усердно трудился, создавая впечатление, что он действительно увлечен…

Я вздохнула, — он него помощи тоже можно было не ждать.

Вероника втянула в себя голову и отвернулась, когда я остановила на ней свой взгляд.

— Это мои стихи, — очень тихо произнесла я, словно боясь, что, скажи я это громче, голос сорвётся на крик.

— Неправда! — приговором прозвучало мне в ответ. — Я могу отличить стихи шестнадцатилетней девчонки от стихов поэта.

— Но это действительно написала я, — настаивала я, хоть уже и понимала, что преподавателя уверять в чем-либо бесполезно.

— Я читала эту поэму раньше и могу с твёрдой уверенностью сказать, что в авторах не значилось никакой Натальи Самойловой.

Валя прошествовала к своему столу, видимо, считая разговор оконченным, но я снова удивила её своей настойчивостью:

— Вы не могли бы в таком случае назвать имя автора, чтобы я имела возможность тоже прочитать его произведения? — эта фраза далась мне очень тяжело. За моим показным спокойствием бушевала буря. Мне нестерпимо хотелось разрыдаться, обвинить преподавателя во лжи и непрофессионализме, но я прекрасно понимала, что, поступив так, подпишу себе «смертный приговор».

— Нет, не могу. Я читала эту поэму очень давно и поэтому затрудняюсь вспомнить имя, — Валя опустила своё грузное тело на стул и предложила мне последовать её примеру.

Всё ещё не веря в реальность происходящего, я села. Оцепенение не проходило.

«Подумать только, меня оклеветали...» — удручённо подвела я черту своим несчастьям. Львинов нервно крутил колпачок ручки в ладони. Мне было безразлично, чем занимается мой сосед, но звук ломающегося колпачка безумно нервировал. Одинокая слезинка всё-таки побежала по щеке, и я поспешила стереть её. Гришка нечаянно задел мою руку своей, но я даже не повернулась в его сторону. Столько горечи и обиды было во мне сейчас, что я с удовольствием исчезла бы навсегда из этого класса, чтобы не видеть торжествующего лица Деминой, не слышать её голоса, не знать, что она не оставит попыток унизить меня перед классом…

Когда нескончаемый урок завершился, я первой вылетела из класса и понеслась по

лестнице вниз.

Львинов догнал меня на последней ступеньке и схватил за локоть.

— Надо поговорить, — заверил он и потянул меня за собой.

— Что ещё? — мои нервы были на пределе. Я видела Львинова как в тумане. Глаза застили непрошеные слёзы.

— Я сегодня поговорил с Татьяной Александровной. Она отказалась нас пересаживать… — он говорил серьезно, уверенно, будто это действительно было очень важно.

Я запихнула в сумку дневник, куда Валя влепила 2/2 за сочинение, и с тоской обратилась к Гришке:

— А я тут при чём? Поверь, я не бегала к классной и не просила, чтобы такую звезду как ты от меня не отрывали.

Львинов ещё крепче сжал мою руку и пробормотал:

— Я этого и не предполагал. Просто ставлю тебя в известность, что моё место не возле такой, как ты.

И мое терпение лопнуло:

— Что ж, я попрошу Изъянову, чтобы она удовлетворила твою просьбу. Куда ты хочешь пересесть? На вторую, на третью, а, может, на последнюю парту? — я перевела дух и потом чуть ли не крикнула ему в лицо:

— Да катись ты куда хочешь, хоть к чёрту на кулички, мне всё равно!!

И, вырвавшись, последовала к выходу, где меня ждал подавленный Клоков.

Вместо приветствия он запричитал:

— Я не знал, что так получится. Хочешь, давай скажем Вале, что моё сочинение написала ты? Когда я встретила друга, злость потихоньку начала остывать.

— Да ради Бога, Денис, какая разница? Она всё равно не поверит, — заметив, как Клоков покачал головой, я мягче добавила:

— Я знаю, что моё сочинение победило в конкурсе. И это самая лучшая для меня награда.

Отодвинув бывшего одноклассника в сторону, я наконец вышла из школы.

Родители долго не могли понять, почему я прорыдала за закрытой дверью своей спальни

больше двух часов.

Я думала, что слезы никогда не прекратятся. Я думала, что мысли разорвут пополам мою голову. Думала, что такая обида никогда не пройдет, что завтра я вряд ли приду в чувство и обрету душевное спокойствие. Но на следующий день, как это ни странно, я бодро пошла в школу. Единственным напоминание о недавнем срыве были красные глаза и охрипший голос.

— Самойлова… — поздоровался со мной сосед, стоило мне только поставить сумку на парту.

— Львинов. — Кивнула я ему и отвернулась в другую сторону.

Первые уроки прошли вполне спокойно.

На переменах я, как всегда, болтала с Клоковым, — настроение к концу учебного дня улучшилось. Однако с каждым новым уроком я все больше чувствовала на себе тяжелый взгляд Львинова, — парень прямо-таки прожигал на мне невидимые дыры.

С Валей я в этот день не встречалась, — четверг был её почетным выходным, но, глядя с тоской на расписание, в котором завтра значилось три русских языка, я обреченно вздыхала.

— Эй! — услышала я вопль одного из одноклассников и отвлеклась от созерцания своего дневника. — Кто сегодня дежурный?

Мне до сих пор было непонятно, почему на техничку, которая бы убирала класс всего за двести рублей в месяц (то есть каждый из 11 «Б» должен был сдать по десятке), не потратил деньги только наш класс. Неужели так приятно махать шваброй каждый день?

Я окинула кричащего одноклассника, коим оказался староста, хмурым взглядом и стала собирать учебники со стола, но парень вдруг рявкнул, что начинать дежурить мы будем с учеников, сидящих за первыми партами.

Искренне надеясь, что меня не коснется участь вытирать с доски, я мысленно взмолилась о том, чтобы уйти сегодня домой пораньше, в конце концов, мы с Клоковым собирались отправиться в кино.

— Я не буду убирать! — раздался возмущенный крик с первой парты первого ряда. — Зайцев, ты окосел! Убирай сам, если тебе это так надо!

— Да ты! Да я! Ща как… — разозлился Зайцев и поднял худого маленького Струкова за грудки. Тот, в свою очередь, потянулся вперед, через парту, и схватил старосту за ухо.

Обстановка накалялась, никто не хотел уступать. Я почти физически чувствовала, как атмосфера становится с каждой секундой все более напряженной. И даже окрики возмущенного Зайцева уже не казались такими уж безобидными.

— Мы уберем! — раздался голос с дальнего конца класса.

«Интересно, кто же такой самоотверженный?» — удивилась я и оглянулась.

Каково же было мое изумление, когда ко мне подошел Львинов и тихо повторил:

— Мы с Самойловой будем дежурить сегодня.

— Что? — переспросила я и уставилась на него как на ненормального.

— Вот и славно! — Зайцев отлепился от Струкова, широко улыбнулся и кинул в мою сторону тряпку. Ещё сантиметр, — и она попала бы мне в лицо.

— Я НЕ БУДУ ДЕЖУРИТЬ СЕГОДНЯ! — взорвалась я и с таким остервенением бросила тряпкой в старосту, что тот, не ожидавший от меня подлянки, растерялся, когда тряпка приземлилась ему на руку и испачкала пиджак.

— Самойлова! — взгляд Зайцева стал каким-то странным, мне даже показалось, что он меня сейчас ударит.

11 «Б» заинтересовался, — не каждый день происходит что-то подобное в классе.

— Я не специально, — выдавила я, понимая, что, если сейчас не извинюсь, окажусь на полу лицом вниз, потому что Зайцев выглядел довольно угрожающе.

Когда он подошел ко мне и взялся за ворот моей блузки, я вздрогнула. Зайцев презрительно посмотрел мне в глаза, — он был выше меня на голову, и я ощущала себя маленьким загнанным зверьком под этим колючим злым взглядом.

— Совсем страх потеряла, Самойлова? — проговорил староста и толкнул меня так сильно, что я бедром впечаталась в парту. — Еще раз тявкнешь что-нибудь, и ты труп, ясно? — осведомился он, когда второй раз сжал в руке край моей блузки.

«Черт бы его побрал с твоей уборкой!» — вертелось у меня на языке, но я смолчала, потому что знала, как все уважают нашего старосту. Скажи я сейчас какую-нибудь гадость, и окажусь изгоем. А такой участи я себе не хотела, как ни крути.

Буркнув что-то вроде «извини», я отстранилась от Зайцева и огляделась вокруг: пятый урок был последним, поэтому на «классный час» остались немногие, да и те смотрели на представление уже не так заинтересованно, как раньше. Было видно, что им наплевать на то, что сделает Зайцев с новенькой.

Класс опустел через десять минут, и мы остались наедине с Львиновым.

— Спасибо тебе, Гришенька! — в сердцах воскликнула я, издевательски глядя на него. — Доволен? — спросила я усевшегося на стул парня, когда увидела пятно на своей блузке в том месте, где её хватал Зайцев.

Мою злость подогревало еще и чувство неловкости, вспыхнувшее вдруг, стоило только нам с Львиновым оказаться вдвоем в классе.

— Чем раньше уберем, тем раньше я избавлюсь от твоего общества, — заверил меня одноклассник и встал.

Я молча взяла треклятую тряпку и вышла из класса, на прощание наградив Львинова ненавидящим взглядом. Да если честно, я и впрямь терпеть не могла этого товарища, — столько заносчивости и хамства в обычном парне — это нонсенс!

— Наташ! — окликнули меня около лестницы.

Но позвавшего я заметила только тогда, когда он пощелкал пальцами перед моими глазами.

— Клоков? — моргнула я и улыбнулась другу. — Что ты тут делаешь? У вас же было четыре урока…

Дэн схватил меня за руку и потянул к выходу, — я на миг растерялась и забыла, что шла в туалет намочить тряпки.

— Эммм… СТОЙ! — приказала я, и Клоков затормозил так резко, что я едва не сбила его с ног, потому что по инерции сделала ещё один шаг вперед.

Клоков ойкнул, ударившись ногой о край лавочки (я даже не заметила, как мы оказались в холле), а потом неловко приземлился на неё, резко дернув меня за руку вниз, — я и послушно села ему на колени. Это был первый раз, когда Дэн позволил себе такую вольность…

Мы оба вздрогнули, посмотрели друг на друга, — карие глаза Клокова смеялись и в то же время выражали неуверенность, а я слышала, как громко забилось мое сердце.

— Интересно, почему я ОДИН должен убирать кабинет? — раздался над моим ухом недовольный голос Львинова. И по его тону я поняла, что одноклассник в бешенстве. — Прекрасно, Самойлова! Ты вешаешься на любого, кто проявляет к тебе хоть какой-то интерес?

Клоков встал, недоуменно покосился на Львинова, потом обратился ко мне, застывшей около лавочки:

— Это и есть Львинов? — не стесняясь враждебности моего одноклассника, Дэн ткнул пальцем в его сторону. — Нда… похож на идиота… — Дэн всегда был остр на язык, из-за чего порой мне хотелось его хорошенько стукнуть, но сейчас, наблюдая за тем, как наливается красным лицо Львинова, я готова была расцеловать Клокова в обе щеки.

Гришка надменно улыбнулся, смерил Дениску презрительным взглядом и отпарировал:

— Если бы я услышал это от кого-то другого, непременно ударил бы… Но тебя, Клоком, даже бить боязно: того и гляди расплачешься.

— Смотри не подавись своим ядом! — пожелала я Гришке.

Дениска снова взял меня за руку и сказал:

— Пошли, Нат, мы уходим!

Я сделала шаг за Клоковым, но тут же остановилась, потому что Львинов схватил мою вторую руку и с такой силой потянул на себя, что, если бы Дэн не удержал меня, я бы грохнулась на пол.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась я у одноклассника, поджавшего губы и подозрительно молчаливого.

Он дернул меня ещё раз, я метнулась в его сторону, но Дэн потянул меня к себе, — я казалась себе канатом, который перетягивают из одной стороны в другую… И это, черт побери, мне не нравилось!

— ХВАТИТ! — крикнула я, забывая, что идут уроки, и попыталась отделаться от обоих парней. — Ты с ума сошел, Львинов? — я потирала то одно, то другое запястье, наблюдая, как парни сверлят друг друга уничтожающими взглядами.

— Прежде чем обливать грязью других, Клоков, сначала заправь рубашку в брюки как следует… — задумчиво пробормотал Львинов, однако этого хватило для того, чтобы Дэн разозлился.

— Зат… — начал он, но замолк, стоило только завучу выйти из учительской.

— Что вы здесь делаете? — писклявым голосом спросила завуч и подошла к нам.

— Мы… шли помыть тряпки, — нашлась я.

— Опять 11 «Б»… — ворчливо промямлила Лариса Федоровна и жестко добавила:

— Ещё хоть один звук… и я возьму ваши дневники!

Мне было не страшно наказание, но я покорно кивнула и, заявив Клокову, что приду через полчаса, потащила Львинова в кабинет.

Пока я вытирала доску, Львинов ставил стулья на столы.

Так как я была невысокого роста, до самого верха доски я не доставала, поэтому решила взять стул, чтобы стереть оставшуюся надпись «Классная работа». Я быстро скинула шлепанцы и забралась на стул, вытерла с доски и уже собралась спускаться, как мимо меня прошел Львинов и задел своим плечом.

Я пошатнулась, мысленно умоляя себя выровнять равновесие, но Гришка, заметивший, что я дернулась, попытался удержать меня. В итоге, я едва не взвыла от досады: руки Львинова покоились на моих бедрах, — видимо, парню было удобнее всего меня поддержать именно так.

— Прости… — тихо проговорил он и быстро снял меня со стула.

Я с ещё большим отвращением посмотрела на него. Впервые в своей жизни я испытывала такое сильное неприятие к кому-то.

Казалось бы, самое неприятное закончилось, но впереди нас ждало феерическое мытье полов.

Полностью игнорируя Львинова, я взяла швабру и тряпку. Но как только я начала возить ею по полу, Львинов принялся придираться:

— Ты неправильно моешь! — говорил он. — Откуда у тебя руки растут?! — и при этом выражение лица его было непроницаемым.

Складывалось такое впечатление, что парень специально провоцирует меня на грубость.

— Господи, кто учил тебя ТАК выжимать тряпку?

И я не удержалась: как только этот идиот подошел ко мне, я выжала тряпку прямо ему на ботинки, с удовольствием отмечая, что из недовольного лицо Гришки превратилось сначала в изумленное, а потом в разъяренное.

— Знаешь что? — рявкнула я. — Ты будешь мыть свою половину класса, как захочешь! Хоть тысячу раз, хоть с троекратными выжиманиями тряпки, или как ты там советовал мне(?), но пока мою Я, будь добр, НЕ ЛЕЗЬ ко мне!

Я выпрямилась, швырнула тряпку на пол и собралась уже уходить, потому что закончила мыть свою половину, но Львинов удержал меня, ухватившись за край многострадальной блузки.

Полагая, что, если я не обращу на это внимания, Львинов отпустит меня, я двинулась вперед, однако Гришка не разжал пальцев, а моя блузка была на пуговицах, — и не все пуговицы смогли выдержать такой суровый напор, — верхняя отлетела в сторону.

Я с ужасом поняла, что, если повернусь, Львинов увидит край моего бюстгальтера.

— Отпусти! — как можно спокойнее попросила я, но Львинов, видимо, решивший, что я таким образом пытаюсь просто отделаться от него, потянул за край блузки ещё сильнее.

— Самойлова! — процедил он сквозь зубы. — Терпеть не могу тебя и твои выходки! — он в последний раз дернул меня к себе, и, возмущенная до глубины души, я повернулась.

— Думаешь, ты мне нравишься, Львинов? — я абсолютно забыла, что верхняя пуговица валяется на полу, — негодование захватило весь мой разум, — и я, захлебываясь словами, почти кричала Гришке, как сильно я его ненавижу:

— Какого дьявола ты захотел дежурить? — я с трудом перевела дыхание и продолжила тираду: — Ты самый умный, да? Кто просил тебя вызываться добровольцем?

Львинов молчал, он с удивлением смотрел на меня.

— Ну? Нечего сказать? — довольная своей речью, спросила я.

— Почему же? — спокойно обратился ко мне Львинов. — Ты специально оголилась, чтобы я обратил на тебя внимание? — он кивнул головой в сторону моей груди, а потом иронично закончил: — Прости, Самойлова, но меня это не интересует…

Я почувствовала, как щеки обдало жаром, — во мне всколыхнулось столько чувств, что я на миг растерялась… Смятение, и злость, и обида, и непонимание того, о чем говорит этот самодовольный индюк! А Львинов, равнодушный и ухмыляющийся, стоял напротив меня и пялился в открывшийся вырез.

Второй раз реакция на слова одноклассника оказалась рефлекторной, — рука сама замахнулась… вот только в этот раз Львинов её перехватил.

— И за что же ты хочешь дать мне пощечину? — спросил он так, что по спине побежали мурашки от того арктического холода, что сквозил в его голосе. — За то, что я не купился на твой трюк с соблазнением?

Я попыталась вырвать руку, но безуспешно, — Львинов со злостью сверлил меня взглядом, полным отвращения.

— Ты чокнулся… — прошептала я, не веря, что Гришка мог обо мне думать подобным образом.

Понимая, что я не причиню ему вреда. Львинов выпустил из хватки мое запястье и склонил голову набок:

— А ты, по-моему, слишком смелая, второй раз пытаешься меня ударить… — он скрестил руки на груди и теперь с радостью наблюдал за тем, как я стягиваю расходящуюся блузку.

— Была бы я парнем, я набила бы тебе морду! — с чувством произнесла я и нагнулась, чтобы поправить юбку.

А когда я стала выпрямляться, ощутила, что волосами зацепилась за пуговицу на пиджаке Львинова.

— Твою мать! — не удержалась я от комментария, но Львинов не разделил моего недовольства, — он ещё не понял, что случилось.

— Самойлова, сколько ещё пороков в тебе собралось? — поинтересовался он ехидно и сделал шаг влево.

— Аааа! — крикнула я и тут же последовала за ним. — Стой спокойно! Я должна отцепить свои волосы от… от ТЕБЯ! — видимо, Львинов подумал, что я собираюсь снять с него скальп, поэтому и отскочил ещё дальше, делая мне ещё больнее.

Я уже начала думать, что он специально старается обидеть меня, но, как оказалось, Львинов просто не мог предположить, что я «положила на него глаз».

Я мучилась долго, — из-за постоянных лишних движений Львинова волос путался все сильнее, и я со стоном старалась освободиться из этого неожиданного плена.

— Наташ?! — услышала я скрип двери и голос Клокова. — Что тут происходит?! — наверное, Дэн уже вошел в класс и теперь имел счастье видеть, как я вожусь с пуговицами Львинова. Представляю, что мог подумать Клоков!

Львинову надоели мои безуспешные попытки освободить волосы, — он взял инициативу в свои руки, — и уже через пару секунд я выпрямилась в полный рост, обернулась к Клокову и растолковывать, что произошло.

Но Клоков не принял моих объяснений. Вместо того, чтобы обернуть эту неприятную ситуацию в шутку, Дэн крикнул:

— Что, нельзя было просто сказать, что тебе не до меня, Самойлова? — он нахмурился. — Я обязан был ждать пока вы с… ЭТИМ тут… «распутываете волосы», или чего вы там распутывали? — Клоков надулся(как это мог делать только он) и, хлопнув дверью, ушел.

Только минутой позже я вспомнила, что моя блузка полурасстегнута, что могло подтолкнуть Дэна к неправильным выводам.

И Львинова я стала ненавидеть ещё сильнее…

Я бросилась вслед за другом, про себя проклиная тот день, когда познакомилась с Львиновым, ибо ничего, кроме неприятностей мне это знакомство не принесло.

— Клоков! — крикнула я что есть сил, когда оказалась на улице.

Бежать на шпильках было неудобно, а сжимать в одной руке сумку с учебниками(тяжелую, между прочим), а другой стягивать ворот блузки было вообще странно.

— Клоков! — ещё громче закричала я и остановилась.

Денис медленно обернулся.

— Самойлова? — как-то удивленно спросил он, будто не веря, что это я стою в десяти шагах от него. — Что ты… то есть как ты… оказалась тут? — он выглядел растерянным и ошеломленным одновременно.

Запыхавшись от быстрого бега, я пыталась сказать ему, что он не так понял произошедшее в классе, но Клоков подошел ко мне, выхватил сумку из рук и рявкнул:

— Отдышись и только потом говори, ясно?

Я кивнула, осознавая, как нелепо выгляжу: явно задравшаяся чуть выше колен юбка-карандаш, красное лицо, растертые до крови ноги, — все это сразу бросалось в глаза.

Рука Клокова лежала на моей руке, и я чувствовала, как дрожат его пальцы, — мы стояли близко, поэтому казалось, будто мы дышим вместе: вдох-выдох-вдох…

— Все совсем не так, как могло показаться на первый взгляд… — прошептала я и поглядела в глаза Клокову.

Дэн тяжело вздохнул и убрал свою ладонь с моей.

— Пошли! — коротко сказал он. — Я провожу тебя до дома.

Я послушно пошла за ним следом, все ещё неуверенная в том, что мне следует что-то объяснять, однако напряженная спина друга и его хмурый вид заставили меня снова заикнуться о произошедшем:

— Я просто… поскользнулась на стуле, когда вытирала доску, чуть не упала и… — я говорила очень быстро, словно боясь, что Денис станет меня останавливать, но он, напротив, очень внимательно слушал. — Львинов поддержал меня, а потом мои волосы зацепились за пуговицы его пиджака… и…

Конечно, я не обязана была отчитываться, не должна была сейчас, опустив голову оправдываться, но мне так не хотелось ругаться с Клоковым! Столько проблем свалилось на мою голову, столько всего ещё надо было сделать в новом учебном году… И этот… Львинов! Мне просто необходим был сейчас вечно улыбающийся Клоков, который мог вывести меня из депрессии одной своей шуткой.

— Эй! — я по привычке несильно ударила его кулаком в плечо. — Ты на меня дуешься?

Дэн остановился и так резко повернулся ко мне, что я носом впечаталась в его плечо.

— Ауч! — возмутилась я и метнулась влево.

— Самойлова! Ну почему ты находишь неприятности так быстро, что я не успеваю об этом даже узнать?! — Клоков схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул.

— Месяца не прошло, а ты уже натолкнулась на гнев Вали, поругалась с одноклассником и… оказалась перед ним полуголой! — Дэн говорил это излишне громко, поэтому я зажала ему рот ладонью.

— Ты ещё объявление напиши в газету! — обиженно процедила я, краснея. Очень неприятно было осознавать, что Клоков прав, но, даже зная, что привычка попадать в неприятности у меня в крови, я бы ни за что не призналась в этом другу.

Отмахнувшись, Денис щёлкнул меня по носу и спросил:

— Так мы идем сегодня в кино?

Я радостно закивала, прекрасно зная, что неприятный инцидент, произошедший в классе, можно считать исчерпанным.

* * *

Мы с Клоковым не в первый раз ходили в кино и не в первый раз молча шли рядом друг с другом, однако сегодня я чувствовала, что что-то не так, так как атмосфера была напряжена. Я попыталась понять, в чем дело, почему я ощущаю непривычную неуверенность рядом с Клоковым. А потом поглядела на него и поняла, что это все из-за того, что Дэн старался не смотреть мне в глаза, и я не знала, как начать разговор.

Мы подошли к кассе все в той же ужасающей тишине, Дэн спросил:

— На какой фильм пойдем?

Я даже вздрогнула от звука его голоса, но быстро взяла себя в руки и весело проговорила название комедии. Фильм оказался удачным выбором, — когда мы с Клоковым выходили из кинотеатра, вместе хохотали над смешными сценами. Дэн парадировал актеров, и я с отстранением вспоминала, что два часа назад мой друг не хотел со мной даже разговаривать…

— В Быханов сад? — спросил он меня, когда я задумалась.

— Пошли… — я совсем забыла, что не предупредила родных о своей внеплановой поездке в кино, забыла о том, что надо бы выучить уроки, забыла даже о тех неприятностях, которые лились на меня в последнее время бурным потоком.

Дениска умел говорить проникновенно и в то же время задорно, умел за одну минуту выводить меня из себя и столь же быстро снова располагал к себе… Я знала Дэна так долго… Я знала каждую черту его характера, знала как он поступит в той или иной ситуации… Как знала и то, что слишком сильно привязана к нему… как к другу.

Однако в последнее время Клоков изменился, — и я пугалась этих перемен: из послушного покладистого Дениски он стал вдруг превращаться в грубоватого, порой язвительного Дениса. Но я не была уверена, что рада этим неожиданным в нем переменам.

— Самойлова!! — услышала я рядом голос друга.

Видимо, я задумалась на мгновенье, потому что абсолютно не помнила, как мы оказались в отдаленном участке Быханова сада.

— Ммм? — неопределенно промычала я, заставляя себя сосредоточиться на разговоре. Денис принялся в красках напоминать мне о том, что говорил до этого.

Мы не заметили, как подошли к лавочке.

— Давай посидим? — попросила я, потому что ноги немного болели от высоких каблуков, да и обувь натирала просто жутко… (я всегда завидовала тем людям, у кого грубая кожа на ногах, ибо какую бы обувь я не надевала, она неизменно приносила мне только новые мозоли).

Но ответить Дэн не успел, потому что рядом с нами вдруг оказался какой-то парень. Он толкнул меня плечом, выхватил из моих рук сумку и понесся по дорожке к кинотеатру.

Несколько секунд я пребывала в полном шоке, не зная, как поступить, а потом я сорвалась с места и побежала за грабителем. Конечно, после минуты такого бега мне хотелось разрыдаться от боли и обиды, а парень все удалялся и удалялся от меня.

Я села на корточки и обхватила руками голову, чтобы успокоить пульс, словно ударами часов отдающийся в этой самой голове. Успокоение не приходило. Мало того, что в сумке были мои тетрадки, я успела засунуть туда ещё и сотовый телефон… Вот теперь я проклинала себя за неосмотрительный поступок!!

— Ну почему всегда я? Почему со мной? — всхлипывая, причитала я, однако вскоре перестала, потому что кто-то дернул меня за плечо.

— Девушка? — тихо спросил этот кто-то, склонившись ко мне.

Я подняла красные испуганные глаза на незнакомца. Мужчина держал в руках мою сумку и участливо смотрел на то, как я неловко выпрямляюсь.

— Тяжелый был день? — протягивая мне сумку, поинтересовался он и сочувственно улыбнулся. — Теперь все в порядке?

Я несколько раз моргнула, не понимая, почему мужчина так добр ко мне, а потом плюнула на объяснения и выхватила из его пальцев свою собственность, буркнув «спасибо». И дело не в том, что я не была ему благодарна… Просто в данный момент я была настолько подавлена и зла, что на большее просто не была способна.

— Доберешься сама до остановки? — тихо спросил незнакомец и протянул мне платок, чтобы я стерла со щек остатки слез.

— Не волнуйтесь, я провожу её… — уверенно сказал Клоков, видимо, недавно здесь появившийся.

Его лицо было красным, скорее всего, от бега, а дыхание сбилось.

— Хорошо… — мужчина презрительно посмотрел на моего друга и отошел от нас.

Дэн взял меня за руку и проникновенно спросил:

— Ты как?

Я промолчала и пошла вперед.

Хватит с меня на сегодня приключений!

* * *

Следующая неделя пронеслась одним днем, — я бегала по репетиторам, по курсам и в школу. В итоге в воскресенье я уже чувствовала себя выжатой как лимон. Однако и в это воскресенье мне нужно было бежать на курсы по русскому языку…

Собраться я успела за несколько минут, схватила сумку и выпорхнула за дверь, так и не успев перекусить.

— Мам, я на русский. В Эврику! — крикнула я маме, которая суетилась на кухне.

На маршрутку я бежала, так как, не успей я на нее, ждать пришлось бы ещё минут двадцать, а это равносильно тому, что я обязательно опоздаю на курсы со странным названием «Эврика».

Благодаря своей расторопности я пришла в аудиторию вовремя. До начала занятий оставалось ещё немного времени. Однако меня ждал неприятный сюрприз, — все парты были заняты, пустовала только одна, — первая второго ряда.

— Это как проклятье… Только Львинова не хватает! — тихо сказала я и достала из сумки тетрадь.

На меня никто не обращал внимания, — аудитория гудела как пчелиный улей. Кто-то смеялся, а кто-то пялился с хмурым видом в огромное окно, так что я сразу могла понять, кто пришел сюда сам, чтобы учиться и НАучиться чему-либо, а кого заставили сюда прийти родители.

— Эй! — парень за соседней партой показался мне вполне нормальным, поэтому я решила начать знакомство с новым коллективом именно с него. — Я Наташка, будем знакомы! — я протянула руку блондину и широко улыбнулась, надеясь, что мои предположения окажутся верными, и он пойдет на контакт.

Я не ошиблась, парень пожал мне руку и проговорил:

— Сергей. Очень приятно.

Мы успели обмолвиться ещё парой фраз до того момента, как я ощутила, что рядом со мной кто-то сел. Я приготовила свою эксклюзивную лучистую улыбку, чтобы поприветствовать своего соседа и повернулась к нему… или к ней…

Но моя лучезарность потухла так быстро, что я не успела моргнуть.

Помимо воли я встала, протерла глаза и рявкнула:

— Ты?

Но сколько бы раз я не терла глаза в надежде, что это мираж, картинка оставалась той же: передо мной сидел Львинов и хмуро смотрел на мои попытки прийти в себя.

Смирившись с коварством судьбы, я устало опустилась на стул. Львинов спокойно повернулся к моему новому знакомому и представился. Мне вдруг очень захотелось прервать их разговор, но я подавила свою злость и вместо этого познакомилась с некоторыми учениками из группы. Все они оказались приятными в общении людьми, и я вскоре прекратила вспоминать о Львинове.

Но когда в класс вошел преподаватель, мне пришлось сесть на место и встретиться взглядом с довольным Гришкой.

— Самойлова, — тихо позвал он меня, — спорим, что здесь найдутся люди, которые на самом деле пишут стихи, а не копируют их из сборников?

Я готова была хоть сейчас треснуть его чем-нибудь тяжелым, но под рукой была только тетрадь. Поэтому я и воспользовалась ею.

— Встаньте, ученица за первой партой! — возмущенно приказал преподаватель.

Я встала.

— Как Ваша фамилия? — поинтересовался он, и я назвала свою фамилию.

— Если Вы пришли сюда, чтобы заигрывать с мальчиками, то позволю себе Вас огорчить, — Эврика место для учебы… — мужчина сдвинул на кончик носа свои очки и выжидательно помолчал. — В свои игры Вы будете играть после моих занятий.

Я понимала, что со стороны все выглядит именно так, как показалось педагогу, но не стану же я разуверять его, что Львинов спровоцировал меня на грубость? В конце концов, глядя сейчас на довольную ухмылку одноклассника, я могла догадаться, что он только и ждет, чтобы я принялась объяснять все.

— Простите, этого больше не повторится, — пообещала я преподавателю и после его разрешения села.

Я больше не поворачивалась к Львинову, — он внушал мне неприязнь, — вместо этого я с остервенением записывала лекцию, которую диктовал педагог.

Не знаю, как остальные, а я понимала все, что нам объясняли. Мало того, что я автоматически записывала конспект, так ещё и успевала запоминать примеры, которые приводил преподаватель.

Это был первый раз, когда меня так волновал урок.

С радостью отвечала я на вопросы преподавателя, и он таки сменил гнев на милость — тепло улыбнулся мне.

Я была счастлива. Пока не закончился урок.

— Самойлова, это тактика такая — набиваться в милые? Хочешь с первых дней угодить преподу, чтобы потом стать его любимицей? — Львинов сказал это ехидным голосом, и я поглядела на него с сожалением.

— Львинов, почему ты придираешься ко мне? Какая тебе разница, какие у меня тактики? Почему, в конце концов, судьба постоянно сталкивает нас нос к носу? — возмущенно обратилась я к нему, ожидая, что Львинов проигнорирует мои вопросы, но ошиблась.

— Потому что я презираю таких выскочек как ты, готовых на все, ради хорошей оценки, — Львинов загнул один палец на руке, блеснул глазами и продолжил речь: — Мне просто интересно, насколько далеко ты можешь зайти в своем желании выделиться… — он загнул второй палец, после чего на миг замолчал. — И… ответ на свой последний вопрос ты знаешь сама: судьба — она сложная штука!

Я удивленно наблюдала за тем, как, сказав все это, Львинов собирает свои книжки в рюкзак и, не попрощавшись, уходит из класса.

* * *

— Наташ! — окликнул меня Сережка на выходе. — Тебе на какую маршрутку?

Я честно ответила, что на триста пятьдесят девятую, после чего выяснилось, что мой новый знакомый живет на соседнем микрорайоне и поедет со мной.

Мы шли по улице, болтая обо всем и ни о чем одновременно. Я положила руки в карманы и смеялась веселому анекдоту, но веселье мое сменилось безразличием, кода нашу пару разбил Львинов, вклинившийся между мной и Сережкой.

— О чем болтаете, голубки? — поинтересовался он, как мне показалось, наигранно бодро.

— Какая тебе разница? — буркнула я, но Серж принялся объяснять причину нашего с ним смеха.

В итоге через несколько минут разговор перекинулся на другую тему, из-за чего я показалась себе третьей лишней в их спевшемся дуэте.

Пока мы стояли на остановке, я продрогла так, что зубы начали отстукивать ритм самбо, но я все ещё делала вид, что мне интересен разговор моих спутников, в то время как сама истошно хотела закричать «Маршрутка, приезжай скорее!».

— Самойлова? — Гришка дернул меня за рукав, и я вытащила руку из кармана.

В этот момент я ненавидела Львинова за его бесцеремонность, — если у меня раньше мерзли только ноги, то теперь похолодели и пальцы рук. Вспоминая сейчас, что я не захватила с собой теплую кофту, я с сожалением вздыхала. А ведь говорила мама, что синоптики обещают резкое похолодание!!

— Что? — запоздало спросила я одноклассника.

Он как-то странно вглядывался в мое лицо, будто искал там изъян, — и это раздражало. Мало того, что я ощущала, как меня трясет, так ещё появилась и эта глупая робость перед Львиновым… Этого мне только не хватало!

— С тобой все в порядке? — пробормотал он тихо, а потом наклонился ко мне и вдруг схватил за руку. — Ты совсем идиотка? — через несколько секунд другим голосом поинтересовался он. Лицо Львинова перекосило от злости, а пальцы так сильно сжали мое запястье, что я поморщилась от боли. — Сколько ещё глупостей ты совершишь, чтобы повыделываться?

Я непонимающе уставилась на него.

— Ребята? — изумленно воззрился на нас Сережа. Он явно не понимал, почему Гришка позволяет себе кричать на меня. Собственно, я тоже этого не понимала.

— Львинов, — процедила я сквозь зубы, — убери от меня свои лапы и будь добр говори нормальным тоном!

Он негромко выругался, отпустил мою руку, а потом снял с себя ветровку и накинул её на меня. Но вместо того, чтобы обрадоваться, я сбросила с себя его куртку и протянула её законному владельцу:

— Это, конечно мило с твоей стороны, но мне ничего от тебя не надо! — отчеканила я и отвернулась в другую сторону.

Больше с Львиновым мы не разговаривали. Однако после этого эпизода я уже не обращала внимания на холод, потому что все мои мысли и чувства смешались, — я не знала, почему Львинов то отталкивает меня, то вдруг пытается казаться рыцарем в золотых доспехах. Но с этим мне ещё явно предстояло разобраться.

* * *

Понедельник начался плохо: с первого урока я ощущала, будто что-то идет не так, а к третьему осознала, что именно.

Дело в том, что первая красавица класса(как я поняла по разговорам мальчишек) сегодня впервые в новом учебном году должна была появиться в школе. Поэтому класс находился в возбужденном состоянии: парни то и дело повторяли фамилию «Дударева», а Веро и Станицина хмуро глядели на мужское народонаселение. Девчонки явно не были рады «пришествию» этой загадочной «Дударевой», но молчали.

На большой перемене я увидела Её, — Дудареву. И первое, о чем мне подумалось, так это о том, что девушка выглядит явно старше своих лет. Быть может, этому сопутствовали броский макияж и слишком короткая юбка, однако назвать красотку неестественной я бы не решилась. В ней все прекрасно сочеталась: и каштановая грива волос, и миловидное личико, и статная фигура. Таким девушкам можно позавидовать… Но завидовать я не умела, однако не восхититься не могла.

От разглядывания Дударевой меня отвлек тихий звук. Я обернулась и увидела, что Львинов уронил карандаш.

— У тебя… — начала я, но замолчала, когда увидела выражение лица своего соседа: он щенячьими глазами смотрел на красавицу, ничего не замечая вокруг.

— Нда… — пробормотала я, поражаясь, как может измениться человек всего за одну минуту. — Львинов? Ау! — я пощелкала пальцами перед его носом и добилась того, что он вновь пришел в свое обычное хмурое состояние.

— Чего тебе? — недовольно поинтересовался он.

— У тебя карандаш упал, — оправдала я свою назойливость и не преминула съязвить: — Что, запал на Дудареву? — я озорно поглядела на своего соседа и состроила гримасу. — Только спорим, она тебе не по зубам?! — весомо добавила я, думая, что Львинов кинется возражать, но он спокойно ответил:

— Она прекрасно танцевала на первом сентября. Здесь есть на что обратить внимание.

Я оторопело перевела взгляд на красавицу, вдруг вспомнив, что она действительно танцевала вальс на линейке.

Все вдруг сразу встало на свои места: и восхищение Львинова, и зависть девчонок, и интерес парней к Дударевой… Вот только от этого на душе не становилось легче, — противный комок отчего-то встал в горле. Несмотря на то, что Львинов не издевался надо мной, я отчего-то чувствовала, что он нарочно напоминает мне о том, что танцевать у меня получается не так хорошо, как у Неё.

* * *

Учебный день подходил к концу, когда я столкнулась в дверях с Дударевой. Так получилось, что мы одновременно устремились к выходу и чуть не ударились лбами.

— Привет… — радушно и в то же время растерянно проговорила я, однако, хмыкнув, Дударева проскользнула мимо меня.

— Замечательно… — сама себе сказала я и направилась в туалет.

Кто же знал, что это сыграет такую огромную роль в моей жизни?

А дело все в том, что я открыла дверь туалета резко, когда выходила. Я даже и подумать не могла, что Дударева проходит мимо и что она ударится головой об эту дверь…

Естественно, как культурный человек, я извинилась, но по холодному блеску в глазах Дударевой и по её вызывающему отрицательному ответу я поняла, что нажила себе нехилых проблем.