На краю света (гет)

«Пора с этим заканчивать», — была первая мысль Гермионы следующим утром. Два вечера подряд Снейп забирал ее с пляжа, аппарировал в ее комнату и укладывал спать. И хотя оба случая вышли незапланированно, тенденция уже начинала беспокоить. Твердо решив держать себя в руках и вести разумно и спокойно, Гермиона отправилась в сад для очередного занятия. Но не успела она дойти до любимого стеклянного кресла, как Снейп поймал ее за руку и аппарировал. На пляж.

— Может, прекратите это делать? — взвизгнула Гермиона, едва ее ноги коснулись песка. Мир перед глазами все еще вертелся после неожиданного перемещения, и она не могла разглядеть выражение лица Снейпа, но была уверена, что оно ехидно-самодовольное.

— Делать что? — невинно поинтересовался он.

— Хватать меня, словно пещерный человек, и тащить, куда вам вздумается!

Эту фразу Снейп удостоил только поднятой бровью и кривой ухмылкой. Гермиона тут же залилась краской, в очередной раз ругая себя за двусмысленные выражения, брошенные в пылу эмоций. Когда она отчитывала Гарри или Рона, ее друзьям и в голову не приходило трактовать ее слова иначе, чем она подразумевала. Но Снейп не упускал возможности заставить чувствовать себя неловкой болтливой девчонкой. О, как Гермиона скучала по общению с нормальными людьми, когда не надо тщательно подбирать слова, продумывать наперед вероятные ответы собеседника и заранее сочинять контраргументы. Но с другой стороны, Гермиона не могла не отметить, насколько редко чье-то общество оказывалось для ее ума настолько стимулирующим.

— Зачем вы аппарировали?

— В саду вас ждет ваша мать. А поскольку после прошлой беседы с ней вы были не способны сосредоточиться на работе и побежали топиться, я подумал, что лучше будет перенести занятия в другое место.

Наверное, Гермионе следовало самой догадаться, что в саду, в присутствии Моники, учиться легилименции будет невозможно. Она и не надеялась, что Снейп не припомнит ей вчерашнюю глупую вспышку, и все равно от его слов щеки обдало жаром. Подавив нахлынувшее смущение, она приготовилась выслушать новую лекцию Снейпа, который уже наколдовал пару гамаков в тени деревьев. После столкновения со щитом и вчерашнего провала, Гермиона волновалась, что снова не сможет преодолеть эмоции и проникнуть в сознание Снейпа достаточно незаметно. Но он не торопил и не высказывал недовольство ее нерешительностью, а терпеливо сидел напротив, привычно изображая манекен. Мысленно обозвав себя трусихой, Гермиона наконец решилась положить руки ему на плечи. Все получилось с первой же попытки. Она сразу поняла, что Снейп сдержал обещание и убрал щиты. Медленно и легко, подобно погружению в думосброс, Гермиона падала в глубину чужих воспоминаний. Мимо проносились картинки работы у котла, страницы книг, лица людей, а ее словно водоворотом увлекало вглубь. Когда кружение почти прекратилось, Гермиона поняла, что не во всем описания Снейпа были верны. Предполагалось, что в более глубоких слоях сознания меньше порядка и ясности. Но разум Снейпа и на этом уровне пронизывал холодный яркий свет. Он оказался не темным и пугающим, но организованным и гармоничным, наполненным знаниями и длинными связными цепочками мыслей. Огромные массивы памяти хранили бесконечное множество сцен жизни Снейпа в военные годы, и Гермиона сосредоточилась на них. Она почти ожидала увидеть всевозможные ужасы, вроде жутких подземелий для пыток, безумных злодеев и реки крови. Но одна за другой ей открывались совсем иные, поражающие своей простотой и безэмоциональностью картины. Встречи с Пожирателями и Волдемортом никак не напоминали ей страшные слухи, ходившие по школе, — о непростительных проклятиях, которые самый пугающий волшебник всех времен раздавал своим слугам как конфеты, или о диких разнузданных оргиях. Вместо этого перед ней представали обычные люди с самыми обычными занятиями. Деловой тон, вежливое общение, на редкость уравновешенный и вменяемый Темный Лорд. Обычные разговоры, обмены мнениями, выдача поручений. Собрания ближнего круга Пожирателей в воспоминаниях Снейпа мало чем отличались от собраний Ордена Феникса. А планы Волдеморта порой казались более практичными и реалистичными, чем запутанная стратегия главы светлых сил. Дамблдор глазами Снейпа выглядел даже более скрытным, чем помнила его Гермиона. Директор то и дело увиливал от ответов и объяснений, порой скрывал информацию, которая могла бы помочь выполнять распоряжения. И все же, какими бы увлекательными не были для Гермионы события военных лет, ей удалось разглядеть лишь незначительные эпизоды. Она старалась проникнуть глубже в надежде, что, может, хоть на этот раз... но внезапно перед ее глазами вырос обрыв, а дальше пустота, ничто...

— Вы говорили, что не будете ставить барьеры, — разочарованно выдохнула она, выныривая почти после двухчасового сеанса легилименции.

— Я и не ставлю, — спокойно заметил Снейп. — Полагаю, вы еще помните, как ощущается взаимодействие с ментальным блоком.

— Тогда почему я не смогла?.. — начала Гермиона, но быстро опомнилась и умолкла.

— Существует два уровня оклюменции. Первый — это защита всего сознания, он ставится в присутствии вероятных легилиментов. Второй — для защиты ценной информации, он не снимается никогда и только укрепляется год за годом. У ваших родителей нет окклюментических барьеров даже первого уровня, потому вам незачем учиться их взламывать. А я не страдаю эксгибиционизмом, чтобы позволять вам рыться в моих секретах ради любопытства. Кстати, могу я узнать, что вы так усердно ищите в моих воспоминаниях, когда думаете, что я не замечаю?

Гермиона упрямо сжала губы, разрываясь между стыдом за то, что была поймана с поличным, и гневом на Снейпа, который в очередной раз обвел ее вокруг пальца. Она хотела... Нет, ей было совершенно необходимо узнать, что же скрывал Снейп и почему заставил ее давать ложные показания на суде. Он сделал ее сообщницей, а она даже не знала, какого именно преступления. Что она покрывала своей ложью?

— Если хотите что-то узнать, то можете просто спросить, — словно прочитав ее мысли, произнес Снейп.

— Будто ваши слова заслуживают доверия! — сердито выпалила Гермиона.

— Мои воспоминания так же не заслуживают доверия, а у вас даже близко недостаточно умений, чтобы распознать, какие из них истинные, а какие фальшивые. И все же вы продолжаете искать...

Разумеется, Снейп опять оказался прав. Она и сама об этом думала. Если даже Волдеморт не мог отличить правду от лжи в голове Снейпа, почему она решила, что сможет? Гермиона надеялась, что интуиция или какое-то шестое чувство подскажет, чему можно верить, хотя прекрасно понимала, что подобные мысли — полная глупость. Всего несколько уроков у старушки Трелони давно показали Гермионе, что никаким внутренним чутьем она не обладает. И все же она упрямо продолжала копаться в воспоминаниях Снейпа, сама не зная, что хочет найти. Но признаваться в таком было бы неосмотрительно, даже если ее попытки и оказались настолько очевидными.

— Вы все равно не станете отвечать мне, — пристыженно буркнула она.

Вопреки ожиданиям, Снейп не выглядел рассерженным. Он только фыркнул в ответ и заложил руки за голову, поудобнее устраиваясь в гамаке.

— Давайте так — вы зададите три любых вопроса, и я отвечу на них настолько развернуто, насколько посчитаю нужным.

Гермиона посмотрела на него с недоверием, но быстро рассудила, что это лучше, чем ничего, и кивнула.

— Дамблдор приказывал вам убить его?

Именно этот вопрос беспокоил ее с тех самых пор, как Гермиона пришла просить помощи у Снейпа и обнаружила, что воспоминания, переданные Гарри во время Последней битвы на самом деле подделка.

— Нет.

Наверное, такого ответа она и ожидала, поэтому и спрашивала. И все же, одно дело предполагать, а другое — услышать однозначное подтверждение. Гермиона ощутила, как холодеют руки, а все тело бьет озноб. Она с трудом подавила дрожь и неосознанно отодвинулась подальше от него Снейпа.

— Нет? Это все, что вы можете сказать? Он вообще умирал от проклятья кольца, или...

— В этой части все верно, проклятие убивало его достаточно быстро, и до следующего учебного года он бы не дотянул.

Снейп говорил об убийстве директора спокойно и безразлично. Никаких признаков раскаяния или попыток оправдаться. А ведь в воспоминаниях, которые получил Гарри, Снейп выглядел действительно несчастным и потерянным. Теперь в этом стыдно было признаться, но Гермиона плакала от жалости, когда Гарри пересказывал ей монолог Снейпа, а после коронной фразы «А как же моя душа?» рыдали уже они оба. Какой же наивной она была. Гермионе внезапно захотелось стукнуть Снейпа посильнее, может, тогда с его лица слетит вечная маска бесстрастия. А еще хотелось сбежать, а может, закричать «почему?» или «как вы могли?». Но спросила она совсем о другом.

— Зачем? — прошептала она так тихо, что невозможно было услышать, только прочесть по движению дрожащих губ.

— Зачем я убил его? Все просто, Гермиона, в этой войне и так было слишком много искалеченных детей.

— Драко?

— Если бы он выполнил задание, то подписал бы себе однозначный смертный приговор. Его бы убил Волдеморт из-за Старшей палочки или же орденцы из мести. Даже если бы ему каким-то чудом удалось дожить до конца войны, его ожидал бы поцелуй дементора. Драко досталась партия, которую невозможно выиграть. А он не заслужил расплачиваться за грехи всех нас в одиночку.

Гермиона ненавидела себя и свое неуместное чувство жалости. Любое проявление несправедливости заставляло ее сердце болезненно сжиматься, и никакие рациональные доводы не могли избавить от этого проклятого чувства. Только минуту назад она готова была задушить Снейпа собственными руками, и вот уже снова жалеет его. Невыносимый человек! То, что он подписал смертный приговор себе, его не волновало? И он еще всерьез рассуждал о проигрышных партиях! В его случае помочь или не помочь Драко в равной степени означало смерть. А еще Гермиона не могла не заметить, что Снейп все еще вслух причисляет себя к Пожирателям, говоря о «нас», а не о «них». А также утверждает, что знал о Дарах смерти в то время, когда сама она еще не получила книжку со сказками Барда Бидля. Что еще могло быть ему известно? И почему с ним все всегда настолько запутанно? Ни одной четкой черты, сплошной серый туман.

— Разве Дамблдор не просил помочь Малфою? — Попыталась хоть что-то прояснить Гермиона.

— Дамблдор хотел, чтобы я помог Драко убить его, а не останавливал.

— А если бы он не справился, и ваш непреложный обет...

— Нет, я в любом случае не должен был вмешиваться. Дамблдор предпочел бы видеть меня мертвым, чем по правую руку от Волдеморта, но не снабжающим больше Орден ценной информацией.

— Но это же...

Снейп издевательски приподнял бровь, ожидая, как же она закончит фразу. Если бы не этот насмешливый жест, она бы выкрикнула: «чудовищно». Но не стоит давать Снейпу понять, насколько ее задевает сама мысль, что его могли отправлять на верную смерть. Хотя чему она удивляется, если даже Гарри была уготована та же участь.

— Это расточительно, — совладав с первым порывом эмоций, произнесла Гермиона. — Зачем так разбрасываться людскими ресурсами, когда каждый член Ордена был на счету?

— Именно. Директор считал, что я перестану быть ресурсом, если выполню поручение вместо Драко.

— Но Дамблдор доверял вам! — в последней отчаянной попытке уцепиться за знакомые слова, прокричала Гермиона.

— Он говорил Поттеру, что доверяет мне. Но Дамблдор не был наивным добряком, каким хотел казаться. Он лучше других знал — я не из тех людей, кому стоит доверять.

«И оказался прав!» — чуть было не выкрикнула Гермиона. Она уже давно не могла различить, говорил ли Снейп чистую правду хоть когда-нибудь?

— Но вы были на его стороне. — Теперь она словно уговаривала самого Снейпа согласиться, но это было бы слишком просто.

— Я был на своей стороне. У нас был общий враг, и, пожалуй, это все, что у нас было общего.

Чего-то подобного Гермиона и опасалась, когда не желала спрашивать его напрямую. Каждый ответ Снейпа порождал еще сотню новых вопросов, от которых уже гудела голова. Сделав несколько глубоких вдохов, Гермиона решила сменить тему.

— Мать Гарри...

— Нет! Любой вопрос, кроме этого. — Резко оборвал ее Снейп.

— Вы же понимаете, отказ отвечать — тоже ответ.

— Пусть так, но это единственный ответ, который вы получите.

Снейп выглядел все таким же невозмутимым и готовым продолжать, но Гермионе нужно было время все обдумать и проанализировать. Если она спросит еще хоть о чем-то, то, вероятно, снова закатит истерику, а давать Снейпу повод укладывать ее спать третью ночь подряд точно не входило в ее планы.

— Я могу сохранить один вопрос на будущее и задать его позже?

— Вы можете попытаться.

С этими словами Снейп поднялся с гамака и подал Гермионе руку, чтобы помочь встать. Но она не спешила покидать залитый закатным золотом пляж.

— Вы не боитесь рассказывать мне все это? — склонив голову на бок, поинтересовалась она. — Ведь непреложный обет не принуждает меня держать в секрете тайны, открытые после суда. Я же могу рассказать все Гарри или даже Кингсли, и тогда, в лучшем случае, вы станете беглым преступником.

— Разумеется, вы можете попытаться, — спокойно согласился Снейп. — Но разве ваша совесть не сгрызет вас живьем за одни только мысли о столь подлом поступке?

— Возможно... А ваша совесть?

— Хм... Видите ли, Гермиона, я не обременен совестью, так что если желаете узнать истинные границы моей жестокости и безнравственности, дерзайте — предайте меня!

Теперь в его черных глазах пылали вызов и гнев. Но, вопреки любым разумным доводам, Гермиона не испытывала страха, только любопытство. «Интересно, а что он сделает, если?..» Опасные мысли, которые она не осмеливалась додумать до конца, но все же позволила себе одну открытую дерзкую улыбку. Пусть знает, если она и не станет его предавать, то вовсе не потому, что боится принять вызов.

* * *

Сложно было сказать почему, но с этого вечера все неуловимо изменилось. Гермиона переживала, что переступила границу и зашла слишком далеко, намекая Снейпу, что может выдать его секреты. Она все еще не была уверена, что в непреложном обете Снейпа не было лазеек, и он не сможет бросить занятия с ней, если сочтет их слишком большой морокой. Или что в будущем она сама не проснется с ложными воспоминаниями о последних месяцах своей жизни. И все же Гермиона верила, что ничего подобного не случится. Странно, но чем больше она думала о Снейпе и обо всем, что узнала за время, проведенное с ним в Австралии, тем больше она доверяла ему. Почти все, что он говорил, было ложью, но то, что он делал...

Снейп больше не закрывал от нее воспоминания о войне. Хотя он и утверждал, что не страдает эксгибиционизмом и не собирается поощрять ее любопытство, теперь Гермионе были открыты и незначительные детали и минуты, когда принимались судьбоносные решения, свидетелем которых стал Снейп. В его сознании Гермиона видела войну так, словно раньше только читала о ней в учебнике не слишком добросовестного автора, и на проверку события и действующие лица оказались вовсе не такими, какими их описал историк. А ведь она была там, сражалась и выживала, и ее роль в победе далеко не последняя. Как вышло, что все, что она знала до сих пор, — лишь красивая иллюзия о добрых и злых волшебниках, где победить, безусловно, должно добро. В той войне не было добра ни на чьей стороне, только ложь, уловки и скрытые мотивы. Видеть все глазами Снейпа одновременно казалось болезненным и освобождающим. Гермиона потихоньку начинала понимать, что он подразумевал под «своей стороной». В каком-то смысле так же действовала и она сама. Если разобраться, то Гермиона всегда была на стороне Гарри, не Дамблдора, не Ордена Феникса. И боролась за его и свою жизнь, не за победу света, не за торжество справедливости, не за высокие идеалы. Тогда она закрывалась красивыми идеями от жестокости происходящего, но никогда они не были ее истинными мотивами. И если бы погиб Гарри или Рон, Гермиона не была уверена, что продолжила бы бороться. Как бы кощунственно это не звучало, но она даже отчасти понимала Снейпа в те незапамятные времена, когда он еще не стал шпионом и все, чего желал, — это сохранить жизнь всего одному человеку. Даже в юности Снейп не был наивным идеалистом. Гермиона немного завидовала ему, ведь несмотря на свою молодость, происхождение и маггловское воспитание, Снейп не попался в плен тех иллюзий, которые питала она. Он всегда видел шахматную доску и свое незавидное место на ней, и чтобы убрать всего одну пешку с линии огня, он полностью изменил правила игры, став единственной фигурой на доске, не имеющей цвета. Гермиона не могла решить: был он безумен или совершенно гениален? Наверное, и то и другое, ведь не зря говорят, что все гении немного безумцы.

Порой Гермиона оглядывалась вокруг и пугалась того, насколько сильно она увлеклась, исследуя сознание Снейпа. Его ум — блестящий, потрясающий, — у нее перехватывало дыхание каждый раз, когда она прикасалась к нему. И хотя она сама выбирала, какие воспоминания рассмотреть, а какие пролистать, все равно создавалось впечатление, что это Северус рассказывает ей свою историю. И она не могла не признаться себе, что очарована этой историей и мастерством молчаливого рассказчика. Можно было винить во всем дефицит общения с другими людьми или же ее извечную жажду к любым новым знаниям и фанатичность в учебе, но Гермиона незаметно для себя начала испытывать привязанность. Никогда прежде она не встречала человека с таким ясным, глубоким, удивительным умом. Разумеется, это все еще был тот же Снейп со своим ужасным характером и постоянными придирками. Он был сложным и неприятным, и пугающим, а его внешность — мрачной и отталкивающей. Весь Снейп — это острые углы и ворох проблем. Но его ум совершенно, невероятно прекрасен! Острота его характера и внешних черт настораживала и вызывала неприязнь, но такая же острота его ума завораживала, притягивала подобно сильнейшему магниту. Иногда Гермионе казалось, что Снейп обладал собственной гравитацией, и, единожды попав в его поле, она продолжала кружить и кружить вокруг, но орбита неуловимо и неумолимо сужалась с каждым витком, предрекая столкновение. Что будет, когда они наконец соприкоснутся? Спровоцирует ли это взрыв, и поглотит ли ее, словно черная дыра своей темной материей? Оттолкнуться ли они друг от друга, оставляя глубокие шрамы на память о столкновении, или найдут хрупкое равновесие, подобно планете и ее спутнику, плывущим в вечном танце во вселенной? Гермиона не знала, к чему приведет такое сближение, но сопротивляться этому притяжению больше не было сил.

Возможно ли влюбиться в ум человека? Если да, то она была безнадежно, преданно и самозабвенно влюблена в великолепный ум Северуса Снейпа. Влюблена, как влюбляются только школьницы в киношных кумиров — до фанатизма, до щенячьего визга и дрожи в коленках. Она только и могла думать — Северус сказал то, Северус считает так... И с ужасом думала о том дне, когда ее обучение закончится, и она будет навсегда лишена его общества. Что она станет делать? Даже сейчас, когда они проводили вместе так много часов каждый день без выходных, стоило ему пожелать уединения, и она тут же испытывала голод по общению, по колким замечаниям и остроумным репликам, по открытиям, переворачивающим сознание, заставляющим по кирпичику перестраивать всю сложившуюся в голове за многие годы систему мироздания. Присутствие Северуса действовало на нее подобно сильнейшему стимулятору, от которого ее ум начинал работать быстрее, в голове рождались самые смелые и революционные идеи, блестящие и яркие, как звезды. И даже вечером, когда они расходились по спальням, она продолжала обдумывать их дневные разговоры, находила новые аргументы и хлесткие реплики, которые могла бы употребить в давно проигранном споре. Снейп был как наркотик, и она не готова от него отказаться и вернуться обратно к привычному окружению и бесполезным разговорам с людьми, которые не стесняясь зевают во время ее монологов и не понимают даже четверти из сказанного. Гермиона не раз ловила себя на том, что придумывает варианты, при которых могла бы после возвращения в Англию продолжить сотрудничество со Снейпом. Но идеи выходили неубедительными, и она всерьез опасалась, что сойдет с ума и примется преследовать Северуса, умоляя взять ее в помощницы, пусть даже без оплаты, хоть для того, чтобы чистить котлы без магии... Она была жалкой. Такой же жалкой, какими бывают все влюбленные малолетние дурочки, таскающиеся по свету за своими кумирами ради мимолетных взглядов и парочки автографов, которые удается урвать в редкие счастливые мгновения. Да, пожалуй, это отвечало на ее вопрос.