Львенок из Цинтры (гет)

Умение казаться тем, кто ты не есть

на самом деле присуще в первую очередь

людям с не чистой совестью.

Лансель Теодор, VII в. н.э.

«Учение о притворщиках»

Однажды понимаешь, что ты уже не ты.

Давно потерял свою сущность в тех масках,

что надеваешь каждый день. И в этот момент

приходит прозрение. Наступает тот миг,

когда приходит осознание того, что

настоящая твоя сущность — и есть многоликость.

Эмиель Регис в беседах у костра.

Интерлюдия

Одиннадцать лет — это тот возраст, когда обычные девочки любят наряжаться в платья, надевать мамины украшения и вертеться перед зеркалом. Они еще не девушки и не женщины, чтобы думать о том, как и что говорить, как и перед кем кланяться, но уже и не дети. Одиннадцать лет — это тот возраст, когда обычные принцессы уже знают, как себя вести в различных ситуациях и о том, что кланяться должны вовсе не они, а им. Они уже достаточно взрослые для помолвки или даже замужества, но еще малы, чтобы задумываться о судьбе государства и наследниках. Одиннадцать лет — это тот возраст, когда необычные девочки и необычные принцессы уже, наверное, могут стать настоящими ведьмачками.

Об этом размышляла Цири в день своего одиннадцатилетия, в стенах Каэр Морхена. Майское утро было привычно холодным, утренняя трапеза — чуть теплой, а ледяной чай сводил судорогой зубы.

— Курва его мать! — воскликнула Цири и отбросила деревянную чашку на пол. В ее питье плавал мышиный хвост. Шутки она не оценила, если это вообще была шутка. Весемир на мгновение поднял на нее глаза, а потом снова вернулся к остывшей яичнице, так ничего и не сказав.

— Что это за риданский потрох?

Цири нахохлилась, а потом, так и не дождавшись ответа, выскочила из трапезной на улицу. Плакать было нельзя, она же не какая-нибудь зефирная принцесса. Но горькие слезы подступали к горлу. Если бы здесь был Геральт, он бы заступился, нашел слова, чтобы ее успокоить, он бы вспомнил о ее дне рождения и не стал бы подсовывать в чай всякую мерзость. Ей нравилось в ведьмачьей обители, но знать, что ее Предназначение бродит где-то по дорогам, даже не вспоминая о ней, было чрезвычайно обидно.

Теплая рука опустилась на плечо девочки, навзрыд плачущей во дворе старого замка. Она вздрогнула, но не обернулась. Зачем? Ведь кроме него здесь никого нет, да и руки… Руки у старого ведьмачьего учителя всегда теплые и сильные, не смотря на его возраст и кажущуюся немощь.

— Послушай-ка меня, Цири, — Весемир силой развернул к себе свою ученицу. — Сегодня важный день, ты ведь знаешь это, верно? Негоже начинать его с таким настроением.

— В чае был хвост, — всхлипывая, произнесла она. — Мышиный хвост.

— И что же?

— Как что? Это ужасно — мышиный хвост!

— Спроси Геральта, сколько крыс он съел за свою жизнь. Спроси, сколько дней ему приходилось голодать и скитаться без капли воды. Когда жизнь припирает тебя к стенке, ничего другого не остается, как есть мышиные хвосты и пить собственную кровь, чтоб хоть немного смочить горло.

— Он — ведьмак, — запротестовала было Цири.

— А ты, насколько я помню, тоже хочешь стать ведьмачкой, верно? Так вот, послушай меня, девочка. Ведьмак — это не только два меча и затравленный зельями организм. Это еще и ум, бесстрашие, хитрость. Чтобы добыть себе денег на теплую постель и горячий ужин он должен уметь найти себе работу. И понравиться тем, кто эту работу готов ему дать. Ведьмак должен вызывать не только страх, но и доверие. Люди должны верить не только в то, что он способен убить чудовище, но и ему самому. Не нужно также забывать и то, что ты им нужен не меньше, чем они тебе. Чтобы быть своим везде, надо уметь менять маски. В королевских чертогах быть учтивым и галантным, у краснолюдского костра — грубым и раскованным. А тебе будет еще сложнее, ведь ты не простой ведьмак, ты девушка, да к тому же еще и непростого рода.

Цири кивнула, уткнувшись мокрым носом в его грудь. Каким бы он ни пытался казаться, для нее Весемир был сердечным, ласковым и добрым, заменившим давно почившего дедушку, которого она никогда и не знала. Может быть, это тоже маска, но не такая уж она и плохая.

— А мышиный хвост — это не беда, — вздохнула Цири, успокаиваясь. — Нужно просто завести кошку.

.

III

.

Феникс беспокойно топтался на насесте. Его что-то явно беспокоило. Но птицы не умеют говорить, и Дамблдору оставалось лишь искоса наблюдать за Фоуксом, пытаясь понять причину волнения.

Самому директору сейчас тоже было неспокойно. Конечно, внешне он никак не показывал своих переживаний, оставался мудрым и спокойным правителем этого замка. Однако осознание того, что времени ему отпущено намного меньше, чем он рассчитывал, подкашивало силы и высасывало весь оптимизм. Самой меньшей из нависших проблем по-прежнему оставалась вакантная должность преподавателя по Защите от темных искусств. Директор знал, что Снейп давно метит на этот пост, но по определенным причинам не собирался потакать зельевару. Остальные кандидаты либо не устраивали самого Дамблдора, либо категорически отказывались от проклятой должности. Решение лежало на поверхности, но директор никак не мог решиться.

Еще эта Владычица. Кто же все-таки послал ее сюда? И что она несет — помощь или проклятие? Несмотря на всю свою показную уверенность, Дамблдор все-таки боялся ошибиться, доверившись незнакомке. Но кто, если не он, должен принимать решение? Сейчас любая помощь будет кстати. А значит, Цири должна остаться здесь, хотя бы ненадолго. Человек, привыкший контролировать все происходящее вокруг, держащий все в своих руках, терял инициативу вместе с одной из своих рук. И какой черт его дернул надеть кольцо?

От невеселых раздумий Дамблдора отвлек стук в дверь.

— Войдите, — устало произнес он, пряча левую кисть в рукав мантии.

— Директор? — Цири вошла уверенной походкой. Она уже чувствовала себя здесь, как дома. Быстрая адаптация к людям, месту и событиям доказывало то, что эта девочка действительно много путешествовала по разным мирам.

— Да-да, проходите, мисс. Все хорошо?

— Угу, — она, не дожидаясь приглашения, села в кресло. — У вас вкусно кормят. И это одна из главных причин, по которым я согласна остаться.

«Надо же, — внутренне Дамблдор возмутился. — Она «согласна остаться». Как будто мы сами вызвали ее и умоляем нам помочь. Хотя подобную самоуверенность иногда можно считать признаком профессионализма».

— Что ж, я рад, — это уже вслух. — Нам остается обговорить некоторые детали. Вы готовы?

— Конечно, — Цири разгладила складки на светлой мантии и села прямее.

«Как быстро она меняется… Только что была вальяжной и нагловатой, и тут же превратилась во внимательную, прилежную ученицу. Что это? Маски? Какая же тогда Цири настоящая?»

— Начнем с имени. В нашем мире принято иметь еще и фамилию. Так обращаться к ученикам привыкли преподаватели. И наоборот. Если вы не можете назвать свою фамилию или не имеете ее, то мы вместе с вами придумаем...

— Нет, не нужно. При рождении меня назвали Цирилла Фиона Элен Рианнон. Я думаю, этих слов достаточно?

— Конечно, мисс Рианнон. Теперь еще одно. Вы уже поняли, что в Хогвартсе есть четыре факультета — Гриффиндор, Слизерин, Пуффендуй и Когтевран. Гарри с друзьями учатся на Гриффиндоре. Туда же мы определим и вас. Думаю, вам нет необходимости проходить процедуру распределения. Так что первого сентября на торжественном ужине по случаю начала учебного года, я представлю вас как ученицу из Шармбатона и отправлю за гриффиндорский стол.

— Это ведь не самое главное, верно? Давайте опустим лирику и перейдем к делу. Что входит в мои обязанности?

— Пока что — просто учиться, вместе с шестым курсом, ходить на занятия, присматриваться к ученикам, подружиться с Гарри. Сейчас он очень расстроен и угнетен. Этим летом у него погиб крестный, единственный близкий человек. Ему тяжело, а впереди еще много сложных испытаний. Главное из них — поиск крестражей. Это осколки души Волдеморта, которые он спрятал в разных предметах, чтобы обрести бессмертие. Мистер Поттер пока не знает ничего об этом, я еще и сам не все знаю. Так что и вам, и ему подробности я расскажу чуть позже.

— Хорошо, — согласилась она без протестов.

— Профессора уже рассказали мне о ваших успехах. Хочется верить, что у вас не возникнет проблем с обучением.

— Я только не понимаю одного — зачем мне учиться? Не подумайте, что я капризничаю, но это как-то странно, — Цири поморщилась, пытаясь подобрать слова. — Притворяться ученицей и быть ею — это все-таки разные вещи.

— Мисс Рианон, наш мир живет по другим правилам. У нас нет мечей и волшебных жестов, вы должны понять это и привыкнуть к той магии, которая применяется тут. Конечно, ваши нестандартные методы могут очень пригодиться в борьбе с Волдемортом, но они имеют смысл только в комплекте с эффектом неожиданности. А пока стоит приберечь их и показать всем, что вы не опаснее любой другой ученицы.

Немного помолчав, Дамблдор приготовился к самому важному.

— А теперь мне стоило бы рассказать вам полную историю семейства Поттеров и в особенности Гарри: для того, чтобы вы смогли хорошо узнать мальчика и найти с ним общий язык. Но рассказ занял бы время, а его у меня, к сожалению, не так много. В нашем мире есть очень удобная вещь под названием Омут памяти. Сейчас мы вместе с вами пробежимся, так сказать, по самым ключевым моментам, — лекторским тоном произнес он, взмахивая палочкой.

Стена справа от Цири раздвинулась. К центру комнаты переместилась каменная чаша на подставке. Дамблдору хотелось увидеть удивление или интерес в глазах гостьи, но ничего из этого не было. Она лишь кинула мимолетный взгляд на руны, высеченные на ободе, и кивнула.

Собранные по крупицам воспоминания плавали на дне Омута, похожие на бесформенных медуз. Они составляли одну целую, но еще не оконченную историю. Эти воспоминания с согласия владельцев, но порой и тайно (например, когда Гарри в очередной раз отлеживался без сознания в Больничном крыле), копились в серебряном зачарованном ларце в личных апартаментах директора. Первый раз за много лет директор слил все их в одну чашу и вместе с Цири отправился в путешествие.

* * *

Перемещение внутрь воспоминаний у спутницы снова не вызвало никакого удивления, словно она ежедневно ныряла в Омут с головой. Что же это за особа такая? Неужели действительно повидала такого, что теперь ее ничем не удивишь?

— Мы в таверне «Кабанья голова», — пояснил Дамблдор, поднимаясь вслед за самим собой из прошлого на второй этаж. — Сейчас вы услышите пророчество, которое положило начало всей этой истории.

Послушать себя со стороны — так столько пафоса, столько торжественности. А что взять с пожилого волшебника, у которого и осталось только прошлое? Настоящее — скомкано и неопределенно, а будущего вовсе нет.

Сивилла, как всегда сначала заунывно, потом все более устрашающе завыла свое пророчество: «Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца...» И далее по тексту. За те полсотни раз, что он ежегодно просматривал это воспоминание, Альбус уже вызубрил его наизусть.

— Гарри был единственным ребенком, подходившим под описание? — деловито уточнила Цири.

— Да, — уверенно ответил директор. Нечего распыляться на другие версии. Гарри выращен и выпестован именно для этой цели — победить Темного Лорда. Невилл, конечно, тоже мог бы стать избранным, но не с его характером. Утаивать небольшие секреты Дамблдор наловчился давно, а уж полуправду выдавать за правду — это и вовсе было его призванием. — Отправляемся дальше.

Несколько воспоминаний о собраниях Ордена, о решении спрятать семью Поттеров в Годриковой впадине; встреча со Снейпом, его решение стать слугой двух господ, а быть по-настоящему верным только Дамблдору в обмен на обещание сохранить жизнь Лили; гибель родителей Гарри; Петунья Дурсль, обнаружившая на своем пороге племянника-подкидыша; парочка особенно жутких и удручающих сцен житья мальчика-со-шрамом на Тисовой улице…

Все это было просмотрено, как кадры старой кинопленки, и почти не вызвало особенного интереса у Цири. Она порой задавала уточняющие вопросы, но не проявляла эмоций. Иногда сам директор акцентировал внимание на том, что казалось ему важным и требующим пояснений. Единственный момент, когда лицо ведьмачки из внимательно-изучающего стало более заинтересованным — во время воспоминания о Снейпе. Но что конкретно вызвало эти проблески эмоций? Дамблдор не смог догадаться, оставляя размышления и анализ на потом.

Дальше были воспоминания Гарри о первой встрече с Темным Лордом; раскрытие тайны дневника Тома Риддла — первого уничтоженного крестража; встреча с василиском. Вот тут Цири оживилась, попросила даже прокрутить воспоминание еще раз и долго оценивающе смотрела на чудище.

— Для двенадцатилетнего мальчика, ни разу не державшего в руках меч, он не плохо справился, — хмыкнула она наконец. — Но я бы прикончила василиска за три-четыре удара. Жаль, что Предназначение не закинуло меня именно в этот момент.

— Жаль, — согласился Дамблдор, искренне соглашаясь с ней.

Наличие в магическом мире дементоров и тот факт, что они «работают» в Азкабане Цири не понравился. Она резко высказалась о неблагонадежности этих тварей и поморщилась при виде почти совершенного поцелуя. Возмутило ее и бездумное использование Маховика Времени.

— Такие артефакты должны либо использоваться в великих целях, либо вовсе не использоваться. Маховик, как средство успеть на все уроки? Это тоже самое, что шинковать шиполист серебряным мечом. Дамболдор не вполне понял этого сравнения, но виновато кивнул, принимая порицание на свой счет.

Испытания на Турнире Четырех волшебников Цири тоже просмотрела по несколько раз, оценивая каждого из конкурсантов, справедливо заметив, что Флер слишком нежна для такого соревнования, Виктор — слишком самоуверен, Гарри — слишком молод.

— Объективно говоря, победить должен был Седрик или, в крайнем случае, Крам. Но никак не Гарри. Если бы не этот учитель, как его? Грюм? А… вон оно что…

Раскрытие тайны младшего Крауча потушило весь ее интерес к Турниру. Зато к Отделу тайн она была уже готова и смотрела на происходящее скептически. Гибель Сириуса вызвала искру заинтересованности, но такую тусклую, что Дамблдор даже засомневался, не принял ли он желаемое за действительное.

Зато кольцо, заставившее руку директора почернеть Цири рассматривала тщательно.

— Дадите мне на него посмотреть в реальности?

— Нет, оно уничтожено.

Самое страшное из воспоминаний продлилось всего минуту. Вот он, всего несколько месяцев назад, входит в старую лачугу Мраксов. Тут пыльно и пахнет плесенью. Заклинание Акцио ничего не дает, поэтому приходится рыться в тряпье руками. На полу и полках не оказывается ничего стоящего. Но вот одна из половиц скрипит не так, как другие. Он с трудом расчищает участок и взламывает деревянный настил «бомбардо», не заботясь о последствиях. Кажется, он уже у цели. Полочка чувствует близость своего брата. Воскрешающий камень лежит на дне металлической шкатулки с полуистершимися змеями на крышке. Дамблдор знает, что это и желает его больше всего на свете. Не только в этот момент, но и всегда, с самого дня смерти Арианы. Но Цири вовсе необязательно знать об этом. Она видит лишь то, что директор хочет ей показать. Неловкие старые руки осторожно берут сокровище не имеющее никакой ювелирной ценности. Любой маггл-старьевщик не запросил бы за него и пяти долларов. Золотая оправа, пожалуй, чего-то да стоит, но дело совсем не в этом. Дамблдор из воспоминания внимательно смотрит на кольцо, будто невзначай надевает на палец левой руки. И тут же начитает безмолвно корчиться от боли.

— Что с вами? — деловито и без сочувствия интересуется Цири.

— Мало того, что кольцо было крестражем, так оно еще и оказалось проклятым. Я с трудом снял его и уничтожил уже у себя в кабинете. Теперь это проклятие убивает меня. И поэтому-то мне нужно, чтоб вы знали всю эту историю с самого начала, мисс Рианон, а когда потребуется, помогли Гарри завершить ее благополучно.

Я должен был быть рядом и помочь ему во всем, но сейчас, боюсь, не смогу этого сделать. Мне кажется, ваше Предназначение в этом мире как раз в том, чтобы заменить меня, если что-то пойдет не так. Помочь Гарри Поттеру найти все частички души Тома Риддла и победить Темного лорда.

Это решение пришло к нему спонтанно. Час назад он еще не знал, кого посвятить во все свои тайные планы, кому поручить шефство над одним из самых важных дел не только его жизни, но и истории магической Англии. Были определенные причины, почему нельзя было довериться ни Снейпу, ни МакГонагалл, ни кому-то из Ордена. А теперь, после путешествия во времени и в воспоминаниях Альбус Дамблдор пришел к выводу, что трезвомыслящая, беспристрастная и спокойная гостья из другого мира подходит на эту роль идеально.

Цири просто понимающе кивнула и вслед за директором вынырнула из Омута памяти.

* * *

Чего он от нее ждал? Удивления, сочувствия, каких-то обещаний или высоких речей? Цири не знала, да и не хотела знать. Дамблдор не вызывал у нее сочувствия — человек знал на что шел, и упорно не хотел видеть, что конечный пункт всего пути — смерть. Омут памяти не вызывал удивления — она присутствовала при первых экспериментах с этим устройством и сама ныряла в него с Морганой. Речи — это совсем не ее, тем более высокие и пафосные. Она человек дела. А давать обещания может только тот, кто уверен во всем, или лгун, заинтересованный в том, чтобы ему поверили.

Коротко попрощавшись с директором и сказав, что подумает над его словами, Цири отправилась в свою комнату. Следующие два дня она посвятила тренировкам, чтению предоставленных лодкой книг, подробному исследованию Хогвартса и окрестностей. В последнем ей помогали Добби и Хагрид. Домовик научил ее открывать Выручай-комнату и она нашла там все необходимое для предстоящего учебного года — учебники, котел, ингредиенты для зелий, одежду и прочие необходимые в быту вещи.

Лесник дважды ставил ее в неудобное положение. Будь он немного сообразительнее, тут же понял, что Цири приехала вовсе не из Шармбатона. Первый раз Хагрид спросил, как поживает мадам Максим, на что она чуть не ответила, что не знает кто это. Позже, Дамблдор посвятил в историю нежных отношений директора французской академии волшебства и местного лесника. Второй раз Цири увлеклась рассуждениями о единорогах (Хагрид до сих пор был под впечатлением от первой их встречей с волшебным существом) и начала рассказывать о путешествии по пустыне с Иуарракваксом. Запнувшись на полуслове, она пыталась выкрутиться из ситуации, объясняя, что это не она слизывала капельки влаги с базальтовой плиты в пустыне Корат, и вообще — это всего лишь легенда, вычитанная в каком-то потрепанном фолианте.

С Дамблдором у нее было еще несколько обстоятельных разговоров, в основном о том, как вести себя в этом мире, лекции о правилах и устоях школы, нравоучения на разные темы и тому подобное. Несколько раз во время обеда Цири беседовала с МакГонагалл. Женщина сначала показалась ей слишком чопорной и правильной, но потом ведьмачка углядела в глазах немолодой учительницы искорки озорства и искреннего веселья. Так, одними глазами, умела смеяться Мистле. Но об этом лучше не вспоминать. Крысы давно покоятся в земле, и больше она никогда их не увидит, даже если очень захочет. Тем более, Мистле была молода и умела смеяться не только глазами. Воспоминания об этой девушке причиняло боль, почти такую же сильную, как и воспоминания о Геральте и Йенифэр.

И, конечно, по утрам неизменно Цири встречала гуляющего по берегу озера профессора зельеварения. С каждым днем он становился все мрачнее. Кажется, энтузиазм, проснувшийся в преподавателях с приближением первого сентября, никак не затронул Снейпа. Он сухо кивал в ответ на ее приветствие и без интереса удалялся по проторенному много лет назад маршруту.

Первого сентября рано утром в Хогвартс прибыли преподаватели. Дамблдор знакомил Цири со всеми входящими в Большой зал. Здесь должен был состояться праздничный завтрак по случаю начала нового нелегкого учебного года. Кто-то из профессоров приветливо улыбался, кто-то заинтересованно разглядывал одетую в школьную мантию «француженку». Больше всего Цири понравилась Аврора Синистра. Ее черные волосы напоминали гриву Кельпи, а темная кожа будто светилась изнутри энергией. Она была самой молодой из преподавателей и с увлечением начала рассказывать про свой предмет, уговаривая мисс Рианон ходить к ней на спецкурс по углубленному изучению астрономии.

До вечера у Цири было еще много времени, поэтому, оставив преподавателей обмениваться свежими новостями и планами на будущее, она отправилась в комнату. Добби уже ждал ее там, расставляя на кофейном столике приборы. Цири с грустью отметила, что очень привязалась к домовику, и что сегодняшний завтрак будет последним, который они проведут вдвоем.

— Мисс грустит? — проявил свою недюжинную проницательность Добби.

— Немного, — она задумалась, помешивая овсяную кашу серебряной ложкой. — Моя небольшая передышка окончена. Сегодня вечером начнется работа.

— Работа? — домовик, кажется, не понял ее. — Ведь вы будете учиться, а не работать.

— И да, и нет. Но не будем об этом. Тебе разрешено бывать в комнатах учеников во время учебного года? Мне будет не хватать тебя.

— В спальнях девочек убираются домовихи, но в гостиную Гриффиндора Добби сможет придти в любое время.

— Это хорошо, — Цири отодвинула пустую тарелку и, взяв стакан с соком, откинулась на спинку кресла. Она заметила, что домовик ерзает на месте и глядит на нее с мольбой. — Что-то не так?

— Нет, просто мисс Цири обещала рассказать Добби о Мерлине, Добби не хочет ее заставлять, но ему так интересно, что нет сил терпеть. Добби плохой эльф…

Ведьмачка едва успела схватить малыша за шиворот, чтобы предотвратить очередное самоистязание. Сколько она ни убеждала его прекратить биться головой о стены и прищемлять длинные худые пальцы дверьми, никакие уговоры не действовали. Стоило ей пригрозить, что никогда больше не будет с ним разговаривать, как Добби утихал ненадолго, держал себя в руках и старался изо всех сил ни кидаться после каждой фразы наказывать себя за неучтивость и любопытство, славящихся самыми неприемлемыми чертами для домового эльфа. Но на следующий день все повторялось вновь.

— Ты опять?! — от наигранной веселости в голосе не осталось и следа. — Это последнее эльфийское предупреждение! Увижу еще раз такие выходки, можешь даже не попадаться мне на глаза.

— Простите, простите, — Добби рефлекторно попытался снова ударить себя, но вовремя спохватился.

— Что ж вы за народ такой?! Увидели бы тебя эльфы моего мира, удавились бы со стыда только из-за того, что имеют хоть что-то общее с вами.

Домовик тяжело вздохнул, судорожно вцепившись в подлокотники кресла.

— Я обещала, значит, я расскажу. Но сначала ответь мне на вопрос: почему, как бы я ни старалась, Выручай-комната не дает мне мечи? Тренировочный фехтовальный зал — пожалуйста. Но какой же зал без мечей, шпаг, рапир?! Все что висит там по стенам — это ножны и эфесы. Муляж! А мне нужны тренировки.

— Добби не знает, — домовик закусил губу в задумчивости. — Выручай-комната, по сути, — это огромный склад того, что когда-либо туда попадало, и их копий. Само пространство (размеры, формы) создаются по желанию просящего. А вот внутреннее содержание составляется из всего хлама, что находится внутри на самом деле. Может быть, в Выручай-комнате никогда не было мечей? И она просто не знает, как они должны выглядеть?

— Может быть, — Цири согласно кивнула. — Значит, надо как-то раздобыть мои мечи. Не знаешь, где их держит Дамблдор?

Энергия, с какой домовик вскочил с кресла, могла зарядить с десяток лампочек. Он замотал головой с такой силой, что большие уши захлопали по щекам. И все это молча.

— Ладно, ладно. Успокойся. Не будем больше на эту тему. Что бы тебе рассказать о Мерлине? Он был строгим и серьезным, но довольно милым волшебником. Считал, что живет в эру великих магических открытий, и многое делал для того, чтобы оставить после себя что-то важное и нужное. Мы не очень тесно общались. Но за то время, что я была с ним знакома, поняла — он действительно великий человек. Его мысли бежали всегда вперед. Он иногда жаловался, что просто не успевает все записать или сказать что-то, потому что слова в голове уже успевали сформироваться и растаять за то время пока их можно было произнести.

Мерлин многое делал для общего блага и редко задумывался о себе. С одной стороны, это, конечно, хорошо, но с другой, у него не было детей, а люди вокруг хоть и уважали, но боялись. А вот настоящих друзей у него не было. Он был слишком занят, чтобы просто сидеть вечером у костра, травить байки и потягивать густой ароматный эль на меду. Ах, какой это был эль! И не смотри на меня так осуждающе. Я взрослая девочка и вполне могу позволить себе пару глотков крепкого напитка. То, что у вас тут это запрещено, вовсе не значит, что во всех мирах так.

О чем это я? Да… Друзья… Мерлин был замкнутым человеком, но все-таки человеком. И все человеческое ему было не чуждо. В молодости он даже любил какую-то девушку, но она отвергла его. Подлинной истории я не знаю, но предполагаю, именно после этого эпизода он решил отречься от своих интересов и посвятить жизнь магической науке.

Лишь два человека вызывали в нем проблески теплоты, отеческой заботы и других человеческих чувств — Артур и Моргана. Они — единоутробные брат и сестра — были, кажется, настоящим воплощением всех планов и мечтаний самого Мерлина. Маггл Артур был воином по призванию, королем по рождению и просто хорошим человеком. Волшебница Моргана — неимоверно талантливая, изобретательная и восхитительно красивая женщина. Она порой превосходила в магии самого Мерлина. Целительство и сновидение были главными ее талантами. Я попала в Камелот, когда ей было чуть за двадцать, и уже тогда она имела на своем счету несколько вполне полезных и действенных изобретений. А еще одно было на подходе.

Изначально Омут памяти, как его тут называют, был задуман, как сосуд для хранения вещих снов. Дамбдлор хотел меня сегодня удивить этим приспособлением, но в самый первый Омут, который Моргана называла Соносброс, мы ныряли с ней вместе и забавлялись, тайком вытягивая сны у Галахада, Артура и еще некоторых рыцарей. Это было увлекательнейшее зрелище. Женские сны не так развратны и красочны. Не даром говорят, что мужчины думают о сексе даже во сне. Я смутила тебя? Прости… Ха, но знал бы ты какие сны снились этому святоше Галахаду. Однажды я повторила его фантазии, так он чуть со стыда не сгорел. Ладно, ладно… по-моему, ты стал похож на свистящий помидор с грядки мадам Стебель. Такой же красный и вот-вот взорвешься.

Так вот, Моргана и Артур были для Мерлина почти что детьми, а он для них не просто наставником, а вторым отцом. Поэтому я очень сомневаюсь, что Марджи могла убить старика.

Смотри-ка, до прибытия моих будущих однокурсников осталось еще целых четыре часа. Предлагаю пока пойти к Хагриду и помочь заседлать тех костлявых лошадок. Ну хорошо, не заседлать, а запрячь в кареты. Пойдем, Добби. Думаю, на кухне и без тебя успеют приготовить торжественный ужин. Сегодня ведь последний день, когда я могу с полным правом отнимать твое рабочее время.

* * *

Еще год назад Драко Малфой мог сказать, что он любит себя, Панси, зельеварение, запах кофе по утрам и толстые книги с мягкими пожелтевшими страницами, маму, папу, Малфой-мэнор в целом и беседку в тени старого вяза — особенно, власть и те привилегии, что она дает, Хогвартс (если исключить из него всех грязнокровок и вышвырнуть Дамблдора, то вообще бы цены ему не было), квиддич, чувство победы и превосходства, лето и раннюю осень, походы в Хогсмид и сливочное пиво… и еще много-много всего. Но последние несколько месяцев многое изменили в жизни отпрыска чистокровной магической семьи. Он, кажется, понял, что по-настоящему любит только маму и папу, а остальное все — шелуха. Драко пришлось неожиданно и быстро повзрослеть и понять то, чего не понимал все эти годы: главное в жизни — сама жизнь.

За лето мир его перевернулся с ног на голову. Чудовище, поселившееся в поместье, надо было называть «мой лорд» и никак иначе. Ему нужно было потакать, его нужно было слушаться, перед ним нужно было пресмыкаться. В противном случае провинившегося ждала долгая и болезненная экзекуция. А так как первое время в замке гости бывали не часто, то доставалось в основном маме и отцу. Первый раз получив Круцио от Темного Лорда, Драко понял, что не может быть ничего ужаснее. Но и эта уверенность вскоре пропала. Видеть, какой усталой и измученной стала мама, как трясется и преклоняется перед Волдемортом отец, было куда мучительнее.

Драко привык с детства чувствовать себя правителем мира, причисленным к высшей касте, гордиться своим происхождением, семьей, кровью. Ему часто рассказывали, как же хорошо было бы, если бы этот дрянной щенок Поттер не разрушил грандиозные планы Пожирателей Смерти. Само это словосочетание — «Пожиратель Смерти» — вселяло в Драко трепет, уважение и сладостный страх. Оно означало, что эти люди не только не боятся смерти, но и могут наслаждаться ею. Это звание было самым высоким и самым почетным. В то время как его сверстники мечтали быть Министрами Магии или известными игроками в квиддич, младший Малфой грезил о том, что вырастет и возродит таинственный и великий орден Пожирателей.

Теперь, смотря на эти маски, на всю эту театральность и пафосность во время собраний, Драко понимал — это плохая трагикомедия, где ни один актер не знает точно, радоваться ему возвращению режиссера или бояться его гнева.

Все идеалы, стройно и четко выставленные по полочкам в сознании чистокровного слизеринца разом разбились, как от неудачного эксперимента с магниевым порошком и слюной дракона. В его голову всегда вбивали одно и то же: Дамблдор — выживший из ума старик; Министр Магии (кто бы ни стоял на этом посту) — мягкотелый простофиля; Гарри Поттер — выскочка и недомерок, случайно оказавшийся на пути идеального общества; Волдеморт — величайший из волшебников, борющийся за лучший мир… И что теперь? Сначала Поттер оказывается не так уж плох, каким его описывали родители. Он даже вызывает жалость, а не отвращение. Но ровно до того момента, пока не отвергает дружбу самого Малфоя, променяв его рукопожатие на Уизли и грязнокровную всезнайку. Потом становится понятно, что очкарик очень хорош в квиддиче. Даже слишком хорош для того, кто впервые увидел метлу в одиннадцать лет. Нет, он, конечно, видел метлы и раньше, но даже не подозревал об их истинном предназначении. Как ни странно было это признавать, но Поттер был прирожденным ловцом. А Драко не привык себе врать. Как говорила мама: самое глупое, что может делать человек — притворяться, что не знает правды. И поэтому Малфой злился.

У Поттера были не только известность, друзья и приключения, у него было что-то еще, но Драко никак не мог понять, что. Это мучило его на протяжении всех пяти лет, учебы в Хогвартсе. Он исподтишка наблюдал за неразлучной троицей малолетних героев, и не мог взять в толк, пока этим летом ответ наконец не пришел сам собой: у мальчика со шрамом была свобода. Он мог вести себя так, как хотел, дружить с тем, с кем хотел, учиться так, как хотел… или вовсе не учиться, а встревать в неприятности. Драко же это было не доступно. Все детство ему вдалбливался один и тот же постулат: ты Малфой и должен поступать, как Малфой. То и дело в доме слышались фразы: «Сядь прямо, ты же Малфой», «Учись лучше всех, ты же Малфой», «Ты Малфой и поэтому должен туда идти», «Малфой никогда не позволит такому случиться».

Таким образом, Гарри Поттер мог быть кем угодно — «мерзким-поттеровским-щенком», «мальчиком-который-выжил», «легендарным-Поттером-со-шрамом» и еще «каким-нибудь-гриффиндорцем», однако он никогда не подстраивался под эти звания. Он жил так, как жил. А вот Малфою так было нельзя. Ведь он Малфой и должен держать марку. Как бы ни бесили его своей тупостью Крэбб и Гойл, Драко нужно было терпеть эту свиту. Как бы ни было ему скучно в обществе Астории, но негласно они уже помолвлены, а значит, нужно привыкать к этой капризной блондинке-малолетке. Как бы Драко ни хотелось забросить учебники и просто летать по квиддичному полю дни на пролет, ему нужно было зубрить очередной параграф теоретической трансфигурации, чтобы отец гордился его оценками, а у МакГонагалл не было возможности отыграться на нем за снятые Снейпом баллы с Гриффиндора.

До определенного времени это не вызывало неудобств, ведь Малфой — звучало гордо. И как все в этой жизни, эту гордость нужно заслужить. Поддерживать звание уважаемого волшебника не так просто, и об этом Драко тоже говорили с детства.

Люди уважали его фамилию, и даже боялись. Но с возвращением Темного Лорда все изменилось. Главным стал Волдеморт. И старшие Малфои сами теперь боялись. Это было непривычное и даже жутковатое зрелище. Драко никогда не видел прежде, чтобы Люциус Малфой смотрел на кого-то снизу вверх, а Нарцисса Малфой кланялась перед кем-то так подобострастно. Они казались ему ничтожными и мелкими, но только первые несколько дней. Пока не случился тот памятный разговор.

— Люциус, оставь нас с Драко, — сказал Волдеморт, холодно взглянув на бледного Малфоя.

— Да, мой лорд, — немного поколебавшись, ответил отец и нерешительно вышел из гостиной.

— Подойди ко мне, мальчик.

Драко пытался уверить себя в том, что он не боится, и что коленки трясутся от того, что он слишком перетрудился сегодня в дуэльном зале, а вовсе не от страха.

— Мой лорд, — он приклонил колено и сам был готов удавиться от этого унижения. Но что-то подсказывало, не сделай он этого — гнев за неповиновение ему обеспечен. Вообще стоять и спокойно смотреть в глаза Темному Лорду, как равному, не было ни сил, ни желания. Красноглазый монстр будто разряжал воздух в любой обстановке, где находился. В его присутствии становилось тяжело дышать, почти невозможно стоять прямо и смотреть куда либо, кроме как к себе под ноги.

— Скажи, Драко, ты верен мне так же, как твой отец? — пафоса в голосе хватило бы на дюжину приветственных речей Министра Магии перед Визенгамотом в начале года.

— Да, мой лорд, — выдавил он, пытаясь хоть немного привести мысли и чувства в порядок.

— Я верю, но одной веры недостаточно. Запомни, если что-то будет не так, тебе будет очень больно. А твои родители поплатятся за то, что их сын не угодил мне. Это не моя прихоть — я не так жесток, как может показаться. Это закон выживания. Круцио.

Драко не ожидал ничего подобного, он думал, что это всего лишь разговор. Но из палочки Лорда, еще секунду назад спокойно лежавшей у него на коленях, а теперь трепетавшей в костлявой, обтянутой серой кожей руке, вырвался луч.

Боль? Какое жалкое и тусклое слово. Это был ад. Он поглотил все тело целиком, расплавил мышцы, раздробил кости, сжег кожу. Еще мгновение и Драко рухнул на пол в беззвучном крике раскрыв рот. Легкие сжались от нехватки воздуха, горло сковало раскаленным металлом, глаза широко открылись, но взгляд застилали цветные круги. Единственной мыслью, еще способной удержаться в голове было: «Убейте меня! Пусть это прекратится! Сейчас!!!»

Но пытка закончилась так же неожиданно, как и появилась. Остался лишь металлический привкус во рту и боль во всем теле, как после жесткой больничкой койки.

— Вот так, Драко. Ты все понял? Если мне что-то понадобится от тебя, ты должен будешь это выполнить. Без вопросов и пререканий. Иначе, это может повториться. И тогда я уже не буду так милосерден. Запомни это ощущение. И постарайся не заставлять меня дарить его тебе снова. Ты хороший и послушный мальчик. Я в это верю. А теперь, иди в свою комнату. Как только ты мне понадобишься, я позову.

Почувствовав однажды, что такое Круцио, никто не захочет пройти через это еще раз. Драко понял: он попал в западню, и выхода из нее не было. Тем же вечером к нему в комнату заглянула мама. Она плакала, обнимая его как маленького, и долго просила прощения. Он не сразу смог понять за что:

— Мы были молоды и глупы. Волдеморт со своими намерениями казался нам творцом нового мира. И я, и твой отец были вскормлены этими идеями вместе с молоком матери. Нас научили ненавидеть грязнокровок раньше, чем ходить. Знаешь, почему семей, пронесших чистоту крови сквозь века, так мало? Потому что в тринадцатом веке началась эпоха истребления. Святая инквизиция, которую придумали магглы разыскивала магов, рубила головы, жгла на кострах, вырывая с корнем то, что наши прадеды создавали веками. Тогда и родилась ненависть. Взаимная ненависть магглов и магов. Но если первые забыли об этом или считают историю сказкой, то мы — ничего не забыли. Благодаря идеям Волдеморта мы могли отомстить. И это вселяло в нас надежду и ликование. Мы шли за ним и за его идеалами, не зная и не желая знать, что им движет на самом деле.

Первыми тревожными нотками стала его одержимость Поттерами. Она его и погубила. Не знаю, как твой отец, но я вздохнула спокойно, узнав, что Лорд исчез. И даже не поверила поначалу в его возвращение. Мне казалось, что страшный сон, который мучил меня в течение года после его падения, повторился вновь. Теперь он совершенно сошел с ума. Он не доверяет никому, во всех видит предательство и угрозу. Теперь он пытает и мучает не только врагов, но и соратников. Для того, чтобы за ним шли не из идеи, а из страха.

Мы виноваты, Драко. Я и Люциус. Виноваты перед тобой, что втянули в это. Мы были молоды и не думали о завтрашнем дне. Не думали о том, как тяжело придется нашему ребенку оказаться в мире, где будет править этот… Он.

Она еще долго плакала и шептала что-то, а Драко чувствовал себя потерянным, летящим с Астрономической башни куда-то вниз, не видя ни земли, ни неба.

А теперь он сидит в Большом зале Хогвартса и прикладывает все силы, чтобы внимательно слушать речь директора. Но получается плохо. Мысли постоянно соскальзывают на опасную колею, ведь только он единственный знает, что это последняя речь Дамблдора, перед учениками, в день начала учебного года. Хотя, нет, не единственный. Есть еще Снейп, до неприличия спокойный и бесстрастный, как на собраниях Пожирателей, так и на своем законном месте здесь, за учительским столом.

До сознания Драко дошли только три вещи, о которых сказал будущий бывший директор Хогвартса: «В тяжелые моменты, как сейчас, надо сплотиться и всем вместе противостоять злу; пост преподавателя по ЗОТИ в этом году займет он сам; в школу приехала какая-то француженка, которую определили на Гриффиндор». Ни одна из них надолго не осталась в голове Малфоя. И он чуть не забыл, что все еще продолжает быть старостой, а значит нужно собрать первокурсников и показать им слизеринские спальни. Пароль в этом году был премерзкий: «Чистота и честь».

* * *

Когда на тебя смотрят сотни глаз, кусок в горло не лезет. И даже вкуснейший праздничный земляничный пирог кажется сухим и неудобоваримым. Цири чувствовала заинтересованные взгляды со всех сторон. Четыре факультетских стола назойливо гудели, не давая сосредоточиться на еде. Больше всего неудобств доставляли соседи. Дин Томас интересовался, почему она так хорошо говорит по-английски, Лаванда Браун — откуда у нее шрам (и как разглядела? Цири очень хорошо маскировала его прядкой волос), Гермиона — есть ли в Шармбатоне какие-то предметы, которых нет в Хогвартсе, и наоборот. И так далее, и так далее… Короче говоря, мнимая француженка стала звездой вечера и была несказанно счастлива отправиться в гриффиндорскую башню, чтобы убежать от этого назойливого внимания и неудобных вопросов.

Но и тут Цири не дали спокойно вздохнуть. Оказалось, что свободной кровати в спальне девочек шестого курса нет. Домовики что-то перепутали и отнесли вещи на этаж ниже. Таким образом, Цири пришлось обосноваться вместе с девочками на год младше. Поначалу, ей понравились тихая Эмма, рыжая Джинни, худенькая Сара и черноглазая Джулия. Но час спустя, когда у соседок так и не кончились вопросы, которые нужно было обсудить, она не выдержала, извинилась и спустилась в гостиную.

— Не спится? — голос ей понравился. Не слишком громкий, не слишком резкий, не слишком заинтересованный, но достаточно участливый. Его обладатель привстал, приглашая Цири присесть на самое удобное из кресел, стоящее у камина.

— Гарри Поттер, не так ли? — она оценивающе окинула взглядом худого черноволосого парня в очках. За гриффиндорским столом у нее не было такой возможности. Что ж… задатки героя у него, возможно, есть, хотя и не слишком явные. Мышцы, еще не достаточно рельефные (похоже, что заниматься он начал недавно), чуть проступали сквозь футболку с геральдическим гриффиндорским львом. Взгляд серьезный, не заискивающий, но и не особенно уверенный. Движения скомканные, нерешительные. Ему над собой еще работать и работать…

Приглашение присесть она не приняла и уселась туда, куда почти не доходил свет от огня.

— Кажется, я должен поблагодарить тебя.

— За что?

— Я боялся, что сегодня буду опять в центре внимания, а это, знаешь ли, мне уже порядком надоело. Ненадолго, но ты перетянула на себя одеяло.

— Будь моя воля, я вообще бы не легла на эту кровать.

Они посмеялись вместе этой неловкой шутке и замолчали. Цири была благодарна хотя бы за то, что он не задавал ей кучу вопросов. Через некоторое время, когда тишина была выпита до дна, она сама прервала молчание.

— Я слышала о твоем горе. Приношу свои соболезнования.

Работа началась. Ей нужно втереться в доверие к этому парню. А для этого лучше начать с какой-то общей темы. Ничто так не сближает, как горе. Гарри нахмурился, явно не желая говорить об этом.

— Не стоило.

— Просто хотела сказать, что понимаю тебя. Мои родители погибли, когда я была очень маленькая. Примерно до десяти лет я росла у бабушки, а когда она тоже умерла, меня отправили в храм… то есть в Шармбатон. Потом у меня появились приемные родители, которых я полюбила больше жизни. Но и их не стало. Теперь во Франции у меня никого нет и Дамблдор, который знал мою бабушку Калантэ, решил взять меня под свою опеку.

— Почему ты мне это рассказала? Там за столом, сколько бы тебя не спрашивали о причине перевода, ты так и не раскололась.

— Потому что ты не спросил, поэтому и рассказала.

— Необычная логика.

— Я сама по себе необычная.

— Сочувствую твоим потерям.

— Не стоит. Это все было давно. Я привыкла рассчитывать только на себя, не доверяя до конца никому в мире.

— Это ты зря. Порой очень важно чувствовать плечо друга, готового поддержать и помочь. Мои друзья — самое важное и дорогое, что есть в жизни. И ради них действительно стоит жить.

— Да? Наверное, ты прав. Я бы хотела найти таких друзей.

— Найдешь, обязательно. Ладно, Цири, пойду-ка я спать. Завтра первым уроком зельеварение. Это надо же, начинать учебный год с урока Снейпа. Не к добру это.

— Доброй ночи, Гарри.

— Доброй…

Он не спеша поднялся по лестнице, оглянулся на нее и махнул рукой на прощание. М-да, начало не плохое. А теперь пора спать. Надежда на то, что соседки по комнате угомонились, была ничтожна, но все же была.

Черное небо, зеленые всполохи молний, застывающее на глазах озеро. Все, как в прошлый раз. И только скала, кажется, еще выше, а времени еще меньше. Цири прыгает, силясь превратиться не в волчицу, а в коршуна, сову или хотя бы в галку. Но не выходит. Страх ледяного плена заставляет ее выбрать в этот раз не путь напрямик, а обогнуть озеро по краю. Она не успевает. На берегу лежат бездыханные белый дракон, черный филин и серебристый олень. На глазах их тела тают, оставляя на заснеженной земле троих людей. Но кто это, ей снова не удается рассмотреть. Зеленая вспышка опять предательски пронзает спину.

В этот раз пробуждение стало менее болезненным и уже без крика. Цири была не напугана, а скорее удивлена. Вещие сны еще ни разу не повторялись в течение путешествия. И еще ни разу не были такими путанными.