Тварь из Леса (гет)

Ремус всегда завидовал людям, которые эмоционально и подробно жаловались окружающим на свои проблемы. Сам он этого не умел.

Люпин не помнил, как было в раннем детстве, а в более-менее сознательном возрасте он уже знал точно: можно сколько угодно плакать, жаловаться, просить у родителей помощи — это абсолютно бесполезно. Как бы ты ни рыдал, ни умолял — пробьют часы, и родители отведут тебя в подвал, запрут и уйдут, оставив в полном одиночестве.

Ремус знал, почему так происходит: раз в месяц к нему приходила Серая Тварь из Леса. Папа с мамой были бессильны с ней справиться, поэтому даже не вступали в схватку. Ремусу гостья не могла причинить никакого вреда — только помучает немного, нашлет странные сны, а потом непременно уйдет. После того, как Тварь уходила, папа с мамой возвращались, относили Рема в его комнату — идти мальчик не мог — и покупали много-много его любимого шоколада. Наверное, когда-то было иначе, но Ремус не помнил.

Он еще долго по привычке, хотя и безрезультатно, жаловался родителям, умоляя защитить от Серой Твари, но о снах, которые она насылала, им уже не рассказывал. Сны эти были удивительными и ни на что не похожими.

В снах, насланных Тварью, краски мира выцветали, зато запахи становились ярче, острее и притягательнее. Звуков — странных, непонятных — тоже оказывалось гораздо больше, чем наяву.

Поначалу наслаждаться всем этим мешали толстые, высокие преграды, которые невозможно было ни обойти, ни перепрыгнуть. Но запахи и звуки звали, манили к себе. С ними хотелось играть и носиться наперегонки. И со временем Ремус научился делать вид, что никаких преград нет. Он зажмуривался, сосредоточивался на запахах и звуках, — и когда открывал глаза снова, то преград вокруг не было.

Маленький Ремус не видел в этом ничего странного. Взрослый Люпин лишь слегка кривил губы, когда слышал, что дети не способны аппарировать.

Вырвавшись на свободу, Ремус отправлялся на охоту. Источники манящих запахов и звуков нужно было найти и изучить, обходя как можно дальше опасности, которых вокруг тоже хватало.

Иногда Рем ошибался в направлении, и звуки и запахи оставались единственным удовольствием за долгую ночь. Но чаще он выбирал верно, и душу заполняли и другие радости. Тогда они были лишь ураганными по силе эмоциями, а слова для их обозначения: звенящее в ушах биение чужой жизни, азарт схватки, поединок воль и сил, невероятно прекрасные вкусы, лучше всего, что доводилось пробовать наяву, — Рем подобрал намного позже, уже став взрослым. Особенно хорош был солоноватый, пахнущий железом вкус биения чужой жизни. Он был настолько чудесен, что дать ему словесное наименование так и не удалось.

Конечно, не все путешествия заканчивались благополучно, но Ремус точно знал, что ничего плохого с ним не произойдет. Это ведь только сон, навеянный Серой Тварью, а все страшное, что случается в снах, никогда не переходит в явь. И когда Ремус понимал, что становится совсем туго, то зажмуривался — и через секунду оказывался среди непреодолимых преград, в надежном и недоступном убежище.

Правда, пятна крови на лице и руках иногда переходили из сна в явь, и это огорчало. Но в подвале стоял умывальник, и Рем всегда успевал привести себя в порядок до возвращения родителей.

Когда Серая Тварь уходила, Рем проводил дни, играя с соседскими детьми. Вместе с ними он грустил о щенках и курах, растерзанных неведомым и неуловимым ночным хищником. Рем считал, что это Серая Тварь из Леса виновата, но молчал: папа с мамой запретили о ней рассказывать кому бы то ни было.

Когда Рему исполнилось одиннадцать, в дом Люпинов пришел человек со смутно знакомым лицом. Волосы гостя были совсем седы, но жизненной силы оставалось еще много, и скрытой энергией она напоминала затаившуюся для броска змею.

Поговорив с этим человеком, папа, улыбаясь невероятно счастливой улыбкой, представил ему сына.

— Здравствуй, Ремус, — губы незнакомца улыбались, глаза смотрели приветливо, но внимательно. — Ты хочешь учиться в Хогвартсе?

Ремус застыл, не веря своему счастью. Именно о школе он мечтал с тех пор, как себя помнил, но родители говорили, что это слишком рискованно. За Ремом могла последовать Серая Тварь, а она смертельно опасна для всех людей…

— Да, сэр, — пролепетал он. — Очень хочу. Только как же… Серая Тварь?

— Мы найдем способ ее обезвредить, — серьезно кивнул гость. — Ох, я забыл представиться! Меня зовут Альбус Дамблдор.

— Приятно познакомиться, сэр, — пролепетал Ремус, наконец вспомнив, что видел портреты директора Хогвартса на карточках к шоколадным лягушкам.

Проблема Серой Твари и вправду решилась наилучшим образом. Перед каждым ее визитом Ремуса уводили из школы в Визжащую Хижину, которая находилась за пределами Хогвартса. Снам самого Ремуса это нисколько не мешало: стены там были гораздо тоньше, чем в подвале, где он сидел раньше. Умыться можно было Очищающими чарами — их Люпин освоил одним из первых на своем курсе.

А Серой Твари в Хогвартс пути не было. Каждый раз, возвращаясь в школу, Рем с замирающим сердцем слушал чужие разговоры, боясь узнать о фамилиарах, убитых неведомым ночным гостем. Но все всегда было спокойно, и со временем Рем перестал беспокоиться. Странные события в Хогсмиде порой случались, но деревня стояла недалеко от Запретного Леса, а там водится много всяких чудищ.

Скоро у Рема появились друзья-однокурсники: Джеймс, Сириус и Питер. Они были хорошие, и Рему очень нравилось с ними дружить.

Но однажды друзья удивили. Они сказали, что догадались, что Рем оборотень, поскольку его уводят каждое полнолуние.

Это было странно. Рем ведь точно знал, что его уводят перед визитами Серой Твари. А то, что она всегда приходит в полнолуние, — случайное совпадение.

Но спорить Рем не стал. Во-первых, родители запретили рассказывать о Серой Твари. Во-вторых, и в-главных, не хотелось разочаровывать таких хороших друзей.

Некоторое время спустя Джеймс, Сириус и Питер нашли способ видеть с Ремом одни и те же сны. Это оказалось потрясающе, хотя и непривычно. Особенно смущало Люпина то, что в снах он чувствовал биение жизни в друзьях так же сильно, как и во всех остальных, кто встречался ему на пути. Порой Рем лишь отчаянным усилием воли не позволял себе ощутить вкус биения жизни Джеймса и особенно Питера. Но Рем держался, понимая, что это лишь морок, насланный Серой Тварью, а друзей обижать нельзя.

Но Серая Тварь явно обиделась, что ее не пустили в Хогвартс, и стала мстить. Ремус начал слышать биение чужих жизней и в обычные дни, когда просто учился. С каждым днем это становилось все сильнее. Чужие запахи, звуки, сила и слабость опьяняли, кружили голову, отвлекали от уроков.

Поначалу Рем лучше всего слышал друзей, но однажды в дверях Большого зала столкнулся с Лили Эванс — и почувствовал себя компасом, который поднесли к мощному магниту.

У Лили были зеленые глаза — такие же яркие и нежные, как лесная трава. Ее рыжие волосы напоминали опавшие листья и пятна крови на земле. А невероятно прекрасный запах Лили невозможно было сравнить ни с чем.

Рем наблюдал за ней издалека, но даже на расстоянии прекрасно различал ее мысли и чувства. Это оказалось самой страшной местью Серой Твари, какую только можно представить. Было совершенно ясно: из всех людей, живущих в Хогвартсе, Лили видела только Джеймса и думала только о нем. Даже со Снейпом она дружила лишь для того, чтобы посильнее задеть человека, занимавшего все ее мысли.

От полной и абсолютной уверенности в чувствах Лили хотелось выть, но это все равно не помогло бы. От неизбывного отчаяния спасало лишь сочувствие Снейпу. Тот даже не понимал, что Лили относится к нему только как к другу, а любит Джеймса…

Однажды все встало на свои места. Лили окончательно рассорилась со Снейпом и начала встречаться с Джеймсом. Ремус не ревновал к лучшему другу, ведь Джеймс был очень хорошим человеком и тоже любил Лили. А глухую, неизбывную тоску можно пережить. Как-то… Наверное…

Однажды Лили подошла к Люпину и смущенно спросила:

— Это правда, что ты оборотень? Мне Джеймс рассказал… Не бойся, я никому не разболтаю, — быстро добавила она, заметив, как исказилось лицо Ремуса.

Ее запах, звук голоса и биение жизни оглушали, лишая воли и разума. С огромным трудом удалось произнести:

— Да. И если я встречу тебя в полнолуние, то не узнаю и перегрызу горло.

Лили вздрогнула, покраснела и ушла. С тех пор они много времени проводили вместе: Джеймс любил компании. Но больше Лили к Рему не подходила и с ним не заговаривала.

На седьмом курсе стало совсем трудно. Серая Тварь всегда была рядом; Рем постоянно чувствовал ее смрадное дыхание и иногда видел жадно раскрытую пасть с розовым языком и острыми клыками. Тварь невероятно заводило биение жизни в молодых, сильных телах, она хотела вцепиться в горло каждому, насладиться чужой болью, снова и снова чувствовать самый прекрасный вкус на Земле. Друзьья-Мародеры и Лили интересовали Тварь меньше прочих, зато дети и подростки вызывали почти неконтролируемое желание.

Теперь в те ночи, когда Тварь приходила из Леса, Рем не покидал свое убежище, несмотря на уговоры друзей. Он боялся, что не сможет с ней совладать. Добровольное заточение оказалось невероятно мучительным, оно выматывало все силы.

Было тяжело, но Рем держался. Он понимал: Серая Тварь пришла в школу по его вине, значит, он и должен остановить гадину.

Иногда безумно хотелось рассказать о своей ежедневной борьбе хоть кому-то — друзьям, Лили, Макгонагалл, Дамблдору, даже Снейпу — почему-то казалось, что слизеринец понял бы. Но Рем молчал, потому что знал: никто не сможет справиться с Тварью, только он сам.

Кроме того, у всех хватало своих забот: именно тогда стало ясно, что Волдеморт не лгал, утверждая, что ради скорейшего достижения своих целей готов на все. С каждым днем происходящее в стране все сильнее напоминало гражданскую войну.

Едва закончив Хогвартс, Рем, как и его друзья, вступил в Орден Феникса. Страха за собственную жизнь не было: Люпин знал, что вместе с ним погибнет и Серая Тварь, и от этого всем станет намного лучше, чем сейчас.

Рем участвовал в самых опасных операциях, вызывался в самые безнадежные вылазки, но всегда выходил из них невредимым, даже без единой царапины. Он предпочитал не думать, кто хранит его — Бог, которому молилась мама, Мерлин, удача или Серая Тварь.

Героическая смерть явно откладывалась, и Рем решил попытаться устроить личную жизнь, тем более что знакомые все чаще советовали ему найти хорошую девушку. Серая Тварь помалкивала, лишь иногда облизывалась, видя нежную кожу и слыша звонкие голоса красавиц Ордена.

С каждым днем томление становилось все невыносимее. Однажды Рем все же решился — собрав все свои скромные накопления, он решил снять проститутку-маглу.

Выбранная женщина оказалась не слишком молодой, но еще красивой. Рем отвел ее в гостиничный номер и велел раздеваться, надеясь, что сегодня Серая Тварь спит в своем лесу. Но, как выяснилось очень быстро, она была совсем рядом, и вид обнаженной женщины вызвал у Твари два одинаково сильных желания — овладеть ею и перегрызть ей горло. Рем что-то пробормотал, бросил на столик у кровати положенную плату и выбежал из номера, радуясь, что не успел раздеться.

Больше он не пытался поближе познакомиться с девушками, а от советов друзей отшучивался.

У удачливости в боях оказалась и оборотная сторона. На Люпина начали подозрительно посматривать не только малознакомые соратники по Ордену, но и друзья. Рем понимал их и не винил. В последние месяцы погибли столько боевых товарищей, что стало ясно: среди фениксовцев есть предатель. А оборотень, которым все упорно продолжали считать Люпина, — это Темное создание и идеальная кандидатура для вербовки в УПСы.

На крестины сына Джеймса и Лили Рема не пригласили. Он все понимал, но было очень больно.

В один из холодных декабрьских дней 1980 года Люпин заглянул в штаб, чтобы узнать новости. Там был только Хмури, и по его посеревшему лицу Рем понял все.

— Кто? — спросил он хрипло.

— Фабиан и Гидеон Прюэтт.

— Оба?

— Да, — Хмури закашлялся. — На них напали пятеро Пожирателей Смерти во главе с Долоховым. Прюэтты погибли как герои, — голос старика сорвался.

— Родные знают? — как бы ни было тяжело, уцелевшие свято соблюдали традицию: близкие должны узнавать о гибели фениксовцев только от их боевых товарищей.

— Нет. Не успели еще… Родители Фабиана и Гидеона давно умерли, а сестра Молли жива. Она замужем за Артуром Уизли — ты его знаешь. Но Арти сейчас в командировке, а Молли дома с детьми…

— Я сообщу, — в последнее время Тварь бушевала особенно сильно, и, чтобы не замечать ее, нужно было постоянно нагружать себя самой тяжелой работой. — Где живет миссис Уизли?

«Нора», полностью соответствуя своему названию, оказалась крохотным и очень несуразным домом.

Но открыли Рему практически сразу. С Артуром Уизли он познакомился на заседаниях Ордена, а Молли увидел впервые.

— Почему вы не спросили, кто стучится в вашу дверь, а сразу открыли? — спросил Рем, ошеломленно глядя на пахнущую молоком полную рыжеволосую молодую женщину в пестрой домашней мантии. Он вдруг подумал, что именно так сейчас должна выглядеть и Лили. Но наверняка сказать было нельзя: Люпин очень давно не видел Поттеров.

— Хмури подарил нам Определитель врагов, а он молчал, — быстро ответила миссис Уизли. — Входите скорее, а то холодно стоять на сквозняке, мистер…

— Люпин. Ремус Люпин, — сейчас он отчаянно жалел, что вызвался сообщить страшную новость этой доброй, очень домашней женщине.

Холл оказался на удивление большим для такого крохотного дома, и заваленным всевозможными вещами.

— Чем обязана вашему визиту, мистер Люпин? — спросила Молли церемонно, когда гость уселся в кресло, с которого она предварительно убрала начатое вязанье.

— Ваши братья, Фабиан и Гидеон, миссис Уизли… — слова не желали складываться в предложения. — С ними случилась большая…

— Они живы?! — резко выкрикнула она.

— Оба погибли, мэм. Как герои…

— Ааааа…

Молли вскочила с кресла и зашагала куда-то мимо Рема, невидяще глядя перед собой.

Не очень соображая, что делает, он наложил на стены Заглушающие заклятья, запер дверь чарами и бросился к женщине:

— Миссис Уизли, пожалуйста, успокойтесь! Прошу вас!

Он обнял ее, пытаясь утешить, задержать на пути в никуда. От большого, сильного тела сейчас веяло холодом, словно от покойницы. Рем все крепче прижимал женщину к себе, стремясь успокоить и согреть. Она продолжала кричать, словно раненое животное.

Тварь ударила неожиданно. Запах Молли вдруг стал удивительно сильным и острым, и все остальное по сравнению с ним казалось абсолютно неважным.

Дальнейшее Рем помнил урывками. Кажется, сначала он дернул на себя мантию Молли, и резкий звук рвущейся ткани оказался удивительно приятным. В следующую секунду женщина с волосами цвета запекшейся крови уже лежала на полу, пытаясь прикрыть руками грудь. Твари это очень понравилось…

Сознание возвращалось медленно. Рем не сразу понял, где находится, почему лежит на полу и обнимает смутно знакомую женщину. С трудом сдерживаясь, чтобы не взвыть от отчаяния, он поднялся, внимательно осмотрел свою жертву и сглотнул: крови не было.

Женщина зашевелилась. Внезапное облегчение от того, что она жива, сменилось всепоглощающим стыдом: Рем только сейчас понял, что от ее домашней мантии почти ничего не осталось. Помедлив секунду, он сказал, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Вызывайте авроров, мэм. Я больше не причиню вам вреда и готов ответить за то, что сделал.

— Каких авроров, мальчик? — она вздохнула. — Скандал не нужен ни мне, ни детям, ни Артуру.

— Это не скандал, а наказание негодяя! — резко возразил Рем. — Я чудовище, меня нужно изолировать от общества навсегда!

Молли приподнялась на локте, пристально вглядываясь в его лицо, а потом вдруг спросила:

— Мальчик, когда ты был в девушкой в последний раз?

— Мне нельзя, — ответил он с тихим отчаянием, понимая, что не сможет сейчас солгать. — Я оборотень, и это всегда со мной. Когда я вижу девушку, то хочу ее разорвать…

— Меня же ты не разорвал…

— Но изнасиловал, — у этого слова был невероятно мерзкий вкус.

— Ты меня спас, мальчик, — она поднялась на ноги, подобрала свою палочку, откатившуюся в дальний угол комнаты, и заклятием превратила обрывки мантии в некое подобие одежды. — Когда я услышала… о братьях, то подумала, что и мне жить незачем… А ты мне напомнил, что я жива и хочу жить…

— Вы должны жить ради детей и мужа, мэм, — с жаром произнес Рем. — Вы такая хорошая…

— Покойники не могут жить ни ради кого, — вздохнула Молли. — Только живые могут... И ты мне напомнил, что я жива. И не думай, что ты меня изнасиловал! — вдруг резко сказала она. — Я и сама захотела, хотя и не сразу… Так что это дело целиком и полностью на моей совести, и я сама с ним разберусь…

— Но ваш муж… Артур… — Рему было бы легче, если бы Молли его ударила. — Я не смогу смотреть ему в глаза!

— Сможешь! — она резко фыркнула. — Еще как сможешь! Все иногда спотыкаются, но нельзя после такого ложиться ничком — нужно идти дальше и делать добро. И то, что ты сделал, это мне урок… Я ведь ревновала Артура отчаянно, не по-хорошему ревновала… Он часто задерживается и на работе, и по делам Ордена, и домой возвращается поздно. А я все кричала на него, злилась, словно он у любовницы был… — Молли вздохнула. — Очень уж мне обидно: и в министерстве, и в Ордене девушки красивые, деловитые, себе цену знают. А я вечно беременна, сижу дома, нигде не бываю… Вот и ревновала… Что ж, это мне урок: никто над собой не властен. Порой так закрутится все, что и святой не устоит… А Артур и детей, и меня любит! Даже если и встретится с другой пару раз — все равно к нам вернется… Мне бы только вспомнить об этом, когда у него вправду с кем-то интрижка начнется… — она снова вздохнула, подошла к Рему, обхватила его голову руками и заговорила, пристально глядя в глаза: — А у тебя, мальчик, все хорошо будет. Ты теперь знаешь, как надо, и все станешь делать правильно. Будет у тебя и семья, и любовь, и дети. Счастье будет… Ты мне верь, я ведь ирландка… — она чмокнула его в щеку и скомандовала: — А теперь уходи! Одеться не забудь, растяпа!

— Спасибо, мэм, — пробормотал он, трясущимися руками надевая мантию.

— Не за что! — фыркнула она.

Через два месяца Рем снова попробовал снять проститутку. В этот раз Тварь тоже хотела своего, но контролировать ее оказалось на удивление легко. Люпин знал, что желает совсем иного, чем чудище, которое всегда рядом. И он не собирался позволять никому, даже Твари из Леса, решать за себя…

Следующим летом одно за другим произошли несколько очень важных для Люпина событий. Рождение Джиневры Уизли, конечно, не могло заглушить скорбь от гибели трех друзей и предательства Блэка, но же подарило хоть какую-то надежду.

Рем никогда не спрашивал Молли, от кого она родила дочь, — он твердо знал, что Джинни — его. Это означало, что после смерти никому не нужного оборотня на земле останется частичка его плоти и крови, над которой Тварь будет не властна.

Люпин очень хотел усыновить Гарри, но понимал, что это невозможно. Серая Тварь просыпалась лишь в полнолуние, а остальное время делала вид, что ее нет. Но Рем знал: она рядом и способна ударить в любой момент. Подвергать смертельной опасности сына лучших друзей было нельзя.

В отношениях с женщинами больше никаких проблем не случалось. Со временем Люпин даже начал позволять себе легкие, ни к чему не обязывающие отношения с порядочными женщинами, не сомневаясь, однако, что никогда не сможет влюбиться по-настоящему.

В дальнейшей жизни Рема Тварь почти его не беспокоила. Она молчала, даже когда на глазах Люпина погиб его вновь обретенный друг. Наоборот, в тот миг Ремус чувствовал себя больше человеком, чем когда-нибудь еще. Это было очень больно.

После долгого сна Тварь вновь заявила о себе, когда Люпин впервые увидел смешную девушку с розовыми волосами, невероятно решительную и беззащитную. Рем постарался отойти от нее как можно дальше, чтобы не подвергать опасности, но судьба распорядилась иначе. В первое время близости он отчаянно боялся причинить Тонкс боль, обидеть, унизить, но держал себя в узде. Поняв, что в этот раз поживиться ей нечем, Тварь ушла и долго не возвращалась. И Люпин с удивлением обнаружил, что способен любить и быть счастливым, как и все остальные люди.

Тварь вернулась, когда под сердцем у Тонкс появился маленький комочек новой жизни. Рем так испугался за него, что готов был отправиться не только в странствия вместе с Гарри, но и на Марс, — главное, как можно дальше от жены и сына. Впрочем, реакция сына лучших друзей отрезвила быстро.

Возвращаясь домой после трудного разговора с Гарри, Рем убеждал себя, что и дальше сможет контролировать Тварь точно так же, как прежде. Раньше ведь это тоже не всегда было просто, но он справлялся. Значит, сумеет и впредь…

Теплый летний ветер ерошил волосы Люпина, словно пытался что-то сказать.

fin