Двенадцать (гет)

У некоторых людей есть к нам ключи. Они умеют открывать комнаты в нашей душе, в которые мы сами никогда не заглядываем. С такими людьми складываются особые отношения, и если это человек подходящего пола и возраста, мы влюбляемся. В противном случае мы просто очаровываемся и становимся зависимыми — как ни назови, суть всё равно не изменится.

Мари Хермансон. "Тайны Ракушечного пляжа"

Берег озера зарос кустами сирени. Их запах кружил голову, тяжёлые сиреневые и белые соцветия клонили ветви к низу, но те не поддавались и упрямо вскидывались вверх, к свету и солнцу.

Минерва Макгонагалл в семнадцать лет вплетала в легкомысленно распущенные пряди мелкие веточки сирени и белые маки; в восемнадцать мялась у тяжёлых дверей кабинета трансфигурации, чтобы уйти, так и не решившись постучать; в двадцать один вновь переступила порог школы.

Оказалось, что достаточно одного письма — тёмно-синие чернила, желтоватый пергамент, двенадцать строчек косым почерком, — чтобы в сердце вновь рассыпались мелкие бусины воспоминаний. Оказалось, что достаточно одной совы — тускло-серые перья, острые коготки, одиннадцать ударов клювом в оконное стекло, — чтобы сорваться с места, убеждая себя, что уже давно всё решила и что никакие письма на её решение не влияли.

— Минерва, — с улыбкой поклонился ей Дамблдор, стоя в просторном холле. — Я был уверен, что вы приедете при первой же возможности.

* * *

Всё совсем не так страшно, как казалось. Ученики внимательны и предельно корректны, даже те старшекурсники, которые помнят Минерву в школьные ещё годы. Они тянутся вверх, к достижениям и победам, они стараются — кто-то ради себя, кому-то охота утереть нос однокурсникам.

В сентябре было немного нервно и страшно, в октябре — уже почти совсем привычно, в ноябре — так, словно так было всегда. На Хэллоуин первокурсница Мэри Роуч, страшно робея, принесла букет из белых, словно ненастоящих, орхидей и нежной, словно нарисованной, сакуры. Что девочка сумела найти цветущую сакуру в октябре, Макгонагалл не удивило — в конце концов, семья Роуч владела обширными теплицами, в которых даже в самые лютые морозы можно было найти абсолютно всё.

Зелёный, солнечный, паутинный сентябрь — свитки с эссе, попытки понять учеников, десять случайных прикосновений к его руке, — не так уж много, но и совсем не мало. Золотой, кристальный, холодный октябрь — уже привычный ритм, прилежные студенты, девять разговоров ни о чём, — стеклянными бусинами на тонкую нить нанизываются воспоминания. Бордовый, закатный, продрогший ноябрь — стопки книг на углу стола, старательное выполнение заданий, восемь мимолётных взглядов в лабиринте коридоров, — и понимание того, что это и есть то, что ты любишь.

— Минерва, — улыбается Дамблдор, а за стенами завывает сырой шальной ветер. — Я очень рад, что у вас нет никаких затруднений.

* * *

Зима приходит неожиданно, одевая Хогвартс в белую нарядную мантию. Лес скрывается за пеленой метели, крыши кокетливо примеряют искрящиеся платья. Если не видеть мягкий свет свечей, то можно решить, что замок уснул и более не дышит.

По утрам обыкновенно бывает тускло и зябко, к полудню небо проясняется и с него летят крупные, невинные, белые хлопья; на закате башни оживают и начинают перемигиваться подрагивающими огоньками, а к полуночи засыпают, и замок тёмным силуэтом возвышается, словно нарисованный краской на театральном занавесе неба.

Робкие закаты — зарумянившийся от холода снег, “Трансфигурация сегодня” небрежно сброшена на пол, семь кругов вокруг замёрзшего озера, — всего и не перечесть, а за обсуждением статей так хочется говорить о другом, о важном. Прозрачные дни — горделивые сосульки, счастливые студенты, шесть безлистных ветвей плюща, увивающих подоконник директорского кабинета — всё это необходимо, жизненно, постоянно. Сверкающие вечера — огонь в камине, безудержное Рождество, пять калл в узкой хрустальной вазе — с робкой надеждой приходят эти вечера. Тёмные ночи — мягкая шерсть одеяла, гениальные кисти мороза, четыре случайных встречи на кухне, — походы за горячим шоколадом иногда дарят приятные моменты.

— Минерва, — улыбается Дамблдор, раскрывая перед ней дверь, — вам вновь не спится?

* * *

Всё становится на свои места только весной. Студенты слишком расслаблены и за это расплачиваются баллами. Минерва слишком много надеялась и за это расплачивается рассыпавшимися в клочья надеждами.

Она обдумывала свои слова в марте, она решалась произнести их в апреле, она призналась в мае.

Март — тающие сугробы, сиреневые тени на остатках снега, три совместных похода в “Три метлы”, — простое пробуждение, разве не так?.. Апрель — клейкие почки, бойкие зелёные стебли выглядывают из-под земли, две бессонные ночи, — он тихо настраивает весенние инструменты, апрель-обманщик. И май — безудержное, буйное цветение, сбивчиво-суматошное признание и одна плакучая ива на самом краю Запретного Леса, — он ещё больший обманщик, чем апрель, май-лжец, май-пройдоха.

— Простите меня, Минерва, — негромко говорит Дамблдор без тени улыбки.

И она прощает.

Примечания:

Сирень лиловая — первая любовь;

сирень белая — невинность.

Белый мак — утешение мечтами

Орхидея — усердие

Цветок сакуры — хорошее образование

Плющ — зависимость, доверие

Калла — высшая степень преклонения, уважения, восхищения

Плакучая ива — отвергнутая любовь.