Мы будем жить (гет)

Утро следующего дня ознаменовало яркое солнце, которое палило с такой силой, что создавалось впечатление, будто на дворе середина июля, но никак не начало сентября. Наши с Беном чемоданы уже давно были собраны и сейчас стояли возле выхода в прихожей, словно дожидаясь того, когда о них вспомнят. Мама, к сожалению, помнила каждую секунду и то и дело бросала в сторону двери грустные взгляды, отчего у меня создавалось впечатление, что сейчас она просто спалит наши чемоданы и никуда нас не пустит. Но, к моему счастью, этого не происходило.

— Я думаю, нам нужно пораньше прибыть на вокзал, — сворачивая и откладывая в сторону утреннюю газету, посмотрел на нас папа. — Вы как раз успеете занять хорошие места.

Я кивнула. Да, хотелось уже побыстрее с этим покончить и спокойно вздохнуть. Родители заметно нервничали, и от этого меня колотило ничуть не меньше.

Мы с Беном быстро доели, хотя это, конечно, громко сказано — никто из нас практически не притронулся к завтраку. Атмосфера была настолько напряжённой, что кусок в горло не лез, и я невольно подумала — интересно, а что сейчас происходит дома у Майкла? Его родители тоже настолько тяжело переживают отъезд сына? Что-то мне подсказывало, что да.

На самом деле, нам повезло, что мы хотя бы едем в Хогвартс. Папа, возвращаясь с работы, часто упоминал о том, что его коллеги в этом году решили оставить своих детей дома, и всё это время во мне жил страх, что и нас с Беном тоже оставят. Я очень люблю свою семью, но всё же было бы слишком сложно жить здесь и видеть каждый день, как мама облегчённо вздыхает, когда папа возвращается домой после работы, или как родители украдкой бросают на нас с братом взгляды, в которых столько тревоги и затаённого страха, что и во сне не снилось... Это было сложно, и какая-то часть меня всё же была рада тому, что мне не прийдётся наблюдать за этим каждый день.

Но во всей этой суматохе было и кое-что хорошее. К примеру, Линди — моя подруга с первого курса, по которой я ужасно скучала и мечтала поскорее увидеть! Мы не общались всё лето, хотя мне это, если честно, очень сложно давалось. Линди была, можно сказать, моей единственной подругой, но родители строго запретили нам с Беном переписываться с кем бы то ни было, по причине того, что почта нечистокровных волшебников теперь проверялась, и хоть я убеждала их, что в моих письмах нет ничего такого — ну, разве какого-то Упивающегося может всерьёз заинтересовать рассказ о том, как проходят мои каникулы или как Бен доставал меня всё это время? — родители оставались непреклонны. Наверное, Линди тоже запретили писать мне, потому что за всё лето ни одна сова не постучала в окна нашего дома, и со временем я смирилась. Зато сейчас, когда до нашей встречи оставались считанные часы, мою радость и предвкушение невозможно было описать!

— Если с завтраком вы закончили, то можем выдвигаться, — вымученно улыбнулся папа и многозначительно посмотрел на наши с Беном тарелки. Но есть, если честно, совсем не хотелось, поэтому я просто встала из-за стола и молча направилась в сторону двери. Остальные последовали за мной, тоже не произнеся ни слова.

Добирались мы до вокзала с помощью сдвоенной аппарации: мама и Бен, папа и я. О том, чтобы воспользоваться каминной сетью и речи не шло, потому что родители, кажется, боялись, что по пути нас могут перехватить, хотя я искренне не понимала, кому мы можем понадобиться. Разрешения на портключ у нас не было — папа не хотел "снова связываться с этими министерскими крысами", что само по себе звучало довольно странно, учитывая то, что он и сам работал в Министерстве. Больше вариантов не оставалось, если только мы не хотели добраться магловским путём, что, кстати, было сейчас не менее опасно, поэтому вскоре вопрос оказался закрыт.

— Сначала пойдёте вы с Беном. Мы с Деми за вами, — скомандовал папа, оборачиваясь к маме. Мы стояли на границе защитных чар нашего дома, и родители обеспокоено озирались по сторонам, как будто в любую минуту ожидали нападения. Я с силой сжимала ручку дорожного чемодана и дожидалась своей очереди, но тревога родителей каким-то образом передалась и мне, и теперь я с волнением всматривалась в дальнюю линию горизонта, толком не понимая, чего именно боюсь. Хлопок, — и мама с братом исчезли, как будто их тут и не было, а в следующем таком хлопке скрылись и мы с папой.

Кингс-Кросс встретил нас громким шумом, в котором звонкие голоса детей причудливо переплетались со стуком чемоданов и дорожных сумок. Я, вслушиваясь во все эти звуки, что наполняли собой утренний вокзал, почувствовала непреодолимое желание хоть на секунду закрыть глаза и представить, что всё хорошо — нет никакой войны, никакого Волдеморта, чьё имя я осмеливаюсь произносить только про себя, нет ничего и никого, кроме меня и волшебства, которое окутывает сейчас всё вокруг... И пусть это только мысли, которые спустя несколько мгновений навсегда растворятся в сентябрьском небе, — но здесь, в своих мыслях, я снова была счастливой.

— Похоже, папа, ты погорячился, когда говорил о хороших местах, — прозвучавший совсем рядом голос Бена безжалостно вернул меня в реальность, где всё то, чего я так боялась, можно встретить на каждом шагу. Я недовольно посмотрела на брата, но он, кажется, и вовсе этого не заметил, продолжая что-то говорить родителям. В одном я точно была с ним согласна — о хороших местах в поезде нам теперь прийдётся только мечтать. Хоть мы и прибыли на вокзал довольно рано, как и планировали, но оказались далеко не единственными, кто принял такое решение — платформа уже была заполнена галдящей толпой людей, которые то бежали куда-то, то внезапно останавливались, словно забыли что-то важное, то снова принимались бежать.

Пока мы стояли и решали, что делать дальше, я заметила, что погода резко ухудшилась, и теперь жара, которая мешала дышать, сменилась неожиданной прохладой. Не знаю, рада ли была я этой внезапной смене погоды, но что-то заставило сердце замереть в немом приступе тревоги, и, вглядываясь в лица окружающих, я с неожиданной для себя силой сжала ручку своего дорожного чемодана.

— Я думаю, вам с Беном лучше сесть на поезд, — сказал папа, обеспокоено оглядываясь по сторонам. — Сейчас.

— Что такое? — я внимательно посмотрела на него, пытаясь понять. Мне казалось, что то чувство тревоги, которое съедало меня изнутри, на самом деле не более чем обычная паранойя, но при взгляде на лицо папы мне становилось не по себе, будто все мои опасения враз начинали оживать.

— Ничего, дочка, — он на секунду прижался губами к моей макушке и ободряюще улыбнулся, — всё хорошо. Иди, — и подтолкнул меня вперёд, в сторону огромного поезда, алым пятном расплывающегося в подступившем тумане.

Я недоверчиво на него посмотрела и увидела, что Бен тоже не особо поверил папиным словам. Но спорить не хотелось, к тому же по времени нам действительно было пора идти, и мы, наспех попрощавшись с родителями, направились в сторону поезда. Все вокруг нас тоже заторопились, и краем глаза я увидела чёрную тень, мелькнувшую в самом конце вокзала, и беспокойство прочно залегло у меня внутри. Резко развернувшись, я увидела, как мама и папа смотрят нам с Беном вслед, и не помню, чтобы ещё когда-нибудь я видела у родителей такой взгляд. Мне сразу стало стыдно — за то, что в последние дни каникул я не проводила с ними должное количество времени, что не ценила всю их заботу, а только раздражалась по малейшему поводу, что мало с ними разговаривала... Сейчас всё это вдруг показалось мне самым важным на свете, и не столько для них, сколько для себя. Я кинулась назад, к ним, и крепко обняла папу, уткнувшись лицом ему в плечо. Не помню, что я говорила, но, спрятавшись от всего мира в его объятиях, я не хотела никуда идти и, хоть и понимала, что делаю только хуже, продолжала порывисто обнимать его, стараясь забыть обо всём.

— Забирай её, — сказал папа стоявшему в замешательстве брату, и спустя секунду крепкие руки Бена легли мне на талию, — и садитесь на поезд как можно скорее.

Я не вырывалась, просто спокойно шла вперёд и смотрела под ноги, почти не вслушиваясь в то, что говорил мне Бен, и пыталась понять, как это так вышло, что он, на год младше, оказался в тысячу раз сильнее, чем я сама. Мы сели на поезд, прошли по длинному коридору и даже нашли относительно свободное купе, но всё это было для меня как в тумане. Я швырнула чемодан под сидения и, даже не обратив внимание на девочку-пятикурсницу, которая сидела у стены, медленно подошла к окну. Отсюда вокзал выглядел совершенно иным, мой взгляд всё скользил и скользил по лицам людей, а я не могла понять, что сейчас чувствую.

По крайней мере, одно я знала точно — я не хочу оставаться такой же слабой. Мне было противно от одной мысли о том, что за сцену я устроила при прощании с родителями. Чёрт, я даже не смогла спокойно сесть на поезд, а впереди была война. Настоящая, холодная война, и если я хочу выжить в ней, то мне нужно научиться быть сильной.

Я посмотрела на замершего в дверях брата и сидящую недалеко от меня пятикурсницу, в которой спустя пару секунд я узнала Энни Кэмпбэлл, лучшую подругу Бена. Энни смущённо мне улыбнулась в знак приветствия и что-то сказала брату, а я просто сидела с растерянным видом и отстранённым взглядом, не зная даже точно, что именно вызвало такую мою реакцию.

— Почему мы стоим на месте? — вдруг спросила Энни, ни к кому конкретно не обращаясь. — Поезд уже должен был тронуться.

Я хотела было ответить, что такая мелочь сейчас мало кого волнует, но остановила себя, подумав, что это будет слишком невежливо, да и те приятельские отношения, которые возникли между нами ещё с первого знакомства, мне не очень хотелось портить.

— Смотрите, — девушка поднялась с места и указала рукой в сторону окна, — там что-то происходит.

Мы с Беном одновременно повернулись в указанном направлении, и я впилась взглядом в людей, которые теперь испуганно бежали в разные стороны. Глазами я пыталась найти родителей, но во всей этой толпе сложно было отыскать хоть кого-то, и я устало прислонилась лицом к стеклу. Родителей нигде не было.

Где-то рядом растерянно вздохнула Энни, и мой взгляд заметался по вокзалу, но я по-прежнему не могла их найти. Послышались какие-то звуки, похожие на хлопки аппарации, и люди засуетились ещё больше, а на их лицах отчетливо виднелся страх.

— Мама... — прошептала я, когда поняла, что сил на истерику уже не осталось. Поезд резко тронулся с места, и я отлетела в сторону, больно ударившись затылком о край полки.

— Деми! — Бен и Энни кинулись ко мне, но я быстро взмахнула рукой, призывая тех к молчанию.

— Всё хорошо, — я даже попыталась слегка улыбнуться, чтобы не казаться слишком грубой. — Я скоро вернусь.

И, направившись в сторону двери, я была искренне благодарна им за то, что они не стали ни о чём меня спрашивать. В голове мысли сменяли друг друга, и я отчаянно пыталась сосредоточиться хотя бы на одной из них, но всё без толку. Мы только сели на поезд, а я уже мечтала сойти с него, чтобы написать родителям и, по крайней мере, хотя бы узнать, что они живы. Тревога не оставляла меня ни на секунду, и я просто остановилась посреди коридора, не обращая внимания на поток учеников и решив, что будет лучше подождать Линди здесь, чтобы ей легче было меня найти.

Я ждала минуту, пять, десять, но так и не нашла её среди всех знакомых лиц. Мне не хотелось верить в то, что родители не пустили её в школу, потому что сложно было представить, как я смогу прожить там без неё. Без единственного надёжного плеча, не считая Бена и Майкла, которые не смогут постоянно быть рядом, так как оба учились на других курсах, а Корнер ещё и на другом факультете. Я настолько отчаялась, что готова была пойти искать её по всем купе, но где-то рядом осторожно открылась дверь, и я увидела брата, который смотрел на меня с нескрываемой тревогой.

— Ты не нашла её? — обратился он ко мне, но я была настолько расстроена, что всё, на что оказалась способна, это просто кивнуть, опуская взгляд. — Не расстраивайся, может, она просто в другом вагоне. Мы поищем её, когда прибудем.

И хоть грусть и волнение за подругу всё ещё занимали большую часть моих мыслей, улыбка брата подействовала успокаивающе, и я благодарно кивнула ему, заходя в купе и опускаясь на мягкие сидения. Энни понимающе посмотрела на меня, но не сказала ни слова, а просто слегка приподняла краешки губ в знак поддержки.

Прикрыв глаза, я старательно вслушивалась в стук колёс в надежде, что просплю всю поездку. Сон не шёл, но становилось немного легче, и все проблемы казались мне какими-то далёкими. Думать ни о чём не хотелось, и я закинула ноги на сидения, поудобней устраиваясь, и усиленно цеплялась за одну-единственную мысль, которая билась в моей голове: только бы с родителями всё было хорошо. А остальное уже не так важно.

* * *

Кажется, тогда мне всё же удалось заснуть.

— Деми, — я услышала тихий голос и открыла глаза, встретившись взглядом с Энни Кэмпбелл. — Мы скоро приедем, тебе нужно переодеться.

За окном нашего купе солнце плавно садилось за горизонт, окрашивая небо в яркие закатные тона. Похоже, я всё-таки заснула, и, признаться честно, была этому очень рада. По крайней мере, хоть на несколько часов тревожные мысли оставили меня, а сейчас, когда я проснулась, всё начинало возвращаться на свои места. Сразу же вспомнилось то происшествие на вокзале, вновь заставив сердце сжаться в порыве тревоги за родителей.

— А где Бен? — обеспокоенно спросила я, оглядывая купе и не находя в нём брата.

Большие глаза Энни смотрели на меня понимающе, и девушка, откинув назад светлые волнистые волосы, с мягкой улыбкой добавила:

— Он вышел, чтобы мы смогли переодеться. С ним всё хорошо.

— Спасибо, — прошептала я ей, не зная толком, за что благодарю. Слова просто вырвались, и девушка тихонько кивнула, отворачиваясь от окна и беря в руки какую-то книжку, словно давая мне понять, что я могу спокойно переодеться.

Энни всегда мне нравилась, как, впрочем, и многие друзья Бена. Он хорошо умел разбираться в людях, и иногда мне жутко хотелось перенять у брата эту черту. Я осторожно поднялась и достала из-под сидения свой чемодан, пытаясь найти в нём школьную форму. За окном уже было практически темно, и я невольно засмотрелась на пейзажи, которые сменяли друг друга с небывалой скоростью... Впрочем, в них не было ничего особенного — кривые линии пушистых деревьев, тёмно-синий горизонт и яркие мириады звёзд, которые рассыпались множеством мерцающих точек по дымчатому небосводу, — но каждая часть, каждая их деталь несла в себе тревогу... Или мне так казалось.

— А где Ник? — я повернулась к Энни, вспомнив о смешном рыжем мальчишке с живыми глазами. — Вы уже виделись?

Девушка отложила в сторону книгу и подняла на меня печальный взгляд, и её глаза от нахлынувших чувств тут же вспыхнули ярко-зелёным, подозрительно заблестев в неярком свете лампы, которая освещала наше купе. Я уже открыла было рот, чтобы извиниться, как она заговорила:

— Бен тебе не сказал? — и грустная улыбка на её губах мне совсем не понравилась. — Ника не будет в этом году. Он же маглорождённый, ему нельзя теперь...

И тут её голос сорвался. Я никогда не умела успокаивать, но сейчас, глядя на худенькую светловолосую девочку, которая резко отвернулась к окну, стараясь скрыть от меня мокрые дорожки слёз на бледных щеках, моё сердце сжималось в порыве жалости и желании помочь. Ещё в начале июля я читала статью в "Ежедневном Пророке", где рассказывалось о нападении Упивающихся на Аврорат, и в числе погибших было имя старшего брата Энни... Я помню, как переживал Бен, но у нас не было возможности написать ей, а сейчас, когда прошло уже больше двух месяцев, я понимала, что она так и не смогла справиться с этим, сколько бы усилий не прилагала. Медленно подойдя к ней, я осторожно присела рядом, но Энни быстро вытерла слёзы тыльной стороной ладонью и упрямо проговорила:

— Я в порядке, — светлые волны волос не давали мне увидеть её лица, но тихий голос доносился до моих ушей: — Когда я вспоминаю тот день, когда узнала о смерти Уэса, то больше всего на свете боюсь, что это повторится снова...

Я молчала и вспоминала весёлого светловолосого парня, который всегда оставался в хорошем расположении духа, подобно Бену. Он был совсем ещё молодым, на три года старше нас... И я не понимала, честное слово, совсем не понимала, как это — ещё вчера вот он, совсем рядом, полный жизни и готовности бороться, а сегодня его уже нет. Совсем нет, и больше никогда не будет.

— В декабре ему исполнилось бы двадцать, — Энни повернулась ко мне, и в её глазах я увидела немой вопрос: сколько ещё таких, кому навсегда останется по восемнадцать-девятнадцать? Сколько их, кто никогда не сможет повзрослеть?

Послышались громкие шаги, и дверь нашего купе со скрипом отворилась, а в проходе появилась лохматая голова Бена:

— Вы уже... — и тут он осёкся, глядя на то, как Энни старательно стирает с лица слёзы, а я сижу с потерянным видом, даже не зная толком, что ответить. — О чёрт, Энн...

И вдруг мне стало ясно, что больше я не выдержу. Я не готова, не готова к тому, что ждёт нас уже за следующим поворотом, я всё ещё отказываюсь верить в войну и смерть, и всем нам бы ещё долго можно было жить в своём хрупком, счастливом мире, но... Но шла война. Я вылетела из купе практически так же быстро, как мысли сменяли друг друга в моей голове, и прислонилась разгорячённым лбом к холодному стеклу, остановившись у окна в коридоре... Здесь ещё никого не было, но я знала, что скоро мы прибудем в Хогсмид, а мне ещё нужно успеть переодеться, но что-то заставляло меня не двигаться с места, а просто стоять и смотреть куда-то в даль, на неровные поверхности гор и расплывчатую линию горизонта, и вдыхать как можно больше воздуха, задерживая его в груди, чтобы только слёзы не полились из глаз...

— Дем? — я резко обернулась назад и встретилась лицом к лицу с Майклом, который удивлённо смотрел на меня и, кажется, не находил, что сказать.

— Да, я вышла, чтобы Бен мог переодеться, — соврала я, надеясь на то, что Корнер не заметит моих покрасневших глаз. Меньше всего на свете я хотела, чтобы кто-то ещё, кроме меня, убедился в том, что я слабая. Мне хотелось показать, что я могу пережить всё сама, что я с этим справлюсь и что не нужно меня успокаивать, когда есть люди, которые нуждаются в этом намного больше меня.

— Ну да, — Майкл хмуро усмехнулся, и я обессилено посмотрела на него. — Где Линди?

И вот тут я сдалась. Уткнувшись носом в его грудь, я впервые за целый день, что никак не хотел заканчиваться, дала волю слезам. Мне даже не было страшно, что кто-то нас увидит, и я — та, которая так хотела казаться сильной — просто рыдала на плече Майкла, который обнимал меня и говорил, что это его любимая рубашка, а я уже насквозь промочила её слезами. Прошло немало времени, прежде чем я нашла в себе силы отстраниться от Корнера и поднять на него заплаканные глаза. Да, в моей жизни всё было далеко не так плохо, как могло быть, и самой большой радостью оказалось то, что, в отличии от той же самой Энни, я не знала, каково это — терять. Мерлин хранил моих близких, и в мыслях я благодарила его за это каждый день, но в голове всё равно не переставала биться единственная мысль, которая не оставляла меня уже довольно долгое время — я должна бороться. Ради тех, кого уже нет с нами, и пусть многих из них я знала далеко не так хорошо, но всё-таки знала. И они были в моей жизни. А теперь их нет.

И, поймав на себе обеспокоенный взгляд Майкла, я снова убедилась в том, что была права.

* * *

Когда поезд окончательно замедлил свой ход, я как раз натягивала на себя школьные гетры, иногда посматривая в сторону Энни. Девушка уже успокоилась и сейчас сидела недалеко от меня, откинувшись на сидения и сосредоточенно кусая нижнюю губу, а я... чувствовала за неё ответственность. Иногда эта мысль всё же казалась мне невероятно глупой, учитывая то, что Энни была всего на год младше меня, но при этом в разы сильнее духом. Я чувствовала это по одному её взгляду, и в такие минуты у меня появлялось непреодолимое желание всё исправить, измениться и стать лучше. Стать той, которая не только сможет пережить всё сама, но и помочь остальным, быть признанной в их глазах. Пока же меня видели только как девочку, которая не может совладать с собственными чувствами и отчаянно нуждается в ком-то, кто поможет пройти через все трудности надвигающейся войны.

— Можем идти. Бен, наверно, уже ждёт нас в коридоре, — я слабо улыбнулась и посмотрела на Энни, которая ловко поднялась на ноги и спрятала маленькую книжку, которую читала практически всю дорогу, в свою дорожную сумку.

Мы молча вышли из купе, и я увидела брата, о чём-то разговаривавшего с Майклом, который, видимо, тоже нас дожидался. Не сказав ни слова, наша компания направилась в сторону выхода, где как раз столпились все студенты. Оживлённые разговоры, которые доносились до меня со всех сторон, уже начали порядком надоедать, и мысли в голове уже снова начали сменять друг друга со скоростью бешеного квоффла, как вдруг чья-та тёплая ладонь опустилась на моё плечо.

— Привет, Дем, — Джинни Уизли стояла напротив меня и дружелюбно улыбалась; я кивнула ей в знак приветствия, понимая, что сил на что-то большее уже просто не осталось. Рядом с ней я заметила невысокую девушку с мечтательным взглядом и длинными светлыми волосами, которые спутанными волнами струились по спине практически до пояса. Я знала только что она учится на одном курсе с Майклом, а ещё, кажется, её отец работал в журнале "Придира", о котором папа часто рассказывал нам по вечерам, но из-за гудящей головы и усталости по всему телу мне не удалось вспомнить ни её имени, ни фамилии. Спустя несколько секунд я заметила высокого темноволосого парня, который стоял немного поодаль, и с удивлением узнала в нём Невилла Лонгботтома, с которым мы были знакомы благодаря Джинни. В прошлом году он казался мне неуклюжим, слегка наивным мальчиком, с которым всегда приключается что-то странное и необычное; сейчас же я видела уже взрослого парня, с прямой спиной и открытым взглядом, и, если честно, таким он мне нравился намного больше.

— Я сейчас готова съесть гиппогрифа, — Джин улыбнулась, глядя мне прямо в глаза, и я мысленно поразилась тому, сколько выдержки может быть в одном человеке. Особенно если этот человек — хрупкая девушка, немногим старше меня самой. Я знала, что ей пришлось очень трудно, если не хуже нас всех, потому что её брат, близкая подруга и любимый человек сейчас в бегах, и я была полностью уверена в том, что это заставляет её чувствовать себя... преданной. Самые близкие люди в её жизни посчитали, что она недостойна быть в курсе событий, хотя у них были и свои причины, которые просто невозможно игнорировать.

— Что там происходит? — Майкл, стоявший рядом со мной, нахмурился и подошёл поближе к выходу, растолкав при этом несколько учеников. Какая-то девушка обернулась к нам и, поджав губы, ответила:

— Они проверяют каждого человека, кто выходит из поезда.

Недоумение отразилось на наших лицах, и я, вглядываясь в глаза знакомых, начала понимать, что не одна была не в курсе дела. Что они устроили? Прислушавшись, я заметила, что каждый, прежде чем сойти с поезда, называет своё имя и статус крови, а группа людей, облачённых в чёрные мантии, чьих лиц я упорно не могла разглядеть, сначала сверяются с бумагами и только потом разрешают пройти дальше.

— Мерлин, — выдохнул рядом Бен, — да это настоящая перепись населения!

Я усмехнулась. Да, было похоже на то. Мы стояли с недоумёнными лицами, а очередь всё продвигалась и продвигалась, и, клянусь, моим единственным желанием было задержать её как можно дольше, только бы не вглядываться в лица людей, которые называют себя Упивающимися, и не чувствовать себя настолько униженной... По взглядам остальных я поняла, что они думают о том же, и это почему-то успокаивало. Создавалось впечатление, что я не одна.

— Луна Лавгуд, чистокровная, — я посмотрела в сторону равенкловки и удивилась тому, как наивность в её взгляде уступает место смелости. Человек в тёмной мантии что-то проверил в своих записях, и на секунду, в свете вечерних фонарей, мне удалось увидеть его лицо, и я с отвращением отметила, что передо мной стоит Амикус Кэрроу. Наши взгляды встретились, и мужчино криво усмехнулся, а его губы как-то странно шевельнулись, будто в попытке что-то произнести... Я завороженно смотрела на это, не замечая, что мои руки сжались в кулаке, а ногти почти до крови впились в кожу. Впервые за всю жизнь я ощущала на себе, каково это — ненавидеть человека. Не просто недолюбливать, а именно ненавидеть. За всю боль, которую он причинил людям, за то, что выбрал другую, неправильную сторону, да даже за его взгляд — тот взгляд, который заставлял меня чувствовать себя обречённой... Я ненавидела его, и сейчас, до боли сжимая в руке ладонь стоящего рядом Бена, я наконец-то поняла, что именно эта ненависть и делает меня сильной. Клянусь, пусть против меня будет весь мир, пусть рядом не будет никого, готового в нужный момент подставить своё плечо — я сумею через это пройти. Только лишь для того, чтобы отомстить ему, и знаете что самое интересное? Амикус Кэрроу в моих глазах ничем не отличался от остальных Упивающихся. Я ненавидела их всех, потому что именно они разрушили мою прежнюю жизнь.

Когда очередь дошла до меня, я уже ничего не боялась. Уверенно посмотрев на Кэрроу, я гордо задрала подбородок и произнесла, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно:

— Демельза Робинс. Полукровка.

Амикус кинул быстрый взгляд на бумаги, которые держал в руках, и усмехнулся, обнажая кривые зубы. Я готова была поклясться, что он сейчас скажет что-нибудь гадкое, но стоящая сзади Энни легко похлопала меня по спине, давая понять, что мне можно идти дальше, и я в последний раз подняла глаза на Упивающегося, стараясь вложить в свой взгляд всю ненависть, на которую только была способна. Мне нечего от него скрывать и мне нечего бояться, потому что я просто борюсь за свою жизнь и свой мир, без которых ничего не имеет смысла. Мне есть что терять, а значит я не буду дрожать перед каким-то жалким предателем. Я буду идти вперёд. И только оказавшись на достаточном расстоянии от Кэрроу, я шумно выдохнула и поняла, что сердце готово выскочить из груди, а коленки дрожат, как будто секунду назад я разговаривала с самой смертью.

— Ты в порядке? — рыжие волосы мелькнули справа от меня, и я с усталой улыбкой повернулась к Джинни, ничего не отвечая. Нет, чёрт возьми, я не в порядке. Я просто не могу быть в порядке до тех пор, пока это всё не закончится. Пока они не поплатятся за те жизни, которые оборвались из-за них. Потому что не я, не мы должны чувствовать вину за тех, кого уже не вернуть. Джинни внимательно смотрела на меня, и только сейчас я заметила, какой уставшей она выглядела. До меня вдруг дошло, скольких усилий ей стоило оставаться такой, как всегда, чтобы внушить уверенность тем, кто не нашёл в себе сил идти дальше, и сейчас она казалась мне не девушкой, чьей духовной силы хватило бы на пятерых, а просто маленькой девочкой с болезненным взглядом, в котором есть место только боли и обречённости. И раз за разом я узнавала в ней себя.

Когда к нам подошли остальные, мы медленно, в полном молчании двинулись в сторону карет, поверхность которых слегка светилась даже в чернильных сумерках, опустившихся на Хогсмид. Я внимательно смотрела по сторонам, отчего-то стараясь запомнить каждую деталь, как будто этот вечер, эта до боли знакомая деревушка, где когда-то мы были так безмятежно счастливы, лица моих друзей, в которых я видела уверенность и желание бороться за свой мир — всё, что у меня было. И почему-то именно в этот момент я почувствовала, что не одна. Те люди, которые шли сейчас рядом со мной, никогда не оставят меня, и неважно, как долго мы были знакомы или насколько близко общались раньше. Прошлое теперь позади, а будущее подёрнуто туманной дымкой, через которую невозможно пробиться, как бы ты ни старался. Всё, что нам остаётся — это верить в сегодня, верить в настоящее и отдавать все силы, чтобы суметь сохранить это "сейчас". Война не только рушит, она ещё сближает людей, которые никогда бы не подумали, что сумеют стать друг для друга кем-то большим, чем просто знакомыми. Я смотрела, как Бен судорожно сжимает в ладони тонкую руку Энни, и, видя в его взгляде пугающую готовность к чему-то неизвестному, готова была поклясться, что их дружба будет усиливаться с каждым днём. Поймав взгляд Майкла, я слабо улыбнулась и получила такую же улыбку в ответ, и этого было достаточно, чтобы понять, что даже утерянное можно вернуть, если в тебе живёт надежда и желание всё преодолеть. Я смотрела на Джинни, на Невилла, на Луну, чьё имя я узнала не так давно, но уже почувствовала причастность к её жизни, и убеждалась — мы сможем. Мы выстоим против всего, потому что нам было, за что бороться.

— Ну, с возвращением, — усмехнулся Майкл, когда все очутились в карете, которая ехала сама по себе, словно какие-то неведомые силы приводили её в движение. Никто не ответил, но по их взглядам было понятно, что они думают о том же. Возвращение в Хогвартс одновременно и радовало, потому что детская уверенность в том, что здесь тебе ничто не может угрожать, упрямо отказывалась растворяться в надвигающейся войне, и пугало грядущими переменами, от которых вряд ли кому удастся скрыться. Я молча смотрела за окно, и мой взгляд то и дело поднимался вверх — туда, где сквозь густые ветки деревьев, переплитающиеся между собой, словно змеи, виднелись яркие звёзды. Вопреки всему, сейчас они не казались мне ни холодными, ни далёкими. Наоборот, глядя на них, я растворялась в их теплоте и ощущении причастности к своей судьбе... Кто-то шумно выдохнул, и я встрепенулась, когда заметила очертания громадного замка на фоне расплывчатых силуэтов холмов и синего неба. Хогвартс светился тысячами ярких огоньков, словно даря надежду и веру в лучшее... Я не хотела думать о том, что ждёт нас там, а просто наслаждаться этими мгновениями, которые так скоро станут лишь воспоминаниями, пока есть возможность. А ещё — верить. В сегодня и в нас, а ещё в то, что завтра окажется не таким холодным и колючим, как мы представляем.

И пока моя вера жива, я ощущала, что справлюсь со всем. Впервые за этот бесконечно долгий день я поняла, что моё счастье вновь меня нашло, и оно согревает меня наподобие тому, как согревало в последний день перед отъездом, когда я наслаждалась минутами, проведёнными вместе со своей семьёй... Мне не верилось, что это было только вчера. Да это и неважно, потому что теперь у меня есть сегодня, где каждую секунду я борюсь, и где надежда не даёт мне сдаться или сойти с пути...