Майские праздники (джен)

Сразу после первомайской демонстрации трудящихся в центральном парке Советска начинались народные гулянья. И только ответственные от предприятий торопливо складывали знамена и транспаранты в грузовики, чтобы поскорее покончить с общественной нагрузкой и присоединиться ко всеобщему веселью. Жители Советска гуляли в парке семьями, на каждом шагу встречая знакомых и соседей и здороваясь с ними так радостно, будто давно не виделись.

Участковый Хагридян прогуливался с младшим сыном Рубенчиком за ручку и зычным голосом поздравлял знакомых с Первомаем, одновременно зорко поглядывая по сторонам (чтобы никакие «хулиганы не хулиганили» и «не мешали трудящимся культурно отдыхать»). Повстречав семейство Снейпиковых, он обнялся с прославленным летчиком дядей Толей, с неуклюжей галантностью схватил руку тети Эли, намереваясь поцеловать, но в последний момент заробел и просто потряс ее руку обеими лапищами.

Испугавшись шумного Хагридяна, маленький Сережа спрятался за мамину плиссированную юбку — и, к счастью, не увидел, как Рубенчик, восхищенный неземной красотой Наринэ (которую бабушка Ануш ради праздника одела в белое капроновое кусачее платье), дернул ее за толстую косу. Правда, Наринэ ухаживаний Рубенчика не приняла и показала ему язык, а потом, чтобы у Рубена не осталось никаких сомнений в том, что он отвергнут, попыталась ткнуть ему в глаз занозистой палочкой, которой до этого доедала Сережкино мороженое.

Неподалеку, у стенда с фотографиями, на фоне памятника Карлу Марксу/Энгельсу, снималось семейство. Щедрый Снейпиков (который уже покатал детей на каруселях, напоил газировкой, накормил мороженым и теперь не знал, на что бы еще потратить деньги) вытащил Сережу из-за юбки, посадил его себе на шею и повел было всех фотографироваться, но Хагридян настойчиво посоветовал сделать фото в ателье Дома Офицеров:

— Там такой мастер работает, художественное фото сделает, лучше, чем Леонардо Давинчи! — (Хагридян очень любил этого художника и свято верил, что, судя по имени, да Винчи — армянин). — Как на обложку «Огонька» фото будет! Я в прошлом году там всей семьей фотографировался. Теща на фото — веришь? — как живая со стенки смотрит, хоть и умерла сразу после майских праздников...

Салон располагался в небольшой пристройке к левому крылу помпезного здания Дома Офицеров с колоннами в духе сталинского классицизма. Покрытая стеклом черная вывеска с золотыми буквами гласила:

Ателье образцового обслуживания

Советского Дома Офицеров

Мастер-фотограф

Г. Аливандер

Снейпиков постучал в приоткрытую дверь, и на стук тут же выскочил суетливый фотограф с пышной седой шевелюрой, поразительно похожий на Аркадия Райкина.

— Ах, какие дети! — вскричал Аливандер. — Мальчик и девочка, братик и сестричка! Нет? Соседская девочка? Я бы никогда так не подумал... Как она любит вашего мальчика! Конечно, я сфотографирую таких красивых детей! Сейчас мы посадим мальчика в детский стульчик, а девочка встанет рядышком. Сколько лет вашему сыночку?

— Ему два года, — встряла бойкая Наринэ, — а мне скоро будет шесть, в следующем году! Сереженька, покажи, сколько тебе годиков.

Сережа послушно показал два пальчика.

— Ах! ¬— умилился фотограф, не забывая суетиться, выставляя свет. — Какой умный ребенок! Какие смышленые черные глазки! — Аливандер обернулся к Снейпикову: — Ваша супруга кто по нации, я извиняюсь? Она не из наших? Нет?

— Тетя Эля — испанка! — ответила Наринэ, гордая за тетю Элю. — А я — армянка, а дядя Толя — летчик!

— Армяночка, вот откуда такие глазки, — фотограф вздохнул. — Ваш народ тоже много страдал... Встань ближе к мальчику, косичку на плечо, вот, замечательно, головку немного вправо... Не двигайтесь, — Аливандер проворно убежал за громоздкий деревянный фотоаппарат и прокричал оттуда дурацким фальцетом, чтобы привлечь внимание детей: — Сейчас вылетит птичка!

Сережа испуганно схватился за косу Наринэ. Фотограф спрятался под черной тканью и быстро сделал снимок со вспышкой. Маленький Сережа вздрогнул и заплакал.

— Ну, не надо бояться, такой большой смелый мальчик, — Аливандер вынул Сережу из стульчика и опустил на пол, погладив по голове. — Какие шелковые черные волосики, как у моего Лёвушки...

Наринэ кинулась успокаивать Сережу: дала ему в ручки свою косичку с бантиком, а сама достала платок из Сережкиного кармана и вытерла ему слезы и сопельки.

Аливандер перестал суетиться. Он стоял и смотрел на детей затуманенным взором, пока Снейпиков не покашлял.

Фотограф встрепенулся:

— Я должен непременно сделать художественное фото вашей супруги! Такая красота нездешняя, Кармен, просто Кармен! Вы, наверное, очень счастливый человек! Но я вам не завидую, нет! Не подумайте, у меня было всё, что человек может желать!.. — так, «причитая», он подлетел к тете Эле, усадил ее в картинную позу вполоборота, как фокусник, достал откуда-то бордовую шелковую розу, прикрепил ее к волосам тети Эли и, велев смотреть вдаль и вверх, долго устанавливал свет (добиваясь, по его словам, «просто идеального» освещения), а потом, наконец, сделал фото.

Аливандер еще собрался было сделать «групповое фото всей семьи», но тетя Эля начала терять терпение, и Снейпиковы вместе с Наринэ поспешили на свежий воздух. Компания, увлекаемая дядей Толей, направилась по тенистой аллее к открытому кафе над каналом с бурной зеленой водой, когда их настиг запыхавшийся растрепанный фотограф. Он всучил дяде Толе квитанцию и заверил, что фотографии будут готовы «буквально завтра», и что он «ни копейки не возьмет» за срочность с «такого милого семейства». Еще раз погладив по голове Наринэ и Сереженьку, Аливандер добрел до ателье, объявил группке солдат, поджидавших у входа своей очереди фотографироваться, что сегодня ввиду праздника салон не работает, погасил свет и закрыл свое заведение.