Порог молчания (гет)

— Что нужно для счастья женщине? Даже такой необычной, как Тонкс, — лекторским тоном, расхаживая по комнате, назидательно говорила Молли.

— Что? — вяло поинтересовался Люпин.

— Что «что»? Дом, семья, дети...

— Ну какие дети, ты сама-то себя слышишь? При моем-то... анамнезе.

— Какие слова мы знаем, — миссис Уизли, вздохнув, села рядом. — Послушай себя. Мне иногда кажется, что ты настолько сросся с ролью бедного, несчастного, всеми обиженного и покинутого отщепенца, что уже не хочешь из нее вылезать. Очнись, Римус! Я понимаю, что ты довольно долго прожил в изоляции, в самовольном изгнании... Но сейчас оглянись вокруг. Здесь люди, которые тебя любят, уважают и не чураются твоего недостатка.

— И что мне, по-твоему, нужно сделать? — не то чтобы Люпин был не согласен с теорией Молли, но безразличие в его голосе сменилось раздраженной обиженностью.

— Сказать, что любишь ее, предложить руку и сердце, — со знанием дела и безапелляционно заявила мать огромного рыжеволосого семейства.

* * *

Если бы Тонкс слышала этот разговор, то отнюдь не стала бы благодарить сердобольную Молли за вмешательство в ситуацию. Потому что уже на следующий же день Люпин пригласил Дору в кафе «Тайм» и при полном параде сделал предложение. Ну и что ей оставалось делать?

— Что мне оставалось делать, Грюм? Я согласилась... Он смотрел на меня такими глазами...

— Какими «такими»? — Аластор, как обычно, придирался к самым незначительным деталям.

— Глазами побитой собаки. Как будто от моего ответа зависит вся его будущая жизнь! — Тонкс мерила шагами маленькую комнату отдыха авроров. Ее волосы то вспыхивали алым, то тоскливо опадали и, удлиняясь, становились серо-бурыми. Все это свидетельствовало о полном смятении чувств. — Если бы я была к нему совсем безразлична, то могла бы ответить что-нибудь другое. Но он мне дорог. Ах, Грюм, он все испортил своим: «Я люблю тебя, Тонкс!»

— And then I go and spoil it all by saying something stupid like "I love you"*, — басомпропелкакую-томелодиюГрозный Глаз.

— Мне не до песен, Аластор. Что теперь делать? — Тонкс, казалось, готова была расплакаться от безвыходности положения.

— Послушай, девочка, я скажу тебе то, что ты и так знаешь. Сама заварила эту кашу с играми в любовь: прекрасно ведь знала, что Люпин — человек ранимый, несмотря на свои, кхм... полнолунные прогулки. Если сейчас ты изменишь свое решение, он примет это все на счет своего недостатка, не слушая, какие доводы обратного ты готова ему привести. Он замкнется в себе и вам обоим будет от этого только хуже. Нужно было сразу объяснить ситуацию, а не давать ложных надежд.

Грюм замолчал, ожидая ответа от Тонкс, но та, понурив голову, сидела на диване и подозрительно шмыгала носом.

— Неужели тебе он так противен, что ты ни в какую не хочешь за него замуж?

— Не в этом дело, — замялась девушка, поднимая васильковые глаза на наставника. — Я другого люблю.

— Ах, вон оно что, — Аластор сочувственно вздохнул. — Знаешь, тут я тебе не советчик. Теперь уж тебе самой решать, чьи чувства ставить превыше — свои или Люпина. Но помни великую фразу: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Маглы тоже бывают мудры, и Де Сент-Экзюпери лишнее тому доказательство.

* * *

Этот день Тонкс запомнила на всю оставшуюся жизнь. Несмотря на давно вступившую в свои права осень, солнце с завидным постоянством светило с лазоревого неба. Природе было совершенно плевать на людские суетные дела, на их проблемы и беды. После смерти Сириуса этой весной Люпин стал совсем плох, и у Тонкс просто не оставалось выбора. Она всегда любила его как хорошего друга, принимала ухаживания и даже согласилась выйти замуж. Но до недавнего времени думала, что еще сможет все это как-то исправить. Но день свадьбы неумолимо приближался, а оптимального выхода из сложившейся ситуации не находилось. В конце концов, Тонкс решилась на разговор с Вудом. Он уже давно замечал изменения в любимой, но списывал все на тяжелую работу и сложность мировой обстановки. За последнее время безбашенная, яркая и своенравная девчонка превратилась в серьезную женщину, понимающую слишком много, чтобы ставить свои интересы выше чьих-то чужих. Смерть дяди что-то перевернула в ней, перечеркнув всю прошлую жизнь.

Оливер хорошо помнил, как весной она аппарировала в его съемную квартиру в Лондоне и безостановочно рыдала часа два, не объясняя ничего.

После того вечера Вуд очень редко видел ее улыбку... Да что и говорить, с того вечера он вообще редко видел Тонкс. А сегодня она сама назначила свидание в их любимом баре.

— Ты сегодня какая-то нервная, — Оливер отхлебнул кофе из крошечной чашки и попытался поймать взгляд подруги.

— Нервная, — коротко подтвердила Тонкс и снова отвела взгляд.

— Не хочешь развивать эту тему? — после долгого молчания спросил Вуд. Предчувствие чего-то ужасного не отпускало его с самого утра.

— Не хочу, но придется, — она запнулась. — Нам нужно расстаться.

Вот оно. Странно, но Оливеру даже полегчало. Томительное ожидание было гораздо хуже этого удара под дых, от которого он чуть со стула не упал.

— Но... ты же говорила, что любишь меня, и...

— Я люблю тебя, но так складываются обстоятельства. Уезжай из страны, найди место в другой команде. Тебя ведь с руками оторвут везде, где хоть немного способны думать и платить. Скоро здесь начнется такое, что тебе вовсе необязательно видеть.

— Что начнется, Тон... Эллис? — предостерегающе грозный взгляд предупредил Оливера, и он поспешно исправился. С Вудом на людях Тонкс по-прежнему появлялась в образе черноволосой американки. В последнее время это начало нервировать «лучшего вратаря «Юнайтед» за последнее столетие», но у нее находились отговорки и веские причины, по которым «так будет лучше».

— Война, Оливер. Жестокая война без правил и шуточных дуэлей. Это все очень серьезно. Я не хочу, чтоб ты погиб.

— Элли, ты слишком плохо меня знаешь? Я не собираюсь сбегать от опасности, я стану плечом к плечу с тобой и Гарри, с Фредом и Джорджем...

— Я слишком хорошо знаю тебя, Оливер Мартин Вуд, поэтому и прошу — ради меня не лезь в это.

— Тогда поехали вдвоем. Раз ты меня знаешь, то должна понимать, что свою любимую женщину я не брошу в этом аду одну.

— Я не одна, — Тонкс несколько секунд собиралась с мыслями, чтобы сообщить то, зачем позвала Вуда. — Я выхожу замуж. Завтра.

Оливеру показалось, что на него направлена палочка, подкрепленная мощным Круциатусом. Говорить, спрашивать, протестовать? Он будто впал в ступор и не мог пошевелиться, не то что говорить. Молчание затянулось до того момента, когда уже обоим стало неловко. Говорят, что у каждого человека есть психологический порог молчания. Тот, кто прерывает молчание первым, у того этот порог более низкий, чем у другого.

— Не молчи, — не выдержала Тонкс. — Ну, прости, прости меня. Я не могу по-другому. Так должно быть... так нужно.

— Кому? — с трудом прорываясь сквозь пелену перед глазами, произнес

Оливер.

— В смысле? — не поняла Тонкс.

— Кому это нужно? Тебе?

— Сейчас не время думать о личной выгоде. Идет война. Настоящая. Смерть спит с нами в одной кровати, ходит с нами по одним дорогам...

— Хватит патетики, — Вуд стукнул кулаком по столу, и в их сторону тут же обернулась дюжина посетителей бара. — Кому нужно, чтобы ты вышла замуж? Дамблдору? Сириусу? Тому-Кого-Нельзя-Называть? По-моему, никому из этих чертей не нужна твоя свадьба. Первого ты едва ли видела со дня окончания Хогвартса, второй вряд ли озабочен твоей судьбой на том свете, а третий гоняется за Поттером...

Тут Вуда словно молнией поразило. Но Тонкс, поняв его догадку, энергично замотала головой.

— Нет, Оливер, нет... Я выхожу замуж за Люпина, а не за Гарри...

— За Люпина, значит, — голос дрогнул, и все попытки успокоиться полетели к моргановым кошкам под хвост. — Вот кому нужна эта свадьба...

Вуд запомнил этот день на всю оставшуюся жизнь. Солнце разбивалось о затемненные окна бара, а его жизнь разбивалась о прощальную фразу Тонкс: "Прости. Я люблю тебя, но так нужно. Поверь".

* * *

— Что ты тут делаешь? Я же предупреждала!

— Тонкс... Я не мог остаться в стороне...

— Лучше молчи. Ты же обещал, что уедешь!

— Ничего такого я тебе не обещал. Я люблю тебя и никогда не оставлю.

— Ты забыл, Вуд? Я замужем, у меня ребенок...

— Но от этого я не стал любить тебя меньше. Я не желаю Люпину зла, но пойми, он отнял у меня тебя, эти два года жизни с тобой. У меня нет права его ненавидеть, особенно если ты с ним счастлива. Но я все еще надеюсь, что когда это все кончится...

— Перестань, перестань, я и так каждый вечер засыпаю с мыслью о том, правильный ли выбор сделала. А теперь ты еще и бередишь раны перед решающим сражением.

— Тогда забирай сына и уедем отсюда.

— Оливер...

— Тонкс? — Люпин, наконец, не выдержал и вышел из-за колонны.

— Римус, иди, помоги Молли. Я поговорю с Вудом и найду тебя.

Он впервые за время знакомства с Дорой видел ее такой раздраженной и несчастной одновременно. С того самого дня в "Таймс" Люпин влюбился в яркую и непосредственную девчонку, обожавшую шоколад, пахнувшую корицей и земляникой. Он до сих пор любил ее и любил их сына. Но после свадьбы Тонкс сильно изменилась. До сегодняшнего дня Римус списывал все на тяжелые будни Орденцев, страх перед наступающей опасностью и беспокойством за близких. Однако кусочек разговора, случайно подслушанный оборотнем, повернул правду другой стороной.

— Может, ты объяснишь мне, что между вами происходит? Почему...

— Люпин! Сейчас не время... давай я тебе потом все объясню.

— Я люблю вашу жену, сэр, — от нависшей опасности у Вуда окончательно снесло крышу.

— Оливер! — волосы Тонкс вспыхнули красным, чего давно уже не случалось. — Позволь мне самой разобраться. И вообще, иди-ка ты... Куда нужно было отправиться Вуду, по мнению Тонкс, Люпин не услышал, первое заклинание оглушительно разорвало защиту над Хогвартсом.

* А потом я пошел и все испортил, сказав что-то очень глупое: "Я люблю тебя" (вольный перевод строки из песни Фрэнка Синатры «Somethin' Stupid») _________________

Интерлюдия 4. Все мы когда-нибудь... любили.

Люси плачет, уткнувшись в подушку. Боль первого разочарования так сильна, что кажется — еще немного и сердце разорвется.

— Что случилось? — мягкий голос отрывает ее от самозабвенного рыдания.

— У меня жизнь рушится из-за любви, — всхлипывает Люси, отвечая своему давно почившему предку, смотрящему на нее с портрета.

— Все мы когда-нибудь любили. Это прекрасное чувство. Почему из-за него рушится твоя жизнь?

— Он не хочет, чтобы я играла в квиддич, а ведь квиддич я тоже люблю, — почти кричит она, не понимая, как можно быть таким глупым в таком почтенном возрасте. — Мы поссорились из-за этого. А теперь он даже не написал мне ни одного письма!

— Не прошло еще и месяца, как ты приехала из школы. Почему бы тебе самой ему не написать?

— Я не хочу писать первой.

— Значит, любишь не так сильно, как хочешь это показать.

— Все-то вы знаете, мистер Вуд! — возмущается Люси. От злости слезы сразу же высыхают на ее щеках.

— Ну не все, конечно, — лукаво улыбается Оливер Мартин Вуд, присаживаясь в свое нарисованное кресло. — Но я не зря прожил жизнь и многое могу рассказать.

Люси удивлена. Пра-пра-пра-дед не отличается болтливостью. Но, видно, сегодня он готов поговорить с ней по душам.

— Что, например?

— Например, о том, как свою любимую женщину я ждал почти пять лет, даже не зная, жива ли она вообще.

— И что, дождались?

Вместо ответа портрет Оливера Вуда просит принести из библиотеки старую книжку магловских сказок. Люси с детства помнит этот потрепанный зеленый корешок и почти выцветшие подписи на форзаце. Здесь есть и первый автограф ее легендарного предка.

— Ты знаешь, что это за книга? — спрашивает портрет.

— Да, это книга пра-пра-пра-бабушки Эллис, она не расставалась с ней до самой смерти, — неуверенно произносит Люси.

— С этой книжки и началась наша длинная история любви. Садись поудобнее, детка, сейчас я тебе все расскажу. Той зимой было очень-очень холодно, и тренироваться в такую погоду было практически невозможно...