Банан (гет)

Гермиона проснулась посреди ночи, вскрикнув, будто ей приснился кошмар, подробности которого она сразу забыла, едва только вырвалась из объятий сна. Снаружи завывал ветер, по старой черепице ее домика шелестел дождь, а внизу скрипели деревянные ставни.

«Прямо как в дешевом ужастике», — подумала она, и хотела было снова нырнуть в подушки, как вдруг почувствовала непреодолимую необходимость спуститься вниз и открыть дверь на крыльцо.

— Чертовщина какая-то, — сказала Гермиона уже вслух и сонно побрела на первый этаж.

Она отворила дверь самую чуточку, высунув нос в промозглую ночь. Ничего.

— Совсем забыла, что шестое чувство у тебя на уровне оловянной ложки, Грейнджер, — пробурчала она себе под нос и готова была закрыть дверь. В этот момент с крыльца раздался пронзительный писк.

Вытаращив от удивления глаза, Гермиона присела на корточки и осторожно взяла в руки сверток чуть больше ладони длиной. Из вороха ткани высунулись прозрачные розовые уши, и на нее уставились два огромных бездонных глаза, в которых дрожали то ли слезы, то ли все печали мира, магического и маггловского.

* * *

— Нет, ну вполне логично, Гермиона, кому еще подкинуть новорожденного эльфеныша, как не тебе, — сказал Рон, хлопнул невинными голубыми глазищами, а потом не выдержал и расхохотался, зажимая рот рукой. Гарри в сторонке тоже прыснул.

Гермиона нахмурилась, но брови просто отказывались изображать должный гнев при виде эльфеныша, который лежал бананчиком в обувной коробке и натирал старой зубной щеткой бутылочку из-под молока.

— Как его хоть зовут? — спросил Гарри, поправляя съехавшие от смеха на нос очки.

— Банан, — сказал Гермионин рот прежде, чем она успела подумать.

Рон снова расхохотался.

— Очень новаторски в плане имен для эльфов и очень в твоем духе, — заметил Гарри. — И кстати, ему идет.

— Я не знаю, что с ним делать, — жалобно сказала Гермиона. — Он все время что-нибудь скребет. Вчера собрал всю еду в холодильнике в гигантский бутерброд. А потом постирал все мои… — тут она мучительно покраснела, — прокладки. Выпотрошил пачку и постирал. И самое главное — вы только взгляните на инициалы на его одежке.

— А что там? Банан! Эй, Бананчик. Не бойся, малыш, иди на ручки. — Гарри протянул руки к коробке, и мелкий эльфеныш доверчиво забрался на них, держась длиннопалой ладошкой, как маленький глазастый лемур.

Увидев инициалы на платочке, в который малыш был завернут как в подгузник, Рон присвистнул.

— Думаешь, если кто-то подкинул тебе эльфенка в малфоевском платке, это как-то связано с… — начал Гарри, но Рон перебил его.

— Конечно, связано! Говорил я тебе, Гермиона, что ничего путного из вас с Хорьком не выйдет. Так и получилось.

Гермиона подавила тяжелый вздох и строго посмотрела на Рона, а потом ласково — на Банана.

— Не вижу тут ничего непутного. По-моему, он очень даже милый.

— Кто, Хорек?

— Банан, Рон. И лучше не начинай. Это неконструктивно.

— Гермиона, Рон просто хотел сказать, что если тебе вдруг надо поговорить… — робко начал Гарри, запустив пятерню в волосы.

— Спасибо, Гарри. И Рон. Давайте лучше решим, что делать с Бананом.

Эльфенок меж тем занял себя тем, что выхватил невесть где бумажную салфетку и принялся полировать ногти на руке Гарри.

— И правда, милый, — рассеяно сказал тот и опустил глаза.

— Почему бы тебе просто не отправиться в Малфой-мэнор и не выяснить, не терял ли кто младенца-домовика? — спросил Рон.

— Ноги моей там не будет, Рональд, — отрезала Гермиона так, что Рон с Гарри чуть не подскочили. После паузы она продолжила, немного смутившись: — Тем более, я всегда была не в ладах с матриархом их эльфов.

— И тем не менее, кто-то подкинул тебе малышню из дома Малфоев. Чем же ты не устроила матриарха? — спросил Гарри.

Гермиона фыркнула и сложила руки на груди.

— Легче сказать, чем я ее устраивала. Я не умею готовить и не претендовала на ее кухонное всевластие.

— Мне кажется, если тебе все-таки принесли Банана, значит, кто-то решил, что тут ему будет лучше… спасал его от чего-то. Ты не в курсе, эльфы вообще часто подбрасывают детей?

— Самое смешное, Рон, что не в курсе. В школе меня как-то больше заботили права и свободы эльфов, чем их традиции и уклад.

Воцарилось долгое молчание, которое время от времени разбавлял чей-нибудь задумчивый вдох.

Когда прикорнувший было на руках у Гарри Банан проснулся и поковылял собирать крошки от печенья и бутербродов с журнального столика в подол своего платка, Гарри с Роном встали и засобирались.

— Спасибо за чай, Гермиона. Банан просто милаха. Если с ним нужно посидеть или поиграть, ты… свисти, в общем. И почему бы тебе не оставить его? Тут не помешала бы женс… в смысле, эльфийская рука, — сказал Рон на прощание, оглядев небольшую гостиную, заваленную свитками и стопками книг, на которых балансировали чернильницы разной степени наполненности. Сверху над всем этим безобразием парили волшебные графики в стазисе и несколько убитых файерболами мух.

Гарри пихнул Рона локтем под ребра, и тот пробурчал скомканное извинение. Банан что-то тихонечко пропищал и помахал Рону с Гарри чайным пакетиком, который успел заботливо вытряхнуть и сложить.

* * *

Через два дня Банан сказал свое первое слово: «дай» — совсем как обычный человеческий ребенок, что привело Гермиону в неожиданное умиление. Правда, «дай» относилось к пузырьку с «Самым волшебным растворителем самых кошмарных пятен», который она убрала на верхнюю полку в ванной комнате, под ключ, подальше от детских ручонок. Через неделю он уже вполне сносно изъяснялся набором из двухсот слов, вырос на несколько дюймов, наел необычно круглые для эльфов пузцо и щеки и постоянно драил, чистил, складывал и перекладывал все подряд.

Несколько дней ушло на то, чтобы втолковать ему, что он свободный эльф и волен делать что хочет. Когда Банан, казалось, усвоил этот принципиальный для Гермионы момент, она, вернувшись однажды домой с работы, обнаружила всю мебель переставленной, да так, что жить в доме стало совершенно невозможно. Всю посуду емкостью больше чайной чашки заполняла земля с выкопанными невесть откуда съедобными и не очень растениями, посреди спальни Банан свил огромное гнездо, куда умудрился стащить буквально за полдня совершенно невообразимую кучу мусора. Живоглот был острижен налысо, а из его шерсти Банан свалял две пары прелестных домашних тапочек, одну из которых торжественно вручил хозяйке. Что и говорить, пол в доме действительно был холодный.

Гермиона в ужасе хотела было схватить его под мышку и бежать выяснять отношения в Малфой-мэнор, и одумалась только, вспомнив, каким беззащитным и маленьким Банан был в тот вечер, когда его подкинули. Стиснув зубы, она решила: если несчастная мать сочла, что сыну так будет лучше, и, скорее всего, пошла против воли Ломми, малфоевского эльфа-матриарха, у нее были на то очень веские причины.

Подумав, Гермиона сменила тактику.

— Банан, — сказала она, выдворив эльфенка из гнезда, — так не пойдет. Ты, конечно, свободный эльф, но пока ты живешь в моем доме, будут некоторые, ммм… ограничения. Скажем, как для Живоглота. Да, именно! Живоглот — отличный пример. Не то чтобы я тебя приравниваю к домашнему животному, но… А, черт с ним. Смотри, он старается не нарушать мой порядок в доме, получает по загривку, если делает свои туалетные дела не там, где ему можно, ест, что ему дают, и радует меня тем, что он хороший котик.

В ответ на это лысый Живоглот, который спрятался в диване — единственном месте, еще не оккупированном Бананом, — подал голос, сердито рявкнув. Гермионе показалось, что в этом истошном крике было несколько мстительных нот. Решив разобраться с Живоглотом позже, она продолжила наставлять Банана:

— Давай попробуем равняться на Глотика? И тогда мы все уживемся очень дружно.

— Банан давать попробовать быть как Живоглот, — пропищал Банан в ответ и обезоруживающе воззрился на Гермиону, умильно сложив ручки на круглом животе.

* * *

— Ну, как у вас дела, освоился мелкий? — спросил Гарри, когда они с Роном заглянули на чай.

Гермиона закатила глаза и молча махнула рукой в сторону кухни, где Банан с рвением религиозного фанатика выстригал купоны из газет. Вокруг царил абсолютно хаотичный порядок. Гора выстиранной одежды была рассортирована по цветам, а книги на полках — по толщине и длине переплета. На письменном столе возвышалась совершенно невероятная композиция из свитков пергамента, перьев и пустых чернильниц, которая одновременно напоминала гнездо сороки и оперенного ежа.

— Стремление что-нибудь делать по дому и служить у них, совершенно очевидно, заложено на генном уровне. А вот все остальное… Видимо, этому их как раз и учат другие эльфы, но я-то не могу! — проныла Гермиона. — Я совсем не знаю, что с ним делать. Мы пробовали быть как Живоглот. Это было ужасно… Банан жевал мой свитер, чтобы потом блевать шерстяными шариками, завел себе ручных блох. Блохи, знаете, не живут на эльфах, так он их с собой таскал в спичечном коробке, а как они сдохли — чуть себе уши не выкрутил. Ел только из миски на полу и будил меня в шесть утра, трогая за нос. И когда я однажды пришла домой и обнаружила, что они на пару с Живоглотом сидят на подоконнике и вылизывают свои…

— Гермиона! — взмолился Гарри.

Рон рядом с ним изнемогал от беззвучного хохота.

— Да, твой Банан тот еще фрукт, прости за каламбур, — сказал он, когда к нему вновь вернулась способность говорить без икоты и хихиканья.

— Просто сходи к Малфоям и выясни все. А вдруг там что-то серьезное происходит? — Гарри с превеликим трудом удалось изобразить почти скорбное выражение на лице.

— И правда, Гермиона. — Лицо у Рона внезапно стало почти по-детски грустным, а веснушки показались неожиданно трогательными и заметными. — Может, тебе сходить в Малфой-мэнор? Никогда не думал, что скажу это, но помирились бы вы уже с Хорьком, а? Долго ты будешь заставлять его бумагу изводить? У миссис Малфой в саду, поди, все розы скоро закончатся. Ты сама не своя… И он тоже… заноза в каждой Мерлиновой заднице у всего Аврората! Хотя бы анти-малфоевское заклятие с дома сними, а?

Гермиона дрогнула. Рон умел уговаривать, этого не отнять. Была в нем совершенно безыскусная, подкупающая искренность — может быть, даже обратная сторона его столь же безыскусной бестактности — и эти честные добрые глаза, и — да, веснушки. Драко, как Гермионе казалось, никогда не открывался до конца, всегда оставляя что-то в себе — только своим. На невероятный миг сердце окуталось сожалением о том, что могло бы быть у них с Роном. Гермиона встряхнула головой и перевязала хвост на затылке потуже, словно, стянув волосы, она могла бы взять в кулак и волю.

— Не знаю, Рон. Гарри. Я там… ну не то чтобы чужая. Но Драко хочет не жену, а какого-то шпица на подушке, Нарцисса хочет внуков, Люциус хочет, чтобы его все оставили в покое, а эта домомучительница Ломми поклялась всеми своими правнуками, что Драко со мной будет только хуже!

Рон вздохнул и взял с тарелки еще один бутерброд.

Чаепитие проходило в тяжелом молчании, изредка прерываемои попытками завязать беседу ни о чем. Через полчаса вздохов, многозначительных взглядов и неловких ерзаний Рон с Гарри засобирались.

— Эй, Банан! Ты смотри, береги свою хозяйку и никому в обиду не давай! — сказал Гарри и печально улыбнулся на прощание.

— Банан не давать обижать! — квакнул с кухни эльфенок.

Ночью Гермионе снилось, что она, одетая в пушистое белое платье с капюшоном и ушками, стоит на расшитой подушечке перед алтарем, высунув язык. Драко с сияющей в глазах любовью держит тонкий шелковый поводок, пристегнутый к очаровательному ошейничку, который легко было перепутать с бриллиантовым колье. Сзади раздаются голоса Нарциссы и Люциуса, спорящих о том, как назвать первую дюжину внуков; на аналое, облаченная в малиновую мантию с золотым шитьем, сидит Ломми и переплетает руки жениха и невесты свадебными лентами. И только где-то в вышине, в пестрящем пятнами света и цвета витраже — скорбное личико Банана с немым осуждением в глазах.

Гермиона проснулась от стука и грохота внизу. Сбежав босиком на первый этаж, она увидела очень обеспокоенного Банана, который носился по комнате туда-сюда, заламывая руки и причитая.

— Банан, в чем дело? Да не мельтеши ты, успокойся и объясни.

Вместо объяснений Банан показал на входную дверь, закусил губу и завыл еще громче.

Нехорошее предчувствие присело на плечи, и Гермиона, сжимая дрожащей рукой палочку, толкнула дверь.

На крыльце лежал еще один сверток в знакомой шелковой наволочке.

* * *

— А этого как назовешь, Ананасом? — спросил Рон в попытке разрядить обстановку.

Гарри у окна недоуменно почесывал голову, Банан переводил полные страха глаза с одного на другого, а в коробке из-под обуви обнимал бутылочку с молоком еще один новорожденный эльф.

— Это девочка, Рон, — ответила Гермиона и вновь принялась описывать нервные круги по комнате.

— Тогда… Манго? Вишенка? Или что-то овощное? Морковка?

— Рон, не до шуток, — огрызнулась она.

Рон сразу сник.

— Я, пожалуй, все-таки пойду туда, — внезапно со злым воодушевлением заявила Гермиона, сжав кулаки, и начала собираться.

— Подожди, Гермиона. Может, лучше сначала успокоиться? Натворишь ведь дел, — осторожно сказал Гарри.

— Если я успокоюсь, точно не натворю ничего, а мой дом превратится в эльфийский детский сад.

Трансфигурировав из шерстяной шапки нечто вроде детского рюкзачка, Гермиона засунула в него Банана и безымянную девочку и решительно выдвинулась из дома, оставив Гарри и Рона наедине с недоеденными извечными бутербродами.

Малфой-мэнор встретил ее молчаливым, выжидающим великолепием. Деревья в старом парке задумчиво скребли ветвями низкие облака, газоны расстилались радушием, достичь которого можно только двумя сотнями лет стрижки и поливки.

Храбро задавив в себе чувство неполноценности, которое всегда высовывалось во время пребывания в усадьбе, Гермиона двинулась к главным воротам особняка. Разумеется, ее уже ждали: поместье было буквально обложено сигнальными чарами всех мастей.

Драко открыл дверь прежде, чем она успела постучать, и выглядел так предупредительно и смиренно, что у Гермионы защемило сердце. Она чуть не забыла, что пришла закатывать скандалище, каких поместье Малфоев отродясь не видывало.

— Гермиона! Ты пришла! — Драко вскинулся, и в лице его было столько победоносной радости, что Гермиона просто взбесилась.

— Даже не думай, что я пришла мириться и ты победил, — прошипела она, ткнув Драко в грудь пальцем.

— Но я…

— Я хочу знать, кто и почему подкидывает мне новорожденных эльфов из твоего дома.

Драко смотрел на нее, обескураженно вылупив глаза, и Гермиона, ни на минуту не поверив в его замешательство, продолжила:

— Это наверняка твоя злыдня Ломми. Терпеть меня не может и затерроризировала какую-нибудь бедняжку, которая ко мне хорошо относилась, так, что та света белого не видит.

— Банан свободный эльф! — пискнул из рюкзачка Банан.

— Я хочу знать, что происходит, Драко! — Гермиона распалялась все больше и больше.

— Но Ломми — добрейшее существо, — ответил Драко простодушно. — Она меня вынянчила. Просто она… старомодная немного. Она не могла…

— Да она поклялась своими правнуками! Что тебе без меня лучше бу… — проорала Гермиона — и тут же захлопнула рот, клацнув зубами от внезапно озарившего ее понимания.

Несколько секунд Драко удивленно моргал глазами, а потом лицо его расплылось в улыбке, настолько непритворной, что по краешку Гермиониного сознания вильнула хвостом мысль о Роне.

— Ломми! — крикнул Драко, явно пытаясь пересилить рвущееся наружу веселье.

Раздался негромкий хлопок, и из темноты коридора выступила древняя морщинистая эльфиха в роскошном банном полотенце и угрюмо уставилась на Гермиону.

— Хозяин звал Ломми? — проскрипела она.

— Ломми, — спросил Драко сдавленным от смеха голосом, — это твои?

— Это правнуки Ломми. Ломми давать клятву и Ломми ее держать.

Гермиона прикрыла глаза ладонью и с досадой поняла, что из нее улетучился весь гнев.

— Банан свободный эльф! — Банан, высвободившись из рюкзачка, с радостным визгом рванул к старухе и зарылся носом в ее пушистое одеяние. — Банан научит быть свободным Живоглотом.

— А это Репка. Тоже свободный эльф. — Гермиона с облегчением вручила Ломми еще одну правнучку.

С подозрением, но без ненависти зыркнув в ответ, старая эльфиха удалилась, прижимая к себе малышей. Гермиона не без злорадства представила себе переполох, который, без сомнения, ожидал весь эльфийский клан в ближайшие пару дней или недель.

В холле повисла неловкая тишина.

— Ты назвала эльфа Бананом? — спросил Драко с виноватой улыбкой, когда тишина стала совсем невыносимой.

В Гермионе словно что-то оторвалось и взмыло вверх, к собирающимся грозовым тучам, оставив вместо себя легкость и покой.

— Из всех вещей, которые ты мог бы сказать, ты сказал именно эту? — она негромко рассмеялась.

— Прости меня.

— И ты меня.

Драко тихонько взял ее за руку, упершись взглядом в пол.

— Кажется, сейчас будет дождь. Переждешь у нас? А потом мы могли бы…

— Конечно, — перебила Гермиона и легонько сжала его ладонь, а потом шагнула ближе и еще ближе, пока их лбы не соприкоснулись.