Девушка из харчевни (гет)

Когда какой-то маг в длинном темном плаще аппарировал в «Кабанью голову», Панси даже не повернулась. Мало ли кто приперся в трактир, надо будет — позовут, а её ингредиенты дожидаются. Кто-то недовольно ворчит: видите ли ягоды белладонны толчет рядом с хлебом, а вы чего хотели? Тут вам не пятизвездочный отель, за сервисом шуруйте в какой-нибудь ресторан.

Новый посетитель тих, долго сидит в темном углу у стойки, потом заказывает травяной отвар. Его всегда варит сам Аберфорт, напиток получается до того терпкий и горький, что Панси плевалась минут пять, когда с дури ума решила пробовать глоток. А этот в плаще ничего: пьет и даже не морщится, а впрочем, откуда она знает — лицо всё равно капюшоном закрыто. Паркинсон старательно разминает в ступке ягоды — надо сегодня закончить, зелье клиент ждет послезавтра, а у неё ещё ингредиенты не приготовлены.

Уже проходит не час и не два, почти все разошлись. Панси требует расплатиться оставшихся посетителей — два часа ночи, она тоже хочет хоть немного поспать! Мужчина в плаще спокойно выкладывает на стойку галеоны, но не давно забытый блеск золотых монет притягивает взгляд трактирщицы, руки у парня красивые, то есть не то чтобы красивые — притягательные. Жесткие, широкие, с мозолями на ладонях и округлыми косточками на запястьях. Невольно у Панси вспыхивает мысль: каково это прикоснуться губами к этим косточкам, провести по ним языком, кожа, наверное, шершавая и едва заметно сладковатая... Панси роняет сдачу и лезет за ней под стойку. Размечталась! Она, которая и с мужчиной-то никогда не спала, хочет лизать чьи-то запястья. Не спала, потому что в школе себя блюла по правилам семьи, а потом просто как-то не до этого стало. Хотя деньги, конечно, предлагали. Последний, кто предлагал, ушел с котелком пригорелой каши на голове — Аберфорт обещал её прикрыть перед Министерством, если что.

Паркинсон швыряет посетителю сдачу:

— Закрываемся! Поживее, не рассиживайтесь, мне ещё стаканы мыть.

Тот аккуратно собирает монеты, кладет ровной стопочкой их на стойку и едва слышно говорит:

— Это вам, спасибо.

Он направляется к двери, чересчур широкий плащ метет грязный пол. Панси рассеянно хлопает глазами, глядя ему вслед — таких чаевых ей и за полгода не оставляли. Ссыпает монеты в карман и идет закрывать дверь.

Защелкивая тяжелые задвижки на окнах, она слышит не то сдавленный стон, не то хрип, замирает. Ноги немеют от страха, хочется сбежать к себе в спальню под одеяло или хотя бы позвать Аберфорта, но Панси всё же осторожно выглядывает в щелочку: этот странный в плаще упал на землю, сипит, явно пытаясь сдержать крик, и старается встать.

— Что с вами? — наконец жалобно спрашивает Панси, её голос противно дает петуха.

Мужчина с трудом поднимает голову, капюшон падает, но из освещенного трактира лица сидящего в темном дворе не разглядеть.

— Это пройдет, мисс, — наконец, шепчет он и снова заходится в кашле.

Паркинсон хватает стакан с водой и вылетает на порог. Мужчина пьет, его зубы стучат, Панси поддерживает его дрожащую голову. Чёрная мягкость волос, вспышка зелени за стеклами старых очков — Поттер!

Кажется, проходят долгие сто лет прежде, чем истеричный кашель, успокаивается. Поттер пытается отдышаться, его бьет крупная дрожь. Паркинсон сидит рядом на холодной земле. Ей до ужаса, до безумья жалко старого школьного недруга, этого бледного, измученного человека, который сражался за какие-то свои идеалы, который с ослиным упрямством никогда не отступал. А ещё её греет его взгляд: теплый, сочувствующий, несмотря на явную испытываемую им боль. В этом взгляде нет ни капли осуждения, нет обиды или ненависти. Поттер на секунду накрывает её руку своею ладонью — шершавая:

— Спасибо, Панси.

И всё. Встает, шатаясь, кутается в свой нелепый широкий плащ и идет куда-то. Ей снова до ужаса одиноко, и с губ против воли срываются слова:

— Стой! Куда ты в таком состоянии?

Поттер оборачивается, и его губы грустно дрожат в жалкой пародии на улыбку.

— Я не хочу, чтобы меня обвинили в убийстве героя, — последнее слово Паркинсон выплевывает особенно старательно, — только этого мне ещё не хватало.

— И что же делать?

Панси молчит. Комнат свободных нет, но можно скинуть Поттера на руки Аберфорту, пусть у того голова болит за золотого мальчика — за это сокровище нации в дебильном плаще и с огромными глазами.

— Пошли, — и Панси уводит Поттера к себе.

Её комната ненамного изменилась за эти годы. Такая же темная и пустая, ну может более чистая и вместо матраса на полу, большая древняя кровать. Поттер заходит молча, как будто каждый день ночует в дешевых трактирах у мерзких слизеринок, вешает свой плащ на гвоздь, торчащий из стены.

— Ложись.

— Это лишнее, — Поттер качает головой, — я посижу, отдышусь и пойду.

— Живо! — хрипло гаркает Панси.

Она безумно устала, спину ломит, ноги гудят, а он кочевряжится. Поттер чуть поджимает губы, словно пряча усмешку, и послушно занимает краешек кровати, Паркинсон рушится на матрас с другой стороны. Мерлин мой! Она в одной постели с Поттером!

За окном затихает ветер, Панси почти спит, но какое-то напряженное дыханье гриффиндорца выдергивает её из дремы:

— Ты чего никак не уляжешься?

— Я не сплю, — наконец, после очень долгого молчания сухо отвечает Гарри.

— Понятно, — хмыкает Паркинсон и садится, кровать жалобно скрипит, — тебе, что колыбельную спеть?

Приглядевшись к полумраку, она видит, как отрешенные глаза Поттера наполняются чем-то похожим на легкое любопытство:

— А ты можешь?

Панси смущенно откашливается. Она всегда была далеко не такой утонченной и красивой, какой надлежит быть благовоспитанной девушке из высшего общества, она всегда была слишком неграциозной для танцев, но пела она без сомнения лучше всех на факультете. Эх, Нотта бы ещё сюда с гитарой. Молчаливого Тео, чьи пальцы умели выцеловать из струн потрясающую музыку. И густой, хриплый, низкий для женщины голос рождается из темного тумана ночной спальни:

— Любви моей ты боялся зря -

Не так я страшно люблю.

Мне было довольно видеть тебя,

Встречать улыбку твою.

И если ты уходил к другой,

Иль просто был неизвестно где,

Мне было довольно того, что твой

Плащ висел на гвозде.

Когда же, наш мимолетный гость,

Ты умчался, новой судьбы ища,

Мне было довольно того, что гвоздь

Остался после плаща...[1]

Панси видит перед собой теплые улыбки родных, радостные лица друзей, слышит чей-то счастливый смех — она поет впервые со времен Хогвартса. И, когда напуганная этими чувствами, она вдруг замолкает, то понимает, что Поттер спит.

* * *

Рон рассеяно смотрит на свою жену — эту хрустальную Дюймовочку, та спокойно расчесывает свои лучистые волосы перед зеркалом. Габриэль не спрашивает его, где он был прошлой ночью — она доверяет, Габриэль не спорит по поводу его работы, дома и друзей — она понимает, Габриэль непреклонна лишь в одном:

— Я не хочу, чтобы мой ребёнок родился и рос в этой тьме! После войны эта страна словно закостенела, прошу, давай уедем во Францию!

— Но Габи...

Ладонь жены накрывает свой пока ещё плоский животик, тонкая бледно-розовая сорочка дрожит шелком на узких плечах, в глазах искренняя печаль:

— Я пыталась, честно. Несколько лет. Но разве ты не видишь: здесь всё умирает, эти люди по-прежнему живут войной.

— Я не могу бросить Гарри, — Рон с силой откидывается на подушки.

Габриэль присаживается рядом и тихо говорит:

— Но ведь Гермиона вернулась.

— Да, но это... это все так сложно.

— А ты ведь сам хочешь уехать, — с неожиданной проницательностью замечает Габриэль и ложится рядом.

Глядя, как с её маленьких ножек падают домашние атласные туфли, Рон невольно улыбается. Если кто и не дал ему рухнуть в бездну, то это его Габи — его Дюймовочка. Которая ради него приехала в чужую страну, за несколько лет безупречно выучила язык, лишь слегка грассирует порою. Это Габи перевелась из Шарбатона и доучивалась последний год в Хогвартсе, это Габи была с ним бессонными ночами, спасала от кошмаров, это Габи носит его ребенка. Если бы не она, быть бы ему в бездне рядом с Гарри.

— Ты слишком хорошо меня понимаешь, — резко выдыхает Рон и прижимается щекою к мягкой груди.

— Я не хочу сориться, mon ami. Я просто пытаюсь уберечь свою семью.

* * *

Снейп уже закрывает свою лавку, когда на пороге появляется Грейнджер, стремительная, как стрела, коротко остриженные волосы топорщатся задорным ежиком.

— Профессор! Здравствуйте, сэр.

— Я и так не хворал, — цедит зельевар таким голосом, что на стенах, кажется, появляется иней, — во всяком случае, до вашего вторжения.

— Вы не уделите мне пять минут?

Грейнджер ещё более упряма, чем в школе. Она уже сидит на стуле и улыбается. Правда, улыбка чуть косая, а взгляд шальной, но в полумраке и не заметишь этих мелочей. Война всем подретушировала лица, даже тем, кому, казалось бы, не оставила шрамов.

— У вас есть ровно минута, — хлопает ставнями Снейп.

[1] "Девушка из харчевни". Слова и музыка: Новеллы Матвеевой. Автору ближе исполнение этой песни Татьяной Дорониной

http://muzbaron.com/dll/%D0%94%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%BD%D0%B0%20%D0%A2%D0%B0%D1%82%D1%8C%D1%8F%D0%BD%D0%B0%20%D0%94%D0%B5%D0%B2%D1%83%D1%88%D0%BA%D0%B0%20%D0%B8%D0%B7%20%D1%85%D0%B0%D1%80%D1%87%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8