Затуманенный взор (гет)

«Все идет очень неплохо», — подумала Лили Поттер. Особенно если учесть, что она принимает гостей впервые в жизни. Лили удовлетворенно улыбнулась и оглядела гостиную.

С точки зрения правил, в которых Лили была воспитана, вечеринка в Годриковой Лощине выглядела довольно странно. На низеньких кофейных столиках (подарок к свадьбе от родителей) вместо полагающихся сэндвичей, сосисок на шпажках и заварных пирожных теснились тарелки с глазированными тыквенными кексами и многоярусными, качающимися от малейшего колебания воздуха, истекающими синим в оранжевую полоску кремом и украшенными огромными сахарными звездами ломтями тортов. Рядом лежали грудами личи, манго, инжир и гранаты (из их собственной маленькой оранжереи за домом). Еще гостям были поданы булочки под согревающими чарами, масло в виде волшебного замка и сыр такой же причудливой формы. В очаге испускал соблазнительные ароматы котел с деликатесной похлебкой из болотных змей. Похлебку гостям полагалось наливать самостоятельно. Большинство гостей были в мантиях, и почти все — с волшебными палочками. Под ногами собравшихся сновали коты с надменными мордами и время от времени дотрагивались лапами со старательно втянутыми когтями до сидящих на полу гостиной огромных, тяжело дышащих жаб. Все вокруг переливалось и сияло яркими красками, создавая совершенно неповторимую атмосферу, совсем не похожую на ту, что была в родительском доме Лили. Ну, так она навсегда вышла из-под опеки родителей!

Теперь Лили была полноправным членом магического мира: не просто достигшая совершеннолетия обладательница диплома об окончании Хогвартса, но жена наследника одной из старейших чистокровных семей. Тощая рыженькая девочка, которая каждую ночь рыдала в подушку от тоски по старшей сестре и дому и чувствовала себя одинокой и никому не нужной (в огромном замке на далеком, холодном севере не было даже телевизора, чтобы посмотреть «Доктор Кто»), навсегда осталась позади.

И ей впервые удалось зазвать к себе в новый дом члена своей семьи. Не родителей — они проводили отпуск на юге Франции и в любом случае чувствовали себя среди волшебников очень неуверенно, а сестру Петунию. После долгих уговоров, умасливания и даже слёз Петуния согласилась прийти на вечер.

* * *

Она стоит у камина, резко выделяясь среди остальных женщин, наряженных в длинные, развевающиеся мантии. Голубое платье с цветочным узором от Лауры Эшли, жемчужные сережки и тонкая нитка жемчуга на шее, туфли и сумочка в тон платью, светлые волосы уложены в тугой узел на затылке… Все, как полагается — «скромно и со вкусом», но в гостиной Лили Петуния смотрится странно, даже экзотически. Огонь камина отбрасывает блики на ее кожу и волосы, и она улыбается редкой для нее открытой улыбкой молодому человеку в поношенной мантии. Благодаря этой улыбке длинное, лошадиное лицо словно озаряется изнутри, и Лили внезапно осознает, что ее старшая сестра красива. Может, и ей удастся найти себе пару в этом мире… и мечты об общем, разделенном счастье, с которыми Лили покончила, когда ей исполнилось одиннадцать, снова зарождаются в ее груди.

* * *

Сириус Блэк большими шагами пересек комнату, похлопал собеседника Петунии по плечу и прошептал что-то ему на ухо. Тот обернулся, и сердце Лили упало. Она с тоской осознала, что человеком, стершим с лица Петунии вечно недовольное выражение, оказался Ремус Люпин. Единственный мужчина в гостиной, о котором Лили было точно известно: его никогда не заинтересует ее сестра. И другие женщины тоже.

* * *

В гостиной тепло, огонь камина пронизывает жаром сквозь тонкое платье, вокруг оживленные голоса и странные, но приятные запахи… Мужчина рядом с ней рассказывает какую-то историю о школьных годах Лили и не сводит с Петунии взгляда, как будто в жизни не видел никого привлекательнее. Той кажется, что она тает, тает и падает в эти желтые, затуманенные глаза.

— Это все пунш, — говорит она. — В пунш что-то добавили.

— Что добавили? — спрашивает он и придвигается ближе, потому что в гостиной очень шумно.

Она смотрит на него и чувствует, как жар поднимается от груди к шее и лицу.

— Сами знаете, — говорит она. Да, он знает.

* * *

Ремус понимал, что бормочет какую-то чушь, но никак не мог остановиться. Всю свою жизнь он провел среди волшебников (по причинам, связанным с безопасностью, о которых было не принято говорить открыто) и никогда не встречал настоящую магглу. Не переученную и освоившуюся в волшебном мире магглорожденную, как Лили, а настоящую, природную магглу. Всю свою жизнь он считал, что яркие, роскошные мотыльки, которые наполняли гостиную, такие, как сама Лили — это и есть воплощение женской красоты. Сейчас перед ним была ночная бабочка: тихое, легкое, еле слышно шуршащее сумеречное создание. И ее глаза затягивали его все глубже и глубже, с силой почти такой же неодолимой, как Зов Луны (в девятнадцать лет Ремус все еще считал себя поэтом)…

Его похлопали по плечу. Ремус оглянулся и увидел Сириуса.

— Луни, выйди на минутку, — сказал тот. — Флетчер только что вернулся из Тронхейма и говорит, что там назревают неприятности.

С трудом сдерживая раздражение (Неужели нельзя оставить его в покое хотя бы на час? В Тронхейме вечно что-то назревает и никогда не случается!), Ремус извинился перед Петунией, обещал по возвращении принести ей кружку подогретого меда с пряностями и протолкался к выходу.

* * *

Петуния стоит, погрузившись в собственные мысли, когда к ней подходит Лили.

— Петуния, дорогая, — говорит она. — Не могла бы ты выйти со мной на кухню? Я должна кое-что тебе сказать. Это насчет Ремуса.

* * *

На заднем дворе было холодно, а от яркого лунного света у Ремуса разболелась голова. Сириус довольно много выпил и без толку суетился по поводу мелкого норвежского божка, который требовал, чтобы ему снова начали поклоняться по всем полагающимся древним обрядам, угрожая в противном случае перейти на сторону Волдеморта. Поскольку обряды не предполагали ни человеческих жертвоприношений, ни особых мучений животных, Ремус не мог понять, в чем проблема. Но Сириус упорно не закрывал рот. Можно подумать, что побег Флетчера из тюрьмы в разгар метели был чем-то особенным! Да Наземникус с тех пор, как стал совершеннолетним, успел смыться из большинства английских тюрем!

Раздался тяжелый удар, и сразу следом за ним — торопливый стук каблучков по садовой дорожке. С переднего крыльца послышался крик Лили:

— Туни! Не валяй дурака! Что мне было, промолчать? Сама потом скажешь спасибо!

* * *

Но Петуния Эванс уже за калиткой и бежит, бежит без оглядки, пока не оказывается на автобусной остановке. Полчаса она трясется в темноте в ожидании автобуса, а потом рядом притормаживает «БМВ». За рулем сидит высокий, крупный молодой человек. В совершенно неожиданном припадке великодушия (которое он впоследствии припишет рубцам, поданным на ужин сестрицей Мардж), он останавливается, чтобы узнать, что такая приличная молодая девушка делает в пустынном месте в поздний час. Она рассказывает жуткую историю о сексуальных извращенцах и хиппи, затащивших ее в свои трущобы, и ему становится ее жаль. Он закутывает девушку в свое пальто из чистой шерсти, включает обогреватель на полную мощность и делает крюк в пятьдесят миль, чтобы доставить ее до дома. Всю дорогу Петуния сравнивает его спокойное, надежное участие с фальшивым, жестоким блеском дома в Годриковой Лощине. Ну, а остальное известно.

* * *

Ремус не поверил своим глазам. Первая девушка за многие месяцы, которая действительно проявила к нему интерес, и Лили ее отпугнула. Что на нее нашло?

Оставив Сириуса бормотать что-то невнятное о бронзовых ножах и каменных жертвенниках, он подошел к Лили, набрал воздуха в легкие…

Она не дала ему открыть рот.

— Не беспокойся, Ремус, — сказала она с лукавой улыбкой. — Больше она к тебе приставать не будет.

— Приставать? — переспросил он. — С чего ты решила? Твоя сестра — самая очаровательная девушка…

— Знаю, знаю, — опять перебила Лили, — и ты голову сломал, как поделикатнее от нее отделаться. Ну, не беспокойся, я все уладила. Я не хочу, чтобы она разыгрывала дурочку, когда ей ничего не светит. Знаешь, несмотря на свой вечно задранный нос, она в душе очень ранима. И я должна была ей сказать — я же ее сестра.

Ремус оцепенел.

— Понимаю, — сказал он с холодной вежливостью (потому что иначе завопил бы от ярости). — Оборотень в семье никому не нужен. Вполне понимаю. Пожалуйста, извини, что позволил себе…

Лили хихикнула.

— Ох, Ремус, ты такой смешной! Ты что, считаешь, я — слепая? Насчет оборотня я Петунии слова бы не сказала — кого это волнует? Нет, это насчет вас с Сириусом.

Ремус тупо посмотрел на Лили. Это из-за каких же их школьных проказ милая девушка бросилась из дома в слезах? Еще если бы она была хогвартским старостой… А так он ничего не мог понять.

— Я знаю, тебе не нравится, когда об этом говорят, — продолжала Лили. — Но, пойми — мы, женщины, в курсе. И потом, можно подумать, мы живем в эпоху Везучки Венделины! Мне всегда казалось, что это так романтично: он ради тебя бросил семью и все такое… и вы так подходите друг другу.

Ремус ахнул.

— Ты что, считаешь, — начал он медленно, — что мы с Сириусом любовники?

Лили сочувственно посмотрела на него.

— Ладно притворяться, Ремус, — сказала она с насмешливой серьезностью. — Я тебя с одиннадцати лет знаю. Вы живете вместе уже несколько лет…

— Что? Нет… Конечно, нет…

Ремус был так потрясен, что с трудом подбирал слова.

— Да ничего между нами нет, Лили. В нашей квартире две спальни. И диван для Питера, если он остается на воскресенье. Кстати, я и с твоим мужем много лет спал рядом — так что, нас тоже считать любовниками? Это просто нелепо!

— Можно подумать, дело только в этом, — не без раздражения возразила Лили, обидевшись, что Ремус не оценил ее проницательности и чуткости. — Вы подхватываете фразы друг друга…

— Ничего подобного…

— Подхватываете, подхватываете. Ты просто себя не слышишь. И все время друг друга трогаете.

— Сириус всех вокруг трогает. По-дружески — привычка у него такая. Мне что, давать ему в зубы каждый раз, когда он хлопает меня по спине?

— Вы вечно препираетесь как старая супружеская пара… вы подхватываете фразы друг друга… вы постоянно друг на друга пялитесь…

— Ты с ума сошла!

— … ведете себя, как пара голубков… таких типичных голубков…

— Лили, откуда тебе знать про голубков? Ты же из Истбурна!

— Из Галифакса! И у вас даже анимагические формы совпадают: всегда можно вместе повыть на луну и все такое… и потом, волк и собака, сам понимаешь… они же легко могут…

Лили хихикнула и, залившись краской, опустила глаза.

Ремус чуть не задохнулся от отвращения.

— Ты что? Ты хоть знаешь, что собаки делают с волками? Догоняют стаей и рвут на части. И как тебе такая мерзость в голову пришла? Ты сама стала бы… стала делать это с шимпанзе? Красивым самцом-шимпанзе? Потому что это примерно то же самое!

Лили поморщилась.

— Перестань говорить гадости. И не понимаю, чего ты стыдишься — это так романтично!

Джеймс просунул голову в дверь.

— Ремус, ты что, дразнишь мою жену? — жизнерадостно поинтересовался он.

Ремус нахмурился.

— Да нет, — сказал он. — Это твоя жена постаралась, чтобы самая милая девушка, какую я встречал, не захотела иметь со мной ничего общего. Никогда и ни за что. Ну ладно, мне пора. Я пошел домой.

Он повернулся, вышел из сада и направился через поля к ближайшему пункту аппарации.

* * *

В спешке Ремус забывает в доме Поттеров свой плащ. До Лондона он добирается, промерзнув до костей. Из-за простуды Обращение проходит еще тяжелее и мучительнее, чем обычно, и когда полнолуние кончается, Ремус лежит в горячке. Сириус отправился улаживать тронхеймские неприятности, и к моменту, когда в доме появляется смущенная и раскаивающаяся Лили, у Ремуса уже сильнейшая кружаная пневмония. Она навещает его каждый день с питательными бульонами и желе. Вскоре он поправляется, но по-прежнему держится с ней холодно и официально.

Встав с постели, Ремус раздобывает у Лили адрес ее родителей, одалживает у Джеймса приличный маггловский костюм и отправляется с визитом. Дверь открывает отец Лили — пожилой человек и кардигане и рубашке со стоячим воротничком. Он сообщает, что Петуния в Брайтоне на выставке «Идеальная кухня». Вместе со своим кавалером — у нее новый кавалер, очень славный молодой человек, работающий на фирме, производящей сверла. Когда он понимает, кто такой Ремус, его тон становится ледяным, и он наотрез отказывается передать записку.

* * *

Теперь Ремус и с Сириусом стал вести себя настороженно. Насчет него Лили ошиблась — еще как ошиблась! — но вот как насчет Сириуса? Он начал избегать его прикосновений. Конечно, Сириус заметил и обиделся. Пусть обижается, Ремус не собирается объяснять, в чем дело. Лучше умереть!

* * *

Вернувшись из Тронхейма, Сириус заметил, что с Ремусом что-то случилось: тот стал виновато отводить глаза, избегать прикосновений, и частенько погружался в задумчивость, глядя в никуда отсутствующим взглядом.

Что-то произошло. Сириус вырос среди темных колдунов, и ему кажется, что он узнает знаки. Он решает, что стоит понаблюдать…

* * *

Питер бывает в Лондоне все реже — у него появились собственные тайные дела. Но он сразу видит, что в маленькой квартирке в Патни что-то не в порядке. В воздухе просто висят напряжение, обида и боль.

Он всегда умел чувствовать чужую слабость, а его новый Повелитель научил его, как обратить ее себе на пользу. Медленно, терпеливо, так, что даже его самые близкие друзья не замечают, Питер делает первый шаг.