Шерлок Холмс и Реликвия Рэйвенкло (джен)

— Надо признать, Стеббинс, — заметил я, когда, оставшись вчетвером, мы брели в мягком полуденном свете по поросшему травой склону к замку, — что у вашего любимца отличный нюх. Выследить человека, бежавшего четыре дня назад в разгар бури, — я бы не поверил этому, если бы не видел собственными глазами!

— Что вы, Ватсон, — сказал Холмс, пребывавший в отличном настроении. — Портос — славный пес (верно, песик?), но вы приписываете ему заслуги, которых у него быть не может. То, что, по вашему предположению, он сделал, недоступно ни одному животному, ни обычному, ни колдовскому. Плащ принадлежал не Изингволду, а Гойлу. Да, у того были самые лучшие намерения, и, возможно, он твердо решил вести честную жизнь, но при всем при том остается изрядным тупицей. Бросив вчера свой нелепый вызов, он только привлек мое внимание. Ему надо было тихо держаться в стороне, с учетом того, что наша последняя встреча завершилась для него скамьей подсудимых. Стало ясно как день, что он укрывает беглеца, и поскольку прежними сообщниками Гойла были самые обычные, простые и незамысловатые лондонские воры, которые вряд ли могли бы проникнуть в такую школу незамеченными, этим беглецом мог быть только один человек. Гойл всегда безалаберно относился к собственным вещам (что и послужило причиной его ареста), так что раздобыть его плащ не составило никакого труда.

— Все равно ты молодчина, Портос, правда ведь? — сказал Стеббинс, ласково потрепав бигля по ушам. — Мне кажется, что Гойл — тоже молодчина, что помог старине Годфри. И он еще может исправиться!

— Мне хотелось бы понять, мистер Холмс, — вступила в беседу мисс Хоукс, — почему вы оставили Реликвию Годфри, после всех усилий, которые приложили, чтобы найти книгу?

— Реликвия вернется в Хогвартс в должное время, в этом вы можете быть уверены, — отвечал мой друг. — Просто немного более сложным путем. Это для того, чтобы обеспечить безопасность невинному человеку. Думаю, мисс Хоукс, у вас не найдется на это возражений?

— Отнюдь нет, — сказала мисс Хоукс, заливаясь прелестным румянцем.

— А что хотелось бы понять мне, — перебил их я, — это кто стоял, закутавшись в плащ с капюшоном, на пороге Хранилища. Это наверняка был преступник! Кто бы это мог быть? Мы еще не успели поговорить с несколькими преподавателями, и есть старшие ученики. А как насчет загадочного отъезда профессора Лливеллин? Ее отсутствие в такое время выглядит подозрительно. Уж не она ли всему виной?

К моему удивлению, Холмс, мисс Хоукс и Стеббинс дружно разразились смехом.

— Да уж, Ватсон!— сказал мой друг, вытирая слезы веселья. — Надо быть внимательнее! Профессор Лливеллин — пожилая дама утонченных привычек и знатного происхождения (не то чтобы это само по себе было гарантией честности). В Хогвартсе у нее репутация миротворца, она страдает астмой, значительно ниже среднего роста, преподает то, что в этой школе считается классическими языками*, и возвращается сегодня после пяти дней отсутствия, связанного с похоронами внука, на которого напал дикий зверь.

— Вот как? — возразил я, чувствуя себя задетым. — И вы сделали такие выводы благодаря пришедшей в негодность перочистке или потерянной домашней туфле? Или же вы проникли в кабинет бедняжки, пока наши хозяева были чем-то заняты?

— Ничего подобного,— невозмутимо ответил Холмс. — Я просто ознакомился с выпуском «Ежедневного пророка». Это колдовская газета, и в ней, как в любой газете, есть столбец некрологов. Он и послужил бесценным источником информации. Что касается остального, то Нельсон Люкас из Рэйвенкло увлекается фотографией и сделал несколько превосходных портретов. Ну, и конечно, мне помогли разговоры за чаем со студентами этого колледжа. Если вернуться к вашему первоначальному вопросу, то да, мне известно, кто преступник. То, как именно он будет изобличен, зависит от итогов моей следующей встречи с профессором Блэком, но изобличен он будет — даю вам в этом мое слово. А теперь поторопимся. Скоро обед, и неприлично заставлять директора ждать, когда у него столько забот. Вперед и вверх, друзья мои! Excelsior!**

И с этими словами он решительно зашагал вверх по холму к замку.

* * *

Мы прибыли в замок буквально за пять минут до обеда. Стеббинс и мисс Хоукс бросились к веренице студентов, которая стояла у входа в Главный зал, а мы с Холмсом прошли в учительскую, где преподаватели имели обыкновение пить предобеденный шерри.

В дверях мы столкнулись с разъяренным Финеасом Найджелусом Блэком, сжимавшим в руке цепочку для часов.

— Опаздываете, мистер Холмс, — бросил тот ледяным тоном. — Уповаю, у вас есть хорошие новости, способные искупить вашу медлительность. Вы нашли Реликвию?

Холмс задумчиво посмотрел на директора. Финеас Найджелус Блэк нахмурился еще сильнее.

— Можно сказать и так, — в конце концов ответил Холмс. — То есть я нашел юного Годфри Изингволда. Вас, конечно же, порадует сообщение, что он в полной безопасности и не страдает ни от чего худшего, чем тяжелый случай ветрянки. Вероятно, ему понадобится немало времени, чтобы в домашних условиях оправиться от всего пережитого, но я не сомневаюсь в его полном выздоровлении. И хотя час поздний, я настоятельно просил бы вас, директор, о беседе с глазу на глаз по предмету, имеющему неотложную важность.

— Об этом не может быть и речи! — рявкнул Блэк. — Я очень недоволен, мистер Холмс. Я поступил вопреки своим принципам, наняв вас для розысков Реликвии, и хотя в вашем распоряжении были все средства, вы провалились. Очевидно, слухи о ваших способностях сильно преувеличены. Короче говоря, я не имею ни малейшего намерения дальше вам потакать. Сэр, в это время в Хогвартсе принято приступать к еде, и не вижу никаких резонов ради вашего удобства отказываться от освященного веками обычая. Если вам нужно обсудить со мной какую-то незначительную проблему, вы можете подождать до завтрашнего утра, когда у меня выдастся свободная минута.

— Профессор Блэк, — с необычайной серьезностью произнес Холмс, — Поверьте, что просьба далась мне нелегко. Нам необходимо поговорить, если вы хотите предотвратить большой публичный скандал. Еще раз повторю: не удостоите ли вы меня беседой с глазу на глаз?

— Увидимся завтра в десять, — последовал холодный ответ. — Это все.

— Хорошо, — пожал плечами мой друг. — Тогда пусть все идет своим путем. Я сделал все, что мог. Пойдемте, Ватсон, мы еще успеем выпить по бокалу шерри перед обедом: часы директора спешат на две с половиной минуты. Подозреваю, что он перекрутил пружину.

С этими словами Холмс прошел мимо директора в учительскую. Я последовал за ним, отметив, что разговор в дверях не остался незамеченным другими преподавателями и что Блэк вздрогнул и отступил в сторону, когда мой друг задел его, перешагивая через порог.

* * *

Несмотря на превосходное хогвартское шерри, за которым последовали суп из бычьих хвостов и припущенный лосось, еда не доставила мне удовольствия. Холмс при первом же ударе обеденного гонга присоединился к Биннсу, выражая горячий интерес по поводу их предыдущей беседы, чем привел этого занудного молодого педанта в оцепенение. Впрочем, тот был только счастлив снабдить Холмса сведениями, которые бы представляли хоть какую-то пользу. Я оказался на дальнем конце стола, обуреваемый самыми мрачными предчувствиями. Их не могли рассеять отменная еда и шум дружеских голосов: я помнил, что среди нас скрывается коварный чаровник. Судя по выражению лица сидевшего напротив меня Уизелби, он разделял мои опасения. Он едва притронулся к еде и в молчаливом беспокойстве постукивал пальцами по столу.

Рядом со мной оказалась профессор Лливеллин, пухлая пожилая дама в глубоком трауре, с добрым, краснощеким лицом и ямочками на щеках, свидетельствующими, что она создана скорее для радости, чем для горя. Хотя пережитая трагедия все еще на ней сказывалась (когда я принес свои соболезнования, глаза ее наполнились слезами), она вскоре взяла себя в руки и любезно поблагодарила нас с Холмсом за усилия, предпринятые для поиска ее ученика. Потребовалось всего несколько минут, чтобы доказать, что разговоры об ее популярности не были преувеличены: побеседовав с ней, Уизелби перестал хмуриться, О’Коннелл впервые на моей памяти расслабился, и даже директор снизошел до того, чтобы по-дружески обратиться к «дорогой кузине Риченде», причем на его суровом лице проступила светская улыбка.

Внезапно в шум разговора врезался громкий голос Холмса.

— Мой дорогой Биннс, никто не мог бы объяснить суть этого заклятия с большей ясностью, — говорил тот. — Все дело во мне. У меня нет никакого опыта в таких вопросах, и я просто не понимаю, о чем идет речь. Могу я попросить вас оказать мне любезность и показать мне его на практике?

— Показать на практике? — неуверенно переспросил Биннс своим шелестящим голосом. — Ну, это конечно, не по обычаю, но, возможно… вы действительно считаете, что это поможет?

— Совершенно уверен, — решительно заявил мой друг. — Достаточно одного практического примера, и все ваши доводы предстанут перед моими глазами как живые. Подумайте сами: от такого могучего колдуна, как вы, это потребует совсем небольших усилий.

— Все это верно, — отвечал Биннс, каждая черта которого выражала колебания и неуверенность, — но для заклятия, о котором мы говорим, нужна вторая палочка…

— Пусть это вас не беспокоит, — торопливо сказал Холмс. — Видите, я прихватил палочку с собой — я наткнулся на нее в процессе расследования. Окажите мне честь, мой славный друг, и продемонстрируйте заклятье. Убежден, дальнейшие объяснения не потребуются.

С этими словами он извлек из кармана фрака короткий жезл слоновой кости и передал его Биннсу, который взяв его в левую руку, вытащил собственную палочку и направил их друг на друга.

В тот самый миг, когда Биннс взмахнул палочкой и выговорил слова «Приори Инкантатем», Финеас Найджелус Блэк вскочил на ноги с криком:

— Моя палочка! Негодяй, вы украли мою палочку!

В Большом зале воцарилась полная тишина — все глаза были направлены на преподавательский стол и светлую палочку, зажатую в дрожащей руке Биннса. Из нее вырвался сноп желтых искр и бесследно растворился в воздухе, затем послышалась музыка и появились разноцветные огни. На секунду показалось, что больше ничего не произойдет, но затем из кончика палочки начал струиться туман, который становился все ярче и плотнее и постепенно превращался в человеческую фигуру. Она приобретала все более знакомые очертания, и я увидел Годфри Изингволда со странной бессмысленной улыбкой на серьезном молодом лице, поднимающегося по лестнице, которая вела в Хранилище Реликвии. Чем выше он поднимался, тем неохотнее двигался, и улыбка на его лице становилась все более неестественной и застывшей. Несколько раз он пытался повернуть назад, но каждый раз его охватывал белый свет, и, замерев и содрогнувшись, он продолжал свой путь. К моменту, когда он достиг двери Хранилища, свет, отбрасываемый его призрачной фигурой, затмил свечи в зале. Когда мальчик приблизился к сундуку, в котором хранилась Реликвия, борьба снова возобновилась, и тело охватила белая вспышка такой силы, что больно было смотреть. По лицу юноши струился пот. Он взял в руку лом и дважды поднес его к замку, но дважды возобладал над собой, и оставил только небольшие вмятины. В третий раз он не сумел с собой справиться, и, рыдая от отчаяния, изо всех сил ударил ломом по замку. Замок подался, и через секунду Реликвия была в руках Годфри. Мучимый раскаянием, юноша бросил свою палочку на пол. Должно быть, в этот момент он последним усилием воли сумел разорвать чары, наложенные проклятием, потому что туманная фигура распалась на сверкающие осколки. Стало темно и тихо.

Тишина была прервана звучным басом профессора Драммонда, вскочившего на ноги в вихре подливы и приборов.

— Вы мерзкая свинья, Блэк! — прорычал Драммонд, багровый от праведного гнева. — Использовать Империус против беззащитного ученика! За это вас отправят в Азкабан, негодяй, или мое имя не Энобарб Драммонд!

— Бедняжка Годфри… Империус… он же еще ребенок! — ахнула бледная как смерть профессор Бленкинсоп. — Стыдитесь, сэр, стыдитесь!

— Подождите, Драммонд, любезный мой друг, — вмешался профессор О’Коннелл, успокаивающе поглаживая того по руке. — Pas devant les enfants**, профессор Бленкинсоп! Профессор Блэк должен многое нам объяснить, — он сурово посмотрел на директора, который ответил ему невозмутимым взглядом, — но мы не должны допускать, чтобы ситуация вышла из-под контроля. Предлагаю перейти в учительскую и выслушать его оправдания в узком кругу — если такому поведению могут быть оправдания.

— Не вижу никаких оснований оправдываться, тем более в случае вопиющего нарушения субординации, — сказал Блэк, лицо и голос которого казались высеченными из камня, — но раз вы настаиваете, я покину зал.

С этими словами он завернулся в мантию и вылетел из зала.

Преподаватели последовали за ним.

За нашими спинами Большой зал взорвался негодующими криками.

Примечания:

*В закрытых частных школах в обязательном порядке преподавали т.н. «классические языки», т.е. латынь и древнегреческий. Собственно, именно знание этих языков отличало выпускника частной школы от выпускников гораздо менее престижных государственных школ. В Хогвартсе, скорее всего, роль классических языков выполняли Руны.

**«Excelsior!» («Вперед и вверх!»), стихотворение Г. Лонгфелло, широко применявшееся при воспитании юношества.

**«Pas devant les enfants!» — «Не при детях!» (франц.)