Поезд уже ушел? (гет)

В «Крокодиле Данди» почти никого нет, здесь полутьма и Кайли Миноуг из музыкального автомата. Ретро-стиль, запах сигаретного дыма, местное вино со скачущим кенгуру на этикетке и оригинальным названием, более приличествующем коктейлям. «Yellow tail».

— Еще один «хвост», — Гермиона постукивает ногтем по стеклу и поглядывает на юнца, забившегося в угол.

Бармен улыбается ей, неодобрительно хмурится в сторону юноши, выполняет заказ и снова оживленно стучит по клавиатуре.

Тут нечего ловить, надо было идти в другое место, если так уж хотелось приключений. Гермиона, щурясь, смотрит на светловолосого мальчика, битый час медитирующего над кружкой с пивом, и загадывает: если не подойдет до тех пор, пока она допьет бокал, она отправится в номер одна.

Как всякая благопристойная жена и достойная мать. Англичанки вам не кошки в течке — при этой мысли Гермиона сардонически усмехается. Grin like a Cheshire cat.

Улыбка Чеширского кота делает свое дело. Молодой человек встает, нерешительно приближается к стойке и, пряча глаза, спрашивает хрипло:

— Вы не подскажете… который час?

Детям пора идти баиньки. А для взрослых начинается самое интересное. Ночные приключения Гарун-аль-Рашида, зайчик. Или тысяча вторая ночь Шехерезады, если верить в сказки.

Номер в мини-отеле стандартный, безликий, стенки картонные: вчера Гермиону разбудили скрип кровати и вздохи. Она слушала, как парочка в соседнем номере занимается любовью, и ожесточенно терла себя пальцами. Какого черта? Ей тридцать три, она в командировке, и в Сиднее ее никто не знает. Почему б и не загасить огонь в чреслах? За три десятка лет плотски познать всего одного мужчину, мужа… по нынешним временам даже смешно. Перед завтраком она сняла кольцо и положила его в сумочку.

— Сок, кофе? — «пиво, виски», договаривает Гермиона про себя.

В ее планы не входит спаивание молодых австралийцев. Всего-навсего их растление — она сдерживает нервный смешок.

Мальчик отказывается, качает головой, у него нежная гладкая кожа, детское лицо и взрослое тело.

Гермиона дает им обоим время раздумать:

— Располагайся, я пока в душ, — сумочку она предусмотрительно захватывает с собой.

Вода долго нагревается, но Гермиона никуда не спешит. Она стоит за раздвижными пластиковыми дверцами, ежится, глядя на бежевый кафель, и думает. Ее не волнует мальчик; раз его пустили в заведение, где подают спиртное, он совершеннолетний. Хотя пару лет он себе явно прибавил… похоже, еще девственник, сегодня впервые опробует свой краник в деле.

Ее не волнует собственное поведение, измена казалась трагедией в двадцать, а ей уже на добрый десяток лет больше. Весной отмечали пятнадцатилетие Победы… боже, этот мальчишка в те годы еще писался в штаны. А она уже спала в палатке, ела полусырую рыбу, танцевала с Гарри под Ника Кейва и думала, что до девятнадцати, возможно, не доживет.

О дети, заставьте вас услышать, старайтесь от души…

Гермиона придирчиво изучает свое отражение в зеркале. Грудь упругая, живот без растяжек, спасибо чудесной колдомедицине; она пригодна для большого секса. Кожа не так хороша, как в восемнадцать, бедра потеряли былую форму, под глазами есть тонкие, почти незаметные морщинки, но для одноразовой встречи с быстрым перепихом сойдет.

Завернувшись в большое белое полотенце, Гермиона выходит из ванной и гасит в номере свет.

— Выключай телевизор, — решительно говорит она юнцу, сидящему на ее кровати.

Как она и предполагала, он ничего не умеет. Лезет с поцелуями, она отворачивается и гладит его тело, уверенно спускаясь вниз. Его член в ладони ощущается совсем не так, как пенис Рона. Можно приласкать мальчика губами, но она боится, что он перевозбудится и спустит, так и не побывав в ней.

Достав презерватив — упаковку приходится рвать минуту, не меньше — она помогает мальчишке подготовиться к соитию. Беременность, ее прерывание — это все лишнее. Он тыкается губами ей в грудь, смешной, как слепой щенок, неумело наваливается сверху.

— Давай, Марк, — шепчет она, широко разводя бедра, направляя его рукой.

Он глухо постанывает, очутившись внутри, замирает, пряча лицо в сгибе ее плеча. Пара движений, и все. Невнятное мычание, конвульсии и вздохи.

— Извини, — говорит он, обретая дар речи.

Гермиона поглаживает его по мокрой спине и улыбается в темноте.

Девственник и педофилка. Совсем не так сладко, как в эротических фантазиях: «опытная женщина лишает мальчика невинности».

— Ты замужем? — не мальчик теперь, но муж горит исследовательским пылом.

У магглов это приличный вопрос, их брачный возраст давно отодвинулся к тридцати. Гермионе по любым меркам стесняться нечего — за плечами пятнадцать лет брака.

— Если б я его убила тогда, я бы уже отсидела. Шучу, — поясняет Гермиона в ошарашенную тишину. — Он хороший. Правда, славный.

— Обрыдший быт? — спрашивает Марк тоном семейного психолога. — Я заметил у тебя на пальце след от кольца.

— Глазастый, — смеется Гермиона. — Сок будешь?

Post coitum omne animal triste — после соития каждая тварь тоскует. Печали она не ощущала, только пустоту.

До утра Марка хватило еще на два раза, и пустота заполнилась чем-то не праздничным и ярким, но необходимым. Гермиона чувствовала себя цельной, собранной, освобожденной и живой.

Марк спал, тонко сопя, а она лежала рядом с ним в смятой постели и вспоминала зиму, когда ей было восемнадцать. Та Гермиона, тонкая, звонкая, вдохновенная, горящая, готовая умереть в любой день, казалась героиней из сказок барда Биддля. Нынешняя Гермиона, красивая, цепкая, успешная, деловая, довольно и сыто улыбалась, нежась под одеялом после бурной, но не такой уж выдающейся ночи.

А Гермиона между ними, потерянная в годах Гермиона, бродила призраком среди голых черных деревьев.

Руку бы протянуть, позвать — он и не подумал бы ей отказать тогда.

Поезд, ну подожди!

Я был слеп, но сейчас я прозрел.

Есть ли еще свободное место?

В те дни она побоялась отдаться ему; трахаться в палатке под вой ветра — не для правильных девочек. У нее был парень, у него — девушка. И Джинни считалась ее подругой.

Гермиона Джин Грейнджер не могла так поступить. Гарри мог упасть в руки спелым яблоком, ей достаточно было поманить. Но зимняя Гермиона не знала своей силы, а зимнего Гарри Поттера больше не было.

Свет фар вползал в комнату, словно смутное сожаление, отсветы, отзвуки настоящей жизни, другой, праздничной, карнавальной, шалой, полной приключений и страстей.

Почему она ему не отдалась?! У нее было бы хоть одно стоящее воспоминание.

Поезд, подожди!

Я был скован, но теперь я свободен,

Сколько ж мне пришлось претерпеть

До того, как я сумел освободиться.

— Это всего лишь нашептывания старости, — негромко сказала Гермиона. — У меня кризис. И осень. Я справлюсь. Я сильная…

Утром она еле спровадила счастливого и оттого назойливого, как разыгравшийся щенок, Марка и убрала косметическими чарами круги под глазами. Из зеркала на нее смотрела еще молодая, пока аппетитная и дееспособная тридцатилетняя (спасибо косметологическим зельям) женщина, холеная, немного растерянная, но сильная и способная завернуть любого дракона ковром.

— Побольше витаминов и прогулок на свежем воздухе, — вынесла вердикт Гермиона, достав кольцо и надев его на безымянный палец.

Поезд, подожди!

Мы запрыгиваем на подножку.

Ты отправляешься в сказку?

Туда, где все счастливы и веселы,

И где жизнь оправдывает самые смелые надежды.

В затерянном королевстве Гермиона и Гарри кружились в медленном танце. Снежок присыпал их палатку, превращая зимний лес в белые чертоги.

Гермиона Уизли сдала на ресепшне ключ и вышла под моросящий дождь. Ее командировка в Австралию закончилась.

fin

Знаменитый танец Гарри и Гермионы http://youtu.be/htnz4Kxu83Q