Пернатый сводник (гет)

Гарри, спрятав лицо под козырьком бейсболки, быстрым шагом шел по улице, стараясь быть как можно более незаметным. И хоть он уже давно был за пределами магического Лондона, все равно ему казалось, что сейчас из-за очередного угла выскочит какой-нибудь настырный волшебник (или волшебница) — от шести до восьмидесяти двух включительно — и полчаса будет распинаться, как же он благодарен Гарри Поттеру за все. А в конце своей речи обязательно попросит расписаться на задрипанном клочке бумаги или, того хуже, на ладони. Гарри лишь фыркал про себя, гадая, моют ли потом руки эти уникумы, но держал свои вопросы при себе. Лишь нацеплял улыбку, слушая пафосные благодарности и изо всех сил сдерживая раздражение.

Каждый день, стоило ему выйти из дома, к нему прицеплялся какой-нибудь «фанат» и вытряхивал из него всю душу. Нет, Гарри не был совсем уж эгоистом и понимал, что людям почти жизненно необходимо высказать ему свое почтение за спасение мира, но прошло уже больше двух лет, а они все не успокаивались. И, надо сказать, это уже неимоверно раздражало. Но не ходить же всюду в мантии-невидимке, в конце-то концов. Даже во времена Волдеморта такого не было.

Именно поэтому он спешил побыстрее дойти до дома Гермионы до того, как его снова кто-нибудь остановит. И вряд ли маглы заинтересовались бы его персоной, но рисковать Гарри не хотел, мало ли. Здесь вполне могут ошиваться «фанаты» Гермионы, которые не прочь получить и его автограф. Словно он был Локонсом или что-то типа того. Гарри еще раз проклял себя за решение дойти пешком.

И лишь когда он закрыл за собой кованые ворота, Гарри смог вздохнуть с облегчением. Сняв надоевшую бейсболку и запихав ее в пакет, Гарри позвонил в звонок и принялся ждать. Меньше чем через полминуты дверь распахнулась, и на пороге появилась Гермиона, одетая в джинсы и футболку. Гарри опустил взгляд, разглядывая ее огромные домашние тапочки в виде пушистых кроликов, и усмехнулся.

― Привет, ― ослепительно улыбнулась Гермиона и посторонилась, пропуская друга в дом.

Еще раз на всякий случай оглянувшись, Гарри переступил через порог.

― Привет, ― улыбнулся он в ответ и, не дожидаясь разрешения, снял ветровку и повесил ее на крючок. ― Пока шел до тебя, думал, взорвусь.

Гермиона подняла брови и, картинно вздохнув, понимающе ухмыльнулась.

― Достали? Меня тоже.

― Тяжела жизнь героев, ― с сарказмом изрек Гарри и с выжиданием уставился на Гермиону. ― Ну, что?

― Прямо с порога? ― Гермиона покачала головой с видом «ну ты и дурак». ― И что тебе дома не сидится, я сама бы справилась. Мне как-то неудобно.

Гарри прикинулся оскорбленным до глубины души.

― Не вижу тут ничего неудобного.

― Просто никто такого желания ни разу не изъявлял.

― Ну еще бы, мы твой день рождения празднуем у тебя дома только второй раз. Был бы повод, я бы и раньше так приперся.

― Идиот, ― вздохнула Гермиона, всеми силами стараясь скрыть свое смущение. ― Ты пока посиди в гостиной, я тебя позову.

Проводив подругу взглядом, Гарри направился в гостиную, куда его почти что выгнали. Усевшись на диван, он принялся разглядывать комнату, хотя ничего нового тут для него не было. После войны он стал частенько бывать у Гермионы дома, заходя, например, на чай по воскресеньям. Ее родители всегда были рады его видеть, и он даже пытался позвать их к себе в ответ, но те почему-то всегда отказывались. А так как он жил один, то мог бы принимать гостей круглосуточно. Но кроме Рона, Гермионы и некоторых школьных друзей к нему почти никто и не заходил. Ну, Гарри знал, что дай только разрешение, к нему повалят толпы людей, но только с одной целью, которая бесила его до тошноты. Так что такое уединение его очень даже устраивало, потому что дом был единственным местом, где он не подвергался налету волшебников.

― Может, все-таки передумаешь, пока не поздно? ― прокричали ему откуда-то со второго этажа.

― Имениннице не положено пахать в свой день рождения, ― проорал он в ответ, ― поэтому я остаюсь. К тому же ты знаешь, как сильно я люблю трудиться...

Он словно бы услышал саркастическое фырканье Гермионы, но промолчал. По правде говоря, он и сам не знал, что на него нашло, но когда Гермиона при их встрече начала расписывать планы того, что ей нужно сделать для празднования дня рождения, Гарри невзначай бросил, что мог бы ей помочь. Гермиона тогда вытаращила на него глаза, и Гарри, больше для развлечения, так как Гермиона бы вряд ли на такое согласилась, принялся описывать ей свои аргументы.

В красках рассказав, как он умеет готовить (ну, если сильно захочет), пожаловавшись на то, что делать ему все равно нечего, а Кингсли, если хорошо попросить, даст ему внеплановый выходной, Гарри ждал, что Гермиона покрутит пальцем у виска и пошлет его на все четыре стороны. Поэтому когда она внезапно начала что-то в смущении бормотать о том, что «было бы неплохо», сначала повергло Гарри в ступор, но потом он спохватился и клятвенно ее заверил, что от своих слов не отказывается и рад будет помочь.

Родители Гермионы на пару месяцев укатили во Флориду, поэтому дом был в полном ее распоряжении, и Гермиона собиралась позвать еще нескольких их бывших однокурсников из Хогвартса. Понятие «несколько» включало почти четверть их курса, и Гарри оставалось лишь удивляться тому, что накатило на подругу. Именно поэтому он и предложил свою помощь, впрочем, не надеясь на согласие, ведь в одиночку сотворить банкет на кучу человек было бы проблематично. Ну, можно было бы на крайний случай просто заказать еду или помочь себе заклинаниями, но Гермиона была не из тех, кто ищет легких путей, и на это всегда отвечала категорическим отказом.

Так что сейчас их ждал целый день среди продуктов, ножей, разделочных досок и плиты. И это было определенно лучше, чем пахать в Аврорате как проклятый.

― Готов? ― в комнате появилась Гермиона, что-то держа в руках. Это «что-то» при близком рассмотрении оказалось фартуком, усыпанным зелеными зайчиками с совершенно безумными, нетрезвыми мордами, и Гарри подавил в себе желание расхохотаться.

― Всегда готов, капитан, ― выдал он, с каким-то содроганием принимая фартук. ― И зайчики, я вижу, совсем готовы.

Гермиона, засмеявшись, стукнула его по плечу и толкнула по направлению к кухне.

* * *

Гарри потерял счет часам, которые они провели с Гермионой, носясь между плитой и столом, но, без сомнения, это было довольно весело. Даже слишком весело для тех, кто записался в бестолковые шеф-повара. И хоть ситуация не очень к этому располагала, Гарри даже успел показать целый кукольный театр, состоящий из помидора, огурца и морковки, который сам окрестил как «Бешеные овощи». Они с Гермионой брызгались друг на друга водой, кидались оливками и ржали как ненормальные. Закончили готовку они в совершенно растрепанном и не очень адекватном состоянии, зато довольные как два кота, объевшиеся сметаны. Кстати, сметаной они успели обмазать друг друга чуть ли не по уши. Тетя Петунья всегда говорила, что с едой играть нельзя и вообще готовка — дело серьезное, тем более для торжества, но это совершенно вылетело у Гарри из головы. Зато он отлично провел время и даже веселился, вытаскивая из волос макаронину, — сказал, что не прочь повторить на следующий год. Гермиона лишь сделала вид, что ужаснулась, и неистово замотала головой, сообщив, что еще одного такого бедлама ее кухня не выдержит.

Вспомнить хотя бы то, как долго и со вкусом они месили тесто для пирога, а потом походили на двух Касперов и хохотали почти до слез.

К семи часам огромный стол, перенесенный заклинанием в гостиную, уже ломился от приготовленных ими блюд, причем создавалось ощущение, что их можно есть и даже не отравиться, как с позитивом заметил Гарри. Гермиону он силком загнал в душ, сказав, что стулья поставит сам, вилки-тарелки разложить сумеет и без ее помощи.

И ничто не предвещало бури и вообще плохого окончания прекрасного дня, но когда Гарри уже собирался уходить домой, чтобы помыться, переодеться и взять подарок, все полетело к чертям. До прихода гостей оставалось около получаса, поэтому ему нужно было спешить, чтобы успеть вернуться обратно.

Но кто знал, что Рон может оказаться настолько ублюдком?

Гарри уже открывал дверь и собирался шагнуть за порог, как в открытый проход влетела сова, к лапке которой была привязана небольшая бумажка. Пролетев над головой Гермионы, сова сбросила бумажку ей на голову и, ухнув, вылетела обратно на улицу. Гарри так и застыл с занесенной над порогом ногой, когда увидел, как изменилось лицо Гермионы, стоило ей прочитать написанное. Оно побелело, а уголки губ задергались, словно Гермиона хотела улыбнуться, но это стоило ей неимоверных усилий.

Почувствовав, как зашевелились на затылке волосы, Гарри шагнул к Гермионе и выдернул из ее рук бумажку, на что та даже не обратила внимания, продолжая стоять статуей. Закончив читать, Гарри подавил в себе порыв чертыхнуться или сказать чего похуже и, спалив бумажку заклинанием, схватил Гермиону за руку и усадил на стул. Он все еще не мог поверить тому, что прочитал.

«Гермиона, извини, но между нами все кончено. Уже год вижу, как не оправдываю твоих ожиданий, и просто понял, что мы слишком разные. Да и я... и мне... неважно. Послезавтра я не приду, потому что вряд ли ты захочешь меня видеть, поэтому подарок отправляю почтой. Прости».

Подписи не было, но она и не требовалась. У Гарри задергалось веко, и он разрывался между желанием пойти и дать Рону в морду и остаться с Гермионой, которая, по всей видимости, находилась в ступоре или шоке.

Гарри еще раз прокрутил в голове письмо Рона. Всего пара строчек грубых, жестоких слов, которые испортили Гермионе все, что можно было испортить. Гарри выдохнул сквозь зубы. И ведь еще завуалировал так, чтобы его пожалели, словно это не он сейчас... «Не оправдываю твоих ожиданий». Ну да, конечно, это был умный ход. Гарри никогда не лез в чужие отношения и не собирался, как, например, Рон, который после его разрыва с Джинни примчался к нему с большими глазами и проорал, какого хрена это было. Ладно, что без мордобоя обошлось. Потом все устаканилось и вошло в колею, и никто не ломал комедий, так как у него с Джинни все прошло тихо-мирно, и они даже сумели остаться хорошими друзьями. И после того, как она появилась у него в доме и, глядя в пол, призналась, что им пора расстаться, Гарри думал, что это будет для него как удар ножом в спину, но он принял это на удивление спокойно. Наверное, потому, что сам в глубине души последнее время осознавал, что все у них было не совсем гладко, и вообще не было ощущения влюбленности. Как говорится, ни радуги в небе, ни розовых пони. Прошла любовь, завяли помидоры...

Поэтому если бы вдруг Гермиона решила поставить точку в их отношениях, или, наоборот, Рон, то Гарри бы не бегал вокруг с воплями «Как же так?», потому что это было только их делом. Но он никак не ожидал, что Рон сделает это именно перед днем рождения Гермионы (как он понял по записке, сова должна была прилететь еще два дня назад, но почему-то опоздала — но это, в общем-то, совершенно ничего не меняло), и причем, не глядя в глаза, а подло и трусливо — короткой запиской. Если честно, Гарри подозревал, что это может случиться, что Рон и Гермиона закончат все, так толком и не начав, потому что их отношения, мало того, что обошлись без конфетно-букетного периода, так и вообще не собирались как-то развиваться.

И если это должно было случиться, то точно не так. Происходящее смахивало на сюжет дешевой мелодрамы.

Сбегав на кухню, Гарри принес стакан воды и всунул его в руки Гермионы. Та автоматически его взяла, но продолжала неподвижно смотреть куда-то в стол. Желание навестить Рона стало просто невыносимым. Тихо выругавшись, он сел рядом с Гермионой и поднял ее голову за подбородок, вынуждая посмотреть себе в глаза. Она уставилась на него потухшим взглядом и прошептала:

― С днем рождения меня, да?

Гарри привлек ее к себе, и Гермиона уткнулась лицом в его плечо, чуть заметно вздрагивая. Поглаживая ее по волосам, Гарри шептал какие-то глупости, пока Гермиона поливала слезами его рубашку, выплескивая накопившиеся эмоции. Поверх головы Гермионы он мрачно смотрел на богато обставленный ими стол и боролся с подступающей яростью. Они сидели так минут десять. Гарри, пережидая, пока Гермиона успокоится, не переставал гладить ее по голове, и постепенно та затихла и засопела ему в плечо. Гарри улыбнулся, подумав, что она заснула, но Гермиона завертелась и, сразу отвернувшись, поспешно вытерла глаза и только после этого посмотрела на него.

― Ты как? ― задал Гарри самый глупый в данной ситуации вопрос.

Гермиона неопределнно пожала плечами и, со странной ненавистью посмотрев на стол, ответила:

― Не хочу.

― Что?

― Ничего не хочу.

Гарри подошел к Гермионе и, заглянув ей в глаза, тихо проговорил:

― Слушай, Рон дурак, но...

Гермиона покачала головой, вынуждая Гарри замолчать, и с немой мольбой посмотрела на него.

― Молчи, прошу тебя, молчи. Я... ― она снова обвела взглядом приготовленные блюда. ― Не хочу никого видеть...

Гарри замялся, не зная, что сказать и что вообще делать.

― Мне уйти?

― Нет! ― выкрикнула Гермиона так громко и стремительно, что Гарри чуть не подскочил, и схватила его за руку. ― Я имею в виду... в смысле...

― Я понял.

Аккуратно освободив свою руку от хватки Гермионы, Гарри обхватил ее за плечи и повел к дивану, как вдруг в окно постучали. Бросив взгляд на Гермиону, Гарри подошел к окну, открыл его, и в комнату влетела сова, в лапах неся небольшой сверток. Отцепив его, Гарри повернулся к подруге, лицо которой снова окаменело. Опустив взгляд на сверток, Гарри понял, что навестить Рона в ближайшее время не получится, так как посылка, судя по адресу, летела из Италии — и, наверное, именно поэтому совы так припоздали. В голове промелькнуло, что ему совершенно неизвестно, когда Рон успел умотать в Италию, а самое важное, зачем, но потом Гарри подумал, что это был просто очередной ход конем. И очень предусмотрительный, надо сказать, потому что Гарри очень сильно желал сейчас мило поболтать с Роном, так поболтать, что почему-то кулаки чесались.

Гарри хотел отдать сверток Гермионе, но та остановила его, сказав:

― Положи на пол. Вот сюда, ― указала она пальцем, и Гарри, недоуменно нахмурившись, выполнил просьбу. И подскочил от неожиданности, когда, стоило ему только убрать руки, сверток загорелся ярким пламенем. Широко раскрытыми глазами он уставился на Гермиону, которая держала в руке палочку, при этом выражение ее лица можно было описать только как мстительное. Сглотнув, Гарри подумал, что все-таки хорошо, что Рон уехал. Не дурак, просек, чем это может для него кончиться.

Издав нервный смешок, Гарри заклинанием убрал пепел — все, что осталось от подарка. Гермиона сидела на диване, спрятав лицо в ладонях, но теперь, насколько понял Гарри, не плакала. Подняв лицо, на котором сухим блеском горели глаза, она твердым голосом сказала:

― Праздник отменяется. Можешь сказать всем, кто придет? Не хочу никого видеть...

― Конечно, ― кивнул Гарри и вздохнул.

Следующие двадцать минут он стоял возле ворот, встречая гостей, и извинялся перед всеми. Он не говорил, что произошло, а Невиллу, заикнувшемуся об этом, стоило только увидеть выражение его лица, чтобы прекратить все вопросы. И только Луна молча кивнула головой, и какое-то странное понимание мелькнуло в ее глазах, но Гарри ничего не сказал.

Он завалился в дом, усыпанный свертками с подарками, которые ему передали, и скинул всю эту кучу на одно из кресел. Гермиона все еще сидела там, где Гарри ее и оставил: на диване. Он неловко потоптался на месте, совершенно не понимая, что теперь предпринять. Пару раз он открывал рот, но сразу захлопывал его, так как нужные слова — если они и были — никак не шли на ум.

― Ты извини, ― вдруг тихо сказала Гермиона, поднимая на него взгляд.

― За что?

― За это все, ― она неопределенно махнула рукой. ― Я тут расклеилась, а ты...

Гарри моментально перебил ее:

― Не мели чепухи, ты тут ни при чем! Я бы на твоем месте... ― он заткнулся, поняв, что сморозил глупость. ― В общем... мне жаль, что так... вышло.

Гермиона грустно улыбнулась, но в следующий миг в ее глазах появилось решительное выражение. Встав, она ухватила Гарри за руку и потащила к столу.

― К черту, ― чуть ли не прошипела она. ― Зря мы с тобой, что ли, весь день мучились? Садись!

Она выдвинула стул и посмотрела на Гарри таким взглядом, что у того пропало всякое желание перечить.

― Что тебе положить? Этого салатика? А может, рагу? ― наигранно жизнерадостным тоном поинтересовалась она, выхватив у Гарри тарелку и наваливая на нее все подряд, не обращая внимания на то, что Гарри ничего и не сказал.

Соорудив на его тарелке Пизанскую башню из салатов, Гермиона подошла к бару и вытащила оттуда бутылку. У Гарри округлились глаза, когда он понял, что Гермиона держит в руках не шампанское или даже вино, а хорошее, довольно дорогое виски.

― Гулять, так гулять! ― с глухим смешком сказала она и, грохнув бутылкой по столу, пошла на кухню за штопором. Хотя можно было открыть бутылку с помощью волшебной палочки. Гарри пораженно молчал, понимая, что лучше сейчас не вмешиваться, иначе можно получить этой самой бутылкой по голове, потому что у Гермионы был своего рода «отходняк», заменивший истерику с битьем посуды и крушением мебели.

У Гарри дернулась щека, и по коже от шеи до пяток пробежали мурашки.

* * *

Напились они, как говорят маглы, то ли в стельку, то ли в зюзю, в общем, так, что происходящее осознавалось не до конца. Вообще, сначала Гарри был в полном шоке, смотря на то, как остервенело Гермиона глотает алкоголь. Уж чего-чего, а от этой милой девочки он этого ожидал в последнюю очередь. Но он продолжал молчать в тряпочку, понимая, в общем-то, что, если бы не Рон, Гермиона бы никогда...

Он честно сопротивлялся, отказываясь пить, потому что за Гермионой нужен был глаз да глаз — и трезвый глаз — но против женского обаяния не попрешь, как говорится. Когда Гермиона взглянула на него оборотнем, стоило ему проблеять «хватит», он резко передумал. И вот теперь Гермиона сидела у него на коленях и кормила с вилки маринованными помидорами, то и дело промахиваясь мимо рта.

― Отк-крой рот! ― приказала она и запихала ему туда помидорку. ― Хор-роший мальчик!

Гарри не знал, сколько они тут сидят, а если честно, сейчас это его волновало в последнюю очередь, но за это время они успели обругать Рона на чем свет стоит, распаковать подарки, спеть на пару магловскую «Happybirthdaytoyou» и обсудить проблемы финансово-экономического кризиса в Юго-Восточной Азии.

Тут Гарри дернулся, пытаясь вскочить, и чуть не свалил Гермиону на пол.

― Ты куда? ― невнятно пробормотала Гермиона, пересаживаясь на свой стул.

― Я вспомнил, что еще ничего тебе не подарил, ― ответил он. ― Ты подожди, я скоро вернусь.

― Да черт с ним, с подарком, ― Гермиона помотала головой и схватила Гарри за руку. ― Давай лучше еще посидим...

― Я схожу. А то нех-хорошо...

Запнувшись по дороге о Живоглота, который с истошным мявком унесся из комнаты, он вышел из дома Гермионы и аппарировал к себе. Чуть не расстелившись на лестнице, Гарри все-таки зашел в дом и прямиком направился в свою спальню, где, как он помнил, оставлял этот браслет. Или ему так показалось, потому что никакого браслета в комнате не обнаружилось. И он почти протрезвел, пока носился по дому в его поисках. Спустя двадцать минут он понял, что все попытки безуспешны, а возвращаться обратно с пустыми руками ему казалось преступлением. Тогда уж и уходить не стоило. Гарри задался вопросом, какие магазины работают в два часа ночи, но никакого ответа не получил.

Взяв с собой магловские деньги, Гарри вышел из дома, не имея понятия куда идти и что купить. Подумав, Гарри аппарировал в элитный магловский район Лондона и побрел на поиски. И потом, на следующий день, он долго не мог себе объяснить, как браслет, который он собирался подарить, превратился в то... во что превратился.

Когда Гарри вернулся, Гермиона уже спала, положив голову на сложенные руки. Понимая, что просто не сможет в своем состоянии дотащить ее наверх, до спальни, Гарри перенес Гермиону на диван, а сам бухнулся в кресло и почти мгновенно заснул.

Проснулся он, как ему почудилось, уже через секунду, вернее его разбудило, что-то орущее, казалось, прямо под ухо:

― Али хочет есть!

― Гермиона, это не смешно, ― пробурчал Гарри, все еще не открывая глаз, но секунд через десять до него дошло, что голос не очень похож на голос Гермионы. Гарри резко распахнул глаза и сразу закрыл их от слепящего солнечного света. Прикрывая лицо ладонью, Гарри снова открыл глаза, и первым, что он увидел, было ошарашенное лицо Гермионы. Заметив, что Гарри проснулся, она нетвердым голосом поинтересовалась:

― А это что?

Гарри скосил взгляд туда, куда она показывала, и уставился на клетку на столе, в которой сидел большой серый попугай с красным хвостом.

― А... это твой подарок, ― спустя минуту произнес он, пытаясь вспомнить то, что произошло ночью и вчера вечером. ― От меня. Вроде.

Попугай, увидев, что на него смотрят, раскрыл клюв и выдал:

― Жраааать.

Гарри и Гермиона опешили, во все глаза уставившись на птицу.

― Вроде? ― подняла брови Гермиона и встала, чуть покачнувшись. ― Ох... Ладно, я в душ, а потом разберемся с твоим подарком.

― А...

― Не уходи пока, ― попросила она и вышла из комнаты.

Спустя полчаса они оба, уже чистые и свежие, правда, с гудящими головами сидели около неожиданного подарочка.

― Жако, ― вынесла вердикт Гермиона, тщательно разглядев попугая. ― Самые талантливые к звукоподражанию попугаи, так что неудивительно... Хотя... Ты когда его купил? ― она повернулась к Гарри.

― Эээ... Сегодня ночью.

― Ночью? Попугая?

― Не спрашивай, ― простонал он. ― Я почти ничего не помню. Я вообще не планировал... в смысле я не собирался дарить тебе попугая, но то, что я собирался, я не нашел, вот и пришлось... импровизировать. Хотя я, правда, не помню, почему именно его.

Лицо Гермионы смягчилось.

― Да нет, правда, все в порядке. Спасибо тебе большое. По правде говоря, давно уже хочу себе птицу...

― Уж сову, наверное? ― поддразнил ее Гарри.

― Иди ты! Он красивый... ― Гермиона подошла к клетке и, поколебавшись, открыла ее, протянув руку. Курлыкнув, попугай забрался на нее и удачно перекочевал на плечо. ― Только вот странно, что он уже знает какие-то слова, раз он из магазина, и вообще совсем ручной.

― Погоди, ― Гарри нахмурился, что-то вспоминая, и, встав, подошел к вешалке. Порывшись в карманах ветровки, Гарри достал сложенную бумажку и, пробежавшись по ней взглядом, протянул Гермионе.

― У него даже имя есть, ― пробормотала Гермиона.

― Какое?

― Если честно, жутко пафосное, ― улыбнулась она. ― Алехандро.

Гарри фыркнул и чуть не подавился печенькой, которую жевал.

― Сокращенно — Али...

― Круто.

― Сказано, что этот попугай уже имел хозяина, но тот вернул его обратно, и поэтому... ― Гермиона посмотрела на примостившуюся на ее плече птицу, ― поэтому ты такой разговорчивый.

― Интересно, почему вернул? ― пробурчал Гарри себе под нос и уже более громко спросил: ― А кормить его чем?

― Зернами, орехами, фруктами, овощами, зеленью...

― Короче, он жрет все, как я понял, ― заключил Гарри. ― И не знаю, радостный это факт или нет.

Гермиона не переставала гладить попугая по грудке и внимательно смотрела на листок, словно ожидая, что на нем сейчас появятся еще какие-то буквы.

― Дурак! ― вдруг воскликнула она, и Гарри снова чуть не подавился.

― Это ты попугаю, или мне пора обижаться? ― осторожно поинтересовался он.

Гермиона фыркнула и чуть покраснела.

― Он же стоит кучу денег, зачем ты...

Гарри поднял руку ладонью вперед, не давая Гермионе договорить.

― Во-первых, я мало что осознавал, когда покупал попугая, ― совершенно честно признался он, ― во-вторых, финансового кризиса у меня, слава Мерлину, не наблюдается и, в-третьих, для тебя мне ничего не жалко, ― неловко закончил он и сам смутился от своих слов.

Гермиона ничего не сказала, но Гарри заметил, что ее уши порозовели. Осторожно спустив попугая обратно в клетку и закрыв дверцу, Гермиона подошла к столу, на котором словно Грохх сплясал, и взяла оттуда дольку яблока. Попугай, издали заметив угощение, радостно заверещал и запрыгал, и, когда рука Гермионы просунула в клетку яблоко, с энтузиазмом вцепился в него клювом.

― Ай! ― Гермиона отскочила. ― Чуть руку не оттяпал...

Некоторое время они сидели на диване, глядя, как лакомится попугай, и молчали — слова ни одному, ни другому на язык не шли. Скосив взгляд на часы, висящие на стене, Гарри присвистнул: они показывали двенадцать дня. Гермиона повернулась к нему с каким-то неуверенным видом и открыла рот, собираясь что-то сказать, но не произнесла ни звука. Гарри сделал вид, что ничего не заметил.

― Давай помогу со стола убрать? ― неуверенно предложил он, тишина напрягала.

― Если тебе не трудно, ― как-то слишком быстро ответила она и резко встала с дивана.

Через двадцать минут вся посуда была вымыта, остатки блюд расфасованы по пластиковым контейнерам и засунуты в холодильник, стулья вернулись на свои места, а скатерть отправилась в стирку. Все это было сделано почти в полной тишине, от которой хотелось побиться головой об стену, потому что после вчерашнего аврала это казалось каким-то диким. Закончив, они так же молча и негласно вернулись на диван и замерли.

― Эмм... ― начал Гарри, который уже не мог вынести этой напряженности. ― Я, пожалуй, пойду... Ты, наверное, хочешь побыть одна.

Гермиона посмотрела на него совершенно несчастным взглядом, от которого у Гарри засосало под ложечкой. Голова взрывалась от вчерашней пьянки — по-другому не назовешь — и от непонимания, что делать и что, вообще, Гермиона хочет. Гарри никогда не был хорошим психотерапевтом, и такие ситуации его напрягали. Он мог начать говорить о Роне — но это могло только усугубить ситуацию. Он мог не начать говорить о Роне — но вдруг Гермионе это и нужно было?

Тяжело вздохнув и удерживаясь от того, чтобы потереть виски ладонями, Гарри повернулся к подруге:

― Если ты не против, я еще зайду завтра, и... ты заходи, когда захочешь. Ты же знаешь, что можешь даже не спрашивать разрешения. И... если хочешь поговорить, ты... ты всегда найдешь меня там.

Гарри встал, уставившись на Гермиону, ожидая ответа, но та молчала, словно его и не слышала. Потоптавшись на месте пару секунду, Гарри пробормотал «пока» и направился к двери. Он уже надел куртку и был готов выйти, как его остановил тихий оклик. Он повернулся и с ожиданием взглянул на Гермиону, но та, снова потупившись, принялась разглядывать свои руки. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в ледяную воду, она поднялась и медленно, точно боялась споткнуться, подошла к Гарри. Закусив губу и глядя на него со странной безысходностью, она выдала:

―Атынмогбыпжитьумня?

―Прости, что?

Гермиона снова вздохнула, и непонятное выражение появилось на лице: словно бы гордость боролась с отчаянием. Второе, очевидно, победило, потому что Гермиона уже более решительно произнесла:

― Ты не мог бы пожить у меня? ― брови Гарри, по-видимому, заметно поползли вверх, так как Гермиона торопливо и уже менее запальчиво продолжила: ― Я... я понимаю, как это звучит, в смысле... Ты мой... лучший друг, а лучшей подруги, как видишь, у меня нет, и мне некого попросить, ― она издала тихий смешок, понимая, как глупо прозвучало сказанное. ― Я... просто я не могу... не хочу пока оставаться одна, ― уже тихо прошептала она и уставилась в пол, не имея достаточно храбрости поднять взгляд.

В комнате повисла тишина, и Гермиона зажмурилась, ожидая бури. И каково было ее удивление, когда раздался тихий смешок Гарри. Она неуверенно подняла взгляд и наткнулась на смеющиеся глаза друга.

― Глупо, да?

― И это ты мне так долго пыталась сказать? ― он улыбался. ― Я ж вроде не кусаюсь... ― заметив потемневшее лицо Гермионы, он торопливо сказал: ― Конечно, если тебе так необходимо, нет проблем. Только учти, я иногда разбрасываю носки и забываю мыть посуду, так что ты сама выкинешь меня недели через две.

Губы Гермионы против воли расплылись в улыбке, и она обняла Гарри, сразу же его отпустив.

― Спасибо! Это ненадолго, просто я...

― Нам не нужно говорить об этом, ― твердо сказал Гарри. ― И если будешь просить прощения за это каждые пять минут, заклею рот. Скотчем.

Гермиона засмеялась и теперь выглядела значительно лучше, чем утром.

― Надеюсь, мне предоставят место не на коврике возле двери? ― пошутил он, видя, что Гермиона все еще смущена.

― Нет, конечно, если ты сам туда не захочешь, ― усмехнулась она. ― Займешь гостевую комнату на втором этаже, так что будем соседями.

― Тогда я пошел...

В глазах Гермионы мигом появилось испуганное выражение, что Гарри захотелось дать себе по лбу, и он поспешно пояснил:

― Мне нужно взять кое-какие вещи. Не думаю, что меня пустят в таком в Аврорат.

Гермиона снова расслабилась и кивнула.

― Я пойду, переоденусь пока, ― и послав напоследок еще один благодарный взгляд, она побежала наверх по лестнице.

Гарри провел ладонью по лицу и пробормотал:

― Вот я попал...

― Дурак! ― подтвердил из клетки Али и захлопал крыльями.

Показав попугаю кулак, Гарри вышел из дома.

Начало не было таким плохим, как предполагал Гарри. Гермиона больше ничем не показывала своего отношения к происходящему — по крайней мере, при Гарри — и, казалось, когда она превратила подарок Рона в пепел, вместе с этим внутри у нее что-то перегорело. С виду она снова стала той жизнерадостной Гермионой, которую знал Гарри, и только иногда, когда она думала, что Гарри не видит, на ее лице появлялось мрачное выражение с оттенком печали, и Гермиона казалась совсем уязвимой и беззащитной. Но постепенно таких моментов становилось все меньше и меньше, и уже через полторы недели после въезда Гарри к ней домой жизнь вошла в обычную колею. Ну, если можно было так сказать, учитывая настолько изменившиеся обстоятельства.

И заслуга в этом частично принадлежала Алехандро. Не прошло и недели, как этот серый попугай стал неотъемлемой частью их жизни, пусть и порой до зубного скрежета надоедливой. Дом без него уже был бы пустым. Каждое утро он будил их своим чириканьем или же криками «Али хочет есть!», перед этим старательно не позволяя спать по полночи. Гарри лишь чертыхался в подушку, когда в три часа ночи раздавалось звучное «Захлопнись, салага!», непонятно откуда взятое попугаем. Гарри от всей души хотелось проорать то же самое попугаю в ответ, но он лишь доставал палочку, произносил заклинание и наслаждался тишиной. Надо сказать, что Али летал теперь, где ему вздумается, и даже на ночь его не запирали в клетке. Ну, чтобы, на крайний случай, можно было бы набросить на нее ткань и заткнуть попугая. И хоть ночью он спал там, накрыть клетку категорически не позволял, мгновенно просыпаясь и осыпая подошедшего ругательствами, от которых хотелось то ли смеяться, то ли плакать.

Зато днем, когда они возвращались с учебы: Гарри — из Аврората, Гермиона — из института колдомедицины — попугай радостно встречал каждого и, приземляясь на плечо, нежно терся о висок. Надо сказать, к Гермионе он испытывал более глубокие чувства — на то он и был ее питомцем — а Гарри редко позволял себя хотя бы погладить. И не то чтобы Гарри от этого сильно страдал, все равно было немного обидно.

Попугай оказался ужасно смышленым и все схватывал на лету, постоянно оставляя обитателей дома в дураках. Однажды рано утром раздался дверной звонок, и Гарри, путаясь в штанах, которые надевал на ходу, несся на первый этаж, чтобы открыть дверь, так как Гермиона в это время была в душе. Потом он долго и со вкусом костерил чертовых шутников, потому что, когда он распахнул дверь, за ней никого не оказалось. Через пять минут звонок повторился, и Гарри снова помчался вниз и снова никого не обнаружил. И только после третьего раза, когда он уже кипел, как чайник, до него дошло, что дверным звонком является Али, который с несравнимым ни с чем удовольствием наблюдал за бегающим туда-сюда Гарри.

После этого Гарри уже научился не обращать внимания на поддельные звонки дверь, телефонные трели или щелчки микроволновки, которые Али воспроизводил с невероятным сходством.

И все бы ничего, но в середине третьей недели пребывания в доме Гермионы Гарри понял, что то, чего он так опасался и из-за чего жизнь в доме подруги представлялась тем еще испытанием, все-таки случилось.

* * *

Совершенно не представлялось понятным то, как они все то время, что живут вместе, не умудрились еще попасть в какие-нибудь неловкие ситуации. Это было бы совершенно логично, учитывая, что для двадцатилетних парня и девушки, живущих в одном доме, при этом являющихся друзьями, такое совершенно непривычно. Тем более если двери их комнат находятся в паре метров друг от друга.

Гарри, как обычно, встал в половине восьмого утра, собираясь на учебу, и с совершенно спокойным сердцем отправился в душ, зная, что он полностью принадлежит ему как минимум еще двадцать минут, пока не встанет Гермиона. И то ли он разнежился там больше обычного, то ли Гермиона проснулась раньше, но когда он шел по коридору в свою комнату, дверь комнаты подруги распахнулась, и оттуда вышла сама хозяйка дома. При этом она явно не ожидала наткнуться на него, потому что из одежды на ней была только коротенькая сорочка, которая мало скрывало все то, что бы предпочел не видеть Гарри, потому что это было слишком провокационно.

Он так и застыл с открытым ртом, вытаращившись на Гермиону, причем не на ее лицо, а на то, что пониже, не в силах хотя бы зажмуриться. Она тоже замерла, но выражение ее лица не было таким шокированным, как у Гарри, и если бы не смущение, Гарри бы счел его удовлетворенным.

Наконец отморозившись, он отвел взгляд и выдал глубокомысленное:

― А-а.

Повернулся на сто восемьдесят градусов и автоматически зашагал подальше от Гермионы, совсем не понимая, что делает. Его остановил оклик Гермионы:

― Гарри, ты куда? Там балкон.

― А-а, ― повторил он тем же механическим голосом, развернулся и, стараясь не глядеть на Гермиону, все-таки дошел до своей временной комнаты и закрыл дверь. Появилось нестерпимое желание намочить лицо холодной водой, а еще лучше — снова залезть под ледяной душ, потому что мало того, что все мысли, старательно запихиваемые куда подальше уже полгода, вырвались наружу, так еще и определенная часть тела дала о себе знать в самый неподходящий момент. И это окончательно подтвердило: все то, что Гарри старательно отрицал, — чистой воды страшная правда, а не просто гормоны.

Он влюбился в свою лучшую подругу.

Гарри тихонько взвыл, а снизу донеслось радостное, видимо, обращенное Живоглоту:

― Спасайся, пацанчик!

Гарри со стоном побился лбом о стену.

Нет, конечно, это осознание не прилетело к нему кувалдой с неба, совершенно неожиданно и сногсшибающе, после того, как он наткнулся на... Гарри начал подозревать это еще полгода назад, спустя три месяца после разрыва с Джинни. И то, что он еще до этого гасил в себе чувство, что у них все как-то не так, и он не ощущает к Джинни того, что должен бы, никак не было связано с Гермионой.

Гермиона появилась позже. То есть, в его мыслях не просто как лучшая подруга.

Он совершенно пропустил тот момент, когда стал думать о ней не в том смысле, что раньше, а когда понял, совершенно ужаснулся данному факту. Потому что Гермиона была его подругой и девушкой Рона. Гарри не был совсем уж дураком и еще с детства умел помалкивать о своих желаниях, поэтому спустя пару месяцев выдержки и тренировки самообладания он смог запихать свои совершенно неясно откуда вспыхнувшие чувства куда подальше и даже перестал ощущать неловкость рядом с Гермионой. Словом, все вернулось на свои места. Ну, почти, как показал сегодняшний инцидент. Запрятать в самые закромки подсознания — это не забыть, и сегодня стало ясно, что он все еще...

Вот ведь черт. Теперь сожительство с Гермионой будет своего рода пыткой.

* * *

Или Гермиона делала вид, или на самом деле не замечала изменений в нем — Гарри надеялся на второй вариант — но пока дело обходилось без вопросов. Нет, он, конечно, не стал заикаться при разговоре с ней или краснеть по пустякам, но пытался, как мог, сократить их дружеские соприкосновения руками по спине, ладоням или еще чему-либо, потому что теперь, стоило Гермионе прикоснуться к нему, его словно прошивало электрошоком.

Но неделю он продержался стойко и надеялся, что дальше все пойдет так же хорошо. К тому же когда все-таки наступали такие ситуации, в которых он почти откровенно себя выдавал, приходил спаситель-Али и переключал на себя внимание Гермионы. И Гарри уже просто молился на этого попугая.

Вообще, попугай отлично разряжал обстановку, и Гарри при его появлении чувствовал себя непринужденно, даже если рядом находилась Гермиона. Алехандро ощущал себя совершенно довольным жизнью, чего не скажешь о бедном Живоглоте, жизнь которого скатилась вниз по наклонной. Пока не видели Гарри и Гермиона, Али подлетал к нему и дергал за хвост, и бедный книззл ничего не мог с этим поделать. При этом попугай с энтузиазмом подкалывал его и истошным мяуканьем, и высказываниями типа «Ты на кого батон крошишь!» или «Шуруй отсюда, пацанчик!». При этом жестокая хозяйка явно не собиралась спасать второго своего питомца от наездов попугая, а лишь хохотала до слез вместе с Гарри, глядя на то, как попугай, покачивая задом, ходит по спинке стула и оттуда словесно издевается над Живоглотом.

Но хоть попугай был тем еще язвой, как ни странно, Гарри нашел в нем, так сказать, отдушину своих душевных переживаний. Он бы никогда не мог подумать, что будет исповедоваться попугаю, но факт оставался фактом: когда он рассказывал ему о Гермионе, становилось легче. Просто как-то раз он чистил клетку Али и сам не заметил, как начал разговаривать с птицей, а когда понял, было уже поздно обзывать себя шизофреником.

И потом это стало своего рода традицией: выплескивать все свои накопленные эмоции Али. Гарри мог полчаса рассказывать ему о том, какая Гермиона красивая, какая у нее улыбка и как блестят волосы в солнечном свете, или просто говорить, как смотрится на ней новая блузка. Хотя при этом в голову лезли мысли о том, что скрывается под этой блузкой, и тогда Гарри мгновенно затыкался и несся в туалет — только попугаю неясно зачем.

И Али, надо сказать, был отличным слушателем. Он не перебивал, внимательно слушал, глядя на Гарри умными глазами, а потом щебетал что-то, свистел и порой выдавал какие-нибудь фразы на английском.

И в то же время он словно бы издевался над ним. Он позволял ему кормить себя, немного гладить, но Гермионе позволял все — и чесать себя, и теребить перышки, ластился сам и нежно что-то щебетал, показывая свою любовь. Потом он взял привычку сидеть у Гермионе на голове, и та совершенно с этим смирилась, как с капризом маленького ребенка. Мало того, ей это, похоже, доставляло большое удовольствие, хоть после посиделок там Али она еле могла расчесать волосы. Гермиона при этом выглядела совершенно довольной, и на ее лице появлялось такое выражение, что Гарри хотелось убежать на край света... ну или куда поближе. И смотря, как Гермиона поглаживает попугая, а тот ласково трется ей о висок, Гарри больше всего хотел превратиться в Али.

А еще отменный психотерапевт Алехандро страстно обожал смотреть телевизор, и если Гарри и Гермионе нужно было заткнуть эту пернатую бестию, они просто включали любой канал, оставляя попугая наедине с телевизором. И вид совершенно счастливого в эти моменты Живоглота давал повод подозрениям, что книззл скоро сам научится включать телевизор.

И вскоре любовь попугая к фильмам и телепередачам привела к тому, что он стал цитировать оттуда какие-нибудь фразы, при этом умудрившись один раз загнать в краску Гарри и Гермиону. Октябрьской ночью накануне выходного они сидели на диване и смотрели «Один дома», который крутили по какому-то каналу. Вернее, Гарри больше кайфовал, чем смотрел фильм, наслаждаясь близостью Гермионы, которая почти что прижималась к нему вплотную, но кто же знал, что попугай в этот момент тоже притворялся и не спал. Данный факт обнаружился через пару дней, когда домой позвонил доставщик пиццы (готовить что-то обоим было лень, и они решились обойтись быстрой пищей), и Али, вылетев из гостиной навстречу, радостно заорал:

― Сдачу можешь оставить себе, грязное животное!

К счастью, доставщик пиццы имел достаточно чувства юмора, чтобы не принимать это всерьез от птицы, но когда он вышел, Гарри с Гермионой сначала переглянулись с огромными глазами, а потом сползли по стене, задыхаясь от хохота. Попугай, довольный произведенным эффектом, полетал над ними, а потом уселся на гардину и оттуда объявил:

― Спасайся, пацанчик! Вперед, ушлепки!

* * *

Оказалось, что они еще многого не знали о попугае, вернее, о том, чему научил его прошлый хозяин. По крайней мере, это было вполне логичное объяснение тому, что Алехандро оказался еще и певцом — в прямом смысле. Такому финту за несколько дней и без помощи человека попугай вряд ли смог бы научиться, поэтому оставалось грешить только на предыдущего хозяина.

Гарри и Гермиона сидели на кухне за ужином и делились друг с другом событиями прошедшего дня, поэтому совершенно не заметили залетевшего к ним попугая.

― Кстати, я видела Джинни, ― сказала Гермиона осторожно и уставилась на Гарри, словно проверяя его реакцию. Увидев, что его лицо осталось бесстрастным, она продолжила: ― Ее взяли в команду Холидейских Гарпий, представляешь? Пока загонщиком, но она планирует на ловца.

― Она молодец, ― искренне порадовался Гарри. ― В школе ее потенциал не очень-то удавалось раскрыть, но это, думаю, всем покажет ее таланты.

― Она вообще вся светится, к тому же еще... ― Гермиона замялась.

Гарри вопросительно на нее посмотрел, взглядом показав, что она может говорить и ничего не бояться.

― Ну, она встречается с Дином Томасом.

Гарри поднял брови, словно спрашивая, что в этом могло показаться Гермионе страшным.

― Эээ... отлично. Я рад за нее. Хотя Дин не очень подходящая для нее кандитатура, как мне кажется.

― А кто подходящая? ― со смешком поинтересовалась Гермиона, ковыряя вилкой макароны.

Ответить ему не дал Али — хотя, впрочем, он и не имел ответа — который внезапно заорал телефонной трелью так, что Гарри и Гермиона подскочили на месте.

― Али, ― выдохнула Гермиона, поднимая с пола упавший кусок хлеба. ― Вот, возьми.

Она протянула попугаю морковку, которую тот с благодарным щебетом принял и уселся на спинку стула расправляться с лакомством.

Они еще не успели доужинать, как Али уже доел свою морковку и, взлетев со стула, перед чем издал великолепный звук спускаемой в унитазе воды, принялся летать по кухне, громко свистя и чирикая. Гермиона засмеялась, и ее смех был настолько заразительным, что Гарри к ней присоединился. Они уже больше месяца жили с этим попугаем, но у того, похоже, имелись еще козыри, поскольку он не переставлял удивлять.

― Вперед! Вперед! ― скандировал он, свисая с гардины вниз головой и мотая ей из стороны в сторону. Живоглот, сидя у миски, шипел на него, но птица не прекращала щебетать, производя шум как будто бы на зло.

― Чух-чух-чух! ― выдал Али, лукаво поглядывая на кота. ― Захлопнись, салага!

Живоглот резко заткнулся, словно бы его припечатали мордой в стену, и, фыркнув и подняв хвост пушистой трубой, с достоинством вышел из кухни, не обращая внимания на вопль Алехандро ему вслед:

― Сдачу можешь оставить себе, грязное животное!

Гарри и Гермиона, не выдержав, уже почти лежали на столе, давясь хохотом, и, честно сказать, не испытывали к Живоглоту ни капли сочувствия. Но они резко прекратили смеяться, когда Али, слетев с гардины, уселся прямо на спинку стула Гермионы и, пытаясь скопировать интонации Элтона Джона, — что, впрочем, у него получалось очень даже неплохо — запел:

― And can you feel the love tonight, it is where we are...

Гарри вытаращился сначала на попугая, потом — неменее испуганно — на Гермиону и, где-то на задворках сознания понимая, что откровенно палится, мгновенно отвел взгляд и покраснел. Боковым зрением он видел, что подруга выглядит не менее смущенной, а попугай, между тем, шепелявя, продолжал:

― It’s enough for this wide-eyed wanderer...

В кухне воцарилась полнейшая тишина, Гарри и Гермиона сидели, уставившись в свои тарелки, с красными ушами, и только когда Али заткнулся и снова взлетел на гардину, буркнув «Ушлепки!», Гарри додумался неестественно громко и фальшиво рассмеяться. Он сразу понял, что получилось у него из рук вон плохо, но нужно было хоть что-то делать, потому что выглядело донельзя странным — они, всегда хохотавшие над финтами попугая, теперь сидят и никак не реагируют, не смотря друг другу в глаза. В голове Гарри промелькнула мысль о том, с чего бы Гермионе так смущаться, но в данный момент его больше волновало ощущение того, что он попал.

Пробормотав друг другу что-то неубедительное, они быстро вымыли посуду и ретировались каждый в свою комнату. Все еще не пришедший в себя Гарри как-то отстраненно подумал, что совсем непростая птица у них тут летает...

* * *

Следующий день был выходным, и Гарри заранее боялся выйти из комнаты, потому что не имел понятия, как Гермиона отреагирует на вчерашнее. Али где-то на первом этаже самозабвенно орал: «Жрааать!», поэтому хотелось или нет, но выходить надо было, иначе попугай закатил бы грандиозный концерт. На сегодня сеанс психотерапии явно откладывался, и Гарри, терзаемый мрачными предчувствиями, спустился вниз. Когда он увидел, что на кухне, помимо Гермионы, сидит и Джинни, он сначала остолбенел, но затем, придав лицу беззаботное выражение, сделал шаг вперед.

― Привет, ― он скованно улыбнулся Джинни и Гермионе, ощущая неловкость. Мало вчерашнего фокуса Али, так он все еще не мог вести себя непринужденно в присутствии Джинни.

Гермиона кивнула, чуть улыбнувшись, а Джинни радостно воскликнула:

― Привет, Гарри! Как жизнь?

― Да все отлично, ― выдавил он, избегая смотреть на обеих. ― А ты как?

Она показала ему большой палец и прищурилась.

― Слышал, тебя взяли в Холидейские Гарпии, ― пробормотал он, не зная, как поддержать разговор.

― Да, я сама не ожидала! ― Джинни тряхнула головой, и ее волосы, заплетенные в две косички, забавно качнулись. ― Надеюсь, все нормально будет...

― Не сомневаюсь! Я, пожалуй, пойду... куплю Али зерна, ― он вылетел из кухни, схватил куртку, не обращая внимания на хихиканье позади, и торопливо вышел из дома.

По правде говоря, он не ожидал увидеть Джинни здесь, после того, что выкинул Рон. Но, видимо, младшая сестренка сама посчитала братца идиотом. Гермиона и Джинни никогда не были сильно близки, но, как он знал, Гермиона считала Джинни самой близкой подругой из всех, поэтому неудивительно, что эта их женская солидарность... Гарри фыркнул и побрел по направлению к зоомагазину, который находился в километре отсюда. Только на полпути он вспомнил, что не взял с собой деньги. Чертыхнувшись, он повернулся и пошел обратно, впрочем, пока не собираясь возвращаться и мешать беседе двух подруг.

* * *

― Гермиона, ну когда ты уже признаешь очевидное? ― закатив глаза, спросила Джинни, грея руки о кружку кофе. ― Даже я не слепая, хотя вижу тебя не очень-то часто. Но по твоим рассказам...

― Что? ― ощетинилась Гермиона, решив, что лучшая защита — нападение.

Джинни вздохнула и посмотрела на подругу как на душевно больную.

― Вы уже больше месяца живете бок о бок и до сих пор, как слепые котята, ― запальчиво продолжила она. ― Надо быть совсем идиотами, чтобы до сих пор не расставить все точки над «i».

― Какие точки? ― с горечью произнесла Гермиона. ― Это я... дура, а он...

― Что — он?

― Я для него всего лишь друг.

Джинни фыркнула.

― Знаешь, Гермиона, не думала, что я буду тем, кто будет тебя убеждать. Со стороны могло бы показаться странным, как бывшая... ладно, неважно. Ведь многие считают меня стервой, ― она ехидно улыбнулась. ― Знаешь, мне кажется, что ты просто трусишь. Я вижу, бесполезно тебя убеждать, но подумай над тем, что я сказала. Тем более с какой стати ты тогда все еще удерживаешь его тут? Вряд ли дело в постразрывной депрессии? ― Джинни хитро посмотрела на Гермиону, и та чуть покраснела.

― Да знаешь... ― неуверенно сказала она, ― я почти что сразу перестала злиться на Рона. В смысле, я злилась за то, что он оказался таким трусом и не поговорил со мной прямо, но... мы с ним оба последнее время понимали, что у нас вряд ли что выйдет. Так что я даже была не сильно удивлена, просто... слишком неожиданно все случилось. И ты даже можешь сказать ему, что я не буду кидаться в него канарейками... ну, может, чуточку. И не злюсь на него. Наверное, так действительно должно было быть.

― Я передам, ― кивнула Джинни, ― только все равно Ронни скотина, и я не стала бы так быстро его прощать. Не думаю, что он придет тебе в ближайшее время, у него там роман... с Падмой.

― Ого, ― удивилась Гермиона. ― Не думала...

― Я тоже не думала.

Джинни постучала длинным ногтем по кружке и тихо вздохнула.

― Ты, кстати, извини, что не пришла на день рождения, у меня пробы были. Подарок получила?

― Да, спасибо большое. А с днем рождения ты не прогадала, как видишь, ― фыркнула Гермиона.

Раздался тонкий свист, и в кухню влетел Али, подгоняя Живоглота насмешливым мяуканьем. Джинни вытаращилась на попугая, который в этот самый момент выдал, словно поставив точку:

― Но пасаран! ― и, совершенно довольный сказанным, уселся на спинку стула, разглядывая Джинни, как неизвестный фрукт.

― Это еще что за чудо? ― с улыбкой поинтересовалась Джинни.

― Это Али, мне его Гарри подарил.

Джинни подняла брови:

― Попугая?

― Ну, он был немного нетрезвый, так что... Но знаешь, этот попугай — просто нечто! Такое иногда выдает, что ухохочешься...

― Интересно, интересно, ― сказала она и усмехнулась, заметив, как птица внимательно ее слушает, словно бы понимает. Али некоторое время посидел молча, смакуя слово на вкус, и прощебетал:

― Интересно!

― Ого, да я смотрю, он совсем умный, ― восхитилась Джинни.

― Ума ему не занимать, ― ухмыльнулась Гермиона. ― Советую завести такую зверушку — не соскучишься.

Джинни поставила чашку на стол и поднялась:

― Я подумаю. И ты тоже подумай над моими словами. У тебя на лбу ярко-красным написано: «Гермиона любит Гарри»! А ты просто слишком упрямая, чтобы это признать!

― Прямо-таки и написано: «Гермиона любит Гарри»? ― съязвила порозовевшая Гермиона. ― Ладно уже, я тоже подумаю.

Джинни усмехнулась себе под нос, прекрасно понимая, что у Гермионы дело может ограничиться только одним «подумаю» и дальше не пойти.

Кивнув Гермионе и улыбнувшись попугаю, который проводил ее громким «Шуруй отсюда, пацанчик!», Джинни трансгрессировала.

* * *

Прошло несколько дней, и они вроде бы совершенно забыли об инциденте и вели себя как обычно. Последнее время Гарри задумывался о том, что делать дальше. Совсем скоро возвращаются родители Гермионы, и ему определенно пора было съезжать. При этом он не имел понятия, почему задержался тут так долго, но ему не хотелось теперь покидать этот дом. Он слишком привык к попугаю и Гермионе. Или, с другой стороны, хотелось, потому что последнее время на него слишком часто накатывало, и он уже не знал, как и где прятаться, чтобы не выдать себя с...эээ... головой.

Может, Гермиона сама не хотела, чтобы он съезжал (что было бы предпочтительно, но мало вероятно), или же по каким-то непонятным причинам боится попросить его уйти. Словно бы он мог обидеться, хотя она сама его позвала. И при этом она чувствовала себя виноватой, а не Гарри. Все это было более чем странно, и Гарри собирался сегодня вечером все выяснить.

Но в его планы вмешалось провидение в виде Алехандро, и, так сказать, грянул гром. Которого Гарри очень ждал, но совершенно на это не надеялся.

Очередной экзамен, устроенный Кингсли, закончился для него вывихнутым плечом и глубоким порезом на ноге, и Гарри вернулся обратно не в самом радужном настроении. И, наверное, этот факт стал причиной тому, что он, спускаясь на обед, споткнулся на ступеньке и полетел с лестницы, при приземлении хорошо ударившись головой. Очнулся он уже лежа на диване и первым, что он увидел, было бледное лицо Гермионы.

― Ты как? ― чуть дрожащим голосом спросила она, отодвигаясь.

Гарри привстал, поморщившись, и пощупал рукой затылок.

― Отлично. Я что, хорошо приложился?

― Достаточно, ― кивнула все еще бледная Гермиона. ― Я услышала грохот, а там ты...

― Все нормально, ― он успокаивающе погладил Гермиону по руке. ― Просто немного не рассчитал.

― Не рассчитал он...

― Да ладно, я как огурчик! ― Гарри для пущей убедительности помахал руками. ― Ты ж меня залатала.

― Это хорошо, что я волшебница, ― хмуро сказала Гермиона.

Гарри хотел еще что-то сказать, но мигом растерял все свои слова, потому что Али, до этого делавший вид, что спит, высунул голову из-под крыла и, очень удачно сымитировав голос Гарри, выдал:

― Гермиоооона!

Притом интонации ясно давали понять, чем занимался в этот момент воскликнувший, даже простонавший это человек. Вышло очень похоже, и судя по выражению лица Гермионы, та тоже прониклась.

Гарри покраснел, как рак, вспомнив, как один раз вместо сеанса психотерапии он слишком замечтался и не заметил, как его просто смело волной, да так, что... Искренне сожалея, что не может провалиться прямо в Ад, Гарри думал о том, как бы ему быстро и незаметно достать палочку и зарядить себе Авадой в лоб или, по крайней мере, заклинанием Забвения в Гермиону.

В комнате повисла гробовая тишина. Гарри и Гермиона таращились друг на друга, не говоря ни слова, а по лицу Гермионы невозможно было понять, о чем она думает. Никто из них не знал, что сказать, но Али, видимо, решил все за них.

― Гермиона любит Гарри! ― он снова открыл клюв и замер, впечатленный тем, как прозвучала эта новая для него фраза.

Гарри уставился на Гермиону, и теперь пришла ее очередь краснеть. Она замерла, ловя воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, и, видимо, подумывала, как бы незаметно приложить Гарри о лестницу во второй раз.

Порадовавшись произведенному им эффекту, Алехандро, видимо, решил поставить точку в своем выступлении и прокричал:

― Вперед, ушлепки! Но пасаран!

Гарри нервно хихикнул и как истинный гриффиндорец решил, что пора отключать мозги и включать решительность, поэтому притянул к себе неподвижную Гермиону и поцеловал. Он больше ожидал пощечины, и поэтому, когда Гермиона ответила, сначала растерялся, но быстро взял себя в руки. Они целовались примерно минуту и отлепились друг от друга раскрасневшиеся, но совершенно счастливые, как коты, объевшиеся сметаны.

― Великолепный подарочек, ― прокомментировал Гарри, когда они лежали на диване в объятиях друг друга, наслаждаясь близостью.

Гермиона подняла на него взгляд и почти невесомо провела тыльной стороной ладони по его щеке.

― Это ты про что?

― Про Алехандро, конечно же, ― усмехнулся он, покосившись на птицу, которая вроде как спала. Хотя от этого пернатого стихийного бедствия можно было ожидать чего угодно... Как оказалось, и того факта, что попугайчик оказался хитрющим, как самый настоящий слизеринец, сводником.

Но жаловаться на это Гарри и Гермиона точно не собирались.

Али, немного возмущенный тем, что эти двое совершенно не обращают на его персону внимания, звонко просвистел что-то по-птичьи и запел, глотая некоторые буквы:

― Oh, my love, my darling, I’ve hungered for your touch...

Обругав Живоглота, который мирно умывался на ковре возле дивана, дураком, он закончил музыкальное сопровождение для Гарри и Гермионы:

― ...a long lonely time...

И, конечно же, снова попадая прямо в точку.

Конец.

_______________________________________

Последняя песня, пропетая Али, это «UnchainedMelody» — самая известная песня 20 века. Многие знают ее из фильма «Привидение», в котором она прозвучала в исполнении TheRighteousBrothers.