Breaking the Habit (гет)

Вот он и умер. Это не было больно. Волдеморт угадал. Семь лет назад, на кладбище, когда предлагал ему «встретиться с судьбой». Может, стоило сдаться еще тогда? Избежать этих бессмысленных страданий. Смертей… Без Мальчика-который-выжил не погибли бы Сириус, Дамблдор, все его друзья… незачем было бы жертвовать жизнью… С друго стороны, если бы он сдался, если бы Волдеморт пришел к власти, смогли бы они остаться в стороне от борьбы, принять новый порядок? И чем бы тогда для них обернулась жизнь в волшебном мире с безумным тираном во главе? Гарри оборвал болезненные воспоминания — ему и так известен ответ, незачем думать об этом сейчас.

Наверное, теперь он узнает, что ждет человека после смерти. И кто прав — ученые или церковь. Только вот славы первооткрывателя ему не видать. И не потому, что до него этим путем уже прошли миллиарды людей. Просто он сам теперь мертв.

Но очевидно, что скептики, предсказывающие гибель сознания или слияние с мировым разумом были не правы. Он четко осознавал себя как личность. Он сохранил свою память и взгляды. Гарри бегло пробежался по событиям своей не слишком длинной жизни. На первый взгляд пробелов в памяти не было. Все значимые события он мог вспомнить. Мировоззрение тоже «никто не трогал»: Волдеморт по-прежнему — плохой, Дамблдор — хороший. Гарри развеселила такая простая оценка. С другой стороны, кто знает, что бы он чувствовал, если бы стал частью вселенского разума. Не слился в «едином потоке сознания», а добавился как источник информации... Бред. Но, по крайней мере, никто не призывал его срочно проходить сортировку и отправляться в библейский Ад или Рай… Можно было впервые за долгие годы насладиться покоем и подумать. На самом деле он давно не чувствовал себя так хорошо. Ничего не болело. Его не мучали приступы кашля, от которых он уже не надеялся избавиться. Но главное — его не терзал постоянный холод — непременный атрибут Азкабана. В тюрьме для волшебников не было настолько холодно физически, иначе заключенные умирали бы в первый месяц; хотя, проведя пару лет в каменном мешке, почти все заполучали проблемы со здоровьем. От бронхита до пневмонии и воспаления легких. Холод Азкабана был внутри. У каждого — свой. Он сковывал сердце и замораживал чувства. Отчаяние и страх с годами сменялись на тупую апатию. Но холод был с узниками всегда и не ослабевал ни на гран. Он не оставлял даже во сне, дополняя постоянные видения, которые после пробуждения превращали реальность в кошмар наяву. Такие сны не давали отдыха ни телу, ни духу.

А теперь холод исчез. Гарри чувствовал себя, как у растопленного камина после долгого дня на морозе. Тепло почти осязаемым облаком окутывало его. Гарри с удовольствием, которое не каждому дано понять, вдохнул воздух, который не обжигал горло, а наполнял легкие живительным кислородом. Мысли сбились с восторженного лада. Он дышит, значит, у него есть тело. До этого Гарри и не пытался пошевелиться. Следом до Гарри дошло, что он лежит на чем-то мягком. Вокруг было темно. Пахло дымом, выделанной кожей и древесной стружкой.

Тишину нарушил резкий звук. Как будто кто-то с когтистыми лапами шагал по стеклянному полу. Цок… цок… цок. Звук раздавался совсем рядом.

Не желая встречать хозяев загробного мира лежа, Гарри попытался встать. Тут же он обнаружил, что его удерживает какой-то покров. Мягкий и податливый, прогибаясь под рукой, он тут же опускался обратно. Стук раздался снова. Ближе.

Гарри вытянул обе руки перед собой и попытался приподнять странный покров. Материал под руками заскользил в сторону, из-под спины стало уползать его мягкое ложе. Гарри напрягся, по спине царапнуло что-то жесткое, справа прорезалась щель света. Покров над ним масляно блеснул. Еще усилие и …он сбросил с себя тяжелую черную кожаную куртку. Куртку Хагрида. Он сидел на полу в до боли знакомой комнате. В хижине на острове, где дядя Вернон надеялся спрятаться от волшебников. Солнечный свет заполнял пространство вокруг. Мысли о смерти обманули его чувства: он просто обернулся курткой во сне. Гарри машинально погладил подкладку, в смятении обводя комнату взглядом. «Этого не может быть. Просто не может…»

Каким-то невероятным чудом он оказался в прошлом. Тридцать первого июля. Тот самый день, когда он впервые увидел волшебный мир. Одиннадцать лет назад. День в день. Сегодня ему исполнилось одиннадцать лет. Или двадцать два…

Цок… цок… цок. Гарри резко повернул голову: в окно стучала клювом почтовая сова. Судя по ее недовольному виду — стучала уже давно и безрезультатно. Гарри неверяще глядел на сову. Та, поняв, что, наконец, привлекла хоть чье-то внимание, прекратила стучать и выжидающе замерла, переводя взгляд с Гарри на спящего Хагрида и обратно. Не дождавшись от людей, находящихся внутри, какой-либо реакции, сова снова постучала в стекло. Цок… цок.

Хагрид пошевелился, от чего диван исторгнул жалобный скрип.

— Гарри… Впусти ее…

Словно во сне Гарри поднялся и подошел к окну. Глядя на птицу, наощупь открыл задвижку и распахнул створки. Сова тут же влетела в комнату, мстительно мазнув крылом по лицу Гарри, но он даже не заметил этого. Комнату наполнил свежий воздух, пахнущий морем и прошедшей грозой, йодом и озоном. Холодный и чистый.

Солнце поднималось над морем. Оно было еще над самой линией горизонта, и солнечный диск был отчетливо виден. Гарри не помнил, видел ли он этот восход в прошлой жизни. Смотрел ли он в окно, когда впускал сову. Мог ли он просто не обратить внимания на восход, занятый мыслями о том, что он волшебник?

В этот раз для него не было ничего важнее этого зрелища. Он просто смотрел, как солнце медленно отрывается от горизонта, впитывал свет и снова чувствовал себя живым. Пять лет без солнца. Пять лет во тьме и холоде, наедине с собственными кошмарами. Солнце поднималось все выше, окутываясь слепящей короной. Поток света выжигал из души тьму отчаяния, которая, казалось, поселилась там навечно под влиянием дементоров. Вымывал боль, рассеивал страх.

Позади Хагрид отогнал сову от своего плаща и зазвенел монетами, отсчитывая плату за доставку газеты.

— Эх. У нас сегодня много дел, да. Так что, надо бы поспешить, — произнес Хагрид после того как разобрался с совой-почтальоном.

Гарри все стоял у окна, глядя на восход, которого он не видел так долго. Солнце слепило, поэтому он снял очки, закрыл глаза и просто впитывал тепло.

«Неужели это все был сон? Учеба в Хогвартсе, друзья… Волдеморт, заключение в Азкабане», — Гарри вздрогнул — память об этой тюрьме была слишком реальной, чтобы быть простым кошмаром. Может, он спит сейчас? Спит в своей камере и видит во сне счастливейший момент своей жизни? Но в Азкабане не снятся приятные сны. Только кошмары. Сейчас он мог быть абсолютно уверен, что поблизости нет ни одного дементора. Он не чувствовал ни малейшего отголоска той ауры отчаяния, которая составляет сущность этих чудовищ.

-Эй, Гарри! Ты в порядке? — лесник, надевший свой универсальный плащ, обеспокоенно смотрел на него.

Гарри вдруг понял, что Хагрид уже несколько раз обратился к нему, но так и не получил ответа.

-Э-э-э… Да. Все в порядке. Просто… я подумал, что мне все это приснилось, — Гарри сказал первое, что пришло на ум. Но Хагрид, конечно, мог отнести это только к вчерашнему вечеру.

-А, ну нет! Ты взаправду волшебник. Когда будем в Лондоне, сам увидишь, — Хагрид рассмеялся. Тревога уже исчезла из его глаз. Объяснение Гарри было вполне правдоподобно. — Пойдем, нам пора двигаться.

Выйдя из хижины (для чего пришлось отодвинуть выбитую дверь), Хагрид, прищурившись, посмотрел на солнце, потом, не удовлетворившись этим, достал из кармана большие часы на цепочке (старый будильник в комнате Гарри и то был меньше) и щелкнул крышкой. Хмыкнув, лесник зашагал по тропинке вниз, в сторону берега, на ходу убирая часы.

Гарри осмотрел вырванные дверные петли. Зрелище было впечатляющим. Металл погнулся словно бумага. На нижней петле был зазубренный разрыв: прежде чем винты вырвало из дерева, петли приняли на себя всю силу удара. Выйдя наружу, Гарри обошел хижину, осматривая потрескавшиеся, но вполне крепкие сваи по углам. Они поднимались до самой крыши и во время шторма не давали домику рассыпаться по досточкам. Гарри шагал медленно, прислушиваясь к скрипу гальки под ногами, чувствуя, как старые кеды увязают в мокром гравии, которым была окружена хижина, как ветер обтекает ладони и треплет волосы. Могли ли все эти мелочи, которых Гарри не помнил или просто не замечал служить доказательством, что мир вокруг реален?

Дверь выходила на сторону, обращенную к берегу; дойдя до другой стороны, Гарри замер, пораженный открывшимся видом. Море до самого горизонта. Остров заканчивался крутым каменистым обрывом. Обрушившиеся камни наполовину выступали из воды под самым берегом. Ярдов на двадцать от берега простиралась полоса полного штиля. Дальше все терялось в блеске. Ветер поднял легкую зыбь, и солнце сверкало в каждой волне тысячами своих отражений.

Свобода. Только теперь, глядя на бесконечный простор перед ним, Гарри ощутил в полной мере, что свободен. Ни стен, ни потолка, ни решеток. Только камни под ногами и бесконечное небо над головой, которое далеко впереди сливалось с поверхностью моря, отделенное от него блеском солнца на волнах.

— Гарри! — Хагрид отвлек его от созерцания. — Ты чего? Я ж тебя потерял! Давай, пойдем. Ты точно в порядке? — Запыхавшийся лесник выглядел встревоженно. Похоже, он успел спуститься до берега, и только тогда обнаружил, что Гарри с ним нет. — Ты зачем ушел?

Гарри ответил ему рассеянным взглядом: — Море… Я… не видел моря.

Даже густая борода, закрывающая пол лица, не смогла скрыть реакции Хагрида. Он нахмурился, так, что густые брови почти сошлись на переносице. Глаза потемнели от гнева. Гарри словно заново увидел Хагрида. Не того, к которому привык, воспринимая как добродушного лесничего. А огромного, свирепого полувеликана. Гарри всегда смотрел на него снизу вверх. Но сейчас он был гораздо ниже, чем привык, отчего Хагрид казался еще больше. Вспомнились разорванные дверные петли.

Хагрид несколько раз попытался что-то сказать, вхолостую открывая рот, потом махнул рукой, издав неопределенное кашляющее восклицание и, наконец, заговорил:

— Ну, ты еще насмотришься. Теперь-то все по-другому будет. Не как у …этих, — видно было, что на язык ему просилось крепкое словцо. — И в Хогвартсе озеро есть. Огромное. Там даже шторм бывает. Вот увидишь. Ну, пойдем.

Хагрид снова зашагал к берегу, поминутно оглядываясь на Гарри. Весь путь лесник возмущенно бормотал себе под нос приглушенным басом. Судя по тому, что Гарри расслышал «Гарри Поттер», «это ж надо», «да как они могли», Хагрид был недоволен Дурслями и их отношением к Гарри.

Действительно, ни разу не видеть моря, живя в Англии, где из любого места до моря езды не более пары часов… Даже приютских детей возили к морю — Гарри вспомнил о детстве Тома Реддла. А Дурсли… да все с ними понятно.

Под конец монолога, почти сливавшегося для Гарри в низкий гул, Хагрид воскликнул «Да куда ж она смотрела, кошка драная!» Вряд ли лесник мог так отозваться о Макгонагалл, поэтому Гарри отнес эту фразу на счет миссис Фигг. После этого вопля души Хагрид замолчал и еще раз оглянулся. Гарри, разглядывавший камешки на тропинке, сделал вид, что ничего не заметил.

Достигнув конца узкой дорожки, Гарри, наконец, смог выйти из-за спины Хагрида и оглядеть берег. Песчаный пляж узкой полосой, футов в тридцать, врезался в скалистый берег. Это было единственное место, пригодное для причала. Кругом из воды торчали острые камни.

До суши было около мили. Теперь солнце светило в спину, и вода между островом и большой землей была удивительного цвета, синего, с зеленым оттенком. Небольшие волны с шипением накатывали на песчаный берег и звонко булькали между камней.

Хагрид уже осматривал лодку, на которой Гарри с Дурслями приплыл сюда. Гарри поспешил к нему присоединиться. Лодка была вытащена на берег, но вот перевернуть ее вверх дном никто не догадался, поэтому она была до верху наполнена водой. Лодка была большая, с водой она должна была весить не меньше пяти тысяч фунтов. Пока Гарри гадал, чем можно вычерпать из нее воду, Хагрид просто перевернул лодку набок. Вода с шипением полилась на песок. Гарри еле успел отскочить от разливающегося потока. Им повезло, что лодка выдержала такое обращение, не развалившись на части, учитывая ночную грозу. Хагрид в одиночку без видимого напряжения отволок лодку до воды.

— Залезай, Гарри.

Хагрид удерживал лодку так, что до кормы можно было достать, не заходя в воду. Как только Гарри залез внутрь и уселся прямо на мокрую скамью впереди, Хагрид, столкнув лодку с песка и, пройдя пару шагов в воде, осторожно забрался в нее сам. Лодка тут же накренилась на корму, и Хагрид поспешил перейти ближе к центру. Гарри на носу совершенно никак не уравновешивал полувеликана. Лодка выровнялась, но теперь стояла дном на песке. Так близко от берега было не достаточно глубоко. Волны разбивались о борта, не в силах даже покачнуть ее. Весла, которыми можно было бы оттолкнуться от берега, они не прихватили. Гарри просто о них не подумал, а Хагрид и не знал, что дядя забрал их в хижину.

Оглядев берег и внутренности лодки, прочно стоящей в песке, Хагрид неопределенно хмыкнул и взялся за свой зонт. Назвать это «зонтиком» Гарри бы не решился. Тот был не меньше четырех футов в длину.

— Ты же никому не скажешь? — с этими словами лесник постучал зонтом по борту, и лодка дернулась вперед, вырываясь из песка. Она погрузилась в воду еще глубже, как будто несла не двоих пассажиров, а дюжину гребцов, что было не удивительно, учитывая вес полувеликана; а потом, плавно набирая ход и слегка покачиваясь с борта на борт, побежала к противоположному берегу. Хагрид отложил зонт в сторону и с довольным видом посматривал вперед.

Гарри провел ладонью по борту, ощущая прикосновение мокрого дерева. Он опустил руку за борт, чтобы почувствовать поток воды, рвущийся между пальцев. Лодка шла быстро, но бесшумно. Над водой разносился лишь прозрачный чаячий крик. Остров с хижиной все отдалялся. Гарри заметил три человеческие фигуры, двигающиеся по берегу. «А как, интересно, Дурсли вернутся с острова?»

Солнце слепило. Гарри закрыл глаза и погрузился в ощущения бегущей воды под рукой, ветра, приносящего мелкие брызги. Тихонько плескали в борта набегающие волны, скрипела скамья под Хагридом. И неумолкающий чаячий плач дополнял букет ощущений Гарри. Вспомнился рассказ Хагрида о заключении, когда его обвинили в открытии тайной комнаты: «Посидишь там и забываешь, кто ты, зачем живешь. Я все мечтал, помереть бы, пока сплю… А потом меня выпустили. И я будто снова родился, все вокруг новое, лучший день в жизни».

Тогда Гарри думал, что хорошо понимает Хагрида. На него самого дементоры действовали ужасно. Страх, отчаяние, холод. И еще воспоминания. Кошмар преследовал его с колыбели. Обморок был, пожалуй, спасением от ужаса и безысходности. И с каждым годом в Хогвартсе у него прибавлялось неприятных воспоминаний. А уж последние три курса…

Оказалось, минутного общения с дементорами было недостаточно, чтобы судить о том аде, на который обрекают провинившихся волшебников. Да, в связи с суровостью наказания, сроки заточения за нарушение большинства законов были относительно небольшие. Неделя, месяц. Но подавляющее большинство осужденных в качестве альтернативы предпочитали выплачивать огромные денежные штрафы (что министерство всячески одобряло), зачастую залезая в долги, лишь бы избежать визита на «остров скорби». Потому что никакие деньги не стоили того, что ждало их в тюрьме для волшебников. Помимо ужасных ощущений, человек, подвергшийся длительному воздействию дементоров, заполучал необратимый урон психике. Конечно, чем дольше был срок, тем сильнее было влияние стражей. Но даже отсидевшие символические сроки, сохраняли массу психических расстройств и отклонений, самым безобидным из которых был сильнейший страх перед Азкабаном и паническое нежелание возвращаться туда. Достаточно сказать, что за всю историю тюрьмы для магов повторно заключены были лишь четверо. Из них один покончил с собой в первую же неделю, перегрызя вены, остальные сошли с ума в течение месяца. Прочие маги, приговоренные ко второму сроку, находили деньги на уплату штрафа, подкупали судей, бежали из министерской тюрьмы или заканчивали жизнь самоубийством. Еще одной причиной не попадать в Азкабан, о которой предпочитали молчать, было влияние дементоров на магию волшебников. Об этом не хотелось даже вспоминать.

И теперь, избавившись от сковывающего холода Азкабана, Гарри мог лишь повторять про себя: «заново родился». Снова и снова. И все вокруг было новым: запах моря, плеск волн, тепло солнечных лучей на лице и прохлада воды под рукой. «Лучший день в жизни».

Скоро, слишком скоро, по мнению Гарри, лодка подошла к берегу. По дну заскребли камни, и прежде чем Хагрид успел схватить свой зонт и отменить заклинание, лодка со скрежетом выползла на берег целиком, резко теряя скорость, отчего Гарри чуть не слетел со своей скамьи. Хорошо, что вокруг не было никого, способного увидеть их эффектный выход на берег.

Хагрид огляделся и направился прямо к крутому берегу, забирая влево. Гарри смутно помнил, как они с Дурслями вышли на берег, но пологий спуск, которым они воспользовались на пути сюда, был гораздо дальше и справа. Берег же перед ними почти отвесно поднимался над пляжем футов на пятьдесят, и нечего было даже думать подняться здесь. Пока Гарри гадал, не хочет ли Хагрид воспользоваться каким-нибудь еще необычным способом перемещения, они подошли к склону и Гарри, наконец, заметил сварную стальную лестницу с вытертыми крашенными перилами, которую хорошо скрывали росшие на склоне кусты. Лестница зигзагом поднималась до самого верха.

Гарри оглядел лесенку, которая крепилась на вбитых глубоко в склон стальных прутьях, оценивая прочность конструкции. Судя по блестящим перилам, лестница пользовалась популярностью, но вряд ли ей приходилось испытывать такую нагрузку, как вес полувеликана. Хагрид, однако, не задумывался над такими мелочами. Он уже преодолел первый пролет, протискиваясь между перилами и теперь, ожидая, смотрел на Гарри.

Пришлось положиться на удачу и последовать за лесником. Похоже, все-таки, лестница была прочнее, чем выглядела. Если бы какой-то пролет не выдержал веса Хагрида, их путешествие окончилось бы, едва начавшись.

Гарри вслед за Хагридом благополучно поднялся на самый верх и, сойдя с последней ступени на безопасную доожку, огляделся. Он стоял на скалистом утесе. Тропа впереди спускалась к небольшому прибрежному городку.

Внизу под берегом послышались громкие возгласы. По пляжу, смеясь и размахивая руками, шагали пятеро детей. Четверо мальчишек лет семи-восьми и, отставая футов на пятнадцать, девочка лет пяти. Все легко одеты и босые. То и дело они наперегонки бросались к кучам водорослей и различного мусора, вынесенного на берег штормом. Они оживленно раскидывали палками бурые кучи в поисках… Гарри не знал, что они ищут. Раковины? Обломки кораллов? Крабов? Но им, определенно, было весело.

Вдруг один из мальчишек радостно вскрикнул и, нагнувшись, поднял что-то из песка. Дети столпились вокруг счастливчика, разглядывая находку, которую мальчик предусмотрительно не выпускал из рук.

— Гарри, пойдем, — уже привычно окликнул его Хагрид.

Они спустились с утеса по тропинке, заботливо посыпанной гравием. Им нужно было пересечь весь городок, чтобы достичь вокзала, который, по словам Хагрида, находился на другой стороне. Окраину городка составляли в основном одноэтажные и двухэтажные дома с крышами ярких цветов, окруженные просторными дворами и садами. В это раннее утро на улицах было еще пусто.

Гарри пытался вспомнить день недели. 31 июля 1980 года… Одиннадцать лет назад. Как и все дети, он не особо беспокоился о том, чтобы знать день недели во время каникул. Дадли был редким исключением, он всегда был в курсе, чтобы смотреть программы по телевизору. Как правило, ужасно глупые. Тем не менее, Гарри всегда выяснял заранее, на какой день недели придется его день рождения. Но одиннадцать лет! Кажется, должен был быть четверг. Спрашивать у Хагрида он не стал. Не так уж это важно. А Хагрид и так уже думает о его жизни невесть что.

Они шли по очередной пустынной улочке, когда до Гарри донесся запах свежей выпечки. Оглядевшись, он тут же увидел характерную вывеску в виде чайной чашки. Здесь коттеджи сменили длинные каменные дома старой постройки, первые этажи которых частично занимали различные магазинчики, в основном закрытые. Вход в кафе располагался ниже уровня улицы. К нему вела короткая, в пять ступеней, лесенка. Дверь была приоткрыта.

— Хагрид, зайдем позавтракать? — В свои одиннадцать лет Гарри, наверное, постеснялся бы просить хранителя ключей, которого он впервые видел. Но теперь ему было двадцать два, позади, где-то в прошлой жизни осталась учеба в Хогвартсе, Турнир, сражение на кладбище и в Министерстве… И еще… нет, об этом не хотелось даже вспоминать…Только не сейчас. У него еще будет время. И с Хагридом он был знаком шесть лет. А еще он не завтракал, и вообще, последний раз ел нормальную пищу пять лет назад.

— А? Ну да, — Хагрид тоже заметил кафе. — То есть, мы же спешим.

Хагрид окинул взглядом худощавую фигуру Гарри и замолчал. Взглянул на кафе.

— Ну, на полчасика, пожалуй, можно задержаться. Только, это, у меня денег магловских не много, а нам еще до Лондона добираться… Может лучше, в Дырявом котле перекусим? — Хагрид кинул взгляд на небезызвестный шрам Гарри. — А, нет… там не дадут поесть спокойно. Гарри, ты вот что, глянь, хватит тут? Я в этих бумажках не очень понимаю, — Хагрид протянул Гарри пригоршню мятых купюр, которые достал из кармана плаща. Денег вполне хватало на скромный завтрак и билеты до Лондона, о чем Гарри тут же и сообщил лесничему.

— Ну и отлично. Тогда пошли. Деньги только возьми, сам заплатишь. Я ж говорю, не понимаю я в них.

В кафе было светло и просторно. Наверное, потому, что пусто. Гарри бы не назвал его большим. Белые столики, белая плитка с ненавязчивым узором на полу. Бежевые стены. При этом обстановка ни в коей мере не была похожа на больничную палату. Барная стойка была синей с белым верхом. Лампы закрыты светло-голубыми плафонами. На стенах в простых тонких рамах висели картины с морскими пейзажами. Они были написаны в одном стиле: широкими мазками, яркими красками. Видно было, что это не репродукции, а подлинники. Наверное, их написали на заказ. А может, просто кто-то из постояльцев решил украсить кафе. На всех картинах море было разным. На ближайшей был изображен солнечный день на берегу. Штиль без единого порыва ветра. Бесконечная гладь воды сливалась с безоблачным небом. Солнца на картине не было, но Гарри словно чувствовал, как оно печет затылок. Пыльные камни, желтая, сухая до ломкости трава на прибрежных скалах. Гарри подошел поближе и смог оценить мастерство художника. Мазки были крупными, видно было, как толстым слоем ложилась краска. Поэтому, конечно, вблизи ни одной травинки он не увидел. Только мешанина серого, красного и желтого. Похожий на фотографию пейзаж вблизи превращался в сюрреалистическую картину из цветных полос и пятен.

На другой картине Гарри с удивлением увидел восход. Точно такой, как он недавно наблюдал на острове. Он снова подошел ближе, чтобы убедиться, что это тоже картина, а не фотография. Написанная такими же, кажущимися грубыми, но на самом деле очень точными мазками.

Это было то самое место и точно такой же восход. Гарри рассматривал острые камни, выступающие из воды. Те же самые камни. Казалось, солнце так же, как и на берегу согревает лицо. Ветер шевелит волосы. Гарри снова накрыло ощущение пространства и свободы.

— Красиво, не правда ли? — за стойкой стояла молодая женщина и приветливо улыбалась ранним посетителям. — Доброе утро. Рада видеть вас в кафе «Бриз». Желаете сделать заказ? — деловым тоном обратилась она к Хагриду. Тут же улыбнувшись Гарри, он продолжила более мягким голосом:

— Эти картины пишет мой муж. Он художник, рисует на заказ. Но эти пейзажи продавать отказывается, хотя за них предлагали большие деньги. Они должны быть вместе. Все эти картины. Он специально плавал на остров, чтобы их написать. Вы должны были видеть остров. Он недалеко от берега. Там еще есть старая рыбацкая хижина. Вы ведь не местные? Я вас раньше не видела. Так как насчет заказа?

Гарри улыбнулся про себя этому словесному потоку. Аромат кофе и сдобы внутри кафе был просто сногсшибающим. Хагрид с беспечным видом продолжал осматривать обстановку, поэтому Гарри после того, как выслушал такое же многословное и подробное описание меню, заказал яичницу, круассаны и кофе. Оглядываясь на Хагрида, он попросил самую большую чашку. Саманта (как она сказала Гарри, она была хозяином, поваром и официантом кафе «Бриз»), принимая заказ, все косилась на Хагрида. Тот, предоставив Гарри разбираться с завтраком, прохаживался между столиками и рассматривал картины, не рискуя садиться на слишком непрочные для него стулья. Как только хозяйка ушла, он воровато оглянулся и достал из-под плаща розовый зонт. Лесничий постучал по ближайшему к нему стулу и одобрительно хмыкнул. Попробовав его рукой на прочность, Хагрид осторожно уселся за столик и улыбнулся Гарри.

— Без магии никак, — пояснил лесничий. — Сам видишь. Только сяду на простой стул — сразу в щепки. У меня-то дома стулья покрепче. Сам делал.

Гарри вспомнил обстановку домика Хагрида. Огромная мебель (как оказалось, ручной работы), кровать с лоскутным одеялом, грубо сложенный камин, различные травы и инструменты, подвешенные к потолку… Так здорово было пить травяной чай из больших кружек и спорить о шансах выиграть кубок школы или квиддичный турнир.

Задумавшись, Гарри упустил момент, когда Саманта принесла их заказ, и очнулся, лишь, когда она, улыбнувшись, поставила перед Хагридом кофе в литровой пивной кружке. После чего она вернулась к своим делам, то записывая что-то в учетной книге за стойкой, то отлучаясь на кухню.

Завтрак был вкусным. А для Гарри, проведшего без нормальной еды пять лет, особенно. Он пил черный кофе без сахара — не самый популярный выбор для ребенка одиннадцати лет. Но только так можно было почувствовать вкус самого кофе. Он просто наслаждался вкусом еды, иногда отвлекаясь, чтобы посмотреть, как Хагрид сдвигает вилку на край стола, чтобы взять ее в руку или как он осторожно держит кружку.

«Заново родился… лучший день» — все крутилось и крутилось в мыслях.

— А ничего. Вкусно, — Хагрид выглядел довольным вынужденной остановкой. — А сколько это будет стоить в галеонах? Ах да... Ну, потом разберемся.

Выйдя из кафе, Хагрид широким шагом двинулся по улице, где уже появлялись первые прохожие, спешащие по делам. Они в удивлении замирали и некоторое время таращились на лесничего, потом продолжали свой путь. До вокзала удалось добраться в рекордные сроки и без происшествий. Только Гарри запыхался, пытаясь не отстать.

Почти все сидячие места в вагоне были заняты — люди ехали на работу в Лондон. Гарри сидел рядом с Хагридом и пытался читать газету, заглядывая тому через руку. Теперь, когда у него появилось время спокойно подумать, ситуация выглядела полным бредом.

Его заключили в Азкабан за убийство Дурслей, которое он, конечно не совершал. Гарри твердо отодвинул мысли об этой тюрьме подальше. У него еще будет время это обдумать. Наверное… Потом к нему пришел сам Волдеморт, избранный накануне министром. Рассказал, зачем все это было нужно, и убил его смертельным проклятием. И вот он снова жив, здоров и едет в Лондон. За учебниками для школы. Что из этого реальность, а что игра воображения? Гипноз? Видение? Иллюзия? На что можно опереться?

Дементоры Азкабана были реальны. Гарри вздрогнул. Слишком даже. Значит, его заключение можно считать действительностью. То, что произошло во время этого заключения — тоже. Визит Волдеморта и его рассказ, пожалуй. Нет разницы — лично он явился или наслал видение. А вот его смерть… Да еще смотритель. За все пять лет Гарри не видел ни одного работника тюрьмы. Даже еду узникам разносили дементоры. Надо ли говорить, что после такого визита аппетит пропадал начисто. Бывали, правда, ежегодные инспекции от министерства, но Гарри не удостаивался их визита. Единственным его посетителем был Том Реддл. Раз в год. Тридцать первого июля.

И теперь Гарри пытался разобраться, что же все-таки произошло. И реально ли то, что он видит и чувствует. Или это снова какое-нибудь темное колдовство. Или бред свихнувшегося заключенного. Но сумасшедших не перевозили из тюрьмы в лечебницу, они умирали в своих камерах. От старости или истощения, забывая про пищу и воду. А он не чувствовал дементоров.

Поэтому он пытался найти доказательства реальности или иллюзорности окружающего мира. Искал вокруг то, чего он не знал, не видел раньше. Как будто это могло помочь. То, что было новым, он не мог проверить на истинность, отличить от игры разума. А то, что мог — не было новым. И это тем более не могло быть доказательством. Оставалось искать только нечто невообразимое. То, чего он не мог даже представить. Что его разум не мог бы синтезировать из кусочков его памяти. Ведь даже во сне, в самом невообразимом кошмаре человек видит лишь сочетания уже известного. Самые жуткие монстры на поверку оказываются слепленными из наиболее отвратительных для человека фрагментов реальности. Паучьи ноги, акулья пасть, какие-нибудь щупальца, скорпионий хвост… Поэтому придумать что-то невообразимое, принципиально новое — удел гениев и безумцев.

Гарри оставалось лишь искать вокруг себя то, чего не может быть. Даже для обычного человека это было нетривиальной задачей. Увидев что-то невероятное — чудо, волшебство, человек воскликнет: «Да, я знал, что магия существует на самом деле». Для Гарри же это было на порядок сложнее. Со всем его знанием магии, о том, что она может и чего не может. Но что все равно происходит. Взять хотя бы его спасение от смертельного проклятья. Дважды.

Поездка в Лондон прошла с большей пользой, чем прошлый раз. Гарри не предавался эйфории, пытаясь представить волшебный мир или мечтая, как он станет великим волшебником. Он читал «Пророк» в руках Хагрида. И здесь он наткнулся на статью про оборотней.

Гарри знал со слов Люпина о том, как трудно честному оборотню жить в волшебном мире. Но, оказывается, целый пакет законов против «темных существ» был принят в год его поступления в Хогвартс. Полный текст закона был опубликован на последней странице. Гарри с трудом разбирал смысл юридических формулировок вроде «Основными задачами межрасового законодательства являются создание необходимых правовых условий для достижения оптимального согласования интересов сторон межрасовых отношений, интересов общества, а также правовое регулирование межрасовых отношений и иных непосредственно связанных с ними отношений».

Здесь был и хорошо известный закон, разрешающий оборотням занимать только неквалифицированные, а значит, низко оплачиваемые должности. На самом деле он касался и других «нелюдей», например, кентавров. Не то чтобы те рвались работать на волшебников, но и они были упомянуты в министерском перечне. Назывался закон «Правовой акт об ограничении сферы трудовой деятельности существ, обладающих разумом, близким к человеческому». Гарри тут же узнал работу Амбридж. Он вспомнил, как о ней отзывался Люпин. Он говорил, что именно Амбридж — автор большинства таких законов.

Сухим, запутанным языком, с отсылками к другим статьям, актам и резолюциям, описывались разрешенные и запрещенные виды деятельности «темных существ». Например статья о дискриминации:

«Не являются дискриминацией установление различий, исключений, предпочтений, а также ограничение прав работников, которые определяются свойственными данному виду труда требованиями, установленными законом, либо установлены в соответствии с законодательством о правовом положении в целях обеспечения национальной безопасности, поддержания оптимального баланса трудовых ресурсов, содействия в приоритетном порядке трудоустройству граждан и в целях решения иных задач внутренней и внешней политики».

Она позволяла работодателю на основании любой самой неправдоподобной причины отказать оборотню в работе или заключить договор практически на рабских условиях. Ведь все что угодно можно было подогнать под «национальную безопасность», «баланс трудовых ресурсов» или «иные задачи». Оборотням нельзя было заниматься торговлей, производством, оказывать услуги. Они не могли занимать должности в министерстве и вообще в любой государственной структуре. Их могли уволить по любой причине без выплаты заработной платы и прочее, и прочее.

Многое Гарри знал, но, конечно не в таких подробностях. Гарри повезло, что Хагрид читал медленнее и не переворачивал страницу. Чтобы разобраться в запутанном тексте, пришлось перечитывать несколько раз. Сейчас, в свои двадцать два он, пожалуй, смог бы разобраться и в приветственной речи Амбридж «Прогресс ради прогресса».

Хагрид дошел до закона и разразился приглушенной бранью в адрес министра, Визенгамота и «блюстителей чистой крови». Ему не пришлось разбираться в формулировках. Похоже, закон давно обсуждался, и его суть была широко известна в кругах волшебников.

Гарри же показались особо странными последние статьи закона. Он перечитал их чуть ли не по слогам, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают. Вся переписка должна была проходить через специальный отдел министерства магии «по надзору за темными тварями». Любое нарушение строго каралось министерством. А донесшему на «преступника» выплачивалась премия.

И на закуску, оборотням запрещалось брать под опеку, усыновлять детей волшебников и даже временно присматривать за ними. И все это, конечно оправдывалось заботой о жизни благополучии и психическом здоровье несовершеннолетних.

Примечательно, что в законе не шло речи ни о магловской работе, ни о магловских детях. Оборотней целенаправленно выдавливали из волшебного мира. И делало это министерство магии, чьей целью, по словам Хагрида, было «чтоб люди не догадались, что в стране на каждом углу волшебники живут».

Интересно только, как Дамблдор смог нанять Люпина преподавать в школе. Что перевесило закон? Авторитет директора или, может быть, автономия Хогвартса?

Но, получается, теперь Ремус Люпин даже не мог с ним связаться, не нарушив закон. Гарри не сомневался, что министерство не допустит общения оборотня с Мальчиком-который-выжил. А до этого Гарри (для его безопасности, конечно) надежно спрятали от волшебного мира… или волшебный мир от Гарри, учитывая, что некоторые волшебники его все-таки находили.

Но теперь все пойдет по-другому. Теперь Гарри сам решит, что ему делать, с кем дружить и кому писать, и… Хедвиг! У него ведь нет совы. Гарри не знал, что случилось с его питомцем после ареста. Он лишился своего первого друга.

Целый месяц перед первым курсом сова была единственной, с кем Гарри мог поговорить. Письмо и визит Хагрида оторвали его от привычной жизни. Он навсегда лишился надежды стать «нормальным». Ему больше незачем было даже пытаться наладить отношения с кем-то вокруг. Он уже принадлежал другому миру. Миру, в котором он, тем не менее, никого кроме Хагрида не знал. И единственной связью с волшебным миром и доказательством, что это не вымысел была Хедвиг. Неважно, что она не могла ответить. Зато она умела слушать. Шесть лет вместе… Каждое лето он снова оставался один. В городке, где жили Дурсли (гарри не мог назвать его своим), у него не было друзей. Ни одного. А после того, как он поступил в Хогвартс, пропало желание знакомиться с кем-либо в обычном мире. Не его мире. Летние каникулы с родственниками Гарри воспринимал как остановку автобуса — на заправке или возле придорожного кафе — можно выйти, размять ноги. Но знакомиться с теми, кого больше никогда не увидишь, с кем нет и никогда не будет ничего общего? Зачем? Большую часть времени он проводил, работая по дому или у себя в комнате, читая книги. И тогда Хедвиг оставалась его единственной связью с волшебным миром, подтверждением, что ему не приснилась школа волшебства и чародейства. Была еще Палочка, но на каникулах колдовство было запрещено. И редкие письма от друзей, но они были на самом деле редкими и скрашивали ему одиночество слишком недолго. Он мог часами говорить с совой, рассказывая о своей жизни, делясь планами, жалуясь на родственников.

Он потерял все в один день, который стал началом конца. Погибли все, кого он мог назвать друзьями, кто мог назвать другом его… А теперь они живы?.. Он снова их увидит?

Если это другой мир, только похожий на его, и здесь нет Гермионы, Рона, Джинни... Или они снова погибнут, а он не сможет им помочь или... Нет! Не думать об этом! Только не сейчас. Не здесь. Он уже оплакал их гибель. Простился навсегда. И он не сможет пережить это снова. Не после Азкабана. Сейчас он чувствовал себя на удивление хорошо, но он не тешил себя надеждами. Он мог только предполагать, насколько сильно ранена его душа и повреждена психика. Но в том, что это так, он был уверен.

Несколько минут Гарри просидел, замерев и глядя прямо перед собой. Он с трудом смог перестать думать о своих друзьях. Для этого пришлось перестать вообще думать о чем-либо. Он обрывал каждую мысль, как только она возникала. Не давал сознанию начать обдумывать их. Еще труднее было избавиться от мертвых лиц перед глазами. Но в конце концов Гарри смог очистить разум. Добиться полной пустоты в мыслях. И только после этого он мог продолжить обдумывать положение, в которое попал.

Надо будет написать письмо Ремусу. Может быть, помочь ему материально. Гарри знал, что Люпин слишком гордый, чтобы принять деньги. Но если он не будет знать, кому вернуть их, что ему останется делать? Гарри задумался, как можно помочь Ремусу в долгосрочной перспективе. Учитывая все эти ограничения министерства…

Стоп! А ведь он не может послать деньги Ремусу с Хедвиг. Рано или поздно Люпин увидит сову Гарри и тогда возникнет множество вопросов, самый первый из которых — откуда Гарри узнал об оборотне. И вообще, учитывая наметившиеся планы, настолько заметная и узнаваемая сова — не слишком разумный выбор. Да, можно было использовать и школьных сов, и почтовый центр в Хогсмите. Но Гарри помнил, как реагировала Хедвиг, когда ему приходилось посылать тайные письма с другой совой.

В молчании они доехали до нужной станции, и теперь Гарри шагал позади Хагрида. Он совершенно не помнил улицы, по которой они двигались. Или Хагрид выбрал другой путь, или они заблудились. Хотя, скорее всего, для Гарри эта улица просто ничего не значила тогда. Когда он так стремился попасть в волшебный мир… Радовало, что пока внимание прохожих привлекал Рубеус Хагрид, а не Гарри Поттер. Огромный рост и густая борода были гораздо интереснее для людей, чем тонкий шрам на лбу и круглые очки.

Толстая обшарпанная деревянная дверь отворилась без скрипа. Бар предстал перед Гарри в том же самом виде, что и одиннадцать лет назад. Обстановка и посетители первого увиденного «волшебного» места с фотографической точностью запечатлелась в памяти. В нос ударил табачный дух. Прожив почти шесть лет в мире волшебников, Гарри привык, что среди них почти не было курящих. В своем консерватизме маги проигнорировали эту вредную привычку. Но уж если кто и курил, то не эти магловские дешевые бумажные палочки, набитые трухой, которую по ошибке называли табаком. Волшебники курили настоящий табачный лист, забивая его в трубки, некоторые из которых были настоящим произведением искусства. Короткие и длинные, прямые и изогнутые, гладкие, резные. Вереск, бук, вишня… Десятки видов дерева, керамики, даже камня. Трубку не выкуришь мимоходом на улице, в метро, возле урны в курилке. Курение трубки — это целый ритуал. От набивки табаком до чистки. Неудивительно, что Гарри не встречал курящих волшебников на улице — они предпочитали делать это в баре или у себя дома, как правило, в компании друзей. В Дырявом Котле дым можно было «резать ножом». Курили сразу за несколькими столиками, добавляя густоты синему табачному туману. Некурящие сидели, окруженные каким то видом чар головного пузыря, прикрывавших столик целиком, совершенно не страдая от компании курящих. Запомнившиеся по первому визиту колдуньи все так же курили длинные изогнутые трубки. Гарри на автомате прошел до задней двери, осматривая зал. Все то же. Все так же. Только Квирелла видно не было. Наверное, он уже ушел. Ведь в этот раз они с Хагридом задержались. Гарри обрадовался этому: хоть Волдеморт еще не вселился в тело преподавателя, видеть человека, который пытался его убить, совершенно не хотелось. А что, если он успеет украсть камень? Гарри пробрал озноб. Так же как в то утро, когда он лишился палочки. Он строит планы, обдумывает будущие шаги, просчитывает варианты, а все может закончиться, даже не начавшись. Квирелл украдет Философский камень, и Темный лорд возродится в течение нескольких дней, даже часов. Сэтим он тянуть не будет. Можно быть уверенным, что как только у Волдеморта будет все необходимое, он первым делом займется созданием для себя тела.

— Гарри! Ты опять ушел один. А если бы ты потерялся? — Хагрид уже начинал привыкать к необычной тенденции Гарри исчезать, стоит только оставить его без внимания.

Потеряться здесь, конечно, было трудно: они стояли на заднем дворе бара у той самой стены, скрывающей невесть от кого проход в магический квартал. Хагрид достал свой неизменный зонт и постучал по кирпичам.

— Это и есть Косой Переулок. Ну, пошли, — Хагрид засунул руки в карманы плаща и шагнул в арку.

Теперь Гарри было не до волшебной улочки, с ее лавками и торговцами всякой всячиной. Его подгонял страх опоздать, так что Хагриду даже не нужно было сдерживать шаг, дожидаясь своего подопечного. Гарри вертел головой, безуспешно пытаясь разглядеть в толпе фигуру Квирелла. Что он будет делать, если все-таки найдет профессора защиты, Гарри не представлял. Петляющая улочка казалась нескончаемой, а Хагрид — таким медлительным… Хотелось наплевать на все и пуститься бегом. Останавливала лишь бессмысленность этого действия. Все равно придется ждать лесничего, а потом еще придумывать объяснение своему поведению. Компания болтающих людей, остановившихся прямо посреди улицы, которых пришлось обходить, заставила Гарри сжать челюсти, чтобы не накричать на них прямо здесь. «Нашли же место для беседы! Нельзя было отойти в сторону?!» Волшебники словно задались целью помешать Гарри попасть в Гринготтс. По одному и группами они беспорядочно брели по переулку. Виляли от одной лавки к другой и неожиданно останавливались прямо на пути. Брели толпой во всю ширину улочки и не давали себя обгонять.

Заставив себя успокоиться, Гарри отступил за спину Хагрида, рассекавшего толпу словно ледокол, и до самого мраморного крыльца банка прошагал в молчании, лишь сжимал кулаки. Гарри взлетел по ступенькам и оглянулся на толпу, напоследок стараясь отыскать Квирелла. Конечно, не нашел. Они прошли сквозь вереницу дверей. Гарри даже не взглянул на привратников и пропустил мимо ушей рассказ Хагрида о гоблинах и безопасности банка. В зале Квирелла тоже не было. Да и быть не могло. Он ведь не собирался в открытую штурмовать хранилища.

Возле стойки кассира Гарри пришлось вновь наблюдать представление престидижитатора в исполнении Хагрида. Когда долгожданный ключ, наконец, был представлен гоблину, лесничий передал ему письмо Дамблдора. Гарри еле дождался, когда они в сопровождении Крюкохвата вошли в тоннель.

— Сначала сейф семьсот тринадцать? — с полувопросительной интонацией произнес Гарри.

— Ну… дела Хогвартса важнее… — ответил он на вопросительный взгляд Хагрида.

— Да, сначала дело, — важно ответил лесничий.

Гоблин, в ожидании смотревший на Хагрида, кивнул и свистом вызвал тележку. Теперь от Гарри ничего не зависело. Он молча смотрел в спину Крюкохвата. По бокам в тишине проносились стены пещеры, едва освещаемые фонарем. Он словно летел, ведомый порталом вне пространства и времени, а впереди был либо палаточный лагерь квиддичного чемпионата, либо ночное кладбище и толпа в белых масках…

— Сейф семьсот тринадцать, — проскрипел Крюкохват, беря фонарь и вылезая из вагонетки. Гарри остался сидеть, глядя на дверь сейфа. Сил просто не было. Крюкохват вел себя как обычно, ничем не выдавая, что заметил возможную попытку проникновения или кражу. Гоблин красуясь, провел пальцем по двери и она растаяла. Гарри не слышал объяснения гоблина о системе защиты, он с облегчением смотрел, как Хагрид шагнул внутрь и подобрал с пола знакомый сверток. Успели.

Дорогу до своего сейфа Гарри помнил плохо. В голове мантрой крутилось «успели». Теперь у него есть почти год, чтобы найти решение. Мысли вновь обратились к тому, что следует предпринять в первую очередь. Перед глазами развернулся пергамент со списком первоочередных и второстепенных задач, выделенных цветами и разбитых по датам. Как план подготовки к экзаменам, который им с Роном готовила Гермиона.

Под руководством Хагрида Гарри набрал денег в своем сейфе, вновь поразившись количеству золота, доставшегося ему в наследство. По пути наверх Гарри обдумывал будущие покупки. Пожалуй, по сравнению с прошлым разом, особых изменений не будет. Сейчас он еще не знает, что ему понадобится в будущем, а если что, всегда можно послать заказ с совой. Разве что, книги. И простая одежда. Из банка Гарри выходил совершенно другим человеком. Теперь можно было неспешно прогуливаться по переулку, заглядывая в лавки и набирая школьные принадлежности. Можно было останавливаться посреди улицы или петлять от одного магазина до другого, мешая прохожим. Перед своим третьим курсом он неплохо изучил это место и теперь точно знал, где и что нужно покупать.

— Гарри! — Хагрид снова вернул его к действительности. — Для начала тебе надо купить мантии. Это прямо здесь. «Мадам Малкин». Скажешь, что мантии для школы надо. А я до бара пройдусь, мутит меня с этих тележек. Так они ж еще нарочно быстрее едут, когда я прихожу. Ты же не потеряешься? Нет? — Хагрид выглядел неуверенно.

Гарри заверил лесничего, что дождется его в магазине Мадам Малкин, никуда не уйдет, и вообще, что все будет в порядке. Хагрид, оглядываясь, пошел в сторону бара, Гарри помахал ему рукой и пошел в противоположную сторону. Палочка! Вот что ему нужно в первую очередь. Ощущение потери преследовало его с того момента, как они вошли в «Дырявый котел». Страх опоздать с Философским камнем заглушил его, но теперь Гарри испытывал почти физический дискомфорт, не чувствуя под рукой палочки. Можно полчаса обойтись и без мантий. Да если бы стоял такой выбор, он бы обошелся совсем без мантий, тем более, что их можно наколдовать. Не хотелось об этом думать, но ощущение было такое же, как перед его арестом, когда он остался без палочки.

Снова эта пустота и беспомощность, беззащитность. Любой волшебник — Пожиратель, оставшийся на свободе (а Гарри знал, что таких немало), бандит, сумасшедший — кто угодно мог вырубить его одним пустячным заклинанием. Да даже какой-нибудь ученик Хогвартса, вроде Фреда с Джорджем, мог ради забавы заколдовать его. Не то чтобы Гарри на самом деле допускал такую возможность. Но он все равно внимательно оглядывал всех встречных, готовый увернуться от заклинаний.

Дорогу Гарри нашел без труда, хотя и был здесь всего раз. В глубине магазина раздался знакомый звон колокольчика. Гарри остался стоять возле входа, гадая, откуда появится мастер палочек. За стеллажами Гарри не видел какой-либо двери, позади конторки ее тоже не было. Левая стена и вовсе была пуста, за исключением выцветшей картины с лесным пейзажем.

— Гарри Поттер! — пока Гарри разглядывал нарисованные деревья, Оливандер подошел к нему почти вплотную. Совершенно незаметно. Так же как вор, выкравший его палочку. Гарри нахмурился. Кажется, мастер палочек почувствовал изменение его настроения, так как не стал рассказывать ни о строении палочки, ни о его родителях.

Процедура подбора палочки повторилась один в один. Разве что Гарри, зная, чего ждет Оливандер и, уже зная, какая палочка ему подойдет, мог позволить себе сосредоточиться на ощущениях. Те палочки, которые никак не ощущались, то есть, были для Гарри всего лишь куском дерева, мастер выхватывал у него из рук, не дожидаясь, пока Гарри хотя бы сделает взмах. Те же, которые Олливандер оставлял ему для попытки, ощущались по-разному: тепло, холод, покалывание, а также другие странные ощущения, которые Гарри не мог описать словами. И если из первой дюжины все палочки были разными по ощущениям, то дальше мастер подбирал такие сочетания, которые вызывали два различных отклика: «тепло» и ... Гарри не мог сказать, что он чувствовал. На ум приходило единственное слово «прозрачность». Как Оливандер определял его реакцию, Гарри даже не пытался понять. На то он и мастер. Одной из «теплых» палочек, шедшей в третьей дюжине, Гарри, по его ощущениям вполне смог бы колдовать. После взмаха, который тем не менее не вызвал фонтана искр, Оливандер задумчиво взглянул на него и скользящей походкой прошел вглубь рядов стеллажей. Когда он снова появился с пыльным футляром, не отличимым от сотен других, Гарри уже знал, что это его палочка. Он чувствовал ее на расстоянии, как стрелка компаса чувствует магнит. Оливандер смотрел на Гарри еще более задумчиво, даже рассеянно.

-Вот Ваша Палочка, мистер Поттер… Остролист и перо феникса… Семь галеонов, — мастер говорил медленно, делая паузы между фразами. Взгляд его был расфокусирован.

Оливандер молча наблюдал, как Гарри берет футляр и вынимает из него волшебную палочку. Ту самую. Как рассматривает ее и гладит темное дерево.

— Взмахните же палочкой, иначе я не смогу ее вам отдать.

Гарри взялся за палочку и плавно рассек воздух по диагонали, освещая мастерскую алыми золотыми и синими искрами. Волна тепла прокатилась от палочки через руку и разлилась по телу. Словно он вошел в горящий камин. Нет! Нырнул в жерло вулкана, и плавится, растворяясь в лаве. Гарри смотрел прямо перед собой, ничего не видя. Он полностью ушел в себя, осмысливая ощущения. Такого, определенно, раньше не было. Странно было ощущать столь сильный жар и видеть абсолютно невредимую руку. Казалось, палочка должна сплавиться с ладонью. Но этот жар не вызывал боли. Только ощущение силы… Тепло и спокойствие. Наконец они вместе.

Гарри молча расплатился, не выпуская палочку из рук. Оливандер даже не пытался забрать ее, чтобы упаковать.

— Мистер Поттер… если вдруг… — начал неуверенно мастер палочек. Но тут его глаза, казалось, засияли еще ярче, в голосе появились вкрадчивые интонации. — Если вам вдруг понадобится моя помощь, можете писать в любое время. И обязательно загляните ко мне следующим летом. До свидания, Гарри Поттер.

Гарри попрощался и вышел, сопровождаемый необъяснимо счастливым взглядом Оливандера. У него не было желания думать над странным поведением старого мастера. В его руках была Палочка. Та самая, ЕГО палочка. Которую он не держал в руках пять лет. Которая была сломана на его глазах сразу после оглашения приговора. Словно ему отрубили руку… Лишили магии. Кажется, он кричал. И плакал… Где-то внутри образовалась дыра, в которую утекли все силы. Из зала его тащили двое авроров. Сам он идти не мог.

Гарри быстрым шагом приближался к одежной лавке. Он сильно задержался. Хагрид, наверное, уже вернулся из бара и обнаружил, что Гарри Поттер снова пропал, несмотря на обещания. Лесничий мог сам отправиться искать его или привлечь кого-нибудь из прохожих — Хагрид был знаком со многими волшебниками, особенно с теми, кто учился при нем. Хагриду трудно было отказать в просьбе, а уж когда узнают, кто пропал… Но это еще не беда. Учитывая ситуацию, Хагрид мог броситься за помощью в Хогвартс к самому Дамблдору. И чем тогда закончится его самовольная отлучка?

Гарри еще не решил, что ему делать со своими знаниями. Он даже не определил для себя, знания это или всего лишь бред, иллюзия. Но вот посвящать Дамблдора в свою историю он, определенно, не собирался. Нет, Гарри не боялся, что директор отмахнется от него, сочтет фантазером или сумасшедшим. Дамблдор как раз был из тех людей, кому довелось соприкоснуться с таинственной и необъяснимой стороной магии. Кто мог поверить в самое невероятное. И именно поэтому Гарри не собирался делиться с ним знаниями. Директор мог посчитать это знание слишком ценным и слишком опасным в руках одиннадцатилетнего ребенка, и просто стереть ему память. Для его, Гарри пользы, конечно. Как для его пользы выбрал опекунов. Как для его пользы скрывал пророчество. И многое другое. Гарри не знал, что бы директор предпринял, имея знания о будущем. Он обладал и мудростью, и опытом, и магической силой, чтобы изменить цепь событий и получить какой угодно результат. Но Гарри видел и его промахи: его чрезмерную осторожность, нежелание делиться планами и стремление все сделать самому, боязнь причинить вред. Но именно это и было опаснее всего — бездействие. Дамблдор мог счесть, что события, по крайней мере, трех курсов развивались приемлемо. И в желании не навредить оставить все как есть. А чтобы у Гарри не было искушения использовать свои знания — стереть память. Нет. Теперь Гарри хотел сам распоряжаться своей жизнью. Многие знания — многие печали, да. Но неведенье гораздо хуже. Гарри уже видел, к чему оно может привести. Ощутил на своей шкуре. Было многое в его жизни, что он хотел бы забыть. Но еще больше — помнить всегда.

Но все эти мысли слабо беспокоили Гарри. Они вертелись где-то на краешке сознания. Ну, узнает Дамблдор, что Гарри Поттер сбежал от своего сопровождающего. Все равно он уже не мог ничего исправить. Все его мысли занимала волшебная палочка в руках. Он шагал, не глядя по сторонам, в последний миг избегая столкновения с прохожими. Гарри чувствовал, как внутри разливается пламя, готовое в любой момент выплеснуться заклинанием. Забытое ощущение силы, могущества. Он все же мог менять реальность. Даже если пока это всего лишь очередность покупок. Он не был бесправным наблюдателем, о чем он старался не думать, боясь даже допустить такую возможность. Это была бы самая изощренная пытка — видеть, как гибнут его друзья, не в силах хоть что-то изменить.

Он успел. Повеселевшего Хагрида Гарри заметил футов за пятьдесят. Тот шел, поглядывая по сторонам и что-то насвистывая. Времени не оставалось. Но, если что, Хагрид хотя бы обнаружит его там, где оставил, и, может быть, не будет выспрашивать, почему он не зашел в магазин. Хотя Гарри тут же пришла заманчивая мысль сослаться на страх перед волшебным миром, которого он по известной причине совсем не знает. Затаив дыхание, глядя на отвернувшегося лесничего, он проскользнул в магазин. Краем глаза Гарри заметил движение и чудом уклонился от столкновения с выходившим покупателем. Драко Малфоем. Тот удостоил Гарри, одетого в магловские вещи не лучшего качества, лишь презрительного взгляда, и, повернувшись спиной, гордо прошествовал из магазина. Ну, вот и еще один старый знакомый, встречи с которым Гарри предпочел бы избежать. Задержка в магловском кафе и его измененный порядок покупок, сыграли положительную роль. И Гарри порадовался бы этому, если бы не пережитый недавно страх за философский камень.

С Гарри как раз начали снимать мерки, когда Хагрид заглянул убедиться, что все в порядке. Пришлось ответить вымученной улыбкой на сочувственный взгляд лесничего.

Посмотрев на процесс, Хагрид показал жестами, что отойдет ненадолго.

— Молодой человек, почему бы вам не убрать палочку на время примерки? — обратилась к Гарри одна из помощниц хозяйки магазина. Гарри обвел взглядом помещение магазина, ища место, куда бы он мог положить палочку. Любая поверхность, пригодная для этого, с которой бы палочка не могла скатиться и где ее никто бы не задел случайно, располагалась слишком далеко, чтобы Гарри мог без опаски расстаться с палочкой. На самом деле он предпочел бы не выпускать палочку из рук, но, очевидно, это мешало примерке.

— Э-э…

— О, я понимаю. Многие первокурсники не хотят расставаться с палочкой, едва получив ее. Как насчет кобуры? На руку или на пояс?

— На руку, пожалуйста.

— Поэтому сопровождающие сначала приводят учеников в наш магазин, а уже потом во все остальные. На самом деле, ни один из тех, кто уже купил палочку, не согласился отложить ее.

За десять сиклей Гарри получил длинный узкий чехол из жесткой кожи. Пока девушка ходила за кобурой, Гарри приложив палочку к руке, понял, что ему придется воспользоваться поясным вариантом. Палочка в одиннадцать дюймов была элементарно длиннее его предплечья.

— Вот, держи,— девушка протянула ему чехол, который даже на первый взгляд был раза в два короче палочки. — Просто попробуй, — продавщицу рассмешило вытянувшееся при виде кобуры лицо Гарри.

Гарри осторожно вложил палочку в чехол. Когда палочка почти полностью исчезла в кобуре, не встретив никакого препятствия, выражение его лица, должно быть, стало еще более смешным, потому что продавщица рассмеялась в голос.

— Здесь чары расширения пространства,— сквозь смех пояснила она.

Гарри несколько раз попробовал вынуть палочку и убрать ее назад, каждый раз внутренне вздрагивая, когда палочка не встречала дна там, где должна была. Казалось бы, за шесть лет в магическом мире можно было бы и привыкнуть к необычным вещам.

— А для палочки не вредно все время быть под заклятьем?

— Абсолютно. Мы уже спрашивали у господина Олливандера. Он проверил наши чары и сказал, что можно хранить палочки в этих чехлах. Он даже выписал специальную справку. Вон она — на стене. Но если хочешь, можешь сам спросить мастера. Его, похоже, только радует, когда кто-то интересуется его палочками.

— А обычная, магловская одежда у вас есть?

Когда Гарри, наконец, вышел из лавки, держа в руках объемный сверток, он увидел улыбающегося лесничего, который держал в руках накрытую плотной тканью клетку. Гарри замер. Он забыл про Хедвиг. Сначала философский камень, а потом покупка палочки. Сова совершенно вылетела у него из головы.

Могло ли быть так? Мог ли Хагрид выбрать ту самую птицу? Он на негнущихся ногах подошел ближе.

— С днем рождения, Гарри! Это твой подарок. Давай, погляди, кто это, — Хагрид выглядел совершенно счастливым. Он поставил клетку на ближайшую скамейку и замер, улыбаясь.

Гарри, еле сдерживая дрожь, взялся за ткань. Он не мог решиться открыть клетку. Он и хотел, и боялся увидеть, кто там. Да, он решил, что для его планов лучше подойдет обычная сова. Такая же, как у всех. Но он еще не был готов отказаться от Хедвиг. Только теперь Гарри понял, что его сову мог купить кто-то другой. И ему пришлось бы видеть ее каждое утро в Большом зале с письмом или посылкой. Самое неприятное — ее мог купить Малфой — любитель выделиться. Недаром у него был филин. Да любой покупатель, который дошел бы до конца ряда клеток и увидел полярную красавицу, выбрал бы ее. Хагрид сделал выбор за него. Осталось узнать — какой. Гарри, затаил дыхание и потянул за ткань.

Когда блестящий покров, шурша, сполз с прутьев, Гарри увидел белоснежную сову с черными крапинками на крыльях. Она спрятала голову под крыло от яркого света. «Хедвиг»! — мысленно воскликнул он. Это была она. И дело было не в том, что полярная сова в магазинчике была всего одна; прошлый раз он мог купить последнюю, а Хагрид — совсем другую птицу. Нет, Гарри знал это совершенно точно, как знал, когда Олливандер предложил его палочку.

Сова, привлеченная вниманием к себе, выглянула из под крыла и повернулась к Гарри, нелепо наклонив голову. Гарри смотрел на своего первого друга. Как будто прутьев клетки не было вовсе. Целую вечность они смотрели друг другу в глаза — он в оранжевые, она — в зеленые, не отводя взгляд. Потом Гарри мысленно произнес «Хедвиг». Сова вскинулась, развернулась к нему и забила крыльями о прутья. Она клетку, определенно, видела.

Гарри потянулся к замку и непослушными пальцами попытался его открыть.

— Э-э-э… Гарри, погоди-ка. Надо сперва дать ей имя. А то она ж улетит. На последней фразе Хагрида Гарри, не особо прислушивавшийся к речи лесничего, открыл дверцу клетки, и белоснежная сова, расправив крылья, взмыла в воздух.

— Что? — Гарри посмотрел на Хагрида.

Лесничий потянулся за зонтом, следя за беглянкой, но, не успев достать его, перевел взгляд на окружавшую их толпу людей и смущенно засунул руки в карманы.

— Ну, не расстраивайся, можно ее назад вернуть. Надо только в магазин зайти…

Тем временем Хедвиг описала круг над площадью и спланировала к Гарри. Он машинально подставил руку, и сова, забив крыльями, мягко на нее опустилась.

— Хорошая девочка, — Гарри ощутил, как его «Я» дополнилось еще одним кирпичиком. Причем его сродство было так сильно, что Гарри удивился, как он раньше не замечал эту дыру в своей душе. Возвращение Хедвиг не вызывало такой сильной реакции, как покупка Палочки, но ощущения подсказывали Гарри, что эти явления одной природы. Словно его разбитая и растерзанная душа собиралась по кусочкам. И первым была палочка. На фоне ее отсутствия он и не замечал нехватки Хедвиг. Гарри посетила страшная мысль о сходстве с крестражами. Мог ли он создать что-то подобное? Что защитило его от смерти, удержало в этом мире. Вложить часть своей души в дорогие для него вещи… Существ… Была ли Хедвиг его крестражем подобно Нагайне Волдеморта? А палочка? Да, он помнил, что убийство раскалывает душу. Но теперь он понимал, что есть и другие способы. Нет! Он не мог этого сделать. Ведь в тех книгах, где упоминались крестражи, они однозначно были признаны темнейшей магией. Гарри не мог применить настолько темное волшебство. Тем более неосознанно, по незнанию.

— Хм, а ты, Гарри, с животными ладишь. Я вот в зверье всяком разбираюсь куда как лучше, чем некоторые. А вот, поди ж ты, был уверен — улетит. Значит, поладите. Ты заходи как-нибудь ко мне в гости. Домик мой найдешь. Можно и без приглашения. Покажу тебе кой-чего. В лесу хогвартском много интересного.

Гарри лишь кивнул. Еще прокол. Тут, правда, обошлось. Но ведь он не знал, что без имени животное не считает покупателя хозяином. За все шесть лет учебы он не встречал упоминаний об этом. И не сталкивался на практике. У него самого и мысли не было выпускать из клетки не прирученную сову. Правда, период «приручения» оказался удивительно коротким. Уже через неделю Гарри совершенно не опасался, что Хедвиг «сбежит». А котов и крыс Гарри априори не воспринимал как диких животных.

Но даже если бы сейчас Хедвиг улетела, Гарри был бы только рад за нее.