Ради Общего Блага, или Последний Шанс Геллерта Гриндевальда (джен)

В эту ночь он почти не спал. Держа прохладное, все еще полуживое тело на коленях, Геллерт Гриндевальд был охвачен странными, тревожными мыслями. Все ли пошло так, как он ожидал? Не было ли случайной осечки с одним из хоркруксов? Правильно ли он сварил зелье?

Дело в том, что некромантией и процессами оживления Гриндевальд на самом деле никогда толком не занимался. Из всего спектра обрядов, близких некромантии, он интересовался только инфери. Призрачная жизнь полуживых, слабых, зависимых от него существ увлекала его и казалась ему безопасной.

И сейчас, вслушиваясь в слабое дыхание рождающейся жизни, он осознал, что перешагнул все возможные границы, что поступил неразумно и глупо — и даже не столько под давлением Дамблдора, сколько из страха навсегда остаться в одиночестве.

Все эти месяцы он находился во власти какого-то помрачения. Невероятно, что только теперь, когда работа была закончена, он начал задумываться о десятках, сотнях нежелательных последствий. Альбус мог возродиться молодым, тогда как сам он был немощным и дряхлым, да еще и пережившим страшные десятилетия Нурменгардской тюрьмы. Альбус мог ничего не помнить о прежней жизни, и оттолкнул бы его, не сомневаясь — ведь так же поступил бы и сам Геллерт. Наконец, темная магия могла повлиять на чудесную способность Альбуса к ассимиляции, на его обаяние, могла заострить и изуродовать черты его славного характера — а это было просто опасно.

Геллерт утомленно потер глаза. Он бодрствовал рядом с существом уже полтора суток, и чувствовал себя несчастным.

— Пить, — тихо донеслось из свертка.

Темнейший маг всех времен и народов вскочил на ноги, как ошпаренный. С недоверием и страхом он коснулся темной ткани, скрывавшей фигуру, и осторожно откинул ее.

Из бинтов на него смотрело отдаленно знакомое лицо, излучавшее покой и усталость. Безбровый человек с мягкими белыми волосами и голубыми глазами слегка навыкате немного напоминал совсем юного Дамблдора, но что-то неуловимо изменилось. Человек, или кто бы там это ни был, двинул рукой, ногой, с грустным удивлением глядя на собственные конечности, как будто все это было глупой ошибкой.

— Где я? — слабо сказал тот, кто должен был быть Альбусом Дамблдором. — Кто здесь? Сколько прошло времени?

Гриндевальд закрыл лицо руками. Они не узнавали друг друга. Альбус не узнавал его, не понимал, что произошло. И это было выше его сил.

Собравшись с силами, он погладил незнакомца по голове и поднес к нему фиал, но не с водой, а с укрепляющим зельем, как следовало сделать по альбусовой инструкции. А потом осторожно обнял его и сейчас же заснул.

Проснулся Геллерт поздно и никого рядом не обнаружил. Двери и окна были открыты, оттуда сквозил холод. Привстав с жесткого пола, он ахнул: собранные им фиалы и склянки со зловонными фрагментами плоти, пучки трав и другое ценное темномагическое барахло словно испарились: паркет был совершенно пуст, только темнели на нем несколько выжженных кислотой пятен. Похоже, Альбус не только пришел в себя, но и начал наводить свои порядки. Эта мысль снова прошила его странной тревогой, и с волнением оглядываясь, Геллерт увидел возле порога то, что осталось от саквояжа: бесформенный тюк с кучей мусора внутри, под которым расплылась здоровенная лужа.

Издав стон отчаяния, он бросился к двери. Может быть, что-то еще удалось бы спасти.

— Стоять, — сказал знакомый голос. В спину Геллерту упиралась Старшая Палочка.

— Альбус, — пробормотал Геллерт, пытаясь незаметно повернуть голову. — Альбус, я тебе не враг. Ты должен помнить меня. Не нужно… Прошу тебя, опусти палочку, давай поговорим. Я не причиню тебе вреда.

Так он твердил успокаивающе, пытаясь выиграть время, и наконец противник опустил оружие.

Дверь между тем захлопнулась, отрезая ему пути к бегству.

Геллерт обернулся. В глаза ему бил сильный солнечный свет: гардины с эмблемами Даров Смерти были сорваны, и он почти ничего не видел.

— Это я, — осторожно сказал он, — это я, Геллерт. Знаю, ты утомлен, но прошу, вспомни меня, нас связывало многое.

Ответом ему было молчание. Прикрывая глаза от света, он обернулся снова. Рядом с балдахином стоял совсем небольшого роста человек, закутанный в чересчур длинную, а потому обрезанную снизу лиловую мантию Альбуса. Пушистые светлые волосы открывали круглое лицо.

— Нет, нет, нет, — шептал Гриндевальд, узнавая. — Проклятье, нет.

Его охватил настоящий ужас. И ноги не слушались его.

— К-какая гадость, — тихо сказала девочка, так похожая на Альбуса. — Так это т-ты. Сейчас же отвечай, где мой б-брат, или я тебя с-сейчас п-превращу в г-г-гусеницу.

С этими словами она довольно сноровисто метнула в него Ватноножное проклятие. Детское заклинание было настолько неожиданным, что Геллерт не успел даже раскрыть рта и свалился на пол.

Ковыляя, вошел костлявый котенок, потерся об ее ноги. Девочка с отвращением посмотрела на Геллерта.

— Оп-пять, — со злостью сказала она. — Его т-ты, наверно, т-тоже уб-бил д-для развлечения, т-так же, к-как С-сьюзан, ч-чтоб опыты д-делать. Т-ты п-п-плохой ч-человек и м-маг п-плохой.

Не в силах шевельнуться, Гриндевальд с возрастающим страхом смотрел, как девочка опустилась на пол, взяв на руки котенка-инфери на руки, и как от ее поглаживаний он начал терять цвет, а шерсть на нем снова засеребрилась. Вот наметилась рваная рана на горле, закапала настоящая, живая кровь, но девочка неслышно бормотала что-то, и рана затянулась. Истошно мяукнув, котенок спрыгнул вниз, затрусил по направлению к Гриндевальду и больно укусил его за ногу.

— Т-так его, — сказала девочка и засмеялась. Да, это несомненно была Ариана — точно такая, какой он ее оставил. Сейчас ей было около девяти лет. Пухлая, неуклюжая, очень тихая, она осталась такой же. Как и вечность назад, она заикалась, и как и вечность назад, была самым сильным, самым опасным и неконтролируемым магом в волшебном мире.

А еще в руках у нее теперь была Старшая Палочка, и она не планировала ее возвращать.