Где-то там (джен)

Скрип. Серый туман, снова скрип. Странное ощущение — чувствовать, зная, что мертв.

Сириус приподнялся на локтях и посмотрел по сторонам. Ничего. Сколько может охватить взгляд — только туман. Серый и липкий, по-другому не скажешь. Сириус медленно поднялся. Повернулся вокруг себя — в пейзаже ничего не поменялось. «Так вот он какой, рай. Или ад?» Попробовал крикнуть, туман словно поглощал звуки. Густой, как кисель, этот туман, казалось, хватался за все — за одежду за кожу, за звуки. Но откуда тогда этот скрип? Блек сделал шаг в сторону откуда доносился этот противный звук. Под ногами было холодное стекло, мутное, чем-то напоминающее воду. Надо идти — не всю же жизнь стоять на одном месте. «Жизнь? Кажется, я все ещё не воспринимаю себя мертвым» Сириус слабо усмехнулся. Что-то снова скрипнуло, мужчина аж передернулся. «За какие же грехи мне все это? Пойти, что ли, посмотреть, может, кому то нужна помощь?» Даже после смерти Бродяга искал оправдания своему неуемному любопытству. Медленно, прихрамывая и даже шатаясь, мужчина направился на источник скрипа.

Сколько он шел? Час, два? Да, кто его знает. Сириус потерял счет времени, и находить его не собирался. Местоположение было охарактеризовано им так: где-то там. Пока этого вполне хватало. Пейзаж все еще не менялся: тот же туман, то же стекло под ногами. Странно, не зная, сколько времени он идет, Сириус совершенно не чувствовал усталости, наоборот, казалось, что-то манит, даже тащит его к этому скрипуну, или что это там было?

Блек неожиданно остановился — вдалеке что-то сверкнуло. Видимо это и был источник скрипа. «Может не надо?» — попытался возразить голос разума, но Бродяга уже мчался на четырёх лапах. И почему это мысль обратиться не пришла сразу в его голову? Таинственный скрипун приближался теперь в разы быстрее, а туман… Туман редел, чем ближе к цели, тем чище становился воздух. Уже не приходилось напрягать зрение, пытаясь разглядеть то, что было впереди.

А впереди была дверь. Старая облупившаяся дверь. Не менее старые несмазанные петли нещадно скрипели. «Дверь? Что, просто дверь? Да они издеваются».

— А кто такие они? И чем тебя не устраивает дверь, собственно говоря? Если не ошибаюсь, точно такие были у чулана для метел, — звонкий, насмешливый голос вывел Сириуса из шокового состояния.

— Какие они? Какие двери? Кто тут?

— О, мысль пошла, а то я уже начал боятся, что мой дорогой и любимый братец за несчастные пять лет разучился разговаривать…

— Пять лет?! Я пробыл здесь пять лет?! Да ты кто вообще?

— Беру свои слова о мысли обратно, — голос подошел ближе. — Неужели ты меня не узнаешь, братец?— последние слова были уже сказаны без насмешливости, даже… со страхом?

Обладатель голоса вынырнул, иначе не скажешь, откуда-то снизу. Высокий, худощавый, нескладный, с длинными волосами, аристократической бледностью. Сириус прищурился, незнакомец приподнял одну бровь. Что-то неуловимо знакомое было в этом жесте, защекотавшем память, что-то известное до боли:

— Рег? Но как? Где я… мы?

— Ну, как ты уже заметил, ты мертв. Я, как это не печально, тоже. Находимся где-то там, — насмешка вернулась в голос. — А если серьезно, то не знаю. Я знаю, зачем эта дверь, но не более. Ах да, кроме нас здесь почти никого нет, обычно Приходящие редко задерживаются…

— А что с дверью-то? Зачем она «где-то здесь»?

— Ты все также невыносим, Сириус. Тебе сложно дослушать? Теперь я понимаю маму…

— Мать была старой, вечно орущей, брызжущей ядом змеёй, портящей жизнь всем и вся….

Закатив глаза, Рег облокотился на косяк, внимательно наблюдая за братом. Тот ходил из стороны в сторону, встряхивал головой, что-то доказывая и отчаянно жестикулируя. Сириус вспомнил все: и вечные упреки из-за факультета, и недовольство оценками, и приказ бросить дружбу с Поттером. Дело затянулось, оскорбления пошли на второй круг, и младший из Блеков наконец решил остановить этот словесный поток:

— Ну, тебя занесло. Не спорю, на ангела она не тянула, но она всегда любила только тебя…

— Не говори чушь, эта ты у нас слыл маменькиным сыночком. Регулус — то, Регулус — сё. Я же позор семьи, на Древе от меня осталась только дырочка. Пуф — и нет у матери Сириуса, — Бродяга расхохотался, лающим громким смехом. Регулус печально смотрел на него, качая головой, не понимая, как можно не признавать очевидного? Повернувшись спиной к брату, он бросил через плечо:

— Я, пожалуй, пойду пока, а ты подумай, брат, подумай. Глядишь, и ты поймешь очевидное. Да, и дверка то с сюрпризами, посиди, пока…

Хохот резко оборвался, Сириус завертел головой — Рега уже не было. «Да куда же он провалился! Черт. Может дело в двери?» Сириус подошел к ней. Выглядела дверь странно: проем и дверь висели в воздухе, в полуметре от земли. Сириус заглянул в проем…

Там был мир. Нет, даже Мир. Там была жизнь. Сириус словно наблюдал за всем откуда-то сверху. А внизу… Внизу была комната, скорее даже кухня. Светлые обои, кофейного цвета мебель, стол и чья-то рыжая макушка. Девушка развернулась и что-то прокричала в сторону двери. Звука, к сожалению, не было. Зато на кухню прошел Гарри. Его крестник. Гарри. Сердце забилось сильнее. Сириус хотел было протянуть руку, дотронуться до сына Джеймса, но изображение зарябило, и картинка словно перетекла в новую.

Теперь он видел мать и… себя? Вальбурга отчитывала его, а он бросал хмурые взгляды на окно. Как хорошо Сириус помнил тот день. Он убежал в поле играть, в то время как в поместье Блеков шел очередной прием. Так странно было видеть мать, бегущую по лугу и кричащую его имя. Она выглядела такой взволнованной. Напуганной. Тогда, мальчишкой, он списал это на то, что его поступок мог запятнать «Чистое имя Блеков, столь же чистое, как кровь, текущая в их жилах». Хм, оказывается, он запомнил хоть что-то из материных проповедей. Сириус отвернулся от двери: она показывала либо то, чего с ним уже не будет, либо то, что с ним уже было. Думать о том, что мать его могла любить, было выше его сил. «Вся её "неземная" любовь, однако, не помешала ей ткнуть в Семейное Древо палочкой», — эту мысль Блек ждал, но облегчения она не принесла. Нечто тяжелое, пока ещё не осмысленное, заворочалось на краю его сознания. Но картинка уже снова поменялась и так и манила взглянуть.

Там был Снейп. Ну, не только Снейп. Это случилось за день до праздника Святого Валентина. Тогда Сопливиус получил за тест по ЗОТИ высший бал, в то время, как Сириусу пришлось довольствоваться гневным письмом от матери. Решив отомстить, гриффиндорец долго выслеживал Снейпа и подкараулил того у библиотеки. Эта скользкая змея всегда возвращалась одна, и проклясть её не составляло труда. Блек напал из-за угла, бросив Фурункулюс, а следом Петрификус Тоталус. Парочка заклятий, которым его научили кузены, и вот соперник, обладатель фиолетовых крылышек и ярко-розовой мантии, приклеен к полу. Мерзкий слизеринец должен был его благодарить за отказ от идеи сделать пару колдографий на память. По крайне мере, так казалось тогда. Теперь, вынужденный пересматривать это, Сириус явно видел обиженное, непонимающее лицо Снейпа. Они же были только первогодками, и, может, тогда зародилась эта обоюдная ненависть? Кто теперь разберёт.

— Ну как, понравилось? — Регулус уже вернулся.

— Что показывает эта дверь?

— Может ты открыл что-то новое для себя?

— Что показывает эта чертова дверь, Рег?!

— Тише, я тебя прекрасно слышу. Это Врата Жизни. Да, презентабельностью не отличаются, но это действительно они.

— Врата Жизни?

— Сири, скажи честно, что из программы по ЗОТИ кроме учебника ты прочитал?

— Хм…

— Можешь не отвечать, — Регулус тяжко вздохнул и тут же скороговоркой выдал. — Врата Жизни и Смерти. Через них видишь всю жизнь без прикрас, сквозь нее должны пройти те, кто не боится быть мертвым, созданы, черт знает кем и когда. Понятно? Вот что ты увидел?

Сириус молчал, слова не приходили. А Регулус все стоял и молча ждал ответа. Бродяга уселся на пол и уставился на Врата. Теперь дверь для него перестала напоминать старую дверцу в чулан. Словно тонкие золотые нити пронизывали дерево, образуя какой-то узор. Сири подошел к Вратам и провел пальцем по одной из линий. Та изгибалась, пересекалась с другими, но все продолжалась и продолжалась. Бродягу охватило возбуждение, он с энтузиазмом продолжал исследование узора. Пока не понял: на вратах одной линией было изображено огромное дерево. Как только он это осознал, ответ на вопрос Регулуса сорвался с его губ.

—Что я увидел? Я видел там свою мать, любившую меня. Там был и Снейп ,которого я сделал своим врагом. А ещё Гарри — самое дорогое, что было у меня после Азкабана.

— Да, мать дала тебе жизнь, будущее, ты забрал шанс на будущее у Северуса, но отдал этот шанс Гарри.

— А что видишь ты?

— Я? Я вижу тех, кем я чуть не стал, тех, кого хотел уничтожить и того, на которого всегда равнялся и ненавидел.

— То есть: Пожирателей, магглов и Волан-де-морта?

— Ты угадал только раз. Я вижу будни убийц, магглов и тебя.

— Меня? Ты ненавидел меня?

— Когда-то, ты был позором семьи, но мать тебя любила, ты был Гриффиндорцем, но нападал сзади, ты был моим братом, но после уезда в Хогвартс ты не захотел даже знать меня…

— Но тебе же было все равно? — Сириус был в шоке. — А сейчас ты и вообще мертв.

— Скажи, ты любил Гарри?

— Да, он мне как сын.

— Ты говоришь в настоящем времени, сейчас ты вообще мертв,— с грустной улыбкой передразнил Блек-младший.

— Но… Я…

— Мертвые тоже любят, братец, порой даже сильнее. Ты же пришел, когда Гарри звал тебя…

— Я думал это мне приснилось, он же… Да он же шел на верную смерть… Он жив?

— Врата не врут, братец. Теперь ты видишь?

— Что?

— Мертвые тоже любят…

Эти слова повисли в тишине. Оба молчали, им это было необходимо. Обоим. Регулус залез на порог и свесил ноги.

— Свалишься?— это было даже не утверждением.

— Мертвые не падают к живым, братец.

И снова молчание. Даже скрип петель не нарушал тишины. Туман, склизкий и липкий, обволакивал все. Сириусу чудились какие-то фигуры, чьи-то образы, даже оклики. Где-то туман окрашивался в розовый цвет, где-то — в синий. Оттенки перетекали, менялись, порой вспыхивали. Время встало, словно ожидая чего-то...

— Подвинься…

Сириус уселся рядом с Регулусом и начал болтать ногами. Внизу шли года, люди рождались и умирали. А где-то там сидело два, в общем-то, разных человека. И болтали ногами. А под ними была жизнь.