Слабаки (гет)

Но если честно, во всем виноват я сам

(с) NoiseMC

_________________________________________________

он сказал, чтобы я: не красилась, не душилась, не материлась, смирилась,

...

никому никогда бы не говорила, как мне тошно, как мне сложно, тогда...

что-то будет... когда-то... возможно...

я помолчала и тихо спросила:

"а дышать можно?"

(с)А. Крючкова

Драко рассуждает о чем-то архизначительном, по его мнению, а Панси всего лишь хочется, чтобы он взял её за руку.

— Иди, — говорит он, выпроваживая её из купе, отмахиваясь, как от противной надоедливой мухи. И гримаса на его лице застывает такая, словно он был бы рад выпроводить Панси не только из пространства размером два на три, а вообще из своей жизни.

Холодный туман на станции «Хогсмид» плюет Панси в лицо, ветер засовывает ей за шиворот свои ледяные пальцы; костлявые лошади-невидимки тянут свои повозки, а Хогвартс кажется зловещей физиономией на хеллоуинской тыкве: с окнами-глазницами, окнами-ноздрями и окнами-ртом.

Карманы мантии плохо согревают ладони.

*

Весь сентябрь Панси распадается — на части, на куски, на ошметки.

За окнами небо — бело-молочное, бледное солнце, наполовину скрытое за рваными облаками из которых словно вот-вот пойдет снег. В гостиной Слизерина — полумрак и Малфой в кресле, придумывающий какой-то архиважный план. Чья-то кошка — черная, с серой кисточкой хвоста, — ластится к нему, трется о ногу, закованную тканью прямой брючины, а он отшвыривает её метким пинком в пыльный дальний угол.

Кошка лишь жалобно мяукает в ответ.

Когда Драко в очередной раз отмахивается от Панси, она будто бы чувствует, как рушатся своды замка над ней, а витражные стекла, что разбиваются из-за того, что не могут выстоять под напором разрушающейся каменной глыбы, посыпают её голову осколками, как пеплом.

А когда Панси остается одна — лишь наедине с единственным желанием — найти стенку и картинно сползти по ней вниз — как это бывает в красивых женских романах, она слышит:

— Зачем ты бегаешь за этим мудаком? — Блейз удивленно смотрит на Панси и пожимает плечами.

Панси для Драко — как та самая черная кошка; снег из рваных облаков школе совсем ни к чему — весь Хогвартс запорошен обломками Панси Паркинсон.

*

Блейз говорит, что не видит никакой драмы в паре «Паркинсон-Малфой».

Блейз говорит, что и пары то никакой особо не видит. Что нет её, этой пары, не существовало никогда, и не будет. Что есть отдельно взятый Малфой — с раздутой манией величия, и есть отдельно взятая Паркинсон — источник подпитки этого самого самомнения. Две единицы, которые, ни при каком условии не образуют цифру два. Что не будет кофе в постель, не будет никаких совместных завтраков, не будет огромных сердец в день Святого Валентина.

Для Блейза пара «Паркинсон-Малфой» и все её составляющие — сплошная эфемерная иллюзия, которая слишком прочно обосновалась у Панси в голове и заняла там активную позицию смертоносной опухоли.

Для Панси каждое такое слово Блейза — будто удар в спину.

И не то, чтобы до смертельной раны — но дыхание перехватывает. Грязный осадок застывает горьким известняком на легких и душит Панси, не дает ей спать по ночам.

Вся Панси — распавшаяся на куски, — словно оголенный нерв.

*

Драко может ходить вокруг да около своего задания часами, днями, неделями. Это единственное о чем он вообще может говорить — не отмахиваясь, не дергая плечом, не посылая куда подальше.

— Ты даже не представляешь, что это значит, — захлебываясь в словах, бубнит он.

И его безграничное эго просачивается между застежками его мантии, между стежками его белой рубашки, даже через поры его кожи. Драко задыхается от осознания своей фальшивой значимости.

— Он выбрал меня! — в исступлении повторяет он. — Он меня выбрал!

А когда Бэлл отправляют в клинику св. Мунго — понятно по чьей вине, а сам Драко становится с каждым днем все больше похожим на приведение — проступают контуры того, что на самом деле было причиной всех громких заявлений Малфоя.

Всего лишь попытка убедить самого себя.

Панси гладит его по голове, как маленького ребенка. Блейз где-то на заднем плане закатывает глаза.

*

Панси хочется закончить вечер в какой угодно позе, но Драко все твердит о своем задании — твердит до синюшных кругов под глазами, до бледных сосулек волос, до трясущихся пальцев. Его страх — сильнее него самого.

Его страх — тень с горящими алыми углями глаз, захватившая собой всю его дальнейшую жизнь, положившая его голову на призрачную плаху.

— Я буду с тобой до конца, — произносит Панси.

Серые колючие глаза смотрят почти с благодарностью. Панси присваивает себе каждый жест и каждую фразу Малфоя, не замечая, что расстояние между ними уже не сосчитать и в тысячах сотен километров.

*

Блейз приглашает её на бал к Слизнорту.

Панси сомневается, Панси отводит глаза, Панси думает о накладках в своей жизни.

— Тебе еще не надоело находиться в этом выдуманном мираже? — с усмешкой спрашивает Блейз. Черные глаза блестят в полумраке. — Ты сама-то, чего хочешь?

— Я хочу просто жить, — отвечает Панси.

— Я тоже, — он пожимает плечами в своем привычном жесте.

Панси думает о том, что Драко в её жизни — полноценная картина, а Блейз всего лишь зарисовка карандашом. Панси неловко и неумело собирает себя по кусочкам.

*

Панси кажется, что поцелуй Блейз на вкус как мед разнотравья — терпкий и тягуче-сладкий.

— А говорила, что пойдешь со мной до конца, — то и дело появляется в голове едкая фраза, сказанная глухим голосом Драко.

Панси думает о том, что будь она Грейнджер — она бы придумывала вместе с Драко коварные планы и воплощала бы их в жизнь, выслеживала бы Поттера и даже следом за Малфоем пошла бы на поклон Лорду за страшным клеймом на руке. Проблема в том, что Панси — не Грейнджер. И даже не как Грейнджер. Она совсем не годится на роль боевой подруги.

*

Рядом с Блейзом Панси чувствует себя полноценной.