Меня здесь нет (гет)

Do not stand at my grave and weep

I am not there. I do not sleep.*

Не стой у моей могилы и не рыдай

Меня здесь нет. Я не сплю.

Почему она опять пришла? Назойливая гриффиндорская заучка снова приходит на мою могилу, кладет на гладкий черный мрамор букет дурманяще-ароматных белых лилий, опускается рядом на колени и что-то беззвучно шепчет. Она часто приходит сюда, приходит еще с тех пор, как здесь только появился небрежный холмик с моим именем на покосившейся табличке. Теперь ее стараниями и стараниями Поттера на месте холмика появилось это мраморное чудище, надежное придавливающее... гм... то, что от меня осталось.

Она приходит сюда каждый месяц. Иногда одна, иногда с Поттером. Потерянная, исхудавшая, почти прозрачная. Я гляжу на ее спину и сравниваю с Лили. Лили уже перестала быть для меня обычной женщиной. Она — образец, совокупность всего самого чистого и светлого, что бывает в людях. Иногда мне кажется, что я столько лет любил именно этот образ, а не женщину из плоти и крови. Пусть так, но это чувство, эта привязанность отпускает меня. Медленно и неспешно. Лили уходит из моих мыслей, хотя она всегда будет занимать много места в моем сердце. Эти изменения начали происходить после моей «смерти». Я осознал, что стал, наконец, свободен, раздал все долги, заплатил по всем счетам и могу жить не прошлым, а настоящим и будущим.

Как ни странно, но в Грейнджер есть многое от Лили. А судя по ее отношению к друзьям-недоумкам, Поттеру и Уизли, она свято соблюдает маггловское правило «быть в ответе за тех, кого приручили».

Раздумывая над происходящим, я понял, что уважаю ее, не могу не уважать. И не только за знания, но скорее за человеческие качества. Она выжила сама и вытащила за собой двух своих недотепистых друзей, одному из которых посчастливилось (или не посчастливилось? — не знаю) стать мальчиком, который выжил и победил. Я так и не смог пока понять, в чем смысл этих ее посещений моей могилы. Не могу сказать, что я относился к Грейнджер лучше или хуже, чем к другим ученикам, но ее упорство и упрямство не могли не впечатлять, хотя временами порядком раздражали. Обычно мне не интересно, что она шепчет, но сегодня я не выдерживаю. Осторожно подхожу поближе, заглушив звуки шагов заклинанием.

Ого, да она просит у меня прощения. Это мы уже проходили. Она тут не первая и не последняя такая. Что еще? Сожалеет, что была так глупа и недальновидна. Что есть, то есть. Говорит, что мир стал огромным, пустым и холодным. Ну да, уже зима, канун Рождества, холодно сидеть прямо на снегу. Замерзнет, заболеет, и так в чем душа держится. Говорит, что... Стоп! Глупая девчонка! Да что ты о себе возомнила?! Любишь меня? Ха! Выдумала из меня героя темного образа! Непонятого, преданного, но не сломленного. Да, согласен, образ любить проще, чем человека. А как же твой Уизли? Он на тебя уже на шестом курсе как на кусок кремового торта смотрел. Выбрось из головы эту чушь и иди уже в теплый дом, к весело потрескивающему камину, к людям, которым ты нужна. Уходи.

Поднялся злой холодный ветер, засыпавший ее острыми колючими снежинками. Уходи, чего ждешь? Нет, сидит, сжалась вся, дрожит, но не уходит. Плачет. Что же такого с тобой приключилось, девочка? Неужели и впрямь некуда тебе идти в канун Рождества? Если я не люблю этот праздник, это не значит, что его не любят остальные. Так и замерзнуть тут недолго — раньше весны не найдут.

Сжимая в кармане палочку, я прошептал заклинание: создал невидимый купол, немного сдерживающий ветер, легонько наложил на нее слабенькие согревающие чары. Она встрепенулась и стала оглядываться по сторонам. Призрака, что ли, ожидаешь увидеть? Нет, призраком я бы не стал. Вечность — это страшно. Потому что вечность означает одиночество. А страшнее одиночества, ненужности и равнодушия нет ничего. Люциус до сих пор подшучивает, рассказывает, какое шикарное из меня получилось бы привидение, похлеще Кровавого Барона.

Девчонка все не уходила. Ну что ты будешь делать? Хоть Люциуса вызывай. Мне-то не очень хотелось показываться ей на глаза. Только вот и его появление здесь будет совсем не к месту.

Минуты текли, она не уходила, непокрытые волосы начали покрываться инеем. Потом все же встала и медленно побрела прочь. Я глядел ей в спину, на подрагивающие худые плечи. Аппарируй, ну же! Что ты медлишь! Она споткнулась, взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие, не удержалась. Упала в снег. От Лонгботтома, что ли, неуклюжестью заразилась? А она и не думала вставать.

С меня хватит.

—Подъем, мисс Грейнджер! Вот уж никогда бы не подумал, что вы растеряете весь свой здравый смысл, сколько бы мало его у вас ни было!

Она вздрогнула, подняла заиндевевшие ресницы. Попыталась вскочить на ноги, но закоченевшее тело ее не слушалось. Пришлось подхватить ее за плечи, рывком поднять, встряхнуть.

—Да придите же в себя! Что, решили накануне Рождества преподнести семье сюрприз в виде своего окоченевшего тела? Я был лучшего мнения о ваших умственных способностях. Неприятно разочаровываться, знаете ли!

Она, не отрываясь, смотрела на меня.

Я вздохнул. Крепко стиснул ее руку и трансгрессировал домой.

После «смерти» я переселился в Уэльс. В чудный старинный городишко, где не было ни одного мага. Не могу сказать, что мне не хватало общения. Наобщался, хватит. С соседями-магглами мы здоровались кивком, на этом общение и заканчивалось. А вот с Люциусом я виделся достаточно часто. С ним можно было распивать хороший коньяк, прогнозировать дальнейшее развитие магической Британии, вспоминать наших общих старых знакомых. Именно от него я и узнавал последние новости: узнал, например, о том, что меня оправдали и наградили Орденом. Узнал, как хлопотал о моем оправдании Мальчик-Который-Выжил. Люц рассказал мне, что большинство учеников вернулись доучиваться, в том числе и Грейнджер. Но вот словам Драко, она стала сама не своя.

Наихудший признак — она молчала на уроках. Все учила, все выполняла как обычно, часами сидела в библиотеке, но больше не тянула руку на уроках, не задавала тысячи вопросов. Ей было все равно. Безразличие — плохое чувство, почти настолько же страшное, как и одиночество. Если уж Драко обратил на это внимание... Не могу сказать, что поведение Грейнджер меня тогда сильно интересовало. Были более насущные вопросы.

После «побега» из мира живых я смог, наконец, заняться исследованиями. Единственное, что меня удручало — я больше не мог публиковаться под своим именем.

Внешность кардинально менять тоже особо не хотелось. Только подрезал короче волосы, да цвет лица улучшился — морской воздух явно пошел мне на пользу. Ну да, и в маггловском городке было бы глупо носить мантию, так что пришлось привыкать к обычной, ничем не примечательной маггловской одежде.

~~~

Я помог Грейнджер добраться до дивана, снял пальто, укутал пледом. Сделал горячий чай с медом, налил в стакан бодроперцового. С этой дурочкой определенно что-то творилось. Может, сглаз, порча или проклятие замедленного действия? Синяки под глазами, тонкая, просвечивающая голубыми вѐнками кожа, бескровные губы. Но самое неприятное — она молчала. Смотрела на меня во все глаза и молчала. Это понятно, она, как и все, считала меня погибшим героем. Но чтобы у такой заучки не было вопросов. Не верю! Я прошептал одно диагностическое заклинание, второе. Что-то темное начинало проступать на ней.

—Мисс Грейнджер! Может, вы все же соизволите хоть что-нибудь сказать? Ну же! Да, я выжил тогда, просто у меня не было большого желания возвращаться к прежней жизни.

Какая теперь разница, все равно и так от меня Обливиэйт получит. Зато хоть не замерзнет насмерть, и с этим проклятием или что бы это там ни было, тоже разбираться придется.

—У меня на «могиле» чары оповещения — я каждый раз знаю, кто подходит к ней. Любопытно, знаете ли, наблюдать настолько возросший интерес к своей трагично-героической персоне. Порядком поднимает настроение. Ваши частые визиты сначала меня удивляли, потом забавляли. Теперь я вижу, что с вами что-то определенно не так. Что происходит? Что означает вся та чушь, что вы несли на кладбище?

Она по-прежнему молчала, зато по щеке медленно текла слезинка, такая же влажная дорожка была и на другой щеке.

Потом она вдруг размахнулась и с силой, неожиданной для такой тонкой слабой руки, ударила меня по щеке.

—Как ты мог? Как ты мог обманывать, скрываться от меня? Пусть ты закрылся от всего остального мира, спрятался в своей ракушке, как ты любишь это делать, но зачем ты заставил меня так страдать? Как ты мог предать меня?

—Мисс Грейнджер, да вы повредились в рассудке!

На этот раз я успел перехватить снова занесенную для пощечины руку, а вот вторая ударила меня в грудь.

—Что вы творите? Что вы себе позволяете?

Грейнджер вдруг вся обмякла. Я встряхнул ее за плечи.

—Мне лучше уйти, — она медленно поднялась и ни слова не говоря побрела к двери, забыв про пальто. Она так и вышла бы на улицу в одном платье и едва ли не босиком; я подскочил к двери, сгреб Грейнджер в охапку и словно куклу практически швырнул на диван, нависая над ней.

—Ну уж нет! Так я вас теперь и отпустил. Вы заносчивая, самовлюбленная...

—Ты и правда ничего не помнишь? — меня прервал ее тихий шепот. — Совсем ничего?

—Что, что я должен помнить?

—Посмотри сам, этого не объяснить.

Я сел рядом с ней на диван, пристально вгляделся в расширенные черные зрачки.

Ее воспоминания потекли перед моими глазами сначала маленьким тихим ручейком, превращаясь в неукротимый горный поток, готовый сокрушить все на своем пути.

~~~

После финальной битвы Грейнджер возвращается за ним в Визжащую хижину. Он еще дышит, еще жив. В горле страшно клокочет, на полу лужа крови, глаза приоткрываются на мгновение, до нее доносятся еле слышные слова:

—Не смейте... не вздумайте... прочь... убирайтесь прочь...

~~~

Он лежит на неудобной больничной койке в Мунго, запястья привязаны к кровати обычными бинтами — никакой магии в его палате. Грейнджер смотрит на него, а Северус видит происходящее ее глазами, чувствует ее состояние, живет ее эмоциями. Она убеждена, что он не виноват. Показания МакГонаголл, Флитвика, Гарри, ее и его собственные находятся на рассмотрении в Визенгамоте, но до конца рассмотрения к Северусу относятся как к военному преступнику, предателю и шпиону. Никаких излишеств и милостей. Никаких обезболивающих, снотворного и минимум удобств. Нѐчего. А ее сердце разрывается от жалости и беспомощности. В палату ураганом врывается сияющий, словно медный котел, Поттер, взмахивает палочкой и распахивает окно, комната наполняется светом, свежим воздухом, звуками и жизнью. Еще один взмах, и запястья освобождены.

—Вас оправдали, — радостно говорит Поттер, усаживаясь прямо к нему на кровать. — Это было непросто, но это того стоило! Вы победили, мы победили!

Глаза Грейнждер сияют, а душа полна радостного предчувствия. Когда Поттер выходит, она опускается перед ним на колени и осторожно целует его передавленные сине-фиолетовые запястья.

—Я так рада, профессор... Северус.

~~~

Он сердится, говорит с ней полным презрения голосом, а она не слышит ни слова. Она просто смотрит на него и думает:

«Он любит меня. Иначе с чего бы он стал так заботиться обо мне, доказывая мне, что... Что он там говорит...»

—Не знаю, что вы там себе напридумывали, мисс Грейнджер. В вас бурлят гормоны, вы думаете не рассудком, вы делаете то, что вам велят ваши сопливо-розовые эмоции, весьма бурное воображение и ореол таинственного героя, придуманный вами же. Я вовсе не тот человек, каким вы меня себе представляете. Во мне нет ничего романтичного, и мне абсолютно наплевать на вас и ваши чувства.

«Отталкивает, пытается заставить его ненавидеть, презирать. Сгущает краски, использует темные грозовые тона. Нет, профессор, я видела, какой вы на самом деле, я вижу вашу душу.»

~~~

И правда видит. Смотрит, как он, уже выздоравливая, но все еще нуждаясь в ее помощи, варит многочисленные зелья для больничного крыла — после победы раненых было очень много, а темномагические увечья — штука серьезная и не требующая отлагательств. Гермиона видит, как еще больше бледнеет его лицо от напряжения, а он сам думает как бы дойти до ближайшего стула и не упасть у нее на глазах. В глазах темнеет, в ушах шумит. Он с трудом добирается до стула, тяжело падает на сидение и сидит не шелохнувшись с пять минут, а потом одним только усилием воли поднимает себя со стула и снова идет к котлам. Она не ожидает его возвращения так скоро, помешивает что-то в самом большом котле, добавляет ингредиенты. Он раздраженно морщится, но сил ругаться нет, проверяет ее работу — все в порядке. Ну что же, маленькая похвала не повредит:

—А вы не совсем уж безнадежны в зельеварении, мисс Грейнджер.

Она расцветает так, словно он сказал ей изящнейший из комплиментов.

Ну что же, ей же лучше, если она все-таки выработала иммунитет против его сарказма.

~~~

Для него наступает самый ненавистный, самый страшный день в году — канун Хэллоуина. Но она не дает ему утопить все чувства и горести в огневиски. Она бесцеремонно вваливается в его дом (какие бы новые заклинания защиты он ни устанавливал, она все равно проходит: по какой-то непонятной для него причине дом каждый раз пропускает ее, считая своей хозяйкой) и тащит куда-то на улицу, потом в маггловскую часть Лондона. Сначала он пытается от нее отвязаться, а потом покорно идет молча — еще с того периода, когда она ухаживала за ним в Мунго, Северус помнит, что иногда спорить с ней бесполезно. Она привела его на банальный маггловский каток. Он злится, пытается отпихнуть ее от себя, но не бить же женщину! Приходится вспоминать давно забытое умение детства кататься на коньках. Если бы здесь его увидел хоть кто-нибудь из знакомых, то ни за что не поверил, слишком необычное, нереальное это зрелище — Снейп на коньках, да еще с Грейнджер. Северус откровенно любуется ее порозовевшей мордашкой, выбившимися из косы волосами, блестящими живыми глазами и забывает о своих невзгодах. Она видит, что он оттаивает, становится человеком, просто человеком без груза противоречивых, изнуряющих обязанностей и обязательств.

~~~

Слезы текут по ее щекам, а она даже не пытается их смахнуть.

— Ну почему, почему, вы не верите себе самому? Если не верите мне, так посмотрите на свои чувства. Зачем вы снова наказываете себя, отказываясь от того, что вам необходимо?

— С чего вы взяли, мисс Грейнджер, что вы мне необходимы? Не много ли вы на себя берете?

— Вы оплатили все счета, отдали все долги, почему, почему, вы не можете жить просто для себя?

— Вот именно, для себя, не для вас и ваших амбиций, мисс Грейнджер!

— Хватит уже так меня называть, — устало говорит она. И тихо добавляет:

— Я не знаю, как передать мои чувства по отношению к вам. Если вы любили, тогда мне не нужно вам ничего объяснять; если не любили, тогда я не смогу объяснить вам.**

Он чувствует теперь, что она видит его насквозь, видит его страх поверить в то, что мечта может сбыться, видит, что таким образом он пытается уберечь ее, дать ей шанс поразмыслить. Мерлин, да он же перед ней как на ладони. Когда же ты научилась так читать людей, девочка? И слышит немой ответ на свой незаданный вопрос:

— У меня был хороший учитель.

~~~

Он делает ей предложение на Рождество. Она не ожидала этого, точнее, не ожидала так скоро. Глаза светятся счастьем. Она просто кивает и молча прижимается щекой к его груди.

~~~

Она знакомит его со своими родителями. Все проходит не так уж и плохо. Спокойная жизнь благотворно повлияла на него: не было той мертвенной бледности, напряженной складки между бровей, не было усталости, бессонных ночей и вечных синяков под глазами. Ради этого случая он даже изменил своему любимому черному цвету в одежде — послушно надел синие маггловские джинсы и светлую рубашку.

~~~

Она стоит у окна, глядя на падающие снежинки и светящиеся теплым светом чужие окна. В доме темно, не горит ни одна свеча, не затоплен камин. Ей все равно. В доме нет никого, только она и Живоглот. Она стоит так долго, очень долго. Окна постепенно гаснут, остается одно, напротив. Видно, как за неплотными шторами двигаются силуэты. Потом гаснет свет и в этом окне. А она продолжает стоять, ожидая неизвестно чего. Да нет, ожидая чуда, ожидая, что сейчас, вот в этот момент ее обнимут его теплые чуть шершавые руки, а глубокий голос позовет пить чай. Он всегда умел заваривать потрясающий чай...

Так проходят дни недели, месяцы.

~~~

—Ты пропал, — говорит она, закрывая глаза и мягко выталкивая его из воспоминаний. — Пропал за неделю до нашей свадьбы, не оставил записки, не забрал вещи, не доварил нужные тебе зелья. Просто испарился. Тебя искала я, Гарри, авроры. Ты как сквозь землю провалился. Потом нашли твое тело. Никто не знал, что случилось с тобой. При тебе не было палочки, не было следов яда или заклинания. Тебя убили авадой.

—Я ничего этого не помню.

—Ты лучше меня знаешь, что воспоминания нельзя подделать.

—Но я ведь общаюсь с Малфоем. Не мог же он не знать.

—Малфой — твой друг, мало ли какая у тебя была с ним договоренность.

Я прошёлся по комнате, подошел к окну, — ничего, только белая круговерть снежинок, словно из ее последнего воспоминания. Было у меня одно зелье, которое подстегивало сознание, помогало восстановить утраченные воспоминания у людей с поврежденной памятью. Были определенные побочные действия, но...

Грейн... Гермиона устало, почти обреченно сидела в той же позе. Когда я вошел, она повернула ко мне голову, и мы встретились взглядами. Я не хотел увидеть ее мысли, чувства, настроение, но так получилось само собой.

«Его шаги где-то внизу, должно быть, снова пошел в лабораторию — именно там он привык находить ответы на свои вопросы... Даже двигаться не хочется, всего-то нужно просто сидеть и ждать, что будет дальше... А за окном все падали и падали снежинки... Снова одна на этой земле.... Любимый человек был рядом, только казалось, что он дальше, чем когда-либо... Да, он жив, но... «Но ведь это Северус Снейп, — сердито сказал она сама себе. — Он всегда находит выход. Найдет и сейчас, все будет хорошо.»

«Если все ее воспоминания на самом деле правдивы...»

Я отмерил на глаз немного зелья и залпом выпил.

—Не позволяй мне вставать и забери мою палочку. Если надо будет, примени Ступефай или Петрификус.

Гермиона кивнула, не задавая лишних вопросов.

~~~

Тело, которое они нашли тогда, было не его. Оно принадлежало какому-то бродяге, умершему от передозировки. Северус собственноручно произвел трансфигурацию. Им руководила усталость, отрешенность и гнетущее одиночество. Усталость была с ним всегда, она стала неотъемлемой частью его жизни. Одиночество никогда особо не тяготило его, точнее, он не ощущал его благодаря работе, вечной загруженности и усталости. А с появлением Гермионы в его жизни он и не вспоминал о нем больше. Отрешенность он чувствовал уже несколько дней, после того, как принял окончательное решение.

Он целенаправленно завершил все свои дела до этого события, нашел небольшой домик, перевез туда самые ценные вещи как можно более незаметно для окружающих. Люциус был в курсе всего, но Северус заставил его дать Непреложный Обет, что тот ни под каким предлогом не расскажет ему о забытых событиях. Последнее, что он вспомнил, был стакан с зельем Забвения, полностью вычеркнувшим из его памяти почти год.

~~~

—Северус! — она трясла меня за плечи. — Северус!

Пощечина, другая. Сколько же можно меня бить... Я вяло отмахнулся от голоса и пощечин.

—Да очнись же!

Я с трудом открыл глаза. Надо же! Сознанию явно не понравилось такой надругательство. Перед глазами до сих пор все плыло.

—Зачем? Зачем ты так поступил? Что я сделала, чем обидела тебя? Северус!

Я снова закрыл глаза, голова начала болеть, мысли были вязкими. И правда, зачем было бросать любимого человека, да еще и таким образом?

Я вспомнил все, что связывало нас с Гермионой, вспомнил наши отношения и вздрогнул, когда все воспоминания окончательно вернулись ко мне.

~~~

На следующий же день после того, как он сделал ей предложение, Северус совершенно случайно обнаружил у себя странные симптомы. Несколько заклинаний и диагностических зелий позволили выявить темное проклятие. Оно сидело в нем, ждало своего часа, чтобы потом, на пике его, Северуса, счастья, развернуться в полную мощь, забрать это самое счастье у него из-под носа. Забрать любимого человека. Проклятье действовало не непосредственно на носителя, а на человека, к которому носитель испытывал определенные чувства и эмоции. Гермиона не могла бы выжить рядом с ним. Прощальный подарочек от старого хозяина в благодарность за все заслуги. Или Белла расстаралась, жаждая отомстить за свои двенадцать лет Азкабана. Неважно, кто был автором «сюрприза».

Северус не мог тогда рассказать все Гермионе. Это было бы слишком жестоко. Не мог лишить ее надежды. Не мог соврать, сказав, что полюбил другую. Не мог открыть правду. Может, кто-то и обвинит его в трусости, но ему казалось, что так будет справедливо по отношению к ней, по отношению к себе. Да, он сознательно выпил зелье Забвения, сознательно имитировал свою смерть. Пусть уж лучше она думает, что он умер. Да, она будет горевать по нему, но жизнь продолжается, слезы высохнут, а боль утихнет, кто-то другой появится в ее жизни. А если оставить все как есть и просто рассказать ей правду, то она никогда не сможет жить спокойно и будет терзаться до конца.

~~~

—И что теперь? — она говорила на удивление спокойно, оставаясь даже в такой ситуации верна себе: никаких истерик, только спокойствие и трезвый ум. — Это можно как-то снять?

—Нет. Я уже встречался с подобным. Это закончится только в случае смерти. Твоей или моей.

—Мне все равно. Я готова прожить с тобой столько, сколько позволит эта... эта дрянь. И пусть это будет месяц, неделя, день. Я хочу быть с тобой. Мне все равно.

Я взял ее руки в свои, осторожно дотронулся до них губами. Какие холодные! Не согрелись ни на йоту. Молча сжал их своими руками. Посмотрел ей в глаза. Она не плакала, но отчаяние в глазах, в каждой заострившейся черточке лица кричало громче баньши о ее чувствах. Лучше бы она плакала, слезы очищают, вымывают из сердца боль.

— Мне не все равно. Ты должна жить. И я не смогу жить с мыслью, что убил тебя, пусть и не своими руками. Видно, мне на роду написано быть одиноким.

— А как же я? Что делать мне? — ее голос упал до шепота. — Лучше бы я замерзла там в снегу, лучше бы погибла тогда в Последней Битве, лучше бы... За что?

Я осторожно погладил ее по щеке. Коснулся указательным пальцем бледных, тоже холодных губ.

— Все будет хорошо.

— Уже никогда ничего не будет хорошо...

~~~

Она, как и раньше, приходит на мою «могилу». Милый, любимый человечек. Только кладет не лилии, а белые хризантемы — говорит, что они являются символом надежды и веры. Она все еще надеется на чудо. Надеется, что я смогу выпутаться и, «как это случалось много раз», найти выход. Я, скрытый заклинанием, наблюдаю за ней и иногда, когда становится совсем невмоготу, легким ветерком касаюсь ее лица, развеваю волосы. Все будет хорошо. Все наладится.

Do not stand at my grave and cry,

I am not there; I did not die.*

Не стой у моей могилы и не плачь,

Меня здесь нет; ведь я не умирал.

* Mary Elizabeth Frye «Do not stand at my grave and weep»

**Джин Вебстер «Папочка-длинные-ноги»