Перед глазами (гет)

Сколько себя помню, он всё время таскался к нам домой. Насупившись, сидел в кресле и молча пил кофе. Вечно напряжённый, он сидел там, и когда мне было десять лет, и когда семь, и пять. Сидел, когда мне было три года, и два, и ... Нет, когда мне был год, был жив отец, и мама тогда, наверное, ещё улыбалась.

Его молчание никогда не имело смысла, лишь производило на всех гнетущее впечатление. Да он и старался ни с кем не пересекаться. На это у него было потрясающее чутьё. Он ни разу не столкнулся с крёстным, хотя Сириус неоднократно возмущался этими визитами.

— Он же бывший Пожиратель, Лили! Как ты можешь?! — регулярно кричал крёстный на маму. И ещё что-то про память отца, про стремления и цели, про правильное воспитание меня...

Мама лишь пожимала плечами. Также молча.

Миссис Уизли всегда вздыхала и отправляла меня поиграть с Роном и Джинни. Но из-за закрытой кухонной двери всё равно долетали слова о важности примеров для подражания в воспитании детей.

Профессор Дамблдор, протягивая мне конфеты, каждый раз непременно говорил что-нибудь в защиту Снейпа. Говорил мне, но речи его предназначались маме.

Дамблдор... Он спас нас в тот день. Успел защитить меня и маму. Сказал потом, что весь день чувствовал, что нечто случится. Там, в Годриковой лощине, он уничтожил самого сильного тёмного мага. Правда, папу спасти не успел. Иногда он говорит о том, что Вольдеморт на самом деле жив. Что однажды вернётся, и спасти мир тогда сможет только тот, о ком предсказано в пророчестве.

* * *

Порой мне страшно хочется нарушить его молчание. Вывести его из себя так, чтобы он хоть на мгновение сорвался, стал живым. Кинуть в него плюшевым медведем или игрушечным вредноскопом, в саду с разгона врезаться в него на метле...

Только пару раз он обратил на меня внимание — в шесть лет я, расшалившись, случайно уронил одну из его только что выставленных склянок. Я моментально оказался схвачен за шиворот, а он что-то возмущённо зашипел... Но в комнату вошла мама, и меня сразу отпустили.

На следующий день он принёс большую коробку — «Лаборатория юного зельевара». Наверное, в тот вечер, он впервые не молчал. Доставал какие-то колбочки, что-то показывал, объяснял... Не мне, маме. И она улыбалась, глядя, как я нарезаю первые неровные кусочки ингредиентов.

Сказать, что это что-то изменило? Нет. Пара вечеров рядом со мной, пара маминых улыбок, и немного недовольного шипения:

— Поттер!

Вот это «Поттер» он выдавливал из себя так, что оно просто осязаемо вставало между всеми нами. И мама хмурилась, а он шипел ещё чаще.

* * *

Когда я начал учиться в Хогвартсе, мне всё время казалось, что Снейп — а теперь профессор Снейп — никак не мог определиться с тактикой. Он то снимал с меня баллы ни за что, то просто игнорировал... Но я был уверен, каждый вечер он по-прежнему проводит в кресле у нас дома. Вот только, скорее всего, молчать ему теперь не удаётся — мама, наверняка, первая начинает расспросы обо мне.

* * *

Его гневные крики, наверное, слышала вся школа. Меня ещё не успели даже выписать из Больничного крыла — как он уже был тут. И если бы у меня было хоть немного мозгов, чтобы не полезть в коридор на третьем этаже, или если бы я подумал о своей матери... В общем, кубок школы, полученный Гриффиндором, вряд ли прибавил ему настроения.

Следующим вечером я уже был дома. Он пришёл изрядно подвыпивший. И говорил, говорил, говорил... Что Дамблдор был прав, и Лорд не погиб в ту ночь. Что он ещё вернётся. Что меня спасло только чудо. Что спасать меня порой нужно не столько от Лорда, сколько от себя самого. И что это он во всём виноват, и если бы можно было всё исправить...

А мама сидела рядом с ним, и просто гладила его по спине.

* * *

Сейчас я точно знаю две вещи. Если Вольдеморт вернётся, Снейп сделает всё, чтобы я смог победить. И второе — когда я приеду на Рождество, он всё также будет сидеть в кресле, и на летних каникулах, и потом опять на Рождество... Вот только мама будет рядом с ним.

И да, Сириус ещё не знает, но мне уже заказали парадную мантию абсолютно в тон к свадебной мантии профессора.