Моя сероглазая ведьма (гет)

Каждое свое письмо к ней я начинаю со слов: « Здравствуй, мое счастье». Как будто хоть одно из них найдет своего адресата. Увы, этого никогда не случится. Ведь я — Драко Люциус Малфой, глава рода Малфоев, бывший Пожиратель Смерти, ныне оправданный Визенгамотом — самый что ни на есть обычный, на самом деле ничем не примечательный человек.

Она же — неземная. «Из другого теста», — сказали бы простаки. Я же считаю, что она прилетела к нам с другой планеты. И на нашей планете есть просто неуютно, ведь никто не защитит ее от барашков, никто не накроет спасательным колпаком от солнца и ветра. И она — такая хрупкая, практически невесомая, боящаяся любых сквозняков, — играючи ворвалась в мою жизнь, перевернув ее с ног на голову, заставив меня измениться, забыть свои правила и кодексы.

Сейчас я понимаю, как глупо все это выглядело. Как нелепо и наивно с моей стороны было верить в то, что она действительно сможет исправить что-то в моей жизни. Тогда еще можно было изменить хоть что-то. Теперь же — поздно. Цинизм и равнодушие прожгли мою душу насквозь, и единственное, что мне остается вот в такие одинокие вечера — сидеть в кресле перед камином и, глядя на огонь, вспоминать наши редкие встречи. Особенно — первую из них.

В тот зимний вечер мне было особенно одиноко. Это чувство давно стало моей основной составляющей — оно поселилось где-то глубоко внутри, периодически усиливаясь и стремясь вырваться наружу. Вот только я не мог такого допустить.

Никогда не показывай своих чувств, Драко. Помни — все эмоции должны оставаться внутри. Хладнокровие и цинизм — вот залог твоего успеха.

Я шел по ночным коридорам Хогвартса, даже не оглядываясь по сторонам. Кто мог тут находиться? Другие слизеринцы — да, возможно, ведь только они сейчас не боялись за свою судьбу. Хотя — что уж тут таить — в отличие от них я все-таки был напуган, как бы ни стремился скрыть это.

Страх разрушает личность, Драко. Малфои прежде всего политики: они не боятся и просто делают то, что приведет их к цели, невзирая на трудности и то, чем придется пожертвовать.

Впрочем, в это темное время мало кто не испытывал страха. Все знали, что конец как никогда близок, и ждали, мысленно делая ставки. Я же был уверен в исходе битвы: Поттер победит. Ведь не зря же на него надеялся сам Дамблдор. Дамблдор, которого мне приказали убить. Которого я не смог убить. В этот момент я окончательно сделал свой выбор стороны — сделал, чтобы остаться на проигравшей. Чаши весов «успешное будущее» — «семья» уверенно склонились в сторону последней. Да и о каком успешном будущем шла речь? Разве мог кто-либо поверить в искренность моих намерений, принять меня на другую сторону? Впрочем,я не терял надежды.

Надежда, Драко, самое пустое, что только может быть. Только слабые позволяют себе надеяться — сильные же верят в реальный мир.

Реальный мир был жесток. Слишком жесток. Постоянно находиться рядом с Вольдемортом — такого я не мог пожелать никому. Приказы, требования, наказания, пытки… Мне хотелось убежать куда-то прочь от этого мира. К сожалению, даже здесь, в Хогвартсе, я не мог отвлечься от ужасов, преследовавших меня дома. Замок был наполнен Пожирателями Смерти, от которых прятались даже школьные привидения «Круцио» стало таким же обычным словом, как слова «обед» и «ужин» , Веритасерум многие принимали также часто, как тыквенный сок, в Больничном Крыле не хватало мест для всех пострадавших на занятиях детях. Могло ли стать хуже?

«Могло», — думал я тогда про себя. Могло — потому что нас, слизеринцев, пока не трогали. Нас уважали и считали своими. И даже иногда советовались, принимая какие-то решения, например, о том, кого мучить сегодня. Обычно эта незавидная роль доставалась гриффиндорцам: Лонгботтом, Финниган, Патил, Браун, младшая Уизли — все они особенно страдали за свою дружбу с нежелательным лицом номер один (назвать Гарри Поттера иначе в то смутное время было верхом неблагоразумия).

Я начал молиться. Только сейчас, вспоминая все происходящее, я понимаю, как глупо это выглядело — тогда же я не видел никакого иного выхода. Я готов был молиться всем, лишь бы только это имело хоть какой-то смысл. Лишь бы только помогло пережить все те ужасы, с которыми мы сталкивались ежедневно. И сейчас я мне почему-то особенно хотелось надеяться на чудо — такое истинное чудо, способное хоть чуть-чуть осветить мое бессмысленное существование.

Чудес не бывает, Драко, запомни это раз и навсегда. А если уж они и случаются… Рано или поздно за любое «чудо» потребуется расплатиться, и порой эта плата слишком высока. Лучше просто не ждать подарков от судьбы — Малфоям они редко достаются за красивые глаза.

В какие-то момент мне казалось, что сейчас я проснусь, наконец-то открою глаза — и не будет этой страшной реальности. Что все это: война, Темный Лорд, метка — лишь дурной сон, кошмар. Я открою глаза, увижу рядом маму с кружкой горячего молока и недовольно нахмурюсь — ведь с младенческих лет я терпеть не могу это молоко. Вот только… только… сейчас я был готов на что угодно, лишь бы увидеть рядом такую нелюбимую кружку, снова стать маленьким, почувствовать себя в безопасности.

Нам не дали побыть детьми — совершенно. Да, впрочем, мы и сами спешили повзрослеть. Сколько бы я сейчас отдал, чтобы вернуться назад.

Драко, никогда не жалей о том, что было раньше. Прошлое не вернуть, ошибок не исправить. Остается смириться с этим и жить дальше. Живи, сын.

Мне не хотелось жить. Жизнь стала для меня каким-то адски сложным заданием, справиться с которым я едва ли мог на «Выше ожидаемого». Никак не на «Превосходно».

Справляться с заданием «выжить любой ценой» стало еще труднее.

Никогда не рассчитывай ни на кого, Драко. Помни: если хочешь сделать что-то хорошо и качественно — сделай это сам. Только так ты сможешь чего-то добиться в жизни.

Я помнил все то, чему учил меня отец, помнил все те непреложные истины, которые впитывались вместе с материнским молоком, которые изучались в качестве азов поведения. Но... впервые я готов был отвергнуть их все ради того, чтобы почувствовать чье-то плечо рядом, чтобы увидеть поддержку — искреннюю поддержку — и понимание.

Поддержка? Понимание? Какая чушь. Расчет и выгода — вот, что должно лежать в основе любого твоего начинания, Драко.

Раскол — так я бы назвал то, что происходило со мной. Вся моя прежняя жизнь — идеалы, мечты, стремления — все разбилось о твердую грань реального мира. Впервые в жизни я не мог найти себе места: я был чужим везде.

Проклятые мысли. Нет, не так…

Проклятые немалфоевские мысли.

Их было слишком много для меня одного. И неужели единственное мое искренне желание не могло сбыться? Ведь я всего лишь хотел разделить эти мысли с кем-то.

Боги, вы меня слышите?

Нужно было собраться, снова закрыться в свое скорлупу, нацепить на лицо холодную улыбку и продолжать жить по слизеринским канонам. Играть. Так же, как я делал это раньше. Потому что иначе я бы просто не выдержал: ведь у любого человека есть свой предел, черта, после которой его уже не получится собрать по частям. Они просто не сложатся, потому что разломы на них — неверные, рваные.

Ну хоть кто-то, пожалуйста!

Неужели я этого не заслужил?

— Нарглы сегодня особенно странные, ты не находишь?— я обернулся и тут же наткнулся на ее взгляд. Серые, чуть затуманенные, ее глаза словно смотрели сквозь меня. На мгновение я потерял самообладание, поддавшись изумлению и рассматривая ее дольше, чем положено.

Не задерживай взгляд на человеке более трех секунд, Драко. Если же ты смотришь на него дольше, то старайся показать свое превосходство над ним.

Она?

Вы шутите?

— Ты не ошиблась собеседником, Полоумная? — насмешливо произнес я, наконец сумев разорвать зрительный контакт. — Кажется, я не похож на Золотое Трио. Ах да, прости, они же сбежали, оставив вас в одиночестве в самое трудное время. Никогда не думал, что Поттер такой трус.

Последние слова я практически выдавил из себя, хотя и сам не верил в то, что говорил. Я точно знал, что отсутствие Поттера в Хогварсте должно было объясняться какой-то особенной, веской причиной. Он не мог просто бросить всех на произвол судьбы — тем более той судьбы, которую сейчас вершил Темный Лорд.

— Ты такой смешной, сам себе противоречишь. Не иначе, как мозгошмыги постарались. Тебе нужно срочно с ними разобраться.

Она раздражала меня. Раздражала до сжатых в кулаки пальцев, до зубного скрежета — раздражала своими словами, раздражала только ей ведомой правдой. Раздражала тем, что я не мог оторвать от нее взгляда, словно загипнотизированный серыми, не по-детски мудрыми глазами.

Хладнокровие и цинизм, Драко.

— Десять баллов с Равенкло. И… шла бы ты своей дорогой, не то будет хуже.

Если бы меня видел тогда отец, то точно лишил бы наследства. Мягкий Малфой — где это вообще видано? Впрочем, я и сам не знал, что думать. Так хотелось, чтобы она не послушалась и осталась, но также хотелось, и чтобы она исчезла, испарилась. Потому что так я мог долго не выдержать. Вот только разве мог я позволить увидеть в ее глазах жалость к себе?

Жалость, Драко, это самое страшное. Жалеют только слабых духом людей. Никогда не позволяй жалеть себя, иначе люди увидят, каким ты можешь быть беспомощным.

— Хуже? Хуже не будет. Меня хранит мой амулет. — Она достала из-под мантии тонкую цепочку с маленьким медальоном. — Вот, смотри.

В медальоне — какие-то засохшие травы и маленькая колдография, на которой улыбающаяся молодая женщина гуляла по лесу. Она забавно морщила носик всякий раз, когда проходит мимо нас. А еще — я теперь понимал, от кого унаследовала глаза эта сероглазая ведьма

Именно — ведьма.

Как иначе можно назвать ту, которая крушила еще оставшиеся части моего странного мира?

Может только… спасительницей?

— Это — от мозгошмыгов, а это — от нарглов, а еще эти травы помогают…

Я не вслушивался в ее объяснения, ведь я же знал: все это ее фантазии. Не было никаких нарглов и мозгошмыгов, не было ничего такого — был лишь реальный, жестокий мир. Мир, который готов был сгрызть нас заживо, уничтожить в утеху какому-то сумасшедшему.

Но почему-то именно сейчас мне стало удивительно наплевать на все это. Потому что пока она была здесь, рядом со мной — я не был один. И когда она смотрела на меня таким удивительно мудрым взглядом, мне становилось легче и теплее. Словно впервые в жизни кто-то отогревал меня горячим молоком от холода слизеринских подземелий.

Ее голос — как горячее молоко. Успокаивающий, убаюкивающий, умиротворяющий.

И мне безумно хотелось сказать ей все это, но я не мог.

Я же Малфой, а Малфои не признаются в своих слабостях…

Ну, может только чуточку…

— Вот, держи. — Она сняла медальон с шеи и вытащила оттуда колдографию. А цепочку… цепочку она осторожно надела на меня. — Я себе еще наберу, а ты держи… защитит. А то что-то у тебя чересчур мозгошмыгов много, так ведь и сил всех лишиться можно. Она же такие, все-все из тебя высасывают.

Сказать, что я был удивлен? Изумлен?

Я… я не знаю, как описать то, что происходило со мной. Но только цепочка даже через несколько слоев ткани будто обжигала кожу. И я уже хотел сдаться и поблагодарить ее. Прослыть первым Малфоем, которые поблагодарил кого-то ниже себя. Который поблагодарил кого-то вообще.

— Круцио, — раздался голос из-за спины. Я узнал его обладателя — Алекто Кэрроу. И медленно обернулся, чтобы натолкнуться на ее ехидный взгляд.

Собраться.

Хладнокровие и цинизм.

— Профессор Кэрроу, — учтивый кивок в ее сторону. Мы в одной лодке, не так ли — пусть даже я не уверен в своем выборе. Ты ничего не сделаешь мне, ведь мы с тобой равны — твоя метка равносильна моей. Да и к тому же — не каждый захочет связываться с моим отцом.

— Мистер Малфой, — короткий взгляд исподлобья, словно говоривший, что она знала о чем-то. Хотя — нет. Она не знала. Она даже не догадывалась. Ведь догадаться о таком не мог бы даже я сам.

А Полоумная лежала на ледяном полу: тело ее билось в конвульсиях, но ни одного крика не сорвалось с ее губ.

«Сильная», — думал я, когда ее глаза закатывались от невыносимой боли. А боль действительно невыносимая — Темный Лорд испытывал Круциатус и на мне. Один раз: в день принятия метки.

«Сильная», — думал я, когда она лишь крепче сжимала пальцы в кулаки, боясь выронить колдографию матери. Ведь это — единственное, что осталось в память о ней.

«Сильная», — думал я, когда она лишь сильнее стискивала зубы. И молчала, молчала, молчала…

А я был слабым. Слишком.

И поэтому я подошел к ней и брезгливо оттолкнул ногой подальше.

Кэрроу понимающе усмехнулась.

— Отменишь, когда надоест смотреть. И отведи ее в Больничное крыло, а то еще подохнет раньше времени. Наш Лорд любит публичные казни — это так устрашает глупых людишек.

Едва по лестнице перестало разноситься эхо ее шагов, я тут же бросился в сторону сероглазой ведьмы, одними губами шепча: «Фините инкантатем, фините инкантатем»… Словно это была единственная молитва, которую я знал. Словно это вообще была молитва.

А вторым, что я произнес было: «Прости». Даже не прошептал — лишь губы безмолвно шевелились в такт этому слову. Но я был уверен — ведьма поняла меня.

Я знал, что остаточная боль после Круциатуса едва ли легче, чем само пыточное заклинание. Я знал, что лучше дать ей немножко отдохнуть. Но оставлять ее лежать одну на холодном полу… нет, этого я не мог допустить. Я присел рядом и осторожно устроил ее голову у себя на коленях.

Она чуть заметно улыбнулась и сморщила носик. Совсем как ее мать на колдографии.

— Это все нарглы. Вот увидишь — когда я соберу себе травы, они тут же перестанут меня атаковать.

Мне хотелось смеяться и плакать одновременно.

Какие к Мордреду нарглы?

Какие мозгошмыги?

Моя рука потянулась к медальону, чтобы снять его и вернуть законной владелице, но была остановлена ее умоляющим взглядом.

— Лучше…у тебя…

И она потеряла сознание — последствия Круциатуса все-таки были слишком тяжелыми. Ее пальчики наконец разжались, и на пол упала колдография. Мать моей ведьмы смотрела на меня с укором.

В моей жизни все спокойно и правильно. Работа в Министерстве, красавица-жена дома, чудесный ребенок, домовые эльфы — словом, все так, как и должно быть. Вот только почему же я не спешу домой после работы, почему так часто заскакиваю пропустить пару стаканчиков огневиски с Поттером? А черт его знает. Может, потому что сидя с ним, я снова чувствую себя ближе к ней. Хоть немного, хоть на полшага, но ближе.

А еще в эти моменты мне не нужно прятаться и снимать с шеи медальон. Только теперь вместе с травами в нем — ее колдография.

— Скажи мне, Поттер, ты веришь в ангелов?

Он поднимает глаза от стакана и смотрит на меня каким-то диким взглядом. Cловно говорит: «Малфой, ты что, свихнулся»? На самом деле он, конечно же, никогда этого не скажет. Разногласия преодолены и забыты, предательства — оправданы, а детские ссоры… что ж, детские ссоры остаются в детстве.

Как ты там говорил, papa: расчет и выгода? Вот он — мой расчет. Общение с неофициальной главой магического мира за стаканчиком огневиски. И сегодня, наверное, впервые за все время дружбы, не где-то еще, а у нас дома, в Малфой-мэноре. Ты бы не выдержал этого.

Впрочем, тебе уже все равно.

Хладнокровие и цинизм, помнишь? Так вот, я хладнокровно и цинично проводил тебя в последний путь — и открыл мэнор для всех желающих. Их, как видишь, оказалось не так уж много.

— Так что, Поттер, ангелы есть или нет?

— Есть, — кивает он.

— И сколько их?

Это так похоже на разговор двух пьяниц где-то в шуме и грязи Лютного переулка. Религия, вера, ангелы — какая чушь. Вот только — не для нас. Он знает, что сейчас я спрашиваю не из праздного любопытства, что для меня это важно.

Ведь если было что-то, что дало нам сил выжить войну, что помогло выйти невредимыми, то это должно быть действительно что-то небесное. К тому же, глупо не верить в ангелов, когда повидал в жизни уже столько чудес.

— Говорят, максимальное их количество колеблется от 7 до 9. Зависит от человека, конечно. — Он растерянно пожимает плечами. — Впрочем, мне почему-то не верится в такую цифру.

— А в какую — верится?

— Два. — Он опускает стакан на стол и поднимается с кресла. — У каждого из нас — два ангела: один бережет тело, другой — душу.

Я удивлен: ведь это не совсем та трактовка, которую я ожидал услышать от него. Впрочем, что-то рациональное, правильное в этом есть. Что-то, за что можно зацепиться.

— И кто они для тебя?

— Отец и мать, — тихо говорит он, пряча взгляд в пол.

Вот оно — наше основное различие. Я похоронил воспоминание о родителях где-то глубоко внутри, спрятал их так, чтобы они никогда не смогли найти выхода на поверхность, оставив вместо этого холод в душе. Он — держит все на виду.

Воспоминания о родителях помогают ему жить.

Мне помогает жить отсутствие этих воспоминаний, по крайней мере, воспоминаний об отце.

— А для тебя? Кто твой ангел, Малфой?

Я отвожу взгляд в сторону. Я могу быть холодным, я могу быть циничным, я могу быть расчетливым, но когда речь заходит о ней, все это превращается в прах. Потому что если есть в мире кто-то, кто хранил и берег меня — то это она. Своим существованием, своим теплом, своим голосом со вкусом теплого молока с медом.

— Ты знаешь…

— Знаю, — отвечает он. И делает шаг в камин, оставляя меня наедине с моими мыслями.

* * *

Я нес ее на руках бережно, так, что мне казалось, я едва касался тонкой, прозрачной кожи. Я боялся, что каждое мое неловкое, неосторожное движение может причинить ей боль. На самом деле, конечно, все было не так. После столь длительного Круциатуса уже ничто было ей не страшно.

— Мистер Малфой, что привело вас… о, Мерлин! — мадам Помфри тут же бросилась в сторону шкафчика с лекарствами, увидев, что кого именно я несу. — Что случилось?

— Профессор Кэрроу пытала ее круциатусом.

Мне стоило сказать правду хотя бы ради того, чтобы увидеть, как изменилось на миг лицо колдомедика Испуг, удивление, гордость?.. Неужели и правда на пару минут я заметил, что она гордилась моим решением? По всей видимости, она была единственной во всем Хогвартсе, кто мог увидеть что-то хорошее даже в слизеринце. Впрочем, сейчас не время размышлять.

— Долго?

— Пару минут.

Говорить о том, что я принимал в этом участие, определенно не стоило. Все-таки такой взгляд по отношению ко мне редко увидишь у кого-то.

А медсестре было уже не до меня. Она бросилась к шкафчику, пытаясь найти что-то, сыпля проклятьями направо и налево. Видимо, это что-то не находилось, и среди потока ее ругательств мой слух выловил имя нашего директора. Слышать это было странно — я был поражен тем, как добрейшая женщина в Хогвартсе ругалась на моего крестного.

— Проклятый Снейп, как он только мог допустить такое на территории школы…

И правда — как? Сделать школу еще одним полем боя, подчиняясь приказу Вольдеморта — а что ему еще оставалось? Нет, мадам Помфри, вы просто не представляете, что было бы, если бы он этого не допустил. Да Темный Лорд бы камня на камне тут не оставил, просто уничтожил бы — и все. Так, чтобы другим неповадно было.

Надо уходить, пока она занята. Пока у нее не появились еще вопросы. И я тихо пошел в сторону двери.

Спустя несколько минут я уже был в своей комнате в подземелье. Преимущество префекта школы в том, что ты ночуешь один. Никто не следит, когда ты уходишь и возвращаешься. Быть префектом — это статус, это сила, это власть.

Власть, Драко, позволяет тебе встать во главе. Она дает тебе неограниченные права — главное суметь ими воспользоваться.

Вот только говоря о власти, отец забыл упомянуть об ответственности, которую она налагает. А также — о проблемах, которые она несет.

Ведь если бы не она — не было бы сегодняшней ночи. Я не встретил бы сероглазую ведьму, не увидел бы блеска ее глаз, не слышал бы ее стонов, не нес бы ее на руках в Больничное крыло — и уж точно не заслужил бы одобрительного взгляда мадам Помфри.

Ничего этого бы не было.

Вот только жалею ли я о том, что произошло?

Расчет и выгода, Драко…

Нет, я не жалею. И если бы я мог повернуть назад, то поступил бы также. Потому что впервые за долгое время я чувствовал себя счастливым и спокойным хотя бы несколько минут — и разве мое счастье стоило так много?

Мадам Помфри приведет ее в порядок, и она даже не вспомнит обо мне. Даже не подумает (ведь это же глупо — думать о том, кто уже давно проклят?).

Я же буду иметь хоть одно счастливое воспоминание. Пусть даже я всегда буду жалеть о ее пытках, но то, что было перед этим, навсегда останется самым замечательным событием в моей жизни.

Уже засыпая, я вспомнил, что так и не отдал сероглазой ведьме колдографию ее матери.

«Завтра…» — была моя последняя мысль перед тем, как я провалился в глубокий сон.

* * *

Просто отдать — и дело с концом. Протянуть ей колдографию, увидеть презрение в серых глазах и снова научиться жить с этим одиночеством.

Шаг, второй, третий. Потянуть за ручку и…

— Что ты забыл здесь, Малфой?

Невилл Лонгботтом. Истинный гриффиндорец, лидер сопротивления, и, как видно, один из близких друзей моей ведьмы.

Как странно было называть ее «моей» всего лишь после одного разговора. Впрочем, разве это не правильно: все лучшее всегда должно доставаться Малфоям?

Неправильно, да… хотя…

— Не суй нос не в свои дела, Лонгботтом. Или мне позвать профессора Кэрроу?

— Думаешь, я испугаюсь? — усмехнулся он и сделал шаг в мою сторону. И я увидел его лицо — разбитую скулу, уже успевший пожелтеть синяк под глазом, след от перелома на носу. Странно: мадам Помфри было под силу залечить любые из этих увечий. — Проваливай отсюда!

— А если нет?

— Тебе лучше согласиться, — он чуть прищурил глаза и сжал кулаки. В отличие от меня, он очень окреп за год, и это было заметно с первого взгляда. Передо мной стоял уже не тот добродушный толстяк, чью напоминалку я украл на первом курсе. Он — другой.

— А если нет? — я сделал шаг в его сторону и достал свою палочку. Но ни одно заклинание не было произнесено в этот день. Моя сероглазая ведьма стояла в дверях и смотрела на нас — и в этом взгляде читались все ее чувства.

— Невилл, Драко, кизляки предупреждали меня, что скоро придут гости. Заходите скорее! Это так чудесно, что вы решили меня навестить.

— Но он… — начал было гриффиндорец, но вынужден был замолчать.

— … друг, — закончила она за него, чем, признаться, повергла в шок не только Лонгботтома, но и меня. — Ведь он тоже за меня волновался, поэтому и пришел. Правда, Драко?

Я машинально кивнул, лишь через пару секунд осознав, что именно я сделал. Отпираться было поздно, но вот попытаться исправить ситуацию — вполне вероятно.

— Как главный префект школы, я вынужден проверять состояние всех больных. К счастью, мой визит уже вполне можно закончить — я вижу, что никаких осложнений не наблюдается, и завтра Лавгуд сможет приступить к занятиям.

И, наверное, в мой официальный, лишенный эмоций ответ смог бы поверить кто угодно… кроме нее. Потому что она тут же нашла ему опровержение.

— Ты принес мне ее, — она осторожно разжала мои пальцы и достала оттуда колдографию. Бережно погладила ее пальчиками и снова подняла на меня глаза. И от одного ее взгляда мне захотелось провалиться под землю: в нем было столько тепла, столько благодарности, которых я не заслуживал.

А потом она приподнялась на носочки и коснулась губами моей щеки.

Глаза Логботтома сверкали гневом.

Ее глаза сверкали нежностью.

А мои глаза… я уверен, в этом момент они сияли ярче, чем «Люмос Максима».

— Надеюсь, это можно списать на последствия Круциатуса. А иначе…

Я не знал, как закончить начатую фразу, поэтому поспешил уйти. Неважно, как воспримет мой уход Лонгботтом. Неважно, что подумает мадам Помфри. Главное, что она смотрела на меня также, как и вчера.

* * *

— Круцио, — кричал я, направляя палочку на домовика. Мне нужно было научиться Непростительным как можно скорее, пока никто ничего не заподозрил. По крайней мере, так я мог скрыть свои сомнения в правильности выбранной стороны.

И опять — ничего. Снова.

— Ты слишком много думаешь не о том, Драко, — горестно выдохнул крестный и чуть поправил положение моей руки. — Сконцентрируйся. Ты должен хотеть причинить боль. Ты должен чувствовать только одно это желание и ничего больше. Ты должен, Драко, пойми.

Сейчас мы с ним были в одной лодке. Я видел его сомнения — он видел мои. В любом случае, на чьей стороне бы он не был, он все еще оставался моим крестным. И я любил его.

— Я стараюсь.

Я правда старался. Я понимал, как важно для меня умение применять Непростительны, но что-то во мне отказывалось окончательно сломаться. Теперь я не мог причинить боль даже домовику, что уж тут говорить о человеке.

Я вспоминал глаза Полумны Лавгуд — и не мог сделать четкий взмах рукой.

Я вспоминал ее молчаливое сопротивление — и запинался на полуслове.

— Соберись!

В его глазах я видел участие, заботу обо мне. И пусть все вокруг считали моего крестного холодным, расчетливым, «сальноволосым мерзавцем», мы все знали, что это не так. С нами он был совсем другим. Слизеринцы были единственными, кому он верил — и мы доверяли ему в ответ.

— Круцио! Круцио! Круцио!

Сосредоточиться. Выбросить из головы все мысли. Забыть обо всем. А главное — о чертовой сероглазой ведьме.

Или же — наоборот. Только сохранив образ привычного для всех Малфоя, я смогу спасти ее.

— Круцио!

И домовик упал. Домовику — больно. А у меня на душе наконец-то спокойно. Крестный одобрительно сжал мое плечо — он не умел проявлять свои чувства как-то по-другому. Но даже такая его поддержка так много значила для меня.

— Спасибо, крестный.

Его глаза улыбались мне в ответ.

— Тебе пора. Не попадайся на глаза Кэрроу: они сегодня особенно зверствовали на уроках. И предупреди об этом всех слизеринцев. Также, как и всегда.

* * *

Моя сероглазая ведьма выписалась из больничного крыла.

Она посещала занятия.

Она рассказывала на каждом углу про мозгошмыгов и морщерогих кизляков.

Она носила абсолютно невыносимые сережки-редиски.

Она улыбалась какой-то таинственной неземной улыбкой и отвечала невпопад.

Она вела себя как обычно. Почти.

Каждое утро она подходила к слизеринскому столу и, уверенно находя меня взглядом, улыбалась и желала доброго утра.

— Совсем сдурела, Полоумная? — уставилась на нее Панси Паркинсон после первого такого представления. Впрочем, на ведьму это не действовало: она не отвела от меня глаза. Она ждала только одной реакции — моей.

— Отвали, придурочная, — лениво растягивая слова, произнес я, машинально прикоснувшись к медальону на шее. Впрочем, этот жест остался незаметным для всех. Кроме нее. Она снова улыбнулась своей загадочной улыбкой и пошла к своему столу.

Но с тех пор этот ритуал повторялся каждое утро.

Все изменилось внезапно. На рождественские каникулы слизеринцы остались в Хогвартсе. Не знаю, как крестный объяснил это нашим семьям: для нас объяснение было очевидным. Только так многие из нас могли избежать Черной Метки. Те, кого еще можно было спасти.

Увы, мне уже не было спасения.

Сегодня Хогвартс-Экспресс увозил всех желающих на рождественские каникулы. Я знал, что она была в списке уезжающих, именно поэтому сегодня она выглядела особенно счастливой. Почему-то от этого мне было особенно больно: словно своим счастьем она предавала меня.

Я вышел из Большого зала, надеясь хоть так избавить от этого образа.

— С наступающим Рождеством, Драко, — услышал я голос за спиной. Мне не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежал.

— Полоумная, опять ты!

И снова — как и раньше.

Она делала ход мне навстречу — я прыгал через две клетки как можно дальше от нее.

Она — улыбалась искренне и открыто, я — коротко кивал головой и презрительно поджимал губы.

Она — принимала правила игры, я — задавал их.

Она — видела сквозь все мои маски, а я все еще боялся от них избавиться.

— Я буду скучать по тебе. А ты?

Она — не боялась признаться в своих чувствах, я — не мог принять их.

— На кой черт ты мне сдалась, Полоумная?

И как обычно моя ведьма загадочно улыбнулась, словно в каждом моем обидном слове, в каждом жесте видела фальшь.

— Береги себя, — она чуть приобняла меня за плечи и быстро пошла в сторону своей гостиной.

Спустя полчаса я стоял на перроне. Как главный перфект, я должен был проследить, чтобы все школьники успешно заняли места.

Как Драко Малфой — чтобы место заняла она.

Я увидел ее издалека.

Моя ведьма шла в сторону поезда, левитируя по воздуху абсолютно нелепый чемодан. Она приветствовала своих друзей и улыбалась им. Она что-то увлеченно рассказывала — и я любовался ее улыбкой.А потом она села в поезд.

Взглядом я провожал Хогвартс-Экспресс, уносивший ее подальше от проклятой школы. Уносивший ее от меня.

Небо над головой было серым и хмурым.

Оно словно чувствовало что-то.

Оно — знало.

Я же тогда не знал ничего.

После Рождества Полумна не вернулась.

— Почему ты не выдал меня там, в Малфой-мэноре? — спросил Поттер в одну из наших первых встреч. Я помню этот день: мы сидели в баре в Косом переулке, шутили о работе и тут — на тебе.

В тот день я рассказал ему о Полумне. О том разговоре, о медальоне, о Круциатусе и… о Рождестве, после которого она не вернулась. Но — чуть позже.

— Ты ведь знал, что это я, — настаивал он. — Знал, но кинулся за своей наградой к Вольдеморту, — я скривился при этом имени. — Ведь знал же!

Он упорно твердил одно и то же, что доказывало: с годами некоторые люди не меняются. Он — прямое тому доказательство. Поттер до сих пор упорно шел напролом, задавая вопрос за вопросом, при этом не получая на многие из них ответов.

Впрочем, сейчас он стал немного сдержаннее — годы работы в Аврорате берут свое, иначе бы он просто не смог там выжить. Тогда же ему еще не нужно было выживать.

— Так почему?

«Потому что я предал Темного Лорда раньше», — хотелось сказать мне, но я молчал. Я не знал, как объяснить ему все. И — решил рассказать как есть. Просто так, без утайки.

Поттер слушал, порой бросая на меня задумчивые взгляды, но ничего не говоря. Вместе со мной он снова переживал те события, и только когда я дошел до рассказа о Малфой-мэноре, он, наконец, не выдержал.

— Так вот почему, — еле слышно прошептал он, словно открыв для себя важную истину.

«Поэтому», — молча согласился я и снова углубился в воспоминания.

* * *

Мне всегда казалось, что если не считать дни, то время пролетает быстрее. Я старался забыть обо всем, сознательно нагружая себя дополнительными занятиями: тренировка Непростительных с крестным, наблюдение за отработками у младших курсов, ночные дежурства — я готов был валиться с ног от усталости, лишь бы у меня не было ни одной свободной минуты.

Тщетно.

Время словно играло: дни проходили неспешно, и это создавало странное ощущение, что они просто издевались, оттягивая мою поездку домой.

Я знал, что она в Малфой-мэноре. Ее наказали из-за ее чокнутого папаши. Ее держали взаперти, а я даже не мог ничего сделать. Я вообще ничего не мог: только сидеть и «не считать дни».

Неделя.

Занятия с Северусом в понедельник, четверг и субботу. Отработки у второго курса в среду и пятницу. Дежурства во вторник и воскресенье.

— Драко, ты не хочешь пойти со мной?..

— Прости, Панси, у меня совсем нет времени, — машинально отвечал я, даже не дослушав ее предложения

«Нет времени, чтобы находиться здесь. Совершенно нет. Но я все еще здесь...»

Вторая неделя.

Крестного вызвал Темный Лорд, а значит, занятия с ним на этой неделе были невозможны.

— Крэбб, Гойл, нам необходимо дополнительно позаниматься зельями: Темный Лорд не любит глупых слуг, а вы противопростудное зелье от напитка «живой смерти» отличить не сможете. Жду вас сегодня в лаборатории.

Конечно же, они не могли мне отказать. Я был Малфоем, они — моей свитой. И пока мой отец оставался на хорошем счету у Темного Лорда, они не могли открыто противостоять мне.

Третья неделя.

— Мистер Малфой, пройдите в мой кабинет. — Едва я закрыл дверь, как крестный тут же наложил на нее заглушающие заклинания. — Неделю я провел в доме ваших родителей, думаю, вам будет интересно узнать, что сейчас там происходит.

Я вслушивался в каждое его слово, надеясь уловить хоть малейшее упоминание о ней. Напрасно: крестный говорил о других пленниках, о собрании Пожирателей — и то лишь вкратце. В основном его рассказ касался моих родителей.

— Твой отец очень переживает, что ты стал слишком мягким: ты же понимаешь, тот провал с убийством Дамблдора понизил тебя в глазах Темного Лорда. Он хочет, чтобы ты принимал больше участия в школьной жизни, особенно когда дело касается пыток и наказаний, и просил меня поговорить с тобой об этом. Драко, ты слушаешь?

Я слушал — но отказывался слышать то, что он говорил. Больше участия? Еще больше? Два дня в неделю я невозмутимо слушал крики учащихся младших курсов, смотрел на то, как они корчатся от боли под Круциатусом. А потом ночами просыпался от неизбежных кошмаров, так, что порой мне даже казалось, что смерть была бы для меня гораздо лучшим выбором.

Два дня в неделю — разве этого мало? Или же мой отец хотел, чтобы я стал одним из фанатиков боли, таким как Кэрроу и Лестрейнджи?

— Это все, что он просил сказать?

— Он — больше ничего. Нарцисса передала тебе привет и просила узнать, ждать ли тебя домой на Пасхальные каникулы.

— Ждать. Это все, крестный?

— Да, ты можешь идти.

Я уже пошел в сторону двери, как вдруг он резко поднялся и подошел ко мне.

— У каждого человека есть право на выбор, Драко. Ты должен сам решить, что именно тебе нужно, и добиваться этого любой ценой. В этом и заключается главная игра всей жизни: сумеешь ты достичь этой цели — или же нет.

Я поднял взгляд и посмотрел прямо на него.

— А ты сумел?

Он первым опустил глаза. Коротко вздохнул. И покачал головой.

— Нет. Но я искренне верю в то, что ты — сумеешь.

Месяц.

По школе ходили разные слухи о Поттере. Кажется, гриффиндорцы искренне верили в то, что где бы он ни был, он искал способ их спасти. Все чаще они куда-то исчезали по вечерам: даже замечая это, я не придавал подобным отлучкам никакого значения. Сейчас мне было не до этого.

Я усиленно старался «не считать дни». Не получалось. Память давила на меня, особенно в те моменты, когда из-под одежды на свет показывался подаренный Полумной медальон.

— Осталось чуть-чуть — и я увижу ее, — говорил я колдографии. Женщина непонимающе закатывала глаза и лишь качала головой. Хотя, наверное, мне только казалось.

А потом эти идиоты попытались украсть из кабинета крестного меч Гриффиндора. Целый день до этого они ходили по школе таинственно улыбаясь друг другу. Ночью раздались звуки сирены, что означало только одно: крупные неприятности для всех.

Публичные наказания для них. Ограничение свободы — для нас. Впрочем, можно ли было ограничить то, чего не было раньше? Кажется, у Кэрроу получалось даже невозможное, потому что жить стало во много раз тяжелее.. Ходили строем, на занятия нас обязан был сопровождать кто-либо из преподавателей. Конечно же, проверенных преподавателей, к коим не относились ни МакГонагалл, ни Флитвик. Но, кроме того, никаких вечерних прогулок по школе и никаких дополнительных занятий.

Все чаще я стал замечать на лицах учеников следы от побоев. И я понял одно: так нельзя. Даже с ними — так нельзя.

Они же маги, причем многие из них чистокровные. Да черт с ней, с кровью. Ни одна грязнокровка не заслужила подобного обращения.

Все ждали одного: что Поттер вернется и отомстит за своих друзей. Ждали Кэрроу, ждал Снейп, ждал Темный Лорд.

Поттер не вернулся. А Уизли просто в одну из ночей исчезла из школы. Видимо, Темный Лорд был очень расстроен этим фактом, потому что спустя два дня Кэрроу и Снейп вернулись в замок очень недовольными. Если, конечно, можно было судить об этом по резко возросшему количеству наказаний.

Теперь даже Слизерин стал бояться сделать лишний, неосторожный шаг. А я наконец-то действительно перестал считать дни. Потому что с того момента я не думал о сероглазой ведьме, единственной моей мыслью стало выжить любой ценой.

* * *

Пасхальные каникулы настали неожиданно — вот уже я стоял в дверях школы с чемоданом, замершим в воздухе около меня. И почему-то мне было страшно: если раньше мысли о моей встрече с Полумной были так до идеального просты, то теперь я не был уверен ни в одной из них.

— Домой собираешься, Малфой? Едешь к мамочке и папочке? Малыш-Пожиратель спешит поцеловать ноги своего господина, или как вы там его называете?

Рядом со мной стоял Невилл Лонгботтом собственной персоной. Впрочем, это был другой Невилл. Порой мне казалось, что каждая пытка, которой он подвергался, не только не ломала его, а наоборот, делала гораздо сильнее. В какой-то степени я даже завидовал ему: я не мог также открыто показывать свои предпочтения.

— Лонгботтом, по крайней мере, мне есть к кому спешить. Не надоело подтирать за мамочкой слюни? Или она не способна их пускать? Что ты делаешь с ними в больнице — рассказываешь о том, как хреново тебе живется? Как Страшный Темный Лорд обижает нашего Бесстрашного Рыцаря? — С каждым моим словом его лицо становилось все более бордового оттенка. — Может быть, мне передать от тебя привет тете Белле? Уверен, она была бы рада услышать, что отпрыск Лонгботтомов постоянно ходит со сломанным носом и подбитым глазом…

— Заткнись, Малфой, — его глаза яростно сверкали. — Или ты пожалеешь о своих словах.

— Да ладно? Правда, пожалею? Как, интересно мне знать?

— Сейчас узнаешь? — и он даже успел поднять палочку, прежде чем Круциатус Алекто Кэрроу настиг его.

— Вы можете идти, мистер Малфой.

— Конечно, профессор.

Развернувшись на пятках, я направился в сторону двери, направляя свой чемодан следом за собой. Перед глазами все еще стояло лицо Лонгботтома, но порой подсознание заменяло его на другое, более знакомое и прекрасное. На душе было удивительно гадко и паршиво, словно только что своим бездействием я предал мою ведьму.

* * *

С моего последнего визита домой мэнор практически не изменился. Пожалуй, он только стал еще мрачнее и таинственнее. Чувствовалось, что Темный Лорд прочно тут обосновался.

— Драко, мальчик мой.

На миг забыв о манерах, я ускорил шаг, двигаясь навстречу своей матери. Почему-то в этот момент мне до безумия хотелось обнять ее, сказать ей о том, как сильно я люблю ее и как порой мне не хватало ее советов в школе.

— Драко Люциус, где ваши манеры? — тихий, властный голос моего отца наполнил комнату.

«Правильно», — одернул я сам себя. Никаких эмоций.

Малфои не показывают своих чувств.

Быстрый взгляд в зеркало. Лишь пара секунд — и мое лицо уже не выражало ничего, кроме учтивого поклонения перед родителями.

— Maman, — вот и все, что мне было позволено тогда — лишь быстро поцеловать ее руку.

— Papa, — короткое рукопожатие с отцом.

Правила приличия были соблюдены. Однако вместо той части встречи, где следовало бы быть искренним вопросам: «Как твои успехи в школе?», «Как твое самочувствие?» — лишь один вопрос:

— Надеюсь, ты принимаешь участие в наказания недостойных?

— Конечно.

— Рад это узнать. Жаль только, что я не слышу рвения в твоем голосе. — Отец продолжил, уже чуть понизив голос: — Постарайся говорить об этом с большей радостью, если Темный Лорд решит удостоить тебя разговора.

Я постарался. На следующий день Темный Лорд потребовал моего присутствия на собрании Пожирателей, и я был там.

Мы пытали Оливандера: все, по очереди. И тогда я впервые понял разницу между тем, чтобы накладывать Круциатус на человека или же на домового эльфа. Второе было сложно, но первое… первое было просто невыносимо.

Я справился, заслужив одобрительный взгляд красноглазого монстра. Впрочем, можно ли было назвать взгляд, полный безумного, ненормального восторга при виде человеческой боли, одобрительным? Навряд ли…

— Уберите это, — приказал Темный Лорд. Я видел, как Пожиратели брезгливо пожали плечами.

— Драко, — холодный кивок отца в мою сторону. — Это нужно доставить в подземелье — там ему самое место. Но не помогай ему, пусть сам доползет. Следи только, чтобы не испортил ничего.

Красноглазый ублюдок и его свита покинули зал, оставив меня наедине с Оливандером. Он поднял на меня взгляд.

— Я ведь помню тебя, Драко. Тот день, когда ты покупал палочку, — слова вырывались из его горла с хрипами и кашлем. — Ты был совсем ребенком, и даже тогда ты был так не похож на своего отца. Неужели в тебе сейчас не осталось ничего человеческого?

Мне так хотелось опровергнуть его слова тогда. Вот только…

Выгода и расчет, Драко.

У меня не было права сейчас подвергать себя опасности. Сейчас, когда возможность спасения моей ведьмы уже маячила передо мной, мне просто необходимо было думать об осторожности.

— Силенцио, — произнес я, направив на него палочку — лишь бы только не слышать больше ничего. — Ну, давай, ползи. Или ты не слышал приказа нашего Лорда?

И он пополз. Медленно, оставляя за собой следы на полу. И единственное, что мне оставалось — стирать их, ведь больше я ничем не мог облегчить ему жизнь.

А потом я увидел ее. Там, лежа на каменном полу камеры, она казалась совсем крошечной, практически бестелесной. В тот момент я окончательно понял все для себя и сделал свой выбор. Я должен был спасти ее, даже если это означало предательство Темного Лорда и отказ от собственной семьи.

— И как ты хотел спасти ее? — спрашивает Герой Магического мира, протягивая руку к очередному стакану огневиски. Поттер еще не до конца отошел от рассказа и, кажется, так и не смог поверить в мои слова полностью: по крайней мере, в словах о моих чувствах к Полумне.

— О, — я лишь многозначительно улыбаюсь.

— Малфой, ты так и остался самовлюбленным идиотом, — хмыкает он, впрочем, все еще заинтересованно глядя на меня. И тогда я продолжаю рассказ.

* * *

Втайне от всех я приготовил для нее портключ. Причем не обычный, а с кодовым словом.

— С кодовым — в три раза дороже, — прошептал мне оборванец в Лютном переулке, но я лишь спокойно пожал плечами. Любые деньги, любые требования, лишь бы я смог спасти ее.

Сейчас все остальное было неважно. Я был совершеннолетним и имел доступ к собственному сейфу в Гринготтс, а гоблины… Они бы никогда не выдали меня Темному Лорду.

— Ищете портключ для кого-то особенного? — хриплый голос сзади заставил меня обернуться.

— Да.

— Выбирайте, — и он распахнул передо мной плащ, под которым находилось множество предметов. Я сделал свой выбор сразу.

— Этот. Сколько с меня?

Он назвал сумму в два раза большую, чем я ожидал. Впрочем, я даже не думал спорить — цена была последним, о чем я думал в ту минуту.

— А второй такой же есть?

Он начал судорожно рыться в карманах и, наконец, вытащил на свет такой же портключ.

— Второй — дешевле, — его лицо на миг озарило подобие улыбки, правда, больше всего эта улыбка смахивала на звериный оскал. Я отсчитал названную сумму и протянул ему деньги.

— Хозяин, может, ещё немного на огденское подкинете?

Скривившись, я достал еще пару монет и сунул их ему в руку. В обмен он выдал мне полную инструкцию о том, как правильно заколдовать портключ.

Первый пункт моего плана был выполнен.

* * *

— Ты отдал ей портключ в Малфой-мэнор? — он смотрит на меня во все глаза, а я впервые в жизни понимаю, что Снейп был не так далек от истины, сомневаясь в умственных способностях Поттера.

— Поттер, ты идиот? — он удивленно хлопает глазами. — Она была заперта в Малфой-мэноре. Как, по-твоему, такой портключ мог помочь ей?

Он чуть склоняет голову на бок и ждет продолжения моей тирады. Мерлин, помоги мне и дай терпения.

— Портключ в наш особняк во Франции, конечно. Самое надежное место, практически не затронутое войной,— я наблюдаю за его реакцией и все-таки уточняю. — Ты понимаешь?

Герой Магического Мира кивает и мнется, не решаясь что-то сказать, и я уже успеваю пожалеть о том, что вообще начал этот разговор. Его «красноречие» способно довести меня до белого каления.

— А если бы она предала тебя? — скороговоркой произносит он и ждет ответа, уставившись в пол. Я лишь тяжело вздыхаю.

— Поттер… Общаясь с ней в этой вашей Армии Дамблдора, неужели ты так ничего и не понял? Разве могла она вообще хоть кого-то предать? Нет, она бы не предала. Только не она.

— Но почему тогда она не сбежала? — до него наконец доходит, что именно не сходится в этой истории. А я уж решил, что он никогда не спросит.

— У меня ничего не получилось. Тогда…

* * *

Из окна своей комнаты я наблюдал, как на небе появлялись первые звезды. Я смотрел на них и не думал о том, насколько они прекрасны: звезды лишь показывали, что уже достаточно поздно. Значит, можно было совершить вылазку в подземелья.

Конечно, вряд ли меня могли заподозрить в чем-то плохом. Никто даже не подумал бы, что такое возможно: Драко Малфой, спасающий Полумну Лавгуд. Драко Малфой, влюбленный в сумасшедшую.

Пожалуй, в Малфой-мэноре я впервые признался себе в этом: я влюбился в сероглазую ведьму. Увы, эту болезнь было не искоренить. Я был в ужасе, ведь я никогда раньше не сталкивался с такими чувствами. Для меня любовь была чем-то странным и нереальным, почти нездоровым, чем-то, не имеющим никакой-то основы и никакого объяснения.

А раз не было ни того, ни другого, то не было и лекарства от этой болезни.

Именно об этом я думал, когда шел на встречу к моей ведьме. И только в буквальном смысле упершись носом в дверь, ведущую в подземелья, я понял, насколько глубоко ушел в свои мысли.

Использовать Люмос было бы глупо — следящие чары засекли бы любое заклинание. Не использовать его означало опасность ненароком наступить на какую-нибудь ловушку.

Я выбрал второе. Пробираясь вдоль стен, я старался быть как можно осторожнее, вначале сканируя пространство волшебной палочкой. То ли мне сопутствовала удача, то ли помогала моя кровь, но на пути мне не встретилось ни одного препятствия.

Я осторожно прикоснулся к портключу, спрятанному в кармане мантии. Сегодня я должен был спасти мою ведьму: правда, пока еще я не придумал, как мне избавиться от других пленников. Я надеялся, что на месте смогу разобраться, как лучше поступить.

Ни один из пленников не спал. Я понял это, услышав их тихий разговор.

— Вам нужно поесть, мистер Олливандер, вы очень плохо выглядите.

Еда. Проклятье, я ведь даже не подумал о том, что их тут практически не кормят. И она, конечно же, проявляла чудеса самопожертвования, готовая отдать любые крохи другим. Конечно, как же иначе.

— Полумна, девочка моя, не волнуйся за меня. Я уже стар и прожил достаточно лет.

— Это говорят ваши мозгошмыги. Я же вижу, вы совсем не старый. Пожалуйста, поешьте еще немного.

И я понял, что не смогу спасти только ее. Если бы я спас ее одну, то она никогда не простила бы этого. Спасать нужно было всех их.

Значит, портключ требовал более тщательной настройки — с переноской троих путешественников он сейчас был не в состоянии справиться.

Я уже собирался уйти, как вдруг голос подал третий пленник.

— Здесь посторонние. Я чувствую.

— Опять… пришли… Неужели они мало мучили нас сегодня, — я понял, что Олливандер пытается встать, но, видимо, это у него плохо получалось. Спустя пару секунд я услышал, как мастер волшебных палочек тяжело опустился обратно на пол.

Мерлин, неужели им на пол не постелили даже какую-нибудь мантию? Что уж говорить о согревающих заклинаниях: здесь такого и подавно не было. Никогда.

— Кто здесь? — хриплый голос Олливандера заставил меня сделать еще шаг назад. Воспоминания о вчерашних пытках были слишком яркими, чтобы я мог остаться спокойным и хладнокровным.

— Я чувствую его. Это друг. Такая положительная аура.

Полумна. Мне казалось странным, что, несмотря на все обиды, которые ей наносили, она все так же верила людям.

— Сейчас ведь каникулы, да? Пасхальные? — видимо, она дождалась кивка, прежде чем продолжить. — Кажется, я знаю, кто это. Драко, это ведь ты, да?

— Малфой? Драко Малфой? — неуверенно переспросил Олливандер.

— Конечно же, он. Он мой друг. Да, Драко?

И мне не оставалось ничего, кроме как подойти ближе к их камере, так, чтобы они смогли различить в темноте мои очертания.

— Мистер… Малфой. — Голос старика был пропитан страхом и обреченностью. Конечно же, он не верил ни одному слову моей ведьмы. Увы, сейчас я не мог позволить себе мягкости. Пара Ступефаев — и оба пленника были оглушены.

— Зачем ты так, Драко?

— Так нужно.

— Ты здесь, потому что скучал по мне? Я так и думала, что ты будешь скучать, даже мозгошмыги не могли помешать этому.

Мерлин!!! Я готов взвыть от неизбежности, но еще больше от того, что ее глаза все так же светились теплотой. Несмотря ни на что. Может быть, она и вправду была сумасшедшей? Может быть, в ней не было ничего нормального? Как она могла оставаться такой же, будучи запертой в камере? Как она могла оставаться такой же, когда ее пытали и мучили? Как?..

«Признайся, Драко, даже это тебе нравится», — шептал мне внутренний голос. И я наконец-то сдался.

— Полумна.

Вцепившись в решетку, я пытался пробиться внутрь, но тщетно. Одного желания было недостаточно. Даже моей крови было недостаточно. Чертова магия требовала одного: прямого разрешения, получить которое я мог, лишь придумав достойную причину.

Мой отец никогда бы не поверил, что я просто хотел помучить пленников. Тетя Белла — и подавно.

— Драко, днем больше, днем меньше… Это не так страшно, — она улыбалась. — Ты ведь все равно поможешь нам, правда?

— Правда, — сказал я, и уже потянулся за портключом, как вдруг громкий шум наверху заставил меня вздрогнуть.

Кольцо выпало из руки и укатилось куда-то вглубь камеры.

* * *

Передо мной стояло Золотое Трио. Сомнений в этом просто не могло быть. По крайней мере, что касалось грязнокровки и Уизли. Поттера узнать было невозможно, вот только я знал: он бы никогда не оставил их одних.

— Ну что, Драко, это он? Это Гарри Поттер?

Соврать сейчас, находясь под столь пристальным взглядом множества глаз, было страшно. Получать наказания от отца и матери я привык уже давно, но вот стоящие посреди нашей гостиной оборотни внушали мне неконтролируемый ужас.

Я все еще помнил, что стало с одним из Уизли после встречи с Сивым. И если было в этом мире что-то, что я ценил, то это была красота. Расставаться с ней мне не хотелось совершенно.

Страшный, уродливый шрам на пол-лица. Смеющийся оборотень надо мной: « Не смей обманывать меня, глупый мальчишка».

— Н-не знаю… Не уверен.

Он смотрел прямо на меня, пытаясь найти в моих глазах хоть какой-то намек на ложь. Я отводил взгляд.

— Да ты погляди хорошенько! Подойди к нему поближе!

Подойти к Поттеру? Я должен был подойти к Поттеру? Если сейчас я еще мог списать все на то, что он стоял слишком далеко, то отец собирался лишить меня даже этой возможности.

— Драко, если мы передадим Поттера в руки Темного Лорда, нам все прос…

И тогда оборотень не выдержал, желая напомнить свои права на добычу.

«Ты же герой, придумай что-нибудь», — пытался сказать я этому идиоту одним взглядом. Идиот как назло не поднимал глаз.

Отец заметил шрам.

Мама узнала грязнокровку.

А я все-таки проиграл.

* * *

Теперь их в камере было в два раза больше. Теперь вытащить их было стократ труднее.

И если тогда это было сложно, то теперь — практически нереально. Но ведь был шанс, да? Хоть какой-то шанс?

Спустя годы я понял, что шанса не было. Охранные заклинания были усилены, наверху дежурил Сивый. Пройти туда и не попасться стало невозможно.

Но тогда я надеялся.

Крики грязнокровки отдавали горечью где-то в области сердца. Я представлял, что всего лишь несколько недель назад также кричала моя ведьма — и эта мысль была невыносима. Я был слишком слаб.

Я вышел из комнаты и медленно сполз по стене.

Сжал кулаки, стараясь не дать ни одному всхлипу вырваться из горла.

И вспомнил о портключе, потерянном где-то в подземельях.

— Драко, приведи гоблина, — услышал я команду отца. Это был мой шанс, возможно, даже единственный.

— Отойдите к стене! Без глупостей, или я вас убью!

Я знал, что Полумна не даст им причинить мне вред. Но я все равно боялся Поттера и этого чокнутого Уизли. Если крики грязнокровки так действовали на меня, то чего можно было ожидать от них двоих? Повтор, лучше от «них двоих»

Пожалуй, на их месте я бы просто разорвал противника голыми руками. Хотя… Нет, неправда.

Я позволил бы кому-то другому разорвать противника голыми руками.

Схатив Крюкохвата, я быстро выволок его наружу и повел к отцу.

* * *

Тетя Белла вызвала Темного Лорда — в тот момент все и началось. Как они смогли выбраться из камеры так и осталось для меня загадкой. Пожалуй, я даже толком не осознавал происходящего.

— Драко, подними палочки!

Я делал все машинально, не задумываясь. Сильное дребезжание где-то наверху заставило меня поднять глаза — потом я сильно пожалел об этом. Осколки люстры впились мне в лицо. От боли я абсолютно перестал соображать, лишь почувствовал, как кто-то грубо рванул волшебные палочки из моих рук.

А потом… потом Золотое Трио исчезло, трансгрессировало куда-то. Тетя Белла грязно ругалась и вопила, мама смотрела на пустое место застывшим, безжизненным взглядом.

Все ждали Темного Лорда.

— Драко, беги вниз, срочно. Проверь, остался ли там кто-то, — шептала мне мать, залечивая раны на лице.

Конечно же, я спустился туда.

Камера была пуста. И лишь одинокий портключ, будто насмехаясь надо мной, лежал посередине.

Я опустился на пол и расхохотался. А на следующее утро, измученный Круцио, отправился в Хогвартс.

Глава 5. Две стороны.

— Но ведь если ты действительно любил ее, то мог просто сменить сторону?

Порой мне кажется, что Поттер так ничего не понял. Ни тогда, ни сейчас. По крайней мере, после таких вот вопросов.

— Не мог, — отвечаю я. — Да и если бы сменил, то кто бы мне поверил?

Он упрямо поджимает губы.

— Я бы поверил. И она бы поверила.

— Она — может быть. Но… на этом список бы закончился.

Он уже открывает рот, чтобы начать спорить, но тут же одергивает себя. И это показывает, что он хоть чуточку, но повзрослел со школы.

— Ты мог просто не пойти к ним, когда они позвали тебя! — не выдерживает он. Если бы он только знал, но… он не знал ничего.

* * *

На самом деле, когда я вспоминаю о войне, то перед глазами сразу начинают мелькать разрозненные картинки. Они разные, удивительно непохожие друг на друга, но кое-что общее в них есть: страх и боль. Война — это всегда страшно и больно.

Когда Темный Лорд заставил меня применить первый Круциатус, я думал, что я сломаюсь. Просто не смогу больше быть тем, кем я был до этого.

Я смог. Я не сломался.

Малфоям не свойственна слабость.

Я повторял то заклинание, а слезы градом лились из глаз. Мне было чертовски больно, словно мои слова обратились против меня. Я оплакивал себя, несбывшиеся надежды, отца, готового обменять меня и мою — пусть и такую никчемную — душу на милость Темного Лорда.

Моя душа осталась такой же, а я просто перестал плакать. Совсем. Пока в моей жизни не появилась она.

И моя война пошла на два фронта. На первом — приказы Повелителя, которых невозможно было ослушаться, встречи Пожирателей Смерти, пытки и безумие. На втором — она и ее жизнь.

Месяцы перед финальной битвой за Хогвартс я вспоминаю с трудом. Я провел в школе не так много времени: Темный Лорд объявил всеобщую мобилизацию своих сторонников. Тогда для меня началась новая школа, вот только уроки в ней были отнюдь не из простых.

Терпение. Кричать во время пыток было нельзя даже тогда, когда переносить боль молча уже не получалось.

Притворство. При Повелителе необходимо было держать лицом и хоть чуточку походить на фанатичную Беллатрису.

Хитрость. Не получить ни одного Круциатуса за день было лучшей наградой для любого.

По вечерам я запирался в своей комнате и вертел в руках портключ. Я уже давно сделал его копию на всякий случай. В душе все еще теплилась надежда, что однажды — рано или поздно, что не так важно — я отдам ей одно кольцо, а другое так и буду носить сам.

А потом Темный Лорд приказал наступать.

Среди тел, которыми, казалось, был покрыт весь внутренний двор замка, я искал лишь одно.

— Драко, живей! — кричала моя мать, скрываясь внутри, а я все не мог двинуться с места и поверить.

Ее тела не было. Другие, знакомые и не очень — были, а ее не было.

Я бросился по пятам за остальными Пожирателями, и вошел в двери школы.

Как странно — мысленно я готов был увидеть ее мертвой, но увидеть живой было гораздо больнее. В объятиях Лонгботтома она выглядела совсем крошечной, бесплотной.

И до безумия счастливой даже сейчас, когда вокруг гремели взрывы и лучи заклинаний сталкивались друг с другом.

Ей было плевать на войну, на замок, на все мои страхи и чувства теперь, когда ее обнимали те, другие руки.

Я должен был смириться с ее выбором.

Отведя взгляд от них, я тут же увидел Поттера. И последовал за ним.

Я думал, на что именно я готов пойти, только бы спасти ее. Выбора было всего лишь два: сдать его Пожирателям, тем самым определив исход битвы, или же…

Сдаться ему, взамен попросив лишь об одном — сохранить ее жизнь.

Мой выбор был очевиден.

— Драко, вот ты где, — услышал я за спиной голос Крэбба и Гойла. Их приняли в Пожиратели не так давно, но о них уже ходила дурная слава. Не умея толком управлять волшебными палочками, они бросались выполнять самые сложные заклинания, и часто расплачивались за это ожогами и травмами.

Меньше всего мне хотелось встретить их сейчас.

— Мы видели Поттера, он пошел туда. Давай скорее поймаем его — и Повелитель наградит нас.

Мой планы рушились к чертям — а я ничего не мог поделать. Только шел за ними как цепной пёс — проконтролировать, чтобы они не натворили ничего непоправимого.

Натворили.

Адское пламя пожирало Выручай-Комнату, гналось за каждым, кто пытался улизнуть, а я висел на груде мусора, изо всех сил цепляясь рукой за твердую поверхность. Пальцы становились влажными от напряжения и страха, и рука против воли начинала расслабляться.

— Малфой, — крикнул Поттер, пролетая мимо, и я поднял голову.

— Пожалуйста… — прошептал я куда-то в воздух, но так и не закончил фразу вслух.

Брось меня здесь, — проговорил уставший от войны, страха и пыток разум.

Спаси меня, — робко попросило сердце.

Поттер был склонен слушать сердце, и поэтому протянул мне руку.

Я склонен был верить сердцу, твердящему, что не все потеряно, и поэтому ухватился за нее.

Но разуму я доверял больше, поэтому позже точно также схватился за протянутую руку матери.

А потом Темный Лорд погиб. И я заплакал — от радости и захлестнувшего меня чувства освобождения.

Вот только это мало кто понял.

* * *

— Поттер, зачем ты защищал меня и мою семью в Визенгамоте?

Мне на самом деле было непонятно его поведение тогда. Согласно кодексу Малфоев любое действие должно быть оправдано выгодой, вот только… какую выгоду этот поступок мог принести Всеобщему Герою?

Вряд ли он гнался за славой и признанием Магического сообщества… Впрочем, тогда я этого не понимал, и оценивал его поступок именно так.

— Я знал, что вы — на нашей стороне, — говорит он, подзывая жестом официантку. Молодая девушка летит к нам быстро, словно только и ждала, когда же он обратит внимание, но… замирает недалеко от нашего столика, увидев меня. Ее удивление проходит так же быстро, как и начинается.

— Я слушаю.

— Еще два огневиски, жареную картошку с бифштексом, куриные крылышки и… — он начинает перечислять блюда, от названий которых живот сводит спазмом. Но я ведь не могу сказать, что даже несмотря на решение суда, счет моего отца опечатан, а моего личного хватает ровно на то, чтобы раз в месяц, а иногда и в две недели, пропустить пару кружек вместе с ним? — Малфой, ты что-то будешь?

Я отрицательно качаю головой, и официантка тут же убегает прочь, бросая на меня странный взгляд. Правда, одного этого взгляда мне хватает, чтобы вспомнить, где именно я ее видел.

Дочь человека, на котором я впервые применил Круциатус. Та самая, которую я должен был убить, но не смог, позорно сбежав. А потом долго просил крестного не рассказывать ничего Повелителю…

После войны остаются шрамы и память. Порой мне кажется, что эта память въелась мне в кожу, не оставив на ней ни одного живого места. Но вот ведь я — живой, невредимый, только внутренне искореженный и потрепанный битвами (увы, в основном за собственную душу).

— И когда ты понял? — спрашиваю я, желая узнать ответ на интересующий меня вопрос.

— Посмотрел воспоминания Снейпа — и понял. Раз уж даже он был за нас, то почему ты должен был быть против? У него были свои причины примкнуть к Воландеморту, у вас — свои. В то, что Люциус такой же фанатик, как Беллатриса, я поверить не мог, в то, что ты — уж тем более. Любой здравомыслящий человек видел, что он безумен.

— Но ведь мы были с ним.

— А вы могли быть против? Снейп раскаялся в своем выборе достаточно быстро. Ты, видимо, тоже, иначе зачем не выдал меня в Малфой-мэноре? И почему твоя мать спасла меня там, в лесу? У тебя в глазах был страх, когда ты тогда шел к нему, а не преданность и желание быть с Повелителем во время его победы.

— Я ставил на тебя, — признаюсь я в самой страшной правде, а он лишь улыбается…

— Вот поэтому я и защищал вас там, в Визенгамоте.

* * *

Самым тяжелым было выйти из зала полностью оправданным. Теперь, когда все обвинения были сняты, можно было не прятать глаза, но поднимать их совершенно не хотелось.

Презрение, ненависть — что еще я мог увидеть на лицах присутствующих здесь?

За меня выступали немногие. Пара учителей, Поттер и… она. Конечно, слова Героя ценились гораздо сильнее других доводов, но ее слова были для меня в миллион раз дороже.

Ведьма сидела в пятом ряду на третьем месте справа. Лонгботтом — в седьмом. Рядом с ней были Уизли и Грейджер, рядом с ним, кажется, Патил.

О них ходили слухи по Хогвартсу — как о самой странной паре, но я не видел их ни разу. Может, я просто усиленно избегал тех мест, где мог на них наткнуться, а они и не спешили попадаться кому-то на глаза.

Школу не закрыли. Нам дали получить дипломы — экстерном, конечно, потому что последний год едва ли кому-то было до учебы. И так, между заседаниями Визенгамота, слезами матери и изучением книг в библиотеке я и жил.

Теперь Визенгамота не будет, а я стану жить дальше.

— Драко, постой.

Я замер, не желая верить в происходящее. Она выскользнула из зала — смешная, нелепая, в странных — позже я узнаю, что спектральных — очках, с сережками-редисками.

А еще у нее огромные серо-голубые глаза, которые было видно даже из-под очков.

И тонкие, чуть влажные губы, которые приоткрылись, чтобы что-то сказать.

— Молодец, хорошо держался. Я так испугалась за тебя, когда ты зашел — твое состояние стало еще хуже, чем раньше. Вот, — сказала она и протянула мне руку, в которой — Мерлин! — были точно такие же очки. — Так ты сможешь защитить себя от опасностей.

Я взял очки из ее рук, и это мимолетное, едва заметное прикосновение заставило мое сердце биться быстрее.

Она смотрела прямо на меня, а я не мог отвести взгляд от ее пальцев, все еще соприкасающихся с моими. А потом я поцеловал их — медленно, неспешно, каждый по отдельности.

А потом сбежал, как глупый маленький мальчишка. Впрочем, именно им я и был.

* * *

Теперь я усиленно избегал ее — а она специально искала встреч со мной. Я приходил в библиотеку за книгой — она сидела в дальнем углу, я шел прогуляться — она находилась на выходе из замка.

Она была там же, где и я. И я не выдержал.

— Какого черта ты следишь за мной? — вспылил я, в очередной раз наткнувшись на ведьму в одном из коридоров. Она подняла на меня глаза и улыбнулась.

— Здравствуй, Драко.

Мерлин, она когда-нибудь отвечала на заданные вопросы?

А на поцелуи — отвечала?

Я устал бороться с собой и ветряными мельницами. Моя Дульсинея — а в том, что я был проклятым Дон Кихотом я был уверен, — стояла передо мной, а я все еще искал чего-то.

К черту! К дьяволу все размышления и вопросы! Губами — к губам, чтобы дыхание сбивалось, чтобы сердце выстукивало рваный, ускоренный ритм, чтобы воздуха не хватало, а внутри все сводило словно спазмом.

— Ведьма… ты — ведьма, — прошептал я, пытаясь перевести дыхание, радуясь, что коридор, в котором мы стоим, до сих пор был пуст.

И тут меня накрыло. С головой, чтобы спасения не было.

— А как же Лонгботтом? — я не знал, нашла ли в моем голосе отражение вся та растерянность, которую я испытывал, но, кажется, прозвучал он очень жалко.

Она удивленно подняла глаза.

— Невилл?

— А как же… Невилл? — повторил я свой вопрос, надеясь, что хотя бы на него она ответит. Сейчас. Чтобы надежды больше не было.

— Мы друзья.

— А слухи? — недоверия во мне слишком много и поверить в то, что между ними ничего нет, удалось далеко не с первого разу.

— Мозгошмыги всегда все переворачивают с ног на голову, — тихо произнесла она, и я больше не сдерживался…

* * *

— А как закончилась история с портключом? — спрашивает Поттер, желая, наконец, узнать все.

— Его я подарил ей на выпускном, — говорю я, а сам вспоминаю, как это было…

* * *

Это был наш последний вечер здесь — завтра все разъезжались кто куда. Разные профессии, разные страны, разные жизни — всего лишь отдельный эпизод длиною в семь лет.

Я не хотел, чтобы ведьма осталась эпизодом.

— Потанцуешь со мной? — спросил я, подходя к ней.

— Конечно.

Я положил руки ей на талию — мне приходиться чуть-чуть наклонять голову, чтобы взглянуть ей в лицо. Ее глаза были закрыты, а губы двигались в такт словам песни.

Момента лучше быть не могло. Или я просто не хотел его ждать.

Осторожно я надел ей кольцо на палец — она тут же распахнула глаза.

— Это?..

— … просто подарок,— мне же как раз хотелось ускользнуть от ее взгляда, спрятаться где-то. Я боялся.

— Он прекрасен, — прошептала она, рассматривая огромный, полупрозрачный топаз. Камень был так похож на ее глаза, что это трудно было не заметить — но она не заметила.

Лишь крепче обняла меня за шею и поцеловала в щеку, спрятав этот поцелуй за волосами.

Тогда мы скрывали отношения, но это нисколько не мешало мне быть счастливым.

* * *

— Но ты женился, — говорит Поттер общеизвестный факт.

— Женился, — подтверждаю я.

Он не спрашивает, а я и не стремлюсь рассказывать ту грустную историю. Как я испугался представить ее родителям, как расстался с ней — в спешке, не желая мучить себя долгим прощанием, как женился на Астории, выбрав ее словно одежду по каталогу.

И как вновь встретил ведьму и потерял в голову.

— Ты, — прошептал я, столкнувшись с ней в фойе театра. Признаться, я был удивлен узнать о подобном пристрастии супруги к маглловским спектаклям, но еще больше удивлен был встретить там Полумну.

В перерывах между моими встречами с Полумной.

— Ну, теперь все хорошо, — утвердительно говорит он, и я киваю.

— Хорошо.

Осталась пару дней — и я попрошу развод у Астории. И тогда жизнь наконец-то наладится.

— За это надо выпить, — поднимает стакан Поттер.

И улыбается.

Все хорошо. Все действительно хорошо.

— Астория беременна, — говорю я, залпом глотая огневиски. Мне хочется, чтобы огонь сжег меня изнутри, спалил дотла, не оставив места сожалению и печали. Увы, напиток далеко не так действенен, как Адское пламя, и единственное, что я чувствую — легкое жжение в горле.

А в это время Поттер улыбается во все тридцать два зуба, думая, что я счастлив.

Он по-дружески хлопает меня по плечу, поздравляя с прекрасным событием, а мне хочется, чтобы он наорал на меня.

«Что ты наделал, Малфой?» — так должны звучать его слова.

— Здорово! Такая радость! — так они звучат. Я поднимаю глаза — и он резко замолкает. — Разве… нет? — уже чуть более осторожно спрашивает он.

— Астория — беременна! — еще раз повторяю я эту страшную истину. Моя жена — беременна. Моя нелюбимая жена ждет от меня ребенка, в то время как я всю неделю искал способы уйти от нее.

— Ты не рад? — его голос звучит уже чуть более понимающе, но в нем проскальзывает легкое недоверие. — Это же твой ребенок, Малфой. Твоя кровь.

И в этот момент я вдруг окончательно осознаю, что наделал.

Я не люблю Асторию — это раз.

Я не смогу уйти от нее — это два. Мой ребенок не может стать бастардом. Мой ребенок заслужил отца и мать, пусть даже сосуществующих друг с другом только из чувства долга.

Мой ребенок.

И мир замирает. Мир — черт побери! — рушится. Потому что в этих двух словах звучит смертный приговор.

— Не рад, — готов сказать я. — Я в ужасе. Я в панике. Я…

Но я молча глотаю свой огневиски и, положив на стол деньги, выхожу из бара. Поттер поймет, я уверен. А сейчас мне нужно побыть одному: подумать, поразмыслить и… решить, как лучше избавиться от памяти.

* * *

Обливиэйт — самое мощное средство для моих целей. Одно слово — и больше не будет ничего: ни тех поцелуев украдкой, ни прощального танца на балу в Хогвартсе, ни «случайных» встреч и таких же «случайных» прикосновений, ни снов друг о друге — ничего. Только не тот общеизвестный Обливиэйт, нет.

Я говорю совсем о другом заклинании. Пожалуй, это одна из лучших экспериментальных разработок нашего отдела. Вот только до конца не опробованная на людях.

А я — опробую, потому что это наш единственный шанс на спасение и на счастливую жизнь, пусть и не вместе. Ведь когда на одной стороне весов ребенок, еще ничем не заслуживший предательства собственного отца, а на другой — твое счастье, то выбор очевиден.

В тот вечер я напиваюсь до чертиков и долго брожу по улицам маггловского Лондона. Мне не хочется никого видеть, но еще меньше мне хочется сейчас быть одному. Дилемма, ничего не скажешь. Именно поэтому общество магглов спасает меня — здесь точно не узнают.

Улица за улицей, квартал за кварталом — вот бы стереть все воспоминания было так же просто, как подошву дорогих, сделанных на заказ ботинок. Увы, сердечная ткань определенно одна из самых устойчивых: на нее не влияют ни многочисленное спиртное, ни многочасовая прогулка, ни вид полуобнаженных девушек в окнах местного притона.

— Ты далеко ушел, — Поттер аппарирует рядом со мной и подстраивается под мой шаг. Протягивает мне сигарету и предусмотрительно подносит зажигалку.

Никогда раньше не курил эту отраву и, видимо, совершенно не зря: с первой же затяжки я закашливаюсь, поперхнувшись дымом.

— Что за дьявол? — вырывается у меня против воли, а Поттер лишь усмехается. — Ты вообще сам-то хоть раз пробовал?

— Пробовал, — кивает он, и от одного вида «Героя» мне почему-то не хочется больше задавать никаких вопросов. Видимо, не все так гладко в их семействе, как пишут об этом газеты. Хотя говорить об этом определенно будет лишним.

Делаю еще затяжку и жду. Кажется, у меня получается — пусть и со второго раза. Вот только сигареты тоже не даруют мне благословенного забвения.

Мы идем рядом молча: никто не пытается начать разговор первым, да, впрочем, это и не нужно: молчание сейчас не кажется напряженным, пугающим. Наоборот, в нем чувствуется какое-то доверие и понимание.

Мы бродим по Лондону несколько часов кряду, но ни один из нас не смотрит на часы. А потом я вдруг понимаю, насколько все это бессмысленно и глупо.

Нелепо.

Ничего не изменить. Ничего не исправить. Остается только смириться и принять тот выбор, который за меня сделала судьба.

— Спокойной ночи, Гарри, — тихо говорю я и аппарирую прочь, к воротам Малфой-мэнора.

А на следующий день я стираю моей ведьме память, на прощание надевая на палец кольцо — тот самый портключ, который привел бы ее однажды в мое поместье во Франции. Впрочем, об этом она уже никогда не узнает.

* * *

Дети взрослеют быстро: настолько, что даже не успеваешь осознать, кто этот взъерошенный юноша рядом с тобой, так взволнованно о чем-то рассказывающий.

— Папа! Ну папа же! Ты меня вообще слушаешь?

Я киваю, пытаясь вспомнить хоть одно слово из того, что он только что сказал. Кажется, там было что-то про Уизли?

— Я и Роза решили пожениться!

Машинально продолжаю кивать, пока до меня окончательно не доходит смысл этого предложения.

— Ты и Роза… что?

— Решили пожениться!— повторяет он, и, словно предчувствуя возражения, начинает оживленно тараторить. — Я понимаю: нам только исполнилось восемнадцать, еще слишком рано, нам нужно сделать карьеру и…

— Ты ее любишь? — прерываю я его на полуслове и по внезапному смущению, появившемуся на лице, уже вижу ответ.

За годы жизни с Асторией я понял только одно: я никогда не позволю своему сыну повторить мою ошибку, отказаться от того светлого, яркого, теплого, что может зародиться у него в душе.

-Люблю, — выдавливает из себя он и поднимает на меня испуганные глаза. Я лишь ласково треплю его волосы и чуть сильнее прижимаю к себе.

Дети взрослеют быстро: еще вчера он едва доставал мне до плеча, а теперь уж вон как вымахал, практически одного роста со мной. Мальчишка, еще такой мальчишка.

С сияющей от уха до уха — совсем не по-малфоевски — улыбкой. Впрочем, запрет на улыбки я давно уже убрал из нашего дома: как и все другие запреты.

— И когда свадьба?

— В мае. Вот, мы уже и список гостей подготовили, — он протягивает мне какой-то листок, который я нехотя проглядываю. Мне ведь на самом деле все равно, кто именно будет на их празднике, ведь так?

«Ведь так?» — повторяю я, вцепившись взглядом в одно-единственное имя.

— Ты маме-то сказал? — спрашиваю я, пытаясь хоть как-то отвлечься.

— Она уже давно знает.

После развода сын остался с ней, но, к счастью, Астория не мешала мне видеться с ним. Увы, с матерью он все-таки остался гораздо ближе, чем со мной: видимо, это карма семьи Малфоев.

«Надо занести цветы на могилу Нарциссы», — ставлю я про себя этакую галочку в пункте ежедневных дел.

Я встаю и подхожу к столу, отпираю ящик, в котором уже несколько лет назад запер свое главное сокровище.

— Подари это своей невесте, — говорю я, протягивая ему кольцо. Копию портключа, который я сделал своей ведьме. Тогда я хотел, чтобы у нас было хоть что-то общее.

Теперь — избавиться от всех воспоминаний.

Он удивленно смотрит на мой подарок.

— Кольцо? Но…

— Это портключ. Сюда, в наше поместье. На случай… Впрочем, я надеюсь, никаких случае тебе в жизни не выпадет. Вот тут, — я протягиваю ему сохраненную инструкцию торговца, — написано, как правильно изменить пароль.

— А каким он был? — начинает он. — Может быть, нам подойдет…?

— Не подойдет, — прерываю его я. — Зададите свой. Личный. Секретный.

Он порывисто обнимает меня и убегает прочь, торопясь разобраться со всеми делами, а я так и не говорю ему главного. Я надеюсь, он сможет простить меня за это: может, мисс Уизли окажется настолько тактичной, что сможет придумать для своего новоиспеченного мужа причину, по которой его отец не явился на свадьбу единственного сына.

Потому что настоящую причину я не озвучу даже под страхом поцелуя дементора.

Мне казалось, что я уже давно забыл все, что я научился жить по-новому. Увы, одно лишь имя, написанное неразборчивым почерком, способно было всколыхнуть все воспоминания.

* * *

Я сижу в своем кабинете, отсчитывая минуты до появления разгневанного отпрыска. Почему-то я уверен: если Уизли и сможет придумать причину моего отсутствия, то удержать моего сына от немедленного разговора со мной не сможет даже провиденье.

Вот только, видимо, провидение решило сыграть со мной злую шутку.

Конечно, если назвать это провидение Гарри Поттером, который внезапно появляется прямо перед моим носом вместе с…

— Что за?..

Я вскакиваю со своего места, не зная: то ли убить его на месте, то ли, наоборот, кинуться благодарить. А сероглазая ведьма непонимающе переводит взгляд с него на меня и обратно.

— Ты говорил, что объяснишь мне, откуда оно, — тихо произносит она. — Теперь я совсем ничего не понимаю…

«Не упусти свой шанс», — одними губами шепчет мне он.

— Поверь, у вас будет много времени, чтобы выяснить все, — говорит он вслух, лукаво улыбаясь, и растворяется в воздухе. Аппарирует, конечно.

Сбегает, оставляя нас один на один, напоследок подмигивая мне.

И в этот раз я точно не упущу шанс, в этом он может быть уверен.

— Удивительно много людей, — говорит Полумна, присаживаясь рядом с Поттером. — Мне бы сейчас пригодились мои спектральные очки, чтобы понять, к кому из них не следует подходить близко: отец говорил, что мозгошмыги теперь особенно заразны.

— Если ты хочешь, я объясню тебе все, — говорит он и, увидит утвердительный кивок, берется за кольцо и шепчет одними губами «Сероглазая ведьма».