Путешествие во времени (гет)

Для многих лондонцев это был самый обыкновенный летний день. Люди, как всегда, спешили куда-то по делам, создавая нестройные потоки себе подобных; по широким улицам неслись автомобили. Была пятница, конец рабочей недели, и для многих это был повод пораньше уйти домой или развлечься где-нибудь с друзьями. Не меньше было и тех, кто на выходные традиционно отправлялся в пригород, чтобы повидаться с родными или просто отдохнуть от суеты мегаполиса. Туристов в Британии в это время года тоже хватало с избытком, так что небольшая группа парней и девушек, ожидавшая своего поезда на вокзале Сент-Панкрас ⁽¹⁾, на первый взгляд, ничем не выделялась из толпы снующих туда и сюда пассажиров и просто зевак.

Один из парней нетерпеливо посмотрел на свои наручные часы. Сверил их с вокзальными, недовольно хмыкнув, бросив раздраженный взгляд на пару весело хихикавших темноволосых девушек, листавших очередной глупый журнал. Затем перевел на еще одну девушку, со светлыми волосами: она сидела на скамейке и отрешенно и как будто бы лениво рассматривала каталог достопримечательностей.

- Где твоя подруга?! — грубо спросил он у последней по-немецки. — Наш поезд отходит через пятнадцать минут!

- Там же… где и Зорге, — по-немецки же ответила она с равнодушным выражением лица, как бы говорившим: разве это не очевидно?

Говорила девушка медленно, делая иногда длинные паузы между словами — как человек, который лишь недавно выучил язык и имел не самую большую языковую практику.

Стоявший напротив молодой человек тихо выругался себе под нос.

- Это твоя подруга. Ты старше. Ты должна смотреть за ней, чтобы она не наделала глупостей, — пытался воззвать он к разуму собеседницы, четко, по отдельности проговаривая каждое слово и каждое предложение.

- Для этого есть Зорге, — ответила она прежним отрешенным тоном.

- Мы опаздываем из-за нее! — не унимался обеспокоенный молодой человек. — Позвони ей!

Девушка послушно достала из рюкзака телефон, набрала номер подруги… чтобы пару секунд спустя услышать тяжелую, грохочущую музыку из лежавшей рядом объемной сумки. Криво ухмыльнулась и развела руками, как бы говоря: не ко мне претензии. Ее собеседник снова выругался. К ним подтянулись другие парни и девушки — участники предстоящей поездки, грозящей вот-вот сорваться.

Идею поехать на выходные в Кентербери подкинула Маша Кошкина — та самая подруга, которая вызвала спор и беспокойство в группе. Будучи легкой в общении, веселой и жизнерадостной, она быстро заразила этой идеей своих товарищей — таких же молодых специалистов, приехавших этим летом на стажировку в Лондон, в том числе и Петера Зорге, с которым начала встречаться еще раньше, а тот уговорил своего коллегу Эриха Кастнера. Анна Лапина, которая сидела сейчас на скамейке, выслушивая нарекания вышеназванного Эриха Кастнера, а до этого листала каталог достопримечательностей, согласилась “за компанию”.

Организацию поездки полностью взял на себя Эрих Кастнер, здраво рассудив, что никто из их компании не справится с этой задачей лучше него. Предполагалось, что они выедут в пятницу вечером, после последнего “короткого дня” и переночуют уже в Кентербери — Кастнер, заранее узнав у куратора группы, что сегодня им только дадут задания и отпустят пораньше, в рекордные сроки разыскал неплохой хостел и забронировал места, заказал на всех проездные билеты. Суббота полностью отводилась на осмотр достопримечательной главного духовного центра средневековой Англии, экскурсии и просто прогулки.

Кентерберийской собор, церкви святых Мартина и Павла, руины старого королевского замка времен Генриха I, Королевский музей искусств… ⁽²⁾ Обойти небольшой, но старый город со столь богатой историей за полдня можно было только “галопом по Европам”, ничего толком не увидев и не запомнив — на что, к слову, указала Анна Лапина, когда они заранее собрались группой, чтобы обсудить предстоящую поездку. Кастнер с ее доводами согласился и принял решение остаться на ночь там же, в Кентербери, и уже утром отправиться в расположенный неподалеку Дувр, чтобы посмотреть на знаменитые белые скалы и замок-крепость, основанную еще древними римлянами ⁽³⁾.

Таким образом, к вечеру воскресенья они должны были вернуться обратно в Лондон, чтобы нормально успеть отдохнуть перед новой, теперь уже по-настоящему трудовой неделей в “Fine Chemicals” — именно так называлась компания, где стипендиаты — студенты, аспиранты и молодые специалисты-химики и инженеры — проходили свою летнюю стажировку. Дальше будет уже не до экскурсий и развлечений. Мало того, подозревала Лапина, большую часть научной и организационной работы ей придется взять именно на себя: Кошкина, которую назначили к ней в пару, чаще только изображала бурную деятельность, чем что-то делала.

* * *

Идея со стипендией и последующей стажировкой в “Fine Chemicals” принадлежала ее шефу, Илларионову Александру Антоновичу, доктору наук сорока пяти лет отроду, обладающему неиссякаемым энтузиазмом и набором научных идей, а также просто заботящемуся о благе своих подопечных — студентов и аспирантов. Он-то и пробивал на протяжении нескольких лет вначале своей студентке, а потом аспирантке Анне Лапиной, годом ранее с успехом защитившей кандидатскую диссертацию о применении наночастиц благородных металлов в реакциях гидрирования, участие во всевозможных стипендиях и грантах, соавторство в статьях. Девушке, с одной стороны, подобное отношение льстило, а с другой, нередко казалось, что шеф несправедливо высокого мнения о ней и ее способностях, по поводу чего выражала порой бурные протесты, пытаясь убедить всех вокруг, что она не справится, подведет и так далее.

Это в школе было легко казаться умной — главное проявлять усидчивость и прилежание, обладать хорошей памятью и отвечать в соответствии с учебником и словами учителя, получая за это “отличные” оценки, за которые, как известно, хвалят. Вдвойне было легко, если в классе в классе собирались в основном бездельники и хулиганы, которые не только не слишком любили учиться, но и которым, по всей видимости, были совершенно безразличны нотации и порицания со стороны родителей и учителей. В университете же Анна Лапина впервые столкнулась с тем, что на курсе вокруг нее немало людей, которые намного умнее и способнее ее, за которыми ей было просто не угнаться, несмотря на первые строчки в рейтинге. И, чем дальше, тем сложнее было “держать планку” исключительно прилежанием и зубрежкой, а памяти… просто не хватало. А некоторые оценки, вошедшие впоследствии в красный диплом, были поставлены вовсе не за идеальное знание предмета, а, например, за “красивые глаза” (хотя красавицей Анна себя отнюдь не считала) или знание латыни (мало ли, какие тараканы у преподов в голове), или потому, что ей повезло и ее пожалели. Думать и понимать, критически мыслить девушку учил уже ее шеф Александр Антонович в процессе выполнения вначале курсовых работ, затем дипломной и, наконец, диссертации.

Во второй половине 2000-х, на которую пришлись последние годы ее студенчества и часть аспирантуры, подавляющее большинство молодых специалистов и кандидатов наук, особенно иногородних, или уходили в торговлю, или уезжали работать по специальности за границу. По очень простой причине: на зарплату простого научного сотрудника в Москве прожить было просто не возможно, университет, в отличие от времен СССР, ведомственное жилье новым кадрам уже не предоставлял, а в регионах, за исключением, может быть, нескольких научных центров, все было еще хуже. Не минула подобная участь и поток, в котором училась Анна Лапина, и, особенно, ее коллег с кафедры, бывших на год или два старше. И только в конце 2000-х — начале 2010-х, когда девушка уже заканчивала аспирантуру, ситуация стала как-то налаживаться, и на зарплату с отечественных грантов уже можно было, пусть и скромно, прожить.

Так, сравнивая себя как с некоторыми однокурсниками, так и с отдельными предшественниками, о которых на кафедре ходили легенды, девушка постепенно пришла к выводу, что ее продвигали и “тянули”, главным образом, потому, что на безрыбье и рак, как известно, может показаться рыбой. Подобная версия казалась самой Анне тем более убедительной, что характер у нее был далеко не самый удобный и приятный, далеко не везде она смогла бы прижиться, и далеко не каждый коллектив согласился бы ее терпеть. За годы учебы в университете девушка стала еще более неуверенной в себе, задумчивой и отстраненной, а вследствие развития в себе критического мышления, анализа и рефлексии стала особенно нетерпимой к внушениям и указаниям, что и как она должна думать, и, особенно, установкам и указаниям двусмысленным и противоречивым.

Просто совпало, что кафедра нуждалась в обученных молодых кадрах, а Анна Лапина… во-первых, в немалой степени по личным, сугубо эгоистическим соображениям, не хотела возвращаться домой в родной Н-ск. Во-вторых, девушка не имела ни склонности, ни желания заниматься торговлей, где нужно было постоянно взаимодействовать с людьми, уговаривать и навязывать и вообще пытаться всех нагнуть, зато имела в себе желание и склонность заниматься экспериментальной фундаментальной наукой. А за границу не уехала (и даже не пыталась) вовсе не из патриотических чувств и желания приносить пользу своей стране, но исключительно из-за собственной нерешительности, лени и неуверенности в себе, понимания, что просто она не выдержит конкуренции.

Так за пять с лишним лет, если считать со второго семестра четвертого курса, когда учебная нагрузка заметно уменьшилась, а сама Анна Лапина кое-чему уже научилась, и ее стали постепенно привлекать именно к научным исследованиям, она успела наработать немало экспериментального материала под руководством Александра Антоновича. И пусть ее результаты были недостаточно весомы для таких ведущих изданий, как “Science”, “Nature” или даже “Angewandte Chemie”, но вполне достойны для “Докладов Академии Наук”, “Успехов Химии”, “Journal of Molecular Catalysis” и “ChemCatChem”.

* * *

Несмотря на то, что при случае Анна Лапина с интересом выслушивала истории знакомых и знакомых знакомых о зарубежных стажировках, о том, кто и как устроился или, наоборот, не устроился работать или учиться в зарубежных университетах и почему, и даже подумывала иногда, что хотела бы попробовать вот так сама — нет, не уехать насовсем, но побывать на такой вот длительной стажировке от пары месяцев до полугода, просто чтобы понять, каково это работать за границей, до некоторой степени прочувствовать и погрузиться в культуру и атмосферу другой страны, без спешки и суеты, как это обычно бывает у туристов, интерес этот носил исключительно умозрительный характер.

Анна ни разу не пыталась исследовать подобную возможность для себя лично и просто не представляла, как придет к своему шефу и скажет: “Александр Антонович, я тут хотела бы поехать…” — тем более, во всех случаях, о которых она слышала, подобные командировки для дипломников, аспирантов и молодых сотрудников были заранее согласованы руководством кафедры с, условно говоря, партнерской лабораторией в соответствующем университете Тулузы, Утрехта, Берлина, Ахена, Упсалы, Копенгагена и так далее. Нынешняя стажировка в “Fine Chemicals” для Анны Лапиной тоже была согласована заранее. Вернее, шеф сам ей предложил: “А почему бы тебе не поехать?..” — и лишняя строчка в резюме, и кафедра ничего не теряла, ибо лето для научных лабораторий было до некоторой степени мертвым сезоном. Анна вначале поколебалась, а потом, едва ли не в последний день, когда можно было подать заявку, все же решилась — во многом по личным соображениям.

Летнее время стажировки и полное отсутствие опыта заграничных поездок прежде вкупе с нерешительным характером самой Анны Лапиной диктовали свои условия: девушка осторожничала и не рисковала ходить куда-либо одна, предпочитая держаться с группой. Как следствие, поездка в Кентербери и Дувр в компании уже Маши Кошкиной и Петера Зорге, которых Анна Лапина знала уже не первый день и даже не неделю, представлялась ей не самым плохим способом провести первые выходные в Британии. Как рассуждала девушка, к тому времени, как она адаптируется, времени ходить по достопримечательностям у нее уже не будет, а после, когда отчет будет сдан, уже пора будет возвращаться обратно.

Иначе все обстояло у Маши Кошкиной, которая вместе с Анной Лапиной вместе училась на химфаке и даже одно время делила комнату в общежитии. Кошкина была на год младше Лапиной и вскорости должна была окончить аспирантуру, однако диссертация ее, посвященная углеродным наноматериалам, продвигалась ни шатко, ни валко. И, подозревала Анна, вряд ли бы Кошкина, при своей лени и большой склонности к развлечениям, успела бы защитить ее в срок. Академические характеристики в рекомендации Марии Кошкиной были не самые блестящие и кое-где натянутые, а у себя в лаборатории, среди “братьев по цеху”, она успела прослыть легкой на подъем, безбашенной девицей и заводилой. Как следствие, стипендию “Fine Chemicals” она выиграла, главным образом, благодаря активной общественной деятельности на родном факультете и участию в других стажировках — в том числе, за границей — в которых также успела проявить себя по большей части как общественница. Своей же главной целью учебы в университете Маша Кошкина считала замужество и в настоящий момент уверенно двигалась к финишной прямой, вовсю флиртуя с упомянутым ранее Петером Зорге из Берлина, с которым познакомилась во время одной из ранних стажировок.

* * *

Кастнер в очередной раз выругался себе под нос, заставив Лапину вынырнуть из собственных мыслей. Ни Кошкиной, ни Зорге до сих пор не было, но Лапина испытывала отнюдь не беспокойство за свою подругу и ее парня, но только раздражение из-за легкомысленности и безответственности последней. Итальянка и француженка, всего несколько минут назад листавшие очередной женский журнал, также проявляли нетерпение и бросали на нее испепеляющие взгляды, полные праведного негодования, словно это она, Анна Лапина, виновата во всем. В конце концов, Кастнер объявил, что “если Мария Кошкина и Петер Зорге не появятся через пять минут, ждать их больше никто не будет”. Большинство согласно закивали, бросая при этом кто насмешливые, а кто презрительные взгляды в сторону Анны Лапиной.

Неприятно, но… понятно, как бы кощунственно оно ни звучало. Один человек не способен изменить уже устоявшееся мнение о своей стране в лучшую сторону, зато легко может сделать его еще хуже, подтвердив на своем примере хотя бы один из устоявшихся негативных стереотипов. Люди на Западе весьма щепетильны, когда дело касается их личного времени, финансов, вкладывания усилий во что-либо, и Маша Кошкина попросту подвела всю их группу, поставив под срыв уже заранее организованную экскурсионную поездку. Просто оставила свои вещи, сказав, что отойдет “по делам”, и лишь через десять минут Кастнеру перезвонил Зорге, сообщив, что “они с Мари еще зайдут в пару магазинов” — и плевать, что ее ждут, что из-за нее могут опоздать на поезд. Но здесь и сейчас ее не было, чтобы высказать ей в лицо все, что ее “коллеги” думали о ее поведении в частности и обо всех русских в целом, и потому Анне Лапиной приходилось за нее отдуваться.

Напряжение в группе нарастало все больше, пока зал ожидания не огласил радостный и полный энтузиазма крик: “А вот и мы-ы!” Маша Кошкина бежала вперед, широко раскинув руки, будто хотела обнять всех и каждого, а глаза ее так и светились счастьем от лицезрения друзей. Следом за ней, с виноватым выражением лица, плелся Зорге, несший пакеты с покупками.

- Эй, а чего вы смурные такие? — как ни в чем не бывало, поинтересовалась Кошкина по-английски у ожидавших ее коллег.

Кастнер явно хотел разразиться какой-нибудь поучительной нотацией на тему, как важно быть пунктуальным и как плохо подводить людей, с которыми у нее есть общее дело, но в это время прозвучало объявление, что до отправления поезда до Кентербери осталось пять минут, а потому пассажирам надлежит поторопиться. В итоге немец просто махнул рукой и, скомандовав: “Идемте”, первый поспешил на платформу.

Не отстать от своих — не такая уж легкая задача, как может показаться на первый взгляд. Особенно для человека, который на этом вокзале оказался впервые, “своих” в лицо и по имени знает в лучшем случае половину, а до отправления поезда остаются считанные минуты. В конце концов, Лапина набралась наглости и, обогнув (а, может, и задев) нескольких человек по пути, поравнялась-таки с Кошкиной и Зорге — и едва не отстала от них снова, погрузившись в собственные мысли.

Почему-то с самого начала, как только Маша с Петером вернулись из магазина, и стало ясно, что если поторопиться, то еще можно успеть на поезд… как только все подхватили рюкзаки и поспешили к выходу на платформу, Анну Лапину не покидало странное ощущение, будто они не должны никуда ехать. Когда они вошли в вагон, и поезд тронулся, интуиция едва не завопила сиреной, что им нужно немедленно вернуться назад, пока не поздно, и вообще провести эти выходные в безопасном Лондоне, желательно не выходя из квартир, которые выделила им принимающая организация.

Девушка нервно мотнула головой: о терактах в общественных местах и в транспорте слышали все, но она так и не увидела среди пассажиров, по крайней мере, их вагона подозрительных личностей, ни якобы случайно оставленных вещей. Сообщить о своих предчувствиях “коллегам”, вслед за Кошкиной поставив поездку под угрозу срыва? Предчувствие — уже одно это слово вызывает у многих смех и скепсис, в особенности предчувствие ничем не подкрепленное, как у нее сейчас. Да, Маше захотелось вдруг сходить перед отправлением в магазин — она прихватила с собой Зорге, и в результате они сильно задержались. Да, венгр Янош Немет поначалу ошибся поездом, француженка Мари Амблар сломала ноготь, а итальянка Джованна Корсини неудачно споткнулась — но все это не более чем факты, подогнанные под то самое “предчувствие”. И даже если здесь были замешаны некоторые способности, открывшиеся у нее относительно недавно… нет, о них уж точно не стоит говорить посторонним: даже родная мать Анны Лапиной, Галина Андреевна, не знала о том, что ее дочь умела колдовать. Нет, никаких “порчей и сглазов” и, тем более, сделок с нечистой силой — тут даже человек неверующий не станет рисковать и мараться. Просто… оно само получилось.

* * *

Однажды по просьбе заведующего кафедрой ей пришлось съездить сразу в несколько организаций — туда отвезти бумаги, здесь поставить подпись, там забрать еще что-нибудь. Ведь у старших сотрудников всегда найдутся дела поважнее, да и не с руки им заниматься такой далеко не самой интеллектуальной работой. У студентов пары, да и не поручишь им такого — а то, не дай Бог, все перепутают и растеряют. В вы, аспирантки, ничем не заняты — так что давайте, съездите и сделайте нужное для кафедры дело.

К вечеру Анна Лапина была измотана и морально, и физически и злилась на завкафа, что он не захотел ее слушать и дал ей задание, которое ей a priori будет трудно выполнить в силу своего характера; на себя — за то, что до нее ничего не доходит с первого раза, что порой она не может понять элементарные намеки, не может отстоять свою точку зрения, даже если ее аргументы верны. Возвращаться в лабораторию было уже поздно и бессмысленно, и девушка решила немного прогуляться, подышать осенним воздухом и отдохнуть от тяжелого, напряженного дня.

Погруженная в свои мысли, она не заметила ни того, что стали резко сгущаться сумерки, ни того, что забрела в совершенно незнакомый район. Стало зябко… то ли от того, что к вечеру действительно похолодало, то ли от осознания того факта, что она все-таки заблудилась и теперь брела по неширокой и тихой улице. Застроенная в конце XIX — начале XX веков, затем в 1930-х — 1950-х годах, эта улица ничем не отличалась бы от других таких же недалеко от центра, если бы не выделявшиеся на фоне стремительно темнеющего неба ярко подсвеченные изящные неоготические шпили, которые могли принадлежать лишь католической или лютеранской церкви.

О том, что в златоглавой Москве такие имеются хотя бы в одном экземпляре, Лапина знала, видела в фойе университета афиши, приглашающие на концерт органной музыки — но запрещала себе интересоваться подобным: она же православная, нельзя! Не то чтобы совсем, но единственной “уважительной” причиной, дозволявшей посещение иноверческих храмов, считалось поклонение хранящимся там христианским святыням. Анна Лапина не была особенно верующей и благочестивой, как хотела бы того ее мать: некоторые религиозные предписания она исполняла, но ни сами службы, ни, тем более, паломнические поездки или многочасовые стояния в очереди на поклонение святыням не вызывали у нее ни энтузиазма, ни душевного трепета и сообразного благоговения; самое большее — чувство исполненного долга.

Не следовало бы проявлять интерес к чужому, но тут ноги как будто сами принесли. Лапина оправдывала себя тем, что город она знала еще очень плохо, поскольку очень редко выбиралась за пределы университета (поручения наподобие сегодняшнего были для нее исключением, но никак не правилом). Что она просто постоит и посмотрит издалека — ибо готический стиль еще со школьных лет завораживал ее своею мрачной красотой, тонким и острым кружевом, стремлением ввысь. Она ведь не будет заходить внутрь, нет, и даже близко подходить не будет…

Иногда лишь пара минут решает все, позволяя человеку спастись или, напротив, подводя его к гибели. Кто знает… не поддайся тогда Анна Лапина искушению и пройди мимо… наверное, она смогла бы таки выйти к ближайшему проспекту и без приключений добраться до метро, а там и до общежития. Наверное, ее жизнь осталась бы такой, как прежде до этого: не плохой, но и не счастливой, может быть, пресной, но не без маленьких, важных лично для нее радостей — и, самое главное, лишенная страшных и неудобных тайн, о которых теперь ей боязно говорить и матери, и священнику на исповеди в храме. Однако случилось то, что случилось, и девушка не заметила, как из темноты к ней подошли несколько полупьяных субъектов, и явно не с самыми добрыми намерениями.

Анна не сразу поняла даже, что именно произошло, как невиданная энергия, которую она сама прежде не считала чем-то серьезным, вдруг прошла через ее тело и сорвалась с рук; как она вообще додумалась раскинуть их кругом себя. Единственное же, что она осознавала — что должна отстоять себя, свою жизнь и свободу любой ценой, иначе… об этом она боялась даже думать. Уличные хулиганы (те из них, что оказались покрепче и не отключились сразу, едва соприкоснувшись с асфальтом) понимали не больше ее и смотрели ошалелыми глазами вокруг. Казалось, теперь уж точно надо было не стоять на месте и ждать, пока злоумышленники придут в себя, а бежать со всех ног, вот только свидетелями описанного выше происшествия стали двое представителей католического духовенства, а сама девушка была слишком испуганной и уставшей, чтобы сопротивляться дальше.

Она не помнила, ни куда ее вели, ни что говорили те двое — вряд ли они вообще были русскими — и очнулась лишь в полутемной комнате явно где-то в подвале. Ее судьи тем временем торжествовали — в течение XX века на Католическую Церковь каких помоев только не вылили, в основном, конечно, из-за Святой Инквизиции, якобы активно сжигавшей в Средневековье и в Новое время ученых и ведьм. Из-за своего изрядно пошатнувшегося авторитета Церковь была вынуждена пойти на значительные уступки мирянам, чтобы сохранить хоть какие-то остатки паствы — а тут поймали ведьму, да еще на горячем.

Лапина не сопротивлялась, ни когда ее с усилием усадили на кушетку, ни когда ее руки всунули в какие-то тиски — она просто смирилась с неизбежным. Вряд ли от ее смерти стало бы кому-нибудь хуже: незаменимых специалистов нет, а мама с бабушкой погоревали бы, конечно, но отец Н. обязательно нашел бы нужные слова и утешил их. Вряд ли бы они знали вообще, из-за чего она умерла, и даже если бы дошли какие-то слухи, вряд ли бы им поверили… ведь не могла же православная христианка Анна Лапина… Скорее уж, решили бы, что “поганые католики” придрались к ней из-за веры, и дальше понеслось… Но не о мученическом венце она мечтала и не стремилась быть христианкой достойной и правильной, стяжать Царство Божие на земле.

Кажется, ей принялись сжимать кисти рук — тамошние кости тонко реагируют на боль и легко дробятся — но Лапиной лень было даже кричать или еще как-то реагировать на происходящее. Она желала лишь конца… Удар, еще один… вспышкой боли загорелась губа, во рту чувствуется неприятный привкус металла, и по подбородку стекает что-то теплое, липкое…

Девушка не помнила, сколько времени пробыла она в состоянии забытья, той успокаивающей тьме, где нет ни боли, ни долга — просто услышала, как сквозь сон, что в комнате появился третий и принялся ругать первых двух. Она плохо помнила, как ее освободили из орудия пытки, помогли собрать вещи и, придержав за плечо, повели куда-то дальше. Очнулась она уже в совершенно незнакомой комнате, чем-то средним между гостиной и кухней, сидящей за столом и заплаканной, и стоявший напротив нее мужчина в рясе (или, в отношении католика правильнее было бы сказать, сутане?) терпеливо пережидал ее истерику.

К удивлению Анны, ее спаситель долго извинялся перед ней за своих подчиненных и за действия Католической Церкви в целом, наложил ей на пальцы шины и выписал что-то вроде бессрочной охранной грамоты, дававшей гарантию безопасности и право невозбранно приходить сюда впредь. И тут же сразил известием, что она самая что ни на есть ведьма. Правда, употребил для этого не привычное и обвиняющее в устах инквизитора “malefica” — “злодейка”, но более нейтральное “maga”.

Лапина была тогда слишком уставшая и подавленная, чтобы даже пытаться спорить и доказывать обратное, а потому лишь безразлично выслушала собеседника и после убралась восвояси, не отказавшись, однако, от того, чтобы ее проводили — хотя бы до границы привычного ей мира. Впоследствии девушка неоднократно прокручивала этот разговор у себя в голове, но сказанное Йоханном Лютером — так звали того священника, который спас ее от своих же коллег — по-прежнему казалось ей слишком невероятным, чтобы быть правдой. Однако время шло, а та странная сила никуда не испарилась. Успокоившись и приняв, что она теперь “иная” — как называли обладавших паранормальными способностями в сериале “Люди X” — Анна даже припомнила, что отголоски своей силы смутно ощущала в себе еще раньше, словно солнце или некий источник энергии, заключенный внутри, и временами набегавшее иррациональное и совершенно неуместное чувство всемогущества: стоит раскрыться этому источнику — и она сможет если не все, то очень многое.

Что было намного хуже, своей раскрывшейся, выпущенной наружу силой девушка не умела толком управлять — а сила эта как будто прирастала понемногу с каждым днем, становясь все более разрушительной. Стоило ей разозлиться или даже просто сильно разволноваться, как вокруг нее мгновенно испарялся чай из чашек, неожиданно вскипали и взрывались синтезы под тягой, перегорали лампочки, а приборы давали кратковременные сбои. Лапину удивляло только, как в ее лаборатории на химфаке никто не замечал подобных вещей, разве что бывший у них в то время аспирант Кирхнер по обмену из Германии странно косился порой. Лапина подозревала, что ей тогда еще немало повезло, что аспиранты в Главном здании МГУ жили по одному, и миновали те времена, когда по комнатам ходили дежурные с проверками, и всем до каждого было дело.

Помимо всего прочего, Анна Лапина внезапно научилась распознавать чужие эмоции и намерения, и даже отдельные мысли, лежавшие на поверхности сознания. Поначалу не думала соотносить это с магией, полагая, что у нее просто улучшилась наблюдательность или обострилась отсутствовавшая прежде эмпатия — подобно тому, как на четвертом курсе в ней так же внезапно проснулось критическое мышление: способность не только запоминать и отвечать заученное, но, прежде всего, анализировать, сопоставлять и синтезировать новые знания — то, что ее научный руководитель Александр Антонович считал главной целью обучения не только на химфаке, но и в Московском университете в целом. Что же до новообретенных умений, то иногда они действительно помогали — например, понять, чего именно хотел от нее тот самый Александр Антонович, человек с весьма неординарным мышлением, или какое настроение у того или иного человека и насколько рискованно с ним было бы вообще заговаривать. Но гораздо чаще Анне Лапиной казалось, что она постепенно сходила с ума, видя, слыша и чувствуя все то же самое, что чувствовали и о чем думали окружавшие ее люди

В иных обстоятельствах Анна Лапина только мысленно бы покрутила пальцем у виска: она и со “своим”, православным духовенством не жаждала общаться сверх обязательно-необходимого, и лишь горько рассмеялась, обнаружив среди своих вещей после той злополучной поездки охранную грамоту, выданную ей патером Йоханном. Вот зачем козе баян, корове пятая нога, а ей — личное разрешение-приглашение от католического священника? Но, чем дальше, тем больше девушка приходила в отчаяние, не зная, что делать с открывшимися недавно способностями, которыми совершенно не умела управлять. Ладно, в лаборатории к ее неуклюжести, наверное, уже привыкли, и, наверное, она может на полчаса внушить себе спокойствие, пока работает на хроматографе или масс-спектрометре. Но как быть дома, где жили ее религиозная мать и бабушка? Как ей избавиться или хотя бы купировать эту чужеродную и разрушающую силу, чтобы она могла не причинять вреда окружающим и спокойно или, по крайней мере, не сильно хуже прежнего сосуществовать рядом с близкими? Она всего лишь хотела покоя — разве это так много?..

В конце концов, девушка не придумала ничего лучше, как обсудить происходящее с патером Йоханном. Во-первых, он уже знал о ее способностях. А во-вторых, он принадлежал к другой конфессии, а, значит, не мог бы обладать над Анной Лапиной никакой духовной властью: она могла принять его слова к сведению, но не была обязана им следовать; он не мог ее наказать, наложив епитимью, не мог что-либо запретить или, наоборот, “благословить” — обязать сделать. Как на духу, Лапина поведала о всех своих сомнениях, переживаниях и наблюдениях, и, к ее большому удивлению, патер Йоханн выслушал ее спокойно и вдумчиво, не став читать ей проповедей и нотаций. Еще больше она удивилась, когда он признал ее необычные способности не проклятием, что больше соответствовало бы человеку религиозных убеждений, но даром, пусть очень опасным и требующим большой ответственности. И, наконец, не грубо отмахнулся от нее, сказав, что она уже “большая девочка” и потому сама должна знать, что делать, не напутствовал ее ожидаемым и привычным: “Молись, смиряйся, и дано тебе будет” — но действительно подсказал способ, как научиться управлять своими способностями.

Прикрыть глаза, отрешиться от всего суетного… одиночество всегда приносило ей покой… и повторять про себя слова простой молитвы или песни или просто представлять что-нибудь умиротворяющее. Ее не должно трогать то, что происходит вокруг. Она не должна позволять эмоциям брать верх над разумом. И промедление в ее случае может быть, наоборот, спасением, а не гибелью. Воля… все решает воля. Воля как интуиция и вера в собственные возможности, воля как проводник ее силы и разума. Создаю словом, создаю мыслью, но не разрушаю бесконтрольными эмоциями…

“Εν αρχή ήν ο λόγοϛ” ⁽⁴⁾, — напоминал ей патер Йоханн, где “λόγοϛ” это не только “Слово”, как таковое, но и “осознанная воля”, “разумное созидающее начало”, “мысль”. А если девушке нравится латынь, то почему бы не ее использовать в качестве языка заклинаний? Хотя бы для того, чтобы отделять в сознании простой текст мыслей от непосредственно сотворения заклинаний.

Постепенно тренировки начали приносить свои плоды: девушка стала меньше нервничать, предметы вокруг перестали летать и взрываться, а бессознательная прежде сила, то и дело искавшая выхода, стала подчиняться сознанию и воле. Со временем Анна научилась двигать предметы, создавать прозрачный энергетический щит перед собой, вызывать небольшой огонек яркого белого света в ладонях и, что немаловажно, закрывать сознание от посторонних эмоций и мыслей, что было особенно актуально при ее нестабильных “способностях” и достаточно сильной эмоциональной внушаемости.

Более того, с помощью магии оказалось возможным частично компенсировать некоторые свои недостатки, такие как невнимательность и неуклюжесть. Так, стоило сосредоточиться на нужном предмете, мысленно произнеся: “Attraho” ⁽⁵⁾ — и уже через несколько секунд он оказывался у девушки в руках. А ведь порой бывало особенно досадно потратить несколько часов, а то и дней на поиски чего-нибудь — а потом обнаружить это едва ли не у себя перед носом — и еще более обидно, когда над ней потом смеялись или выговаривали за ту самую невнимательность.

Иногда Анне удавалось остановить упавшую колбу почти у самого пола — тут важна была, прежде всего, скорость реакции — или устранить несложную поломку: например, зарастить трещину в той же колбе. Последнее требовало полного сосредоточения и отдачи, и после такого рода приложения своих способностей девушка чувствовала себя обессиленной чуть менее чем полностью, но и здесь было свое положительное следствие: можно было не опасаться стихийных магических всплесков в течение дня или двух.

Не рисковала экспериментировать начинающая колдунья разве что с заклинаниями из компьютерных игр. Оттолкнуть, оглушить — и хватит: она не хотела калечить и, тем более, убивать или разрушать все вокруг. И даже если подумать, где можно было бы безопасно отрабатывать боевые заклинания так, чтобы никому не навредить и не привлечь к себе ненужного внимания, то Анна просто не могла себе представить подобного места. И той же телепортации было бы тоже интересно научиться, но снова вставал пресловутый вопрос: как?! Анна не хотела, чтобы первая попытка тут же стала бы для нее последней.

Естественно, о том, чтобы рассказать кому-либо посторонним о своих внезапно открывшихся способностях, не могло быть и речи. При этом в число “посторонних” входили не только начальство и коллеги с работы, друзья и прочие знакомые, но даже бабушка и мама, для которых колдовство, независимо от своей природы, по определению было страшных грехом. Возможно, даже еще страшнее блуда. Возможно, потому, что использовало силу, недоступную пониманию большинства людей, или потому, что подобными способностями обладало очень мало людей, и, как следствие, они не казались чем-то естественным, но, напротив, вызывали страх и неприязнь — то, что в прежние века активно толкало ведовские процессы. Не считая, конечно, желания доносчика обогатиться за счет казненных.

Иными словами, дома АннеЛапиной изо всех сил приходилось сдерживаться, когда ей читали нотации или говорили, на ее взгляд, что-нибудь совсем нелогичное. Она чувствовала, как внутри нее мечется сила, требуя выхода, но не прежняя, созидательная, одухотворяющая, но самая настоящая разрушительная, готовая разнести в щепки и сжечь все вокруг. И тогда, вместе с мыслями о собственной ущербности и испорченности, девушка направляла ее внутрь себя, не рискуя сбрасывать даже в простейший “Lumen”, и воспоминания о проповедях отца Н. отлично помогали ей в этом. Естественно, близкие не могли не замечать подавленного состояния любимой дочки, внучки и племянницы и пытались помочь, как умели и считали нужным, даже не допуская, что от их “помощи” и настойчивых расспросов девушке становилось только хуже.

Ее поездка в “Fine Chemicals” была сродни бегству. Что толку в беседах и занятиях медитацией с патером Йоханном, если после очередных каникул, проведенных дома, она возвращалась в душевном упадке, с полным отсутствием жажды познания и жизни — почти как тогда, в подвале? Но и не ездить домой она не могла — ведь там ее родные, они ее любят и ждут, и потому она должна отдавать им то время, когда не работает. Не сделать этого для нее означало нечто очень плохое, что-то вроде отречения от своей семьи, своих корней; она всегда должна помнить о том, кто она есть и откуда родом — как бы порой ни манила свобода. Ведь ей и так позволили очень многое: поступить в Москву, а после учебы остаться там работать — то, что прежде не дозволялось ни одной женщине в семье.

К патеру Йоханну Лапина пришла в очередной раз за день до вылета в Лондон — просто чтобы успокоиться после телефонной ссоры с матерью накануне: ведь неприятнее всего выслушивать о себе именно правду. Она просто сидела на стуле и молчала, погруженная в свои мысли — подобное молчание нередко занимало большую часть времени, что она проводила с визитами у странного священника, пока тихий, но от этого не менее выразительный голос патера Йоханна, сидевшего за столом с книгой, не вырвал ее из раздумий.

- Анна, я не стану отговаривать тебя от поездки, но и не могу сказать, что ты приняла верное решение…это ведомо лишь Господу нашему Богу… — что ж, типичные рассуждения для человека его профессии. — Я могу лишь еще раз советовать тебе быть осторожнее и помнить, что Господь дает каждому из нас не только крест, но и дар — именно тот, что нужен нам. И твои способности, Анна, еще пригодятся тебе там, на Туманном Альбионе.

- Извините, но я не понимаю вас, патер Йоханн, — постаралась ответить девушка как можно вежливее, насколько она вообще была способна, и покачала головой.

- Помнишь, Анна, ты спрашивали меня, почему я помогаю тебе?.. — Лапина кивнула. — Тогда я сказал тебе лишь, что обязан жизнью магу, и попросил больше не спрашивать меня о моем прошлом. Ты действительно хорошо исполняешь то, что просят от тебя, когда сама видишь в этом необходимость… — девушка так и не поняла, к чему это было сказано, но почувствовала нечто вроде уважения в словах собеседника, то, что следует дорого ценить. — Я сам когда-то был на Туманном Альбионе, а именно в Шотландии, и ты знаешь, сколько легенд и мифов связано с этой землей. Человек… часто не может поверить в некоторые вещи и оставить свои заблуждения, пока не столкнется лично с тем, что могло бы опровергнуть его неверие, приоткрыть новый уровень бытия…

- Там, в Шотландии, я увидел… магов. Множество магов сразу. Они устроили самую настоящую бойню, и земля сверкала вспышками от их заклинаний. Я до сих пор не понимаю, почему я пришел именно в то место или какая сила привела меня к ним. Одно из их заклинаний попало в меня тогда, и я думал, что умру в тот же день. Я видел, как ко мне со всех сторон, словно вестники ада, подступают и кружат темные тени. Смерть неизбежна для каждого из нас, и мне оставалось лишь со смирением принять волю Божию и молиться Ему и Святой Деве Марии о спасении моей души — даже если подобное кажется уже невозможным. Когда меня окружили всполохи огня, мне показалось, что это настал конец моей земной жизни, и начались мучения в аду. Но тут во всполохах огня явились… другие маги… — и снова Анне показалось странным, как посмотрел на нее собеседник. — Они… исцелили мои раны с помощью своего волшебства и, узнав мое имя, перенесли меня в безопасное место — я тогда служил в Кёльне. С тех пор мне доводилось встречать других магов, в том числе и у себя на Родине, но я не приближался к ним и не разговаривал с ними.

- Любой опыт учит, и если Господь допускает, чтобы с нами случилось что-либо помимо нашей собственной воли и разумения, и не по нашему собственному небрежению, значит, в том Его воля, и нам должно лишь способствовать ей по мере наших собственных сил. Случайности не случайны — поэтому я согласился со своей “ссылкой” сюда, хотя мог бы попытаться опротестовать ее. Поэтому я в тот вечер поднялся на башню собора и не дал своим коллегам свершить “правосудие” над тобой…

- Я не знаю, что ждет тебя в Англии, Анна… — и снова этот странный взгляд, будто на самом деле он знает о ней что-то, но почему-то не может сказать, — но ты не вернешься оттуда прежней…

- *Если вообще вернешься…* — прочитала она в его глазах, серых, точно грозовая туча.

Лапина не стала ни расспрашивать собеседника о подробностях — он уже сказал ей все, что хотел или считал нужным сказать — ни пытаться прочитать его мысли. Не только потому, что это было бы неэтично, своеобразным предательством его доверия с ее стороны, но и потому что он сам умел хорошо закрывать сознание — иначе не смог бы обучить ее этому искусству, не смог бы с таким завидным спокойствием терпеть ее многочисленные истерики, вспышки стихийной магии и просто проявления далеко не самого покладистого характера, который даже с натяжкой нельзя было назвать приличествующим девушке, тем более христианке.

А потому она только поблагодарила патера Йоханна за “мудрый совет” и, сбивчиво попрощавшись, поехала к себе на квартиру, куда вместе с другой подругой Катей была вынуждена перебраться вскоре после выпуска из аспирантуры и защиты диссертации, когда их обеих выставили из общежития. Тогда она могла лишь гадать, что значило то странное предупреждение католического священника …

* * *

На минуту к девушке в голову закралась крамольная мысль — а не мог ли сам патер Йоханн быть магом, только более слабым? Ведь, по его словам, у него тоже бывали те самые “предчувствия”, “вспышки интуиции”, которые он сам называл, естественно, “волей Божией” или “откровением”. Подозрительно вовремя он поднялся тогда на башню, когда впервые ее магические способности вышли наружу, и его просьба быть осторожной здесь, в Англии… Неужели ее предчувствие сейчас — отголосок того, о чем он предупреждал ее еще в Москве? Та самая, неведомая опасность?

Интуиция вопила о том, что нужно бежать, пока не поздно, сойти на ближайшей станции; совесть — что надо предупредить всех остальных, но Лапина лишь заглушала их голоса в себе. Что толку, если ей никто не поверит на слово? Поездка проходила спокойно, ничто не предвещало беды — даже Мари и Джованна, позабыв Кошкиной ее опоздание, весело обсуждали с ней очередной модный журнал: Маше нравилось шить и воображать себя эдаким дизайнером, и потому она чувствовала себя, как минимум, на голову выше собеседниц. Парни вели свои, мужские разговоры. Еще один, чех Иржи Моген, спал, и только Анна Лапина беспокойно глядела в окно, пропуская мимо себя многочисленные пригороды и сельские пейзажи. Как же все это напоминало затишье перед бурей…

Девушка сама не заметила, как ее сморило, и потому пробуждение оказалось для нее особенно резким — будто бы что-то толкнуло в спину. Беспокойно огляделась по сторонам — но все было по-прежнему в порядке. Тот же поезд, те же пассажиры — она не запоминала лица. Разве что Иржи теперь не спал и вместе с Яношем смотрел какой-то фильм по ноутбуку, серьезный и деловитый Эрих Кастнер уткнулся в книгу, а более легкомысленный Петер Зорге обнимался с Машей Кошкиной. Она же и обратила первая внимание на состояние своей подруги.

- Аня, все в порядке? — участливо спросила она. Обнимавший ее за талию Петер улыбнулся.

- Э…да… — рассеянно сказала Анна. — Я много проспала?

- Не более получаса, — непринужденно ответила Кошкина, после чего перевела их разговор Зорге. Тот подтверждающе кивнул. — Вот, приходил контролер, но мы ему показали твой билет. Ничего?

- А… спасибо… — так же рассеянно, как и в первый раз, повторила Лапина, машинально засунув протянутую бумажку в карман, и снова посмотрела в окно.

Ей показалось, или мимо действительно пронеслась какая-то темная тень? Опять это ощущение, но уже другое… будто она опоздала, упустила что-то важное. Да и куда сбежишь из поезда, который несется на всех парах и “кланяется” отнюдь не каждому столбу?

- Не видели? — спросила она по-английски ехавших с ней ребят, просто для успокоения совести. — Будто что-то темное пролетело мимо?

- Птица, — скептически заметил Кастнер и снова уткнулся в книгу.

- Разве бывают птицы… которые летают быстрее… чем поезда? — не менее скептическим тоном переспросила Лапина, вопросительно приподняв брови.

Еще? Девушка недоуменно хлопнула ресницами, когда мимо окна пролетели еще две тени. У нее глюки?

- Я ничего не видел, — словно подтверждая ее последнее предположение, сказал Кастнер, проследив за ее взглядом.

- Мы тоже, — с жутким акцентом согласились сидевшие напротив Немет и Моген.

- Hein? Qu'est-ce qu'il y a? /фр. А? В чем дело?/ — встрепенулась любопытная до всего Мари Амблар.

- Ah, il n'y a pas d'offense /фр. А, ничего страшного/, — так же по-французски отмахнулся Петер Зорге. — А-а!..

Поезд неожиданно резко повернул и затормозил, пассажиры попадали с мест. Отовсюду послышались глухие ругательства, недоуменное “Оо!..” и вполне естественный для подобных обстоятельств вопрос “Что случилось?”. Вагон опасно накренился, кто-то предположил, что поезд сошел с рельс, и с его мнением тут же нашлось множество согласных.

- Вот и закончилась экскурсия в Кентербери, — мрачно пошутил Иржи, выбираясь из-под своего сидения.

- Надо уходить отсюда быстрее, — предложила Лапина, надевая на плечи рюкзак.

Группа начала гуськом пробираться к выходу. Остальные пассажиры тоже довольно быстро сообразили, что в вагоне, который вот-вот перевернется набок, делать больше нечего, и вскоре в и без того узком проходе образовалась “пробка”. Все это время Лапину не покидала мысль о том, пролетавшие мимо тени имели самое прямое отношение к произошедшему с поездом. И вместе с нею отчаянно билась другая: “Поздно!” “Уходить следовало раньше”, — назидательно выносила приговор третья.

Словно в подтверждение ее зловещих предчувствий, из соседнего вагона послышались звуки ударов, лязг металла, крики людей: чем бы оно ни было вызвано, оно подходило все ближе. Среди пассажиров началась паника. Стоявший впереди Кастнер оглянулся, и на его лице, вечно серьезном и деловитом, Лапина впервые увидела растерянность и страх. Он теперь верил, что мимо окна действительно пролетали какие-то тени, и что эти тени были не просто так — прочитала девушка его мысли.

Очередное предчувствие, отмахиваться от которого теперь было бы сродни самоубийству — и Лапина резко выкинула руку вперед, крикнув:

- Ложись!

Мгновение спустя окна взорвались, осыпав пассажиров градом осколков. Взвились в воздух струи огня. Запахло паленой синтетикой.

- Черт! Что это?! — выругался кто-то на английском.

Анна, лежавшая ничком между сиденьями, повернула голову. У разбитого окна на какую-то секунду остановилось нечто… в белой маске-черепе и черном балахоне, как в лучших традициях “Страшного кино”. “Нечто” явно парило в воздухе, причем в сидячем положении. Лапина так и не успела рассмотреть загадочное транспортное средство, позволяющее левитировать в воздухе, как существо в балахоне (назовем его пока так), словно почувствовав на себе чужой взгляд, вытянуло вперед вполне человеческую руку с зажатой в ней указкой и, резко черкнув ею в воздухе, сделало выпад вперед, крикнув: “Confringo!”

Лишь в самый последний момент девушка успела сконцентрироваться и выставить щит. Перед глазами полыхнуло огнем, в ушах страшно звенело, но ей нельзя… нельзя терять сознание. Противно запахло паленой человеческой плотью. Кто-то стонал и корчился от боли — Лапина боялась оборачиваться туда.

- Siamo stati attaccati! /ит. На нас напали!/ — в панике воскликнула Джованна, хватаясь за лицо руками.

- Да… подтвердила Лапина на английском. — Это террористы. В черных балахонах, — шепотом добавила она.

- Неужели “Аль-Каида”? — не на шутку перепугался Зорге.

- Нужно уходить отсюда, — напомнил всем Кастнер, к которому вернулась его прежняя рассудительность.

Лапина не могла не согласиться с его словами: пусть на открытой местности они будут уязвимы со всех сторон, но, по крайней мере, не сгорят заживо в этой консервной банке. Многие пассажиры — из тех, что выжили — пришли к таким же выводам и выбирались из окон. Впрочем, судя по доносившимся через некоторое время крикам, пожить после этого они успевали не очень долго.

Всюду царила паника, раздавались болезненные стоны и крики. Кто-то убивался по погибшим друзьям и любимым. Перепуганные дети звали родителей, которые, возможно, были уже мертвы.

- Мы должны помочь раненым! — воскликнула Кошкина, всегда отличавшаяся активной гражданской позицией.

- И погибнуть самим? — Эрих остудил ее пыл, не рискуя, однако смотреть на Мари, валявшуюся рядом сломанной куклой, или Иржи, баюкавшего обожженную руку.

- Но “своих” мы не должны бросать, — возразила Лапина. — Иначе… будет против совести.

Петер, стиснувший зубы от боли, согласно кивнул.

- Выходить прямо отсюда опасно, — с сильным акцентом произнес Янош.

- И что ты предлагаешь? — огрызнулся Кастнер.

Немет явно собирался что-то ответить, но в этот момент дверь, ведущую в тамбур, снесло взрывом.

* * *

Лапиной показалось, что прошла вечность, прежде чем она пришла в сознание. Похоже, ей очень сильно повезло, что снесло именно дальнюю дверь. Как в замедленной съемке, видела она летящие в разные стороны цветные лучи и сгустки заклинаний — последнее осознала она как-то отдельно. Люди, в которых эти самые заклинания попадали, громко вскрикивали, чтобы несколько секунд спустя с глухим звуком упасть на пол, сиденье или уже начавшее остывать тело “товарища” по несчастью.

Слова… такая хорошо знакомая ей латынь. “Seco!” — “Режу!”, “Sectumsempra!” хм… “Порезанное навечно”? “Crucio!” — “Пытаю!”, “Avada Kedavra”… а это уже что-то то ли древнееврейское, то ли древне-арамейское, напоминает “Абракадабра”, которое, как она слышала, переводится “Создаю словом”. Но “Avada” явно убивала. Да и слышанное ею ранее “Confringo” означает то ли “разбиваю”, то ли “разрываю”… И снова фигуры в черных балахонах и белых масках, выкрикивающие эти самые заклинания…

Неужели те самые маги, с которыми прежде довелось столкнуться патеру Йоханну?

Лапина отползла назад. Рядом извивалась от боли Маша Кошкина, вертя головой по сторонам — она явно не видела ни “лица” своего мучителя, ни его местоположения, зато его отлично видела она, Анна Лапина, и сейчас он направлял свой жезл (а это явно магический жезл, а не какая-то указка) именно на нее. Немалое мысленное усилие — и вот перед ней возник прозрачный энергетический щит. Еще одно мысленное заклинание-посыл, и вот уже палочка мага-террориста отлетает в сторону: из спектра его эмоций Лапина уловила достаточно, чтобы оценить возникшую над ней угрозу.

- *Incendo!* — выброс рукой, подкрепленный мысленным приказом, и не успевший долететь до пола жезл занялся огнем.

- *Incendo!* — теперь разрушительная энергия огня направлена уже на стоящего напротив нее мага.

Для последнего это оказывается настолько большой неожиданностью, что он даже не подумывает о защите, моментально загораясь в своих тряпках. Теперь бежать как можно дальше, хотя девушка уже чувствует себя уставшей. Рядом ошалелыми глазами смотрит Кошкина, словно забыв про ушибленный бок и рану на голове, но Лапина ничего не собирается ей объяснять — не сейчас — и только указывает глазами на ближайший из выходов. Некогда искать убитых и раненых, иначе не спастись самим. Но последние из тех, что могли сами идти или ползти, видимо, догадались, что нужно успеть воспользоваться замешательством таинственных террористов и уйти, пока те слегка заняты. И у всех на лицах то бегающее, испуганное выражение, когда знаешь, что опасность есть и она совсем рядом, но не можешь определить, откуда именно она исходит.

- Ты видишь их? — спросила за всех Маша Кошкина, оглянувшись на корчащегося от боли мага, который так и не сумел снять свой загоревшийся балахон.

Лапина кивнула.

- А разве ты их не видишь? — добавила она, пытаясь унять сердцебиение и придать своему голову как можно более безразличный тон.

Неужели магов могут видеть только другие маги? Но тогда никто не видел бы и ее, Анну Лапину.

- Только того, который горит, — так же тихо ответила Кошкина и странно, намекающе посмотрела на подругу.

Или же существуют специальные заклинания, позволяющие сделаться невидимыми для обычных людей — наверное, их тот маг в балахоне обозвал “магглами”? Вероятно, расчет был сделан на то, что невидимый противник поселит страх среди мирных обывателей. И террористы добились своего — пока не встретили в одном из вагонов, среди сотен, а то и тысяч пассажиров, молодую волшебницу, такую же, как они. И теперь ей, Анне Лапиной, придется нести ответственность за скрываемые прежде возможности — разумеется, если она еще выживет.

Тем временем еще двое террористов, закончив “развлекаться” со слабыми, не способными оказать сопротивление людьми, обратили, наконец, внимание, что что-то идет не по плану. Крики “товарища по цеху”, которые стали слишком громкими, а запах горелой плоти — слишком едким, способствовали тому же. Оба мага переглянулись, после чего один из них сотворил щит, а второй выбросил из-под него очередное взрывное заклятье.

Анна едва успела накрыть себя и бывших рядом людей тонким, прозрачным щитом. Яркая огненная вспышка, вокруг летят обломки чего-то, но девушка уже ничего не чувствует, ничего не слышит, лишь с большим запозданием понимая, что вагон не выдержал очередной встряски и перевернулся. Может быть, это и спасло их от быстрой, но мучительной смерти, и волна огня просто прошла по касательной над уже слабеющим щитом?..

* * *

Оказаться в месте, где нет ни страха, ни боли, а только тишина и покой… где-нибудь далеко… Лапина неуклюже приподнялась на четвереньках — в ушах стоял нестерпимый звон, и голова гудела так, будто на нее надели колокол и ударили пару раз. Мысли были какие-то путаные, ватные. Найти выход, выжить любой ценой…

Часть стены была разворочена взрывом, и девушка направилась к образовавшейся дыре, нисколько не заботясь о встречаемых ею препятствиях. Сделала шаг наружу — и неуклюже съехала по крутому склону вниз. Огромное, раскинувшееся впереди пространство оглушало, подавляло… То тут, то там лежали тела, фигуры в черных и цветных балахонах переругивались между собой, стреляя друг в друга чем-то похожим на лазерные лучи.

Лапина не заметила, как один из них оказался рядом с ней. Неуклюже повернулась, безучастно наблюдая за тем, как мужчина в голубом балахоне, но без маски, направил на нее свою палку. Шаг назад… она уже не в силах сопротивляться. Перед глазами прыгают темные точки, а картинка становится все более расплывчатой, пока, наконец, сознание полностью не поглощает тьма…

* * *

Несколько минут… несколько часов… Лапина не знала, сколько прошло времени, прежде чем чувства вновь вернулись к ней, и она открыла глаза. По тусклому, словно утратившему краски небу, лениво проплывали набухшие, кучевые облака. Где-то противно каркали вороны, а у самой границы зрения виднелось нечто похожее на железнодорожный состав. Девушка перевернулась, неуклюже приподнявшись на четвереньки — и тут же ее взгляду предстал сошедший с рельс, наполовину перевернувшийся пассажирский поезд. Пустые глазницы окон зияли страшными темными провалами, Некоторые из вагонов выглядели так, будто их взрывали, причем изнутри. Кое-где догорал огонь, разнося вместе с дымом противные запахи тлеющей плоти и синтетических материалов…

В мгновение ока девушка прокрутила у себя в голове все, что помнила до этого, и со страхом огляделась вокруг. Всюду, сколько хватало взгляда, лежали мертвые тела людей, изрезанные и обожженные — именно на них слетались вороны. Отовсюду веяло опасностью. “Уходи!” — взывало хмурое, пасмурное небо. “Уходи!” — вопрошала земля, уже впитавшая сегодня кровавую жатву…

Пожалуй, можно назвать чудом или, как минимум, очень большим везением, что ее не задело сегодня ни одно из шальных заклятий. Что, неоднократно ударившись и перевернувшись в падающем вагоне, она не повредилась рассудком и ничего себе не сломала. Что, наконец, дерущиеся маги обошли ее стороной, не став проверять, выжил ли кто из противников или случайных свидетелей. А потому, в кои-то веки, может быть, следует послушать интуицию и перестать искушать судьбу?

Анна уже полностью встала на ноги и, поправив лямки рюкзака, бросила беспокойный и словно бы извиняющийся взгляд на небо. Сегодня из-за ее трусости и так погибло множество ни в чем не повинных людей, и если она по-прежнему жива после всего этого… значит, нужно уходить и спасаться, а не размышлять о превратностях бытия, преступлении и наказании, и неисповедимых путях Господних…

Местность была открытой — лишь вдалеке виднелись узкие перелески, почти теряющиеся в предвечерней дымке — но ничего похожего на человеческое жилье, которое сейчас было так необходимо найти. Лапина прошла вниз, вдоль холма, беспокойно оглядываясь по сторонам, стараясь как можно быстрее покинуть “долину смерти” — так она назвала про себя это место. В конце концов, она может сейчас сделать крюк, а потом вновь выйти к железной дороге, которая непременно приведет ее хоть в какой-нибудь, хоть самый небольшой город. Хотя она уже вряд ли успеет добраться засветло…

Чем дольше девушка шла, тем больше ее посещали мысли о странности, нереальности происходящего. Железнодорожная катастрофа — слишком громкое происшествие, чтобы о нем не прознали полиция и СМИ, тем более, в нынешний век информационных технологий, когда всюду фотографируют спутники, везде летают самолеты… Даже кто-нибудь из пассажиров в перерывах между приступами паники наверняка мог позвонить в полицию, местный МЧС, 911, или что там у англичан, и сообщить о происшедшем — ведь террористы не атаковали весь состав сразу. И потому странно, что сюда до сих пор не набежали спасатели, полицейские, ребята из каких-нибудь силовых ведомств — и, конечно же, вездесущие журналисты. Будто все разом оказались в некоем информационном вакууме.

Лапина настолько погрузилась в собственные мысли, что не сразу заметила на себе чужой, пристальный взгляд, и лишь в самый последний момент успела увернуться от летящего в нее зеленого луча. “Avada Kedavra” — подсказало ей запоздавшее, медлительное сознание. Еще один луч — но девушка уже бежит вперед, полностью доверившись своей интуиции.

На открытой местности не особо спрячешься, и потому девушка не может даже отдышаться, укрывшись под разрезающим поверхность пластом породы. А двое магов-террористов стоят буквально в паре метров над ней, наверху небольшого обрыва — того самого, под которым прячется она сама — и решают теперь ее дальнейшую судьбу. Один считает, что нечего с ней церемониться, и нужно просто убить. Другой настаивает на том, чтобы доставить ее некоему “Лорду”: как-никак, она убила одного из них, да и вообще, магглокровка, владеющая беспалочковой магией — нонсенс. Первый соглашается, что не стоит сразу убивать девчонку, но лишь для того, чтобы развлечься с ней напоследок.

Лапина едва перевела дух, прикрыв лицо руками. Чернобалахонщики рано или поздно ее найдут: уже сейчас они почти загнали ее в угол — и тогда смерть от зеленого луча покажется ей самой желанной: по крайней мере, она быстрая и, вроде бы, не слишком болезненная. Сил же на полноценное сопротивление, как в самом начале, в поезде, у нее почти не осталось: она не сможет их даже нормально поджечь, не говоря о том, чтобы бросить чем-то взрывным или той же “Авадой”. А что, если…

Сейчас в ее сторону никто не смотрит — настолько оба волшебника увлечены спором — так что можно подобраться поближе. Резкий выпад обеими руками вперед и в стороны:

- Expellite arma! Omnes! — уже шепотом, ибо на полностью мысленное заклятие ей просто не хватает сил.

Палочки обоих магов в мгновение ока выпрыгнули из рук своих хозяев и отлетели далеко назад, но последнее Анна уже не могла видеть: вместо этого она вжалась в нависший над ней пласт породы и, обхватив себя руками, повторяла, как мантру: “Вы меня не видите. Меня здесь нет. Меня нет. Вы меня не видите. Меня нет…” С запозданием услышала она шаги и ругань двух мужчин далеко позади себя и, собрав остатки сил, бросилась в противоположную сторону. Может быть… она выиграла для себя… хоть несколько минут.

Порою остается только удивляться, почему самые умные идеи, самые верные решения приходят в голову слишком поздно, когда уже нельзя что-либо исправить. Та же телепортация… вспомни Лапина о ней, едва очнувшись возле развороченного поезда, вряд ли ей пришлось бы убегать сейчас от пары головорезов, которые хотят ее не то убить, не то сдать своему “Лорду”. Возможно, их и оставили специально затем, чтобы гарантированно никто не выжил случайно в общей свалке и неразберихе. Но, если вернуться к телепортации… с одной стороны, она, Анна Лапина, волшебница и может рискнуть — собственно, другого выбора у нее сейчас и нет: на своих двоих от двух взрослых и физически сильных мужчин она далеко не убежит. С другой стороны, о телепортации, то есть, мгновенном перемещении в пространстве, она знала лишь из компьютерных игр — весьма сомнительного источника информации. И везде телепортация имела свои ограничения: в частности, что вполне логично, переместиться можно было лишь в пределах видимой области или в уже известную локацию на карте. И сущей мелочью казалось при этом не упасть на голову кому-нибудь из случайных прохожих.

Сосредоточиться, глубоко вдохнуть… Разве это так сложно — исчезнуть здесь и оказаться там? Пусть даже ради этого пришлось бы потратить последние остатки сил — ведь там ей ничто не будет грозить. Шаг вперед, девушка инстинктивно оборачивается вокруг своей оси — не этим ли сопровождались любые перемещения персонажей как в старых сказках, так и в современной фэнтези-литературе, даже если последние имели при себе какие-нибудь артефакты вроде посоха или кольца. Или посохом еще и ударяли по земле? Сейчас она и не в такое готова была поверить.

Сознание выхватывает летящий в нее ярко-зеленый смертоносный луч, в наступившей тьме проступают смутные очертания преследователей, но Анна даже не успевает испугаться. Странная серая дымка закрывает ее от злого и враждебного мира, и наступает тьма, такая родная, где нет страха и боли, но только тишина и покой, такой долгожданный…

1) Вокзал “Сент-Панкрас” (St. Pancras railway station) — один из 13 центральных железнодорожных вокзалов Лондона, расположенный на улице Юстон-Роад между Британской библиотекой, Риджентс-каналом и вокзалом Кингс-Кросс. Построен в 1868-м году по проектам архитектора Джорджа Гилберта Скотта и инженера Уильяма Генри Барлоу и состоит из основного здания — дебаркадера — и примыкающего к нему здания гостиницы “Renaissance Hotel” (бывш. “Midland Grand Hotel”), выполненного в викторианском неоготическом стиле. С вокзала “Сент-Панкрас” отправляются внутренние поезда в северном (Лестер, Дерби, Шеффилд, Ноттингем и т.д.) и юго-восточном направлениях (Кент, Кембридж, Брайтон и т.д.), а также международные поезда на Париж, Брюссель, Амстердам.

Фасад и дебаркадер: https://pichome.ru/F5t

Неоготический фасад: https://farm8.staticflickr.com/7381/13983605869_05de5be36c_o.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/3/30/St_Pancras_Renaissance_London_Hotel_2011-06-19.jpg, https://media2.cgtrader.com/variants/gXxTpis6aFh1QenZQWHbFjK7/40073f86dea5cc27b3e46b911284f10ff35833da74046da55f55f229c8993de7/ce82f071-5c97-4e53-9045-fbba98e1cdb7.jpg, https://bestvietnam.ru/wp-content/uploads/2020/08/%D0%92%D0%BE%D0%BA%D0%B7%D0%B0%D0%BB-%D0%A1%D0%B5%D0%BD%D1%82-%D0%9F%D0%B0%D0%BD%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%81-%D0%9B%D0%BE%D0%BD%D0%B4%D0%BE%D0%BD.jpg,

Часовая башня: https://im0-tub-ru.yandex.net/i?id=fba3d3987d98bde0bee0e34a44ec9f4a-l&ref=rim&n=13&w=1017&h=1017, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/60/St_Pancras_Railway_Station_2012-06-23.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/8/8b/Midland_Hotel%2C_St_Pancras_Station%2C_London%2C_England%2C_GB%2C_IMG_5000_edit.jpg

Дебаркадер, вид изнутри: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/0/0a/The_new_look_St_Pancras_-_geograph.org.uk_-_1732533.jpg

Верхние платформы обслуживают поезда международного сообщения, нижние — внутреннего. Платформа для отправления пригородных поездов: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/en/1/1d/Stpancrasthameslink.jpg

Вернуться к тексту

2) Кентербери (Canterbury) — древний город на юго-востоке Англии в графстве Кент, основанный императором Клавдием в I в. н.э. на реке Стаур (Stour). Название города восходит к англосаксонскому Cantwareburh, староваллийскому Cair Ceint и латинскому Durovernum Cantiacorum, Cantuaria (“Крепость Кента”) по названию древнего кельтского племени кантиаков.

В VI веке Кентербери становится резиденцией короля Этельберта и его супруги Берты Нормандской: усилиями последней, а также присланного из Рима миссионера Августина, ставшего первым архиепископом Кентерберийским, город постепенно становится главным религиозным центром Кента, а затем всей Британии. В XII в. архиепископскую кафедру в Кентербери возглавлял Фома Бекет, убитый в 1170-м г. и позже причисленный Католической церковью к лику святых. Жизнь средневекового Кентербери отражена в “Кентерберийских рассказах” Джеффри Чосера (XIV в.).

Некоторые достопримечательности:

Кентерберийский кафедральный собор (XI-XIV вв.), вид снаружи: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/ff/Canterbury_Cathedral_aerial_view.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/bd/CanterburyCathedral.png

Галерея-клуатр во внутреннем дворе: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/7/7e/Canterbury_Cathedral_Choir_2%2C_Kent%2C_UK_-_Diliff.jpg

Хоры (XII — конец XIV вв.): https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/3/3f/Canterbury_Cathedral_Rood_Screen%2C_Kent%2C_UK_-_Diliff.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/f3/Canterbury_Cathedral_Cloisters%2C_Kent%2C_UK_-_Diliff.jpg

Витражи: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/3/39/Canterbury_Cathedral_Trinity_Chapel_Stained_Glass%2C_Kent%2C_UK_-_Diliff.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/fd/Canterbury_stained_glass_7379.jpg

Гробница Эдуарда Черного принца из династии Плантагенетов (Edward the Black Prince), родством с которым предположительно могла хвастаться магическая семья Блэков: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/7/73/TOMB_OF_THE_BLACK_PRINCE%2C_CANTERBURY_CATHEDRAL.jpg

Церковь св. Мартина (VI в.), изначально — частная часовня Берты Нормандской, впоследствии — центр христианской миссии в Британии и временная резиденция архиепископа Августина Кентерберийского: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/1/13/Canterbury_St_Martin_close.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/b6/Interior_of_St._Martin's_Church_in_Canterbury.jpg

Руины замка короля Генриха I: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/2/24/Norman_Castle_at_Canterbury.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/63/Interior_of_Canterbury_Castle_2009.jpg

Древнеримские городские стены (III в.): https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/b0/Canterbury_city_walls_from_pedestrian_bridge.jpg

Аббатство св. Августина (VII-XIV вв.) — основано Августином Кентерберийским на месте более ранних церквей во имя Девы Марии, св. Панкратия, Петра и Павла при покровительстве Берты Нормандской на рубеже VI-VII вв., впоследствии неоднократно перестраивалось. Во время Реформации, проводимой королем Генрихом VIII, аббатство было распущено и с тех пор начало приходить в упадок. Во второй половине XIX в. аббатство было частично восстановлено: в нем был учрежден миссионерский колледж. Впоследствии сохранившиеся здания были переданы Королевской школе (также основанной Августином Кентерберийским на рубеже VI-VII вв. и, таким образом, считающейся старейшей в Британии). Тем не менее, большая часть аббатства по-прежнему лежит в руинах:

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/60/Augustine_Abbey.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/0/00/St_Augustine%27s_Abbey_Missionary_School_buildings.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/5/51/View_of_Canterbury_Cathedral_from_St_Augustine%27s_Abbey.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/1/18/Staugustinescanterburyrotundaandnave.jpg

Вернуться к тексту

3) Дувр — город и порт на юго-восточном побережье Англии, основанный римскими колонизаторами как Portus Dubris (от старовалл. Dwfr — “вода”) на месте ранее существовавших кельтских поселений в I в. до н.э. Дувр расположен в устье реки Даур (Dour) к юго-востоку от Кентербери и связан железнодорожным паромом с Дюнкерком (Франция) через пролив Па-де-Кале (Ла-Манш). К наиболее известным достопримечательностям Дувра относятся белые скалы, образованные в меловом периоде, и расположенный на них замок, основанный на месте старой римской крепости I в. н.э. (Дуврский замок). Свой исторический облик Дуврский замок обрел в XI-XIII вв. при королях Вильгельме-завоевателе и Генрихе II:

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/6e/Dover_Castle_aerial_view.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/e/e5/1_dover_castle_aerial_panorama_2017.jpg

Белые скалы Дувра образуют английскую береговую линию пролива Па-де-Кале. Благодаря яркому белому цвету, подчеркнутому вкраплениям черного камня, белые скалы Дувра в хорошую погоду видны с французского мыса Cap Gris-Nez и, таким образом, издавна служили для моряков символом приближения к Англии. Белым скалам Дувра Англия обязана своим римским названием Альбион (от лат. albus - “белый”):

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/2/27/France_manche_vue_dover.JPG, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/9/97/White_Cliffs_of_Dover_%28264098158%29.jpg, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/7/74/White_Cliffs_of_Dover_02.JPG, https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/fe/Dover_cliffs%2C_South_Foreland_Lighthouse_%287961633780%29.jpg

Вернуться к тексту

4) (греч.) “Вначале было Слово”, Евангелие от Иоанна, глава 1, стих 1.

Вернуться к тексту

5) (лат.) “Притягиваю”.

Вернуться к тексту