Я не Поттер! (гет)

Я оказался не таким уж и нелюдимым, как думал сам. Жизнь за слизеринским столом бурлила, как зелье в котле. Все пытались поделиться друг с другом самыми последними новостями, передавали Пророка из рук в руки, рассматривали летние колдографии и вели себя так, словно Минерва никакой и не директор.

— Смотрите, пишут, что министерство не смогло досрочно разорвать контракт с дементорами и они до сих пор охраняют Азкабан... Вот умора! С таким же успехом они могли бы просто открыть ворота!

— Винсент... — важно протянул Теодор. — Это давно не новость, а история. Тебя взаперти все лето продержали или только-только читать обучили?!

— Наверное, они просто отказались уходить, кто ж их выгонит... — заметил кто-то проницательный.

За столом раздались приглушенные смешки.

— Думаю, один все-таки может.

— Тео!

— Да ладно тебе, Малфой... — парень махнул на приятеля рукой. — Гарри, ты поменял комнату?

— Нет, одному как-то спокойнее.

— Мудро-мудро... Панси, что ты себе позволяешь?! Может, мне встать?

Нотт сидел между Миллисентой и Паркинсон. Те живо обсуждали последний выпуск Ведьмополитен со Скиттер на обложке, и не стеснялись хлопать по коленям мальчишки в особо эмоциональные моменты беседы.

— Нет, Тео, сиди... — разрешила Панси. — Ты такой милый!

Девчонки рассмеялись, я улыбнулся, а парень довольно фыркнул и жеманно откинул со лба волосы.

— Гарри, передай мне артишоки, пожалуйста.

— Гарри, подвинься, ты растолстел.

— Где Снейп?! Я должен ему книгу! Он меня убьет, если я задержу её еще на полгода!

— Гарри, передай записку Драко... — на меня смотрели умоляющие серые глазки малолетней кокетки. — Пожалуйста...

— Гарри, не передавай! — слева от меня раздался настоящий рык Джинни. — Только попробуй!

— Может, я сам решу, кто и что будет мне передавать?! — встрял Малфой.

— Да-да, пусть сам решает, Джинни... — забеспокоился Рон. — Блейз, ты чего пихаешься?!

— Ты себя в зеркало видел, Уизел? А дуб пихать когда-нибудь пробовал? Я не пихаюсь, а отвоевываю себе место под солнцем!

Тем временем шло распределение.

— Бэддок, Малькольм!

— Слизерин!

— Панси, убери ты этот журнал, а то мы на него новенького посадим!

— Как я тогда смогу его читать, не подумал? На меня МакГонагалл смотрит!

— Гарри, ты не мог бы...

— Да понятно! — буркнул я, сделав недовольный вид. — Малькольм, иди сюда!

И я в первый раз в жизни заглянул в глаза того, кто считает тебя чуть ли не божеством.

— Привет, меня зовут Гарри. Присаживайся!

— Брэнстоун, Элеонора!

— Пуффендуй!

— Колдуэл, Оуэн!

— Пуффендуй!

— Криви, Дэннис!

— Гриффиндор!

— Причард, Грэхэм!

— Слизерин!

Староста откинулся назад, одной рукой уцепившись за край стола, дотянулся до Паркинсон и дернул её за волосы.

— Да убираю я, убираю!

Если нормальность можно почувствовать, то я ощутил её всем своим ноющим телом. Понимая, что блаженно улыбаться в среде слизеринцев считается дурным тоном, губы я держал крепко сжатыми. Тем не менее, иногда усмехался в кулак, будто бы кашляя, и забывал даже о не спускающей с меня глаз Минерве. Весь наш факультет бойкотировал её власть, поддерживаемый фирменным отцовским равнодушием, и тихий гул со стороны зеленого знамени бесил всю школу.

Наконец, директор разнервничалась вконец. От раздражения её острый нос постоянно морщился, словно женщина неприятный запах вдыхала, и чтобы хоть как-то скрыть свою беспомощность, она то и дело поправляла дужку уродливых квадратных очков.

— Тишина! — закричала Минерва раз в пятый. — Прекратить разговоры!

Понятное дело, тишину соблюдали все, кроме слизеринцев. Папа же был занят осмотром зала, и отвлекся лишь тогда, когда МакГонагалл демонстративно прошлась мимо его места за учительским столом. Декан непослушного факультета повернул голову в сторону своих учеников, кивнул, и звуки стихли так резко, словно их кто Силенцио заглушил — в один момент. Уголки папиных губ еле заметно дрогнули, он явно что-то доказал Минерве и пребывал в отличном расположении духа. Хагрид сидел, уставившись в пол и заметно покраснев, Флитвик с укоризной качал головой, а со стороны Грифиндора доносился звон стаканов, ложек и даже грохот скамей. Краснознаменные демонстрировали нам свою готовность отомстить за обожаемого декана, и данный факт веселил меня еще сильнее. Министерство взялось за внутреннюю политику Хогвартса с усилиями достойными лучшего применения. Тем не менее, сами того не подозревая, они играли явно на нашей стороне.

Появление Аластора Моуди и объявление Турнира Трех Волшебников я пропустил, забежал после разговора с отцов в спальню и немного замешкался, столкнувшись с призраком Седрика. Человек, опирающийся на длинный посох и закутанный в черный дорожный плащ, уже стоял на помосте. Каждый дюйм его кожи был испещрен рубцами, словно изъеденный жучками кусок древесины, и я еще раз подумал, что такого силой не возьмешь. Разумеется, больше всех аврора интересовала моя персона. Уж не знаю, о чем они беседовали с Дамблдором и к чему это странное кадровое решение приведет, но стеклянный глаз Моуди, казалось, просвечивал меня насквозь.

— Дорогие мои! — директор взяла слово и подошла к трибуне. — В последние годы наша школа претерпевает изменения, как и всякое учебное учреждение, достойно воспитывающее каждое поколение своих выпускников. Мы не можем стоять на месте, мы обязаны шагать в ногу со временем! — столь громкие слова не вязались с реальностью, женщина свирепела прямо на глазах. — Почетный пост преподавателя Трансфигурации и декана факультета Грифиндор я занимаю с далекого тысяча девятьсот пятьдесят шестого года...

Все в этой речи указывало на то, что Минерва не прочь была занимать те должности пожизненно.

— Но мое назначение директором школы Магии и Чародейства Хогвартс заставило... меня... подыскать себе достойную замену, — по залу пронесся удивленный шепоток. — Достойную выпускницу факультета Слизерин, мою лучшую ученицу... — гробовая тишина надежно обеспечивалась открытыми ртами грифиндорцев. — Профессора Миракл!

До того времени скромная черная фигура подпирала собой самую дальнюю стенку в углу у выхода. Шелест платья профессора, её плавные, кошачьи движения заворожил всех. В головах учащихся характеристики нового профессора не соединялись воедино, а потому никто ничего не смел даже выкрикнуть. Скрестив руки и скромно потупив взор, женщина прошествовала к помосту и сердечно обняла директора. Та же смотрела на неё, как на оживший кошмар, и я осмелился предположить, что когда-то мисс Миракл все же действительно радовала свою учительницу прилежностью и послушанием. Да что-то с тех пор изменилось настолько, что в высушенной чопорной даме с тугим пучком волос на затылке, опознать свою Элис директор была не в состоянии.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, милая... — бормотала Минерва. — Я уверена, что мой факультет переходит в надежные руки!

Вот тут началась буря, не будет преувеличением сказать — ураган. Не успев переварить информацию о принадлежности нового профессора ко вражескому клану, грифиндорцы упустили из виду, что речь шла о двух должностях. И только-только начав поносить министерство, умолкли вновь, но лишь для того чтобы взреветь с такой силой, будто на них всех один большой Круциатус наложили. Это был не гул и не крик, это был рев!

— Слизеринка?! Серьезно?

— А как же правила? Ведь в них говорится о таком, верно?

— Это Малфои постарались!

— Без Снейпов не обошлось!

— Я перевожусь в Пуффендуй!

— Я в Когтевран!

— Это позор!

— Неслыханно! Где моя сова?! Я пишу родителям!

— Что я скажу своим детям? Что закончил Грифиндор под руководством... Миракл?!

— Мне плохо...

Мисс Миракл не стала притворяться обиженной. Она понимала, раз Министерство продолжает наказывать Дамблдора и её появление — это критика в его адрес, наверняка проплаченная верными нам людьми, можно и не строить из себя всепрощающую дурочку, а смело взяться за дело.

Женщина сделала вперед два широких, мужских шага и вскинула вверх руку. Её и без того отнюдь не милое лицо исказила гримаса ничем не сдерживаемого бешенства.

— Молчать! — хриплый, словно с песком, голос, эхом прокатился по залу. — Молчать всем, кто не хочет быть исключенными еще до того, как нас почтят своим визитом уважаемые гости! Есть желающие пройти в директорский кабинет? Со мной? Сию минуту?!

— Дорогая... — директор положила руку на плечо бывшей ученицы, попытавшись урезонить профессора, но та шагнула еще раз, и под рукой Минервы не оказалось ничего, кроме воздуха.

Желающих покинуть пределы школы не нашлось, МакГонагалл унизилась и побагровела, а мне было хорошо.

Через некоторое время в зал вбежал Филч, о чем-то пошептался с Минервой, и та огласила прибытие учениц Шамбратона во главе с мадам Максим. Дюжина красавиц в шелковых платьицах продефилировала перед распустившими слюни мальчишками и приутихшими девчонками. Затем в зал ворвались воспитанники северной школы, а вместе с ними ворвалась такая мощь и сила, что дух перехватило. Крепкие и дюжие, своими посохами парни выбивали из каменного пола искры, а из голов учениц — всякие приличные мысли. Хищной птицей, оберегающей своих птенцов, в зал вошел Каркаров. Он замыкал шествие вместе с гордостью Дурмстранга, потомком древних болгарских ханов — Виктором Крамом.

Я вздохнул, понимая, раз все актеры на сцене, следовательно, учебный год уже начался. Позабыв на некоторое время о том, что мне предстоит убивать, предавать и притворяться еще долгое время, я сам себе показался обычным. Однако, встретившись глазами сперва с Элис, затем с Каркаровым, а после засмотревшись на такого опасного для нас всех Рона, в который раз сообразил — и впрямь показалось.

* * *

Если за окном ночь, а часы бьют двенадцать, это еще не значит, что жизнь в замке останавливается. Наоборот, приходит время тех, кому не рады днем. Тех, кто ищет свою заветную свободу и не может найти при свете солнца. Именно в полночь из подземелий выныривают черные крадущиеся тени, и чаще всего именно в полночь в коридорах Хогвартса гости школы встречают неприветливого призрака, покрытого красно-синими трупными пятнами и протягивающего к ним руки.

Мертвый ловец Пуффендуя заходится от приступов ярости, как только видит какого-нибудь ученика Дурмстранга или прелестницу Шамбратона. Не мудрено, ведь я пересилил свою к нему неприязнь и в первый же день нового учебного года рассказал привидению, какой легендарный турнир он никогда не почтит своим присутствием, какой кубок никогда не подержит в руках и чьи родители никогда не смогут поболеть за своего единственного сына. Ну, для обеспечения порядка после отбоя. Не забыл упомянуть и кто, по моему мнению, совершит все вышеперечисленное. Ведь у всех чужестранцев перед ним неоспоримое преимущество — жизнь. А кто такой Седрик? Дымка, пустота, ничто? Да парня на факультете уж и не помнит никто, а его кровать у окна новичку еще в прошлом году отдали!

С тех пор ночные коридоры замка пусты, и те, кто не должен мешать тем самым черным крадущимся теням им не мешает, а спит и видит сны. Гулкий стук протеза Аластора Моуди, мяуканье миссис Норис, да посапывание обитателей портретов — обычно это и все звуки ночного замка. В связи с резонансным побегом известной и опасной Пожирательницы, ночные дежурства старост отменили, а школу патрулировали одни лишь учителя, имеющие знания по защитной и боевой магии. Чаще всех выпрашивал себе дежурства Аластор, не доверявший не то что моему отцу или Элис, при одном только виде которой он нащупывал в кармане палочку, но даже Минерве.

— Распустили вас, развели вседозволенность! — кричал он каждый раз, когда какой-нибудь припозднившийся, но еще не опоздавший ученик запутывался в его временных ловушках и плавал под потолком, как муха в огромной капле сиропа. — Я тебе покажу, как режим нарушать... Здесь вам не Азкабан, не удерете! — и грозил несчастному посохом.

На меня аврор внимания не обращал, по крайней мере, стоя к нему лицом, ничего особенного в его поведении я не замечал. Однако стоило мне обернуться и все менялось. Друзья послушно докладывали, как профессор на меня смотрит, скрипит ли зубами, и что их мнению, он хочет со мной сделать на данный момент. Судя по силе проявлений всего вышеперечисленного, и если верить Гойлу, конечно, аврор сутки напролет хотел меня убить. Хотя, быть может он подозревал, что я хочу того же? На уроках старик называл меня или «мистером» и тыкал в меня своим посохом, уточняя, какого мистера он имеет в виду, или же просто «избранным», что бесило оного намного сильнее.

— Эй, избранный... какие из непростительных тебе известны? — обратился он ко мне на самом первом своем занятии. — Да, ты, со шрамом.

— Все! — ответил я без лишней скромности. — У меня хорошее домашнее образование, я вам не магл.

— Да ты... — аврор побагровел и кинулся ко мне. — Ты... — он тянул руку к моему горлу. — Одни беды от тебя!

Грифиндорцы одобрительно зашептались, но больше ничего не произошло, разве только задрожал мой сосед по парте.

Однако в последнее время Рон дрожал постоянно, боялся смотреть мне в глаза, и не зря. Ведь внутри меня зрела идея избавиться от рыжего, как от балласта. Это сейчас он палочку на проверку врагам понес, себя очистить в их глазах хотел, убедить грифиндорцев, что все не так, как есть на самом деле. Что нас ждет позже, через полгода или год?

В мире Темного Лорда парень ничего не искал, он сжился с ним ради Драко и Джинни. Все говорило о том, что он не только любит Джинни крепкой братской любовью, но и Драко ему дорог, как брат. За них он полцарства бы отдал, если б имел. Вот их он никогда не предаст, ими он дорожит и за ними скучает. Для него я — опасный и сильный паук, затянувший его друзей в свою паутину.

Сколько слез было им пролито в прошлом году, сколько обидных слов произнесено, сколько ночей подряд он сбегал из подземелий и какое бесчисленное количество раз Малфой ловил его у кабинета Дамблдора или Минервы — не счесть. Было время, я размышлял на тему дружбы с рыжим, было время — он мне нравился, было время — я был глупым. Кем-то где-то моя жизнь уже расписана, и в этом расписании время для дружбы отведено одному лишь Драко. Да он мне больше, чем друг, он уже кто-то родной, и не только по крови.

Уизли крадет его у меня по частям. Он украл у меня время, которое я бы мог провести с Малфоем, вспоминая наше общее детство и мечтая о нашем будущем. Противный мальчишка все курсы за ним хвостиком таскался. Пару раз даже «забыл» сказать, что все уже в Малфой-мэноре и ждут только меня. Считает себя хитрым, восхваляет квиддич и болеет за болгаров только потому, что за них болеет Драко. Затем он украл у меня его мысли. Больше я их не узнаю. Приятель боится за рыжего, мать, стесняется быть веселым, когда я рядом, втайне учится легилеменции и что-то ставит мне в вину. И самое странное — я не знаю что именно, но точно знаю — его жизнь я Уизли не отдам.

Я тащу строптивого блондина за собой, стиснув зубы и не жалуясь. Пусть Рон не думает, что мне все равно, я беспокоюсь за Малфоя сильнее, чем он, только по другой причине. Плевал я на его терзания, они пройдут с годами, но Уизли не понимает, если его друг сделает хоть шаг в сторону от Волдеморта, пусть даже маленький, выдаст хоть малую толику своих сомнений... Рыжий будет плакать, а я, неумеющий пускать слезу, закапывать гроб. Кому из нас будет хуже? Что-то мне подсказывает — усопшему!

Я исчерпал свой словарный запас, беседуя с Роном, и убеждая его в том, в чем он абсолютно точно не сможет убедиться. Полагаю, рыжий боится гнева матери, иначе он бы шпионил в гораздо больших масштабах, для других, а не просто для очистки себя в чужих глазах. Он ждет, что кто-то придет и поможет, простит и сжалится. Никто не придет. Убийство Уизли если и будет мной спланировано и совершено, то так, чтобы ни одна волшебная палочка не смогла обнаружить причин произошедшего, ни одна душа не догадалась, ни одно сердце не подсказало...

К сожалению, убить Аластора именно так, без следа, не получилось, уж слишком заумной оказалось магическая защита в его кабинете. Его вообще не получилось убить, Барти и Элис смогли лишь пленить аврора, но и это — почти победа.

Вообще, профессор Миракл оказалась не просто профессором, а символом, моим личным. Я еще раз понял, зачастую безопаснее доверять посторонним равнодушным людям, идущим к цели вместе с тобой, чем проводить духовные изыскания в людях близких, ведь последнее — это чертовски сложно. Ну а новый декан краснознаменных, люто ненавидимый всеми его учащимися без исключения, не хранила в себе никаких секретов, только злобу. Крауч как-то рассказал мне её историю. Банальную и простую, только такие и могут выжигать в людях всё. О матери, влюбившейся в Пожирателя, родившей от него ребенка, вышедшей замуж за другого и покончившей с собой через час после известия о поцелуе дементора, доставшемуся её возлюбленному в подарок от Дамблдора. Именно он давал роковые для отца Элис показания.

Не знаю, догадывается ли она, что таких показаний глава Ордена Феникса в день давал раз десять. Да и сама история... скучна. Где-то на её середине я почувствовал, что засыпаю, и если не вставить в глаза какие-нибудь палочки, они вот-вот закроются.

— Она хорошо училась? — спросил я у Барти, свернувшись калачиком на небольшой кушетке у стены.

Мужчина в образе Аластора ходил по кабинету, тренируясь хромать как можно более правдоподобно.

— А толку? — он кивнул на сундук у стены. — Этот вот всю жизнь хорошо учился. И что, думаешь там, на дне, счастья много? Ты бы знал, как нога болит... Это в Мунго делали?! Кошмар... Гарри? Ты спишь?

Накрыв меня пледом, Барти с тяжелым вздохом уселся в кресло у стола, не прекращая бурчать нелестные эпитеты в адрес безруких колдомедиков и раза два пожелал им иметь такие же протезы, но для этих самых рук.

Я не спал, просто устал реагировать на окружающий мир и задумался о судьбе аврора. Элис и два дня скрывавшийся в подземельях Барти взяли большую часть работы на себя, они взрослые, им и карты в руки. Белла пообещала мне, что Аластора маги возьмут сами, «без сопливых», и почти не обманула. В учительской мисс Миракл добыла волосы старика, но на этом её успехи закончились. Декана Грифиндора Моуди сторонился, как чумы. Думаю, никакими фактами он не располагал, профессор происходила из хорошей семьи и в детстве действительно пришлась по душе МакГонагалл своим умом и усидчивостью. Трансфигурация — её настоящая профессия, она даже парочку учебников написала. Просто вояке без интуиции — никак, однако и она его не спасла.

Пришлось вмешаться мне и отстать по предмету аврора, притворившись настоящим придурком. Я не выговаривал буквы в заклинаниях, хихикал без причины и приклеивал жвачки везде, куда только дотянуться мог. Финниган смотрел на меня круглыми глазами и однажды даже наступил на горло своей гордости.

— Гарри, ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он почти заботливо, перегнувшись через проход между рядами. — Ты как идиот.

— Ты всегда считал меня идиотом! — возразил я шепотом.

— Нет, я считал тебя умным идиотом. А сейчас ты... обычный идиот!

— Разговорчики! — взревел тогда еще действительно Аластор, стоя к нам спиной у доски. — Мистер, если еще раз посмеешь прилепить эту липкую дрянь к парте, я приклею её тебе на лоб!

Грифиндор прыснул со смеху, не удержалась даже обычно серьезная Гермиона.

— Двадцать баллов с Гриффиндора... — в одной части класса смех стих и раздался в другой. — И двадцать пять со Слизерина, недоумки!

В общем, благодаря мне не до смеха было всем.

Тролли по Защите поселились в моем дневнике и размножались с неприличной скоростью, словно они не тролли, а кролики. Тем не менее, отработки и дополнительные занятия профессор Моуди ненавидел еще сильнее, чем все учащиеся Хогвартса. Наказание подобного рода у него было заслужить намного сложнее, чем Превосходно. Однажды я его даже поймал на завышении оценки и там, где смертью храбрых погиб весь здравый магический смысл, в моей контрольной работе, стоял не заслуженный неуд, а незаслуженное Удовлетворительно!

— Аластор, можно тебя на минутку? — отец перешагнул порога класса сразу же после звонка. — Гарри, задержись. Мисс Грейнджер, вы свободны.

— Но я хотела взять вопросы для теста на следующей неделе...

— Позже, мисс Грейнджер, позже... — аврор проковылял навстречу отцу и пожал ему руку. — Привет, Северус, чем обязан? — спросил он довольно приветливо. — Я присяду, в ногах правды нет... а в одной так и подавно! — старик ухмыльнулся. — О сыне беспокоишься?

Папа коротко кивнул, ожидая, пока Моуди усядется. Последний зацепил стул посохом и подвинул к себе одним резким и четким движением.

— Аластор, я не буду начинать издалека из уважения к твоим заслугам и скажу прямо — твой предмет перечеркивает все будущее моего ребенка.

Положив руки на свою палку, аврор уставился на отца снизу вверх, не скрывая иронии.

— Да ты что?! Не иначе как твой парнишка в авроры податься хотел?

Отец склонил голову набок, выражая свое удивление.

— Имеются возражения?

— Да полно! — старик хохотнул. — Во-первых — паршивец твоя копия, во-вторых — он такой же засранец! Нет, ты не обижайся Северус... — аврор ударил себя в грудь. — Но мы все помним, как лупили друг друга в темных подворотнях и ты, мальчик, стоял по ту, другую от меня сторону.

— Не при сыне, Аластор.

— Да знаю я, что он знает! Что его еще с Малфоем объединяет, любовь ко всему зеленому?

Я не удержался и хмыкнул.

— Вот, смотри! — он ткнул в меня посохом. — Все понимает, когда хочет. А я сегодня ему Удовлетворительно поставил, так чуть не расплакался, как девчонка!

— Полагаешь, эта оценка достойна знаний моего сына? Он должен был пуститься в пляс от радости?!

— Дурачок ты, Северус... — отец даже не посмел возразить, таким по-отечески ласковым вышло это нехорошее замечание. — Он Тролля хотел!

Моя голова трещала по швам, я никогда еще не подвергался такой атаке, и в ту секунду горько пожалел, что вообще могу мыслить, и эти самые мысли сохраняются в моем сознании, как предатели. Мне в мозг словно железный крюк вставили и от невероятной боли я... застонал.

— Гарри, смотри мне в глаза! — закричал отец.

Конечно, нашел самоубийцу...

— Ладно-ладно Северус, прекращай, — примирительно произнес Аластор и потянул меня за рукав, пряча за своей спиной. — Я накричал на него на самом первом уроке, сам виноват, идиот старый. Он же мальчишка совсем, кровь играет, будь здоров! Ну, скажи честно, — он обратился ко мне, — мстишь? Думаешь, уволят калеку, если сам избранный и великий по его предмету провалится?

— Вас Дамблдор назначил, — буркнул я, все еще не снимая защиты с собственных мыслей. — Зачем?

— Значит, я прав, — аврор вздохнул, — мстишь. Не любишь ты Альбуса... То на чужой факультет он тебя определит, то на Малфоев в министерстве донесет, то через его камин всякие там просочиваются, якобы ненароком. Верно мыслю?

— Верно.

На удивление верно!

— Гарри, я здесь для охраны школы, и только для неё. Ты прав, меня Дамблдор прикомандировал, но пожалей отца, не строй из себя полоумного! Чем черт не шутит, может, я еще в твою лохматую макушку аврорскую науку вбивать буду? А? — он хлопнул меня по плечу. — Как считаешь?

— Шутите?

— Да шучу, конечно, шучу... — старик поднялся. — Понял, Северус? Плохо ты своего сына знаешь, плохо!

— Напротив... — пробормотал отец, стоя перед нами. — Нельзя плохо знать собственного сына.

Аластор махнул на него рукой.

— Ну и черт с тобой! Гарри, на дополнительное занятие ко мне придешь? Сегодня?

— Нет нужды! — излишне резко выкрикнул папа и сделал порывистый шаг в сторону аврора. — Он все знает, поверь мне.

— Да ладно тебе, Северус. Мать его учиться любила, и сыну не повредит. Не бойся, я хорошо проверю, какое у него домашнее образование! — старик веселился. — Ну как, не маглы учиться любят?

— Любят... — прошептал я как можно более обиженно, шмыгнул носом и насупился.

— Жду! — сказал он и отправился к двери, под которой столпились учащиеся Когтеврана и Пуффендуя, не осмеливавшиеся войти без приглашения. — До свидания, Северус, у меня урок. Это всё?

Отец почернел и выглядел так, словно его заморозили. На его лице ни один мускул не дрогнул даже когда я попробовал коснуться его руки, но вот саму ладонь он убрал, медленно отвел в сторону. Всю неделю пытаюсь дотронуться до него, взять за руку или просто опереться на родное плечо — и не могу. С каждой такой провалившейся попыткой я чувствую себя все более и более слабым, у меня словно почву из-под ног выбивают...

— Папа, идем?

На чьей он стороне? Не добрый и не честный, не храбрый и не отважный, какой он? Мне не привиделось, всю жизнь отец действительно готовил меня к тому, что есть сейчас, доверял тем людям, которым доверяю сейчас я, так что же не так? Почему я не смог доверить ему план по избавлению от Моуди и простоял под дверью его кабинета минут пять, маясь от дурных предчувствий, но так и не вошел? Почему он не спал ни одну летнюю ночь из тех, что я провел в доме? Он просто открывал дверь и смотрел на меня, но ни разу не подошел ближе и не поправил одеяла, как бывало в детстве. Он уважает и ценит Беллатрикс, согласен с утверждениями Темного Лорда, как с собственными, терпеть не может Альбуса всей душой, но когда мне нужно поделиться с Северусом Снейпом мыслями и соображениями, я даже рта в его присутствии открыть боюсь, и другим запрещаю!

— Идем.

Полагаю, то был последний раз, когда отец видел Моуди настоящим и живым и, судя по невидящему взгляду родителя, несолидно споткнувшегося при выходе из помещения на глазах у полусотни своих учеников, он хорошо понимал такую правду.

Я еще помню, как много лет назад мы перебирали нашу с ним домашнюю библиотеку, освобождали место для моих учебников и школьной литературы на мой первый, еще далекий, год в Хогвартсе. Как он внимательно просматривал свои старые книги, выбирал самые для меня понятные и интересные. Как смеялся, довольный моим книголюбием, когда я грудью кидался на защиту какого-нибудь талмуда о древней магии и верещал, что не дам отправить столь ценный фолиант на растерзание подвальной сырости. Как пытался отобрать отвоеванную книгу и взваливал меня себе на плечи, словно живой мешок. Как стесняясь хихикала Хельга, когда он подбрасывал меня к самому потолку и призывал улыбнуться хотя бы разочек. Как ставил меня на место и целовал в лоб, так и не добившись от меня, рассерженного и раскрасневшегося, ни единого признака веселья...

Да, я не смеялся, смеяться и плакать — это не мое, но мне все равно было хорошо и уютно в сильных отцовских руках. Меня согревали его улыбающиеся глаза, и вовсе не черные — темно-карие — цвета горячего шоколада. Тем далеким августовским вечером он был молод и весел, а его чистые волосы красиво развевал ласковый летний ветер, врывавшийся в открытую форточку. Папа был одет в простую белую футболку, льняные широкие брюки и шлепанцы на босу ногу, собственно, как и полагалось всем молодым людям того времени. С каких же пор его глаза чернее самого угля? Неизменный сюртук, похожий на униформу гробовщика, застегнут на все пуговицы? А лицо такое, словно он стареет каждый день? Он мог быть обычным отцом, мог!

Как-то Дамблдор посоветовал ему не делать глупостей. Но мой отец и глупость — понятия настолько же далекие, как я и аврор. Тем не менее папа, замученный размышлениями о моей душе, попытался убить крестраж Темного Лорда в моем теле с помощью дневника Риддла, не задумавшись, что может убить и меня. Я посчитал такие его действия глупостью, равно как и последующий за ней Обливейт, будь неладны все завтраки на свете. Возможно ли, что именно ту историю директор обозвал глупостью? Тогда что же именно в его понимании глупость — уничтожение крестража или моя смерть?!

Не верю, что Альбус не хочет гибели Волдеморта — это абсурд. Выходит, и моя кончина в случае уничтожения крестража не должна была его волновать. Даже если предположить, что моему отцу старик в этом признаться не мог, он все равно уже доказал, что отсутствие меня в мире магии его не заботит, доказал делом. Одна судьба в обмен на судьбы всех — простой метод, малозатратный.

* * *

Храп Виктора вернул мои мысли на землю. Не хватало еще Крама для полного счастья разбудить!

— Акцио, ботинки... — прошептал я и тут же получил мощный удар обувью в область желудка. — Бли-и-и-н...

Третью ночь подряд я подымаюсь под полночный звон часов и крадусь, словно вор. Пробираюсь на второй этаж, открываю кабинет ЗОТИ и крадусь дальше, в маленькую комнатку за учительским столом. Сажусь напротив ничем не примечательного деревянного сундука, кладу руки на колени и сижу. Обычно в это время «Аластор» на дежурстве, и кроме приглушенных стонов из сундука меня ничего не беспокоит. Беспокоит меня то, что эти стоны до сих пор есть. Сколько же может человек прожить без еды и воды? Может, Даддли спросить? У меня что-то с биологией нелады, по всем моим подсчетам Моуди уж давно должен был бы умереть, а не стенать, словно призрак!

В тот наш единственный дополнительный урок, я и в самом деле продемонстрировал все свои умения и даже попросил прощения за недостойное слизеринца поведение.

— Забыли, парень, забыли... — ответил аврор. — Ничего страшного. Среди вас, зеленых, тоже люди встречаются. Вот и расти таким... человеком. Понятно тебе?

— Конечно.

— Еще придешь? Антилевитационные чары уже изучал?

— С удовольствием изучу, — ответил я. — Спокойной ночи.

— Как же, спокойной... — забурчал он. — После побега тетки твоего лучшего дружка? Кстати, как она там?

— Кто?!

— Опять дурочка из себя строишь? — старик подмигнул стеклянным глазом, и меня всего перекосило от отвращения. — Отец уверяет, что ты носа в их дела не суешь, но что-то мне плохо верится в твое незнание. Белла племянничка своего навещать должна была, обязательно. Неужто белобрысый наследник такой новостью и не поделился, а?

Осознав всю логичность сказанного, я произнес:

— Хорошо себя чувствует, даже кости не ломят, а сырость в Азкабане знаете какая...

Аврор захохотал, а его протез застучал и заскользил по полу.

— Ну и где же она... столуется? Что-то не видать паршивку, обыскались уже! — он продолжал улыбаться.

— Если бы кто-нибудь из Малфоев знал, Орден был бы в курсе. Папа хороший шпион, правда.

— Да? А ты?

— Я не шпион.

А мысленно добавил:

«... и не предатель!»

— Ну ладно, иди-иди... Задержал я тебя, спать пора.

Изуродованный одинокий старик, понадеявшийся вытянуть из меня хоть какой-то секрет, не имеющий ни родни, ни богатства, ни веры людям, подозревающий всех и вся, за глаза его называли одноглазым параноиком. Но никто уже не узнает, что в его случае паранойя сослужила бы своему владельцу хорошую службу, не усыпи я её с нечаянной помощью отца...

Магическая Сетка Мерлина — невидимая, если не всматриваться и прозрачная, если её видишь, словно и впрямь сотканная из серых ниток путины. Однако в ней нет пауков, на ней гроздьями произрастают колокольчики, затронь которые хоть малейший всплеск чужой магии, на шум сбегутся не то что учителя, в Лондоне авроры с кроватей попадают!

Тогда я смог сосредоточиться настолько, что увидел вторым, магическим или астральным зрением — так когда-то и Сириус мое родовое древо смотрел — какую именно защиту вечерами включает профессор ЗОТИ. Днем в кабинете не протолкнуться, все ходят, как к себе домой. Пробраться вечером было невозможно и подавно — замки поменяны, защита обновлена. На уроке я не мог вот так запросто уйти в астрал, в компании всего курса невозможно уйти даже в себя, а вот под аккомпанемент легкого потрескивания свечей и монотонного голоса Аластора, объясняющего мне, почему Круциатус не могут накладывать дети и невинные люди — запросто.

Барти оказался прав, сильнейшая охранная магия, тронуть которую значило тронуться умом, опоясывала не только коридоры замка, но и сам кабинет Моуди. Дамблдор скорее приказал защищать школу не от чего-то конкретного, а так — в целом. Как по мне, для такого сильного мага как Аластор подобное задание больше походило на ссылку.

Но зачастую слишком осторожные люди обманывают сами себя, они уверены, что перехитрили всех, кого могли, и забывают, что против любой хитрости, тем более магической, всегда найдется действенное оружие — честность, прямой путь.

Я вышел из кабинета ненадолго, часа на полтора, и вернулся за пять минут до отбоя. Этого времени мне хватило, чтобы обдумать дальнейшие действия, ведь такой роскоши, как бездействие — я позволить себе не мог. Не знаю — почему, просто меня тянуло вперед, к новым свершениям, и я ничего не мог с собой поделать.

— Профессор? Вы еще здесь?

Аластор вздрогнул и обернулся ко мне. Один глаз его был закрыт, а второй — стеклянный, вертелся как бешенный. Неужели он сидя спит, в полной боевой готовности?!

Машинально одернув лацканы и без того помятого и уродливого пиджака, свидетеля не одной битвы, он поинтересовался уже не так любезно, как когда еще наделся выведать у меня хоть какую-то информацию.

— Чего тебе?

— У меня завтра Зелья первым уроком.

— И?

— Я когда перо доставал тетради выложил... — и кивнул на кушетку, где они и лежали, дожидаясь своего звездного часа. — Меня папа заавадит. Там эссе мое!

Старик понимающе хохотнул.

— Да, родитель у тебя злющий. Его и я когда-то опасался... — под моим пытливым взглядом старые воспоминания о борьбе с Пожирателями аврор пресек на корню. — Ну, чего слова зря тратишь? — рявкнул он. — Бери!

Пока я неловко запихивал тетради в рюкзак, Моуди решил продемонстрировать мне свою бодрость, явно недовольный тем, что я застал его спящим вот так вот... по-старчески клюющим носом прямо над ученическими пергаментами.

— Пойду, порядок проверю, что ли... — забурчал он. — Нет у меня доверия к умениям Флитвика. Ему только из кирпичей цветочки выращивать, а кого ими напугаешь?

Аврор встал и двинулся к выходу, подволакивая занемевший обрубок ноги. Старик так и не понял, к тем, кто тебе не нравится, спиной лучше не поворачиваться. Хогвартс — одна большая иллюзия безопасности, а должность преподавателя ЗОТИ так и вообще мраком покрыта. Ну и что, что я обычный ученик четвертого курса, ну и что, что старик понадеялся на защиту, ну и что, что мы в обычном школьном кабинете?

Кочерга с несвойственной ей легкостью преодолела столь ненадежные преграды и проломила череп легендарного аврора. По крайней мере, если судить по характерному хрусту кости, то именно проломила. Я схватил её в какую-то долю секунды, замахнулся и со всей силы опустил на голову старика. Тот увидел своим чертовым глазом, что происходит, но обернуться не успел, просто дернулся от удивления, а затем покачнулся и с грохотом повалился лицом вниз. Из его затылка потекла совсем не тоненькая струйка крови, редкие седые волосы слиплись, но Моуди еще шевелился, пытался руками подтянуть свое тело к выходу, словно там его могло ждать спасение. Я наклонился над своей жертвой и отобрал две волшебные палочки, одну — из обычного кармана, вторую — из голенища сапога, и всё.

Великий и непобедимый был побежден, как самый обычный магл. Уставившись на окровавленный затылок старика, я смотрел и не видел, перед глазами все расплывалось. Магия такая же сильная, как и слабая, и мне оставалось только надеяться, что столь простая истина не придет в головы к моим врагам...

— Тварь... — прохрипел старик, попытавшись выплюнуть изо рта кровавую пену.

— Это с вашей точки зрения, — спокойно ответил я и переступил говорящего. — Я с ней не спорю, не волнуйтесь.

Бегом пустившись через весь класс я отворил дверь и махнул рукой.

— Барти, он живой... — затараторил я, когда в помещение прошмыгнули две черные тени. — Элис, это же ничего, правда?! У меня сил не хватило!

— Да ладно, малец... — мужчина ободряюще потрепал меня по волосам. — Ты молодец.

— Гарри, лучше медленно, так следов не останется... Аластор, как жизнь? — улыбаясь, мисс Миракл закрыла за нами дверку, разделяющую класс и кабинет аврора. — Ой, ну зачем же так нервничать? — она легонько подтолкнула меня к стеллажу. — Гарри, поищи веревку, размахался человек, никак не угомонится.

Моуди изловчился немного приподнять голову, понимая, что вошли двое, а говорит всего один.

— Крауч? Не издох разве?!

— Тише-тише, профессор... — он присел на корточки перед лицом аврора. — Как мы тебя, а?

— Не ты, морда поганая...

— Как не мы? — мужчина заулыбался. — Разве Гарри — это не мы? Мальчонка мне друг, он многим нашим людям друг. Он и с повелителем на равных, сильный, зараза такая! — Барти впился глазами в окровавленную физиономию Аластора, наслаждаясь его поражением. — Что, своим умишком допустить такого не мог? Думал, раз Темный Лорд исчез, нам конец?! А мы не за золото сражались, ошибаешься, мы за себя сражались...

— Барти, нашел!

— Давай сюда... — он поманил меня к себе и забрал моток капроновой веревки. — Элис, помоги!

— Вы сгниете в Азкабане, обещаю... — аврор хрипел, пытаясь сказать на прощание хоть что-то пугающее.

— Ха! — не выдержала Элис. — Уже дрожим!

Барти сидел на спине старика и связывал его руки, проверяя надежность узлов с особой ответственностью. Каждый раз, когда он тянул веревки на себя, как кучер натягивает поводья, аврор закусывал губы и стонал.

Посмеявшись над угрозой вдоволь, он наклонился к голове Аластора и прошептал:

— Скорее Азкабан восстанет против вашей братии, у нас есть хороший командир для его охраны. Вы разве не в курсе? — весело поинтересовался Барти и подмигнул мне. — Гарри, посмотри на него, он не в курсе!

— Милый, прекращай бесполезные разговоры, сундук готов.

— Сучка...

— Я?! — женщина деланно удивилась и осмотрела кабинет в поисках «сучек». — Да вы что такое говорите, я не сучка, а декан факультета Грифиндор! — заявила Элис с видом оскорбленной невинности.

На её впавших щеках заиграл румянец, а непонятного цвета глаза оживил веселый блеск. Мы захохотали не сговариваясь, счастливый смех вырвался из нас, прорвал плотину годами накапливаемой осторожности и принес с собой настоящее счастье. Не важно, какими ругательствами осыпал нас полумертвый аврор, с какой жуткой ненавистью смотрел на меня его искусственный глаз, счастье одинаково для всех живущих на земле, оно светлое и теплое, разнятся только методы его достижения.

Тем не менее, сидя на кушетке прямо здесь и сейчас, и буравя сундук явно не самым добрым взглядом на свете, я хоть и боялся, но понимал, что пора бы его и открыть. Посмотреть, чего этот умирающий еще неделю назад так бесстыдно жив и самым наглым образом продолжает портить мне нервы!

Волдеморт знал, как снять сетку Мерлина, но ни у кого из нас силенок на такое не хватило бы, равно как и магии, а проносить сюда хилое тельце еще не воскресшего мага — верх безумия. Выход был прост, дать умереть Аластору от голода и жажды, своей смертью, чтобы его энергия — энергия творца сетки — ушла из помещения понемногу и не затронула ни единого колокольчика.

Но сколько можно ждать?! Я вздрагиваю по ночам от любого шороха. От меня Крам вот-вот съедет!

Скрип подымаемой крышки казался мне звуком потустороннего мира. Оттуда, из глубокого подвала в сундуке, на меня обрушились запахи сырости, перемешанные с вонью испражнений и пота.

Аврор лежал на боку, со связанными за спиной руками, и тяжело дышал. Так дышат умирающие от тяжелой болезни, давая понять окружающим, что их конец уже близок. Он не выживет, не сможет, но эта агония мага, и ногой и протезом шагнувшего в иной мир, а зубами цепляющегося за ускользающую жизнь, пробуждала во мне неясные подозрения. Если бы я только мог, то уже давно прекратил его муки, убил его и его жуткую боль, но я не могу!

— Смотришь? — тихий-тихий шепот долетел до меня, как из-под земли.

— Смотрю.

— Что думаешь?

— Лучше вам не знать.

Минута молчания и следующий вопрос:

— Ты всегда был... таким?

— Каким?

— Чудовищем?

Немного подумав, я словно решил сложную задачу и ответил.

— Думаю, что всегда. Директор меня подпортил, конечно, не стоило ему мою мать на смерть отправлять и из книг... ну, не важно. Всегда, в общем.

— Твою мать убил Волдеморт! — аврор попытался это все прокричать, но из его груди вырвались лишь булькающие звуки.

— Он не проклятый, он очень даже ничего. Когда-то давно он был таким же, как и я сейчас, — поделился я своей гордостью. — Угадывать будете, кто его прямой наследник? Нет?

Внизу раздался сдавленный стон.

— Лили убил Дамблдор, а не Лорд, — сказал я. — Подправил пророчество, как ему надо было. Хотел попробовать — получится у меня победить самого темного мага на планете, или Авада все-таки окажется сильнее годовалого младенца... Интересный он, Альбус ваш!

Со мной не стали спорить, со мной трудно было поспорить тому, кто хорошо знал директора.

— Но твоя мать отдала за тебя свою жизнь и ты, гаденыш неблагодарный, не имел права...

— Моя мать — Белла Лейстрейндж! — заорал я в недра сундука, осознав, как мне надоело это вечное восхваление жертвенности Эванс.

Не будь она такой глупой и не доверяй так слепо предателям и добрейшему Альбусу — жила бы до сих пор. Ах да... в адрес её моральных качеств у меня также имеется парочка весомых замечаний. Откровенно говоря, я бы не отказался быть живым и здоровым потомком семейства Поттер и расти в любви и заботе живых родителей. Да вот незадача — я не Поттер!

— Это... как?! — просипел умирающий пораженно, на время позабыв о том, что он умирающий.

— Очень просто! Не знаете, как матерями становятся?! — я издевался и не собирался ничего объяснять.

Много чести, растрачивать правду на собственных врагов.

Там, на холодном земляном полу, абсолютно точно думали, и мыслительному процессу я не мешал. Осматривал крышку сундука, самого пленника, пространство вокруг него и не замечал ничего, что могло бы продлить несчастному это мерзкое существование.

— Он не мог не знать...

— Что? Я не слышу!

Аластор повторил:

— Дамблдор не мог не видеть, какая ты гниль на самом деле, Гарри Снейп — сын Беллатрикс... — старик закашлялся. — Ты же не уничтожал крестражи, ни на первом курсе, ни на втором?

— Квирелла уничтожал, помню! — я улыбнулся сам себе. — Про крестражи ничего не припоминаю, увы.

— Странно, как это у вас все так легко выходило, очень странно...

Улыбка сошла с моего лица, можно сказать, я почувствовал, как она испугалась.

— А как же Джинни? Она то что, ничего не заметила?

— Она с нами всей душой.

Опять молчание.

— Я-то думал, перерастет... дурак я, и Молли дура.

И опять тишина, только глухие удары капель дождя о стекло.

— Ты знаешь, Гарри, перед отправкой на собственную смерть, я спросил Альбуса, может, мне за тобой присмотреть? Слухами земля полнится, сам понимаешь. Люпин еще до этой своей... «потери памяти»... — он выделил эти два слова, прошипел их, — рассказывал, как при тебе у него коленки подгибаются. От тебя темной магией несет за версту, ублюдок змеиной шлюхи!

На оскорбление я внимания не обратил, все мое тело превратилось в один большой и натянутый нерв.

— И что он ответил?

— Заволновался, как тебе такое? Запретил! Посоветовал обращать внимание на происшествия в школе, мол, чтобы дети не пострадали, да плохие люди в замок не просочились. Тебя приказал... не трогать. Полагаешь, он идиот? Уверен в этом?

— Нет...

— Вот и я думаю, что папаша твой тебя получше, а вы проиграете подчистую, ой проиграете...

Я рассвирепел и топнул ногой с такой силой, что заболело колено.

— Не проиграем, никогда! — брызжа слюной, доказывал я умирающему, вспотев от затрачиваемых усилий. — И отец не лучше, не лучше, не лучше! Он — как я! Он знал, что мы тебя убьем, и не помешал!

— Это ты — как мать... а Северус хорошо знает, кем можно пожертвовать, а кем нельзя! — смех душил аврора. — Меня сюда на заклание послали, внимание отвлечь, хреновы борцы... Отличный способ лишить старика пенсии! — смех затих и проснулась обычная крепкая злость. — Дамблдора я с того света достану, бороду по волоску выдерну... по волоску ...— угас и голос, неслышны стали даже хрипы.

За моей спиной раздался шорох тихих шагов, и я подскочил на месте, как ужаленный.

— Ты?!

Мой мир перевернулся, сделал кульбит и заставил задрожать сердце. Там, в груди, все застыло, словно леденящим ветром замороженное.

— Что ты здесь делаешь?!

Передо мной стоял Драко, решительный, но вместе с тем почти плачущий. В свете луны я только и различал, что снежно-белые волосы да мокрые от слез белесые глаза.

— Ты по нему плачешь? — у меня перехватило дыхание и безвольно опустились руки. — По врагу?!

— По тебе... — буркнул Драко. — Но это почти одно и тоже. Посмотри, он же гниет заживо. Выпусти его, Гарри.

— Ты свихнулся? — прошептал я и не сразу понял, что не смог издать ни звука, из горла вырвался какой-то невнятный свист, и только. — Ты свихнулся?! — переспросил я, прокашлявшись.

— Лиши его памяти, закинь на другой конец света, и все дела!

— Это — враг! Наш враг!

Драко как-то неуверенно кивнул.

— Враг, да...

— Здесь нельзя колдовать, пока он не умрет... Не смей даже палочку подымать, авроры сбегутся, как мухи на мед!

Но с парнем творилось что-то неладное, осунувшийся, взъерошенный и растерянный, он слушал меня, но не слышал. В мятой белой рубашке и вязаной жилетке, с повисшим зеленым галстуком, мешавшим ему свободно дышать и потому ослабленным до неприличности, он явно не ложился спать, он... дожидался чего-то.

— Я бы и сам мог, но отец меня выгонит, и мама будет плакать, опять плакать...

— Эй! — я подошел к нему и заглянул в лицо, чуть-чуть присев. — Ты меня понимаешь? Во двор тащить опасно, здесь колдовать нельзя. Понимаешь?! Твоя мама не будет плакать, если мы все попадем в Азкабан? Ты не можешь говорить таких глупостей, ты же Малфой! — выкрикнул я и встряхнул его за плечи. — У тебя выбора нет, Драко!

— Тогда, давай, убей его.

Приятель стоял передо мной неподвижно, как скала, и не понимал, что творится с его детством и со мной. Не хотел понимать. Он наивно полагал, что то, к чему стремится его семья, это так... игра!

— Тебе же нравится убивать. Я видел. Ты потом такой... такой... живой и румяный. Убей его! — мальчишка разбушевался окончательно, сгорал от нетерпения и тянулся к карману с палочкой. — Он противник, но не животное!

Не знаю, что он собирался делать, ведь его руки дрожали, как в припадке, такими только дерево обнимать, а не волшебной палочкой орудовать. Без сомнений, на месте Моуди мог быть любой, блондин дошел до точки кипения и выгорел изнутри, там, в его здоровой и живой душе, тлели одни угли. Он протестовал против себя самого. Драко больше ничего не хотел, ни о чем не мечтал, но причины меня не волновали, ведь я хорошо понимал, что многое в его жизни пропустил, занятый собственной и делами куда более важными, чем ночные истерики неуравновешенного подростка.

Рон точно будет убит, а вот что мне делать с другом, отцом, их жизнями, куда спрятать, как спасти?!

— Остановись! — я схватил его за запястье и почувствовал пульс, быстрый и сильный. — Нельзя.

Толкнув парня со всей силы, я схватил палочку и почувствовал, как становлюсь сильнее от одного осознания того, что наш с Драко конец может выглядеть так незавидно. В кабинете ЗОТИ и зловонии из подвала!

Мы катались по полу и колошматили друг друга, как два обычных хулигана. Его удары в живот и грудь не доставляли мне большой боли, а вот в лицо... мне было больно от обиды. Драко разодрал щеку, ударившись о ножку стола, но все равно тянул ко мне руки, будто глаза выцарапать хотел, и успокаиваться никак не хотел. Однако еще минута и моя воля к победе оказалась сильнее его истерики. В очередной раз повалив парня на спину и замахнувшись на него, я понял, что он уже не сопротивляется, а хрипит и бьет кулаками по полу.

Моя левая рука так сдавливала горло Драко, что у того побелели губы...

Я вскочил на ноги и посмотрел на неё с таким испугом, словно это не рука, а нож. Наблюдая за страхом на моем лице, Драко понял, что этот страх — страх за него, скривился и зарыдал. Они, рыдания, сотрясали все его тело, и я смотрел на мальчишку, жалея только об одном — что не могу к нему присоединиться. Не время плакать — время бежать.

— Вставай! — заорал я на него и тот послушался. — Сундук захлопни! Живо!

Держась за кровоточащую щеку, приятель проковылял к сундуку, замешкался на секунду, закрыл глаза и только тогда тихонько прикрыл крышку, словно это крышка гроба.

— Бери тряпку, вытирай кровь, по ней тебя Крауч в два счета вычислит. Никогда не оставляй кровь, ясно тебе?!

Драко всхлипнул.

— Ясно...

— Здесь где-то иссушающая вода была, ею Люпин пользовался, сейчас поищу... — я схватил небольшой деревянный бочонок с подоконника. — Мочи в нем тряпку и вытирай!

Мы ползали на коленях, грязные и мокрые, пока не вывели все пятна такой горячей малфоевской крови, и только затем покинули проклятый кабинет, прикрывая друг друга, как было всегда.

— Прости меня, прости... — шептал Драко всю дорогу.

— Проси Моргану, чтобы Барти не надумал беседу с Аластором провести!

— Он уже умер, Гарри.

— Да? — я оглянулся на бледнолицего нытика. — Отлично!

Отвечать на просьбы о прощении смысла нет, я только сейчас понял, что даже не злюсь. Поскольку чтобы Драко Малфой не натворил, после его выходок у меня появляется всего одно, но очень сильное желание — любой ценой сохранить его поганую аристократическую шкуру...