Цветы для Инеж (гет)

1. В подснежнике мне видится надежда

Впервые Инеж подарили цветы, когда ей было семь лет. Их караван остановился на краю леса ранней весной — из-под снега только-только начали появляться прогалины, на которых уже потянулись к солнцу первые подснежники.

Инеж с восхищением наблюдала, как нежные белые цветы распускаются среди холодного снега. Мама сказала, что они как символ надежды, которая цветет, вопреки всем бедам и трудностям. Инеж тогда не особенно поняла ее слова, но запомнила.

Вот подснежники-то и принес ей Карим. Он был старше нее на два года и казался ей очень взрослым и умным. А еще красивым, но в этом Инеж ни за что бы не призналась.

Тем теплым для марта солнечным днем Карим встретил ее после тренировки и застенчиво протянул небольшой букет.

— Спасибо! — солнечно улыбнулась Инеж, беря цветы, и задумчиво добавила: — Мама говорит, подснежники похожи на надежду.

— Тогда давай надеяться, что мы будем дружить всегда, — сказал Карим.

Инеж с готовностью кивнула.

Когда она похвасталась цветами родителям, папа сказал ей те самые слова:

— Многие мальчики будут приносить тебе цветы. Но однажды ты встретишь мальчика, который узнает твой любимый цветок, твою любимую песню, твою любимую сладость. Даже если он будет слишком беден, чтобы подарить их тебе, это будет неважно, потому что он найдет время, чтобы узнать тебя так, как не знает больше никто. Только этот мальчик заслуживает твоего сердца.

Инеж задумалась, являются ли подснежники ее любимыми цветами, но так и не смогла решить. Ей казалось, она любит все цветы одинаково.

 

2. В ландышах кроется чистота

Инеж было десять, когда она начала выступать с собственным номером. Она ужасно волновалась. Не потому, что боялась упасть — в воздухе она чувствовала себя в своей стихии и высота ее нисколько не пугала. Боялась она, что ее выступление не понравится публике, будет недостаточно интересным.

Стоя за кулисами и наблюдая за номером кузины, Инеж нервно кусала губы, сцепив перед собой руки.

— Не волнуйся, милая, — раздался сзади папин голос, и Инеж стремительно развернулась. — Ты произведешь фурор. Даже не сомневаюсь в этом.

— Спасибо, папа.

Инеж не могла не улыбнуться: папина вера в нее всегда была для нее лучшей поддержкой, придавая силы двигаться вперед, даже если что-то не получалось.

— Вот тебе на удачу, — папа аккуратно воткнул ей в волосы ландыш.

— Ландыш — символ чистоты, — вспомнила Инеж.

— Верно, — с улыбкой кивнул папа. — И поэтому он похож на тебя.

Инеж засмеялась и обняла его. Страх чудесным образом испарился. Теперь она не сомневалась, что завоюет симпатии зрителей.

Позже мама придумала украшать ее прическу розами, чтобы лепестки драматично падали на арену, заставляя сердца зрителей замирать. Но тот папин ландыш навсегда остался для нее особенным.

 

3. Мать-и-мачеха воплощает заботу

Инеж часто помогала маме собирать травы, которые та сушила или готовила из них настои. Но сама особенно не интересовалась их свойствами, хотя мама каждый раз что-нибудь рассказывала. Голова Инеж была занята исключительно выступлениями — высоко под куполом она испытывала ни с чем не сравнимый восторг.

Но в тот день тренировки пришлось отменить. Проснувшись утром, Инеж даже не смогла заставить себя выбраться из кровати. Перед глазами плыло, ее бросало то в жар, то в холод, а горло словно протерли наждачной бумагой.

— Да ты вся горишь, meja! — обеспокоенно произнесла мама, положив ладонь ей на лоб.

Она закутала Инеж в теплое одеяло и принесла ей кружку чего-то с горьковатым запахом.

— Что это? — просипела Инеж, сморщив нос.

Мама засмеялась на ее гримасу.

— Настой листьев мать-и-мачехи, — ответила она. — Пей. Он помогает от простуды.

Инеж вздохнула и заставила себя проглотить напиток. Не самый приятный вкус, но некоторое время спустя ей стало полегче.

Всё время, что Инеж болела, мама сидела рядом, поила ее мать-и-мачехой, кормила куриным бульоном и развлекала историями из своей юности. Несмотря на плохое самочувствие, Инеж была счастлива, окутанная теплом и любовью.

С тех пор мать-и-мачеха ассоциировалась у нее с материнской заботой, и каждую весну она приносила в фургон яркие желтые цветочки.

 

4. Возрождение чувств в крокусах

Инеж наблюдала за бурными водами реки Сокол — по весне после таяния снега она разливалась, становясь шире в несколько раз, — когда ее окликнул знакомый голос, который она давно уже не слышала. Она стремительно обернулась, и улыбка сама растянула губы.

— Карим! — воскликнула Инеж, тут же сорвавшись с места, чтобы подбежать к нему и броситься на шею.

Их караваны в последнее время ездили по разным маршрутам и редко встречались. Последний раз Инеж видела своего друга больше года назад и ужасно по нему соскучилась.

Он со смехом подхватил ее и закружил.

— Я так рад видеть тебя, Инеж, — сказал Карим, снова поставив ее на землю и широко ей улыбаясь.

— Я тоже. Я скучала.

— И я по тебе скучал, — он взял ее за руку и мягко потянул за собой, направляясь в сторону от каравана, Инеж охотно последовала за ним. — Но теперь мы не будем разлучаться так надолго — наши караваны опять объединяются.

— Здорово! — Инеж даже подпрыгнула, и Карим тихонько засмеялся.

Они медленно шли по полю, на котором едва-едва начала зеленеть первая весенняя травка.

— Смотри, что я нашел по пути, — Карим достал из-под куртки букетик фиолетовых крокусов и протянул ей. — Как символ наших возрожденных чувств.

Инеж неловко взяла цветы, чувствуя, как запылали щеки. И что с ней сегодня такое? Карим и раньше дарил ей цветы, и никогда это не вызывало у нее такого смущения.

— Спасибо, — тихо произнесла она, прижав крокусы к сердцу и опустив взгляд.

Решительно она не понимала собственных чувств.

Позже, когда Инеж поделилась своим недоумением с мамой, та немного печально улыбнулась:

— Ты выросла, meja. Ребенок становится девушкой.

Выросла. Инеж не была уверена, рада она этому или наоборот. Но подаренные Каримом крокусы высушила и бережно хранила в книге про Святых.

 

5. Мимоза от застенчивого друга

На этот раз ее клиентом был совсем молодой парень — всего на несколько лет старше нее самой. Он явно не знал, что делать, и очень этого стеснялся. Едва войдя в ее комнату, он протянул Инеж веточку мимозы.

— Спасибо, — прошелестела Инеж и положила мимозу на столик.

Некоторые клиенты были милыми и старались понравиться девушкам. Такие были гораздо хуже жестоких мучителей: они пытались создать иллюзию нормальности, напоминая о безвозвратно потерянной жизни.

К этому времени она уже поняла и смирилась с тем, что никто ее не спасет. Пыталась сбежать сама, но только добилась того, что Танте Хелен избила ее до полусмерти.

Так что она отточила умение покидать тело, не чувствуя, не осознавая, что с ней делают. Вот и сейчас, как только парень притянул ее к себе, Инеж позволила своему сознанию уплыть, перестав воспринимать происходящее.

Когда после всего Инеж вернулась в свое тело, первое, на что упал ее взгляд, была мимоза, сиротливо лежавшая на столике. Мимоза. Дар от застенчивого друга. Инеж презрительно фыркнула. Парень действительно был застенчивым, но другом ей точно не был.

Вдруг вспомнились цветы, которые дарил ей Карим. Уж он-то застенчивостью не отличался. Зато был настоящим другом. А со временем мог бы стать и кем-то большим. Мог бы. Теперь уже не станет.

Горло сдавило, из груди вырвалось рыдание, которое Инеж тщетно пыталась подавить. Вскочив, она схватила мимозу и с неожиданной для самой себя яростью вышвырнула в окно. Ей не нужны подарки от похотливых мужчин, которые используют ее тело, будто она вещь какая, а не живой человек.

 

6. Венок из одуванчиков для счастья

Инеж была бесконечно благодарна Святым за встречу с Ниной. В Кеттердаме ей остро не хватало настоящей подруги. Среди Отбросов было несколько девушек, но она так и не смогла сойтись с ними близко. А Нина со свойственной ей бурной энергией просто ворвалась в ее жизнь и уютно там обустроилась. Не говоря уже о том, что ее неубиваемый оптимизм и неиссякаемая жизнерадостность служили Инеж поддержкой в самые тяжелые минуты.

Как в тот день, когда ее охватила острая тоска по дому. Обычно Инеж удавалось держать эти мысли на краю сознания, не позволяя им затопить душу. Но тут они с Ниной пошли в Малую Равку. Конечно, Инеж и раньше здесь бывала — и даже с радостью. Немного горькой, но всё же. А с тех пор, как они подружились с Ниной, они частенько вместе наведывались сюда.

Но в этот раз им навстречу попалась сулийка с дочерью лет десяти. Девочка оживленно болтала, а мать слушала ее с нежной улыбкой. И Инеж так остро вспомнилась собственная мать — как она точно так же слушала ее болтовню, рассказывала ей сказки, целовала, желая доброго утра и спокойной ночи… Инеж остановилась, прикусив губу, изо всех сил борясь с неожиданными слезами. Даже если она когда-нибудь снова увидит родителей, узнают ли они свою девочку в том опасном существе, которым она стала?

— Инеж? — позвала Нина.

И она заставила себя улыбнуться, повернувшись к подруге. Та не очень-то поверила ее улыбке — несколько секунд задумчиво смотрела на Инеж, а потом вдруг заявила:

— Знаешь что? Давай немного развеемся — съездим загород.

Инеж удивленно распахнула глаза.

— Но…

Правильно поняв ее колебания, Нина отмахнулась, тут же схватив ее за руку и потащив за собой:

— Да не беспокойся — мы недолго. Бреккер не успеет тебя хватиться.

Инеж невольно хихикнула и последовала за ней.

Вылазка на природу оказалась действительно отличной идеей. Стоило покинуть Кеттердам, как всё изменилось — даже воздух. Он стал чище и прозрачней, небо из серого превратилось в голубое, и сияло солнце. Они гуляли по лугам, болтая обо всякой ерунде, порой вспоминая детство. И теперь воспоминания почему-то уже не вызывали боли — только тихую ностальгию.

Поля желтели одуванчиками, и Нина взялась плести из них венок. Инеж вскоре присоединилась к ней. В детстве она постоянно плела венки с кузинами и в то время очень любила это занятие.

А потом Нина вдруг водрузила свой венок на голову Инеж со словами:

— Чтобы ты нашла свое счастье.

Инеж чуть снова не разрыдалась, но вместо этого повторила жест Нины и сказала:

— А ты — свое.

Нина широко улыбнулась и сгребла ее в медвежьи объятия. И впервые со времени «Зверинца» Инеж не вздрогнула от чужого прикосновения, только обняла ее в ответ.

 

7. Тюльпаны чистой любви

Всю ночь Инеж наблюдала за домом Ван Шульца, выискивая слабые места в охране особняка и пути проникновения внутрь. И вернувшись в Клепку, она мечтала только о том, чтобы рухнуть в кровать и уснуть. Однако ей предстояло еще отчитаться. Она могла, конечно, притвориться, что для отчета слишком рано, но прекрасно знала, что Каз уже (или еще) не спит. И промедление с отчетом точно не оценит.

Так что вместо того, чтобы спуститься к своему окну, Инеж забралась в окно Каза на чердаке. И конечно же, он сидел за столом, зарывшись в документы.

— Какие новости, Инеж? — спросил он, не поднимая головы.

Инеж разочарованно вздохнула. Она не понимала, как он это делает. Никто никогда не слышал ее приближения. Никто, кроме Каза. Подавив разочарование, Инеж принялась рассказывать о том, что смогла выяснить. Всё это время Каз продолжал писать, но она знала, что он внимательно ее слушает.

— Хорошо, — кивнул он, когда она замолчала, и наконец-то посмотрел на нее. — Иди отдыхать.

Инеж повернулась к окну, собираясь уйти тем же путем, которым пришла, как вдруг перед глазами всё поплыло и она вынуждена была схватиться за подоконник.

— Инеж? — голос Каза донесся до нее, как сквозь вату. — Ты ранена?

Она помотала головой, усилием воли заставив себя выпрямиться.

— Нет, просто устала.

Сейчас она начала сомневаться, что дело только в усталости, но признаваться в этом Казу не собиралась. Он не выносил слабости, и она не хотела показаться ему слабой.

— Может, спустишься по лестнице? — предложил Каз, в его голосе звучало… беспокойство?

Инеж снова помотала головой. Быть того не может. Примерещилось наверняка.

— Я в порядке, — возразила она и вылезла из окна.

До своей комнаты она добралась без приключений, а вот на следующий день проснулась с дикой головной болью и высокой температурой. Пришедший с поручением от Каза Джеспер тут же предложил найти медика и велел ей оставаться в постели.

— Я скажу Казу, что ты заболела и не можешь сегодня работать, — пообещал он, прежде чем уйти.

Инеж со стоном уронила голову на подушку. Только этого ей не хватало. Но в одном Джеспер был прав: работать она была не в состоянии.

Пока она вынужденно оставалась в кровати, ее навещал Джеспер, заходила Нина. Каз, естественно, не появился ни разу. Инеж не понимала, почему этот факт вызывал у нее такое разочарование. Вздохнув, она велела себе не быть дурой и не надеяться на несбыточное.

Когда Инеж проснулась в следующий раз, на крохотном прикроватном столике лежали три красных тюльпана. Крепкие бутоны еще только-только начали распускаться. Инеж пораженно моргнула, уставившись на них. У нее появился тайный поклонник, который решил таким образом признаться в любви? Но почему тогда не оставил записки? Хоть какого-нибудь намека в принципе? На самом деле, она даже не представляла, кто из Отбросов мог подарить ей цветы. Да еще и красные тюльпаны.

Впрочем, решила Инеж, ей было всё равно. Поклонник захотел остаться анонимным — тем лучше. Она не собиралась ни с кем завязывать никаких отношений.

Тем не менее, тюльпаны она заботливо поставила в воду и любовалась ими, пока они не увяли.

 

8. Солнечный свет и тепло в нарциссах

С утра моросил противный холодный дождь, вызывая желание остаться в кровати на весь день. Увы, Инеж не могла позволить себе такую роскошь. Сегодня ей предстояла тренировка с Джеспером, а потом разведывательная миссия в складском округе.

Больше всего она не любила в Кеттердаме постоянную сырость и вечно хмурое небо. Нет, солнце время от времени, конечно, появлялось, но очень редко. А вот сырость не пропадала никогда. Даже если не шел дождь, близость моря не позволяла воздуху просохнуть. Привыкшую к светлым просторам Равки Инеж это угнетало.

Едва она успела одеться и умыться, как в дверь постучали.

— Инеж? — позвал голос Джеспера. — Ты уже встала?

Она невольно улыбнулась, чувствуя, как рассеивается уныние — Джеспер обладал уникальной способностью поднять настроение в любой ситуации, — и открыла дверь.

— Странно, что ты так рано встал, — подколола она.

Джеспер с оскорбленным видом прижал ладонь к сердцу.

— Когда это я опаздывал?

— Хм, — Инеж прищурилась, сделав вид, что задумалась. — Всегда?

Он ухмыльнулся и сдающимся жестом вскинул руки.

— Ладно, признаю, — и тут же без перехода предложил: — Позавтракаем в «Купероме» перед тренировкой?

Инеж с готовностью кивнула — завтрак ей точно не помешает.

Когда им по пути попался цветочник, Джеспер внезапно завернул к нему и купил букетик нарциссов, который с широкой улыбкой протянул Инеж. Она озадаченно и настороженно уставилась на цветы, а потом вопросительно на Джеспера. Правильно истолковав ее сомнения, он поспешно пояснил:

— Не подумай ничего такого. Я просто по-дружески — чтобы подбодрить тебя. А то ты с утра была какая-то смурная.

Инеж засмеялась и взяла цветы:

— Тогда спасибо, — и с лукавой улыбкой добавила: — Выбрал цветы себе под стать?

— На что это ты намекаешь? — шутливо возмутился Джеспер.

Инеж сделала невинные глаза:

— На твою завышенную самооценку, конечно.

— Моя самооценка абсолютно нормальная, — гордо возразил Джеспер. — Полностью соответствует моим многочисленным достоинствам.

Посмотрев друг на друга, они рассмеялись.

— На самом деле, нарциссы действительно похожи на тебя, — чуть позже сказала Инеж уже серьезно. — Такие же теплые и солнечные — даже в самый хмурый и дождливый день.

Джеспер открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал. И Инеж имела удовольствие наблюдать Джеспера, впервые в жизни потерявшего дар речи. Она улыбнулась в нарциссы и решительно пошла дальше, так что Джесперу оставалось только последовать за ней.

 

9. Гиацинт для победителя

Отправляясь в свое первое плавание, Инеж разрывалась между противоречивыми эмоциями. С одной стороны, ей не терпелось отправиться в путь, почувствовать долгожданную свободу, попробовать себя в роли капитана, начать охоту на работорговцев. С другой стороны, она уже чувствовала, как будет скучать по остававшимся в Кеттердаме друзьям. По Казу. А еще было страшно, что она не справится. Но это последнее чувство Инеж старательно подавляла, заставляя себя не зацикливаться на нем.

Джеспер с Уайленом, конечно же пришли проводить ее. А вот появление в гавани Каза стало приятным сюрпризом. Правда, в последние месяцы они делали успехи, учась открываться друг перед другом. Но Каз всё равно оставался Казом, а он всегда ненавидел прощания, прилюдные проявления чувств. И демонстрацию слабости.

Инеж услышала стук его трости, когда обнимала Уайлена, и начала улыбаться еще раньше, чем отстранилась от друга, чтобы повернуться в ту сторону.

Каз выглядел мрачно, как всегда. Но перчаток на руках не было — это Инеж заметила сразу и улыбнулась еще шире. Джеспер с Уайленом тактично отступили в сторону. Ну, Уайлен был тактичен — Джеспера он оттащил чуть ли не за шкирку, за что Инеж была ему крайне благодарна.

Каз остановился в шаге от нее и протянул ей обнаженную руку. Инеж осторожно сжала его ладонь, переплела их пальцы. Ответное пожатие Каза убедило ее, что всё в порядке, и она выдохнула.

— Попутных ветров, Инеж, — сказал он, и она подумала, что будет скучать по скрежещущему звуку его голоса. — Уничтожь там парочку работорговцев.

— Обязательно, — после секундной паузы она решительно пообещала: — Я вернусь.

Каз серьезно кивнул, и в его темных глазах вспыхнуло нечто такое, что Инеж захотелось поцеловать его, но она подавила это желание. Не сейчас. Возможно, когда она вернется.

— Я буду ждать, — тихо произнес Каз.

И это простое обещание стоило всех сокровищ мира.

Позже, спустившись в свою капитанскую каюту, Инеж обнаружила на столе гиацинт. Его пышные синие соцветия занимали половину ее небольшого стола. Она удивленно уставилась на цветок, озадачившись, кто мог успеть незаметно проникнуть сюда, чтобы принести его, учитывая, что дверь в каюту была заперта. Впрочем, было ли это вообще вопросом?

Снова начав улыбаться, Инеж взяла гиацинт в руки и обнаружила под ним короткую записку знакомым неразборчивым почерком:

«Ты рождена быть победителем. Никогда в этом не сомневайся».

На глазах выступили слезы, и Инеж поднесла цветок к губам, коснувшись ими нежных лепестков.

— Я люблю тебя, — прошептала она, впервые признавшись в этом, даже если наедине с самой собой.

 

10. Откровенность белых мускарей

Ферма в керчийской провинции была словно совершенно другим миром по сравнению с Кеттердамом. Просторы полей, солнце и цветы. Очень много цветов.

— Мама любила цветы, — сказал Каз — они стояли в саду возле дома посреди пышного цветочного ковра. — Сама их выращивала, ухаживала за клумбами. После того, как она умерла, па всё запустил, но многие цветы продолжали расти среди травы.

Он впервые привез Инеж в дом своего детства, заявив, что хочет кое-что ей рассказать, но предпочитает сделать это в одном особом месте. Инеж даже не догадывалась, куда они едут, пока не увидела ферму. Ферму, на которой он вырос, которая хранила воспоминания о его семье. У Инеж не было слов, чтобы выразить, насколько она счастлива и благодарна, что он так раскрывается перед ней.

— Какие цветы были ее любимые? — осторожно спросила она.

Каз пожал плечами, задумчиво глядя на одичавшие клумбы.

— Не уверен, что правильно помню, но, кажется, мускари, — он кивнул на цветы слева от них. — Особенно белые.

Инеж наклонилась, чтобы аккуратно коснуться соцветий кончиками пальцев, а потом повернулась к Казу:

— Можно, я сорву несколько? Хочу засушить на память.

Каз удивленно моргнул, но кивнул.

Инеж держала белые мускари, прижав их к сердцу и не смея пошевелиться, всё время, что Каз рассказывал свою историю. Историю, которая звучала жутким контрастом к этому тихому мирному месту.

— Спасибо, — прошептала Инеж, когда он замолчал.

Спасибо за твою откровенность. Спасибо, что впускаешь меня, как бы сложно это для тебя ни было. Она не сказала этого вслух, но Каз ее понял. Уголки его губ приподнялись в едва заметной улыбке, и он просто кивнул.

 

11. Преданность в цветках медуницы

Когда Инеж добралась до комнаты Каза на чердаке Клепки, он еще не вернулся из «Клуба ворона». Так что она приняла ванну, с удовольствием наконец-то смыв с себя морскую соль. Некоторое время назад Каз переоборудовал Клепку и провел горячую воду, вызвав не менее горячую благодарность всех ее обитателей.

Закончив с водными процедурами, Инеж переоделась в рубашку Каза, которая могла служить ей коротким платьем, и устроилась на кровати с книгой. Обычно она использовала эту рубашку вместо ночнушки, но, хотя еще было слишком рано, чтобы ложиться спать, переодеваться во что-то более существенное не хотелось. К тому же Инеж нравилось носить вещи Каза. Время от времени она даже утаскивала одну из рубашек к себе на корабль.

Она не успела прочитать и одной странички, когда услышала на лестнице знакомые неровные шаги и стук трости. Инеж улыбнулась и отложила книгу, но осталась сидеть на кровати, замерев и затаив дыхание, чтобы ничем не выдать своего присутствия.

Каз вошел в кабинет, остановился, и мгновение спустя сказал:

— С подготовкой к стоянке всё прошло хорошо? Ты закончила раньше, чем я ожидал.

Инеж разочарованно застонала:

— Как ты это делаешь?!

Каз с довольной усмешкой появился в дверях спальни.

— Особое чутье, моя дорогая.

И тут он заметил ее наряд, его глаза вспыхнули, окинув ее взглядом с головы до ног. Обычно, когда мужчины смотрели на нее, Инеж испытывала омерзение и гнев. Но когда на нее смотрел Каз всё было иначе: его взгляд — нежный, страстный, любующийся — вызывал только приятную дрожь.

Встав, Инеж медленно подошла к нему, собираясь поцеловать, но остановилась, заметив у него в свободной руке продолговатую коробку. Не успела она спросить, что это, как Каз протянул ей коробку со словами:

— С днем рождения, сокровище.

Инеж удивленно моргнула: день ее рождения прошел, пока она была в море, и, честно говоря, она успела о нем забыть. Внутри коробки обнаружился кинжал. Узкий серебристый клинок и изящная черная ручка, которая удобно ложилась в ладонь, будто созданная специально для Инеж. Хотя почему будто? На рукоятке имелась гравировка в виде переплетенных букв К и И. Но настоящим произведением искусства были ножны. Черную кожу украшало тиснение, которое представляло собой цветы медуницы. Причем раскрашенные специальной краской по коже и сделанные настолько реалистично, что сразу узнавались.

Но почему медуница? И тут Инеж пришла в голову невероятная мысль.

— Каз, — подозрительно спросила она, — ты знаешь язык цветов?

Он едва заметно улыбнулся, в глазах вспыхнуло нечто среднее между весельем и опасением, и кивнул.

— Мы с Джорди как-то заинтересовались этим вопросом. А поскольку у ма была целая книга, ему посвященная, мы ее тщательно изучили.

И с его феноменальной памятью, можно не сомневаться, что он запомнил всё в подробностях.

— Значит, преданность, — с нежностью произнесла Инеж, она была тронута его жестом до глубины души.

Значит, и гиацинт он тогда выбрал не просто так. И почему она еще удивляется? Знала же, что Каз ничего не делает просто так — у него всегда есть причина. Зачастую и не одна.

— Тебе нравится? — осторожно спросил он.

Будто сомневался в этом. Будто такое может не понравиться.

— Я в восторге, — Инеж улыбнулась. — Пожалуй, теперь этот кинжал будет моим любимым.

Каз довольно улыбнулся в ответ, заметно расслабившись. И тут она вспомнила кое-что еще.

— Постой-ка. Так это ты подарил мне те тюльпаны, когда я болела?

У Каза сделался почти смущенный вид, и он пожал плечами. Он даже не уточнил, что именно она имела в виду, подтвердив тем самым свою причастность.

— Невероятно, — недоверчиво вздохнула Инеж. — А я-то гадала, что за таинственный поклонник у меня появился.

— И какие у тебя были предположения? — с любопытством и, возможно, намеком на ревность спросил Каз.

Инеж засмеялась, покачав головой.

— Никаких. Можешь не беспокоиться — соперников у тебя не было, — и уже серьезно добавила: — И никогда не будет, — она нежно провела пальцами по тисненым цветкам медуницы. — Это взаимно, знаешь?

Каз кивнул и наконец-то наклонился, чтобы поцеловать ее.

 

12. Непорочность и сердечность маргариток

По традиции волосы невесте заплетала мать. Но Каз захотел сделать это сам, и Инеж совершенно не возражала. Мама, со своей стороны, тоже была не против и, кажется, даже посчитала это очень милым.

Так что Инеж, уже одетая в красное свадебное платье, сидела в своем фургоне на стуле, а Каз, устроившись сзади, заплетал ей косу. Судя по ощущениям, она должна была стать настоящим произведением искусства. Инеж улыбнулась своим мыслям. Каз всегда любил прикасаться к ее волосам — расчесывать их, зарываться в них пальцами. И с тех пор, как он научился их заплетать, каждый раз придумывал новые рисунки.

В дверь фургона постучали.

— Дети, вы готовы? — позвала мама.

— Почти, — откликнулся Каз и секунду спустя добавил: — Всё. Можно идти.

Инеж ужасно хотелось посмотреть, что он такое сотворил, но зеркала здесь пока не было, так что пришлось подавить любопытство. Которое вспыхнуло с новой силой, когда мама при виде нее восхищенно ахнула, а папа одобрительно улыбнулся.

— Meja, — с лукавой улыбкой заметила мама, — а ты знаешь, что у тебя в прическу вплетены маргаритки?

Инеж покачала головой и удивленно посмотрела на Каза, который явно был крайне доволен собой. И когда только успел принести цветы так, чтобы она не заметила?

— Мои любимые цветы, — тихо произнесла она, глядя ему прямо в глаза.

— Я знаю, — спокойно ответил Каз.

— Вот теперь я окончательно убедился, что отдаю свою дочь правильному человеку, — одобрительно заявил папа.

Каз уставился на него с таким пораженным выражением, что Инеж засмеялась. Папа ответил ему прямым серьезным взглядом, давая понять, что это вовсе не шутка. Моргнув, Каз снова посмотрел на Инеж.

— А кроме того, — сказал он, — в Керчии маргаритки — традиционно украшают прическу невесты. Символизируют ее чистое непорочное сердце.

Инеж с улыбкой кивнула — всегда больше одной причины. Ей нравилось, что Каз таким образом соединил обычаи их народов. Она всегда любила маргаритки за нежные пушистые цветы — такие маленькие, но яркие, как крошечные солнышки. Теперь для любви к ним у нее появилась еще одна причина.

 

13. То, что лучше всех цветов мира

Бесшумно пробравшись в окно чердака Клепки, Инеж обнаружила, что Каз спит прямо за столом. Он давно перенес кабинет на первый этаж, туда, где раньше был кабинет Хаскеля, но по-прежнему часто брал работу наверх — особенно, когда хотел, чтобы его не отвлекали. И засиживался до поздней ночи, пока организм просто не отключался.

Инеж покачала головой одновременно с нежностью и раздражением и подошла к столу. Она заглянула в разбросанные по нему документы, которые не были скрыты под головой Каза — неистребимая привычка собирательницы секретов. Первое, что бросилось ей в глаза — материалы по работорговцу, которого она давно выслеживала, но никак не могла поймать. Каждый раз он ускользал из ее рук, словно скользкий угорь. Инеж взяла бумагу в руки, быстро пробежав ее глазами.

Здесь были сведения о его семье, ближайшем окружении, законной деятельности, поддерживавших его членах Торгового совета, предполагаемых и точно известных целях для работорговли, рынках сбыта живого товара, наиболее вероятных маршрутах. В общем, всё, что Инеж только могла пожелать.

Инеж в восхищении просмотрела еще несколько листов, посвященных всё тому же работорговцу, и наткнулась на другой документ. Который гласил, что некий господин Ритвельд приобрел в собственность здание на Гельдштрат, восемь. Инеж озадаченно нахмурилась. Он помнила это здание: бывший купеческий особняк. Его владелец не так давно разорился и, видимо, продал свое имущество с молотка. Зачем Казу понадобился этот дом?

— Ты испортила весь сюрприз, — пробормотал Каз, и Инеж вздрогнула от неожиданности.

Она так увлеклась изучением документов, что не заметила, когда он проснулся. Положив бумагу обратно на стол, Инеж посмотрела на Каза. Тот выпрямился в кресле, внимательно изучая ее.

— Ты опять не спишь, — упрекнула его Инеж.

Каз небрежно пожал плечами:

— Значение сна сильно преувеличено.

Инеж разрывалась между любопытством и желанием, отругав его, отправить в кровать. В итоге победило первое.

— Сюрприз? — спросила она.

Каз кивнул и протянул ей руку, приглашая. Он давно уже не носил перчаток, когда оставался один и в ее обществе, но всё равно каждый раз это чувствовалось чудом. Инеж сжала его ладонь и обошла стол, чтобы сесть Казу на колени.

— Я хотел сказать тебе, когда всё будет готово, — сказал он, обняв ее за талию. — Но раз уж ты, как мой лучший Паук, — тут он лукаво улыбнулся, и Инеж фыркнула, — всё обнаружила сама, придется рассказывать сейчас, — после секундного молчания он продолжил: — Я собирался организовать там приют для детей, которых ты спасаешь, но которым некуда пойти. Ну и для сирот Кеттердама заодно. Что скажешь?

Несколько мгновений Инеж молчала, пытаясь подобрать адекватные слова, чтобы выразить весь восторг, всю благодарность, всё восхищение и гордость, которые она испытывала в этот момент. Ей вспомнились папины слова про цветы, и она подумала: то, что Каз делал ради нее — день за днем на протяжении лет — было лучше всех цветов мира.

— Я люблю тебя, — со слезами на глазах произнесла Инеж, потому что это единственное, что могло выразить все ее эмоции в этот момент.

Каз озадаченно приподнял бровь.

— Я тоже тебя люблю, сокровище моего сердца, но…

Инеж не дала ему договорить, коротко поцеловав его, после чего продолжила:

— Я люблю тебя и бесконечно ценю всё, что ты делаешь для меня. Я никогда не буду воспринимать это как должное. Спасибо.

Каз покачал головой:

— Ты заслуживаешь всего этого. Ты заслуживаешь гораздо большего.

— Ты тоже, Каз, — и зная, что он начнет возражать, сразу же суровым тоном добавила: — И не смей спорить!

Он усмехнулся, но ничего не сказал, просто притянув ее ближе к себе. Инеж свернулась в его объятиях, прижавшись щекой к груди, слушая ровный стук его сердца. Определенно, лучше цветов.