Наездник Романыч (джен)

Самый разгар русско-чуганской войны. На границе с Чуганией капитан Козерогов с четырьмя обер-офицерами — Петренко, Алексеевским, Хатовым и наездником Романычем обсуждал план:

— Петренко и Хатов едут на юг, а Алексеевский и Романыч — в Северную Чуганию на разведку.

Сели каждый по своим лошадям и поскакали.

Вот уже начались чуганские земли, все в снегах. Через час стала лошадь ржать громко, ибо по колено стала проваливаться. Вдруг слышат Романыч и Алексеевский — сзади погоня. Поехали изо всей мочи!

Вдруг подъехали сани, в санях пять чуганов сидят с ружьями наперевес, сани запряжены оленями, с чуганами собаки — сибирские лайки. Вытащил чуган один своё ружьё и стрельнул в лошадь. Она заржала жалобно и на снег холодный повалилась, Романыч и Алексеевский тоже упали. Чуган, убивший лошадь, подошёл к ним и стал дубасить их прикладом по головам. Слез второй чуган, достал верёвки и связал пленников. Схватили их чуганы и потащили к саням, бросили назад, уселись обратно и поехали далече.

Заехали в чуганскую деревню. Вдоль дороги стоят ледяные юрты в два ряда, изо льда чистого сложен-скреплены. Из юрт собаки рявкают. В заснеженном поле за деревней стадо оленей пасётся, наблюдает за ними чуган-пастух, в руках держит плеть длинную.

Из одной юрты вышел чуган в пышной шубке, сам толстый, щёки красные, глаза жёлтые, хитрые. Подошёл он к саням, один из чуганов поднялся, и они заговорили. Говорили они тонко и быстро, русским было не понятно ни черта. Вдруг толстый замолчал, а чуган сказал ему что-то на тамошнем наречии, показав пальцем на Романыча и Алексеевского. Толстый в ответ посмотрел на них, неразборчиво пробубнил, пошёл в юрту. Один чуган вдруг крикнул:

— Махсо, эгей! Серда!⁽¹⁾

Пришёл молодой безбородый и безусый чуган. Приказал ему что-то другой. Работник повёл Романыча и Алексеевского прочь от саней. Пришли за деревню, на окраине пригорок небольшой. На пригорке — ихнее невысокое деревянное здание, окон нет, одна дверь на доске. За пригорком стоит старый сарай. Работник открыл его, толкнул туда пленных, хихикнул, запер и ушёл.

Настала ночь. Романыч и Алексеевский улеглись на гнилой вонючей соломе и кое-как заснули.

1) Эй, Махсо! Сюда!

Вернуться к тексту