Их казнил Султан Сулейман (джен)

О, гордая черкешенка, что с тобой стало? Твои года неумолимо приближают тебя к земле, стан уже не так тонок, морщин все больше на израненном горем лице… Одна лишь служанка подносит тебе яства, которые уже давно потеряли любой вкус.

А ведь твои братья сулили тебе, Махидевран, великую судьбу.

Было. Все было. Великая судьба, великий Султан Сулейман, великая жизнь и такой скромный бесславный конец. Сын, погребенный в земле заждался тебя. Ему холодно без материнских рук.

Усни, Махидевран, усни. Хватит бодрствовать в этом безумном мире. Ты уже давно не госпожа, так смирись и уходи.

Усни, милая Махидевран. Усни, весенняя роза Сулеймана. Усни, госпожа Манисы.

Усни. И больше не будет скорби.

* * *

Махидевран резко вынырнула ото сна. Тонкие руки провели по лицу, отгоняя дрему. Длинные серые рукава старого платья почти не грели, поэтому пальцы были холодны как лед, прикасаясь к глазам. На руках не было ни одного кольца. Она все убрала.

Крупные капли небесной воды били в окна, стекая вниз. Махидевран крепко зажмурилась и вздохнула. Начинается сезон дождей, снова придется замазывать трещины в стенах, иначе будет как в прошлом году: тогда сырость серьезно подточила стены дворца, отчего пришлось раскошеливаться на ремонт.

Она уже немолода, чтобы делать тяжелую работу…

Женщина развернулась спиной к окну и безжизненным взглядом оглядела обстановку: почти без единой свечи комната выглядела серо и сумрачно. Они сильно экономили на отоплении и освещении. Махидевран напрягла глаза, чтобы рассмотреть свои уже немолодые руки. Все еще красивые и тонкие, они несли ей печаль. Зачем это все?

За окном, прерывая гулкий шум дождя, Махидевран, казалось, что-то расслышала. Звук бряцания орудий — она угадала это с первой секунды. Как давно она его не слышала!

Она резко обернулась. Действительно, в окне, среди покрытой влаги, она смогла разглядеть красные пятна — наверняка, янычары; они стройными рядами расформировались полукругом. Остальные темные и большие фигуры были слишком расплывчаты, угадать в них личности было совершенно невозможно.

Кто-то приехал! Только зачем? Что им еще надо? После смерти Сулеймана прошло вот уже два месяца, что эти ироды от нее хотят?

Она позвала служанку и с трудом поднялась на ноги. Федан пришла через несколько минут: она едва ковыляла, шаркая ногами по старому стертому ковру, лицо ее было помятым, почти заспанным.

— Федан, очнись! К нам кто-то явился. Пойди, узнай, кто, — приказала госпожа, в волнении одергивая старую шерстяную накидку.

Годы не пощадили никого. Если Махидевран стала хуже видеть, то Федан — хуже слышать. Пришлось кричать, повторяя приказ.

— Поняла, поняла, госпожа. Сейчас позову Юсуфа. Наверное это пришли путники…

Махидевран не стала говорить, что видела алые наряды армии. Все равно та не услышит, да и не не стоит ей волноваться раньше времени. Возможно, она плохо разглядела или вообще ошиблась. Она поежилась и сильнее натянула накидку.

— Когда они оставят нас в покое? — спросила она у самой себя.

Ответ она знала всегда. Один раз связавшись с царственной султанской семьей, больше никогда весенняя роза Сулеймана не ведала покоя, больше никогда не смеялась, не платя за радость горькими слезами, больше никогда не смогла любить. Лишь одно появление у тогда еще Шехзаде Сулеймана стоило ей целой горькой жизни.

Роза, как и любой другой цветок, гибнет, если не его не поливать. Когда земля перестает давать питательные вещества, красочные лепестки вянут, наклоняются вниз и опадают. Лишь ветер уносит их прочь, туда, где они распадутся на тончайшие нити горя и печали.

— Госпожа, госпожа, — почти истерично запричитала Федан, шаркая ногами в попытке бежать. Махидевран пришлось выйти из комнаты ей навстречу. Волнение накрыло грудь, — Султан Селим здесь!

Селим? Султан Селим? Что он здесь забыл?

Глаза Махидевран расширились от удивления, на выходе она прошептала проклятие. Тревога заволокла глаза.

Он пришел ее убить? Растоптать? Опять унизить?

Звук оружия и доспехов доносился уже при входе во дворец. Для удобства, Махидевран заняла ближайшие к выходу покои, чтобы про желании она могла быстро пересекать коридор и оказываться в мечети своего покойного сына Мустафы. Она напряглась.

Очень быстро комнату наполнили слуги, стражники, янычары нового Повелителя османских земель. Его рыжие волосы и такая же рыжая борода легко угадывалась среди остальных. Черный кафтан говорил о трауре, носимом по отцу. Походка такая гордая, турецкая, поза важная и достойная своих великих предков.

Только что ей до такого достоинства? В этом рыжем сыне Хюррем нет ни грамма того, чтобы было в ее Мустафе. Ни силы, ни храбрости, ни благородства. Самый ничтожный из всех претендентов на трон.

Она рассматривала его лицо. Суровое, уже тронутое морщинами и слегка напряженное — от одного вида Селима становилось не по себе.

— Зачем ты пришел? Чего тебе от меня нужно?

Новый султан выставил вперед руку и заговорил.

— Я хочу, уважаемая Махидевран, чтобы вы поехали со мной во дворец. Вы должны закончить свои дни в теплоте и сытости.

Она хмыкнула. Этого он хочет?

Она не была удивлена. Махидевран всегда знала, что дети будут искупать деяния отца. По крайней мере, те, кто остался в живых. Михримах раз в месяц присылала небольшую сумму во дворец, с ее подачи в мечети покойного Шехзаде Мустафы появился минбар Минбар, мимбар — возвышение с ведущими к нему ступенями, нечто вроде кафедры, с которой читаются проповеди в мечети. Минбар устанавливается справа от михраба, имеет вид трона, к которому ведет лестница с перилами и декоративным входом — порталом..

Наверняка девчонка тоже виновата. Они все виноваты.

— Я никуда не поеду. Мне здесь прекрасно живется, Султан Селим. Мой покойный Шехзаде нашел здесь утешение, я не брошу его, — спокойно возразила ему Махидевран, — мне уготовано жить здесь, — наконец, скрепя сердце, сказала она.

Селим приказал всем выйти. Пока присутствующие спешно покидали покои, Махидевран успела рассмотреть, как в комнату несут большой сундук. Явно тяжелый, позолоченный, он аккуратно был опущен на пол прямо напротив нее.

В нем совершенно точно было золото.

— Вот, как ты искупляешь грехи своего отца, Селим, — прошелестел ее старый голос, — но у тебя не получится. Слишком поздно. Отвечать тебе за все в Судный день.

Селим устало проводил взглядом бывшую госпожу.

— Аллах лучше знает, — бросил он, сложив руки сзади, — я пришел к вам с миром. Я не могу смотреть на то, как вы страдаете здесь.

— Отчего мне страдать? Мой сын рядом, очень скоро я увижу его в Раю, — спрятала она руки под длинные рукава и, наконец, позволила себе сесть на поштопанный диван.

Султан Селим, как ей показалось, стал грустнее обычного. Уголки его губ опустились, лицо приняло совершенно пассивное выражение. Потухшие глаза смотрели безрадостно.

Он устал. Великий груз оказался непомерно тяжел. Но не груз власти, которой он так кроваво добивался, тянул его вниз, то были грехи: отца, матери, его личные… не сосчитать слез и горя, страданий сердца и груди, которые новому правителю предстоит нести как горб на спине.

Хотя бы на миг ослабить веревку на шее…

— Поезжайте в столицу вместе со мной, Махидевран! — заявил он, делая шаг вперед, — если не понравится, всегда сможете вернуться. Я велю сделать здесь ремонт, дворец уже давно пришел в негодность…

— Не нужна мне столица. Мое место рядом с сыном, — заверила его Махидевран снова, вслушиваясь в дождь, что яростнее с каждой минутой барабанил по стеклам, — мне ни к чему богатства. Увези их обратно, Селим.

Махидевран искренне верила в свое предназначение. Поначалу никто не понимал серьезности происходящего, Ибрагим всегда был рядом, а с ним и любовь великого владыки. Но годы шли, женщина теряла свое положение, время бесстрастно меняло поддержку и опору на новых врагов. Только Мустафа был рядом.

Не уберегла…

Холодно, как холодно. Грудь полоснула едкая боль, которая вылилась в хриплый кашель. Задыхаясь, Махидевран вцепилась в обивку дивана, судорожно сжав руку до белых костяшек. Простуда мучила ее вот уже почти месяц.

* * *

Что может быть более горьким, чем время? Прошедшие года всегда неумолимо мчатся, каждая секунда не будет повторена, песок всегда сыпется вниз и никогда — вверх. Когда он был еще ребенком, то воспринимал мир с позиции соревнующегося. Да еще с кем! С братом!

Баязид был пределом мечтаний любого отца и любой матери. Сильный, смелый, только больно вспыльчивый и чересчур ортодоксальный — вот такой его брат. Всегда держал меч крепко, а лук — прямо, чем выгодно блистал на фоне долговязого неуверенного брата.

Как повернулась судьба. Не боком, задом или передом, а прокрутила каждого в своей черной непроницаемой воронке ужаса и ошибок, чтобы каждый участник постиг свою участь бесстрастно, с пониманием своей беспомощности перед величием сурового ответа.

Каждый увидит свою смерть. Каждый примет ее как божью милостыню, ибо в ней таится избавление от тягот бренной жизни. Успокоение… Как же Селим о нем мечтал.

Он готов был умолять Махидевран принять его милость. Он должен, он обязан…

— Я все же настаиваю, госпожа. Вернитесь домой. Там тепло.