Весь мир - это не ты (гет)

Очередной день его правления выпал на весну. Несущийся на всех парах к нему на балкон бриз развевал ночную одежду. Рубашка смялась от неспокойного сна, вверх задирался от сильных порывов ветра. Ахмед закрыл глаза и раскинул в сторону руки — так сладко и хорошо…

Каждая его частичка тела ощущала сладостный прилив энергии, взявшейся, вероятно, от погоды. Уже зеленые деревья и кусты внизу радовали глаз, а многочисленные служанки и молодые госпожи, чьи платья и платки развевал ветер, придавал невиданное возбуждение. Вокруг колодца весело прыгал шехзаде Мустафа, борясь с невидимкой деревянным мечом. Еще такой ребенок!

— Господин, — сзади он услышал лепет одной из девушек, что была на хальвете. Очередная.

Не она.

Ахмед развернулся и посмотрел на девушку. Та поклонилась.

— Уходи, — бросил он.

Он не думал о чувствах, он желал. Но вот беда — его обязанности после восхождения на трон стали важнее и выше желаний. Важным было то, что Ахмед понял сегодня ночью — только великий правитель может воплощать мечты в реальность, а значит, выдавать желаемое за действительное. И кто будет против?

Сколько побед принесли прошлые султаны своей благословенной земле! Сколько сражений, сколько войн пошли они, дабы сейчас он стоял на этом мраморном балконе! Он, четырнадцатый падишах морей и континентов, обязан привести свой народ к победе. Вольности свои он давно оставил позади, чтобы принять действительность самой суровой и беспощадной из всех, что были и что будут.

А реальность его мира заключалась в том, чтобы оставить после себя наследников, продолжить свой род Османов и не осрамить честь и достоинство прочих живущих. Он был просто обязан родить сына. Много сыновей, дабы наполнить сердце матери теплом, а гарем — веселым смехом своих многочисленных детей. Ведь дети мужского пола — это всегда надежда и спасение в печальные дни смуты.

Султану Ахмеду было совсем еще мало лет, чтобы всерьез думать о любви, о детях… о большой семье, что постоянно твердила ему мать, заботы о которой постепенно лягут на его плечи. Разве посмел бы и думать о том, чтобы сесть на престол почти сразу после кончины отца? После казни своего старшего брата, Ахмед вряд ли мечтал о престоле, ясно понимая, какую цену придется платить за столь высокий пост в мире, управляемый рукой Аллаха.

Впереди у него — вся жизнь, в конце которой он должен прийти к своим предкам и дать им величие в мирах. Иначе имя его сотрется в летах, оставив после себя лишь свербящие струны его голоса, которые быстро покинут память людей.

Мать ежедневно посылала к нему обитательниц гарема. Молодые, стройные гурии, всякий раз напоминающие Ахмеду о неизбежности законов его собственной жизни, порой вводили его в тоску. Его грудь томилась любовью к единственной девушке, имя которой — Анастасия.

Она, такая нежная, невинная, воздушная, одним взмахом русых ресниц заставляла падать в бездну чувств с головой. Ахмед не видел неба яснее до нее, не вдыхал аромата жасмина слаще, чем рядом с ней. Их тайный сад — маленькая часть рая, где он не стеснялся в проявлении своих эмоций, стала верным спутником наслаждений.

Что есть жизнь без любви? Какая услада может быть слаще?

Ахмед так и стоял на балконе своих предков, любуясь открывшимся видом на Черное море, и на то, как снуют слуги в дворцовом саду. Он улыбался новому дню.

* * *

Он не мог точно вспомнить, когда ему в первый раз стало не по себе. Грудь сдавило, а во рту стало горько. Что-то было не так.

Он никому не рассказал об этом, посчитав недомогание несерьезным. Он еще так молод, откуда же взяться неизлечимым болезням? К тому же симптомы были непостоянными: то уходили надолго, то возвращались на время… Незачем волновать мать такими глупостями.

День сменял ночь, оставляя луну не удел. Ахмед перестал думать о том, что ему было когда-то плохо, полностью погрузившись в дела дивана. Вскользь он размышлял о Насте, о том, что они проведут эту ночь в том самом их тайном саду, где при свете свечей он поднесет ей колье, созданное его руками. Юный султан все не мог оторвать глаз от тонкого небольшого колье. Оно должно понравиться ей. Обязательно.

И на ее губах расцветет улыбка, подобная всем цветам мира…

Ахмед резко согнулся пополам, захлебываясь громким кашлем, столь громким, что из соседней комнаты к нему примчался со всех ног Дервиш. Что-то было не так.

Его грудь изнутри словно ошпарили кипятком — такая острая боль… Он плавно покинул стул, упав на персидский ковер, все время захлебываясь. Что-то булькало внутри, язык показался лишним, а руки так и тянулись к горлу, будто хотели оторвать.

Прошло всего несколько минут, когда в его покоях выстроилась целая плеяда лекарей. Все в темных одеяниях, они, о чем-то переговаривались без остановки. Или он бредит? Почему все в черном?

Все перевернулось, днем взошла на святое небо луна, оставляя солнце где-то внизу… Ахмед не видел ни солнца, ни луну, его глаза долгое время были закрыты, лишь уши ведали ему правду.

— Он болен неизлечимой болезнью, Валиде, — слышит он сквозь туман в голове. Белое, словно молоко, провидение вонзает в него длинный меч, пока он лежит на постели в главных покоях дворца. Ахмед силится открыть хотя бы один глаз, рассмотреть двух Валиде, однако молодое тело отказывается слушаться. Будто темный ангел парит у его изголовья и не дает спокойно вздохнуть, сглотнуть и даже спать.

— Анастасия…

Ложь. Все ложь. Смерть наступает, в этом нет сомнения. Еще ни один божий раб не избежал ее. Но как же он, такой юный падишах, может быть смертельно болен? Уж не сон ли это?

— Анастасия…

— Он бредит, Валиде.

Когда есть время на смерть? Иногда нам кажется, что смерть ходит где-то близко, мы миримся с ее наступлением, пока не приходит утро. Свежий ветер, зеленые деревья, ты — Ахмед, такой молодой, юрко бегающий посреди вечного лета, которое, кажется, никогда не сменится осенью.

Ахмед пытается встать, даже кажется, что получается. Он видит мать, за ней — Сафие Султан, их прекрасные лица освещены солнцем, а платья развеваются от ветра, что принесло море… А Настя? Где Настя? Она на балконе?

Приказать он не может. В горле сухо.

Все мираж.

Он один в комнате, среди множества людей, чьи лбы покрыты тюрбанами, а руки заняты медицинскими препаратами и чем-то еще, чего Ахмед даже не знает. Он одинок в своей боли и болезни. Большая кровать холодна, а одеяло тяжело.

Почему так больно? Что он сделал не так?

— Анастасия… — лишь имя возлюбленной помнит язык.

Кровавый восход где-то совсем близко. Сколько еще ждать, когда его вылечат? Откуда это все?

Он кашлял долго, с кровью. Ахмед почти задыхался, когда потерял сознание. А дальше — сплошная мучительная тьма, ни видеть, ни слышать, ни говорить. Кольца на пальцах давят как терновый венец. Откуда такая слабость? Почему? Его молодость даже не вошла в свою силу, почему он чувствует бесконечную череду отчаяния и отрешенности от мира?

* * *

Ему снилось, что он парит над миром, в блаженстве смотрит на тех, кто находится внизу. Как похоже это на то, что он видел на балконе! Среди них, в белом платье его любимая Анастасия. Она радостна от того, что смотрит на него. Ахмед ликует ей в ответ и их руки соприкасаются. Ее — такие жаркие и нежные, его — ледяные и грубые. Настя меняется в лице, отскакивая от него, крича что-то на другом языке. Он не понимает. Их руки больше не соприкасаются. Она боится?

Девушка кричит и убегает, оставляя юного султана одного.

Когда Ахмед открывает глаза, он видит склонившегося над ним Дервиша. Тот улыбается, зовет Валиде. Переполох, Султан очнулся!

Но он слаб, как никогда. Нет сил держать долго глаза открытыми, но юноша силится как может. Лишь раз он закрыл на глаза на время, а когда открыл их, снова была вязкая темнота.

Почему? Что происходит?

Сквозь череду шепота слуг и лекарей, он мог расслышать только собственное имя. Как смеют они произносить его? Что за дерзость? Но не было сил подняться…

Ночь длилась долго. Ахмеда спасала лишь вера в то, что уготовано. Раз так повелел Всевышний, он умрет на этой кровати в окружении неизвестных ему людей, оставляя тех, кто любит его и кого любит он, в надломленности прожитых дней. Что делать обессиленному путнику в мире, который он скоро покинет? Нельзя вытянуть руки, чтобы дать мольбу, даже в этом он грешен, даже здесь он беспомощен, словно малое дитя. За какой грех его мучает эта болезнь?

Он чувствовал, что время уходит. Тяжелые шаги, пробирающиеся в его сны, напоминали о быстротечности. Он не знал, сколько прошло с тех пор, когда его сломил кашель, но хорошо понимал, что уходит.

Да, он уходит. Иначе как еще можно назвать зыбкое состояние, когда он не чувствует себя самим, все дальше отстраняясь от этого мира? Разве так должно быть? Разве это не удел стариков и тяжелобольных? Разве это не…

Разве, разве. Что теперь говорить, когда не можешь открыть и рта? Лишь уши не подводят своего господина, являя тайны. Но даже в этом была ненадобность.

* * *

Наконец, он очнулся. С первой мыслью о смерти он рассмотрел свои руки. Исхудавшие и бледные, они сильно отличались от того, что он видел раньше. А сколько прошло времени? Сколько дней он лежал?

Может, смерть уже забрала его к себе, а это все — его фантазия и боль?

— Лев мой! — услышал он голос матери так четко, словно она была рядом, — ты очнулся! Ты выжил! О, слава тебе, Аллах…

Дальше — снова тьма. Он плавал в небытие, когда понял, что ему суждено уйти молодым. Он все думал о Насте, о том, чего они не успели и что могли бы сделать, но сделают никогда. Это мысль рвала его сердце на куски. Анастасия! Отрада его жизни и вечно юная любовь!

Откуда такое несправедливое решение? Он хотел подарить Насте весь мир, но вместо этого умирает.

Он не был в создании, когда начал кашлять. Его снова увлекла за собой знакомая острая боль в груди, притом такая сильная, что его тело снова согнулось пополам, будто бы их части отходили друг от друга. Ахмед сел на кровати, исходя лающим кашлем. Его ослабевшее от болезни тело не слушалось, и он со стоном упал вниз. Слуги забегали вокруг его кровати, когда Ахмед хрипло дышал, со свистом шепча имя, которое он слышал в своих снах.

* * *

— Как тебе кажется, птицы всегда поют громче, когда любишь? — в один из дней спросила у него Настя. Легкая улыбка, блуждающая на ее устах и милый румянец говорили больше, чем она хотела поведать.

Ахмед обнял ее за тонкую талию, привлекая девушку к себе. Губы нашли приют на ее шее, обрамленной густыми пышными волосами. Она смущенно дернула плечиком, но он не поддался ее настроению и не убрал губ. Он прижал ее к себе ближе, чем обычно.

— Анастасия, — шептал он ей, — птицы поют для влюбленных, и эта песня вечная, как мир. Звуки ее трогают сердца даже тех, кому не суждено любить, а мы с тобой будем слушать их всегда.

Вся наша жизнь пронизана радостями и печалями, горестями и весельем, ничего не может быть дано сверх того, что уготовано судьбой. Это вечное колесо жнеца, что тянет нас по кругу. А когда мы превратимся в муку, будут новые влюбленные, как и мы, стоять на этом месте, тяжело дыша от чувств друг к другу.

Что может быть прекраснее, чем просто жить? Этим вопросом задавался Бахтипод этим псевдонимом Султан Ахмед писал свои стихи. вот уже несколько лет. Ответ нашел Ахмед.

* * *

— Лев мой!

— Господин!

— Падишах очнулся!

— Зовите Сафие Султан, пусть увидит, что султан жив!

Мириады лучей света настойчиво бьют ему в глаза. Возгласы окружающих уже не радуют. Как назойливые мухи вьются вокруг него, не давая сна, пророча вечные муки на этой бренной земле.

Надоели. Все надоели.

Он еле повернулся набок.

Как же холодно, словно зима наступила…

Застукали ложки о зубы — это многочисленные лекарства, призванные унять боль. Горькое, сладкое, кислое разливалось по горлу, обжигая нёбо, продолжая свой путь вниз. Ахмед откинулся на подушки и прикрыл веки. Что же такое, почему холодно?

Не тот холод, который прочно окутывал их каждую зиму, иголками пронзая кожу, это было что-то иное, что-то вселяющее страх изнутри, оно трогало душу львиными когтями, отчего начинало колотиться зубы и сердце. Он умирает. Это очевидно.

Мысль, за последнее время первая яркая, пронзила голову. Ахмед тяжело вздохнул и повернулся на бок — на этот раз почти легко, без боли. Он снова уснул.

Но снов больше не было. Не было красочных птиц, яркой луны и теплого солнца, больше не было беззаботности, больше не было… Насти.

— Настя? — спрашивал он у темноты, но ответа так и не получал.

* * *

Дни сменяли друг друга медленнее положенного. Он узнал, что здоровье к нему больше не вернется, он заболел неизлечимой болезнью. От нее нет лечения, нет побега. Силы, покинувшие его в те дни ужаса, потихоньку возвращались, но, как утверждали лекари, совсем ненадолго. Ему осталось всего ничего.

А наследника у великой империи не было.

Мать рыдала у его ног. Он понимал ее, но не мог понять Господа. Себя он тоже давно не понимал, лишь делал, что прикажут, ибо знал, его святая обязанность — не оставить страну без наследников. Он сможет, он…

Его предала собственная судьба. Горечь понимания ядом разливалась по жилам вместо крови. Вот бы выпить яд и закончить эти муки! Вместо этого, он приказывает привести его в порядок и пригласить наложницу. Любую.

Она приходит к нему — слегка напуганная и очередная безликая. Вряд ли он запомнит ее хотя бы на минуту после того, как за ней закроется дубовая дверь. Ее фигура стройна, голова склонена, а голос нежен. Однако что ему? Она для него лишь наложница.

Ее тело гибко выгибается, когда он касается ее груди. Лишь одно мгновение — платье летит на пол, второе — их уста сливаются, третье — тела утопают в дорогих простынях. Акт почти любви, вынужденная мера, которая сейчас гложит как никогда. Он переворачивает ее на бок, целует в плечо и тихо, чтобы она не услышала шепчет губами заветное имя.

Да он сошел с ума.

Сколько ему осталось? Год?

Она тихо вскрикивает, когда его плоть входит в ее девичье тело. Несколько секунд покоя и снова он плывет в волнах, перекатываясь по длинному водному пути. Ее расширенные глаза и открытый рот выдают его имя, а он почти не слушает ее.

Сколько их будет еще? Несметное количество, дабы дать семя новой, такой необходимой жизни. Ахмед послушен в своем задании. Он выплатит долг сполна.

Каждую ночь умирая, он давал жизнь.

* * *

— Анастасия! — как мог прокричал Ахмед, когда девушка проплыла мимо него в сад. Он сидел на холодных камнях, незаметный для быстрого взгляда, бледный и умирающий, — Настя!

Она остановилась. Прислушалась.

— Настя!

— Ахмед! — она, наконец, смогла разглядеть его сквозь ветки кустарника роз и подбежала к нему, напряжено дыша.

Он обнял ее так крепко, как смог. Тело пахло жасминами…

— Настя… — его руки гладили ее волосы, — где ты была? Почему, почему не приходила?

Настя сжала губы.

— Ты не приглашал.

— Тебе не надо моего приглашения, я жду тебя всегда, — прошептал он ей, едва объятия разомкнулись.

— Говорят, ты болен. Это так, Ахмед?

Он опустил голову. Вздохнул. Что ей ответить?

В ее глазах полыхала печаль. Грусть на лице заставляла глаза застилаться слезами. Вот бы никогда не умирать.

— Я умираю, Настя. Не оставляй меня, — произнес он эти слова легко, смиренно.

Она была младше султана, так что юное девичье сердце не скоро поймет всю жестокость реальности. А пока…

Ахмед улыбнулся.

— Поцелуй меня.

— Ах ты! Я думала, что ты говоришь правду, а ты…

Какая жалость, что их смех наполнил тайный сад в самый последний раз! Покидая его, Ахмед знал это. Но Настя… она поймет это нескоро.

* * *

Что сказать той, кого любишь всем сердцем? Юная, такая незрелая любовь была для него отрадой жизни. Он видел слишком много для своего возраста, постиг и горе, и печаль, и смерть. В раннем возрасте понял, что за власть всегда надо платить кровавую незыблемую цену. Наверное поэтому он был милостив к брату, наверное поэтому…

Настя не единожды была в его покоях. Их встречи всегда целомудренные, носили под собой единение душ, а не тел. Но у него было так мало времени! Он желал оставить этой девушке малую частичку себя, отдать все, что возможно и невозможно, лишь бы она была… счастлива? Так говорят?

А что такое счастье? Это здесь и сейчас.

Он так хотел быть с ней нежен, что не сразу понял, что Настя сама поддается к нему вперед, страстно отвечает на поцелуи и против своего обыкновения не пытается уйти от касаний. Как стала петь его душа!

Эгоистичное желание — зачать дитя. Но Настя все понимает, она без лишних просьб расстегивает его шелковую рубаху и стягивает на пол. В глазах горит неведомый ранее огонь — он зажег его своей любовью и заботой, несмотря на других женщин, практически толпами возвращавшихся с его покоев. Но Настя понимает и это.

— Я люблю тебя, Ахмед.

Сердце сгорает тотчас.

Он не понимает, откуда у него силы взять ее на руки и донести до постели, что всего в пяти шагах. Он аккуратно кладет ее на шелковые простыни и нависает, шумно сглатывая. Рядом с ней болезнь будто исчезла.

Настя краснеет, но поднимает голову, давая ему доступ к своей шее, на которой он так любил оставлять страстные огненные поцелуи. Это распаляет сильнее простых лобызаний, разливая чарующее наслаждение по венам, пуская в кровь.

Он быстро снимает с нее лишнее сейчас платье, бросает его в сторону, его оно больше не заботит. Обнаженная девушка старается прикрыться, но зачем, если она так прекрасна? Смущенное выражение лица подстегивает Ахмеда на серьезные ласки. Вот он уже языком ласкает бусинки ее розовых сосков, заставляя сердце девушки громко биться. Ее рот открывается в сладких стонах, а тело мечется по кровати рядом с его телом и это было его самое сладкое единение.

Потому что сегодня соединились тела, чьи души были давно вместе.

Сплетение тел освещалось луной. Открытый балкон нес прохладный ночной воздух, остужая горячие тела двух влюбленных. Любовь — только для избранных. Для них.

Юный султан не выдерживает, опрокидывает ее на спину и ласкает губами живот. Ее руки мечутся от его коротких волос до плеч, Настя не находит себе места от удовольствия, которым щедро делится с ней повелитель. Никогда не знавшая таких ласк и касаний, она парит в незабываемом ночном блаженстве. Все, что было раньше стало до безумия незначительным. Только она и он. Только он и она.

Ее ноги уже обвивают его бедра. Она боится. Руки Ахмеда, внезапно ставшие снова по-старому сильными, сжали ее талию, лаская большими пальцами низ живота. Девушка закусила губу и доверилась.

Тихий стон боли и жжение. Она зажмурилась, пытаясь справиться с ощущениями. Как ребенок, обняла себя за плечи и тихо шептала его имя, за что получила поцелуй в мочку уха.

Ничего не бывает случайно. Каждая встреча уже предрешена. Может быть там, среди кустарников всевозможных цветов, ему уже был уготован такой печальный конец? Он только нашел ту, кто тронула его сердце, пусть невесомо, но первый раз всегда такой робкий… Казалось, Анастасия должна была его сразу полюбить, именно с ней он должен был познать первую страсть, первое счастье стать отцом, неся трепетную первую любовью всю жизнь или хотя бы сколько сможет. Но все вышло иначе, и сейчас, умирая, султан сполна отдает свою страсть той самой, долгожданной…

Не зря он выделял ее среди других.

Настя прижалась к нему, обнимая за шею. Размеренные неспешные толчки быстро сменились более торопливыми, страстными. Он почти не сдерживал себя, сминая простыни, прижимая девушку за бедра. Его боль и радость были заключены в одном человеке — в красивой юной Анастасии.

Водоворот страсти вылился в стоны и дрожь, когда внезапно обессиленный он прижался к ней теснее и через несколько секунд упал на кровать, тяжело дыша. Ахмед чувствовал свои дрожавшие руки, которые никуда нельзя было спрятать.

Он так хотел ей поведать правду, но увидев, как она улыбается, не смог. Печаль мигом отступила после того, как она положила руку на его щеку и поправила волосы. Все снова стало ярким. На короткий миг луна ушла, позволив явиться солнцу и щедро одарить своими лучами весь небосвод.

Почему, почему он должен ее лишаться так рано? Они еще даже не познали настоящее счастье, а судьба уже так горько скоро их разлучит. И ведь не убежать от смерти, не спрятаться!Мое любимое: «Ажалым пхъуантэ кlуэцlми укъыщигъуэтынущ (адыг.)» —

«Смерть найдёт тебя и в сундуке»

Боль в теле больше не скрыть. Но теперь болит и душа. Ему придется ранить чистое сердце Насти, ибо по-другому и быть не может. Она все равно узнает и возненавидит его за ложь.

— Ты же будешь со мной всегда, верно, Ахмед? — спросила она невинным голосом. В голубых глазах плескалась надежда. Ахмед мигом забыл то, что он хотел сказать.

Он привлек ее к себе спиной, сразу кладя руку на талию. Он не мог лгать ей вот так. Невыносимая мука.

— Конечно. Мы всегда будет вместе. А теперь спи, Анастасия.

У них не будет семьи. Никогда.

* * *

Следующий день для Ахмеда стал невыносимее других. Ежеминутные потоки боли, которые не убрать лекарствами, истощали его разум. Не понимая, что творит, поначалу он просил, затем умолял, а в итоге начал требовать закончить эти муки.

— Убейте меня, я молю вас ради Аллаха, убейте!

Но убить — тоже грех.

Кто сказал, что муки могут быть только от любви? Прямо здесь, в центре земли, умирал Султан Ахмед, с болью покидая этот мир. Никто не помогал ему, лишь мать смотрела на терзания сына, понимая, что претерпевает он, уходя из жизни.

Все, что было раньше, почти стерлось. Больше не было дворца, гарема, сада, Дервиша, власти… Едкая красная боль била в грудину. Раз, два, три, четыре.

Раз, два, три, четыре.

— Мой лев! Ахмед!

Раз, два, три, четыре.

— Госпожа, он умирает, прошу вас, уходите. Не надо на это смотреть.

Раз, два, три, четыре.

— Ахмед!

Как страшно — умирать молодым!

Раз, два, три, четыре.

— Ахмед! Что с ним, почему он так лежит?

— Анастасия, он умирает.

Раз, два, три… два, один.

В горле стало тесно. Султан Ахмед испустил последний вздох на кровати в окружении самых близких родственников.

Но что такое смерть? Это просто начало длинного путешествия в Рай.

* * *

Как ее только не звали. Махпейкер, Хатидже, Кесем, но она всегда оставалась Анастасией, вольным дитем своих родителей. Русые волосы едва тронула седина, вот уже тридцать лет как она вернулась домой, на родной остров Тинос.

Какой же глупой она была, веря Ахмеду! Он умирал, но любил ее, до последнего отдавая все, что мог. Его жизнь оборвалась так внезапно, так убийственно больно, что для нее не было ни единого момента в ночи, чтобы она не вспоминала его глаза. Темные и печальные, они всегда были для нее маяком.

Что ответить своему сердцу, потерявшего половинку? Разве годится хотя бы один ответ, кроме смерти? Надежды никогда не существовало. Ахмед наперед знал свою судьбу.

Оказавшись дома, она хотела убежать обратно. Теперь там ее дом. Там ее судьба, там ее Ахмед! Но Ахмеда больше не было. Он покинул этот мир, оставив Настю одну с их общей на двоих любовью и болью за будущее.

Он знал, что ничего не может быть. Он знал!

Злость сменялась отчаянием и слезами. Что еще было делать гречанке, если не рыдать. Она оказалась одна. Дом родителей больше не был апогеем добра и уюта, ей не были больше милы те поляны и луга, в изобилии покрытые цветами. Их тайный сад — вот, что являлось для Анастасии сосредоточением весны.

Но то время ушло, оставив лишь одно несметное богатство, за которым так гнались османы. Ее ребенок. Их с Ахмедом сын.

* * *

Где бы ни были вы, смерть настигнет вас, даже если укроетесь вы в неприступной крепостиСура «Ан-Ниса» — «Женщины», 78 аят.

* * *

Когда душа подступится к горлу. И вы будете на него (умирающего) смотреть. И Мы ближе вас к нему, но вы не видите.Сура «Аль-Ваки’а» — «Судный день», 83-85 аяты.