Эпитафия Ленор (джен)

Ленор поставила латунную пудреницу перед собой на туалетный столик. Позолоченная крышка, испещренная резными узорами, заманчиво блестела, призывая потрогать и открыть поскорее. По правде говоря, Ленор трогала и рассматривала эту изящную вещицу уже тысячу раз. Но впервые её заинтересовало именно содержимое. Призванное исполнить то, для чего и предназначена пудреница, ранее выступавшая лишь занятной игрушкой.

Наводить красоту.

С лёгким щелчком крышка приподнялась, открывая вид на пышную пуховку с наконечником из расписанной эмали. Схватившись за него, Ленор резво повозила этим любопытным, похожим на мягкое облачко, приспособлением по дну пудреницы, щедро окуная в розоватый порошок, и затем потёрла лицо. Задумалась, всмотревшись в собственное отражение в зеркале. Всегда бледное и угрюмое, сколько Ленор себя помнила.

Нежный лебяжий пух приятно щекотал кожу, а вот запах пудры ей не понравился. Затхлый, с ощутимой горечью, он заставил Ленор громко чихнуть два раза подряд. Раньше пудра источала весьма приятный, цветочно-сладковатый аромат. Раньше... когда это было? Наверное, когда пудреница принадлежала не Ленор и она могла лишь украдкой брать её в руки, с интересом изучая и принюхиваясь. Наверное, было это очень давно. Сейчас пудреница бесхозной стояла на столике, время от времени покрываясь пыльным слоем, и никто не прикасался к ней, помимо самой Ленор. Потому что и в доме, кроме Ленор, ни одна душа не проживала. Дом, пусть слегка обветшалый, зато уютный и знакомый, целиком принадлежал ей.

Почему пудра изменила запах? Видимо, попросту испортилась.

Ленор, однако, это не смутило. Брезгливость, смутно знакомое ей чувство, осталось где-то в прошлом, если вообще существовало. Поводив по лицу пуховкой, Ленор вбила пудру в кожу лёгкими похлопываниями, чтобы цвет выровнялся. Никто её, конечно, не учил, как надо. Ленор всё делала по наитию, и, стоило признать, получалось у неё вполне неплохо.

Щёчки порозовели, будто к ним и в самом деле прилила кровь, привычные буроватые синяки под глазами стали менее заметны. И в целом внешний вид казался здоровее. Более живым. Ну просто фарфоровая куколка! Та самая, которую Ленор на прошлой неделе разбила, запустив ею в надоедливую ворону, докучавшую с утра за окном. Ничего другого под рукой не оказалось. Но Ленор была только рада: кукла ей откровенно мозолила глаза своим видом. Очень напоминала о девочках, на которых Ленор так сильно была не похожа. И из-за которых ей и пришлось затеять весь этот маскарад.

Окинув своё личико напоследок удовлетворённым взглядом, она отложила пудреницу и принялась за волосы. С ними было куда сложнее. Ужасно капризные, они у Ленор никак не желали укладываться в аккуратные локоны. Пушились и торчали в разные стороны, как им вздумается. Ленор это ужасно злило; пытаясь как можно лучше причесать волосы, она выдирала их гребнем целыми прядями, совершенно не обращая на это внимания. И, наверное, в конце концов осталась бы лысой, если бы не придумала выход. Оказалось, волосы недурно приглаживаются водой с сахаром. Правда, становятся липкими и жёсткими, высыхая. Может, Ленор вовсе не придумала такой способ, а когда-то о нём знала. В те времена, о которых уже не помнила. Так или иначе, сейчас ей эта хитрость не подходила.

Хотелось такие же прекрасные золотистые локоны, как у тех девочек. Изящно подвязанные атласными лентами, бантами из тюля, с вплетёнными в них живыми цветами... Возможно, когда-то тусклые льняные прядки Ленор тоже сияли, как позолота на новом сервизе, и красиво ниспадали на плечи плавными завитками. Сейчас на них и смотреть-то было жалко.

Но всё же Ленор смогла найти цветы. Да не просто цветы — настоящие белые розы, ещё хранившие прохладу росы и тонкий чарующий аромат. Они слегка подвяли, но не утратили своей изысканной красоты, и должны были отлично смотреться в светлых волосах Ленор. Какая удача, что ей совершенно случайно удалось раздобыть их, ведь в её заброшенном садике под окном благородные королевы цветов больше не обитали. Всё давно вытеснил невероятно живучий сорняк, заполонивший и землю, и когда-то вымощенные камнем дорожки. Ленор до недавнего времени это вовсе не волновало.

Кое-как у неё получилось привести в божеский вид свою паклю на голове: помогла найденная в комоде помада для волос, слегка отдающая прогорклым маслом. Кажется, в этом доме ничего не пахло приятно и свежо, кроме единственного флакона с остатками парфюма на донышке, который Ленор и вылила на себя до последней капли. Пусть те девочки, перед которыми она сегодня предстанет, вдыхают терпкие ноты жасмина, а не вечную затхлость, въевшуюся Ленор в одежду, волосы и под кожу. Не оттиравшуюся мылом и губкой. Быть может, когда-то Ленор тоже пахла конфитюром, или топлёным молоком, или лавандовой водицей, которой умывались по утрам девочки её возраста. Но те времена давно прошли.

Прицепив розы шпильками к уложенным волосам, Ленор облегчённо вздохнула. Утренний туалет был завершён. Она могла собой гордиться: всё сделала сама, безо всяких гувернанток и цирюльников. Платье, правда, пришлось позаимствовать. Все одёжки Ленор выглядели изношенными и немодными. Так что выбора у неё не было. Какое счастье, что почившую Офелию накануне отвезли в фамильный склеп. Ростом она как раз была с Ленор, а одевали её всегда роскошно и дорого. На последнее платье тоже не поскупились. Ленор не составило труда пробраться к Офелии, чтобы забрать себе невероятно нужный наряд, а заодно взять пару розочек, которыми щедро обложили её тщедушное тельце.

«Тебе всё равно оно не пригодится. Лучше уж я покрасуюсь, чем это платье на тебе сгниёт», ‎— беззаботно сказала Ленор, будто Офелия могла её слышать.

Сначала она думала вернуть платье, как только оно отслужит свою службу, но потом решила, что лучше оставит себе. Бело-розовое, с кружевными рукавчиками, расшитым жемчугом воротником и многослойной юбкой — что может быть прелестнее! Ленор платье очень подходило, будто шилось на неё. И туфельки под него нашлись, ни разу не надетые и не погрызенные мышами. В этом доме много чего можно было найти, если уж постараться.

Такой, полностью готовой и наряженной, Ленор и отправилась к девочкам, недавно не пожелавшим принять её в игру.

«У тебя кожа странного серого цвета, волосы спутанные, как войлок, и платье старое и немодное. Ты странная»‎, — заявили ей хорошенькие девочки, игравшие в фанты на залитой солнцем лужайке.

Впервые за очень-много-времени Ленор завлекла жизнь там, в другом мире, где дети её возраста резвились у особняков с ухоженными садами, кустами роз и мощёными дорожками. Что-то, похожее на её пустой дом с одной разницей: там, где не было Ленор, кипела жизнь.

Теперь она чувствовала себя в праве присоединиться к ним. Ведь едва ли кто-то отличил бы Ленор от милых девчушек с румяными щёчками и локонами херувимов. Ну, если бы не решил присмотреться.

Ленор застала компанию девочек там же, где и в прошлый раз. Они её узнали и, окинув внимательными взглядами, одобрили изменившийся вид. Разрешение присоединиться было получено. И новую знакомую тут же со всех сторон засыпали вопросами и восклицаниями.

— Как тебя зовут?

— Сколько тебе лет?

— Я не расслышала, Ленор или Леонор?

— Какое красивое платье!

— Кто твои родители?

— Ты недавно приехала?

— Как? Ты живёшь одна? Не может быть!

Ленор не поспевала за прытью девочек и отвечала в своём привычном тоне: медленно, словно каждое слово давалось с небольшим усилием. Едва слышный свист вырывался из груди Ленор после каждой фразы. Сама она того не замечала, потому что тело её не знало болей и тягот.

— Ты странно дышишь, у тебя астма? У моей кузины она есть, ей помогает эликсир Ле Морта, слыхала о таком?

— Девочки, да она какая-то блаженная, — усмехнулась главная заводила, очаровательная хохотушка с тёмными бровями и большими синими глазами. Ленор определила в ней хозяйку особняка. — Пойдём, — она схватила Ленор под локоть и потащила в садовую беседку.

Там новые подруги объявили ей, что игры в фанты не будет, потому что сегодня день чаепития. И всем повезло, потому что у Дейзи матушка добрая и разрешает каждой съесть по пирожному к чаю. И Ленор тоже очень повезло, потому что ей оно могло не достаться, но кухарка по привычке вынесла шесть пирожных, а не пять. Ведь раньше, когда ещё до своей болезни к ним приходила играть Офелия, лакомств на всех было ровно шесть. Но теперь Офелия в лучшем мире, а лишнее угощение достанется Ленор.

Всё это звучало замечательно, но на меренговый десерт, выложенный по кругу на тарелке, Ленор смотрела без всякого интереса. Она почти не чувствовала вкуса еды. Лишь изредка — отголоски вкуса, напоминавшие ей о чём-то давно забытым. Когда она пробовала что-то смутно знакомое, как, например, яблоко в карамели, из любопытства украденное на ярмарке. Часто Леонор вообще забывала поесть и проводила дни без крошки во рту, но это нисколечко на ней не отражалось, а потому и не заботило. Розоватые меренги, слабо пахнущие клубникой, выглядели симпатично, как та же изящная пудреница, стоявшая на столике Ленор. Но желания отправить их в рот не вызывали.

Однако Ленор решила последовать примеру остальных: взяла пирожное и прожевала с тем же удовольствием, с каким могла прожевать бумагу. Не стала проглатывать остатки и, улучив момент, сплюнула их под накрытый ажурной скатертью стол, надеясь, что никто не заметил.

* * *

Вдохновлённая проведённым временем с подругами, Ленор надеялась, что они и в следующий раз примут её в игру. Поэтому направлялась к знакомой лужайке у каменного особняка уверенно и в приподнятом настроении. Ещё издали она заметила девочек в своих похожих, одинаково воздушных платьицах. Все скучковались, рассматривая что-то на обочине мостовой. Слышались возгласы и даже плач.

Подойдя ближе, Ленор увидела, что девочки окружили чёрного кота, или скорее котёнка, распластавшегося у самой дороги. Он ещё дышал, но выглядел явно помятым, будто по нему проехалось что-то тяжёлое, раздавив все кости в теле. Ленор не понимала, почему девочки так разволновались, уговаривая кота «ожить»‎ и встать на лапы. Было очевидно, что вставать он не собирался.

— Мы сегодня будем играть в фанты? — буднично поинтересовалась Ленор.

Все девочки посмотрели на неё с осуждением.

— Как можно говорить такое, когда бедное животное попало под экипаж! — упрекнула её Дейзи, и остальные тут же поддержали её.

Ленор пожала плечами. Почему бы им просто не унести кота с собой? Она именно так и делала, когда её четвероногие друзья по разным причинам переставали подавать признаки жизни. Не желая расставаться с ними, Ленор обычно носила котят на плече или тащила за собой за хвост. Хоть и абсолютно немые и переставшие реагировать на мир вокруг, они, тем не менее, оставались с ней рядышком. Правда, со временем начинали ужасно пахнуть.

— Несчастное создание мучается... Посмотрите, он ещё живой, — продолжали причитать девочки.

— Ему больно? — спросила Ленор, глядя, как тяжело дышит и хрипит в агонии котёнок.

— Ещё спрашиваешь? По тебе бы экипаж проехался! — укоризненно ответила Дейзи.

Ленор сомневалась, что она бы хоть что-то почувствовала в таком случае. Сотни раз она била коленки о мостовую, падала с лестницы, сломала пальцы, когда ей их случайно придавило крышкой пианино, упала с верхушки дуба, доставая застрявшего там кота, и была однажды покусана злой собакой, вонзившей в неё клыки до самой кости. Ничего из этого не показалось ей неприятным и никак не повлияло на её способность двигаться. В отличие от очередного котёнка, которому не повезло. И откуда только берутся сказки про девять кошачьих жизней?

— Ах, кто бы прекратил его страдания! — девочки всё ещё стояли, склонившись над котом, и желанная для Ленор игра в фанты откладывалась.

Чтобы получить своё, стоило исполнить их желание.

Оглядевшись вокруг, Ленор приметила камень поувесистее, схватила его обеими руками и с размахом опустила на голову котёнка.

Раздался хруст, девочки взвигнули и уставились на неё ошалевшими глазами.

Котёнок теперь не хрипел в агонии и казался куда более умиротворённым. Его страдания прекратились.

— Зачем ты это сделала?! — сразу несколько девочек залилось слезами.

— Вы же попросили, — спокойно отозвалась Ленор. — Теперь он в лучшем мире, да? Как Офелия?

Но девочки явно не разделяли её безмятежности. Дейзи отскочила в сторону, склонилась над травой, и её вырвало. Остальные смотрели на Ленор со смесью страха и отвращения. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не зов престарелой экономки, вышедшей на мостовую. Все как одна бросились к ней, лишь Ленор осталась стоять рядом с бренным телом кота.

— Хозяйка велела вас привести, мисс, скоро обед, — сказала экономка и вдруг осеклась, заметив Ленор.

Подошла поближе, присмотрелась к ней, словно не веря собственным глазам. И в ужасе перекрестилась. Трижды.

Поторапливая девочек, она поскорее увела их к дому, то и дело оглядываясь, будто ожидая преследования. Ленор, не обращая на неё внимания, уже погрузилась в свои отдалённые мысли. Улица опустела, игры в фанты не предвиделось. На сегодня стоило придумать себе другое занятие.

* * *

Где бы ни оказывалась Ленор, дорога часто приводила её в одно место. Не к дому. К кладбищу. Нигде больше она не чувствовала такого умиротворения, как среди величественной тишины надгробий. Здесь ей нравилось больше, чем на шумной ярмарке, оживлённых городских улицах или среди упрямых девчонок, всё-таки не желавших принять её в свой салон, как вычурно они называли детские игры в саду. Ленор ещё пыталась пару раз подойти к ним, но теперь они убегали, едва завидев её вдали. Ей быстро наскучили эти бесплодные попытки. У неё было много идей, чтобы сделать свою размеренную жизнь интереснее. А когда они заканчивались, всегда оставалось кладбище.

Здесь Ленор ощущала себя в своей стихии, будто все мертвецы, невидимые и безмолвные под шестью футами земли, были ей добрыми друзьями. Может, они были не такие уж и мёртвые, раз иногда нет-нет да и прозвенит колокольчик над чьим-то захоронением. Значит, там, глубоко внизу, за верёвочку кто-то дёргал. Но понятие смерти Ленор казалось слишком сложным, чтобы его осмыслить. Она предпочитала думать, что мёртвые таким образом просто подшучивают над живыми, а сами устраивают весёлые салоны в своих подземных пристанищах, приглашают друг друга в гости и без конца играют в фанты. Правда, как к ним попасть, она не знала.

Зато у Ленор на кладбище были любимые могилы, каждая из которых попала в этот перечень за свои заслуги: где-то ей очень понравилась эпитафия, где-то приглянулось необычное имя усопшего, а где-то — красивый памятник в виде плачущего ангела. Ленор обошла всё кладбище по много раз, но ей не надоедало. Она всегда умела придумать что-то интересное.

В прошлый раз все сильно ругались, когда Ленор, вдохновлённая прекрасной балериной в театре, устроила драматический танец на свежем захоронении. Но такие пустяки её никогда не останавливали, не умаляли воодушевления и не мешали погружаться в искусство. Особенно когда в её воображении все мертвецы были счастливы рукоплескать представлению Ленор: всё же выбор развлечений у них был ограничен.

В сегодняшний пасмурный день она не ожидала встретить на кладбище кого-то ещё. Но воля случая повторно столкнула её с экономкой из дома Дейзи. Старуха, поправлявшая разбросанные ветром цветы у чьей-то могилы, словно спиной почувствовала взгляд Ленор и обернулась. Страх в её глазах не изменился с их первой встречи.

Старуха медленно, осторожно потянулась к кресту на шее, не сводя взгляда с девочки, будто ожидая, что одно неверное движение — и та вцепится ей в горло, как какой-нибудь вампир.

— Исчадие... исчадие... нечистые силы... изыди обратно, откуда пришла... — бормотала она какую-то околесицу.

Ленор смотрела на неё в ответ со свойственным ей безразличным видом.

— Говорили... говорили ему, что нельзя, что все эти обряды от лукавого и приведут к большой беде... не слушал, — сокрушённо вздохнув, старуха вновь принялась читать молитвы.

— Почему вы так странно себя ведёте? — спросила Ленор.

Экономка замолкла, глянув на сей раз больше в удивлении, чем в страхе.

— Ты разве не по мою душу пришла, Ленор? Сама не упокоилась, так и мне теперь покоя не будет?

Ленор задумалась. Старуха, будто тронувшись умом, продолжала говорить непонятными фразами. Но что-то насторожило Ленор. Что-то не сходилось.

— Кажется, я не называла вам своё имя.

— А мне и называть не надо, я тебя знаю, ещё как знаю, — едко выплюнула старуха. — Мне ли не знать, всю молодость у вас в доме прослужила экономкой. Мать твою знала, отца. И тебя, чахоточную, знала. Выхаживала до последнего, пока не...

Она перекрестилась.

Ничего из сказанного не послужило Ленор объяснением. Но звучало так, будто экономка знала больше неё. Про те времена, оказавшиеся за завесой памяти. Про то, что было когда-то.

— Не помнишь разве? Столько лет с тех пор прошло. Тебе следовало давно лежать, вечным сном спать. А впрочем... — она вдруг оживилась, поманила Ленор, которую только что опасалась больше огня, рукой. — Пойдём, я тебе покажу.

Ленор знала всё кладбище наизусть, но старуха повела её в другую сторону. Туда, где за колючей порослью терновника и шиповника начиналась забытая часть кладбища со старыми захоронениями. Полуразрушенные памятники утопали в высокой траве. Земля здесь была неровная, усеянная камнями, кое-где — покрытая валежником. Старуха то и дело спотыкалась, но с невиданным упорством искала что-то, бормоча себе под нос, что точно помнит, где оно. Ленор она опасливо велела идти впереди себя, будто всё ещё боялась нападения со спины. А девочка напевала одну из полузабытых песенок, как обычно, утопая в своих мыслях и не видя ничего вокруг. Кустарник царапал истончённую, будто хрупкий пергамент, зеленоватую кожу её рук, в волосах застревал репей, ноги застревали в кореньях. Но ничего из этого абсолютно не волновало Ленор.

— Вот. Вот оно! — прокричала старуха, указывая рукой в нужную сторону. — Подойди, погляди. Внимательно прочитай.

Ленор послушно подошла к надгробию: явно старому, но ещё не развалившемуся. Высеченные на сером камне буквы не истёрлись, но читала Ленор плохо — позабыла, как это делается, а потому ей понадобилось больше времени. Старуха ждала терпеливо. Всё ещё смотрела с опаской, но уже не крестилась.

На надгробии значилось её имя и давно позабытая фамилия. Стояли даты: «1833-1843»‎. И, будто ёмкий восклицательный знак всему вышенаписанному, красовалась эпитафия:

«Померк весь мир, в гробу кумир,

любимая Ленор!

Пускай вершат над ней обряд — поют за упокой!

О самой царственной скорбят, о юности такой»‎.

Когда Ленор прочла это вслух, старуха вскричала почти торжествующе, будто стала свидетелем разгадки тайны целой вселенной:

— Вот твоё место! Вот где оно. Ты давно умерла от чахотки, как и твоя мать. А отец твой обезумел и не желал смириться со смертью, как нам велит Бог. Не захотел отпускать отмучившегося ребёнка к ангелам. Не давал отпеть и похоронить, как положено, связался с какими-то нечистыми силами, проводил обряды над телом... Я не выдержала этого и ушла из того проклятого дома. Все потом решили — одумался, похоронил дитя по-человечески, а сам уехал подальше от своего горя. Нет, видимо, не так всё было. Пустует твоя могила. Возвращайся туда, где место тебе, и не ходи среди живых.

Бросив эти слова на прощание, старуха заторопилась назад. Без оглядки. Ленор осталась совершенно одна рядом с собственным надгробием, так красиво белевшим среди тусклой обстановки старого кладбища. Покой нарушали только раздавшиеся где-то высоко над головой крики ворон. То ли их побеспокоили непрошеные гости, то ли они пытались что-то сказать на своём вороньем языке.

Ленор чудилось, что среди их какофонически тревожного карканья проскальзывало её имя.

Ленор-р-р! Ленор-р! Ленор-р-р!

Она задрала голову, наблюдая за пролетавшими чёрными птицами, всмотрелась в постепенно яснеющее небо. Судя по лёгкой дымке тумана и сырости, дождь повторится. Но небо, такое же обманчиво приветливое, как добрые намерения экономки, говорило о другом.

— О самой царственной скорбят, о юности такой... — пропела себе под нос Ленор ту самую последнюю строчку.

Она никогда не скорбела о своей юности и не мечтала об упокое. Но почему-то ей показалось, что старуха была права, посоветовав ей уходить в могилу. Может, тогда всё и встало бы наконец на свои места. И Ленор смогла бы бесконечно пировать и танцевать в царстве мертвецов, где её бы приняли как свою — вместе со всеми недолго прожившими рядом с ней котами, которых она давно перестала считать. Ей, возможно, следовало уйти в «лучший мир»‎. Правда заключалась в том, что Ленор не знала, как это сделать.