Этот корабль должен затонуть (гет)

Восхитительное чувство ярости, кипящей в жилах. Тело лёгкое, как пёрышко, стремительное и гибкое. Мир вокруг словно застыл, и Кагура мотыльком — нет, хищной стрекозой — вспорхнула с места, следуя на гортанные выкрики аманто, на грохот ружей и чего-то более интересного.

У лестницы — толпа, трусливо прячущаяся за стальными щитами. Их можно было бы просто раскидать, но эти смешные человечки в чёрном — игрушки Сого, и, если сломать их, он рассердится и перестанет с ней играть. Она этого не вынесет.

Кто-то окликнул её, но она и ухом не повела. Он никогда не звал её по имени.

Прыгнув вверх, Кагура зацепилась за светильник, качнулась раз, другой — и изо всех сил метнула себя вперёд, над головами бесполезных шавок бакуфу. Приземлившись на ступенях, ринулась вверх, к рубке, мечась из стороны в сторону, словно ополоумевший заяц. Вновь застучал станковый пулемёт, эта бесполезная, неповоротливая машина: пули звенели об ступени, об стены, не поспевая за Кагурой. Оказавшись рядом с ним после очередного прыжка, она даже не стала бить — просто сжала в кулаке пучок раскалённых стволов, смяла их, не обращая внимания на вонь палёной плоти, на боль в ладонях. Ударом ноги отшвырнула пулемётчика, локтем врезала рептилоиду с винтовкой, впечатав его в косяк. Оглядела рубку.

О да, этот страх, отражающийся в их глазах, страх загнанных в ловушку крыс. Жалкие создания.

За спиной раздался шорох, клацанье затвора — череп рептилоида, похоже, оказался крепче, чем она рассчитывала, — но вместо выстрела раздался свист меча. И шаги — чуть неровные из-за ранения.

Кагура, не оборачиваясь, нежно улыбнулась, но аманто, что стояли перед ней, похоже, решили, что эта улыбка предназначалась им. Один, здоровый и мохнатый, словно медведь, рванулся вперёд, замахнулся когтистой лапой. Слишком медленно: Кагура ударила в грудину основанием ладони, впилась пальцами в проминающуюся плоть, отбросила тушу в сторону, сбив с ног ещё одного, с длинным пушистым хвостом.

Вспышка пороха — всполох чёрного с золотом — стальная лента со звоном отбила заряд свинца прямо перед её лицом. Кагура успела бы увернуться и вбить наглеца в пол, но это была уже не её добыча. Беззвучно засмеявшись, она затанцевала среди растерявшихся аманто, пнув одного в штурвал, отправив второго в полёт из разбитого окна, третьего… Сого был где-то рядом, прикрывая её от пуль — в свою очередь, она не позволила ни одному ублюдку коснуться его и пальцем. Совместная битва будоражила ничуть не хуже спарринга.

Ещё один, что-то яростно кричащий. Она помнила: Сого пытался убить этого, и не раз. Помочь?

В плечо вцепились жёсткие пальцы, развернув её лицом к Сого. Он что-то сказал, но сквозь стук сердца, отдающийся в ушах, она не услышала его слов, глупо таращась на него в надежде на хоть какой-нибудь знак любви.

Сильный удар обжёг щёку: будь она обычной девчонкой, её бы отбросило на пол. Голову мотнуло, брызнули слёзы, смывая алый туман, и на мгновение в глазах стоявшего перед ней Сого мелькнула боль, словно это ему сейчас врезали по лицу. Словно не он сам нанёс удар.

— Это всё не взаправду, — непонятно высказался Сого, бросив позабытый зонт к ногам Кагуры, оцепеневшей от ужаса перед произошедшим.

Она опять сорвалась.

Кагура слышала его шаги — медленные, неуверенные, будто каждый давался ему с усилием. Слышала равнодушный голос, говорящий замкому, которого она чуть не убила, о внеочередном отпуске. Слышала короткий обмен репликами с Цукуё.

Потом кто-то тёплый, пахнущий втихую съеденным шоколадом и сладкой бобовой пастой, обнял её за плечи, прикрыл её лицо рукавом и молча повёл прочь, не давая споткнуться на ступенях, поскользнуться на разлитой крови.

Внутри болело так, словно Сого, уходя, выдернул из её груди цепь судьбы вместе с сердцем.

Дома Гинтоки посадил её на диван, нашёл в недрах шкафа криво-косо сшитого Пикачу, сунул его Кагуре в руки и уселся напротив.

— Ну и что мне с тобой делать, дурёха? — после долгого молчания спросил он.

— Напиши папуле, — шмыгнув носом, ответила Кагура, сверля взглядом столешницу. — Скажи, чтоб забрал своё чудовище и не пускал его в общество приличных людей.

Гинтоки озадаченно поскрёб затылок.

— Не в первый раз такое?

Кагура молча кивнула, крепче вцепившись в игрушку.

— Это тебя Окита-кун так довёл? — потемнев лицом, поинтересовался Гинтоки.

Кагура мотнула головой. От одного упоминания Сого выступили крупные слёзы. Сердце сжалось от тоски.

— Эй-эй-эй, не надо тут сырость разводить! — запаниковал Гинтоки. — Знаешь, как тяжело вывести плесень? Ну, я что тебе сказал? А, чёрт подери…

Он подскочил, метнулся на кухню и завозился там, пока Кагура рыдала в голос. Она даже не заметила, как перед ней возник стакан с клубничным молоком, пока Гинтоки не затараторил:

— Вот, бери, от сердца отрываю. Пей, пей, малявка, только прекрати реветь, а то придёт старуха и надаёт мне по шее за то, что я тебя якобы обижаю. Во, слышишь, уже кто-то колотится.

Он попятился к выходу, не сводя глаз с Кагуры. Хлопнула входная дверь, из прихожей донёсся обеспокоенный шёпот. Потом в комнату решительным шагом зашла Цукуё, устроилась рядом. Заглянув в опухшие глаза, пригладила Кагуре растрепавшуюся чёлку, прижала к себе.

От неё так по родному пахло трубочным табаком и едва заметно — цветочными духами.

Стараясь не причинить Цукуё боль, Кагура осторожно обняла её и уткнулась лицом в плечо. Ткань кимоно мигом вымокла.

— Айзен-ко, — принюхавшись к волосам Кагуры, сообщила Цукуё.

Пальцы скользили по голове, освобождая волосы от заколок, успокаивающе перебирая прядки.

— Это случайно… — всхлипнула Кагура, — после взрыва… Провода порвались.

Гинтоки вполголоса выругался.

Кагура судорожно вздохнула, захныкала.

— Почему только мне так хреново, Цукки? Почему С-с-с… — имя чуть не слетело с губ, — Как он мог так просто… Это нечестно!

— Тише, девочка, тише, — крепче обняла её Цукуё. — Просто поплачь. Слёзы очищают.

Как оказалось, слёзы не только очищают, но и выматывают. Кагура даже не заметила, как уснула, но проснулась, когда день не просто начался, а перевалил за середину.

Она лежала, как на подушке, на коленях, обтянутых вдовьим хлопковым кимоно, вот только голос, тихо доносившийся сверху, принадлежал не Отосэ, а всё той же Цукуё.

— …я не знаю, как это скажется в будущем. Дело даже не в расе, а в её юности. Я даже не уверена, что у неё установился цикл…

— Они недавно о чём-то шептались с сестрой, — послышался смущённый голос Шинпачи.

— И всё же. Айзен-ко провоцирует выброс окситоцина, а её организм вряд ли был готов к подобным гормональным штормам. Заметь, Гинтоки, насколько тяжелее был второй случай.

— Как же тогда Окита-кун? — спросил Гинтоки, и Кагура почувствовала облегчение от того, что слышать эту фамилию ей больше не больно. — Не похоже, что его сильно зацепило, хотя наверняка надышались они одинаково.

Цукуё вздохнула.

— Ему я могу только посочувствовать. Для него это явно не…

— Не надо сочувствовать этому выродку, — сказала Кагура и резко села, прервав разговор, свернувший куда-то не туда, — он всё равно не оценит. А то ещё и оскорбится. Знаешь, какой он мстительный?

— Очухалась? — усмехнулся Гинтоки.

— Нет, — огрызнулась Кагура. — Мне всё ещё паршиво. Я хочу сгореть от стыда. Я хочу утопиться.

Садахару, лежавший на полу у дивана, поднял лобастую голову. Обнюхав Кагуру, недовольно фыркнул, но лицо тщательно облизал, не обратив внимания на её возмущённый писк и измазав лицо слюнями.

— Тогда топись в ванной, хорошо? Я не хочу искать твоё тело в Канде, — мрачно произнёс Гинтоки.

— Я нашла ящик, Цукки, — пробурчала Кагура, вытираясь подолом рубахи, — но он, похоже, остался на корабле.

Цукуё потянулась в рукав за трубкой, позабыв, что не брала её с собой.

— Да уж ясно, что ты нашла…

— Неприятности на пятую точку, — вставил Гинтоки.

— Окита-сан сказал мне, где вы оставили Айзен-ко, а его начальник выделил людей переправить груз в Йошивару и проследить, чтобы мы всё уничтожили, — Цукуё усмехнулась. — Похоже, я слишком напугала его угрозой человеку в белых плавках.

Кагура вдруг вспомнила слова, обронённые Сого там, в трюме.

— Кстати, Цукки. У меня есть к тебе одна просьба.

Сойдёт в качестве взятки за молчание.

По глаза погрузившись в воду в ванне, Кагура апатично пускала пузыри из носа и размышляла.

У неё неплохо получалось избегать встреч с Сого после той выходки с похоронами, когда в ней кипели злость и обида. Взаимное игнорирование никак не ранило её гордость: она просто делала вид, что он не более, чем пыль под её ногами.

Вот только продолжать вести себя подобным образом после того, как она опозорилась перед ним и его сослуживцами, означало признать свою ничтожность. Этого Кагура себе позволить не могла. В конце концов, королева Кабуки-Чо она или жалкий кролик, чтобы прятаться по углам от каких-то там шакалов?

Тем более, что в кармане штанов обнаружилась маска для сна с нарисованными глазами. К чёрту такие сувениры.