Предательство знает наши имена (джен)

Примечания:

Рекомендую вначале прочесть вбоквел про королеву Елену (https://fanfics.me/fic195335), который также немного раскрывает персонажа Алисенты и перекликается с темой справедливости, о которой вспоминает Салазар. А ещё там можно узнать, что было после.

тема части: polnalyubvi & Attaque de panique — Дикий Райский Сад

https://youtu.be/zVUXK9qcSZY?si=6ZabRhcFMUVRCEAR

Я разлюблю тебя в феврале 30-го,

Когда Луна поменяется с солнцем местами,

Или же в начале часа 25-го,

А может, тогда, когда младенцами станем.

Вдруг с небес как посыплется золото,

И темнота начнёт излучать свет,

А от огня повеет холодом,

И вода наконец обретёт цвет.

Но всё же, когда звёзды покинут вселенную,

Я смогу с тобой распрощаться,

А пока, к счастью или сожалению,

Тебе в моём сердце придётся остаться…

Арен П. В.

Тело Алисенты было брошено в канаву. Салазар практически слышал насмешливый голос Годрика: «Собаке — собачья смерть». Затем тяжёлый сапог, наверное, встретился с хрупким станом и отбросил её в сторону. Такую маленькую, тонкую, как ивовая ветвь.

Изломанной куклой она лежала в грязи, утопая в сточной воде, в зловонии и смраде, в ожидании, пока зверье растащит её по частям.

«Ты знал, что этим всё кончится», — насмешливо шептало сознание. Конечно знал, но, как дурак, верил в лучшее.

У Салазара не было слов, не было сил и не было времени. Он не дал себе задержаться, даже не остановился. Ему нужно было пересечь границы антиаппарационного барьера, потому что он так и не научился ткать в его пределах.

«Ты видишь, но не разумеешь, — шипела на него Алисента. — Вот. Одна нота отделяется от другой, вот меняется тональность. Всё существует в гармонии, потому что не смешивается. Видишь?».

Салазар не видел. Такое простое для неё, девушки-сквиба, действие и такое невозможное для него, великого мага этой эпохи. Какая нелепица.

«А Вы сами в магию-то верите, господин Слизерин?», — спросила однажды Её Высочество. Он тогда и вопроса не понял, думал — она опять смеётся. Принцессе это было под стать. А она не шутила. У неё вообще всегда было дерьмовое чувство юмора.

«Не верю», — хотелось теперь закричать Салазару, потому что холодное тело Алисенты лежало в канаве, потому что Годрик оставил её там. Его лучший друг. Рыцарь без страха и упрёка.

Салазар крепче сжимал в руках палочку и бежал к воротам.

«Не Четырнадцать сделали Таргариенов королями, и не Семеро дали мне шанс на лучшую жизнь… Салазар. Я верую в милосердие Матери, но предана человеку», — Алисента тогда смотрела на него на удивление спокойно и даже расслабленно, а ему ответить было нечего. Она же впервые назвала его по имени. Влюблённый дурак.

Последний рывок. Ворота распахнулись перед ним, замок точно чувствовал его нетерпение.

Салазар потянул к нитям мироздания, как показывали Алисента и принцесса, и мир откликнулся. Неразборчиво, нечётко, но этого было достаточно. Теперь он знал, где всё должно было кончиться.

Он мысленно возвращался к тому дню, когда решил открыться Кандиде. Салазар попытался протянуть оливковую ветвь и стал причиной падения династии. И смерти Алисенты. И горя вдовствующей королевы. И своего. И…

Он стиснул зубы, отгоняя видения. Всё это было теперь неважно. Вся его жизнь свелась к одному неверному решению, к доверию, которого Кандида не стоила. Где была его циничность, когда она была так нужна?

Рейнира взошла на престол мирно. Эйгону уже не светило ничего больше, чем король-консорт. Линия наследования отклонилась в сторону потомков принцессы, и, чтобы возвести даже Эймонда на престол, нужно было убить слишком много драконов. В Альбионе не осталось безумцев, которые бы пошли на такое. Игра не стоила свеч.

Кандида не получила ни драконьих знаний, ни своей крови на престоле. Она не могла с этим смириться. Салазар слишком хорошо знал подругу (думал, что знал). Её стремление к знаниям происходило из высоких амбиций и циничных чаяний.

Он не ведал единственного, насколько отчаянной Кандида могла стать в своей ярости. Она считала его предателем, не могла перестать проклинать свою дочь, которая перечеркнула годы работы одним быстрым решением. Салазар хотел дать ей мира в память об их былой дружбе.

Он разбудил чудовище.

Правда заключалась в том, что драконья магия принадлежала драконам. Любой носитель Таргариеновской крови был способен к ней. В большей или в меньшей степени. Просто по праву рождения. Всё, как у магов и маглов. Это было иронично, по мнению самого Салазара. Для того, чтобы обучить своей магии людей, валирийцы давали тем свою чешую. Они добровольно становились проводниками сейда.

Способности Алисенты происходили от сил Рейниры. Со смертью королевы Салазар лишился бы всех своих драконьих проклятий. Обычные люди были просто неспособны носить в себе валирийскую магию.

Для Таргариенов все они были «просто людьми». Салазар знал, что Годрик ненавидел это. Ненавидел то, что принц Деймон равнял великого мага с магловскими солдатами и не делал различий. В той же степени, в которой Кандида ненавидела то, как высоко принцесса, а потом королева подняла Алисенту Хайтауэр, сквиба.

Салазар тоже, наверное, ненавидел бы. Если бы ещё раньше принцесса не сделала его частью своей свиты. Если бы великолепная леди Хайтауэр не становилась в его руках просто Алисентой, маленькой девочкой, которая до безумия любила покойную королеву Эймму и которая отчаянно была предана её дочери. Если бы не видел, как простой народ любил короля-консорта Деймона, потому что в его глазах все люди были равны. Все были ниже его, истинного дракона, но стоило просто признать… Проглотить свою гордость хоть раз и признать, что равняла всех только смерть или сила столь огромная, что самые высокие из высокородных склоняли головы. Таргариены были всем этим.

Салазар думал, что эта правда успокоит Кандиду, сможет унять пожары её души и позволит погрузиться полностью в обучение юных магов.

Он просчитался. Самый большой просчёт в его жизни, за который ему было не расплатиться.

Кандида пришла в ярость. Поняв, что никогда бы и не смогла приблизиться к понимаю валирийской магии, а с линией королевы Рейниры ушли бы и знания о её передаче, она… Она просто этого не вынесла. Понимание того, что все её планы изначально были бесплодны… Кандида не дошла до принятия, она навечно застряла в гневе.

Салазар никогда и не смог бы ей помочь. В мире не было справедливости, которая принесла бы Леди Когтевран покой.

Нити завились вокруг него, точно он был веретеном, а затем протолкнули его через складки пространства, как иголку. Возможно, именно поэтому у женщин Таргариенов ткать получалось лучше, чем у мужчин. Они просто не смущались этих метафор. Мужчины — воины, женщины — ведьмы. Взгляд, конечно, грубый, но не лишённый истины.

Салазара перенесло в Уилтунскир⁽¹⁾. Его бросило на землю, как соломенную куклу, которой так любила играть его дочь. Дочь, которая сегодня потеряла мать… Салазар с силой отогнал от себя эти мысли и бросился в сторону кромлеха⁽²⁾. Пространство дрожало от магии. Он практически задыхался, но не обращал внимания ни на боль в груди, ни на туманящий взгляд образ Алисенты.

Салазар должен был успеть… Он опоздал.

Когда он добрался до кромлеха и прорвался сквозь защитные барьеры, всё было уже кончено. Магия оседала на его коже, как пепел после извержения вулкана, как роса ранним утром. Всё, что напоминало о ритуале, — это диадема, лежащая на церемониальном камне.

Он потянулся к веретену, но золото едва дрожало в воздухе. Всё было кончено…

Салазар опоздал. Алисента была мертва. Династия… династия пала. Он не выполнил своих обетов.

— Что вы наделали? — это был почти кататонический ужас в его голосе.

Пенелопа спорно собирала принадлежности, пританцовывая на месте. Её как будто и не заботила вся трагедия, которая развернулась перед ним. Она всегда была такой: больше о мёртвых, чем о живых, но почему-то это ударило Салазара именно сейчас.

— О, Салазар, ты из-за своей миленькой жёнушки? Ну, нам нужна была кровь проводника, а ты бы живым не дался. Сам понимаешь. Найдёшь более выгодную партию, не волнуйся, — Пенелопа пожала плечами, пока Кандида и Годрик хранили молчание.

Возможно, они были слишком измождены, может, им нечего было ему сказать, а может, они и не хотели говорить. Или… или они думали, что оказали ему услугу? Они же не… Они бы не?..

Пенелопа говорила об Алисенте так, будто она была просто… вещью. Чем-то неодушевлённым, просто предмет для достижения цели. Она правда думала, что он искал в жене только влияние? Она видела это так? Как она смела?! Как она смела открывать свой поганый рот сразу после того, как убила его жену?! Она была крестной матерью его детей!

Салазар не знал ярости до этого момента. Салазар не знал, что в его крови могла жить такая буря.

Его рука взметнулась раньше, чем он успел осмыслить это действие. Пенни всегда была слишком беспечна в отношении живых. Ей нравилось проводить время в окружении мёртвых, неохотно выполняя обязанности, налагаемые на неё реальной жизнью и весом титулов. Салазар просто помог ей присоединиться к её единственной настоящей страсти, когда режущее проклятье отсекло ей голову.

— Закрой рот, — прошипел Салазар.

Он смотрел, как из разорванных артерий хлынула кровь, а большая голова с пышной причёской покатилась по земле. В каштановых кудрях путалась грязь и застревал мелкий мусор. Салазар думал о своей жене, оставленной на съедение лесным тварям, оставленной гнить в шотландской сырости, и желал скормить Пенни свиньям.

Этот день должен был однажды кончиться, и ему пришлось бы пойти домой и рассказать своим дочерям, своим прекрасным, умным и чудесным дочерям, о том, что случилось с их матерью. Его маленькие змейки неизбежно бы спросили, чья в том была вина? И у Салазара не осталось бы для них иного врага помимо себя самого, потому что от всех остальных он собирался избавиться до.

Плетение едва заметно звякнуло, и Салазар дёрнулся в сторону, отражая проклятье Годрика и принимая на щит магию Кандиды. Они оба были ослаблены, но их всё ещё было двое против одного.

— Что ты творишь?! — взревел его бывший лучший друг.

Семеро, как же это горчило на языке. Это словосочетание, за которым стояло слишком много. Годрик был единственным, кто видел его долгие годы. Долгие годы, полные одиночества, разрушенных ожиданий и надежд.

Годрик убил Алисенту. Салазар зло сощурился, пытаясь сглотнуть ком в горле. Ему было трудно дышать, ему было трудно думать — его тело двигалось почти автоматически, отражая атаки.

— Я любил её… — едва слышно прошептал Салазар, ловя взгляд Годрика. — Я любил её, ты знал?

Это упало между ними с грохотом, взрывами и тут же вспыхнуло неукротимым пожаром.

— Ты знал?! — закричал Салазар.

Казалось, весь мир замер в это мгновение. Как будто даже реальность дрожала в ожидании ответа.

Годрик моргнул и выдохнул.

— Да.

Нет.

Нет!

Он закричал, чувствуя себя убитым дважды. Годрик знал и всё равно… Существовала ли вообще дружба, за которую он так отчаянно цеплялся все эти годы?

Боль переполнила его до краёв. Она должна была во что-то вылиться, превратиться в стихийный выброс и сжечь здесь всё дотла. Вместе с Салазаром. Погребальный костёр. Это был бы хороший конец для плохой истории. Это оказалась не магия, это был сейд. Едва заметные, перламутровые (как у Алисенты) цепи метнулись от него, обвиваясь вокруг Кандиды и Годрика.

Они мгновенно упали. Цепи тянули их к земле, не давая встать, стягивая руки до болезненных судорог. Салазар лучше многих знал ощущение этих пут на себе.

Он тяжело дышал, всё ещё едва способный осмысливать происходящее. Всё это не должно было никогда случиться и было больше похоже на страшный сон, да? Он должен был сейчас вернуться домой к жене и детям, а на следующий день получить сообщение от королевы, в котором она жаловалась бы на то, что все мужчины — идиоты. Это был просто кошмар. Кошмар.

Его колени подогнулись, и он сам упал на землю, пытаясь сделать вздох.

Это было не по-настоящему.

Пожалуйста. Пусть это будет просто игрой сознания.

Пожалуйста. Семеро, пожалуйста.

— Нам нужен был проводник, Салазар. Либо ты, либо она, — голос Годрика раздался точно из-под толщи воды. — Ты — мой друг! Брат не по крови, а по сути. Это был единственный выбор.

Единственный выбор? Убийство его жены было единственным выбором? Салазар поднял на него глаза и почувствовал, как ярость разгорается в нём с новой силой.

— Иначе нам бы не удалось избавиться от Таргариенов, Салазар! — рявкнула Кандида. — Мы прозябали в их тени столетиями, потому что наши предки когда-то склонили головы. У нас не было другого выбора! Как ты не понимаешь, мы не могли иначе сбросить их тиранию!

Цепи продолжали едва заметно мерцать в свете заходящего солнца. «Они преклонят колени передо мной, или я согну их».

Салазар перевёл взгляд на Кандиду, и его лицо исказила злая усмешка. Кандида невольно вздрогнула. За этим никогда не следовало ничего хорошего.

«В Вас слишком много злости Ваше Высочество, — качал головой Салазар во время очередного урока. — Ваш разум должен оставаться холодным, потому что только тогда Ваша месть будет достойна вашей ярости».

Месть — это блюдо, которое следовало подавать холодным.

— Избавиться? — Салазар сплюнул. — Чувствуешь эти путы? Это любимое оружие моей дорогой, — горький смешок, — покойной жены. Это сейд.

Последнюю фразу он почти пропел. Ему не хватало хладнокровия раньше, чтобы осмыслить это, чтобы понять, что он всё ещё может использовать дар Её Светлости.

— Вы не избавились от них. Что бы вы ни сделали, вы просто отсрочили неизбежное.

Он должен был убить их. Здесь и сейчас. Прирезать как бешеных животных.

«Предателям — собачья смерть», — так сказал бы Годрик? Салазар не был Годриком. В нём не было этого благородства, этой самоотверженности и лицемерия. Годрик говорил об убийстве Алисенты как о жертве, на которую он вынужден был пойти ради друга. Рыцарь без страха и упрёка! Салазар был змеёй. Не в его правилах было даровать легкую смерть. Нет, нет. Это было бы слишком просто. Слишком недостойно его семьи и Таргариенов.

Салазар встал и аккуратно отряхнулся, точно грязная одежда была его самой большой проблемой.

Внутри него что-то умерло этим днём. Возможно, это был сам Салазар, но его холодное, как Датские земли, сердце продолжало размеренно биться в груди.

Тук-тук. Тук-тук.

Пусть живут. Пусть живут.

В отчаянии. В страхе.

Были вещи куда хуже смерти. Так уж получилось, что должность требовала от Салазара кристального понимания этой истины.

Нити сплетались в его руках в золотой узор.

Её Высочество, принцесса Хелейна, умела видеть полотно судьбы, сотканное из мириад этих нитей. Отчего страдала больше любого другого Таргариена. Салазару не нужно было всё полотно. Мир мог спать спокойно. Он хотел соткать новый узор лишь для двух человек.

Маглы, маги, сквибы — всё было едино. Все они были всего лишь узорами на полотне. Они не умели ткать. Они не были Таргариенами. Салазару бы хватило одной чешуйки.

Вместе с последним стежком он почувствовал крепкую хватку Её Величества, Рейниры, на своих руках, будто она снова направляла его движения, недовольно ворча на ошибки.

Избалованная принцесса. Великая королева. Ученица. Наставница. Защитница. Подруга. Крестная мать его детей.

Она не была мертва, но Салазар потерял и её.

Горе и ярость были опасной смесью. Салазар хотел, чтобы после него осталась только выжженная пустыня. Всё смешалось в ужасное проклятье, но, в конце концов, разве его друзья не знали, кем он был?

Салазар остался злобным шёпотом в их сознании, алым росчерком на судьбе:

«Четырнадцать подожгут ваше будущее, и Семеро не возьмут ваши души. Пламя заберёт каждого вашего потомка и знаменосца, пока от вас не останется только пепел».

И так и было.

Примечания:

А ведь изначально это была просто милая история о любви. Жаль, что пришлось поменять прилагательное.

На мой взгляд, амбиции — это не Слизерин, это Когтевран. Слизерин — это о страсти к знаниям, это о получение удовольствия от процесса и его результатов, змеи процветают в тени, а Когтевран — это знания ради знаний, ради новых высот, это желание достигнуть таких приделов, которых еще никто не достигал, это о высоком полете.

1) Wiltunscir в 9 веке. Сейчас это Уи́лтшир, церемониальное графство на юге Англии в составе региона Юго-Западная Англия. Там располагается кромлех Стоунхендж.

Вернуться к тексту

2) древнее сооружение, как правило, позднего неолита или раннего бронзового века, представляющее собой несколько поставленных вертикально в землю продолговатых камней, образующих одну или несколько концентрических окружностей.

Вернуться к тексту